Текст книги "Россия в обвале"

Автор книги: Александр Солженицын

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 13 страниц)

5. ФАНТОМ СНГ

Могли ли самые обезнадёженные из наших предков предвидеть такое катастрофическое крушение России? За несколько коротких дней 1991 года обессмыслены несколько веков русской истории. За два-три августовских дня смазаны и смыты два столетия русских жертв и усилий (восьми русско-турецких войн) выйти к Чёрному морю.

Весь нынешний мир смотрит на нас и изумляется: как могла такая огромная Россия так внезапно ослабнуть, опасть духом и телом и начать стремительный саморазвал – не испытав ни крупного военного поражения, ни сотрясательной революции и гражданской войны, ни массового голода, ни эпидемий, ни стихийных бедствий. Всех поражает именно быстрота падения и непротивляемость наша в том – до утери самого инстинкта государственного существования.

Земная история, может быть, не знает другого такого самоубийственного поведения этноса.

Но это всё – совершилось. И мы обязаны это признать. И строить – вот уже на этих развалинах.

При внешней мощи своей СССР (изобретенный Лениным к концу его жизни) внутренне не был здоровым государственным образованием, в том числе и в межнациональных отношениях. «Вечная дружба народов» и «создание единой советской нации» были мифом. Заложенная в построение СССР ленинская национальная политика не могла бесконечно держать это государство: именно она-то вырастила центробежные силы. (Теоретически возможный самораспад СССР, «вплоть до отделения», был сформулирован ещё и в ранних советских конституциях.) В послевоенные годы в советских лагерях, затем в казахстанской ссылке мне довелось достаточно наблюдать эту реальную расчуждённость и взаимное недоверие советских национальностей вопреки их трубно возглашённому единению. Уже тогда отчётливо проступил будущий возможный или даже неизбежный раскол. Под влиянием этого лагерно-ссыльного опыта я, получив возможность высказаться («Раскаяние и самоограничение», 1974), призывал дать «всем окраинным и заокраинным народам подлинную волю самим решать свою судьбу». На том же опыте и в 1990 я предсказывал неизбежный развал СССР.

И он произошёл в 1991 – и тот, который был неизбежен, но, к несчастью для многих и многих миллионов людей, также и тот, который был вполне избежен. По неразумению и недальновидности правящих лиц развал был отдан стихийному потоку – от бессмысленного (кстати, инициатива «демороссов») объявления «независимости» Россией (независимости – от 25 миллионов своих отрезаемых соплеменников? и это учреждено как «национальный праздник»!) – к «параду суверенитетов», объявляемых республиками почти автоматически, в самоупоении атрибутикой, символикой (без расчёта своих экономических сил на будущее, но с начальным присвоением богатого промышленного наследства, созданного усилием всей страны, а более-то всего РСФСР). Неуправляемый раскол произошёл по неестественным, этнически не обоснованным административным границам (ленинско-сталинско-хрущёвское наследие), – границам, к которым, ещё более необоснованно, цепко следящий Запад тут же применил гарантию Хельсинкских соглашений. А российское руководство в августе и в декабре 1991 поспешно и послушно капитулировало, с равнодушной лёгкостью оставив за границами новой России почти такое же по объёму русское население, сколько потеряно всем Советским Союзом во Вторую Мировую войну. С тем же равнодушием отнеслось оно осенью 1991 к пристрастному проведению украинского референдума, решавшему соотношение Украины и России, может быть, на века. И довершён был развал интриганской подготовкой, а затем наскоком Беловежа. Раскол СССР был совершён в опрометчивой спешке и наихудшим образом.

Само Беловежское соглашение было смутно по содержанию и не давало никаких отчётливых гарантий России. Президент Украины при этом зорко смотрел вперёд: какие неоговоренные условия, лишь устные поверхностные заверенья, можно будет вслед за тем повернуть в пользу Украины. Президент России смотрел назад: от чего поскорее отделиться (прежде всего – от власти Горбачёва), с чем распрощаться, – и нигде в том соглашении и вокруг него не проявлена забота, даже сама мысль, что Украине отдаётся несколько областей, фактически русских и по нынешнему населению, и по истории, отдаётся до 12 миллионов русских людей безо всякой гарантии хотя бы их культурного существования и юридической зашиты. (Впрочем, эта бесчувственная уступка была с лёгкостью совершена уже в августе 1991).

Так же не было никакого взгляда вперёд – что же такое будет создаваемое «СНГ», и как потечёт процесс? Грубейшей ошибкой учредителей была утайка соглашения от Назарбаева: Казахстан ставился в межеумочное положение, его президент – в оскорблённое, и опять: незаметна даже мысль, что и в той республике покидаются на произвол до 7 миллионов русских. Мы столь многолюдны, что такими «кусочками» можем легчайше пожертвовать.

А процесс потёк так, что лидеры почти всех республик (за долгие советские годы взращённые через «коренизацию аппарата» партийно-национальные, а по сути просто национальные верхушки) тут же заявили о своём желании войти в СНГ. (Независимости-то они объявили, но сразу шатко почувствовали себя без объединяющего центра.) И вот, с необдуманной лёгкостью, они тут же были и приняты: то есть только что разваленный СССР, в котором ещё сохранялось множество государственно обязательных скреп, был заменён полупризрачным шатром СНГ, где ни у кого (кроме России) ни перед кем никаких обязательств не было. Это ещё более обессмысливало всю операцию.

Нет, восстановление СССР никак бы не было теперь в интересах и ко здравию русского народа – это было бы утопление его в набухающем азиатском мире. Контуры СССР – для нашей страны невозвратимы, и всякие побуждения к тому надо покинуть как самые пустые. Они ещё и вредны: всякие требования или разговоры о восстановлении СССР лишь углубляют в отошедших от нас государствах – враждебность к тем русским, кого мы бросили, предали там, ставят их под новые гонения. А в нас самих – этот лозунг только подавляет собственное национальное сознание.

В 1991 упущена была – если она ещё была? – единственная здоровая перспектива: реальное, взаимокрепкое соединение трёх славянских республик с Казахстаном – в одно федеративное государство («конфедерация» – это дым), – и никого больше в том четверном Союзе. При таком Союзе русский народ – как и украинский – не был бы расчленён. (Оставшихся в других республиках была бы физическая возможность принять переселением.) А ныне, на аморфных заседаниях СНГ руководство России не находит в себе мужества отчётливо говорить хотя бы о гарантиях проживания русского населения в тех ново-государствах, где оно, на своём исконном жительстве, в одночасье оказалось «иностранцами». Между тем руководство большинства отколовшихся республик сразу усвоило резко националистическую идеологию (отчего русские сброшены в граждан второго сорта, а где, как в Узбекистане, и грубо унижаются). Напротив, руководство России всеми усилиями старается не запачкаться в какой-либо уклон к интересам русским, даже обходит старательно само слово «русские» – а всегда «россияне». Русский этнос демонстративно не взят в опору России.

Может быть, в 1992-93 сохранявшиеся тогда живые связи между республиками ещё и могли развиться в какое-то соединение: например, во всех южных республиках ещё сильно было ощущение, что структура современной цивилизации пришла к ним именно из России. (И питанием их всех из бюджета РСФСР, и множеством квалифицированных русских сил, уложенных на индустриализацию тех республик.) Но это чувство быстро падало от наглядно слабоумного саморазрушения России, и все те республики отворачивались от неё или к Западу, или к богатому исламскому Востоку. Уже к 1994 СНГ явно не подавало никакой надежды на долголетие, на реальную жизнь, Россия неуклонно теряла там свои исходные позиции, Президент же её монотонно продолжал заявлять то о «нашем стратегическом курсе на союз СНГ», то о «благоприятных условиях для интеграции СНГ», то (1996) "может быть, и Прибалтика захочет присоединиться, – на какие скудные умы слушателей рассчитаны были такие заверения?

Что же на самом деле есть СНГ в это истекшее 6-летие?

В разных формах прямых дотаций, кредитов, или бесконечной «продажи в долг», или продажи нефти и газа по ценам втрое и впятеро ниже мировых Россия в тяжёлых объёмах взяла на себя содержание этого СНГ (да содержит и сам аппарат СНГ). Цифры тут назывались разные, но все – в немалых миллиардах долларов; один из наших промелькнувших министров финансов (Борис Фёдоров) утверждал, что Россия отдаёт СНГ 21 % нашего национального дохода. (Сравним, что вся гуманитарная помощь США другим странам – меньше 1 % американского национального дохода.) Но и через 6 лет на кишинёвской верхушечной встрече (октябрь 1997) звучали упрёки, что Россия «допускает ослабление торговых связей» в СНГ; а президент Кучма уже не раз объявлял российский отказ во льготных ценах – «торговой войной». (Как в пословице: Сперва ты меня повози, а потом я на тебе поезжу.) Однако об этом следовало задуматься, когда стремглав кидались в «суверенитеты».

Вместе с тем новая Россия неоднократно, упорно возглашала свою ответственность за происходящее в СНГ, за положение на всей территории бывшего СССР («сфера влияния России») – почему? зачем? И когда, например, Грузия чудовищно отказалась допустить в исконные места обитания высланных оттуда Сталиным месхов, – их (до 50 тысяч) готовно приняли в изродные среднерусские области. Из экономических расчётов и Украина держалась при СНГ, хотя «ассоциированным членом», и Шеварднадзе, поколебавшись, вступил в СНГ. (При том, что и в Грузии, как и в Азербайджане, сильные антирусские настроения.) И не видно, где же границы этой отягчительной, если не изнурительной российской «ответственности». И защищать таджикские границы от пылающего Афганистана («братья по СНГ» обещали свои «полки» на подсобу, да мало кто и роту прислал, Казахстан – двух наблюдателей). И все закавказские «разборки» претендуем улаживать опять-таки мы, зачем-то. И армянскую границу защищать от Турции – тоже мы. Всё нам печаль по чужим печам, а своя словно яловая.

Да нашей ли всё слабеющей армии поставлять эти «миротворческие силы», нам ли тужиться на эти обширные «гарантии безопасности»? при том что СНГ – одна внешность, спектакль, и идёт к естественному распаду. Никаким благолепным заседательством и председательством за круглыми столами СНГ мы не привяжем к себе эти государства, уже отделившиеся психологически, исторически и медлящие только в расчёте на экономические выгоды от России. Перестав эти выгоды получать – националистические главари республик никогда не поступятся ни долей своей власти и ни на какое реальное объединение с Россией не пойдут. И когда Назарбаев предлагал нам (29.3.94) «Евразийский Союз» – то с громоздкой над-национальной бюрократической надстройкой, которой предстояло сковать не только все действия России, но и наши уста («единое информационное бюро»).

Возражают: а иначе (если не будем защищать тех дальних границ) – России же будет хуже: поток наркотиков, оружия, разбоя. Но что произошло в 1991 – то произошло: нам уже предельно плохо, и надо не жмурить на это глаза, но оценивать всю глубину опасности, ещё и сегодня многим непредставимую. Уже в 1991 Азербайджан стал членом «Исламской конференции». Почти все лидеры Средней Азии открыто ориентируются на Турцию. И – ещё какие территориальные претензии мы услышим от них через 15–30 лет?

Цеплянье за СНГ – только ослабляет нашу государственность, мешает ей оформиться. Упорная отчуждённость (едва скрываемая враждебность) украинских вождей (для той же цели ещё и блокируясь с Азербайджаном, с Грузией) закрывает и перспективу треславянского объединения. Мощные влияния, которым мы поддаёмся, мешают и воссоединению с Белоруссией.

С мужеством признав все эти неудачи, надо строить не СНГ, а прочную российскую государственность, – она сама-то ещё не создалась, она сама-то – ещё под вопросом.

Единственно, в чём для нас сохраняется смысл СНГ, – как поприще наших неизбежных взаимоотношений с азиатским Востоком.

6. РАСТЕРЯННАЯ РОССИЯ – И ВОСТОК

Закавказье и Средняя Азия – это и есть самый непосредственный Восток для России.

И как же обратила себя к нему российская власть после стремительного распада СССР? Да как и по отношению к Западу: с потерей собственных государственных интересов и в тумане мнимых ценностей, особо настойчиво по-прежнему разыгрывая роль заботливого «старшего брата», не видя, как это неуместно. Объявив Россию «гарантом мирного существования» этих новых государств – только укрепила извечные обвинения в российском империализме. А пожертвованных охране Таджикистана наших солдат и офицеров – год за годом убивают в смутной для нас и чуждой нам междоусобице (полтысячи их мы положили там за один 1993), и у российской власти нет разума и достоинства – убрать оттуда наши войска, там русская кровь и наши скудеющие военные силы не жалеются. (Ещё б оправдывалось, если б мы тем временем вели бы процесс вызволения из Таджикистана своих соотечественников, – но именно этого мы не делаем.) Из ложной инерции прежних оборонных представлений (их надо начисто пересматривать) мы заключаем с этими республиками оборонительные (для нас – только отяготительные) союзы. Вот с Арменией, – и как мы будем его осуществлять через недружелюбную Грузию? А в Грузии держим радарные станции, всё отказываясь осознать невозвратимость потерь и уместиться в собственных пространствах, – а за это обязываемся на ответные услуги.

Уяснить же себе когда-нибудь, что все эти новые государства – уже не «мы» и не «наши», они сознательно объявили суверенитет. И в ряду всех других государств мира они только тем отличаются для нас, что мы бессердечно и безрассудно покинули там наших своеземцев и не защищаем их прав, и не вызволяем их к себе – а вот это должен быть наш главный моральный и реальный долг.

В русском образованном слое ещё и сегодня существуют – и даже усилились внедавне – последователи евразийства: теории, что Россия органически принадлежит Азии и своё будущее должна строить в родстве и единстве с Азией. Теория эта развилась в 20-е годы XX века в русской эмиграции из отвержения западных ценностей (после российской гражданской войны у многих русских эмигрантов взросла обида на Европу) и из желания слабого прислониться к большей силе, к чужому плечу (как «сменовеховцы», да отчасти и «евразийцы» же, искали прислониться к большевизму). Это было – упадочное желание, проявление духовной слабости. Таково оно и сегодня: упадок мужества, упадок веры в силы русского народа; у других – прикрытая форма желательного им восстановления СССР. Но это – отказ от русского культурного своеобразия, от тысячелетия за нашей спиной, – он повлечёт к утоплению редеющего русского народа в бурно растущем мусульманском большинстве. Если нам грозит национальная гибель – то не здесь спасение. Если мы выстоим – то только на кремнистом пути нашего самостояния, всей протяжённой длительности нашей государственности, культуры и православной веры. А не выстоим – значит, рухнем.

Не так мы тьмо-множественны, как наши великие азиатские соседи Китай и Индия, не так усердны и изыскливы в труде, как Япония, – но все четверо мы отдельные миры, отдельные цивилизации – и не выпасть бы нам из достойного ряда. И в этом ряду – достойные же и отношения надо строить.

Тут – непростительна упорная тупость наших властей с Южными Курилами. Беспечно отдав десяток обширных русских областей Украине и Казахстану, с конца 80-х исполнявши в международной политике роль американского подслужника, – они с несравненной лжепатриотической цепкостью и гордостью отказываются вернуть Японии острова, которые никогда не принадлежали России, и до революции она никогда не претендовала на них. (Капитан Головнин, начало XIX века, и адмирал Путятин, 1855, признавали именно те границы, на которых настаивает сегодня Япония. Считать обиды от японского нападения в 1904 или от японской интервенции в Гражданскую войну? А куда посчитать обиду, что СССР напал на Японию, нарушив пятилетний договор «о нейтралитете» 1941 года?) Схватились за эти острова, будто в них всё будущее России. Для малоземельной Японии возврат этих островов – больной вопрос национальной чести, престижа, много выше смежных рыбных богатств, о которых можно и договориться. В наступающем веке, когда ни с запада, ни с юга у России что-то не рисуется друзей, но будут нас всё жёстче сжимать, – зачем отталкивать нам и это возможное добрососедство? а то и содружество?

А Китай – поразительный, по тысячелетиям, государственный организм, переживший и мощных соседей, и периоды внутренней слабости и развала. Китай – это людской океан, у него и законы развития трудней предсказуемы, чем у остальных этносов. Вот – его внезапный экономический успех (и ведь за счёт предприятий, связанных с местным самоуправлением, в котором мы гордо не нуждаемся). Предвещают, что году к 2020 он выйдет на первое место в мире по валовому продукту, уж несравненно обогнав Россию, а по населению он и сейчас превосходит её в 8 раз (а будет и в 10, и в 12), – и как мы надеемся удержать полупустынную Сибирь, ещё и брошенную нами в небрежении, незаботе, пугающей незаселённости, и особенно Дальний Восток, преступно содержимый нами как постылый и чужой? Да и войны не потребуется Китаю: польётся – как уже и льётся, дипломатически облегчённое при Горбачёве, – бесконфликтное «мирное завоевание», заселение наших пустеющих территорий сотнями тысяч, даже миллионами китайцев. Только в северном Китае живёт 300 млн., а во всей Сибири нас 8 млн. Наша плотность в Сибири – 2,5 человека на квадратный километр, а в Японии – 330 человек.

Невозможно представить, что перегруженная планета будет и дальше, и дальше спокойно терпеть запущенную неосвоенность российских пространств.

Нашей правящей олигархии, утонувшей во внутренних интригах, ничтожных расчётах и жадном обогащении, – хоть когда-нибудь оторваться бы и поднять глаза на эти Божьи просторы, несказанной красоты, души и богатств, – которые по несчастному року, но лишь на отмеренный срок, достались в её вредительное владение.

Трудно прогнозировать, насколько окажется устойчивой и как долгой наша с Китаем нынешняя как бы дружба. Как потекла она сейчас – мы просто пособляем выполнить китайскую программу вооружений. Но и закупки нашего оружия им скоро не понадобятся: от 1986, в период обвального падения нашей военной промышленности, военные расходы Китая возросли на 60 %. И скоро нас отстранят как раздутую помеху.

И что не сломится дух Китая, проверенный тысячелетиями, тоже сомнения нет.

Да и это для нас – ещё не весь Восток, не вся Азия. Ещё есть – наши внутрироссийские автономии, хватило бы нам ума устроиться с ними. (Об этом – ниже.)

7. НАШ ПАРЛАМЕНТАРИЗМ

Осенью 1994, по инерции долгого проезда Сибирью, северными русскими областями, потом южными, и от напутствий: «Скажите, скажите в Государственной Думе» – и об этом!.. и об этом! – я, приглашённый выступить в Думе, пошёл туда со всей серьёзностью, как в какую-то, правда, важную инстанцию. Представил им и очерк из истории четырёх дореволюционных Государственных Дум – чуждых им, явно не в коня корм – и даже, с надеждой, назвал их 5-й Думой. А депутаты, как это запечатлело телевидение, – кто разговаривал с соседями, кто печатал на компьютере, кто зевал, кто чуть не спал. (Хотели этим выразить насмешку надо мной? – а обсмеивали самих себя.)

И три четверти часа я впустую говорил им: о гибельном вымирании народа и неотложном сбереженьи его; о безразличии повсюду к столичной политике – и о слабой связи центральных властей с болями страны; и о самих, самих этих болях. И тем более впустую, когда стал говорить, что нынешняя избирательная система не даёт выхода активным народным силам, но народ рассматривается политическими партиями лишь как материал для выборов, а больше ни к чему и не нужен.

О несчастно принятой у нас избирательной системе я не раз говорил и во многих по российским просторам общественных выступлениях, и в моих, грубо оборванных, беседах по центральному телевидению. О длительной предвыборной лихорадке, которая начинает трясти страну и за год до выборов, и за полтора, – и все политические деятели, и думцы если и занимались какими государственными делами, то забывают их на этот срок. И что прямые выборы в дальний верх, при неразвитости всеобщего у нас правосознания, – не могут дать истинных народных представителей, лишь обманывают народ. Да ещё же: при неизбежной крупности округов избиратели не знают своих кандидатов, а при партийной системе (глубоко порочен принцип – отдавать места партиям, да ещё половину мест) даже и по имени не знают, за кого голосуют: кого им потом снизошлёт партийный центральный комитет. (Хлопай ушами, сваха всё скажет.) И – как коробит эта развязная манера самовыдвижения кандидата, в противоречие с русскими традициями. И это пустословие предвыборного красноречия, и лёгкость, лёгкость бескрайних обещаний (а доверчивая масса ещё сколько-то верила им…).

Такая избирательная система отталкивает от выборной борьбы людей скромных, достойных, нравственных, духовно развитых, – то есть лучший уровень в народе, тех людей – мы редко увидим в депутатах. (Как и людей высоко специализированных.) И: такая система выборов требует от искателя совсем иных качеств, нежели то государственное умение, опыт жизни, ум и ответственность, какие потребуются от уже избранных: мы изначально, роковым образом, – избираем не тех, которые истинно нужны.

А – пристрастие в составлении избирательных комиссий? а возможности разнообразных фальсификаций при отсутствии истинного общественного контроля? И весь этот избирательный спектакль ещё перекрывается – тайными деньгами, банками, – они-то и подменяют собой волю народа. (А наиновейший проект избирательного закона, 1998, распахивает и ещё шире дорогу фальсификациям).

Да «волю народа» откровенно и не ищут, если цинично признают состоявшимися выборы при 25 % явившихся, – а что думает 75 %, нам и знать не надо.

Равнодушие народа? Но тогда – он и не готов к парламентаризму, надо искать для него более верную форму представительства.

Да членство в наших Государственных Думах награждает депутатов помимо полной неприкосновенности относительно даже уголовного кодекса ещё и многими другими статусными и материальными выгодами. О них наши думцы позаботились в первых же своих законодательных актах. (Несколько членов «Выбора России» пытались протестовать против этих повышенных льгот, но смолкли, подчиняясь общему приятию.) Разные газеты в разное время сообщали и об этих принятых законах, и о цифрах выплат депутатам. Тут – фракции не спорили. Горячие столкновения были – за квартиры: из своих полученных московских квартир не хотел уходить (и не ушёл) Верховный Совет, подобно ему и «5-я» Дума не хотела уступать квартиры «6-й»: все представители пространственного народа теперь желали навек остаться москвичами.

Всё это стыдно читать, если вспомнить, что в старой России члены Думы на своё содержание могли жить лишь очень скромно, из него оплачивали и съём петербургской квартиры (не имея права на казённую), не имели и казённого транспорта.

А так много получая из рук исполнительной власти – может ли наша законодательная становиться в весомую ей оппозицию?

А ещё же: рассудительный ход обсуждений смешивается и разрушается наличием и действиями партийных фракций: многие депутаты должны чутко помнить, что обязаны своим льготным избранием не жителям какого-то российского округа, а своим партиям, и голосовать должны не в сознании своей неотрывной включённости в судьбу тех жителей, а – по указанию своей партии (тому и словечко есть: «императивный мандат»). Да противоборствующих парламентариев, партию власти и партию оппозиции, поверх фракционных делений – объединяет и единый общий интерес: переизбраться и на следующий срок – и тем продлить свою удобную жизнь. Пребывание в одной общей большой лодке делает и все движения фракций умеренно осторожными, чтобы лодку не перепрокинуть. Трудно представить более оглядчивое «оппозиционное большинство» – в обеих наших безответственных Думах с их увилистыми председателями.

То развлекут нас скандальчиками (при дежурных клоунах), перебранками, даже и до мордобоя, балаганные заседания; то демонстративными выходами целых фракций из зала, – кому первоучина, а кому и наскучило. А груда нерешённых законов томится, тлеет, народная жизнь – подождёт. Законоутверждение – немощное, медленное, и законы выходят сырые, некачественные, часто сразу из первого чтения. (Зато не пропущена ни одна поездка на «межпарламентскую встречу», с их дополнительными удобствами. А иные депутаты, и в немалом числе, просто три четверти заседаний пропускают: «срок идёт», блага исправно капают – и ладно.)

Да ведь сколькие притекли из духовно окаменелого слоя! И кто из нас сам, насмотревшись и наслушавшись думских депутатов в их кулуарных интервью, не бывал поражён некоей механичностью их вида и тона голоса – от захвата политическими и личными расчётами? от внутреннего равнодушия к чувствам и бедам тех отдалённых, невидимых людей, лишь раз в четыре года требуемого электората? Раскатанные фразы без душевного чувства. Почти никогда не передастся тебе, что депутаты живо заинтересованы теми судьбами, до которых докатятся же и последствия думской, столь непринуждённой в личных манерах, процедуры.

Народные представители…

Проникают, конечно, и сюда здоровые духом. Да спасибо, что хоть иногда распахивается вид на бездарность или преступность, раздаётся какое-то обличение власти. И Конституция же 1993 года оставляет Думе не многим больше того, как быть украшающим довеском, на обочине реальной политики. Дума и психически ущемлена орудийным разгромом своих предшественников, Верховного Совета. (Да в Конституции, удобным образом, не разработана же и система отзыва депутатов; нигде такая процедура не обсуждена, никому не известна – и с этой стороны депутатам ничто не грозит.)

Так что же, возразят: обходиться без Государственной Думы?

Вообще-то: не уродит мак – перебудем и так. Система представительства должна выражать над самым ухом власти отчётливое мнение народа, а не каких-то партий и не каких-то случайных политиков, – выражать мнение, от которого властям бы не отмахнуться. Известна и такая представительная система, которая наращивается ступенчатыми выборами, где кандидаты сохраняют реальную связь с народной жизнью. (Я писал об этом в «Обустройстве», в 1990.)

В принципе известны и однопалатные парламенты (как и трёхпалатные). Пока – есть у нас Совет Федерации. Он становится всё менее похож на Думу и выражает собой остойчивость жизни регионов. О нём – дальше.

А более всего сказалась неохватливость обеих Дум в том, чтобы создать работоспособный и соответственный реальности закон о местном самоуправлении, хотя обе (и правительство) обещали его «одним из первых вопросов» – и все инстанции измотали консультациями по быстропеременчивым проектам. Созданные за это время нежизненные законодательные выкидыши не дают свободной возможности строить такое самоуправление, да с финансовой основательной базой.

И этот промах Дум (и правительства) неслучаен: реальное народное самоуправление (истинная демократия) явит им опасную конкуренцию.

Местное самоуправление – это и есть недоразвившееся перед революцией, а после неё раздавленное большевиками (тоже из конкуренции) ЗЕМСТВО. Оно и есть – народовластие. Одно оно только и может дать народу свободное дыхание и постепенно развить навыки демократии.

Ещё бы тут возмечтать об этической Инстанции в государстве? – да разве мы до этого когда вырастем? разве мы к этому бредём?