Текст книги "Последнее путешествие Клингзора"

Автор книги: Александр Лекаренко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 11 страниц)

– Ее нет в каталогах! – запротестовал Юрген. – Инга говорила. А значит, ее можно продать.

– Можно, – согласилась Диана. – Но это не значит, что тебе при этом не отобьют голову, – она широко улыбнулась, – и не сделают из нее пепельницу.

Глава 21

– Мы спрятали ее там, – Юрген указал пальцем назад, – потому, что если мы нашли самолет, то мог и еще кто-то найти. А в Бокатере прятать нельзя, там тоже плывет, сегодня – остров, завтра – дно или наоборот. В доме, понятное дело, тоже нельзя. Поэтому закопали в степи. Там холмы, камень, плохая земля. Никто ее не пашет, никто на ней не строит. Она и через сто лет такой же и останется, потому, что не нужна никому. Кто же подумает, что в ней клад? Вон, ворона летит, – Юрген ткнул пальцем в окно машины, – летит себе и летит. А был бы фазан, давно бы уже сбили.

– Был бы ястреб, тоже сбили бы, – улыбнувшись, заметила Диана, не отрывая взгляда от дороги. – На ворону никто не обращает внимания потому, что взять с нее нечего и кур не ворует. Поэтому и летит, куда хочет. Как кот, который гуляет сам по себе. Ворона и кошка всегда были символами темной стороны, свободы.

– Ворона падаль жрет, – хмыкнул Юрген.

– А человек что жрет? – Диана рассмеялась. – В этом мире единственными подлинными хищниками являются кровососущие насекомые, вампиры.

– Мутня это все, – попытался закрыть дискуссию Юрген. – Я продам эту девочку, – он нежно побаюкал лежащий у него на коленях ящик со скульптурой, – и буду делать, что хочу. И жрать, что хочу – трюфели и шампанское. Бабки – это свобода.

– Юрген, Юрген, – сказала Диана, и в голосе ее прозвучала совсем не свойственная ей печальная проникновенность. – Это деньги сожрут тебя. Они вцепятся в твои пороки, как в открытые раны, и высосут твою кровь. Лет через пять ты станешь трясущейся от водки развалиной. Если раньше не сгниешь от СПИДа.

– Заткнись! – злобно выкрикнул Юрген, прижимая к себе ящик со статуей. – Ведьма белобрысая!

– Деньгами, – не обращая внимания, продолжала Диана, – мог бы воспользоваться беспорочный человек, человек, не имеющий открытых язв. Но деньги сами по себе порок. Они найдут вход. Древние аскеты давали обет бедности не потому, что были беспорочными святыми, а потому, что были безупречными праведниками. То есть, правильно ведали, обладали способностью к различению. Среди них, – Диана усмехнулась, – полно было ведьмаков, черных, как самая черная грязь из Бокатера. Обет бедности – это прививка, профилактическое мероприятие, средство гигиены. Поэтому они оставались здоровыми и выжили, в то время как миллионы ликующих полегли, подобно траве, и смешались с грязью.

– Люди дохнут от голода, а не от сытости, – угрюмо возразил Юрген.

– Да, – согласилась Диана. – Потому что сегодня сытость перекрывает голоду все пути к насыщению. Но когда весь мир был юным и голодным, голод был стимулом роста. А сейчас мир гниет от сытости, отравляя своими ядами пищу голодающих. Человечество – это желудок и жопа.

Юрген закис от смеха, стуча лбом в приборную доску. Диана посмотрела в зеркальце заднего обзора:

– Есть выход, господин сочинитель? Вы же практикующий специалист по части входов и выходов?

– Взорвать весь свинарник, – оптимистично ответил он. – Вместе со свиньями и глистами.

– Эй! Эй! – возмутился Юрген. – Подожди, старик. Я – пролетарий сексуального труда, Инга держала меня в черном теле, я еще не нажрался!

Они расхохотались и веселились всю дорогу до дома.

А когда, поставив машину в ангар, они вошли в дом, зазвонил телефон.

Глава 22

– Ваша свобода передвижения больше не ограничена, – сказал следователь. В его голосе слышались покровительственные нотки, как у родителя, сообщившего ребенку, что тот может выйти из темного угла. – Следствием установлены обстоятельства, позволяющие обоснованно полагать, что Юрген Рэнч совершил самоубийство. Или стал жертвой несчастного случая, пытаясь нелегально пересечь границу

– А позвольте полюбопытствовать, какие обстоятельства?

– Мы получили заключение экспертизы. На теле не обнаружено признаков насилия.

“Если не считать отсутствующей головы”, – мысленно усмехнулся он.

– Зато, в бронхах есть вода, – продолжал следователь. – Мягкие ткани среза шеи разлохмачены, что вкупе позволяет предположить удар винта.

– А сломанные ребра?

– В ту ночь был ветер. Повреждения могли возникнуть от ударов о камни и подводные сооружения.

– До или после наступления смерти?

– Какая разница? Они не послужили причиной смерти.

– А что послужило?

На том конце провода возникла пауза.

– Ну, – наконец сказал следователь, – это не суть важно. А важно то, что у меня есть справка психиатра, – стало слышно, как зашелестели бумаги, – в которой сказано, что Юрген Рэнч находился в состоянии психоза, вызванного употреблением больших доз алкоголя и каннабиса. А сбежал этот наркоман не позже, чем через десять часов после освидетельствования. Он был псих, понимаете? – в голосе следователя послышалось раздражение.

– Понимаю. Но откуда вы знаете, что это вообще Рэнч?

– Как это откуда? – раздражения в голосе следователя прибавилось. – А наколки? И мы идентифицировали отпечатки пальцев.

– Что …? – начал, было, он, не веря своим ушам, но вовремя прикусил язык.

– Пришлось потрудиться, – веско сказал следователь. – Кожа на ладонях была частично стерта песком, когда труп мотало волной. Но нашим экспертам удалось установить идентичность, – снова зашелестели бумаги. – У меня есть справка.

– Скажите, пожалуйста, а то, что он был гражданином Германии…

– Он не был гражданином Германии – нетерпеливо оборвал следователь. – У него был всего лишь вид на жительство. К тому же, просроченный.

– А что теперь будет с телом?

– Установленных родственников у него нет. Если не объявится желающих забрать – кремируем. Может, вы желаете? – в голосе следователя явственно присутствовал смешок.

– Одну минуту, – он прикрыл трубку рукой и обернулся к Юргену, который внимательно прислушивался к разговору. – Ты не хочешь забрать свой труп?

Юрген выкатил глаза и отрицательно замотал головой.

– Нет, – сказал он, убирая руку с трубки. – Пожалуй, нет.

– Ну, тогда, – сказал следователь скороговоркой, – пусть ваша, э-э-э, знакомая…

– Это мой секретарь.

– Пусть ваш секретарь, – следователь вздохнул, было понятно, что он теряет время с бестолковщиной, – зайдет ко мне, я вкратце опрошу ее для порядка. Все. Желаю здравствовать.

– Поздравляю, – сказал он, кладя трубку и обращаясь к Юргену. – Теперь ты официальный покойник.

Диана улыбнулась. Юрген потер руки.

– Помянуть надо бы, – деловито сказал он, направляясь к бару.

Глава 23

– Ума не приложу, – сказал он, откидываясь на спинку кресла и искоса поглядывая на руки Юргена, споро распечатывающие литровку “Бифитера”, – как они умудрились идентифицировать отпечатки?

– Не было никакой идентификации отпечатков, – сказала Дина. – Была идентификация интересов. Следователь избавился от зависшего трупа, деятели, допустившие побег, оперативно нашли беглеца. Все довольны, включая “покойника”.

– Кроме шведа, – заметил он. – Но швед уже не существует.

– Он никогда не существовал, – возразила Диана. – Его нет в документах. Существует миф, упорно поддерживаемый полицейскими всех стран о том, что есть гарантии стопроцентной идентификации отпечатков пальцев. Нет такой гарантии. Всегда есть вероятность ошибки. Так же, как нет двух одинаковых папиллярных рисунков, нет и двух одинаковых отпечатков папиллярных рисунков. Тем более – двух одинаковых отпечатков отпечатков. Тем более – двух одинаковых фрагментов отпечатков отпечатков, пригодных для идентификации, с которыми, в основном, и имеют дело криминалисты. Эксперт сравнивает дактокарты, а не пальцы.

– Но что можно было сравнивать в данном конкретном случае? Если Юрген уничтожил папиллярные узоры?

– Если у следователя была дактокарта, значит – не все уничтожил. Значит, что-то осталось. А, может, и не было никакой дактокарты. Может, она появилась только после того, как гонцы приехали со своей. Не имеет никакого значения, как они добыли заключение эксперта. Имеет значение только то, что это заключение является оправданием самого себя. Оно отменяет всю предыдущую интригу, в чем бы она ни заключалась, поскольку ставит точку в части идентификации трупа. И включает вторую часть – подготовленные следователем материалы по отмене события преступления, делая бессмысленным дальнейшее хранение трупа. А после этого попробуйте проверить, что там было, а чего не было.

– А если всплывет подлинный труп Юргена?

Юрген, поперхнувшись джином, ничего не смог возразить.

– Ну и что? – улыбнулась Диана. – Они станут утверждать, что это самозванец.

– А если появится живой Юрген?

– А какая разница? Чем живой Юрген отличается от мертвого Юргена? Учитывая, что у них одни и те же отпечатки пальцев, которых нет, и что оба не существуют, существуя только в материалах дела, где официально зафиксирована смерть? Чем живой Юрген докажет, что он не мертвый Юрген и что он, вообще, Юрген? Он что – Иисус Христос? У него даже паспорта нет.

– У Иисуса Христа тоже не было паспорта, – сумел, наконец, сдавленно произнести Юрген.

– Поэтому некоторые и не признают его существования, – поучительно заметила Диана. – А другие, наоборот, знают. Потому, что он зафиксирован в материалах дела, подготовленных Синедрионом. Дело возбудил следователь Кайафа и утвердил прокурор П. Пилат. С тех пор дело пополняется материалами две тысячи лет. Имеется отпечаток тела – на Туринской плащанице. И множество фотороботов – по всему миру. Вера, господа. Вера и символ веры. Они сделали Бога живым две тысячи лет назад, они делают Юргена Рэнча мертвым сегодня. Нет Юргена Рэнча, кроме мертвого Юргена Рэнча, и наш уважаемый следователь – пророк и создатель этой веры. Если вы думаете, что я теряю чувство меры в своем сарказме, вспомните, хотя бы, Лжедмитрия на Руси. И к чему это привело. Вера не знает меры. Знаете, чем Мэнсон отличается от Иисуса, сына человеческого?

– И чем же? – заинтересованно спросил он.

– Отсутствием заказа. Не было спроса на Христа, был спрос на Мэнсона. Поэтому из заурядного хулигана получилась культовая фигура. Место решает все, господа. Пространство и время, как говаривал, бывало, старик Эйнштейн. Или как выразился пророк – не прорастает зерно, упавшее на камень. Где-нибудь в Либерии Мэнсона просто пристрелили бы на месте, не дав взойти. Но Америка – не Либерия. Это место, где делают идолов. Между прочим, Эйнштейн стал Эйнштейном в Америке. А в Германии он работал в ломбарде, там и написал свою теорию, за двадцать лет до того, как стать гением. Америка сама по себе – идол. Она идеальный механизм по продаже себя самой себе. В Америке можно продать все, даже совершенно никчемного Солженицына или предвыборную программу младшего Буша. Хотите стать всемирно знаменитым, Юрген? Как Элтон Пресли?

– Нет, не хочу, – помотал головой Юрген. – Я хочу быть свиньей. Мне нравится пить водку, курить травку и трахаться в жопу.

– А почему ты думаешь, что это не нравится Президенту Бушу? – изумилась Диана. – Все, что тебе надо, чтобы стать суперзвездой – это добраться до Калифорнии, сфотографироваться рядом со своей девочкой и рассказать свою историю газетчикам. Книгу за тебя кто-нибудь напишет. После этого ты можешь восстать из мертвых преображенным, как в жопу жареный феникс, а Мадонна и Майкл Джексон придут просить у тебя автограф.

– Нет, – сказал Юрген, серьезно обдумав предложение. – Лимона мне хватит.

– Малыш, – мягко заметила Диана, – после того, как ты сменишь водку на “Реми Мартен”, травку на героин, и вступишь в клуб “Меркурий”, тебе хватит твоего лимона на месяц. А после этого придется зарабатывать жопой на бутерброд с дерьмом.

– Ничего, – ухмыльнулся Юрген, – мне не впервой. Свинья, она, как и ворона – всеядная.

– Есть одно отличие, – доверительно сказала Диана. – Из свиньи делают сосиски.

– Ладно, – Юрген прихлопнул ладонью по столу, – кончай базар. – После первой, в растяжку высосанной, бутылки водки он перестал пьянеть и теперь выглядел вполне трезвомыслящим. – Уже темнеет. Пора собираться.

– Куда собираться? – спросил он, хотя уже понял, куда.

– Старик, ты же знаешь, куда. Ты же сообразил, почему я не оставил Кибелу там, а притащил сюда, правда? Уходить надо сегодня, сейчас, я это чувствую. Нужный момент – сейчас. А не потом.

– Ты пьян, Юрген.

– Ерунда. Под газом я проведу яхту еще лучше, чем трезвый.

– Ты хочешь выйти в канал?

– Точно. В канал.

– Это нарушение правил морского судоходства.

– Да, нарушение. Но не такое уж большое, чтобы в меня стрелять из пулеметов.

– В тебя и не будут стрелять. Тебя выловят из канала и отведут на штрафной причал.

– Это зачем же? Все мои документы в порядке. У меня есть морской паспорт, он всегда хранился на яхте. Он и сейчас там, я проверял. Старик, – Юрген улыбнулся, – я ведь числился у Инги капитаном, она платила мне за это. Я легально пришел сюда на этом судне, и я легально уйду отсюда на этом судне.

– Откуда у тебя морской паспорт? Следователь сказал, что ты даже не гражданин Германии.

– Причем здесь Германия? Я получил паспорт, еще когда ходил вторым помощником на сухогрузе. Если ты работаешь – он продлевается. А я работал. Находясь на борту своего судна. Я могу жить по этому паспорту в чьих угодно водах, понял?

– Но Инга, которая тебя нанимала, умерла.

– Ну и что? Она числится владельцем, даже мертвая. До тех пор, пока новый владелец не сообщит о себе в регистр. Это гребаное следствие считало, что я просто сожитель. А времени разобраться у них не было. Все документы остались на борту. У меня есть контракт, есть лицензия на право вождения этой посудины.

– А если твои бумажки проверят по полицейскому компьютеру?

– И что они там найдут? Откуда я могу быть в полицейском компьютере, если я мертв? Они бы и не успели загнать меня ни в какие учеты, потому, что между моим задержанием, побегом и смертью чуть больше суток прошло.

– Ты не уговаривай сам себя, Юрген. Ты знаешь, что такое пограничная стража, и что такое морская полиция там, в море. Может, и отпустят. Но сначала вывернут тебя наизнанку и Кибелу отберут.

– Знаю, старик, все знаю. Ну, суну им десять штук, думаешь, откажутся?

– Где ты возьмешь десять штук?

– Ну… – Юрген быстро потер нос. – Ты займешь мне, старик. Можно сказать, уже занял. Только не говори, что денег нет. Я же знаю, что Инга всегда хранила в доме наличман. И ты их уже нашел. Ну и я нашел. И взял оттуда.

– Сколько?

– Ну, все. Мне же понадобятся бабки, чтобы довести дело до конца, понимаешь? Я отдам тебе сотню, нет, я отдам тебе двести штук. Ты тоже в деле, старик. И яхту я тебе верну, я же не собираюсь ее воровать.

– Ладно, что ты от меня хочешь, конкретно?

– Поможешь спустить яхту?

– Помогу.

Глава 24

– Провизию будешь брать?– спросил он после того, как они проверили дизель и долили топливо в баки.

– На фига она мне? – беспечно ответил Юрген. – Ну, воды возьму, водки, курева. Хлеба кусок. Я в море буду часов шестнадцать, не больше.

– Так и отчалишь? – он показал пальцем на халат Юргена.

– Так и отчалю, если кто со стороны увидит, меньше подозрений. Контрабандисты в халатах не работают. Ты мне деда помоги упаковать.

– Ладно, пойдем.

Они вернулись в дом и отыскали большой пластиковый мешок для мусора. Он аккуратно отсоединил череп и вместе с фуражкой опустил его в распяленную Юргеном горловину. Снимая мундир, чтобы добраться до проволочных соединений, он нащупал в нагрудном кармане какую-то картонку и достал ее. Это оказался ветхий пропуск на аэродром, выданный Александру Рэнчу в 1936 году.

– Что это? – спросил он.

– А, дедово, – ухмыльнулся Юрген. – Все, что от него осталось.

– Он что, летчиком был?

– Ну, не настоящим летчиком, но самолет умел водить. В летный клуб он ходил в молодости. Тогда это модно было. Ну, я и сунул корочку в карман, чтоб уже все в куче было. Ну, ты загружай, не стой.

Они спустили яхту на воду. Она была очень красива в лунном свете, даже без парусов и с мачтой, уложенной вдоль борта. Ветер, однако, был крепким, и следовало торопиться, волна ощутимо терла судно о голый причал.

– Ты можешь попасть в шторм, – сказал он.

– Здесь не бывает настоящих штормов, старик, – ответил Юрген, – это тебе не Атлантика.

– В поселке услышат двигатель.

– Ну и фиг с ними, пусть слышат. Что ты так волнуешься, старик? Позови лучше Диану, проводите, что ли.

Но Диана уже и сама приближалась к причалу. Тут он вспомнил, что останки Инги чуть было не уплыли с ее убийцей и, чертыхнувшись, полез в кок-пит, где едва не свернул себе шею, споткнувшись в темноте о мешок с костями старого Рэнча. Когда он вновь поднялся на палубу, то увидел, что Юрген подает руку Диане, которая перебирается на борт вслед за ним.

– Зачем это? – крикнул он.

– Ну, выпьем на дорожку, – ухмыльнулся Юрген, отступая к носу яхты. – А поехали со мной, ребята! – воскликнул он вдруг с наигранным весельем. – Прокатимся, а потом и яхту заберете, она стоит триста штук, ребята!

– Никуда мы не покатим! – раздраженно ответил он, направляясь к Диане.

– Но я вынужден настаивать, старик, – Юрген извлек из кармана халата “Вальтер”. – Не могу же я допустить, чтобы в канале меня ждала морская полиция?

И сразу все стало на свои места. Вспышкой молнии к нему пришло понимание сути предыдущих событий, все выстроилось в логическую цепь. Стало очевидным, почему Юрген не ушел на яхте тайком. Стало очевидным, почему он не скрыл наличие раритета. Почему он выболтал убийство шведа. Все это не имело никакого значения. Почему он решил взять на борт двух беспаспортных пассажиров, можно было и не спрашивать – не нужны утопленникам паспорта. Старина Юрген не собирался ни с кем делиться. На яхте, стоимостью в триста тысяч, он увозил в свое светлое будущее антик, стоимостью в миллион, а также двадцать семь или больше тысяч долларов, украденных в доме – на карманные расходы. В любой точке света мог всплыть счастливый плэйбой Юрген или Пауль или Педро, оставив на дне мертвые якоря, связывавшие его с прошлым. О, нет, не придурок, совсем не придурок был старый, добрый Юрген с его косноязычием, с его слезами, соплями и бутылкой водки, зажатой в кулаке.

Он расхохотался. В другое время это ужасное открытие и близость неминуемой смерти могли бы ввергнуть его в тоску и панику. Но время стало другим, и он смеялся, смеялся и смеялся, а время несло его на крыльях нового восприятия, где Юрген с его миллионами и пистолетом был просто мошкой в потоке ветра.

– Ну вот, – Юрген неуверенно хохотнул, вторя ему. – Ты все понял, старик, все нормально, ты еще благодарить меня будешь. Я просто страхуюсь, понял? – он сбросил швартов и по дуге, держа пистолет у бедра, прошел к штурвалу. – Вы просто посидите там, на носу, – он показал стволом, – и все будет в порядке, ну мы же не враги. Но ты, ведьма, – он посмотрел на улыбающуюся Диану. – Ну, Диана, – он попытался смягчить смешком грубость и страх, прозвучавшие в голосе, – ты все-таки держись от меня подальше. Не хочу я, чтобы ты мне за спину заходила, понятно?

– Понятно, – кивнула Диана. – Как скажешь, старик.

Юрген встал к штурвалу и включил двигатель, холодный ветер сразу почувствовался на ходу. На этой яхте не было рулевой кабины. Был съемный пластиковый колпак, но Юрген не позаботился его поставить. Теперь он стоял, гротескная фигура в распахнутом халате, открытый ветру и брызгам, но, кажется, ничего не замечал. Они присели за фальшбортом, у маленькой якорной лебедки.

– Йа-а-ху-у-у! – заорал Юрген, увеличивая обороты. – Ну, кто скажет, что это плохо!

– Эй, старик! – крикнул Юрген. – Принеси из каюты бутылку джина, выпьем. Только не ищи помповик, я его выкинул, – Юрген говорил о ружье, которое Инга обычно держала на судне.

Спустившись в каюту, он быстро осмотрелся, вернул на место банку с пеплом, которую все еще держал в руках, и откинул крышку рундука. “Моссберга”, действительно, не было. Однако вряд ли Юрген на самом деле избавился от ценной вещи, которая могла еще пригодиться, вероятнее всего – перепрятал. Он усмехнулся. Он не чувствовал ни ярости, ни ненависти, ни даже раздражения. Эта игра забавляла его. Он был абсолютно уверен в том, что очень скоро убьет Юргена. Сам.

Когда он поднялся на палубу, осторожный Юрген уже подготовился к встрече. Он закрепил штурвал и обе руки у него были свободны. Они мирно выпили.

– Тебе не о чем волноваться, старик, – увещевал Юрген, держась, однако, так, чтобы штурвал оставался между ними. – Там есть остров, в миле от фарватера всего. А на острове живут очень хорошие люди. Ты высадишь меня и спокойно пойдешь себе назад. А хочешь, оставайся, прекрасно проведем время, у меня там все схвачено, – он ухмыльнулся, видимо, что-то вспомнив. – И бабки есть. Ну, чего ты колотишься, старик? Ну, даже если и задержат, так что? Ну, заблудился, ну, паспорт забыл, подумаешь.

Слушая всю эту чушь и согласно кивая головой, он посмотрел на Диану. Ее глаза блестели в свете луны, волосы, поднятые ветром, стояли дыбом, по губам блуждала улыбка. Он перестал слышать бормотание Юргена. Она представляла собой настолько завораживающее зрелище, а он был настолько поглощен им, что, если бы сознавал силу безмыслия, мог бы в мгновение ока пробить Юргену голову бутылкой так, что тот не уловил бы даже его движения. Но он не сознавал.

– Эй! Эй! – крикнул Юрген. – Ты что, заснул?

И момент был упущен. Он снова включился в поток реальности, каждое мгновение которой было таким вялотекущим по сравнению со скоростью только что пережитого им события, что он как бы врезался в бетонную стену. У него даже закружилась голова.

– Что? – спросил он.

– Курева принеси, старик! – крикнул Юрген. – В каюте.

В каюте он сразу направился к кушетке и поднял матрац. Хитрый Юрген оказался не столь уж хитер – “Моссберг” лежал там. Но и не столь уж глуп – магазин был пуст. Он передернул затвор и на кушетку выпал патрон. Он усмехнулся. Небрежность, возможно, стоившая Инге жизни, теперь могла уравновесить весы справедливости. Но было одно существенное “но”. Юрген стоял за рулевой колонкой, а грудь его прикрывали полукруглая приборная доска, расположенная под углом к палубе, и штурвал. Свинцовая пуля, которой был снаряжен единственный патрон, учитывая темноту и качку, могла и не достичь цели. А следующий выстрел и семь его маленьких братцев будут за капитаном. Он начал лихорадочно распахивать дверцы встроенных шкафов.

Длина жизни измерялась в милях и стремительно сокращалась. Юрген до сих пор не отправил их за борт лишь потому, что ему требовалась глубина, трупы всплывают на мелководье. Естественная глубина этих вод не превышала пяти-восьми метров. А Фарватер потому и называли каналом, что это бы именно канал. Дно там было искусственно углублено драгами, чтобы могли пройти суда с низкой осадкой.

Вот оно! Коробка с ракетным пистолетом. Ракет, конечно, не было. Юрген позаботился об этом, да они были и не нужны. Он быстро отодрал от простыни ленту материи и, обмотав ею ружейный патрон, забил его в патронник ракетницы.

– Ну что ты там возишься, старик! – заорал Юрген.

Он сунул пистолет за брючный пояс сзади, прикрыл рубашкой, схватил пачку сигарет и начал подниматься по лестнице. Пистолет ерзал, но времени укреплять его уже не было.

Юрген, держа руку в кармане, настороженно следил за его приближением. “Вальтер”, конечно, уже был снят с предохранителя, шансы были не равны. Поэтому он оставил первоначальное намерение выстрелить Юргену в живот, передавая сигареты. Он бы просто не успел выхвалить ракетницу.

– Дай-ка бутылку, – сказал он небрежно. – Отнесу Диане выпить.

– Конечно, возьми, – Юрген расплылся в улыбке. – Пусть хлебнет.

Поворачиваясь спиной и идя на нос, он мучительно ожидал, что Юрген увидит выпуклость у него под рубашкой. Но Юрген ничего не заметил в темноте.

Ситуация была абсурдной, как сама жизнь. Они выслеживали друг друга, и каждый из них рисковал перехитрить сам себя в этом смертельном скольжении по лезвию бритвы текущего момента, истонченному дефицитом времени. Но что, собственно, мешало Юргену пристрелить их прямо сейчас и бросить в канал потом? Или прикончить еще на берегу и уже холодными вывезти в море?

Видимо, осторожность мешала. Чтобы не рисковать, осторожный Юрген рисковал сейчас жизнью. Ему должно было быть известно лучше, чем другим, что турбулентность от мощных винтов проходящих по каналу судов способна поднять утопленников с очень большой глубины. А груз имеет тенденцию слазить вместе с кожей, которая легко отслаивается в соленой воде. А пуля в животе автоматически переводит утопленников в разряд убиенных. Возможных осложнений и непременной грязной возни с трупами можно было легко избежать путем простой доставки живьем к месту погребения.

После чего вступала в действие часть вторая плана, легко реализуемая, элегантная и плавно вытекающая из части первой. Перерывая дом в поисках денег и оружия, Юрген нашел ящик Пандоры. И обнаружил в нем упаковку 20%-го раствора морфия в ампулах. Содержимое трех ампул, принятое перорально, кого угодно могло ввести в блаженное состояние, полное чудесных грез, в котором так покойно отходить ко дну. Путем нехитрых манипуляций со шприцем он изъял, не нарушая упаковки, часть джина из пол-литровой бутылки и заменил его субстанцией, из которой делаются мечты. Все остальное было легко. Он взял с собой единственную бутылку спиртного – эту бутылку. Разумеется, он не пил из нее, а только прикладывал к губам. А имитировать опьянение не требовалось, он и так был пьян.

Но все это не имело бы никакого смысла, если бы не мощнейший стимул – Диана. Дело в том, что Юрген был более чем 100% мачо и весь маскулинный набор – атлетическую фигуру, мощный половой аппарат, физическую храбрость и бычью тупость – имел в преизбытке. В его предельном и замкнутом на себе мачизме, выпестованном примером деда, женщины, как сексуальные объекты и человеческие единицы, не существовали. И этот плачущий тигр вынужден был в течение многих лет, подобно Гераклу, находится в рабстве у женщины. И дело было не только в том, что Инга в свое время вырвала его из лап полиции, в которые могла и вернуть в любой момент. И не только в том, что она содержала его, потакая его порокам. Самым травмирующим обстоятельством явилось то, что ему понравилось рабство, и он возненавидел себя за это. Он люто ненавидел Ингу за то, что она женщина, но не мог без нее обходиться – Инга была самым маскулинным мужчиной из всех мачо, которых он встречал. Ему был жизненно необходим реванш. Он бы никогда не решился сознательно убить Ингу, но что-то в нем убило ее. И вот, когда он, наконец, освободился, появилась это девка. Диана. Его изломанная психика не могла проигнорировать ее, как не может игнорировать открытая рана каплю соляного раствора. Своими обнаженными нервами, которые Инга так заботливо очистила от изоляции, он сразу почувствовал в ней то же устрашающее качество, что и в Инге, но только острее. Инга была мужчиной: старым, морщинистым, мудрым, с крепким запахом табака и водки, как дед. Поэтому с ней еще как-то можно было мириться. Но эта девка была девкой, женщиной до мозга костей, он ее воняло бабой, она выжигала глаза своей вонючей красотой, это была воскресшая Инга, но без Ингиных амортизирующих экранов: голая, сверкающая, страшная, смертельно опасная, как молния. Само ее существование было угрозой и вызовом новому, свободному Юргену. Она презирала его – нового, свободного Юргена. И он, новый, свободный Юрген – боялся ее. С этим мириться было нельзя. Страх и ненависть придумали за него этот план, а вовсе не жадность и корыстолюбие, как наивно полагал его мнящий себя мудрецом оппонент. Юрген с радостью отдал бы все деньги мира, чтобы освободиться от страха перед женщиной, олицетворением которого стала для него Диана. Больше он ничего на свете не боялся. У этого человека было сердце льва, тестикулы быка и перитон женщины, которую он презирал и ненавидел именно за то, за что не смел презирать и ненавидеть себя, инстинктивно понимая, что это – смерть. В античные времена эта мощная, агрессивная энергия внутреннего противоборства, будучи направлена вовне, могла бы сделать из него героя мифов. А сейчас сделала сумасшедшим убийцей и садистом.

Диану нельзя было убить – ее надо было сломать. Сначала она должна была увидеть, как он трахнет и отправит на дно ее трахальщика, этого заумного писарюгу. А потом он займется ею. Он еще не решил, как, планов было много, они не вмещались в его голове. Ведь она должна была ощутить не только его член в своей разорванной заднице, она должна была ощутить силу его ума, изощренность его плана, тонкость его творческой мысли. Она должна была уважать его! Поэтому он не мог позволить себе никаких грубых эксцессов раньше времени. Она должна была вспоминать, мучаясь, задним числом и проходом, как великолепно он держался, с каким холодным, с каким дьявольским коварством он вел к исполнению свой план. А что могло быть лучше для исполнения плана, чем борт яхты, в десяти милях от берега?

Юрген смеялся, подставляя лицо ветру свободы, он был аргонавтом, похитившим золотое руно, он был Гераклом, порвавшим цепи рабства. Он был Юрген! Юрген Рэнч, наследник тевтонов, черт возьми!