Текст книги "Бегущая зебра (СИ)"
Автор книги: Александр Лекаренко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 8 страниц)
– Ты хорошеешь день ото дня! – От нее исходили мощные волны "Шанели ┼ 5", она обернулась к Жоржику. – Засранец! Ты мог бы прикрыть свои яйца, ожидая моего приезда! – Она снова стиснула Вальтро, и Вальтро без усилий оторвала ее от земли, Жоржик, роняя очки с кончика носа, начал путаться в бермудах. Грета подслеповато высунулась из дому и, понюхав воздух, радостно засеменила через двор.
– Деточка моя! – завопила Нелли, освобождаясь от Вальтро, и начиная рыться в кожаном мешке, который мог быть изготовлен из цельной шкуры тираннозавра. – Гостинчик, радость моя! – она сунула в нос догине вялый стейк, и догиня с достоинством взяла его в рот.
– Шампанского! – категорически сказала Нелли, выпутавшись из насквозь мокрого платья и сдирая с себя насквозь мокрое белье. – Пока я буду купаться. – И на несколько секунд сладострастно замерла на бортике бассейна с разведенными в стороны могучими конечностями. Рядом с Вальтро это выглядело, как картина Рубенса и картина Валеджио в одной раме. Затем она обрушилась в воду, фонтан брызг ударил в навес, Грета и Жоржик с визгом отскочили в сторону.
– Спасибо, прелесть моя, – сказала Нелли, выкладывая трицепсы на бортики бассейна и принимая от Вальтро бокал шампанского. Она покачивалась на спине, ее груди ныряли, подобно лысым головам двух купающихся евреев в коричневых камилавках над морщинистыми лбами, заросли ее лобка шевелились в воде, как волосы седой русалки.
– Вот напасть на мою голову, – сказал Жоржик, заглядывая в бассейн. – Я не напасусь халатов на твою толстую жопу, голой будешь ходить.
– Твои соседи языки сотрут об мою жопу, – расхохоталась Нелли.
– Может, счешут килограмм семьдесят лишних, – сурово сказал Жоржик. – Вылезый. Хватит мутить мне воду в колодце. – Но халат принес, и Нелли влезла в него задней третью – две передние остались торчать.
Они разместились за столом, поставленным прямо на газоне, Вальтро твердой рукой начала разливать в бокалы искристое вино.
– Перестань наливать ее моим шампанским, – брюзгливо заметил ей Жоржик, кивнув в сторону Нелли. – Или сама будешь покупать халаты для ее брюха.
– Глоток вина никому не повредит, – ответила Вальтро. – А вот, гиподинамия, – повредит. Надо больше двигаться и больше кричать. – Она вдруг раскрыла алый рот и издала такой крик, что зазвенели бокалы на столе.
– Что это такое? – ошеломленно спросила Нелли.
– Она считает, что такие вопли повышают энергетику ее светового тела, – ухмыляясь, пояснил Жоржик, – хотя, по-моему, ее и так слишком много.
– Они улучшают работу сердечно-сосудистой системы и тонизируют кишечник, – авторитетно заявила Вальтро.
– Зато окружающих заставляют обосраться, – заметил Жоржик.
– Ваще-то, – задумчиво сказала Нелли, – если долго поёшь, потом всегда жрать хочется.
– Это заметно, – Жоржик бросил косой взгляд на ее живот. – Ты вопила всю жизнь, правда не так громко, вот и улучшила пищеварение на свою голову.
– А ты? – насмешливо сказала Нелли.
– Я пел, – Жоржик значительно поднял палец, – а не бурчал желудком. Поэтому мое высокое искусство приблизило меня к чистой духовности.
– Он изошел на дух, – пояснила Вальтро.
– На говно он изошел, – сказала Нелли. – Сидит тут и квакает, как будто что-то понимает в вокале. Понимал бы, так объяснил бы тебе, что если на вдохе толкнуть диафрагму вниз, то крик получится намного громче.
– Если она толкнет диафрагму вниз, так у тебя прямая кишка выпадет, – ухмыльнулся Жоржик.
– Боже ж ты мой! – Нелли всплеснула руками, пропустив мимо ушей анальный сарказм Жоржика. – Такой голосище пропадает в лесу, и это ты называешь воспитанием, старый ты дурак?
– Ничего у нас не пропадает, – возразила Вальтро. – Я научилась кричать, не используя голосовые связки.
– Как это? – опешила Нелли.
– Не... – Жоржик вскинул ладони, однако, Вальтро уже раскрыла рот. Не раздалось ни звука, но Нелли и Жоржик одновременно воткнули пальцы в уши и затрясли ими, как будто их мучила чесотка, Грета взвыла под столом.
– Хватит! – крикнул Жоржик. Вальтро закрыла рот. – Я тебе уже сто раз говорил, – сварливо сказал Жоржик, продолжая трясти пальцами в ушах, – что ты используешь свои голосовые связки, только, блин, не так, как люди.
– Это невозможно, – ошеломленно выдохнула Нелли. – Человек не может издавать такой звук.
– Ей никто этого не объяснил, – ухмыльнулся Жоржик.
– Это очень практичная вещь, – сказала Вальтро, отпивая глоток шампанского. – Никаких комаров, мух и муравьев в доме.
– Я не верю своим ушам, – медленно произнесла Нелли. – Голосовые связки не способны на такое.
– Ну и не верь, – Жоржик пожал плечами и потянулся к своему бокалу.
– Когда ты этому научилась? – спросила Нелли.
– Пару недель назад. Делала пранаяму, и вдруг вороны поднялись с деревьев. Я начала экспериментировать, и у меня получилось вот это. Когда я кричу так, в голове появляется резонанс, как щекотка. Между прочим, от этого волосы растут очень быстро.
– Давай-давай, – хмыкнул в свой бокал Жоржик. – Скоро вся обрастешь волосами, как йетти.
– Что ты юродствуешь, придурь?! – возмутилась Нелли. – Это же может дурно отразиться на ее здоровье!
– Да? – удивился Жоржик. – Вальтрочка, деточка, а ты не чувствуешь щекотки где-нибудь еще?
– Чувствую и очень сильно, – Вальтро показала ему зубы, – но ты же не можешь мне в этом помочь?
– Куда уж мне, – Жоржик вздохнул. – Я могу только вязать носки из твоей шерсти.
– Это опасно, это может быть связано с половым созреванием, – настойчиво продолжила Нелли. – Следует...
Жоржик и Вальтро расхохотались одновременно.
– У кого половое созревание, у нее? – Жоржик ткнул пальцем в Вальтро. – Неужели ты видишь в этих сиськах, в этой жопе, которые рвут платье, хоть какие-то признаки полового созревания?
– Тем более! – Нелли побагровела. – Если либидо лезет у нее из ушей, то надо не бегать голой по лесам, а позаботиться о приличном мужчине для нее!
Жоржик внезапно оборвал смех.
– О мужчине? Нет такого мужчины, – сказал он с неожиданной злобой, – который мог бы дотянуться своим вонючим носом, хотя бы до ее пятки!
Нелли опешила – Жоржик не шутил, в его голосе звучала абсолютная убежденность, краем глаза она взглянула на Вальтро и увидела, каким взглядом Вальтро смотрит на него – в этом взгляде была дикая, нечеловеческая гордость.
После нескольких долгих мгновений Жоржик хохотнул.
– Наша маленькая Вальтро способна сама поставить себе диагноз, она же медик, в конце концов.
– Как дела в колледже? – хрипловато спросила Нелли, еще не совсем придя в себя от того, что она увидела в глазах маленькой Вальтро.
– Класс! – Вальтро выбросила вверх большой палец. – Легко и в кайф!
Вальтро училась в медицинском колледже, потому что ей было интересно, а не потому, что ей сильно нужен был диплом фармацевта. Жоржик мог бы оплатить ей мединститут, но она не захотела, да и он не считал нужным вырвать из ее жизни семь лет вместе с интернатурой, из которых медицине она будет учиться три года, а четыре – повадкам богатых гамадрилов, которые там покупали и продавали образование.
С начала их совместной жизни, а Жоржик полагал днем своего рождения ночь, когда в луче его фары мелькнул узелок на обочине, Вальтро проявляла склонность ко всему, что магически изменяло отношения человека и мира, будь то физические упражнения, искусство или лекарственные растения. Жоржик не был ни лекарем, ни знахарем, ни фармацевтом и был очень далек от того, чтобы учить ее преобразовывать мир при помощи кокаина, но он всю жизнь преобразовывал сам себя, он был предметом собственного искусства и тому же пытался обучить Вальтро – быть собой. И он, и Вальтро родились в грязи, но, в отличие от него, у Вальтро не было времени осознать это, а живя с ним, она не нуждалась ни в чем. Ни одно ее желание не было вызвано необходимостью, а любое ее действие, как материальное следствие нематериальной причины, являлось чистым актом искусства и носило мистический характер. В отличие от него, ей не было нужды выжимать из себя дерьмо по капле – все, что исходило из нее, было чистой благодатью, за каждую каплю которой циничный и своекорыстный Жоржик по капле готов был отдать всю свою кровь. У него дух захватывало от перспектив, со всей искренностью и фанатизмом верующего он полагал, что растит богиню, и со всей жадностью фанатика, рассчитывал получить от нее спасение. Прожив жизнь между полюсами мужественности и женственности, он был способен понять Вальтро лучше ее самой, он был подобен кентавру, взрастившему Геракла, и как Геракла, взращивал свою богиню в такой строгости, которую позволяла ему его безмерная любовь. В луче его любви колледж, который выбрала Вальтро, был незначительным, но вынужденно необходимым моментом в процессе создания шедевра – как вода, в которой художник моет свои кисти.
– И что же, – спросила Нелли, чтобы что-нибудь спросить, – ты так и продолжаешь мотаться в колледж на мотоцикле?
– Продолжаю, – кивнула Вальтро. – Мотоцикл проходит там, где никакой автомобиль не пройдет.
– А если грязь или снег? – спросила Нелли, наливая себе полный бокал шампанского.
– Этот зверь идет напрямик, по полям, как по асфальту, – ответила Вальтро. – Я за час добираюсь без проблем.
– А если возникают проблемы, – ухмыльнулся Жоржик, – так зверь просто едет на ней, – получается еще быстрее.
В калитку раздался осторожный стук, который они не сразу услышали, и над воротами возникло удилище – пришел полковник. Он торчал там до тех пор, пока Вальтро не встала и не распахнула перед ним незапертую калитку, тогда он вошел, поставил на землю пустое ведро, чтобы пожать руку Вальтро, и, прислонив к забору свое удило, с рассчитанной неспешностью направился к столу, давая ей время принести для него кресло.
– Ну, что там? – спросил Жоржик, имея в виду недавний визит полковника на историческую родину, после того, как они обменялись "хайлями", и гость сел, положив на стол шляпу и выставив рядом свою вверительную грамоту.
– Да ничего хорошего там нет, – скучно ответил полковник. – Все бунтуют, и никто не хочет работать. Белые туземцы бунтуют оттого, что не получают работу, которую можно не делать, а черные – оттого, что делают много работы, за которую мало получают. Работодатели и работобратели превратились в одинаковых жуликов, эксплуатирующих капитал, эксплуатирующий третий мир. Ирландцы взрывают бомбы, исламисты взрывают бомбы, глобалисты, антиглобалисты, сутенеры и наркоманы вокруг. Порядочному человеку там жить невозможно.
– Ну, конечно, – ухмыльнулся Жоржик, – здесь можно грести деньги, делая "лагер", которым у вас там ноги моют, и ни хрена не платить рабочим.
– Я не мою пивом ноги, – вяло возмутился полковник. – Я мою их водкой, которую делают не здесь, а в Ирландии.
– Потому, что от местной водки у тебя вся шерсть с ног облезет, – заметил Жоржик. – Правильно, – кивнул полковник, – И я не виноват, что дерьмовое пиво считается здесь элитарным напитком и продается за большие деньги.
– Оно не было элитарным напитком, пока вы здесь не появились, – сказал Жоржик.
– Пока мы здесь не появились, здесь даже хлеб был элитарным продуктом, – парировал полковник.
– Он таким и остается для большинства населения, – ответил Жоржик и гордо добавил: – Лучше умереть стоя, чем хлебать из вашего корыта.
– Ну, так и стой молча, пока стоится, защитник обездоленных, – раздраженно вступилась Нелли. – Ты вон, шампанское хлебаешь, как на Новый год.
– Не могу молчать, – значительно произнес Жоржик.
– Так пиши письма, зеркало ты русской революции, – предложила Нелли. – Можешь своему президенту отзеркалить или Деду Морозу.
– Везде кричат "Но пассаран!", – меланхолично заметил полковник. – И везде впускают капитал, а потом кричат, что их обманули, – здесь и по всему миру. Мир – дерьмо. Капитал не обманешь, он уже изгадил все от полюса до полюса, где жил Дед Мороз. Жить легче, если не открывать глаз. Дед Мороз трахается с Санта-Клаусом в мотеле во Флориде, и оба вытирают письмами жопу. Предлагаю выпить ирландской водки, от которой не облазят ноги.
Уходил полковник затемно и основательно пьяным, поскольку его фляжка привела за собой литр "Тре Крунур", послужив ключом к винным погребам Жоржика и катализатором основательного застолья. Чтобы он не свернул себе шею и не воткнул в полной тьме себе в глаз собственное удило, Вальтро взялась сопроводить его, полковник вежливо протестовал, но Вальтро взялась крепко и довлекла его до арендованного порога, как раненного бойца к дверям медсанбата. Там, совсем уже окосевший, он сказал ей раненые скачущие слова, о которых, вероятно, тут же забыл. Но Вальтро запомнила. Он сказал ей:
– Брось меня, не держи. Прыгай сама, девочка. Ты родилась в рухнувшем мире, в стране, которой уже не было. Над пропастью ты родилась, в сгоревшей ржи, в последнюю минуту миллениума. Плюнь через плечо – и прыгай. Бог переводит свои часы – успевай. Мы все уже сдохли, мы истекли в яму с дерьмом. А тебе будет принадлежать новый мир, – если допрыгнешь.
ГЛАВА 6.
В свободное от учебы время и с целью получения опыта Вальтро взялась за работу в мошеннической конторе из числа тех, которые, – «Алкоголизм, табакокурение, СПИД, сифилис и приворожу деньги за один сеанс». Так получилось, что Вальтро пришла в фирму фактически в день ее основания, стояла у истоков предприятия и была хорошо знакома с двумя аферистами – мужем и женой, которые привораживали там деньги. Ей было интересно, на чем основана притягательность таких контор для народных масс, и она рассчитывала склюнуть здравое зерно, если таковое имелось в их деятельности. С течением времени она с большим удивлением убедилась в том, что эта, более чем непрофессиональная, а абсолютно идиотская деятельность приносила реальную пользу людям, которые несли в фирму свои деньги. Было очень похоже на то, что с не меньшим удивлением в этом убедились и сами основатели фирмы – пара бывших студентов, которых вышибли из мединститута за слишком пристальное изучение некоторых сильнодействующих лекарств. Эти ребята, полистав атлас по акупунктуре, втыкали иголки куда попало, делали пассы и бормотали что-то замогильными голосами, но некоторые, а потом и многие пациенты, излечивались или, во всяком случае, чувствовали облегчение. Такие успехи перевели целителей из числа откровенных аферистов в число сдвинутых на почве целительства и привели к еще большим успехам. Утеряв остатки здравого смысла, они обрели веру в свои паранормальные силы и приобрели их, превратившись в пару шаманов, ни фига ни в чем не понимающих, но делающих вещи, черт знает как. Единственное, в чем их нельзя было обвинить, – это в жадности, они щедро делились с Вальтро деньгами, которые не могли обслужить ее несуществующие пороки, и своим опытом, который не умещался в их косноязычие.
Однажды она пригласила их на дачу, с ведома Жоржика. Жоржик согласился в целях получения развединформации об окружении Вальтро, но заранее надулся, налился презрением и заготовил ядовитые шуточки для пришельцев. Он заочно ненавидел всех, кто хотя бы теоретически мог оказать на драгоценную Вальтро влияние, которого он не мог избежать.
Они приехали втроем, легко разместившись на огромном мотоцикле. Жоржик встретил их, сидя голым в шезлонге посреди газона и надеясь сходу потрясти их своим внешним видом – он знал, что выглядит, как помесь Старика Хоттабыча с Гингемой. Но пришельцы как будто не заметили ничего особенного, зато приволокли к столу солидную сумку, из которой вынули, помимо кучи деликатесов, упаковку с дюжиной "Тре Крунур". Жоржику, уже успевшему заранее возненавидеть их за халявство, пришлось делать вид, что это его ничуть не впечатлило.
– Вы правильно выбрали позицию, – сказала Тельма, женская половина шаманствующей пары. – Солнце любит вас. Оно должно освещать ваш член – корень вашей жизни и ее женьшень.
– Я все равно до него не дотянусь, – отмахнулся Жоржик.
– Руками дотянетесь, – сказала Тельма, что заставило Жоржика посмотреть на нее с некоторым интересом. – Умеренная мастурбация на солнце – лучшая профилактика любых заболеваний. У вас есть сперма?
– Сколько угодно, – с осторожной готовностью ответил Жоржик, просчитывая ловушку, которая могла быть скрыта в этом вопросе.
– Берегите ее, – с чувством сказала Тельма. – Это сокровищница жизни, не теряйте ни единой капли.
– Я не теряю ни единой капли уже целый год, – радостно сообщил Алик, мужская половина дуэта.
– А куда же вы ее деваете? – поинтересовался Жоржик.
– Во время оргазма, я опускаю ее в мочевой пузырь, – пояснил Алик, – а потом выпиваю мочу – в ней целительная сила.
– М-м-да, – Жоржик задумчиво посмотрел на его губы, влажно блестящие в рыжеватой поросли бороды. – И как, вкусно?
– Когда вы впервые взяли виски в рот, – усмехнулся Алик, – это тоже не было вкусно, но потом вы привыкли. И даже начали нюхать. Не так ли?
– Есть грех, – вздохнул Жоржик, разливая в бокалы дареный нектар. – Хорошо, знаете ли, и понюхать, и в рот взять в хорошей компании. – Вальтро вдруг быстро встала, прошла к бассейну и некоторое время шумно брызгала себе там в лицо, подрагивая плечами от холодной воды, потом с невозмутимым видом вернулась к столу.
– Вальтро светится от энергии, – сказала Тельма, как о чем-то очевидном, – потому что не разбрасывает свою половую силу направо и налево.
– А куда же она светит? – настораживаясь, спросил Жоржик.
– Само ее присутствие создает атмосферу, – сказал Алик. – Ее аура привлекает людей и способствует излечению.
– Ах, это, – Жоржик, уже заподозривший, что о некоторых специфических способностях Вальтро стало известно посторонним, облегченно вздохнул. – Ничего удивительного. В присутствии такой ассистентки, у кого угодно поднимется тонус.
– Как вы мочитесь? – поинтересовалась Тельма.
– Как все, – удивился Жоржик. – Писькой.
– Не страдаете ли вы простатитом? – уточнила Тельма.
– Не страдаю, – ответил Жоржик. – Профилактика простатита – это мое хобби.
– Вы в очень хорошей форме, – одобрительно кивнула Тельма. – Будете в еще лучшей, если станете втирать мочу в голову перед тем, как выйти на солнце.
– Да, действительно, – согласился Жоржик, сильно жалея, что рядом нет Нелли для поддержания разговора.
– Это улучшает мозговое кровообращение, – продолжила Тельма.
– И ускоряет созревание маразма, – поддакнул Жоржик.
– И ускоряет рост волос, – вмешался Алик, – Если втирать мочу в их корни.
– А ваш маразм будет благополучно созревать и дальше, – пригрозила Тельма, – Если вы не примете точку зрения специалистов.
– Спасибо, – поблагодарил Жоржик. – Я и какаю хорошо. Хороший продукт пропадает, – он подергал себя за седой пук волос, который свисал у него до середины спины. – Может, использовать для удобрения корней? Или для унавоживания хвоста?
– Нельзя, – с сожалением вздохнул Алик. – Кал употребляют только внутрь и только после предварительной подготовки.
– На хлеб, что ли, намазывают? – поинтересовался Жоржик.
– Нет, его ферментируют в банках, без доступа кислорода, – разъяснила Тельма. – Декан Свифт так делал и был очень умным.
– Не сомневаюсь, – сказал Жоржик. – Но поскольку, у нас нет подготовленного продукта, предлагаю выпить и закусить по-простому, чем Бог послал, – он потер руки. – У вас как с аппетитом?
– Прекрасно! – в один голос ответили Алик и Тельма.
Вальтро, которая на протяжении всего этого умного разговора сидела, не поднимая глаз от тарелки и не смея взять воды в рот, с облегчением схватилась за стакан с минералкой.
Отобедав, они укрылись от нарастающей жары в доме, где Алика и Тельму сразу понесло к книжным шкафам.
– У вас есть Свифт, – Алик обличительно указал пальцем.
– Он у меня есть, – согласился Жоржик, – хотя я и не ферментирую собственное дерьмо в банках. Я предпочитаю в нем вариться.
– У вас есть также и Парацельс и фон Крафт, – не менее строго указала Тельма.
– У меня много чего есть, – усмехнулся Жоржик, – кроме счастья в жизни, – он небрежно махнул рукой. – Я давно уже этого не читаю. Все это суета сует, и слово изреченное есть ложь.
– Ну да, – усмехнулся Алик. – А если я вас сейчас обложу по-батюшке, вы же обидитесь?
– Можете и в штаны наложить, – предложил Жоржик, – нисколько не обижусь и даже дам вам Свифта, жопу вытереть.
– А вы дайте просто так, – вызывающе сказала Тельма, – и Парацельса. И Крафта.
– А вот и не дам, – вызывающе ответил Жоржик, – просто за так. Я собирал это дерьмо всю жизнь и люблю его, как собственное, в которое превратились все эти книжки. А вы хотите получить на халяву, даже не пукнув. Вот сможете наложить в штаны прямо сейчас? Отдам и Крафта, и Парацельса.
– Вы человек твердых принципов, – уважительно сказала Тельма.
– Очень твердых, до запора, – ответил Жоржик.
– Могу предложить вам хорошей азиатской конопли, очень помогает, – сказал Алик.
– Ну-ка, покажите, – заинтересовался Жоржик. – Уже сто лет не видел настоящей конопли.
– Это очень долго, – сочувственно сказал Алик, извлекая кисет, – особенно, учитывая ваш возраст. Пожалуйста, угощайтесь.
– Это ферментированный продукт, по-простому называемый "гашиш", – сказала Тельма. – Его можно не намазывать на хлеб, а есть просто так.
– Или предпочитаете соснуть? – с улыбкой спросил Алик, извлекая из нагрудного кармана изящный стеклянный кальянчик.
Жоржик внимательно посмотрел на них, переводя взгляд с одного на другую. Они явно поняли его игру и включились в нее, они не были глупы, они были из числа игроков, как и он сам, они ему нравились.
Его всегда тянуло к людям с крышей достаточно набекрень, чтобы туда задували ветры вселенной, но не настолько, чтобы перекрыть кругозор до размера амбразурной щели. Ему нравилось общество бродяг, спившихся поэтов и ворья, достаточно умного, чтобы не применять насилия, и даже на гастролях в Гамбурге или Вене он шатался по притонам, а не по магазинам. Он прожил долгую жизнь в театре жизни и прошел по сцене в лохмотьях, даже если и во фраке, жизнь обучила его множеству жестоких приемов, но он ненавидел жестокость, даже если она и выступала во фраке или под маской справедливости. Он точно знал, что насилие вырастает из неспособности предвидеть свои последствия, из глупости, а ум – это слабый росток, прорастающий из кровавой грязи насилия, всегда трусливый из-за способности предвидеть последствия и не способный на насилие в силу этой способности.
– Вальтро, ангел мой, – сказал Жоржик, опускаясь в кресло у холодного камина с кальяном в руке. – Я надеюсь, ты не балуешься странными зельями вдали от моих глаз? Это – лекарство, – он поднял вверх кальян, – и, как всякое лекарство, оно требуется и может помочь человеку больному, старому или умудренному настолько, чтобы быть старым или больным от этой жизни.
– Я больна этой жизнью! – расхохоталась Вальтро, опускаясь на ковер у его ног. – Я впала в зависимость от нее. Я вдыхаю ее и нахожусь под кайфом 24 часа в сутки.
– Я слышу голос не девочки, но ангела, – одобрительно кивнул Жоржик. – Если девочке тринадцати лет позволить пользоваться косметикой ее бабушки, она станет выглядеть, как пьяный клоун, а не как ее бабушка. Вот это и происходит с молодняком, который лезет в дедушкину аптечку – на губах еще молоко не обсохло, а рожки уже в грязи торчат.
На эту вступительную речь, которая была столь же полезна, как и предупреждения Минздрава, Алик согласно накивал головой вместе с Тельмой и вежливо поднес Жоржику зажигалку.
Воскурив зелье, Жоржик пустился в воспоминания о своих странствиях по Средней Азии. Гашиш имел свойство воспламенять его красноречие и воображение. Половина его воспоминаний была выдумкой, – не корысти ради, а чистого искусства для, – но и оставшейся половины, хватило бы на четыре жизни. Двое из присутствующих подозревали, а Вальтро точно знала, что он выдумывает, но это не мешало всем слушать, раскрыв рот. Жоржик умел рассказывать, а в дыму курений его сказки становились явью. Алик и Тельма могли насладиться представлением, поскольку для них давно уже не существовало разницы между явью и навью, а Вальтро, потому что видела разницу и могла оценить искусство рассказчика, преобразующее реальность. На некоторое время они образовали совершенный тетрактис, капсулу времени: шаманская пара, Вальтро в своей точке трезвости и рассказчик на вершине призмы. Время капало шариками гашиша в стеклянном кальяне и, облекаясь в речь, исходило струйками дыма, наполняя пространство эхом исчезающих образов, это не так уж сильно отличалось от жизни, и они прожили несуществующее время, не заметив, как сгустились тени.
Пришла пора уходить. Алик и Тельма уехали на такси вместе с Крафтом, Свифтом и Парацельсом, Жоржик остался довольным, Вальтро осталась довольна тем, что доволен Жоржик. Ни для кого этот день не прошел зря.
ГЛАВА 7.
На следующее утро неожиданно заявилась Нелли. Она не полезла в бассейн и даже не отпустила такси, а сразу прошла к столу посреди газона, где уже сидел Жоржик в ожидании своей первой утренней чашки кофе и омлета. Вскоре Вальтро, которая готовила завтрак в доме, услышала его вопли.
– Старая дура! Идиотка! Я говорил тебе тысячу раз! – орал Жоржик.
Ответных воплей Нелли не донеслось, что было весьма удивительно.
– Вальтро! – крикнул Жоржик. – Подойди сюда!
Вальтро подошла. Нелли молча чмокнула ее в щеку, выглядела она неважно.
– Принеси восемьсот долларов, – сказал Жоржик.
Вальтро исполнила. Нелли взяла деньги, еще раз чмокнула ее в щеку и тут же уехала.
– Что произошло? – спросила Вальтро, когда они уже сидели за столом и пили кофе. – У дочери этой старой дуры опять случилось что-то с мандой, с головой или ее очередным любовником, – со злостью ответил Жоржик. – И как всегда любовь или здоровье приходится покупать за деньги.
– Я никак не могу понять, – сказала Вальтро, помолчав, – если вы с Нелли полжизни проработали вместе, то почему у тебя есть деньги, а у нее нет?
– Если бы я был просто старым, самовлюбленным, тупым и жадным козлом, я бы объяснил тебе это в два счета, на пальцах, – ответил Жоржик, – но, поскольку, я старый, паршивый козел, который пытается всучить тебе хоть шерсти клок, то я вынужден углубиться в суть проблемы. С углубления в суть этой проблемы началось мое понимание того, как работает этот лохотрон, в котором мы живем, – государство. Плесни-ка мне еще чашечку кофе, и я прочту тебе маленькую лекцию по политэкономии.
– Я работал всю жизнь, – продолжил Жоржик, отпивая кофе, – а работать я начал с восьми лет. Я пел в хоре, и уже тогда на мне зарабатывали деньги и те, кто получали зарплату за руководство этим хором, и те, кто продавали билеты на наши выступления. Меня, правда, кормили. Тогда телевидения не было, в Коми АССР вообще ни хрена не было, люди платили за то, чтобы послушать в тепле "Во поле береза стояла". Со временем я приспособился петь в церкви на разные праздники, мне было уже лет 11. Там платили хорошо и деньгами, и едой, но это было редкое удовольствие. Петь – это тяжелая работа, Вальтро, физически тяжелая, в особенности, для пацана. Но я пел и в детдоме, когда нужно было пустить пыль каким-нибудь проверяющим, а потом и во взрослом хоре, и солистом хора, я пел и в консерватории, и в концертах, которые давала эта консерватория, и в армии, куда меня забрали из консерватории. И везде я зарабатывал деньги для кого-то, но трудовую книжку на руки с первой записью в ней я получил только в 26 лет вместе с дипломом.
К тому времени я уже восемнадцать лет отработал на дядю, а трудового стажу было ноль. Потом я работал в театре и ездил на гастроли, но зарабатывал-то я, в основном, на халтурах, а зарплата, с которой насчитывается пенсия, у меня была 150 рублей. Если бы не проклятый капитализм, Вальтро, – Жоржик ухмыльнулся, – я сидел бы сейчас под церковью со своей пенсией и пел "Враги сожгли родную хату". Потом уже, работая в Вене по контракту, я узнал, как люди зарабатывают себе пенсию в тех странах, где с лохотрона что-то перепадает людям. Там нет никаких пенсионных фондов. Там есть счет в пенсионном банке, на который каждый работодатель каждому работнику переводит пенсионный взнос персонально. Разумеется, лохотрон пользуется суммой, которая там накапливается, пока мужику не исполнится 60 лет, но когда исполнилось, отдает все, до копейки.
– Сразу? – спросила Вальтро.
– Зачем сразу? – удивился Жоржик. – Если каждый, кто имеет пенсию, имеет и сбережения помимо нее и целую кучу страховок, связанных с ней системой социального обеспечения? Никто не может запустить лапу в персональный счет, как в пенсионный фонд, пенсионер не ждет, когда ему принесут или не принесут пенсию, он идет в банк и сам берет ее, это его деньги. А если он сдохнет, лохотрон сбросит остаток суммы его наследнику, а не украдет, как в некоторых чмошных странах. Пенсионер – это автоматически богатый человек, он точно знает сумму, которой располагает, и не зависит ни от каких сраных реформ. Бедным может быть только тот, кто не вкладывал в лохотрон или не был к нему допущен. А если вкладывал, то автоматически стал партнером лохотрона, который с ним делится, обирая гастарбайтеров и используя общий капитал для обирания слабоумных стран. Так работает эта машина там, где лохотрон находится в руках у умных людей, которые не ждут, пока их развесят на фонарях, а не у чмошников и жадных фраеров, как здесь.
– И ты использовал эту машину, чтобы стать богатым? – спросила Вальтро.
– Нет. Иностранцев к ней не подпускают. Да к тому времени мне это и не нужно было. В Вене я получал такие гонорары, что не знал, куда деньги девать. Там я и свой первый "Харли" купил, не этот, на котором ты сейчас ездишь, тот я разбил. И не только "Харли", но и "Порш", который мне и на хрен не был нужен и ушел в ту же жопу. Однако у меня хватило ума не пораздавать все свои бабки халявщикам, которые вокруг меня крутились, – Жоржик усмехнулся. – А может, просто не нашлось подходящего. От ума или от отсутствия счастья в жизни, но у меня кое-что осталось, и тебе хватит. А вот у Нелли счастья было больше, а ума меньше. Она ведь не только в Вене пела, она пела в "Ла Скале", она в Большом пела целый сезон, в отличие от меня. К тому же она была обалденной красавицей, ты сейчас просто не можешь себе представить, какой. За ней всегда увивалась свора любовников, ей это нравилось, им тоже, она же была доброй, щедрой и никогда ни в чем не отказывала. А я ведь говорил ей: "Нелька, не просирай ты все на этих говнюков, кинь что-нибудь в загашник, а то мне на старости лет не к кому будет и приползти опохмелиться". От кого-то из них она прижила двух дочерей. Одна уже умерла, удавилась в психушке, вторая сосет из нее кровь по сей день. А папочка у Нелли был суровый воин, старый большевик и персональный пенсионер. Он ни в жисть не давал ей ни копейки, но, наверное, это он убедил ее в том, что родное государство всегда поможет: и в беде поддержит, и сопли вытрет. Во всяком случае, когда она не смогла больше петь, то осталась со своей неперсональной пенсией, дочкой, внучкой и их любовниками. Я люблю эту старую дуру и вырвал для тебя этот клок шерсти со своего обросшего сердца, только для того, чтобы ты поняла – рассчитывать можно только на себя и на деньги, желательно, в твердой валюте. Я вот обзываю Нелли дурой, но должен признать, что не мои умные мозги уберегли меня от той же судьбы, а мое одиночество. У меня никогда не было баб, не было детей, я не был красавчиком, не был умником и не был везунчиком, но мне повезло. За все надо платить. Эта жизнь – проститутка, она ничего не дает задаром. Мы платим за любовь, платим за семейное счастье и за несчастье, платим за дружбу, и все наши бескорыстные поступки облагаются налогом. Одиночество – это тяжелый груз, но он дает свободу маневра. Одинокое плавание опасно, но без такого груза в трюме тебя будет носить ветрами судьбы, а со счастьем на палубе перевернет к чертовой матери. Потому что жизнь забирает назад все, что мы у нее берем, и уходит, обшарив наши карманы.
