Текст книги "Россия в обвале"

Автор книги: Александр Солженицын

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 13 страниц)

15. АРМИЯ, РАЗГРОМЛЕННАЯ БЕЗ ВОЙНЫ

И об этом – сколько уже сказано, написано, напечатано. То и дело достигают нас ужасающие сигналы: то взрываются и взрываются худо охраняемые склады боеприпасов, не случайно же. То – беспричинные убийства, расстрелы караульных солдат своими же товарищами, нечто невиданное в мировой армейской истории.

Началась подточка армии, конечно, раньше – от общего тления коммунистического режима. По мере того как крут офицерских забот обращался на преодоление скудеющих жизненных условий своих семей, множество офицеров отвело глаза от того, что делалось в их частях с рядовым составом. А там – уже на десятилетия отдалилось то ощущение боевой взаимовыручки, которое более всего роднит солдат, – общее же в стране эгоистическое ужесточение нравов проникло сюда в форме уголовно-блатного сознания, породившего унизительную дедовщину, растаптывающую достоинство человека. И такая бессмысленная война, как афганская, не могла прочистить этот опасно замутнённый всеармейский дух. А высшие круги власти не снисходили волноваться или даже задумываться о разъедающих армейских болезнях: их сынки не попадали в эту переделку, военная же сила страны, казалось, всё менее зависела от состояния армии, а лишь от ядерного оружия.

Но вот наступили месяцы и годы интернациональных восторгов нашей общественности: ура! не осталось врагов на Земле! уже никто никогда не нападёт на нас, да даже и не притеснит! А уж Соединённые Штаты и никогда никого пальцем не тронули (ни даже ради нефти).

И тут же сверкающая мысль: а зачем нам вообще теперь армия? – эта тупая сила, на которую может опереться реакция? Раскатилась необузданная кампания в прессе, что армия и всё в армии отвратительны. С особой страстью и убедительностью кинулись писать об этой тяжеловесной, двухмиллионной (тогда) армии, невыносимом грузе на наглей свободной жизни.

От 1985 к 1995 годовое число призывников, уклонившихся от военной службы, возросло в 10 раз. Военкоматы начали охоту на призывников: задерживали их на улицах, вытаскивали из квартир. («А схваченный призывник – какой солдат?») Не хватало по разнарядке – слали в армию со сдвинутой психикой, с мозговыми болезнями. (И удивляться ли стрельбе по своим?)

Беседовать с призывниками, в моих путях, досталось и мне; я поражён был: какие ещё мальчики, дети, их и призывать стали с 18 лет, а они ещё и хрупче своего возраста, недокормленные, недоросшие. И все они чувствуют себя влипшими: кто из сверстников нашёл лазейку, за кого деньги заступились, кто уже и бизнес крутит, кто в студенты унырнул – а они, вот, попались. (Один офицер сказал: «Армия у нас – опять рабоче-крестьянская, из интеллигенции нету». Другой вспомнил старое время: позорно считалось среди молодёжи, что забракован по болезни, а теперь – счастье). Появляются в газетах снимки призывников – на них видно физическое вырождение нации.

Ещё бы не понять матерей: любое государство, призывающее в армию юношей, берёт на себя естественное обязательство содержать их там как сынов отечества, а не как уголовных преступников и не как рабов. Любое – но не позднесоветское и не наше нынешнее. Сквозь высокие заботы высочайших лиц государства не продирается материнский крик, что отдаваемым юношам первая угроза – не на поле боя, а в казарме; что, может быть, отдают своих сыновей на издевательства, побои, на крайние унижения вплоть до изнасилования, на самоубийственное отчаяние. Это отчаяние леденит кровь миллионам – но только не нашим властвующим.

И при таком состоянии армии – с какой совестью и с каким государственным смыслом можно было не только утепляться в Чечню, но ещё и брать, брать на Россию обязательства посылать контингенты – туда, сюда, ещё куда-то, выдувая престиж «Великой Державы»?

По встречам в воинских частях узнавал я: нет обученного сержантского состава; не хватает лейтенантов (молодые офицеры валом уходят из армии); из десяти офицеров – девять не имеют квартир. Дальше – больше: зарплаты не платят – офицеры подрабатывают грузчиками. А кто отчаивается до самоубийства. (Тут что ни абзац – на главу).

В воинских частях нет бензина для боевых учений; и полигоны не на что арендовать, негде окопы вырыть; запчастей не дают, и часы боевой подготовки уходят на ремонт техники. Какая устрашающая, уничтожительная боенеготовность! И какое задрёманное спокойствие высших властей. Кажется, об армии вспоминают только для бесплатного строительного труда да когда надо найти близкие и верные части для подавления волнений? (Нет, для подавлений – есть войска внутренние, и с техникой усиленной).

От офицеров слышал: Теперь военный – изгой". – «Поносят нас и журналисты, и в парламенте». – «А мы служим, как совесть нас удерживает. Только обидно за оплёванную армию». – «Телевидение и радио работают против армии». (Наше телевидение! Вспоминаю престарую пословицу: Из лука – не мы, из пищали – не мы, а попеть-поплясать – лучше нас не сыскать.) «Испытываем чувство национального унижения». – «Что ж держит нас? Присягу давали». – «Нет, просто по инерции служим». – Солдат: «Да за кого служить? Всем жить хочется!»

Реформа, реформа армии! – нужна, и притом коренная, – ещё бы!! Но как бессмысленно мы уж который год бряцаем словом «реформа» в экономике, так же бряцаем разноголосо и о реформе армейской. (Хотя Президент и обнадёживает нас, что отныне он военную реформу, как и ещё многое другое, многое другое, берёт под свой личный контроль.) Недавно весьма пристальный (а ныне, конечно, уволенный) генерал Андрей Николаев напечатал разбор («Общая газета», 27.2.1997), в котором убедительно показал, что и все наши высшие власти, спеша повторять слова «военная реформа» (которая поселе не начата, кроме косметической суеты), скорей, участвуют в показухе, – без «ясного понимания смысла, главной цели и конечного результата военной реформы»; не берутся прежде всех деталей отчётливо понять общую задачу: для какой именно военной ситуации России нужна теперь армия? Лишь тогда решить, из чего же должна составиться военная реформа? Генерал настаивает различать: вообще «оборонительную доктрину» (она не исключает возможности и применить наступление) – и исключительно оборону, и только её. И делает правильный вывод, что после стольких лет активной сдачи нами всех и всюду в мире позиций, когда Россия уже доведена до объекта всеобщих в мире насмешек, – увы, нам приходится избрать второй путь как наше уже последнее средство.

Да и всякая же военная реформа должна быть начата с финансовой поддержки – а где она, если у нас уже не стало финансов содержать армию даже в её нынешнем бездейственном развале? Содержание одного контрактника обходится армейскому бюджету дороже, чем четыре призывника. А если армию сокращать, то тем более она нуждается в образованном составе, для обслуживания высокой техники.

Те, кто ещё мыслят держать, содержать такое государство, как Россия, – потеряли разум, если думают содержать его не кормя, не строя, не подняв в достоинстве Армию. Известно: «Народ, который не хочет кормить свою армию, будет кормить чужую».

И чем обширнее страна, и чем многочисленнее народ – тем больше нуждается он в крепкой армии и в самоотверженных генералах, не утонувших в благостях быта.

* * *

А ещё же от первых восторгов Перестройки: зачем нам теперь этот заклятый Военно-Промышленный Комплекс? Ни рубля ему больше! и пусть он со своими НИИ, конструкторскими замыслами, недопеченными и допеченными изделиями – расхлёбывается в изготовлении кастрюль и конных грабель (самолетный завод) как хочет. Так и сделало правительство. Да даже и для такой конверсии – денег не оказалось.

И начался быстрый распад научных групп, утрата технических и технологических направлений и массовая утечка умов из оборонной промышленности (кто – и за границу). Да бишь добавьте ещё «приватизацию» с участием иностранцев. Лишь четыре года спустя (2.10.95) узнали мы неожиданный Указ Президента: оказывается, «порядок продажи акций государственного стратегического [!] характера был смутен, неясен» (советник Президента: «продажа приобрела лавинообразный характер»), – и только теперь будут вводиться ограничения. Так где же вы были раньше, господа правители? Схватилась мачеха по пасынку, когда лёд прошёл.

Соответственно и Стратегические Ядерные Силы стали получать лишь малую долю своего бюджета, и ныне есть основательная надежда, что через несколько лет они доржавеют и перестанут существовать.

16. ЧЕМ НАМ ОСТАВЛЕНО ДЫШАТЬ?

В России к концу 90-х годов установилось призрачно-показное существование. Как будто – у нас республика со свободными выборами. Как будто – «свободная пресса». Как будто все усилия правительства направлены к поднятию производства. Как будто власти 7-й год напряжённо борются с коррупцией государственного аппарата и с разгулом преступности – но только: многоизвестные коррупционеры остаются на местах, а убийцы почти никогда не найдены. При зверском цинизме уголовных банд цена человеческой жизни упала до ноля. Уголовный мир – торжествует в России от самого начала великих реформ. Они пришли и к деньгам, и подчинили себе общественную идеологию. Неспособность правоохраны стала настолько всем очевидна, что многие потерпевшие и не обращаются за защитой: бесполезно. Какое уж «правовое государство»? – насмешка одна.

Как будто пограничные войска охраняют границы – но их офицеры, отказавшиеся от взяток контрабандистов, и даже целые пограничные отряды взлетают во взрывах – и, разумеется, никто из убийц никогда не найден. Как будто в стране существует Армия, способная защищать Родину, – но она не способна даже к чёткой караульной службе в мирное время.

И – многое в стране, многое так: скрытая сокрушённая действительность, а объяснения к ней – риторны да приторны.

Население огромной страны переводят на первобытное натуральное хозяйствование, от своих огородов. Обширные области России – весь Крайний Север, Камчатка, Дальний Восток и в разброс по Сибири – оставлены без государственной заботы, зимой без топлива, хоть разбегайтесь, хоть переходите в другое царство.

Едва-едва достаивает кое-где наша высшая наука, но гибнут её совершеннейшие установки: нет средств даже на их поддержание. Крупные учёные объявляют голодовки, директора НИИ кончают с собой от отчаяния, да нет! самоубийство тут – общегосударственное: наша обезумевшая власть закалывает насмерть будущее России. Талантливая учёная молодёжь уезжает за границу, разрушая преемственность научных школ. Студенты – и вовсе голодают. – Вся культура? библиотеки? музеи? – перечень наших провалов тут только начат.

Вся больничная медицина сверху донизу истощена в медикаментном и аппаратном запасе, она всё недоступней для пациентов без больших денег и самих врачей заталкивает в последний измот. Чернобыльские «ликвидаторы», самоотверженно отдавшие здоровье на исправление государственного недомыслия, став ненужными, теперь могут умирать и без пособия. Ещё недоступнее по деньгам становится для людей право похорониться – в гробу, да даже и без гроба.

А что не показное – это демографическое крушение, даже просто зловещее вымирание, и не всех российских народов, а преимущественно славянских. Как показывает статистика последних лет, именно этнические русские вымирают – и с каким темпом? Начиная с 1993 перевес смертности русских над рождаемостью достигает миллиона в год. Годовая убыль – как если бы в России бушевала гражданская война. Такое падение населения не происходило нигде в мире после Второй Мировой войны. И по всем данным, оно будет происходить и впредь, в обозримые десятилетия: не видно причин, почему бы ему измениться. (Ещё приток русских беженцев несколько прикрывает убыль). И разве наших речистых политиков – это вымирание волнует? Кто из них пытался его остановить? создать устойчивые условия бытия, в которых народ мог бы сохраняться?

Падение рождаемости у русских – также не виданное в мире. Весь XIX век и начало XX приходилось 7,5 рождений на одну русскую женщину (было немало семей с 12–14 детьми); за одно поколение население увеличивалось в полтора раза. А сегодня русские семьи большей частью однодетны, а рождения на одну женщину дошли до 1,8–1,4, тогда как 2,15 – роковая грань воспроизведения, ниже неё – вымирание. Приводят расчёты, что к середине XXI века доля русских в Федерации составит уже меньше половины (В. И. Козлов. – В сб.: Русский народ…, с. 66).

Всё чаще рождаются дети физически недоразвитые или умственно отсталые. Официально признанный (заниженный) уровень: у нас 20 умерших младенцев на 1000 родившихся (в развитых странах 8-12). У горожан – больше проявляется падение рождаемости, у сельских – больше вымирание. Продолжительность жизни мужчины (правда, она падает ещё с 70-х годов) достигла 57 лет. (Как в Индии, Индонезии, частью в Африке, а кое-где в Африке выше нашего.) Женщин стало на 9 миллионов больше, чем мужчин, – и этот разрыв будет расти. А мужская смертность – от чего только не приваливает. И от спаивания недоброкачественным спиртом (мудрость правительства); и от частых аварий на всё ветшающем производстве (успех реформ, нищета государства): производство само по себе становится жизнеопасным; и от жизненной тоски, неспособности прокормить семью, от потери веры в себя (десятки тысяч самоубийств в год).

По словам врачей, новопоступающие больные приходят с формами болезней всё более тяжёлыми, и болеют тяжче. И часто объясняют: «Давит это всё…».

А каково достаётся сотням тысяч потерянных, мечущихся молодых людей? (Знаю случаи: молодые кандидаты наук – в бомжах).

И – кто же властен надо всем, что совершается в стране? Сказать ли – исполнительная власть, законодатели и банкиры? или сказать одним словом – олигархия? во всех случаях будет ясно, что эта сплотка корыстных людей бесконечно равнодушна к судьбе подвластного им народа, и даже к тому, выживет ли он вообще или нет.

И во всё это наше сумрачное бытие – ожидаемыми струями жизни и культуры льётся голубое мерцание с экранов телевидения, единственная реальная связь распавшейся страны. И – что же в нём ободрительного и питающего нас? Пошлость и пошлость в избытке. Рекламы «красивой жизни» – дразнящей марсианской нереальности для 98 из 100. Мелькание судорожных фигур. Низкосортные импортные «сериалы». Духовные эрзацы. Дичь, в которой тонут клочки культуры. Культ наживы, наживы и проституции. И ли обезумелые пиры столичных удачников, выставленные на показ ограбленной провинции и деревне, миллионерская похвальба. Или комичное шумное само-теле-награждение…

Известно: на тухлое – нет приправы. Глотать – несносно, народ ненавидит эти ящики, а деться некуда.

А ещё же есть СМИ (новое оборотистое словцо), ныне переподчинённые, от Главлита – к олигархам, – впрочем, и слабые в распространении на российские пространства. И внимание этих средств – почти только на уровне заметных личностей, интриг, подвохов, ходов или уж слишком кричащих случаев.

А то предложат такой анализ – пожалуй, озноб возьмёт. Вот, в газете с выразительным названием «Иностранец» («Иностранец», 16.4.1997: Е. Ихлов, раздел «Идеологемы») – да, общий взгляд, что" представляет сейчас Россия и что ей грозит. «Национал-шовинистическая идеология» – к счастью, не грозит: не прививается она на российской почве. (Наконец поняли.) А вот где опасность: Россия как модель человечества – стала слишком разнородна: в ней Первый, Второй и Третий миры. (И правда: опаснейше разнородна). Наш «первый мир» – это «локомотив модернизации и вестернизации», «политический, финансовый, информационный гегемон» – Москва. Подобие «второго мира» – Петербург, Екатеринбург, Нижний Новгород и Самара. А на «третий мир» всё более похожи остальные пространства России: Юг, Восток (значит, и вся Сибирь, да и Север обезлюженный сюда, а куда ж ему?), ещё «деградирующие пригороды и малые города». Вот этот-то «третий мир» и есть опасность для нас, для Первого и Второго, и «надо не проморгать», как бы там не родилась «невообразимо причудливая комбинация из лозунгов» маоистов и писателей-"деревенщиков"(??). Не проморгать! приготовиться к обороне от этой тёмной массы или заблаговременно раздавить её?.. (В большой статье даже и не промелькнула такая мысль: а может, помочь им, беднягам, от избытка локомотивных сил?)

Страна живёт своей пригнетённой жизнью (семья, питание, огород), никак не соприкасаясь с жизнью развязных верхов. У людей полная обезнадёженность во всяких выборах, что могут они принести какое-то добро. Полное равнодушие к государственным делам. Реальных прав маленького человека никто не защищает и не защитит. Во множестве малых городов – удушающая безработица, невозможно найти себе применение. Ветераны великой войны, пенсионеры, бывшие жертвы сталинского ГУЛага – волокут жалкое существование и щурятся, как недавние сопляки раскатывают в иностранных автомобилях и швыряют деньги в кутежах. Да, в этом бесформии общественного поведения есть и наследие – от долгого обмирания в коммунистическую эпоху, но новая эпоха впрыснула свою отравно расслабляющую дозу.

И разве вся эта масса – не ОТМЕЖЁВАННЫЕ?

Никогда с 20-х годов не было такой крушительной смены психологии, мироощущения, духовных ценностей: лишь в те годы ломался весь мир на глазах – и сейчас. Вся эта наша жизнь, как она покатилась, с хапужными наживщиками, всеми средствами внедряющими мораль: нравственно то, что выгодно. Данное честное слово – ничего не стоит, и его не держат. И: честный труд достоин презрения, он не накормит. Эта порча – не в годы исправима, и хорошо, если в десятилетия.

В атмосфере всеобщего разобщения, где нет дела друг до друга, каждому оставлена своя беда и боль, в атмосфере безнадёжности, безразличия, ничего не нужности, психологической усталости – нисходит и к каждому ощущение своей ни к чему не приложимости, душевная опустошённость, что потерян контроль над собственной жизнью.

Как и предвидено в пословице: Пришло в тупик, что некуда ступить.

Льются-льются письма ко мне из разных краёв, из «третьего» и «второго» мира. И всё это я снова и снова прочитываю в них.

«Скорей превратят страну в кладбище, чем уступят добычу». – «Это государство – враг простых людей». – «Народ никому больше не верит и ни от кого не ожидает хорошего». – «За какую грязь голосовать – ещё не решил». – «Или государство грабит, или рэкет, – честно заработать ничего нельзя». – "Перешли от «грабь награбленное» к «грабь заработанное», вынуждают работать бесплатно". – «Воруют все, начиная с членов правительства и до мастера на заводе. Воруют безоглядно, нагло, ничего не боясь, как перед концом света». – «Искусственно нагнетаемая бездуховность». – «Культуру выживают целенаправленно, чтобы нас превратить в скотов». – «По чьему-то замыслу нас лишают ума и истории». – «Как путает, что мы потеряли себя: не видим, куда идём, не знаем, кем станем». – «Страшно, что Россия – что-то другое, не то, что мы себе напридумали».

И – выдохом истомлённым, своё зарёберное: «Не жизнь, а выживание». – «Жизнь без цели». – «Нашим унижением пронизан весь воздух». – «Тоска на сердце подавляет». – «Как выжить душой?» – «Мы идём в никуда. Стержня нет». – «Умирают не от нищеты, а от угнетённости».

Из опроса на московской улице: «Как вы относитесь к отставке всего правительства?» – «Что им до нас дела нет, что нам до них».

* * *

Но личные встречи – при объезде областей и малых городов – перевешивают отчаяние этих жалоб. И – письменные проекты настойчивых действий, их шлют средневозрастные и молодые интеллигенты.

Нет, ещё – не добиты люди.

Ещё – живы их глаза и помыслы.

Ещё – есть энергия добрых действий, только поле ей – в малом радиусе вокруг человека, а дальше – стены, перегорожено. И – не собрать каждому такому отдельному широкой общественной поддержки.

Однако мы – не первый век живём, но уже 11 веков, и не первая эта проверка народа на выстойку – в этот раз против временщиков криминальной власти и той смрадной неразберихи, в какую они увязили жизнь России.

Наперекор всему, как нам не дают дышать, – тяга к общественной справедливости и тяга к нравственной жизни – нет, не загасли.

И сила их – тоже убедительна.

СПЛЕТЕНЬЕ НАЦИЙ

17. ПОЛТОРАСТА НАРОДОВ

Дореволюционная Россия включала в себя более полутораста народов и народностей. Многие народы присоединялись к России от самого начала добровольно – как малочисленные народности Сибири (манси, вогулы, хакасы, юкагиры и другие, подневольного труда аборигенов Сибирь не знала); также алеуты, эскимосы Аляски, малый и средний жузы казахов, зыряне (коми), марийцы, чуваши, мордвины, кабардинцы. Некоторые из народов были присоединены поначалу силою – как волжские и сибирские татары в XVI, Черкесия, Чечня, Дагестан, Коканд, Хива, Бухара в XIX, или восставали позже, как якуты, енисейские киргизы, чукчи, ительмены в XVII, башкиры в XVIII. Иные – сами настойчиво искали русской защиты, как осетины, грузины, армяне. Век за веком ещё продолжались набеги – татарские из Крыма на Москву, затем беспрестанные чеченские на равнины, лились набеги из Коканда, Хивы, Бухары, – многое в расширении России происходило за счёт войн не наступательных, а оборонительных. (Хотя присоединение Средней Азии и Закавказья – не было непременным условием устойчивости России.)

Мы лишены возможности угадать, как пошло бы развитие всех этих народов и народностей вне присутствия русских. Очевидно, одни бы развивались успешно, окрепли, подчинили бы себе соседей; другие бы отдались их власти; третьи – истекали бы в междоусобицах. Так, в Якутии дорусское время назвалось «эпохой кровавых войн»; часты были межнациональные войны в Туркестане, утихли лишь после русского завоевания; и до XX века сохранялось напряжение в Азербайджане – между армянами и «татарами», как выражались там тогда. Все такие столкновения утишались российской государственной властью.

Иногда указывают на кровавое (с жестокими расправами над мирным русским населением) «туркестанское» (казахи и киргизы) восстание 1916 года – но оно-то скорей и свидетельствует не об угнетении, а о льготах: во время Мировой войны, шедшей уже третий год, тамошнее население не привлекалось ни к какой воинской повинности, – и всего-то объявили средь них краткосрочную трудовую мобилизацию – но население возмутилось и против неё, не считаясь с требованиями войны. Однако в ходе той же войны – из лучших частей российской армии была Туземная («Дикая») дивизия, шесть полков кавказских народностей (включая и чеченов). А в Гражданскую воевали на белой стороне не только калмыки, сплошь, но и кабардинские, осетинские, ингушские полки.

При российской примирительной внутренней политике присоединённые народы занимали своё органическое место в едином государстве, сохраняли своё физическое бытие, природное окружение, религию, культуру, самобытность. И уж ни одна-то народность не была уничтожена, как это знали колониальные империи или Северная Америка.

Такое невиданное многонародное соединение – как же могло устояться и быть прочным? В решающей мере – от образа правления, успешно испробованного и прежде во всемирной истории для той же цели: перед монархом все – равноподданные, в равных правах, без различия религии, племени, не стеснены ни в роде занятий, ни в месте жительства, – да народы, по малоподвижности тех столетий, хоть и не стеснённые никакой «чертой оседлости», не имели склонности мигрировать. Казахи-кочевники, отступившие от джунгарских войск и кокандских набегов, имели в Южной Сибири льготные условия кочевания – и содействие от оседлого русского населения. (Одно создалось в России исключение – относительно евреев, но оно и породило свои глубокие последствия).

А были ли русские в той Российской империи властвующей (как, например, англичане) «имперской нацией»? Отнюдь нет. Подавляющая часть тогдашнего русского народа – крестьянство было страдательным слоем, терпящим. Оно не имело «прибыли» или привилегий от империи, напротив, в полной мере несло гнёт государственного тягла – своими жизнями платило и за петровские стройки, и за императорские войны (многие нации России в армию не брали); крестьянство протащило на себе и крепостное право, и обделённость землёй. «Имперское сознание» бывало у высшего чиновничества (разнонационального), у кого-то из дворянской верхушки, далеко не у всех, у кого-то из буржуазных кругов, окрепших к XX веку. Но не у народной массы, и благо. Имперское сознание деформирует сознание национальное не к пользе для него, наносит духовный ущерб внутреннему развитию.

Нет, не «имперской нацией», но по вековому ходу событий – и по государствообразующей роли, и по перемежному географическому расселению – русские в России стали народом объемлющим, как бы протканной основой многонационального ковра, – не частое этническое явление. Это обернулось для русских бременем или роком – сквозь всю российскую историю. И по той же причине пришёлся на русских лобовой удар «ленинской национальной политики». И – гитлеровской войны. И тот же исток – невыразимой трудности всех русских проблем сегодня.

Зложелатели русского народа обвиняют его в острой неприязни к другим народам и к чужеземцам. Однако весь поток русской истории не оставляет места таким обвинениям: русские охотно принимали в свою жизнь иноземцев из многих стран, были открыты для них, охотно учились у них (как – техническим приёмам, ещё с XVI века, так в XIX – приёмам хозяйствования у немецких колонистов); государственный аппарат дореволюционной России включал в себя многих чиновников нерусского происхождения и на высоких постах, – да само многовековое устойчивое существование обширной многонациональной империи было бы невозможно при ксенофобии хребтового народа. (В возражение указывают – на еврейские погромы в Молдавии и на Украине в 1881-82 и 1903-05 годах; но на территории проживания великороссов – погромов не было.) И сегодня: во скольких русских областях, городах на руководящих должностях состоят нерусские – в том числе, теперь получается, из иностранных государств, грузины, армяне, азербайджанцы, – увидим ли подобное в новообразованных странах СНГ да даже и в автономиях внутри самой России? Нет, и там и здесь русских поспешно вытесняют; вот где ксенофобия.

* * *

Каковы могли бы мыслиться дальнейшие, вне революции, взаимоотношения народов России в XX веке? Революционное крушение резко перенаправило ход событий – и судить о непроверенной перспективе уже не приходится.

А многое объясняет нам текущий через весь XX век процесс мировой.

Вот, к концу XX века каток нивелировки всё жесточе прокатывается по особенностям, характерностям, своеобычию национальных культур и национальных сознаний – и, сколь удаётся, выглаживает все эти индивидуальные особенности под всемирный (американский, англосаксонский) стандарт. Действие этого катка грозит погасить все краски многообразия человечества, всю духовную сложность и яркость его. Этот процесс всеобщей стандартизации по смыслу своему – энтропийный. Выравнивая потенциалы различий, он ослабляет способности человечества к развитию духовному, а вослед и к иным видам развития.

Мне уже приходилось писать, и не раз, что благословенна каждая национальная культура. Что нации – это краски человечества; исчезни они – человечество стало бы так же уныло однообразно, как если бы все люди приняли бы одинаковую наружность и одинаковый характер. Несомненно, что отначальное существование племён – в Замысле Творца. В отличие от любых человеческих объединений и организаций – этнос, как и семья, как и личность, не человеком измышлен. И имеет не меньше органических прав на существование, чем семья и личность.

Как всегда в человеческой жизни, чем настойчивее проявляет себя какая-либо сила – тем упорнее, а то и отчаянней рождаются ей хотя бы единичные противодействия. Так, в XX веке усилилось национальное самоотстаивание, и мы видим, в огляд по планете, разноликие, разной крепости сопротивления этой всевыглаживающей силе. Тут примеров много, но у всех на виду: поразительная устойчивость японского национального типа и уклада, сумевшего пробиться сквозь все испытания современности и остаться самим собой; неколебимое самобытное стояние исламской культуры; или чудовозрождённое на земле предков еврейское национальное государство после двух– и даже трёхтысячелетнего всесветного рассеяния, в какие-то века едва ли не умирания народного бытия. Даже только эти примеры обнадёживают нас, что человечество ещё не обречено поглотиться единообразием. Нет, защитные импульсы всплескивают у многих наций: выжить в этих новых условиях, сохранить глубину своей духовной и культурной традиции, своё ни на кого не похожее лицо.

Этот процесс самоотстаивания, конечно, проявился и у наций России. Живость их национального чувства сохранялась у многих – и отчётливо проступила в ходе Семнадцатого года, когда, при сотрясении государства, все слои и все прослойки населения с поспешностью требовали расширения своих прав или сами объявляли их. Мне довелось подробнейше заниматься фактическими материалами от Февраля до Октября 1917. Естественно, что оживились и национальные движения. Однако хотя настояния отдельных наций (украинские особенно), отдельных вероисповеданий (ислам) были тогда проявлены, но – кроме Польши и уже созревшей к отделению Финляндии – ни одно требование не шло выше культурной автономии и местного самоуправления – никто (в том числе и Украина) не требовал тогда территориального отделения.

Потом ленинская революция распахнула и выстлала нациям России (кроме одной: русской) путь к форсированному самосознанию и административному, и культурному самообособлению. За 70 лет процесс этот дал многим «титульным» нациям возглавить и крепить свои автономии, щедро преображённые хозяйственными дарами России. И в таком, уже властном, состоянии национальные верхушки автономий были застигнуты событиями 1991 года. Дальше процесс пошёл исключительно динамично, с требованием некоторых автономий если не полного отделения от России, то почти прав международных субъектов (и иные получили).

Этот процесс резкого взмыва национальных чувств – у всех, кроме русских, – происходил и сплошь 90-е годы. В паспортах прибалтийских государств твёрдо поставлена графа «национальность». В Киргизии отменили было её, из «прогрессивных соображений», – но по требованию народа вернули. Не сомневаюсь, что если б о том опросили малочисленные народности Сибири – они б ещё отчаянней держались за своё национальное именование. Это – одно из усилий нации, угрожаемой исчезнуть, отстоять себя во всемирной нивелировке, тот самый защитный импульс. (А иначе зачем выяснять национальность во время всеобщей переписи? Если не надо – так и вообще не надо.) И в России это характерно проявилось в 1997: центральные власти, не оглядываясь на наше сплетенье народов, легко решили: устранить в новом российском паспорте строку национальности. И уже запустили машину изготовления десятков тысяч, сотен тысяч таких паспортов. И – чей же осадительный голос раздался звонко и трезво? Не – русских, разумеется, а именно – других наций: кабардинцев, башкир, татар. Они хотят – и имеют право! – называться своим национальным именем, отстоять его от утери, не смазывать. И центральные власти – замялись, затоптались: то ли паспорта надо готовить заново, а наготовленные под нож? Скажем спасибо тем народам за это братское образумление. Мы и это право, называться русскими, готовы отдать из ложной стыдливости. Но никому не запрещён инстинкт национального самосохранения, право ощущать самих себя, какие есть. Почему и нам не сметь его иметь, как уверенно имеют, как – оглянемся – уверенно сберегают другие?