Текст книги "Последнее путешествие Клингзора"

Автор книги: Александр Лекаренко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 11 страниц)

Глава 2

Картины оказались очень уместны на светло-коричневых обоях его гостиной. Диана не позволила ему прикоснуться к работе. Она сама выбрала место – на неосвещаемой солнцем стене – и сама разместила полотна. Разумеется, кряду.

Она сняла свои дневные тряпки и была теперь в коротком платье, угольно-черного, льющегося шелка. Туфли, однако, отсутствовали – на ногах ее были сандалии из очень красиво переплетенных черных ремешков. Все остальное оставалось прежним, включая запах – никакой косметики, никаких украшений. Впрочем, возможно, исчезла кайма под ногтями. А, может быть, он просто ее не видел, ослепленный блеском ее ног.

Шелк ее платья, очень похожего на тунику, скользил вверх, следуя движениям рук, закрепляющих картину, и сердце его замирало, когда он видел ее почти полностью открытые ноги. Он никогда в жизни не видел таких ног.

– Вам совсем незачем читать рукопись полностью, – говорил он, чтобы что-нибудь говорить, и преодолевая сухость горла. – Я дам вам заявку, которую я писал для издательства, это краткое содержание, десять страниц текста. И покажу вам свои эскизы.

– Не надо эскизов, – ответила она, на мгновение обернувшись. Стены его дома отнюдь не сделали ее глаза более теплыми.

Она просмотрела текст, почти стоя, слегка присев на подоконник.

– Странные вещи интересуют вас, господин сочинитель, да? – сказала она, бросая листки на журнальный столик. – Но вы ничего не понимаете в этом.

Он был мэтр или считал себя таковым и полагал занять соответствующую позицию в разговоре с этой девчонкой. Он был сбит с толку, он почти решил, что ослышался. Он открыл рот, чтобы протестовать.

– Что это? – спросила она, указывая на странное растение в плоском ящике на подоконнике, похожее одновременно и на кактус и на морскую звезду.

– Пейотль, – хрипло ответил он. – Священный кактус индейцев.

– Чем он священен? – спросила она.

– В нем содержится мескалин. Сильный галлюциноген.

– Вот как? И что же. Его едят?

– Нет, зачем же. Цивилизованные люди его пьют.

– Вы цивилизованный человек?

– Да! – почти выкрикнул он, но потом взял себя в руки. – Говорят, – сказал он с усмешкой. – Пара осведомленных магов давала мескалин Гитлеру, чтобы вывести его на личного демона. И вывела.

– Да? А у вас есть личный демон?

– У каждого есть личный демон.

– Нет. У меня нет

– Почему?

– Потому, что я сама демон.

– Знаете, – сказал он, – вы начинаете меня интересовать. Хотите попробовать?

– Мескалин?

– Да, мескалин.

– А вы не боитесь?

– Мне-то чего бояться? – удивился он.

– Вдруг я окажусь сильнее вашего демона?

Он рассмеялся.

Он начал ощущать веселый азарт, с ним такое случалось и раньше. Но веселый азарт не всегда заканчивался хорошо.

– О, кей. Сейчас я принесу ящик Пандоры.

Доставая шкатулку из стенного сейфа в кабинете, он ощутил как бы тень, как бы холод, как бы предчувствие пропасти.

– Ерунда! – громко сказал он в тишине комнаты и, захлопнув дверцу, направился в гостиную.

– Эта штука очень горькая, – говорил он, разливая по чашкам кофе, – и не вкусная. Поэтому я предпочитаю употреблять ее вместе с кофе и сахаром. Да и вообще, кофеин хорошо с ней сочетается, – он изъял пипеткой из хрустального флакона некоторое количество прозрачной жидкости и капнул по три капли в чашки дымящегося кофе. – Начнем?

Озера света. Нет, на люстру лучше не смотреть. Он перевел взгляд на Диану. Она сидела расслабленно, спокойно, прикрыв свет глаз, тени ресниц лежали на щеках, ее тело светилось белизной, ее платье – крылья ночи. То, что она видит, принадлежит только ей. Он откинулся в кресле и закрыл глаза.

Некоторое время он привычно плавал среди светящихся геометрических фигур неземной красоты. Затем медленный водоворот света мягко вынес его в знакомое место. Это был самый печальный и в то же время самый желанный из его маршрутов. Здесь было солнце и легкие облака, и голубое небо. Он сидел в белом садовом кресле посреди зеленой лужайки, рядом вздымалось кругло-загорелое тело сосны.

Краем глаза он привычно заприметил движение дочери, как только она начала идти к нему от мишени на краю лужайки. И заранее прикрыл глаза от удовольствия. Подойдя, она легко коснулась губами его виска.

– Ну как?

Он открыл глаза. Вообще-то, по сценарию, здесь должна была быть Эвелина. Но перед ним стояла Диана. В своей черной тунике и со спортивным луком Эвелины в руке. Ну что ж, значит, сценарий изменился.

– Класс, – сказал он, имея в виду стрелы, торчащие в сердце мишени. – Но прямая стрельба – это уже пройденный этап, ребячество. Тебе пора стрелять навесом, – и показал рукой, как.

В это время, как всегда, из дома вышла мама Эвелины. Она приволокла с собой широкий, как сковородка, бокал шампанского и теперь, усаживаясь в соседнее белое кресло, изо всех сил старалась его не расплескать. Умостившись, она уставилась на Диану.

– А это кто? – вдруг рявкнула она.

Значит, заметила. Значит, новая вариация пошла своим извилистым путем.

– Это подруга Эвелины, – ответил он, – Диана.

Женщина кивнула, как лошадь, и на время замолчала, надолго присосавшись к своей сковородке.

– Мне не нравится, – сказала она, утеревшись рукой после глотка, – как ведет себя Эвелина. Почему она все время стреляет? – великолепное шампанское в ее плоском бокале совершало круговое движение и почему-то напоминало мочу в ночном горшке. – Что, больше делать нечего? – глаза на ее дубленом, морщинистом лице были очень красивы: голубые, как у скандинавского шкипера. – И вообще, что она здесь сидит, в лесу? – она несколько отупело взглянула на Диану. – Надо с людьми общаться.

Замечание повисло в воздухе. Но старшая дама этого не заметила. И отхлебнула из своего бокала так, как здоровый, усатый мужик отхлебывает пиво из глиняной кружки. Когда-то в этой женщине била сила. Теперь эта сила скисла. Она всегда была за стеной алкоголя и глупых, гладких голышей слов, к ней невозможно было достучаться. Ее голубые глаза были, как бронированное стекло. И если бы она не располагалась так близко. Она всегда располагалась близко и напирала грудью. И пахло от нее кислятиной.

– Эвелина! – женщина трахнула свой бокал об стол, и вино бы выплеснулось, но его там уже не было. – Эвелина! – снова выкрикнула она в пространство.

Он мельком увидел сбоку глаз Дианы, как будто голубой алмаз вспыхнул. Он промолчал. В конце концов, женщина имела право общаться со своей дочерью. Если дозовется.

Он отпил из своего стакана с джином и снова засмотрелся в небо, позволяя тонкой можжевеловой струйке пропутешествовать в русло крови. У плеча он ощущал молчание Дианы. Ему очень хотелось до нее дотронуться, но он не стал этого делать. В конце концов, это должно было как-нибудь закончиться. Старшая женщина, сопя, собиралась с силами, чтобы еще что-нибудь сказать, но пока еще ничего не придумала.

“Зачем она приехала? – как всегда, с меланхолическим удивлением раздумывал он. – Она не любит ни меня, ни дочь. У нее есть деньги, любовник, хороший дом. Зачем она?”

Совершенно для него неожиданно Диана села к нему на колени и обняла рукой за шею.

– Эй!

В прежние времена женщина взвизгнула бы. Но теперь мокрота из прокуренных и сейчас отепленных алкоголем легких всклокотнула у нее в горле, и получился хриплый карк. Поэтому она громко сглотнула прежде, чем продолжить.

“Боже, какая мерзость”, – подумал он.

– Ты не можешь в семнадцать лет обниматься с отцом! – выкрикнула женщина.

Жилы на ее шее напряглись, как веревки. Похоже, вариация возвращалась в прежнее русло на новом витке спирали, похоже, женщина стала воспринимать Диану, как свою дочь.

– Почему? – спокойно спросила Диана-Эвелина, – Он любит меня. И я люблю его, – она вспыхнула на него голубым взглядом, снизу вверх.

Он очень ждал, что женщина сейчас выкрикнет что-нибудь хамское, и все акценты будут расставлены. Но неожиданно она промолчала, и он ощутил даже некую смутную гордость за нее – все-таки его жена не была дурой. Она вытряхнула из пачки крепкую “галуазину” и прикурила от золотой зажигалки.

– Вот как? – холодно спросила она и прищурилась от дыма жестко. Глаза ее просветлели, стали стальными, совсем не пьяными. – Завтра Эвелина уедет со мной, – твердо сказала женщина.

– Да-а-а? – Диана с преувеличенным удивление обернулась к ней. – И как, интересно, ты рассчитываешь заставить меня это сделать?

– О-о-о, это просто, – с такой же преувеличенной небрежностью ответила старшая женщина. – Ты ведь несовершеннолетняя, дочь, – она помахала перед носом сигаретой. – Хотя и созревшая для любви, – здесь она, неумышленно, издала ртом такой звук, как будто всосала леденец. Тут же спохватилась и сплюнула, получилось еще хуже – слюна повисла на губе.

“Боже, да что ж ей так не везет”, – подумал он, отводя взгляд.

Женщина вытерла рот ладонью. Усмехнулась. Такая мелочь не могла ее сбить с толку.

– А твой папа – алкоголик, – усмехаясь, продолжила она. – Да, да, я понимаю, – она выставила вперед ладонь с дымящейся сигаретой. – Но это он лечился в наркологической клинике, а не я, – она раздавила окурок в пепельнице. – А кроме того, он провел шесть месяцев в тюрьме. Мелочь, конечно, с кем не бывает, – она обвела их наглым бойцовским взглядом. – Тебе простительно не знать, дорогая, ведь твой папик познакомился с тобой, когда тебе исполнилось четырнадцать лет. Ну, так знай. Если откроются кое-какие обстоятельства, он снова сядет и уже не выйдет никогда.

Он молча поднял лицо к небу. Она была совершенно права. Дела именно так и обстояли.

– Так что, дочь, – женщина хихикнула, она поняла, что победила и добила, она расслабилась, и алкоголь прорвался, – твой папа, – она уже хохотала в голос, – никак не годится тебе в мужья!

Он ощутил вспышку в солнечном сплетении, как от удара. Эвелина-Диана спрыгнула с его колен и метнулась к матери.

“Уж не собирается ли она ее ударить? – обеспокоено подумал он. – Пожалуй, я лучше сам ее убью”.

Но Эвелина остановилась перед слегка отшатнувшейся женщиной, затем резко обернулась и посмотрела на него. Их глаза встретились на мгновение. Вполне достаточно. Они всегда полностью понимали друг друга, с первого взгляда. Почти и не остановившись, Эвелина-Диана продолжила движение и, обогнув кресло с напряженно раскорячившейся в нем женщиной, пошла к мишеням, черный лук покачивался в ее руке. Звенящая, нервная пустота нарастала в его солнечном сплетении по мере того, как ее стройные ноги несли ее к рубежу.

– Ну, вот, – уже почти мирно пробормотала женщина, – опять стрельба.

Она говорила что-то еще, но он уже ничего не слышал.

Диана стала в позицию и натянула лук. Потом она сделала быстрый, почти неуловимый с такого расстояния, полуоборот и пустила стрелу в небо.

“Вот оно, – подумал он. – Навес”.

Стрела мгновенно исчезла в сиянии солнца.

Он еще успел подумать, что вариация снова пошла своим извилистым путем. Эвелина не стреляла навесом. Никогда. Она умерла раньше, чем научилась это делать, а в следующее мгновенье острая, как шило, спортивная стрела вместе с лучом солнца вошла в сердце его жены. Он вскочил, потрясенный. Женщина умерла почти мгновенно, но все же успела взбрыкнуть ногами и перевернулась вместе с креслом. Теперь она лежала на траве, глаза выпучены, ноги подняты на перевернутое кресло, юбка задралась. Сначала крови не было вообще, потом тонкая алая струйка сбежала на ее морщинистую шею.

Он отчаянно боролся, пытаясь выбраться из этого путешествия. Очень плохого путешествия. Но что-то, как магнитом, развернуло его в противоположную от трупа сторону.

Диана, в сиянии солнца, облитая черным шелком, приближалась к нему, и черный лук покачивался в ее руке.

– Тебе понравился выстрел, папочка? – спросила она.

Глава 3

Он плохо помнил прошедший день, но следующим вечером они снова сидели за столиком уличного кафе на бульваре. Он был уже основательно пьян.

– Мне сейчас не до книжки, – говорил он. – Моя жена умерла. Ее любовник пристрелил ее из мелкокалиберной винтовки. Как крысу.

– Как это печально, – сказала она.

– Что?

Их глаза встретились, его – пьяные и злые, ее – холодные, как голубой лед.

– То, что она умерла, – спокойно ответила Диана. – Вам грустно?

Он пожал плечами.

– Она была стервой. Большой стервой. Но она крепко и много раз помогала мне, – он поскреб щетину на щеке, – в моей многотрудной жизни. Впрочем, мы не жили вместе последние десять лет.

– Но вы не были в разводе?

– Нет, – он пожал плечами. – Сам не знаю, почему. Может быть, было просто лень.

– У вас есть дети? – спросила она.

– Была… дочь. Больше нет, – он посмотрел сквозь стакан в красный зрачок заходящего солнца. – Самоубийство.

Солнце закатывалось за крыши, напоследок пронзая лучами листву лип. Подкрадывались тени.

– Вы исчезли так внезапно…

Она промолчала.

– Как будто убежали.

– И что теперь?

– А что теперь? – он не хотел этого, но в его голосе прозвучала тоска. – Ублюдок в тюрьме, Инга в гробу, что может быть теперь?

– Вы заплатили мне за рисунки, – напомнила она.

– А, пропейте, – он махнул рукой. – Рукопись никуда не годится, Диана. И я знал это с самого начала. И вы, кстати, очень тонко мне намекнули на это, – он ухмыльнулся. – Я намерен переделать ее полностью. Аванс придется вернуть. Черт с ним, теперь я могу себе это позволить, – он помолчал, глядя в пустой стакан. – У Инги не осталось наследников, видите ли. Кроме меня. Надо ехать и заниматься ее домом. Сейчас там присматривает человек. Из местных, но это не может продолжаться до бесконечности. Да и как он присматривает? – он помолчал, щурясь на умирающее солнце. – Я не могу продать дом, даже, если бы и захотел, наследник вступает в права только через шесть месяцев. Но я не хочу…

– Почему он ее убил? – спросила Диана.

– Неизвестно. Он просто подошел и выстрелил ей в сердце из винтовки. Его задержали, когда он сидел на ступеньках крыльца и пил виски из бутылки.

– Вам не будет страшновато там? – спросила она.

– Ха. Ха. – ответил он раздельно и вдруг взгляд его оживился, – Послушайте, поедемте со мной. Там скучновато, но комфортабельно. Я буду работать над рукописью, вы – рисовать, причем, все, что угодно. Там чудесные морские пейзажи.

– Где этот дом? – спросила она.

– На Побережье.

Глава 4

Дом был огромен и на редкость уродлив, то ли разбойничий притон, то ли портовый склад. Он был выстроен из дикого серого камня с вкраплениями красной, спекшейся от старости кирпичной кладки. Никто никогда и не думал его штукатурить. Прямо из стены под крышей торчали балки, мощные деревянные брусья, серые от солнца и соли. Крыша была покрыта старинной розовой черепицей, пористой, в четыре пальца толщиной, каждый лист килограммов в шестнадцать весом. Дом стоял не далее, чем в тридцати метрах от линии прибоя. Прямо из воды, рядом с деревянным причалом выходила пара узких, заржавленных рельсов и, утопая в песке, исчезала под створками высоких ворот, врезанных в каменную стену.

– Там, – он махнул рукой в сторону ворот, – есть лебедка. На эти рельсы ставится специальная тележка, на ней втаскивали внутрь лодки. Сейчас там стоит яхта Инги.

С моря дул сильный, порывистый ветер и было совсем не тепло. Они стояли у причала, рассматривая дом с некоторого расстояния. Громко кричали чайки.

Перед этим они заехали в рыбачий поселок, к человеку, который вроде как присматривал за домом. Навстречу им вышел веселый старикан в тельняшке под черным морским кителем, с сияющей лысиной и в хорошем подпитии. Явно не понимая или забыв, что имеет дело со скорбящим вдовцом он, вручая ключ и получая свою мзду, пожелал им хорошо провести время.

Теперь, совершив обход дома по периметру и вдоволь налюбовавшись скудной, пустынной местностью, они готовились войти в дом.

– Что ее заставило выбрать такое место для жилья? – спросила Диана.

– Не ее, – он помотал головой, пытаясь прикурить на ветру. – Это я нашел старый лодочный сарай, я начал перестраивать его. А потом Инга выгнала меня. Это ведь она оплачивала проект. Так что я толком и не знаю, что там внутри, – он прикурил, наконец, и выпустил клуб дыма, который был моментально унесен пронизывающим ветром. – Да она и не жила здесь. Это была база. Для летнего кайфа, для яхты. Жила-то она, в основном, в Швеции, в Италии иногда. Но, – он поднял вверх два пальца с быстро оплывающей на ветру сигаретой, – была причина, по которой она возвращалась сюда всегда. Там, – он махнул рукой в сторону моря, – под слоем песка – грязь, – он ухмыльнулся. – Да, грязь. Плейстоцен или что-то вроде того. Лечит все болезни. А Инга, старая дура, в тридцать пять лет имела глупость разбиться на мотоцикле. По пьянке. У нее было штук десять переломов. Вот она и приползала сюда лечиться. Ладно, пошли в дом.

Первое, что они увидели, войдя в холл, был скелет, облаченный в форму летчика “Люфтваффе” времен нацизма. Собственно, от формы остались одни ошметья, материал был изъеден не только временем, но, похоже, и солью, и водой, однако знаки различия оставались вполне узнаваемыми. Особенно впечатляла ссохшаяся фуражка с высокой тульей, надвинутая до глазных орбит черепа. А глазные орбиты были почему-то замазаны глиной. Очень старой глиной.

– Ничего себе, вкусы, – пробормотал он, рассматривая оскаленную челюсть, в которой еще сохранились две золотые коронки.

Скелет стоял у подножия винтовой лестницы из кованого железа, ведущей куда-то наверх. Вся стена слева от входа до самого потолка была выложена круглым морским булыжником, и в ней зияла пасть камина. Стена справа была из полированного кирпича цвета бычьей крови, в нее была врезана крепкая дубовая дверь с медными накладками, за которой, видимо, находился ангар.

Бывшая хозяйка совсем не утруждала себя поиском уютных уголков и организацией приватных местечек, весь дом или, во всяком случае, первый этаж, представлял собой одну большую комнату: в одном углу – гостиная с камином и креслами, в другом – сияющая хромом кухня. Душевая кабина, ванна, унитаз и биде располагались попросту, без затей, за пластиковой занавеской. Впрочем, чуть позже, в северном углу, за стеной из дубового бруса, они обнаружили весьма приличную сауну, питаемую равно как деревом, так и электричеством. Пол в части, примыкающей ко входу и к камину, был выложен плитами серого гранита, все остальное пространство представляло собой палубу из полированного светлого дуба. Потолок из того же материала был низок, отчего большая комната казалась еще больше.

– Первое, что надо сделать, – сказал он, уверенно направляясь к стене из морского валуна, – это найти бар и выпить. Если старикан не сделал этого раньше, – примерившись, он потянул за бра в виде бронзового факела и в, казалось бы, сплошной стене открылась дверца. – Вот! – он торжествующе показал Диане бутылку виски. – Они не все вылакали.

– Пока еще рано включать отопление, – говорил он, разливая виски в хрустальные стаканы, взятые из буфета на кухне. – Но оно есть. В ангаре – котел, генератор и водонагреватель. Это то, что я успел сделать, пока меня отсюда не выкинули. Осенью здесь холодно, сыро, с моря всегда дует ветер.

Они сидели в креслах у холодного камина, в котором ветер завывал вполне зловеще, хотя было всего лишь начало сентября.

– Вода у нас своя, артезианская, – продолжал он. – Здесь, – он топнул ногой в пол, – нельзя было пробить скважину. Слишком близко к морю. Поэтому она там, – он махнул рукой. – Метрах в ста от дома, – он ухмыльнулся. – На моей земле. Вода поднимается электронасосом и подается сюда по водоводу. Вода, правда, так себе, солоноватая. Но чистая, есть фильтр, – он откинулся на спинку кресла. – Там же, рядом со скважиной, ветрогенеротор, вы видели его. Когда начнутся настоящие штормы, он будет давать энергию для всего дома. Это важно, потому что провода, вероятней всего, оборвет. Осенью или зимой. И весь поселок будет сидеть без света.

– Я вижу, вы неплохо ориентируетесь в обстановке, – сказала Диана.

– О, да, – ответил он. – Я был тут пару раз в гостях. Правда, дальше холла меня не пускали. Я спал вон там, – он кивнул на широкий диван, обтянутый бежевой кожей. – Поэтому понятия не имею, что там, наверху, – он ткнул пальцем в потолок. – Там были апартаменты баронессы. Пойдемте, посмотрим? Надо же как-то устраиваться.

Второй этаж представлял собой огромную мансарду, полностью выполненную из светлых пород дерева и освещенную двумя торцовыми окнами. Хозяйка и здесь не изменила своим вкусам – никаких внутренних стен не было. Зато были складные деревянные ширмы, с помощь которых можно было делить пространство как угодно. Здесь присутствовала роскошная кровать, к которой не подходило название двуспальной, на ней могли свободно разместиться человек пять, большой комод красного дерева, видимо, для белья, и три кровати поменьше, разбросанные в полном беспорядке, как будто их оставили, так и не найдя им места. Все помещение напоминало нечто среднее между хореографическим залом и общежитием. Впечатление нарушал лишь черный кожаный ошейник, скрючившийся посреди комнаты.

В эту первую ночь он так долго лежал без сна, слушая вой ветра за стеной, что пришлось спуститься вниз и выпить хорошую порцию виски. Но и после этого он долго не мог заснуть, пытаясь разобраться в своих ощущениях. Эта непостижимая девка за ширмой безумно притягивала его. Но было что-то еще. Он боялся признаться самому себе, что боится ее. Он провалился в черный омут сна, так и не решив, чего он хочет.