Текст книги "Бегущая зебра (СИ)"

Автор книги: Александр Лекаренко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 8 страниц)

– Я женщина, – резковато ответила Вальтро. – Я сравниваю. И нахожу, что то, чем ты хвастаешься, у меня лучше.

– Сильно сомневаюсь, – фыркнула Юлия. – И ты сомневаешься. Иначе не стала бы и сравнивать. Пока не увидишь себя со стороны, всегда будешь сомневаться.

– Для этого не обязательно раздвигать ноги перед объективом, – сказала Вальтро. – Можно это сделать и перед зеркалом.

– Или перед гинекологом, – расхохоталась Юлия. – Пока ты не станешь в полный рост перед объективом, ты всегда будешь слабой и неуверенной в себе. Можешь мне поверить, у меня есть опыт, – она отщелкнула окурок в кусты. – Ты сильная, когда ты голая и ничего не боишься. Когда ты знаешь, что можешь сбить с ног кого угодно своей пиздой. А когда твое оружие – это твои трусы, ты жалкая клуша, даже если и делаешь крутое выражение лица. Понятно?

– Не понятно, – агрессивно возразила Вальтро. – Мне не обязательно снимать трусы, чтобы сбить кого-то с ног. Я твердо стою на своих ногах, и мне не надо делать крутое выражение лица.

– Да ты его уже делаешь, – ухмыльнулась Юлия. – Вон как перекосило всю. А почему перекосило? Потому что чувствуешь свою слабину. Сила – это сила духа. А дух женщины – в ее пизде. Все женщины это знают. Только не у всех хватает духу прямо воспользоваться таким знанием. У тебя что кривое, сестричка, пизда или сердце?

Вальтро ошеломил напор ее слов. Она помнила Юлию еще бледной ссыкухой и никак не ожидала такого поворота тела – и по такому незначительному поводу. Но в словах Юлии были страсть и убежденность, был вызов, который требовал в ответ чего-то более весомого, чем слова. Вальтро быстро сбросила на землю то немногое, что на ней было надето.

– Ну, – сказала она, стараясь быть насмешливой, – что еще надо сделать, чтобы стать сильной, – встать раком?

– Выпрямиться во весь рост! – Юлия вскочила на ноги. – Перестань крючиться, прикрывая свою шмоньку, и в тебя перестанут тыкать пальцем. Все презирают бабу, которую можно унизить взглядом. Покажи им, смотри им в лицо – и они все встанут раком.

– Кто все? – спросила Вальтро.

– Все! – почти выкрикнула Юлия. – И мужчины, и женщины. Голых все боятся, сестричка, потому что голые не боятся ничего!

– Валя – серьезная девочка, – сказала Нелли за завтраком. – Возможно, общение с ней пойдет Юльке на пользу.

– А что, Юлька – плохая девочка? – спросил Жоржик.

– Не то, чтобы плохая, – Нелли пожала плечами. – Но у нее есть задатки. Как и у мамы.

– Как и у бабушки, – продолжил генетический ряд Жоржик.

– Бабушка работала всю жизнь! – возмутилась Нелли. – И ни у кого не сидела на шее.

– Ну и что ты наработала? – спокойно спросил Жоржик. – Пусть уж лучше она сядет кому-нибудь на хрен – и будет богатой и счастливой.

– Сесть на хрен – это еще не гарантия счастья, – сварливо ответила Нелли. – Это гарантия очень больших неприятностей в будущем, уж мне ли не знать.

– Так не брызгай слюнями, а помоги ей выбрать правильный хрен, раз ты такая умная, – не менее сварливо заметил Жоржик. – Серьезная девочка Валя ей никак в этом помочь не сможет, – добавил он. И будучи правым в деталях, сильно ошибся.

Чувственность Вальтро была разбужена в чрезвычайно раннем возрасте – насильственно. В течение последующих оранжерейных лет надорванный бутон закрылся, превратившись в бомбу замедленного действия. То, что другие девочки познавали постепенно и взрослея, Вальтро не хотела познавать. Отвращение к мужчинам завязло в ней на уровне подсознания. Ко всем, кроме Жоржика, который мужчиной не был. В свои семнадцать с половиной она знала о сексе все, кроме той половины, которая относится к физической чувственности. Но эта половина, темная половина, спрятанная от света ее глаз, разбухала непомерно, отравляя ее ядом причудливых фантазмов и неисполнимых желаний. Никто не знал об этом, даже Жоржик, но в конце каждого лунного месяца она почти сходила с ума в своей мокрой и скомканной постели, она грызла пальцы, но пальцы не могли выпустить то, что рвало ее изнутри. Вальтро была не просто зрелой женщиной, чрезвычайно сильной физически, – она была сверхчувственной женщиной, наглухо закупоренной волею обстоятельств, это не могло продолжаться долго, это должно было взорваться – и оно взорвалось.

Когда, после легкого завтрака, оставив стариков допивать кофе, они с Юлей удалились в лес, Вальтро была настроена легко, скептически и не подозревала, что до взрыва бомбы остались считанные минуты. Она позволила втянуть себя в эту прогулку с фотоаппаратом, потому что Юля развлекала ее, потому, что в любом случае, следовало выгулять Грету, и потому, что снежная Красная Шапочка не знала леса. Напряжение начало нарастать с первого кадра, когда Юля застыла посреди мелкого ручья, слегка приподняв подол легкого летнего платья. Столбы солнечного света, пробивая кроны деревьев, падали в воду вокруг нее, она улыбалась, ее зубы блестели, ее грудь была приоткрыта. Потом они шли через лесную тишину по высокому разнотравью, источающему пряные ароматы под жарким солнцем, напряженно звенели цикады. В тени высоких кустов боярышника Вальтро позволила сфотографировать себя обнаженной – раздеваясь, она остро ощутила запахи своего тела и острое возбуждение от своей наготы. В лесу это было совсем не так, как дома перед зеркалом, волосы собственного лобка показались ей особенно густыми и черными по сравнению с подбритым треугольником белокурой Юлии. Несмотря на то, что соски Вальтро отвердели, а дыхание стало глубоким и частым, возможно, ничего бы и не произошло, если бы опытная Юлия не прихватила с собой фляжку с коньяком. Запах бальзама, подаренного Вакхом, смешался с запахом их дыханий, когда опытная Юлия поправила локон, упавший на горячую щеку Вальтро. Юлия сфотографировала ее с раздвинутыми ногами, бомба взорвалась, когда, не спуская глаз с Вальтро, она легла набок и подтянула колено к животу.

Грета, принюхиваясь, наблюдала расширенными глазами, с языка ее свисли длинные нити слюны.

ГЛАВА 12.

Вальтро неслась кроллем через речку, ее руки не выбрасывали брызг, ноги вспенивали воду, как двигатель моторной лодки, Юля двигалась рядом, почти не отставая от нее. – Во дают, – смачно произнес полковник, пользуясь случаем употребить хорошее русское выражение. – Вдвоем они похожи на одну касатку – черно-белую.

– Юля училась плавать в Северном море, – очень уместно и гордо пояснила Нелли.

– Потому что ей не нашлось места в Черном, – хмыкнул Жоржик.

– В Северном море таких не разводят, – со знанием дела, возразил полковник. – В Европе таких девок вообще не увидишь вот так просто, в речке. Там они все упакованы в лимузины или плавают в бассейнах за высоким забором. Это дорогой товар.

– Купи на развод, – предложил Жоржик. – Недорого отдадим – по лимону за штуку. – Нелли навострила уши.

– Чем я их буду разводить? – осклабился полковник. – Любая из них способна перекусить меня пополам.

– Тогда закатай губищи, – подвел итог Жоржик. – И разлей еще по сто грамм. – Нелли вздохнула.

Вальтро и Юлия вышли на берег, вода струями блеска стекала с их тел, их груди вздымались, бикини подчеркивали изгиб бедер. Вальтро встряхнула черной гривой волос, Юлия – белокурой, в воздух взметнулась сияющая водяная пыль, над их головами мелькнула радуга.

– Холера ясна, – хватаясь за стакан, хрипло произнес Жоржик на никому незнакомом языке. – Хай тоби грець.

Полковник выплеснул водку в так и не закатанные губищи, не почувствовав вкуса. Нелли задумчиво потерла третий подбородок.

Вдруг Вальтро стиснула кулаки и, приседая, открыла рот, – в воздухе пронесся пронзительный ведьмин визг, хлестнул по поверхности реки и ушел за грань слышимости, куда-то меж верхушек деревьев. Нелли затрясла пальцами в ушах.

– Фак, – сказал полковник, выронив стакан из рук. – Что она делает?

– Это она так радуется жизни, – ухмыльнулся Жоржик.

Меж верхушек деревьев выскользнул ястреб и, пластая над водой встрепанные крылья, бесшумно пронесся вниз по течению реки.

Резко потемнело, как вечером, за лесом поднялись синие тучи, вспыхнула молния.

– Эй! – заорал Жоржик, подпрыгивая под деревьями. – Бежим домой! Сейчас ливанет!

– Мы уже голые и мокрые! – крикнула в ответ Юля. – Нам нечего терять! – Жоржик махнул рукой, и старики, наскоро побросав в корзину припасы, гуськом затрусили к нему на дачу – допивать.

Небо бугристой твердью нависло над притихшей землей, стало очень душно, зарницы освещали черно-зеленый занавес леса, затем с чудовищной силой ударил гром. Стена дождя вспенила реку, Вальтро и Юлия бросились в воду. Они визжали, ныряли и прыгали, обмениваясь с молниями блеском тел. Это было по-настоящему опасно, но небо не тронуло их, и электрическая буря ушла на запад, продолжая сечь головы сосен, вспыхнуло солнце.

Обессиленные, они вышли на берег другой реки, вспухшей от ливня и желтой, как Хуанхэ, упали на песок и лежали, пока солнце не начало припекать. Потом они собрали свою мокрую одежду и пошли по раскисшей дороге домой, их ноги разъезжались в грязи, разговаривать не было сил, но они смеялись.

Жоржик, Нелли и полковник сидели на свежепромытом газоне за свежепромытым столом и пили что-то из разнокалиберных посудин. Судя по выражению их лиц, времени они не теряли.

– М-да, – сказал Жоржик. – Вы что же, вот так и перли через весь поселок? – На Вальтро и Юле, кроме кроссовок и плавок, ничего не было, все остальное они держали в руках.

– Да оставь ты девочек в покое, – неожиданно вступилась Нелли, бросив косой взгляд на полковника. – Пусть себе загорают.

– Ну, пусть, – Жоржик пожал плечами, бросив косой взгляд на Нелли. – Малышки ведь совсем, сиськи-то – не больше пятого размера.

– Теперь уже нет таких размеров, – заметила Нелли.

– Да? – удивился Жоржик, скользнув взглядом по ее груди. – По-моему, и больше есть.

– Теперь их обозначают буквами, – пояснила Нелли, – латинскими.

– Слава Богу, сиськи-то хоть остались, – вздохнул Жоржик, – отечественные.

Юля улыбнулась, Вальтро чмокнула Жоржика в щеку, проходя мимо. Жоржик задумчиво посмотрел им вслед.

Они сидели наверху, в комнате Вальтро, Юлия расчесывала спутанные волосы, Вальтро взяла с полки книгу и начала читать вслух: "Пришло время великой печали, умер бог Фаммуз. Прекрасная богиня Иштар последовала за ним в чертоги Вечности, не страшась демонов, которые охраняют Врата Времени.

У первых врат страж-демон принудил Иштар снять сандалии. Мудрецы говорят, что это символизирует отказ от Воли. У вторых врат ее заставили снять ножные браслеты, украшенные драгоценными камнями, что по мнению мудрецов означает отказ от Эго. У третьих врат она сняла свое одеяние, что символизирует отказ от Разума, как такового. У четвертых врат она сняла золотые чаши с грудей, что означает отказ от своей Половой Роли. У пятых врат она сняла ожерелье, что означает отказ от Восторга Просветления. У шестых врат она сняла свои серьги, что означает отказ от Магии.

И, наконец, у седьмых врат Иштар сняла тысячелепестковую корону, что означает отказ от Божественности. Только так – нагая – Иштар могла вступить в Вечность".

– Что скажешь? – спросила Вальтро.

– Ты же не даром взяла эту книжку, – усмехнулась Юлия. – Ты уже поняла, что я уже сказала тебе это, только проще и прямее. Все, что мы делаем, – мы делаем здесь и сейчас. Все люди крутят жопой здесь, а не на драных небесах. Все, что мы получаем, мы получаем через свое тело. Если ты хочешь, ты должна делать. Чем резче и прямее ты сделаешь, тем скорее получишь. Я достала это из своей пизды, а не вычитала в книжках, – Юлия откинулась на подушках кровати и подняла колено. – Все люди играют роли, все продают себя и путаются в собственных ногах, когда продают. У меня не было времени учить эти танцы, я плюнула на них и не жалею. На самом деле, времени нет ни у кого. Посмотри на Нелли – ее обыграли, а ведь она была получше нас обеих, – Юлия ткнула пальцем в грудь Вальтро. – Я не знаю, что такое восторг просветления, не верю ни в какую магию, и мне не надо отказываться от божественности, у меня и так ее нет. Вечность – здесь и сейчас. От чего надо отказаться, так это от чужих правил игры. Я не собираюсь отказываться от своего Эго, – у меня ничего нет, кроме него. И у тебя тоже. Отказ – это отказ играть навязанную роль, любую роль. Я – это мое тело, быть голой – это отказаться быть рабыней, которую выпутывают из тряпок, чтобы воспользоваться ее шмонькой.

– Быть голой – это тоже роль, – усмехнулась Вальтро.

– Добровольная роль – это позиция, а не рабство! – Юлия резко села, крепко сжав в кулаках корни роскошных волос. – Ты не можешь не смотреть, куда ставить ногу, пока ходишь по земле, и не смотреть на других, которые смотрят на тебя. В раю ты будешь ходить голой, не ведая, где голова, а где жопа, но пока ты живешь, ты на сцене.

– Ты танцуешь, – заметила Вальтро. – Нельзя отказаться от танца вообще, полный отказ – это полная смерть.

– Вопрос только в том, – Юлия упала на спину и, смеясь, сделала ногами балетное па, как будто танцевала, опираясь на воздух, – чтобы танцевать с жизнью, а не пробираться среди танцующих, как подлая нищенка в грязных тряпках.

ГЛАВА 13.

– Меня заводят твои фотографии, – сказала Вальтро. – Не пойму, откуда это во мне взялось?

Вечером, сидя на кровати, они рассматривали журнал из коллекции Юлии, Жоржик был совершенно прав в своем знании жизни и знании людей – она всегда таскала с собой то, что доставляло ей кайф, как визитную карточку самой себе.

– Не паникуй, – усмехнулась Юлия. – Это знакомо всем женщинам, не только тебе. Ты подсознательно ставишь себя на мое место – раком и заводишь себя сама из этой позиции – со стороны, ты еще больше взмокнешь, когда увидишь свои фотки. Женщины не способны возбуждаться так, как это делают мужчины, – через механическую стимуляцию какого-то органа. Когда ты любишь меня, ты любишь себя во мне, потому что чувствуешь то, что чувствую я. Если мужчине засунуть палец в жопу, он кончит от простого нажатия на предстательную железу. А ты видела когда-нибудь женщину, которая кончает от простого нажатия на клитор? Мужчина может истечь потом, спермой, слезами и кровью и не доставить удовольствия женщине, даже зоновской кобле – и то нужна хоть капля любви. Или ненависти, что в любви одно и то же. Когда мужчина трахает мужчину, один сосредоточен на своей жопе, а другой – на своем члене, они разделены, и между ними нет ничего, кроме говна и пота. Мужчина может трахнуть женщину без любви, но женщина не может без любви ни дать, ни взять, она кончает своим сердцем и своим мозгом, а не мандой. Любовь между женщинами – это искусство равноправного обмена любовью, а не греко-римская борьба. А любовь между мужчиной и женщиной – это еще большее и редкое искусство, потому что каждому из любовников требуется вдвое больше и сердца и мозгов. Вот почему так много баб болтается между хуями, страдая бешенством шмоньки или тупостью башки, – эти дуры не понимают, что пизду нельзя заткнуть куском мяса, или думают, что количество хуев может перейти в качество сердца.

– У тебя было много мужчин? – спросила Вальтро.

– Если загибать пальцы, с которых я начинала, то пальцев не хватит, – расхохоталась Юлия. – С семи до четырнадцати – очень много. Потом – меньше. А сейчас я уже плюнула на них вообще. А у тебя?

– А у меня их вообще и не было, – после короткой заминки, ответила Вальтро.

– А ты любила кого-нибудь? – спросила Юлия.

– Нет.

– Тогда ты ничего и не потеряла, – уверенно сказала Юлия. – Каждый раз, когда ты даешь без любви, ты становишься беднее. Лучше уж воспользоваться правилом большого пальца – останешься при своих и не подхватишь сифилис.

– Эй, девки! – донесся снизу вопль Жоржика. – Эй, там, наверху!

Вальтро выглянула в окно.

– Ну, что?

– Почему ты бросила больных стариков на произвол судьбы? – заорал уже основательно поддатый Жоржик.

– Ты что, не видишь, у нас закончилось лекарство! – он поболтал в воздухе пустой бутылкой.

– Сейчас принесу! – крикнула в ответ Вальтро.

– А ты можешь принести нам бутылку сюда? – спросила Юлия. – Мы можем надраться здесь вдвоем и без них.

– Зачем? – удивилась Вальтро.

– А разве, чтобы надраться, нужна какая-нибудь причина? – усмехнулась Юлия.

– Ну, ладно, – кивнула Вальтро, – Сейчас обслужу их и вернусь.

Совсем стемнело, луна залила двор серебряным светом, полковник уже откланялся, Жоржик и Нелли все еще сидели за столом, предаваясь неспешной беседе и вентилируя утомленные организмы ночным воздухом. Жоржик посмотрел на окна второго этажа – в комнате Вальтро оранжево светилась занавеска.

– Похоже, Вальтро нашла общий язык с твоей внучкой, – сказал он.

– Я очень рада, – ответила Нелли. – Обеим девочкам это может пойти на пользу.

– В том, что мы делаем, есть качество чистого искусства, – сказала Вальтро.

Они лежали голые поверх постельного покрывала, их одежда была разбросана по полу рядом с почти пустой бутылкой виски.

– Ты имеешь в виду эту живопись? – Юлия лениво подняла колено и показала кровоподтек на внутренней стороне бедра.

– Я имею в виду, что в этом нет никакой цели и никакого смысла, кроме чистого кайфа, – ответила Вальтро.

– А чего, кроме кайфа, хотят все люди, которые трахаются сейчас по всему миру? – удивилась Юлия.

– Мужчина и женщина могут зачать ребенка, – сказала Вальтро.

– Ты думаешь, твои родители имели в виду тебя? – расхохоталась Юлия. – Каждый человек – это побочный продукт удовольствия. Если ему повезет, его смоют в унитаз сразу. А если не повезет, то через целую жизнь.

– Мне нравится твой оптимизм, – сказала Вальтро.

– Мне тоже, – сказала Юлия, – поэтому, раз уж я здесь, я буду получать кайф, имеющий смысл в самом себе. Это намного честнее, чем смывать плоды в унитаз.

– Это принцип чистого искусства, – задумчиво заметила Вальтро, – не имеющего никакой цели, кроме самого себя. Но некоторые называют это извращением.

– Некоторые дергают за ручку унитаза, – злобно отозвалась Юлия, – и называют это социальной справедливостью. Извращение – это плодить детей, которые сдохнут на помойке. Нас обеих выбросили голыми жопами на лед и напрочь отбили способность к деторождению. Но мы выжили, и все, что мы можем сделать, – это не отдать им своих детей, чтобы их убили на войне или превратили в рабочий скот. Так давай жить дальше и рвать, чем Бог послал, их детей, которые сожрали наших, – Юлия крепко хлопнула себя ладонью между ног, – и плевать и на их справедливость и на их сраные понятия. – Она подхватила с полу бутылку и одним глотком допила виски.

– Слушай, давай погоняем на мотоцикле, а?

– Мы сильно под газом, – сказала Вальтро. – Дело не в том, что опасно. А в том, что мне не хочется валяться посреди дороги кверху жопой в лопнувших от удара джинсах, я сама видела такое много раз.

– Ну, мы же интеллигентные женщины, сестричка! – Юля широко развела руками. – А интеллигентные женщины наводят марафет перед тем, как сделать глупость. Тогда они не валяются на дороге в задранных юбках, даже если и выжрали по бутылке водки.

Вальтро выглянула в окно. Луна, как прожектор освещала пустой двор, Нелли и Жоржик уже уползли спать.

– Ладно, – сказала она, – Трубка у тебя есть?

Зверь рвал пространство, пожирая колесами и грунтовку, и хруст кукурузного поля – ему было насрать на пересечение местности, он рычал, из пересечения хромированных рогов торчал вперед столб света. Луна прыгала на неровностях почвы, звездная пыль летела из-под колес, дыбом вставая до неба, до неба было – рукой достать. Столбы лунного света дырявили ночь, как картечь, прошибая занавес ночи вихрями светотени, ветер вздымал черно-белую гриву, прочь унося пожираемый мир, и жег обнаженную кожу ледяными искрами звезд.

Два городских полумальчика, два полуамерикэн-боя, двое юношей из хороших торговых семей – Тоник и Геник еще ранней весной раскинули сладкую сеть посреди кукурузного поля, окропив потом своих лиц каждое черное семя, упрятанное в теплую землю. Теперь, оставив "тойотку" на грунтовой дороге, они ползали меж кукурузных рядков, собирая заслуженный урожай, – драгоценные, восхитительно большие головки настоящего туркменского мака. И Тоник, и Геник были здравомыслящими, хоть и молодыми людьми, умеющими защитить свою собственность, – под рукой у Геника был топор, а у Тоника – обрез мелкокалиберного карабина. Они услышали рев двигателя и увидели свет, но мотоцикл надвигался слишком быстро, оставив им время, только, чтобы упасть на задницы. Тоник в панике вскинул ствол.

Вальтро завизжала, Юля услышала, как что-то свистнуло мимо ее уха, но вспышки не увидела, визжащая Вальтро не услышала и не увидела ничего. Они промчались почти по вжатым в землю головам земледельцев, не заметив их, выскочили на грунтовку и с визгом понеслись прочь. Тоник и Геник ошалело смотрели им вслед.

– Держись! – крикнула Вальтро, сворачивая в короткую просеку, насквозь прорезавшую лесополосу. – Пригнись! – крикнула она, увидев в луче фары нависшую над просекой ветвь. Она успела пригнуться, Юлия – нет.

Сквозь ветви деревьев сочился лунный свет, стекая по холодной Юлиной груди, она лежала на спине без признаков жизни, Вальтро сидела у ее головы, рядом набычился смолкнувший Зверь. Прошло уже полчаса, Вальтро делала вентиляцию легких и массаж сердца – ничего не помогло. Она не обнаружила переломов костей черепа, шеи или позвоночника, но и признаки работы сердца – отсутствовали. До ближайшей больницы было не менее полутора часов езды – и что? Никакие чудесные машины не заведут сердце через полчаса после остановки дыхания. Судя по всему, Юлия умерла мгновенно – от гидродинамического удара. Она ушла, едва появившись. Со своей яростью, со своим гневом, со своей любовью. Там, куда она ушла, уже не было ни машин, ни чудес, ни горя, ни воздыханий.

Сначала Вальтро пыталась мыслить трезво. Она все еще полагала себя сильным человеком, способным справиться с любой проблемой, даже проблемой смерти. Но она не находила в себе сил встать. Она не находила в себе сил явиться к Нелли с мертвой Юлей на руках. Постепенно проблема вины и ответственности за вину растворялись в наступающем мраке. Во мраке вспыхнула боль от утраты того, что она едва успела обрести, и тоже ушла. Не осталось никаких проблем. Не осталось сил. Перед ней разверзлась черная яма. В черном водовороте исчезали мысли, чувства, лунный свет, деревья, тело Юлии. В первый раз в жизни Вальтро осознала полную, абсолютную безысходность, безвозвратность. Конец. Точка.

Она перестала сопротивляться, ее голова упала на грудь, рот приоткрылся, с нижней губы свисла нить слюны.

В кронах деревьев над ее головой или в ее голове шевельнулся ветер или застонал ветер, или треснула ветка, или каркнула ворона, или оборвалась струна – она открыла глаза – Юлия смотрела на нее. Прошла бездна времени, они смотрели друг на друга, губы Юлии шевельнулись. Время стекло с ее лица каплями лунного света, где-то ударил первый луч солнца, она села.

Они мчались по дороге в сияние нового дня, в утреннем ветре, навстречу восходящему солнцу, – ничего не закончилось, – все только начиналось.

ГЛАВА 14.

– А чего Юлька не выходит? – спросила Нелли за завтраком. – Она читала всю ночь, теперь будет спать полдня, – ответила Вальтро, расставляя тарелки.

– Во как, – удивилась Нелли. – Я так понимаю, она собирается остаться? Мы же думали сегодня уезжать.

– Да пусть остается, – вступил Жоржик. – Места что ли нет? Или мы не найдем для нее маленький кусочек хлеба с черной икрой?

– Ну, ладно, – пожала плечами Нелли. – Я только рада буду. Чего ей торчать в городе, выхлопными газами там дышать?

– Правильно, – согласился Жоржик, – тем более, – он бросил взгляд на встрепанную Вальтро, – что, судя по выхлопу, им обеим сегодня понадобится по рюмочке водки к черной икре.

Проводив Нелли и оставив Жоржика покуривать на солнышке, Вальтро поднялась в свою комнату. Юлия спала на ее кровати, на лбу ее торчала здоровенная шишка, но лицо было спокойным и умиротворенным. Вальтро быстро разделась, нырнула к ней под одеяло и через несколько мгновений провалилась в сон.

Они проснулись одновременно, когда солнце уже скатывалось за горизонт.

– Ты как? – спросила Вальтро.

– Нормально, – ответила Юлия. – А ты как?

– А мне-то что? – усмехнулась Вальтро. – Это не я сбила головой дерево.

– И не я, – усмехнулась в ответ Юлия. – Это ты сбила дерево моей головой.

– Я думала, ты умерла, – сказала Вальтро.

– Смерть – это дерево, – сказала Юлия. – Ты бьешься об него головой, а потом просыпаешься с шишкой на лбу в неизвестном месте. Когда я очнулась, я не могла понять, где я и что произошло. Даже когда мы ехали домой, я еще не могла вспомнить, как тебя зовут. Я вспомнила все потом, во сне. Но кто может быть уверен, кто и где проснулся?

– С тобой все в порядке? – Вальтро тревожно приподнялась на локте, заглядывая ей в лицо.

– А где это – в порядке? – усмехнулась Юлия. – Крыша-то у меня на месте, – она осторожно прикоснулась к голове, – но у меня такое чувство, как будто я прочитала в книжке, что кто-то жил, а потом стукнулся башкой о дерево.

– Это пройдет, – поспешно уверила ее Вальтро. – Это легкая посттравматическая амнезия. Сейчас ты примешь душ, поешь как следует, выпьешь большую чашку кофе, и все вернется на свои места.

– На круги своя, – кивнула Юлия. – Вот только я не уверена, что мне хочется возвращаться. Это так приятно – быть парящей.

– Ну, хватит! – решительно сказала Вальтро. Она вскочила с постели и сорвала с Юлии одеяло. – В душ. Потом – есть, пить и двигаться.

Жоржика нигде не было и Греты тоже – наверное, ушли на речку. На столе в кухне лежала большая записка: "Девки! Мое виски, – не трогать!!! Шампанское – в холодильнике. Мы с Гретой ушли к полковнику – может, поймаем рыбу". Внизу была нарисована большая муха вместо подписи.

– Хочу холодного шампанского, – сказала Юля, заглянув в холодильник, когда Вальтро вынимала оттуда снедь.

– Ни в коем случае, – ответила Вальтро. – Ты перенесла сотрясение мозга, тяжелое, у тебя может быть тошнота и провалы в памяти.

– У меня уже есть провал в памяти, – усмехнулась Юлия. – Я не помню никакого сотрясения мозга. Я помню, как мы ехали, а потом приехали. А когда я спала, я вспомнила, что в нас кто-то стрелял.

– Никто в нас не стрелял, – сказала Вальтро.

– Нет, стрелял, – упорно повторила Юлия. – Там, на кукурузном поле. Я помню это, а ты – нет. У кого из нас провалы в памяти?

– То, что ты увидела во сне – это не реальность, – возразила Вальтро.

– А где я увидела реальность?– Юлия развела руками. – Где вчерашний день? Ты можешь потрогать его пальцем?

– Потрогай шишку на своем лбу, – усмехнулась Вальтро.

– Ну и что? – Юлия потрогала шишку на лбу. – Это не первая шишка, которую я нахожу на своем лбу после хорошей пьянки. Я до сих пор не могу вспомнить, где потеряла свою целку, – Юлия расхохоталась. – Где тот день и где моя целка, сестричка? – Она наклонилась через плечо Вальтро и выхватила из холодильника шампанское. – Вся жизнь – это провал в памяти, который мы заполняем сегодняшним днем. Так давай заполним его чем-нибудь стоящим, – она подбросила бутылку в руке. – А не тошниловкой по дню вчерашнему.

Вальтро посмотрела на нее озадаченно. В речи Юлии произошло некоторое скрытое изменение, даже слова из нижних уровней языка всплывали в ней почти поэтическими абстракциями, четко формируя принципиально нечеткую мысль.

Юлия выстрелила пробкой в стену и, не уронив ни капли, наполнила бокалы, со вчерашнего дня ожидавшие помывки на кухонном столе.

– Начинать день с шампанского – это жлобство, – сказала Вальтро.

– Мы начинаем день вечером, – рассмеялась Юлия, – и из этой точки можем сами устанавливать правила этикета.

– Нельзя быть одновременно сверху и снизу, – возразила Вальтро.

– Почему это? – удивилась Юлия. – Именно в таком положении мы и находимся, когда стоим в позе 69. На брудершафт, сестричка! – Вальтро молча взяла бокал и выпила до дна.

Они вышли в золотой свет заходящего солнца и устроились на лужайке.

– Когда мне было года четыре или пять, – сказала Юлия, – я увидела двух ангелов в небе. Но когда я рассказала об этом мамочке, мамочка наорала на меня, чтобы я не выдумывала всяких глупостей. А когда я начала настаивать на объяснениях, то схлопотала по морде, поскольку мамочка была то ли пьяной, то ли с бодуна. Тогда я поняла, что есть вещи, которые существуют в небе или во мне, но только для меня. И если не хочешь получать по морде, то не болтай об этом с другими людьми. Лет до восьми или девяти я вообще не мыслила словами, а только образами. И очень быстро. Я не понимала, почему другие люди такие заторможенные, как будто спят. В первом классе я развлекала одноклассников тем, что считывала слова прямо с губ учительницы и проговаривала их раньше, чем она успевала их произнести. Эта учительница быстро отбила мне желание умничать – по губам. Я легко писала левой и правой рукой, слева направо и справа налево, но эта сучка била меня линейкой по рукам, пока не обучила выводить закорючки, держа левую руку за спиной. Я не помню, как и когда научилась читать, однако, у меня никогда не было необходимости читать по слогам – я схватывала смысл всей фразы целиком, не проговаривая ее в уме. Но эта училка заставляла меня бубнить "ма-ма", "па-па", пока я не приучилась читать ее идиотским способом. Постепенно, я научилась и мыслить по-идиотски – как все. Знаешь, зачем я тебе это рассказываю?

– Нет, – ответила Вальтро.

– Чтобы ты перестала заглядывать мне в глаза, как гребаный Гиппократ, – насмешливо сказала Юлия. – Когда я проснулась сегодня, то почувствовала, что мои мозги встали на место. Я снова мыслю, как в детстве – прямо, быстро и четко. Эта гребаная ветка выбила из меня идиотизм, понимаешь?

– Нет, – сказала Вальтро.

– Идиотизм – это слова, – сказала Юлия. – Это паутина слов, в которой мы путаемся и становимся медленными. Мы рождаемся быстрыми, мы можем получить все и сразу. Но идиоты, которые родились прежде, запутывают нас в паутину знаков, которыми они обозначают реальность. Мир – текучий, это мы твердые. Поэтому поток волочит нас по дну, как камни, ударяя о другие камни. Мы могли бы быть текучими, как мир, но каждый из наших идиотов-учителей опутывает нас собственным витком паутины, пока мы не превращаемся в твердый кокон. Я думаю, что смерть – это освобождение из кокона. Но когда мы улетаем, мы улетаем туда, откуда уже нет возврата.

– Без помощи приборов я не могла знать наверняка, – сказала Вальтро, – но по всем внешним признакам, ты была мертва. Однако же вернулась.

– Вот это я и пытаюсь тебе объяснить, – с нажимом сказала Юлия. – При помощи дурацких слов, которые ничего не объясняют. Я выгляжу дурой, когда говорю тебе, что чувствую себя парящей. А ты чувствуешь себя дурой без своих приборов – у тебя нет уверенности, ты не понимаешь, что произошло.