Текст книги "Мифы древности - Ближний Восток"

Автор книги: Александр Немировский

 
Благословили старейшины братьев, проговорив на прощанье:
Ты, Гильгамеш, повелитель, на силу свою не надейся.
Во всем положись на Энкиду. Степные он ведает тропы,
К дальним походам привычен и к кедрам он знает дорогу.
Ты же, Энкиду, о друге заботься. Устанет – подставь ему спину
Грудью прикрой его в битве и вырой в пустыне колодец.
Чтобы мог о н напиться. Царя мы тебе поручаем.
Если в Урук возвратится, ты будешь с великой наградой.
Только из города вышли, Гильгамеш свой голос возвысил:
– Друг мой, давай в Эгельмах [14] возвратимся,
Там пред Нинсун предстанем.
Жизни пути ей известны, богиня поможет советом.
В дом величайшей богини с робостью братья вступили.
Сына увидев, Нинсун удивленно вскинула брови:
– Вижу я, ты при оружьи, – к Гильгамешу она обратилась.
Враг ли какой угрожает Уруку и ты моей помощи ищешь?
– Враг не опасен Уруку, – Гильгамеш богине ответил.
Мы угрожаем Хумбабе, защитнику кедров ливанских.
Зло все земное вобрал он, и мы его уничтожим.
Братьев оставив одних, богиня к себе удалилась
Чудное тело свое освежить очищающим корнем,
Грудь ожерельем украсить и лентою опоясаться.
Это все совершив, она на кровлю восходит.
Там, совершив воскуренье, свой возвысила голос:
– Шамаш, бог справедливый, огибающий небо и землю,
Гильгамеш мне тобою дарован, объясни же, коль пожелаешь,
Почему ты вложил мне на горе в него беспокойное сердце,
Почему на дорогу направил, ему грозящую смертью?
Говорят, что зла в мире много, но пускай с ним бьются другие.
Так возьми же по крайней мере над сыном моим попеченье.
Когда ты во мрак уходишь, поручай его стражам ночи.
Помолившись, с кровли спустилась и кадильницы погасила,
А затем позвала Энкиду и к нему обратилась с речью:
– Ты воин могучий, великий, хотя и не мною рожденный,
Тебя посвящаю я сыну, служи моему Гильгамешу.
С девами-жрицами вместе, какие верно мне служат.
И в знак посвящения надела ему на могучую шею
Талисман, от бедствий и сглаза, а также ему вручила
Каравай самой испеченный…
 

Таблица IV.

 
Снова двинулись братья Шамаша торной дорогой,
Дружеским взглядом хранимы. День завершив, отдыхали,
Хлеба ломоть съедали, и утром двигались дальше.
После ночи одной Гильгамеш обратился к Энкиду:
– Звал ты меня. Меня ты коснулся? Сон почему оборвался?
С тройкою туров могучих один в степи я схватился.
Пыль столбами взметнулась от мощных копыт и от рева.
Был я сражен. Но кто-то, не ведаю – зверь, человек ли
Мне поспешил на подмогу, дал из кувшина напиться.
Что означает видение это и что оно мне предвещает?
– Слушай меня, Гильгамеш! – отозвался Энкиду.
Сон твой прекрасен и пусть он тебя не пугает.
Тот, кто пришел на подмогу – не человек и не зверь он,
Шамаш, наш бог милосердный или, возможно,
Родитель твой Лугальбанда. Поверь мне:
Подвиги, что совершим мы, не будут людьми позабыты.
Снова шагали они и вновь становились на отдых,
Хлеба съедали ломоть и были тревожимы снами,
Ибо виденья ночные богами даны человеку.
Вновь проснувшись средь ночи, к Энкиду царь обратился:
– Звал ты меня. Меня ты коснулся? Сон почему оборвался?
Сон расскажу я другой. В ущельи мы оказались.
Вдруг послышался грохот. На меня гора обвалилась.
Ноги мои придавив. И вдруг появляется некто.
Видом прекрасный. Он с моих камни отбросил
Сердце мое успокоил и дал из кувшина напиться.
Кто этот друг неизвестный? Узнать хочу я, Энкиду.
– Друг мой, – молвил Энкиду, – этот твой сон превосходен.
Благо тебе он сулит, хотя ты и был им напуган.
Ведь не гора обвалилась, это рухнул Хумбаба.
Кедров хранитель могучий больше нам не опасен.
Сбросим мы тело Хумбабы птицам и паса на съеденье.
И снова шагали они и вновь становились на отдых.
Хлеба съедали ломоть. Энкиду вырыл колодец.
К краю его Гильгамеш подошел и бросил щепотку
Взятой из дома муки, и к горе обратился:
– Слушай, гора, и ночное пришли мне виденье.
Ветер холодный подул. Энкиду накрыл Гильгамеша,
Рядом остался стеречь он друга, уснувшего сразу.
Вновь проснувшись средь ночи, к Энкиду царь обратился:
– Третий сон мне привиделся, самый ужасный.
Небо вопило, словно от боли, земля грохотала.
Молнии в небе сверкали, ливень был смерти ужасней.
Гора, что вчера нависала, сделалась пеплом летучим.
Смысл сна распознавший, Энкиду сказал Гильгамешу:
– Вот что сон означает: Хумбаба намного опасней,
Чем мы с тобою считали. В пламенном он одеяньи,
Точнее – в семи одеяньях, одетых одно на другое.
Он под могучей защитой, и чувствую я, что разумней
Будет в Урук возвратиться, с ним не вступая в сраженье.
Тело мое онемело, и в ногах появилась слабость.
– Брат, – Гильгамеш возражает. – Неужто ни с чем мы вернемся,
Путь проделав великий? Неужто уступим Хумбабе?
Вспомни победы былые, и дух твой, Энкиду, окрепнет,
Оцепененье прогонит, вновь мышцы наполнятся силой.
 

Таблица V.

 
Ров перейден, и вступают они удивленно
В строй лесных великанов. Дышала природа покоем,
Но коварный Хумбаба к ним подползал незаметно.
Мощное тело его в одеянии было волшебном.
Шамаш заметил опасность, и с неба ударила буря.
Восемь он выпустил ветров, и громы загрохотали.
Молнии перекрестились, словно мечи великанов.
И ослепленный ветрами, и оглушенный громами,
Силы теряя, Хумбаба, голос могучий возвысил:
– Сдадимся тебе, победитель! Можешь взять меня в рабство!
Кедров сруби, сколько хочешь, лесов моих порожденье.
Сам их на место доставлю, дворец для тебя я воздвигну.
– Вспомни коварство Хумбабы! – послышался голос Энкиду.
Он не достоин пощады. Но с ним мы покончим позднее.
Много опасней Хумбабы лучи в одеянии волшебном.
Если погашены будут, творец их могучий затмится.
– Нет! – Гильгамеш отозвался. – Если изловлена птица,
Птенчикам некуда деться. Сначала Хумбабой займемся.
Что до лучей сиянья [15], оставим их напоследок.
Так, убеждая Энкиду, топор Гильгамеш поднимает,
С силой его направляя прямо в затылок Хумбабы.
В грудь хранителя кедров меч свой вонзает Энкиду.
– Время птенцами заняться – молвил владыка. – И сразу
Стал топтать он ногами светящееся одеянье.
Меж тем Энкиду другое сорвал с неподвижного тела
И бросил в яму с водою – и в яме вода закипела,
Пар испуская горячий. Энкиду же сеть набросил
На пять остальных сияний. И все они оказались
В той же кипящей яме, её заполнив до края.
– Теперь возьмемся за кедры! – сказал Гильгамеш и секирой
Он по стволу ударил. И лес задрожал от удара.
– Что ты делаешь, друг мой, – проговорил Энкиду.
Тело живое ты губишь. Я чувствую запах крови.
Сходна она с людскою, только другого цвета.
 

Таблица VI.

 
Утром, от сна пробудившись, Гильгамеш очищает оружье.
Грязное скинув с себя, все чистое он одевает.
В мантию облачившись, он примеряет тиару.
На красоту Гильгамеша Иштар направила взор свой.
С речью к нему обратилась: – Супругом стань мне, владыка!
В дар от меня ты получишь небесную колесницу,
Золотом блещут колеса, остов янтарный пылает.
Сразу же быстрые мулы тебя на небо доставят.
Ты дворец мой увидишь и пройдешь через двери
В благоухание кедров. Перед тобою колени
Слуги мои преклонят, и одарят богатством.
– Слушать тебя не желаю. – Гильгамеш отвечает богине.
Лучше сам одарю я дарами, какими желаешь.
Дом твой небесный украшу, зерном амбары наполню,
Только б тебя не коснуться. Твое отвратительно лоно.
Ты – как жаровня, которая в холод тепла не приносит,
Ты – как дырявая дверь, что в дом пропускает все ветры,
Ты – как колодец без крышки, песчаному вихрю открытый,
Ты – сандалия, жмущая ногу, ты – мех, пропускающий воду.
Вспомни, кого ты любила, и в любви клялась, не краснея.
Где юноша чудный Думузи и почему он страдает? [16]
Пастушонка-птичку любила и его, как других, погубила.
Слышишь – плачет он: «Крылья, верни мне крылья»!
Лев могучий тебе полюбился – семь ловушек ему награда.
Жеребца ты на ложе пустила, чтоб отправить потом в конюшню,
Чтоб уздечку в рот ему всунуть и лишить желанной свободы.
И ещё пастуху-козопасу ты любовь свою подарила.
На костре выпекал он лепешки, сосунков приносил ежедневно
Ты ж его превратила в волка, и его гоняют подпаски.
Был тобою любим Ишаллану, твоего он касался лона.
Где теперь этот муж влюбленный? В паука ты его превратила! [17]
Эту дерзкую речь услышав, взвилась в небо богиня осою
И предстала перед очами своего родителя Ану.
Слезы лились потоком, а глаза, как звезды, сверкали.
– О, отец мой, – она вопила. – Гильгамеш нанес мне обиду:
Перечислил мои прегрешенья, опорочил меня перед всеми.
– Ты сама, – ей родитель ответил, – оскорбила царя Урука.
Потому-то и перечислил Гильгамеш твои прегрешенья.
– Нет, он будет мною наказан, – не унималась богиня.
Если ты меня не поддержишь, преисподнюю я открою
И оттуда выпущу мертвых, чтоб живых они всех пожрали.
Устрашенный этой угрозой, обратился Ану к богине:
– Я согласен. Какую же кару ты решила ему назначить?
– Дай быка мне, – сказала богиня, – пусть его он погубит.
– Будет бык, – отвечает Ану. – Только он нуждается в корме,
Ибо бык он земной, не небесный, любит он траву и мякину,
Но в зерне его главная сила. Так очисти людские амбары,
Чтобы бык мой не был голодным и сражаться мог с Гильгамешем.
– Будет сделано, все, что ты просишь, – отвечала отцу богиня.
Эту ночь запомнили люди. Бык свалился с неба на землю,
Опустился на берег Евфрата. В семь глотков осушил он реку,
И побрел он, мыча, к Уруку, – ведь Иштар его погоняла.
До сих пор можно видеть ямы от дыхания страшного зверя.
Шум услышали побратимы и покинули города стены.
Бык, узрев идущих героев, брызнул в лица им едкой слюною
И хвостом ударил огромным. От удара Энкиду согнулся,
И за рог он быка ухватился, приподняв могучую морду.
Гильгамеш же ударил в горло, и свалился бык бездыханным.
У чудовища вырезал сердце Гильгамеш в подарок Шамашу.
Со стены Урука богиня изрыгала в бессильном гневе
Побратимам хулу и проклятья. И тогда Гильгамеш изловчился
У быка он вырезал корень и швырнул им в лицо богини.
Созвала всех блудниц богиня, чтоб оплакать эту потерю.
Этот бычий огромный корень, что на ствол был похож древесный.
Гильгамеш же созвал умельцев, чтоб рога в серебро оправить.
В них входило шесть мер елея, чтобы им совершить возлиянье
В честь отца своего Лугальбанды.
 

Таблица VII.

 
День тот веселье принес им. До темноты вспоминали,
Как быка поразили и как над Иштар надсмеялись.
В сон погрузились они. И средь ночи вскрикнул Энкиду,
Разбудив Гильгамеша, о виденьи поведал он другу.
– Мне небесный дворец приснился и великих богов совещанье.
И вещает Ану Эллилю: – Но они быка погубили
И Хумбабу, хранителя леса. И они похитили кедры.
Гильгамеш за это в ответе. Умереть царь Урука должен.
– Нет, за все ответит Энкиду! – возмущенно Эллиль воскликнул.
В разговор их Шамаш вмешался: – 3а какую вину он в ответе?
Не твоим ли велением, Ану, бык небес и Хумбаба убиты?
– Помолчал бы ты лучше, сын мой, – отозвался Ану во гневе.
Ведь ты сам был их провожатым и пособником их преступлений.
Лег Энкиду на ложе бледный. Его губы затрепетали.
Гильгамеш залился слезами: – Почему, о друг мой любезный,
Почему меня оправдали? Ведь мы оба Хумбабу убили
И быка небес поразили. И советчиком был нам Шамаш.
Но тебя я спасу от смерти. Умолю я богов о прощеньи.
На алтарь принесу все богатства. Все кумиры озолочу я.
Вдруг послышался Шамаша голос. Вместе с лучами проник он.
– Не помогут вам эти жертвы. Ни к чему вам золото тратить.
Не меняет Ану решенья, не вернется в уста ему слово.
Такова судьба человека. Все живущее смерти подвластно.
– Я готов богам подчиниться, – в слезах отвечает Энкиду.
Пусть сбудется все, что предрек ты, этот сон посылая вещий.
Но пока со мною мой разум, прими мои пожеланья.
Я, как зверь, родился в пустыне и людских не знал бы страданий,
Если б мимо прошел охотник, не привел бы в пустыню блудницу.
До сих пор бы с газелями пасся и теснился у водопоя.
Пусть же будет кара обоим. Посылаю я им проклятья.
Пусть охотника руки ослабнут и он тетивы не натянет!
Пусть стрела не достигнет цели, пусть капкан его звери обходят!
Но обрушатся главные беды пусть на злодейку-блудницу.
Об очаге пусть забудет, пусть её из гарема прогонят!
Пусть пиво в прок не пойдет ей, пусть оно выйдет рвотой!
Пусть она живет одинокой и пусть на холоде стынет!
Пусть посетит её нищий, пусть бродяга её колотит! [18].
Тогда Шамаш возвысил голос: – Не виновата блудница.
Я проклятье твое снимаю. Кто, Энкиду, кормил тебя хлебом?
Кто тебя познакомил с сикерой, что приносит забвение бедам?
Кто в товарищи дал Гильгамеша, что сейчас сидит с тобой рядом.
Он сердце твое успокоит, как положено брату и другу,
На почетное ложе уложит, призовет он царей иноземных
И обряд свой исполнив скорбный, удалится ко львам в пустыню.
 

ТаблицаVIII.

 
Едва лишь утро зарделось [19], Гильгамеш над Энкиду, склонился,
Положив на грудь ему руку, гимн пропел ему погребальный:
– Сын пустыни и друг мой лучший, породила тебя антилопа,
Молоком ты вскормлен газельим на далеких пастбищах горных.
О тебе вспоминают звери, что теснятся у водопоя,
В кедровых рощах, Энкиду, о тебе горюют тропинки,
Плачут гор лесистых уступы, по которым с тобой мы взбирались.
И Евлей [20] проливает слезы, и рыдает Евфрат многоводный,
Возвратившись в прежнее русло, о быке небес вспоминает.
Слезы льют старейшины града, те, что нас в поход провожали,
Женщины плачут в Уруке, тебя кормившие хлебом
Плачет тот, кто вина тебе подал. Свои волосы рвет блудница,
Тебя приведшая в город и сделавшая человеком.
Как же мне о тебе не плакать, когда мы, как братья родные.
Ты, Энкиду, – топор мой мощный, ты мой кинжал безупречный,
Щит мой, меня спасавший, плащ, что ношу на праздник.
Почему ты меня не слышишь? Тронул грудь, а сердце не бьется.
Покрывалом тебя накрою, как лицо накрывают невесте… [21]
Едва лишь утро зарделось, призвал Гильгамеш всех умельцев,
Всех работающих руками – кузнецов, камнерезов и прочих.
Поручил им кумир изготовить, какого не было в мире.
Чтоб стоял, как живой, Энкиду на подножье из вечного камня.
Чтоб из золота было тело, лик из светлого алебастра,
Чтобы кудри лоб украшали и сияли лапис-лазурью…
Едва лишь утро зарделось, слепил Гильгамеш фигурку
Изготовил столб деревянный, на него фигурку поставил.
Сосуд из лазури медом наполнил, чашу из сердолика елеем
И к богам обратился небесным с мольбой о душе Энкиду.
Жертву учуяли боги, Гильгамеша услышали слово,
И из жилищ небесных они опустились на землю.
Эллиль уста открывает, вещает он Гильгамешу:
– Все, что дыханье имеет, должно подчиняться закону.
Пахарь взрыхляет землю, сеет, посев убирает.
Ловчий зверей убивает, сыт он и в шкуре звериной.
Но смерть постигает любого, мрак сменяется светом,
Свет сменяется мраком. Жребий людей одинаков.
Что же ты ищешь в мире, живущем по вечным законам?
 

Таблица IX.

 
Сердце терзая плачем, царство свое покинув,
Бежал Гильгамеш в пустыню. И у холмов песчаных,
Похожих на женские груди, он опустился на землю.
В сон погрузился мгновенно. Но он не принес утешенья.
И не дождавшись рассвета, он направился в горы.
Львиный рык он услышал, увидел, что звери резвятся,
Словно щенята играли. – Почему вам неведомо горе,
Гильгамеш ко львом обратился. – Ушел ведь из жизни Энкиду,
Тот, с которым когда-то у водопоя теснились,
Стрелы от вас отводивший, засыпавший землею ловушки,
Где Энкиду, скажите? От зверей не дождавшись ответа,
Гильгамеш поднимает секиру и бросается молнией к стае.
Упал стрелою меж львами, беспамятных сокрушая [22].
Сразу за перевалом простирались крайние горы.
В бездну их корни уходят, касаются неба вершины.
Здесь начало восхода и окончанье заката,
Горы по имени Маша [23]. Дверью закрыта пещера
И стражи её охраняют в облике скорпионов,
Но с головой человека.
Ужас превозмогая, Гильгамеш к скорпиону подходит.
– Людям здесь нет прохода. – сказал скорпион. – Только Шамаш
Может вступить в пещеру. Мы ему открываем ворота.
– Я ищу умершего друга, – Гильгамеш отозвался со стоном.
Был Энкиду мне младшим братом, и сразили мы вместе Хумбабу.
Также вместе быка одолели. Я хочу Утнапишти увидеть.
Он один один бессмертья добился. Дай войти мне в эту пещеру.
Двери открылись бесшумно, уступая могучему чувству.
Вступил Гильгамеш в пещеру и шагал, шагов не считая.
То, что для Шамаша было одною короткою ночью,
Для Гильгамеша стало дюжиной лет без рассвета.
И все же рассвет забрезжил, и все же дыханье ветра
Щек Гильгамеша коснулось. Шагая ветру навстречу,
Он вышел из мрачной пещеры. Взору открылась роща.
С деревьев плоды свисали, похожие на земные,
Но красоты несравненной. Рукою он к ним потянулся
И оцарапал пальцы, капли крови оставив
На мертвых подобиях яблок, смоквы и виноградин.
И стало понятно герою – деревья окаменели,
Стволы стали черным камнем и лазуритом листья,
Плоды топазом и яшмой, рубином и сердоликом [24].
И сад этот создан для мертвых, чтоб на пути к преисподней
Напомнить о прежней жизни, к которой не будет возврата.
 

Таблица Х.

 
Покинув обманную рощу, и выйдя к сиянию Солнца,
Герой океан увидел, бескрайнюю нижнюю бездну.
Над бездной утес узрел он, похожий на черную птицу,
Пившую воду клювом. И головой этой птицы
Казался дом невысокий, без окон, с плоскою кровлей.
К нему Гильгамеш подходит и видит, что дверь закрыта.
Но не укрылось от слуха за дверью чье-то дыханье.
– Прочь убирайся, разбойник, – послышался голос женский.
Сюда нет дороги бродягам, здесь я, хозяйка приюта,
Самих богов принимаю, и их угощаю сикерой.
И знают меня все боги, для них я хозяйка Сидури.
– Добром отопри мне двери. Иначе я их сломаю.
Вовсе я не разбойник и не бродяга безвестный.
Я на две трети от бога, и на одну – человека.
Зовут меня Гильгамешем, из города я Урука,
Который мной же прославлен. С другом моим Энкиду
Я уничтожил Хумбабу, что лес охранял кедровый,
Мы также быка убили, что послан на нас был с неба.
Я львов могучих рассеял, что памяти не имеют
И тосковать не умеют о тех, кто за них заступался.
Тотчас дверь отворилась, чтобы впустить Гильгамеша.
В лицо заглянув пришельцу, сказала хозяйка Сидури.
– Скажи мне, убивший Хумбабу, – ничуть мне его не жалко,
Скажи, почему ты грустен. Почему голова поникла?
– Как голове не поникнуть, и как лицу не увянуть,
Гильгамеш ответил хозяйке, – если мой друг Энкиду,
С которым труды мы делили, могильным сделался прахом.
Вот почему, как разбойник, странствую я по миру.
Мысль о брате любимом мне не дает покоя.
Путь к нему покажи мне. Как попасть к Утнапишти.
Море вброд перейду я, лишь бы к нему добраться.
Хозяйка герою вещает: – От века здесь нет переправы.
Свинцовые воды смерти облетает Шамаш, как птица,
И проплавает на лодке старец один Уршанаби [25],
Что перевозит мертвых. Знает он путь к Утнапишти,
К единственному из смертных, ушедшему от закона.
Простился герой с Сидури, стопы свои к лесу направил.
Вышел из леса к реке он, на берегу увидел
Челнок и с ним рядом старца с копьем или длинною палкой.
– Что бродишь, отстав от мертвых, – сказал Уршанаби герою.
Входи, я тебя доставлю прямо к пристани вечной.
– Нет, не отстал я от мертвых, – ответил герой Уршанаби.
В груди моей бьется сердце, хотя во взгляде нет блеска,
Щеки от горя увяли, от слез голова поникла.
– Вот чудо! Я слышу удары, – проговорил Уршанаби.
Действительно, сердце бьется. Зачем же сюда явился,
В эту страну без возврата, в вечные воды смерти.
– Пришел я печалью гонимый, – Гильгамеш Уршанаби ответил.
Хочу отыскать я друга и сделать его бессмертным.
Теперь пропусти меня к лодке и отвези к Утнапишти.
– Идем, – сказал Уршанаби. – Твою я выполню просьбу.
Другие, кого возил я, меня ни о чем не просили.
Вот шест тебе для равновесья. Им воды не касайся.
Расстегнул Гильгамеш свой пояс, раздевшись, свою одежду
К шесту привязал он крепко и поднял шест, словно мачту.
Челн Уршанаби погнало, так что влаги свинцовой
Смерти самой подобной, Гильгамеш шестом не коснулся.
Утнапишти по острову ходит, окруженному вечной бездной.
Шагая путем неизменным, свои он обходит владенья.
Неподвижна вечная бездна. Из неё не выпрыгнет рыба.
Нет над нею ни шума крыльев, нет ни резкого птичьего крика.
За горами, которых не видно, – Шуруппак и воды Евфрата.
Никаких нет вестей оттуда, лишь приходит челн Уршанаби,
Ибо нет промедленья у смерти. – Что с моими глазами случилось?
Эй, жена! Это челн Уршанаби, но над ним поднимается парус.
Никогда ещё не бывало, чтобы парус здесь поднимали.
– Не волнуйся, глаза твои зорки, – Утнапишти жена отвечает,
Как в те годы, когда средь тумана, застилавшего землю и небо,
Ты спасения гору увидел и к вершине её причалил.
И мои глаза видят парус. И мертвец этот парус держит.
Посмотри, как бледны его щеки. Утонул мореход, наверно,
Что без паруса жить не может. И плывет он быстрее прочих
В край, куда торопиться не нужно, ибо нет для умерших возврата.
– Говоришь несусветное что-то! – возразил жене Утнапишти,
Много сотен лет наблюдаю, как провозят души умерших,
Свой сохраняющих облик. Кто тут не был! И царь, и пахарь,
И флейтист, и кузнец, и плотник. А привозят их без короны,
Без мотыги, без горна, без флейты.
Посуди, кто у мертвого спросит, что он взять с собой захотел бы.
Гильгамеш на берег выходит, оставляя челн Уршанаби.
Он шагает, следы оставляя на песке, и сразу понятно,
Что ни мертвый с челна Уршанаби, а пришелец с живою душою.
И подходит к нему Утнапишти, обращаясь к нему с вопросом:
– Почему твои щеки впали, почему голова поникла?
Может быть, от долгих скитаний твои опалились щеки?
Может быть, от ветра и стужи нет в глазах твоих больше блеска?
– Потерял я младшего брата. Он ушел в страну без возврата,
Отвечает герой Утнапишти. – Примириться я с этим не в силах.
Все мне в жизни стало немило. Вот ищу я его по миру.
Покачал головой Утнапишти, отозвался речью печальной.
– Почему ты не хочешь смириться с долею, назначенной людям.
Для людей на собраньи бессмертных судьба не оставила места.
Осознай, что богини и боги – полновесные зерна пшеницы,
Ну а все остальное – мякина. Людям Смерть не дает пощады.
Дом людской недолговечен, как печать, что мы ставим на глине.
Даже ненависть наша мгновенна…
 

Таблица XI.

 
– Как же ты ушел от закона? – Гильгамеш его вопрошает.
Чем ты лучше меня и прочих? Ни сильнее, ростом не выше.
Почему ты почтен бессмертьем. Чем сумел угодить всевышним?
– Вышло так. В Шуруппаке жил я, что стоит на реке Евфрате.
Город этот тебе известен. Я земляк твой и дальний предок.
Город древний, богам любезный. Они на собранье явились
Ану, Эллиль, гонец их Нинурта, и Эа был вместе с ними.
К потопу сердца их склонились [26]. Дали клятву о неразглашеньи.
Не нарушил той клятвы Эа, чьему сердцу я был любезен.
Опустившись с неба на землю, к своему обратился он дому:
– Слушай стенка, смекай, если можешь:
День придет, с неба хлынет ливень.
Но тебя перед этим, стенка,
Разберет хозяин на бревна,
Чтобы плот из бревен построить,
Чтобы на плоту том поставить,
Дом большой, с четырьмя углами,
Тот, кто в этом окажется доме,
Избежит внезапной кончины.
Был намек мне этот понятен. Но одно оставалось неясным
Как воспримут мое поведенье Шуруппака народ и соседи.
– Объясни, – посоветовал Эа, – что решил ты отплыть к Океану,
Над которым властвует Эа. Приступил я к работе неделя.
Разобрал дом отцовский на бревна и разрушил дома ограду.
Бревна с досками мне пригодились, плот получился наславу.
Дом поставил с прямыми углами на огромный ящик похожий,
Разделил на девять отсеков. В высоту он имел шесть палуб.
Чтобы вода в него не сочилась, я заделал щели смолою.
Дети мне её приносили. Взял сосну под весло кормовое.
Приступил к заготовке припасов. Ввел овец и баранов на пищу,
Скот степной и зверье лесное разместилось в моем жилище.
Ввел семью свою с мастерами, что в работе мне помогали,
И назначил каждому место. Шамаш принял о нас заботу,
Объявив о начале ливня, чтоб мы дверь засмолить успели.
Утро бледное чуть загорелось, как возникла черная туча,
Возвратившая ночь, и сразу грохотанье послушалось Адду,
И его не выдержав взгляда, вся земля сотрясалась, как чаша.
Южный ветер рванулся в горы, сокрушая деревья и скалы.
Устрашились боги потопа, под защиту бросились Ану.
И у ног его растянувшись, как собаки, от ужаса выли.
И Иштар истошно вопила, словно роженица в схватках:
– Покажите мне негодяя, что потоп обрушил на землю.
Не затем я людей рожала, чтобы в рыб они превратились.
Все шесть дней от начала потопа наше судно несло и качало,
Семь ночей пребывая во мраке, бурных волн ощущал я удары,
Но они становились слабее. Юный ветер стихало понемногу.
Ливень больше не бил по кровле. И окно отворить я решился.
Шамаш мне осветил пространство, и из глаз моих хлынули следы
Океан вокруг расстилался, Человечество сделалось глиной.
Сколько дней протекло, что не помню, но к окну подошел я снова.
И увидел на горизонте из воды выступавшую гору.
Я узнал её по очертанью. Ницар было горе этой имя.
Судно к ней я сумел направить, и гора его удержала.
Постепенно вода спадала, и я дни отсчитывать начал.
С наступлением дня седьмого голубка отпустил я на волю.
Но обратно он возвратился, ибо почва ещё не просохла.
Вслед затем стрижа отпустил я, но и он назад возвратился
Ворон был мной отпущен последним. Спад воды заметила птица
И уже назад не вернулась. Резкий крик я её услышал.
Дверь открыв, спустился на землю. Совершил на горе воскуренье.
Дважды семь поставил курильниц, наломал я кедровых веток.
Миртовых веток добавил, запах этот учуяли боги,
И слетелись они, словно мухи, к этой жертве жадной гурьбою.
Мать-богиня явилась последней. Ожерелье из лазурита
Украшало дивную шею, дар владыки небесного Ану.
И рукою к нему прикоснувшись и любуясь его сияньем
Говорит она: – Камень этот, мне подаренный, призван отметить
Избавление земли от потопа. Насыщайтесь же, боги, дарами,
Вы достойны их, только Эллиля от людских даров отгоняйте.
Это он один самолично истребление людям назначил.
Также Эа, мой покровитель, обратился к Эллилю с укором.
– Ты напрасно потоп устроил, ты устроил его, не подумав.
На виноватых и правых напрасно возложил ты равную кару.
Раз людей появился излишек, напустил бы львов на них хищных,
Или отдал волкам бы в пищу, или б Эрру [27] призвал на помощь.
А теперь покажи Утнапишти и жене его место для жизни.
Подошел виновник потопа. Я на судне скрывался от страха.
Но меня он на землю вывел, со словами ко мне обратился:
– Человеком ты был, Утнапишти, а отныне богам ты подобен.
И отныне твое жилище – устье рек. И нет тебе смерти.
Так я здесь оказался средь бездны наравне с моею женою.
Так, за муки и послушанье награжден нескончаемой жизнью.
Вдруг заснул Гильгамеш, и речи окончания он не услышал.
Сон дохнул на него необычный, буре песчаной подобный.
Говорит жена Утнапишти: – Разбуди человека для жизни.
Пусть на родину он возвратится той знакомой ему дорогой.
Покачал головой Утнапишти. – Не спеши. Пускай отоспится.
А пока напеки ему хлеба и на ложе поставь караваи.
На стене же ножом зарубки не забудь отмечать дневные.
Миновал семь дней, от которых на стене зарубки остались.
А когда Гильгамеш пробудился, от него Утнапишти услышал:
– Овладела смерть моей плотью, ибо не было сновидений.
– След усталости – сон твой долгий, – Утнапишти его успокоил.
Посмотри, что сделалось с хлебом, для тебя испеченным женою,
Для еды он теперь непригоден. но ты жив. К ручью отправляйся,
Смой смертельного сна остатки, замени свое одеянье.
Впрочем, вот челнок показался. Уршанаби тебе поможет.
И когда Гильгамеш удалился, говорила жена Утнапишти:
– Зачерствел мой хлеб. Человеку что же дать теперь мне в дорогу?
– У кого беспокойное сердце, – отвечает жене Утнапишти,
Тот житейской не знает заботы, человек этот сыт не хлебом,
А своим дерзновеньем безумным. И взамен зачерствевшего хлеба
Беспокойному мужу открою я свое сокровенное слово.
Ключевою водою умылся Гильгамеш и сменил одежды.
Стало тело его прекрасно, но печаль о лица не сходила.
В челнок Гильгамеш опустился, рядом став с Уршанаби,
И услышал он голос зычный мудреца Утнапишти:
– Ты ходил, уставал и трудился. С чем домой возвратишься?
Я открою тебе на прощанье свое сокровенное слово.
Есть цветок на дне океана, лепестки на высоком стебле
Пламенными язычками. Если ты, Гильгамеш беспокойный,
Этот цветок добудешь, не грозит тебе злая старость,
Обойдет тебя смерть стороною. Вот оно, потаенное слово.
Гильгамеш это слово услышал и стрелою метнулся к колодцу.
Привязал к ногам своим камни и на дно погрузился бездны.
Привлечен был взгляд полыханьем цветка на колючем стебле.
Лепестки огня язычками пламенели во мраке бездны.
Прикоснувшись к цветку рукою, Гильгамеш о шипы укололся.
И, приняв его кровь живую, разгорелся цветок, словно факел.
И поднявшись с ним на поверхность, Гильгамеш сказал Уршанаби:
– Вот цветок, добытый из бездны и дающий жизни надежду,
Отнимающий силы у смерти. Возвращусь я в Урук несравненный
И цветок на людях проверю. На себе его испытаю [28].
Гильгамеш с Уршанаби простился. Перед ним открылась пустыня.
В ней оазис и пруд глубокий. Захотел остудить свое тело
Гильгамеш в водоем опустился. Когда же наверх он поднялся,
Змея перед ним промелькнула. Змея цветок уносила,
На ходу свою шкуру меняя. Гильгамеш залился слезами:
– Для чего свой век я трудился, никому не принес я блага…
 

1. Создатель эпоса так же, как Гомер и его продолжатели, начинает с краткого представления достоинств своего героя, который не только совершал подвиги, но и сам их увековечил, использовав для этого не глину, а вечный камень. Автору могли быть известны надписи царя Лагаша Гудеа о восхвалениями своей деятельности, надпись царя Вавилона Хаммурапи.

2. Урук (современный город Варка, на юге Ирака) – один из самых прославленных городов Шумера. Согласно легендарной традиции, – это второй из городов, добившийся гегемонии над шумерами, Основателем царской династии считается Мескиагашер, сын бога солнца Уту. Основание Урука приписывается его сыну Энмеркару, которому наследовал эпический герой Лугальбанда, отец Гильгамеша. Археологические раскопки Урука, начавшиеся в 1849 г., продолжаются до сих пор, ибо по площади (5 кв. км) Урук – один из самых крупных городов древней Месопотамии.

3. Эанна, храм Ану, бога неба, по-шумерски "дом Ану". Согласно археологическим данным, это комплекс построек, над которыми возвышалась башня – зиккурат. Одним из многочисленных храмов огороженного стеною священного участка был храм богини любви и плодородия Инанны (Ининн), соответствующей аккадо-вавилонской Иштар. Зиккурат, называвшийся Згииаримин, был сооружением Ур-Намму, основателя царской династии Ура.

4. От стен Урука, считавшихся творением Гильгамеша, остались лишь следы в почве. Археологи датируют их началом III тысячелетия до н. э.

5. Семь мудрецов – герои этиологического мифа, распространенного в Месопотамии, Ханаане и Индии. Во времена Гомера сюжет был унаследован античным миром и наполнился новым содержанием.

6. Таким образом, по формальным признакам Гильгамеш – герой в греческом понимания этого термина. Правда, в эллинских мифах никогда не определялась соотношение в герое божественных и человеческих начал.

7. Пукку – какое-то оружие, которое не может быть отождествлено с широко распространенными типами вооружения. Возможно, это сеть, известная древним шумерами и позднее использовавшаяся в римских гладиаторских боях.

8. Дружина – постоянный контингент воинов, дополняемый в случае надобности ополчением. У царя и дружинников были близкие отношения. Они были вхожи во дворец. В мирное время, как это видно из эпоса, население страдало от «подвигов» царя и его «молодцев».