Текст книги "Подлинная история девочки-сорванца. История вторая. (СИ)"

Письмо.

«Милая моя Сашенька!

Извини меня, что сразу не написал тебе записку. Думал: подумаешь, неделя-другая.

До этого редко встречались, переживём и эту маленькую разлуку.

Вот именно, только теперь я понял, что это значит: разлука.

Пока занят, на тренировках или на соревнованиях, конечно, все мысли о борьбе, но, когда присел отдохнуть, сразу вспоминается твоё милое лицо, твоя улыбка, ясные глаза. Не поверишь, у меня начинают дрожать губы и в глазах делается сыро.

Папа заметил моё состояние, велел собраться, а то проиграю.

Не проиграю, эту победу вырву для тебя!

А вот мама… Маме я говорил про тебя, и она сразу догадалась, что со мной происходит, и сказала папе. «Не рано ли?» – нахмурился папа. А мама посмеялась и спросила, в кого папа был влюблён в детском саду. Папа тоже посмеялся, потрепал меня по голове и сказал, что я уже совсем вырос.

Сказал, что это первая влюблённость, пройдёт, говорит.

Глупости, конечно, влюблённость, пройдёт.… Не хочу, чтобы проходило, хочу дружить с тобой, играть в разные игры, гулять по городу. Хочу скорее тебя увидеть! Встретить с тобой Новый Год!

До свидания, Сашенька, передавай привет своим братикам, меня уже зовут на тренировку.

Твой Саша».

Борька вздохнул, ещё раз повертел в руках так и не распечатанный конверт, вложил его в другой, который купил сегодня, заклеил конверт, подписал: «Сане Денисовой», а вместо адреса отправителя написал: «Прости».

Это письмо Борька вынул из почтового ящика ещё позавчера. Ящик был общий, Борька машинально заглянул туда и увидел газету «Пионерская Правда» и письмо. Увидев, от кого и кому это письмо, он забрал его, думая прочитать и потом намылить этому нахальному ухажёру шею. Пусть этот Сашка старше и сильнее, Борька злее и не боится кулаков!

Но, ещё раз осмотрев конверт, не решился его вскрыть. Если Саня узнает, будет презирать его и не будет Борьке прощения!

Порвать, сжечь? Приедет Сашка и спросит: «Где моё письмо?» Не дошло? До сих пор доходят письма с фронта, а с другой улицы не дошло?

Опустить в ящик? Пока Борька раздумывал, произошло ЭТО. Теперь стало ясно, что делать. Борька решительно надел шапку и вышел во двор, держа в руке письмо.

Постучавшись в дверь соседей и, не услышав ответа, Борька вошёл на кухню. За столом сидела мама Саньки и смотрела перед собой, не видя и не слыша ничего.

– Тёть Тань… – негромко позвал Борька, но мама Саши не повернулась к нему. Тогда Борька подошёл к ней, опустился на табурет рядом с ней и сказал:

– Тёть Тань, здесь письмо. Сане.

Женщина очнулась, увидела Борьку, прижала к себе и заплакала. Борька испугался и заревел в голос.

Саша Белов.

Наконец-то мы приехали! С бьющимся сердцем я упаковал подарки для Саши в два бумажных пакета, не особо волнуясь, как они легли. Шапка с этими дурацкими длинными ушами…

Вошла мама, посмеялась и погнала меня одеваться, а то выгляжу как беспризорник. Сама аккуратно уложила подарки, даже подписала открытку «С Новым Годом!». А я, балбес, и не догадался.

– Саша, не суетись! – смеялась мама, – Никуда твоя подружка не денется! Тоже, наверно, все глаза проглядела!

– Мама, ну как ты не понимаешь?!

– Понимаю я тебя прекрасно. Лучше, чем ты думаешь. Будет тебе от неё за бегство…

– Не я же виноват, мама!

– Записку хоть бы написал, передал с кем, а то от радости забыл про неё. Вот такие вы, мужчины!

Я покраснел, хотел ответить, что не такой, но сказал:

– Я ей письмо написал…

– Ну, хоть что-то. А то, наверно, подумала, что поиграл, да забыл.

Мне оставалось, только молча краснеть и сопеть.

Ну, всё! Мама придирчиво осмотрела меня со всех сторон, сказала:

– Совсем жених стал. Иди уже!

Когда я подходил быстрым шагом к школе, мимо меня промчались какие-то ребята, я даже не заметил, кто там был. Во дворе школы было много народу, я подумал, что опоздал и все мои знакомые уже разошлись по домам.

Я действительно, опоздал…

Ребята и взрослые молчали, толпясь у крыльца. Там кто-то плакал навзрыд.

Протолкавшись сквозь толпу, я увидел милиционера, возле него кто-то лежал на бетонном тротуаре, рядом стоял на коленях Толик и ревел.

– Куда?! – остановил меня милиционер.

– Это мой друг.

– Нельзя. Звонили в «скорую», там сказали, ни в коем случае не трогать!

Я взглянул на того, кто лежал. Сашенька! Это Сашенька! Пакеты выпали у меня из рук, я упал на колени рядом с Толькой, глядя на восковое лицо Сашеньки. Из-под её головы натекла небольшая лужица крови.

– Да где эти врачи? – в сердцах сказал милиционер, – Тут и здоровому человеку станет плохо!

Я повернулся к Толику и заметил, что половина лица у того синяя. Кто-то напал на них?

Возле крыльца сидел, прямо на земле, Борька, бледный до синевы, а кто-то совал ему ватку, наверно, с нашатырём.

Я недолго был в замешательстве, всё-таки меня тренировали военные.

– Товарищ милиционер! – громко сказал я, – У меня мама работает в Госпитале, помогите мне позвонить!

К чести милиционера, тот принял решение моментально: нашёл в толпе физрука, поставил на своё место, и мы побежали в учительскую.

К счастью, мама ещё никуда не ушла, а у нас дома был телефон.

Несколько сбивчиво я рассказал маме, что произошло, мама пообещала помочь, а я вернулся к Саше.

Возле неё уже были санитары с носилками.

– Машина сломалась, – развела руками врач.

– Сейчас приедут из военного госпиталя, – сказал я, еле держась на ногах.

– Эй, парень! – услышал я, как сквозь вату.

Меня посадили рядом с Борькой, совали мне под нос нашатырь.

– Какие мужчины слабые, – ворчливо сказала врачиха, – Жива, жива ещё девочка!

– Что значит «ещё»?! – испугался я.

– Организм молодой, выкарабкается, – пожала плечами врачиха, – Отвезли её в военный госпиталь, не волнуйся. Поместят в реанимацию, пока не пустят никого, кроме милиции и родителей.

– Вы можете сказать, что с ней?

– Ничего сказать не могу. Возможно смещение шейных позвонков, травма затылочной части головы.

Пойдём, вон машина подъехала. Там твои товарищи, вставай, идём, дам чего-нибудь успокоительного.

Нам с Борькой дали валерьянки, а Тольку забрали в больницу с подозрением на сотрясение мозга. Кто-то сунул мне в руки пакеты с Сашиными подарками и заботливо отряхнул мою одежду. Буркнув «Спасибо», я поплёлся домой. Поговорю с мамой, может, пустит к Сашеньке.

Сашенька.

…Как хочется пить! Во рту пустыня Сахара! Язык шершавый и не помещается во рту. Что со мной? Заболела? Не помню ничего. Хочу пошевелиться и не могу. Попробовала приоткрыть глаза. Глаза слиплись, как от гноя. Как-то был у меня ячмень, так по утрам, пока не промоешь, глаза не открывались.

Хотела протереть, но не могу пошевелить рукой. Что со мной?! Я застонала от досады и разодрала веки на одном глазу. Наполовину. Плохо видно, мутно всё и не протереть глаз! Я застонала громче.

Кто-то вскрикнул:

– Сашенька! – я услышала, как кто-то упал рядом со мной на колени, взял мою руку в свою, оцарапал чем-то.

– Пить… – еле слышно сумела сказать я.

Вот так я очнулась. Возле меня дежурил папа, а я была в палате, которая называется «Реанимация».

Что такое «реанимация»? Потом я узнала: это когда людей с того света возвращают. Я была на «том свете»? Не помню я. Была без сознания. Я вообще сначала ничего понять не могла. Лежу на кровати, ни рукой, ни ногой пошевелить не могу, голова привязана к спинке кровати какой-то сбруей.

Называется «на вытяжке». Это издевательство придумано, чтобы не сместились позвонки.

Сдвинулись они или нет, неизвестно, но вытянуть надо. Говорят, делали рентген, ничего страшного не нашли, я даже чувствую руки и ноги, только двигать пока не могу.

Так и лежу. Всю жизнь мечтала! Как это противно, лежать без движения! Уколы колют, ухаживают за тобой. Брр! Могла бы ходить, сбежала бы! Мало того, что не двигаюсь, так ещё и привязали!

Лицо обтирают губкой по утрам, кормят капельницей. Кушать не могу, тошнит и ничего не лезет.

Хорошо хоть, на ночь что-то вкалывают, мало мне, днём глазами хлопать, так ещё бы и ночью!

Папа побыл недолго, отпуск у него кончался. Он пообещал, что скоро часто будет дома, манёвры заканчиваются, и он будет ходить на службу, как на работу.

Толик… Толик, после того, как меня ударили, бросился на негодяев, даже повалил кого-то, но, получив по лицу, тоже покатился по ступенькам. Хотел бежать за бандитами, но увидел меня и разрыдался. Да и уже начали выбегать взрослые из школы. Позвонили в «скорую».

Славку Быка? Взяли, подержали да отпустили. Несовершеннолетний. Пусть гуляет.

А Толика попросили пожить у нас дома. Говорят, мама совсем никакая первое время была, с трудом малыша сохранила, Юрик маленький, за ним тоже уход нужен. Папа вместо праздника разрывался между мной и мамой. Борька тоже помогал. Воду носил, печку топил. Тётя Валя готовила им всем еду. Такие вот дела. А потом папа принёс мне письмо от Саши.

Увидев на конверте «прости», чуть не потеряла сознание. Потом увидела, что это не его, совсем детский почерк, написанный перьевой ручкой. Саша пишет авторучкой.

Я даже плюнула в сердцах: ох уж этот Борька!

Руки у меня уже двигались, я достала из Борькиного конверта Сашин, и грела его у себя на груди.

Не стала вскрывать. Я и так знала, что там написано. Не дословно, конечно, но знала, что ничего, кроме хорошего, Саша написать мне не мог. Мне уже рассказали, что он, скорее всего и спас меня. Он и Елена Владимировна, мой лечащий врач. Тоже странно, ведь она не педиатр. Приглашали и педиатра, врачи переговорили между собой, и Елена Владимировна продолжила моё лечение.

Знаете, почему я двигаю руками и ногами? Со мной работает массажист.

Массажист мужчина. Я была абсолютно беспомощна, когда он за меня принялся. До него за мной ухаживали нянечки, и я притерпелась к ним. Убирают за мной, моют…

А тут мужчина! Так стыдно…

Но Валерий Яковлевич, так его зовут, быстро успокоил меня, объяснив, что у него такая работа, выводить из неподвижности всяких девочек и мальчиков. И если его будут стыдиться, то так и останутся лежать.

А я и не сопротивлялась. Лежала и не сопротивлялась. Валерий Яковлевич мял мои руки и ноги, всё тело, я чувствовала его как сквозь ватное одеяло. Зато чувствовала! За это массажист меня похвалил.

Меня перевели в отдельную палату, сбрую сняли, надели на шею корсет и велели вести себя хорошо. Не вертеть головой, разминать кисти рук и стопы ног. Больше мне ничего не оставалось делать. Скукотища!

Но вот разрешили приём посетителей, и первым пришёл Саша!

Я не могла поверить, что это он. А Саша стоял и улыбался. Принёс мне что-то в пакете, я даже не видела. Я видела Сашу и тоже улыбалась. Саша сел на стул, взял мою руку и стал легонько поглаживать её.

Только ему было так неудобно. Он встал на колени, положил голову мне на живот и смотрел на меня.

Я другой рукой решилась погладить ему волосы. Давно хотела убедиться, какие они мягкие. Убедилась. Саша счастливо улыбался, прижав к щеке мою руку.

– Вот, сбылась ваша мечта! – капризно сказала я. – Постригли меня. Только без чёлки. Под ноль!

Саша тихонько засмеялся.

Только наше счастье было недолгим. Открылась дверь и вошла Елена Владимировна. На её лице я увидела неудовольствие, а может быть, досаду.

– Саша, сейчас придёт массажист.

Саша поднялся с колен.

– Мне уйти?

– Валерий Яковлевич решит.

– Ага! Уже посетителей пускают! – услышали мы весёлый голос, и вошёл мой массажист.

– Посетителей удалить? – спросила Елена Владимировна.

– Сейчас переговорю с мальчиком. Ты кто Саше? Брат, друг?

– Друг.

– Очень хорошо. Сашеньке надо помогать разрабатывать кисти рук и стопы ног. Поможешь ей?

– Конечно! – с готовностью ответил Саша.

– Тогда смотри. Надо делать так…

Потом Саша ушёл, пообещав вернуться завтра, а Валерий Яковлевич занялся мной.

Я терпела. Сначала.

– Больно! – вскрикнула я.

– А ты думала! – радостно воскликнул массажист, – Это же лечебный массаж! Теперь будем увеличивать нагрузку, а то залежалась ты…

Наконец-то ко мне пустили Толика и Борьку! Когда не было Саши, это был для меня такой праздник! Они сказали, что мои каникулы кончаются, и они будут проводить со мной занятия, чтобы не отстала. Мало того, ко мне будут приходить учителя!

А я уже могла сидеть, мне поставили на кровать маленький столик, я на нём кушала, теперь смогу делать уроки.

Толик всегда задерживался, сколько мог. Он мне вслух читал весёлые книжки. Не фантастику, а брал в библиотеке детские книжки и читал мне смешные рассказы про мальчишек и девчонок.

Но, конечно же, радостнее всех мне было видеть Сашу. Конечно, после мамы! Но мама работала, часто приходить не могла, зато ребята обо мне заботились. Когда приходил Саша, нас оставляли наедине. Саша с видимым удовольствием разминал мне кисти рук. Ещё с большим удовольствием – стопы ног.

– Какие маленькие! – умилялся он, нежно разминая мои пальчики.

– Никакие не маленькие! – притворно надувалась я. – Тридцать второй размер. У мамы всего тридцать седьмой!

Наконец я решилась. Достала письмо и показала Саше.

– Ты не читала? – удивился он, – Отдай, а?

– Не отдам, – прижала я конверт к себе, – он греет мне душу.

– Тогда почему не читаешь?

– Я и так знаю, что там написано.

– Откуда? – удивился мой друг.

– Глупый! – засмеялась я, – Что ты мог ещё написать?!

– Действительно… – покраснел Саша.

– Я прочитаю это письмо, когда мы расстанемся, – серьёзно сказала я.

Сначала Саша хотел возмутиться, потом сообразил и сказал:

– Значит, никогда! – и не удержался, наклонился и чмокнул меня в щёчку.

– Если бы ты знала, сколько мы пережили! – вздохнул он, – Какая ты молодец, что выздоравливаешь!

– Я верю тебе, Саша. Если бы что-то случилось с тобой… Лучше самой болеть, правда!

Так я и болела. Ко мне приходила Раиса Ивановна, и даже Екатерина Семёновна!

Они читали мне лекции, объясняли новую тему, разъясняли непонятные места.

Приходили почти все одноклассники, даже Витька Шлыков. Он пришёл один и подарил мне свою любимую машинку. Сказал, что хотел мягкую игрушку, но в больницу не рискнул нести.

– Спасибо, Витя, – поблагодарила я. Потом мы с ребятами часто играли с ней. Красивая была машинка, пацаны были в восторге.

Толик рассказывал, что Юрик спит только с ним, один боится чего-то. Когда Толика не было, просился к маме.

– Выписывайся скорее! – просил Толик, – Очень скучно без тебя!

Синяк у него почти прошёл, осталась только желтизна под глазом. С этим пятном он напоминал мне щенка.

– Наверно, уже скоро, – пообещала я, – Я уже сама хожу.

Мне дали ходунки… Видели ходунки для малышей? Вот и у меня такие были. Только без колёсиков.

Переставляешь, опираешься и дальше идёшь. Без ходунков не разрешали, боялись, что закружится голова и я упаду. Но голова вела себя хорошо, и я рассчитывала выписаться из госпиталя раньше.

Уже просила Елену Владимировну. Она смеялась и обещала поговорить с главврачом. Но главврач не хотел отпускать «такую хорошенькую пациентку». Хотел убедиться, что всё прошло без последствий.

Но всё когда-нибудь кончается. Сняли с меня корсет, посмотрели, как я поворачиваю голову, как сажусь, как встаю.

Волосики на голове уже немного отросли. Смотрела я на себя в зеркало и вздыхала.

Похудела, нос заострился. Какой-то мальчишка, честное слово. Платок, что ли повязать?

Саша говорил, что я в любом виде ему нравлюсь, но я не верила.

Елена Владимировна предложила ещё остаться здесь, обещала откормить, но я отказалась. Соскучилась очень по маме, по Юрику, по дому.

Особенно по Юрику. Приходил он ко мне, смотрел умоляюще, говорил, что скучает.

Здесь мне нравилось одно: Саша мог приходить в любое время. Он старался приходить чаще, всегда приносил что-нибудь вкусненькое, которое мы вместе съедали, потому что одной ну никак не хотелось. Разве что-то я откладывала для пацанов.

И вот наступил день выписки.

Меня снова проверили, убедились, что тело мне подчиняется, ночных сюрпризов не было, речь нормальная. Я бы даже бегала, если б выпустили на улицу. Здесь такой хороший парк был, весь белый-белый, чистый снег, ни одного следа.

Я знаю, где-то есть ещё дети, но мы никогда не встречались. Ну и ладно, мне и так ребят хватало, не скучала сильно, особенно когда стали всерьёз загружать домашними заданиями.

Одну меня отпускать не хотели, даже с Сашей. Пришлось ждать маму. В палату нас уже не пустили, и мы сидели с ним в маленькой комнате отдыха.

– Саша, как мы теперь будем встречаться? – спросила я.

– Сначала я к тебе буду ездить. Потом у меня.

– Саша…

– Да всё нормально будет, у меня мировая мама, да и папа тоже.

– Да, надо хоть немного волосы отрастить, а то точно твоя мама подумает, что я мальчишка.

Саша почему-то рассмеялся.

– Что смешного? – удивилась я.

– Да так, – сказал Саша, – Честно говоря, видела она тебя, я показывал тайком.

– Показывал?! Меня?! В таком виде?! Ну, Сашка!

– Да не волнуйся ты!

– Ага, не волнуйся!

Но тут, наконец, пришла мама и Елена Владимировна. Я кинулась маме на шею, расцеловалась с ней и начала собираться.

– Тут как раз машина в вашу сторону идёт, подвезёт вас, – предложила Елена Владимировна.

– Проводишь девочку? – спросила она Сашу.

– Конечно! – согласился он. – Потом домой.

Мы с мамой сердечно поблагодарили Елену Владимировну за моё спасение, на что она только махнула рукой и рассмеялась, глядя, почему-то, на Сашу.

Я не придала этому никакого значения. Со мной мама! И Саша!

Ещё и поездка на настоящей легковой машине! Мы сидели на заднем сиденье «Волги», Саша делал вид, что ему тесно и сидел, приобняв меня рукой. Мне было хорошо. Мама смотрела на нас и улыбалась.

Дома нас встретили Толик, Борька, Юрик и… Димка! Они, оказывается, накрыли небольшой праздничный стол к моему возвращению. Не хватало только папы. Но и он должен был подъехать.

Я прямо растворялась в такой радостной атмосфере. Жалко, что не встретили Новый Год, как планировали.

Очень весело мы провели время за столом. Димка меня огорошил новостью:

– Знаешь, Сашка, а тебя выбрали в Совет отряда!

– За что? – удивилась я.

– Как за что?! Ты у нас самая активная, будем планировать, чем заняться на летних каникулах!

– Я думаю, на летних каникулах есть чем заняться, – фыркнула я, – Ни разу не скучала. Только начнутся, и вот уже в школу!

– Можно ведь и в поход сходить, и…

– Меня не отпустят, – уверенно сказала я, глядя на маму и Сашу. Те улыбались. Саша привёз с собой пирожных и угощал всех.

– Ладно, Сань, мало ли ещё дел найдётся?! – махнул рукой Димка.

Когда за окном стемнело, в дверь постучались, и вошёл шофёр «Волги».

– Елена Владимировна прислала за Сашей Беловым, – сказал он. Все стали собираться, потому что Саша предложил развести ребят по домам. Хоть и недалеко они жили, а хотелось прокатиться на машине.

Когда мы остались одни, мама посадила рядом с собой меня и Юрку, обняла, поцеловала обоих и сказала:

– Как я счастлива, что вы у меня есть, живые и здоровые. Думала, с ума сойду, когда узнала про Сашу.

Хорошо, Борька помог, поддержал, и Валентина. Юрик, вот – чмокнула она сына в макушку.

Заскрипела дверь, и вошёл папа. Мы с Юркой бросились к нему навстречу.

– Папка… – обняла я его.

– Доченька! – ласково говорил папа, целуя меня и царапая щетиной.

Потом мы поили папу чаем, а он никак не хотел со мной расставаться, не отпускал, гладил меня по голове, смеялся над моим видом.

Толик сегодня не остался и Юрка примостился рядом со мной. У меня ещё было освобождение от школы, до понедельника. Сегодня что? Пятница. Ура! Будет выходной и ко мне придут ребята!

Когда утром я проснулась, дома никого не было. Привыкла, однако, в больнице спать!

Потянувшись изо всех сил, я подумала, улыбаясь, поспать ещё, что ли? Можно просто поваляться!

Я дома, и не надо никуда спешить. Перевернувшись на живот, я посмотрела в окно. Шторки кто-то раздвинул, не иначе, мама. А я и не проснулась! Вот соня!

За окном уже рассвело, опять шёл снег, мелкий, но непрекращающийся.

Валялась я недолго. Для чего мне дали эти дни? Чтобы я привыкала к домашней обстановке, к новому распорядку дня. В госпитале как? Вроде подъём в шесть, а какой подъём, если ты лежачая?

Поэтому меня будили перед завтраком, все жалели, нянечки сюсюкали, как будто я маленькая девочка. Вот и разбаловали эту самую девочку!

И вообще, всё можно было делать, не выходя из здания. Перед выпиской мне даже разрешали мыться в ванне! С душем! Вот бы дома так! Говорят, в городе много таких домов, где установлены ванны и... всё остальное. Но я не завидовала им. Что мне ванна с горячей водой? Разве она сравнится с баней? Хотя, душ можно принимать хоть каждый день, это не помешает ходить в баню раз в неделю. Да и тёплый туалет не помешал бы.

Сейчас оденусь, выйду на свежий воздух, подышу, слеплю снежок...

Так я и сделала. Жаль, Борьки не было. Я уже привыкла встречаться с ним по утрам. Я же не дура и давно поняла, почему Борька всегда встречает меня по утрам. Скучно ему одному. С мамой не поиграешь, во-первых, мамы всегда заняты, во-вторых, большой уже, чтобы играть с мамой. А с соседкой-ровесницей, в самый раз!

Падал мелкий, но частый снег, вокруг было так чисто, свежо, что и топтать не хотелось тропинки.

Все дорожки были расчищены, не иначе Борька постарался.

Вернувшись, домой и умывшись, я, наконец, обнаружила записку от мамы, где она говорила, что мне надо съесть, где что лежит.

Кстати, зубки у меня вылезли почти наполовину, крупные, острые. Теперь могу кусаться!

Посмеявшись над собой, разогрела завтрак, съела его с появившимся аппетитом и вернулась в свою комнату. Чем ещё заняться? Посмотреть уроки? Тут я увидела на столе что-то, завёрнутое в бумагу.

Я подошла, посмотрела. На бумаге было написано почерком Толика: «Саше от друзей. С Новым Годом, Сашенька!».

Развернув свёрток, я увидела большую толстую книгу с нарисованным медведем.

«Э. Сетон – Томсон. Рассказы о животных». Я даже дышать перестала. После фантастики я больше всего люблю про животных. Присев возле стола, я раскрыла книгу и начала читать.

Представляете? За окном идёт снег, а я читаю о приключениях лиса-чернобурки Домино, и как будто бегаю вместе с ним по заснеженному лесу! И представляю себя девочкой, которая спасла загнанного лиса.

Так что, когда ко мне пришли ребята, я не успела соскучиться. Зато они соскучились!

Обрадовались, что мне понравился их подарок, пожалели, что не подарили торжественно, с сюрпризом, но и тянуть дальше не стали, положили на стол тихонько, чтобы я обнаружила случайно.

Ребята вели себя здесь по-хозяйски, а я была как гостья. Уже было время обеда, и Толик с Борькой, нисколько не смущаясь, стали разогревать нам на троих борщ, достали откуда-то отваренные макароны с мясной подливкой, компот. Мне оставалось только таращить глаза.

– Садись, Саня, не стесняйся! – сказал Борька, отодвигая от стола единственный стул, на котором обычно сидела мама. Остальные пользовались табуретками.

– Да, Саша, мы так соскучились по тебе, садись, не волнуйся! – подтвердил Толик. Я уселась на стуле, как барыня, мельком подумав, что буду делать, если придёт мама.

Саша Белов.

– Саша, что ты возьмёшь с собой? – спросила меня мама, когда я сказал, что пойду к Саше домой.

– Подарки, что не успел подарить, – пожал я плечами.

– Может, зайдёшь, купишь что-нибудь вкусное?

– Что купить? Пирожное я вчера покупал, может, шоколадку?

– Можно и шоколадку. Всё равно она поделится со всеми своими друзьями, возьми большую плитку шоколада. И ещё... Когда будешь её целовать, не целуй в лоб, и в губы, тоже. Поцелуй в щёчку, можно пониже уха.

У меня стали горячими уши:

– Почему это я должен целоваться?

– А что, не будешь? – удивилась мама, окончательно меня смутив. Конечно, хочется, но и страшно. Вдруг Саша рассердится! С другой стороны, вручив подарки, можно и поцеловать. В щёчку. Конечно, самое простое целовать на день рождения, там именинника начинают осыпать поцелуями с утра, и один лишний никто не заметит. На Новый Год, тоже можно чмокнуть в щёчку. А вот так, пришёл в гости, и с порога, при всех...

Ладно, это не главное. Главное, чтобы Саша не рассердилась и не отказалась от подарков. Придётся уговаривать. В самом деле, куда я их дену?!

– Саша, – тихо сказала мама, – мне надо бы с тобой серьёзно поговорить.

Я насторожился. Если мама говорит, что это серьёзно, значит, жди неприятностей.

– Саша, я вижу, ваша дружба с Сашенькой перестаёт быть дружбой...

– Как это? – удивился я.

– Не перебивай, – попросила мама, – Боюсь я за вас. Прикипите друг к другу, а потом что?

– И что потом? – с замиранием сердца спросил я.

– У тебя был друг в Ленинграде, помнишь?

– Мама, что значит, «был»? Он и сейчас есть, мы даже переписываемся!

– А помнишь, что было, когда нам пришлось уехать? – я вздохнул. Плохо было, очень плохо.

– А Сашенька девочка. Если нам опять придётся уехать, вам будет плохо даже не вдвойне.

– Что же делать? – мне стало больно даже сейчас, представив, что мы расстанемся.

– Не знаю, Саша, не знаю. У нашего папы такая работа, учить ребят Родину защищать. А это значит, его посылают туда, где он больше всего нужен. А мы с тобой? Мы тоже нужны ему, так ведь?

– Так, – согласился я, вспоминая Пашку.

…В тот день я был в Кронштадте, папа взял меня с собой. Временно мы поселились в маленькой однокомнатной квартирке, даже не в офицерском общежитии. Папа у нас был инструктором по рукопашному бою, учил разведчиков всяким хитростям, и после напряжённого дня ему нужен был покой, чтобы подготовиться к следующему, не менее напряжённому, дню. Общежитие оно и есть общежитие, молодые неженатые офицеры, шум, гам, девушки...

А тут я. Вот и сняли квартиру с телефоном. Обычно я ходил с папой на занятия, даже тренировался с ребятами. Ребята были в основном, здоровенные, не скажешь, что ненамного старше меня. Но бывали и маленькие, щуплые, совсем ещё пацаны, казалось, одного со мной возраста.

Папа мне объяснил, что это для отвода глаз. На детей почти никто не обращает внимания.

Я пробовал бороться с ними. Сначала думал, справлюсь, как нечего делать. Куда там!

Были они неимоверно сильны, жилистые, хотя мускулы вовсе не были видны.

Именно в тот день папа не мог взять меня с собой и попросил погулять по окрестностям одному.

Строго-настрого наказал не лезть в воду, иначе не возьмёт меня больше никуда.

Я что, сумасшедший, купаться в такую погоду?! Ветер, причём от берега, вода холодная. Я даже надел осеннюю куртку, плотные штаны и военные ботинки. Это у нас здесь август такой. Но куда обычно идут гулять? Конечно, к морю. Финский залив был весь покрыт барашками, волнение, хоть и небольшое, разгулялось по заливу.

Почти возле самого берега стояли мальчик и девочка лет восьми-девяти и что-то высматривали среди волн. Приглядевшись, я увидел одинокого пловца.

Подойдя к ребятам, спросил:

– Кто это там плавает? – ребята посмотрели на меня:

– Там мальчик. У нас уплыл кораблик, мы попросили его достать. Теперь он сам не может выбраться.

– Давно он уже плавает? – деловито спросил я, с тоской думая, что сегодня мне всё-таки попадёт от папы.

– Давно... – сказала девочка, с надеждой глядя на меня. Что мне оставалось делать? Решение я принял быстро. Подозвав к себе мальчика, я отошёл с ним к большому валуну, который лежал рядом с ограждением, попросил покараулить одежду, чтобы не унесло что-нибудь ветром. Затем быстро скинул всю одёжку, чтобы папа не заметил, что трусы у меня сырые и, быстро добежав до моря, бросился в волны. Холодная вода обожгла всё тело, захотелось тут же вернуться, однако мысль, что тот мальчишка уже давно борется с волной и может утонуть, придала мне решимости. В другое время я даже на спор не стал бы нырять в такую воду. Правда, я регулярно ходил в бассейн, так что плавать мне было не в новинку. Плавали мы и в открытой воде, только не в такую волну.

Что могу сказать? Добрался я до терпевшего бедствие человека! А тот мне сказал, отплёвываясь от брызг:

– Возьми кораблик, передай ребятам, я один справлюсь!

– Нифига ты не справишься! – крикнул я, – Бросай кораблик!

– Не брошу! – заупрямился мальчишка, – Тогда что, всё зря?

Пришлось взять кораблик. Смотрю, мальчишка поплыл бодрее. Пока мы барахтались, вода мне показалась уже не такой холодной, как вначале. Видя, что утопающий не спешит утопать, решил избавиться от кораблика. Пришлось плыть к берегу. Доплыл, передал девочке, совершенно забыв, в каком я виде. Девочка, по-моему, тоже видела лишь свой любимый кораблик.

Потом я снова поплыл к мальчишке. Тот уже выбивался из сил. Честно говоря, я тоже не выглядел счастливым. Что нас спасло? Я нащупал под ногами какую-то глыбу, утвердился на ней, несмотря на набегающие волны и позвал сюда же мальчишку. Тот, увидев, что я стою, приблизился, и со всей оставшейся силой ухватился за меня. Не очень далёкий путь до берега был похож на кошмарный сон.

Выбравшись на берег, мы полежали, не в силах подняться, на гальке, потом добрели до камня с моей одеждой. Мальчик с девочкой берегли её, не давая ветру унести какую-нибудь важную деталь.

Я велел мальчишке тут же выжать плавки и спросил, где его одежда. Оказалось, одежда лежит недалеко, придавленная камнем. Ну и что это за одежда? Майка, футболка и длинные шорты!

Не позволив мальчишке надеть на себя мокрые плавки, я заставил его одеться, надел на него свою куртку, и мы побежали ко мне домой.

Ребята бежали за нами, они сказали, что местные и им уже давно пора домой. Я порадовался, что хоть с ними у меня не будет мороки.

Дома я загнал «утопленника» в горячую ванну, нашёл аптечку, которую собрала нам с папой мама. Ещё она дала нам литровую банку малинового варенья, и я ещё не успел его съесть.

Пока кипятил чай, готовил лекарства, мой гость оттаял и смог разговаривать.

– Меня Сашка зовут, – представился я.

– А меня Пашка! – сказал мальчишка, смело глядя на меня, – Спасибо тебе, я бы не выбрался сам.

– Надо было бросать игрушку, да спасаться!

– Надо было. Только тогда и соваться в воду нечего было. Вообще-то я хорошо плаваю, я в Севастополе, до этого, жил. Но там море другое, хорошо держит, и теплее намного.

– Это да! – засмеялся я, – Чёрное море, оно такое!

Несмотря на все мои старания, Пашка заболел. Здесь он тоже был в гостях. Узнав адрес, я сходил к его дяде. А вот папа жил в Ленинграде, его перевели из Севастополя!

Так что мы крепко подружились, тем боле, что закадычных друзей у меня ещё не было, только приятели. Мы встречались каждый день, никогда не скучали. Оба увлеклись маленькими моделями корабликов, самолётиков и автомобильчиков, клеили их по чертежам, найденным в «Моделисте-конструкторе», журнал был такой, мне выписывали. Вот так. А потом папу перевели сюда.

Расставание с Пашкой я перенёс очень тяжело. Такого друга найти ещё раз просто нереально, тем более что мы учились в детской морской школе, мечтали стать моряками. И вот...