355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Александр Дейч » Генрих Гейне » Текст книги (страница 15)
Генрих Гейне
  • Текст добавлен: 29 сентября 2016, 05:29

Текст книги "Генрих Гейне"


Автор книги: Александр Дейч



сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 19 страниц)

Маленькая Женни Маркс, младенец нескольких месяцев от роду, однажды заболела страшными судорогами, угрожавшими смертью ребенку. Маркс и его жена и их верная помощница и друг Елена Демут стояли в беспомощном отчаянии у постели малютки. Тут пришел Гейне, посмотрел на ребенка и сказал: «Тут нужна ванна». Собственными руками он приготовил ванну, положил в нее ребенка и спас, по словам Маркса, жизнь Женни. Для многих явится неожиданностью роль Гейне как детского врача!

Маркс был большим почитателем Гейне. Он любил поэта так же сильно, как и его произведения, и относился с крайней снисходительностью к его политическим слабостям. «Поэты, – говорит он, – это чудаки, которым нужно предоставить идти собственными путями. К ним нельзя прилагать мерку обыкновенных или даже необыкновенных людей».

Нельзя не относиться критически к этому сообщению. В самом деле, выходит, что дружеские отношения между Гейне и Марксом базировались только на вопросах отделки стихов Гейне, а «политика не играла роли». Разумеется, это не так. Маркс оказал огромное влияние на своего старшего друга (Гейне было уже около 46 лет) именно в смысле освобождения поэта от целого ряда романтических и «надклассовых» иллюзий. То, что Гейне лишь инстинктом крупного художника осознавал смутно в общественной жизни, то становилось ему ясным благодаря тесному общению с Марксом.

Социальная поэзия, существовавшая в Германии в зачаточном состоянии и до выхода в свет «Современных стихов» Гейне, обычно ударялась в слезоточивое оплакивание горькой участи рабочих или сводилась к пышным риторическим фразам.

В социальных стихах Гейне, написанных в этот период, уже звучат мотивы реальной борьбы, уже слышны призывы к политическому просветлению Михеля.

Он создал лучшие образцы своей политической сатиры как-раз в ту пору, когда Маркс уже пришел к заключению, что интеллигенция сама по себе не может добиться коренного переворота общественных отношений ни путем пропаганды, ни путем восстания. Перестроить общество может только такой класс, который ведет борьбу с этим обществом, гнетом и эксплуатацией, и этим классом может быть только пролетариат. Пролетариат – единственный класс, лишенный частной собственности и потому не заинтересованный в существовании общества, основой которого является частная собственность. Исследуя сущность пролетарской борьбы, Маркс пришел к убеждению, что пока не будет осуществлена цель этой борьбы, последняя не устранима.

Жадно следя за малейшим проявлением классового сознания пролетариата, Маркс придал большое значение восстанию силезских ткачей, которое произошло в июне 1844 года.

В вопросе о восстании ткачей Маркс, как известно, разошелся коренным образом с Руге и другими буржуазными радикалами, которые объявили силезское восстание «голодным бунтом, мешающим общему политическому движению». Под общим политическим движением радикалы разумели движение, которое охватило бы все классы. Восстание одного пролетариата казалось им «лишенным политической души, без которой немыслима социальная революция». Для Руге движение пролетариата было не только неблагоприятным фактором, но даже помехой, и особенно пугало его то обстоятельство, что, по слухам, к восстанию были причастны коммунисты. И Руге резко ополчался против «чисто коммунистической практики» при отсутствии «теории».

С резкой отповедью этой оценки восстания силезцев выступил Маркс. Он в статье, напечатанной в парижском «Форвертсе», утверждал, что восстание силезских ткачей – это поворотный пункт в общественно-политическом развитии Германии. «Ни одно из французских и английских восстаний не носило такого теоретического и сознательного характера, как восстание силезских ткачей. При этом Маркс ссылается на «Песню ткачей», «этот смелый боевой клич, где ни разу не упоминается об очаге, фабрике, округе, но зато, пролетариат резко, ясно, беспощадно и властно заявляет во всеуслышание о своей противоположности обществу частной собственности. Силезское восстание начинается как-раз тем, чем французские и английские восстания кончаются, – сознанием сущности пролетариата. Даже все его акты носят этот характер обдуманности. Уничтожаются не только машины, эти соперники рабочих, но и торговые книги, эти вывески собственности, и, между тем, как все те движения направлены были главным образом против хозяев промышленных заведений, против видимого врага, это движение направлено и против банкиров, против скрытого врага. Наконец, ни одно английское рабочее восстание не велось так храбро, разумно и настойчиво». В этой же статье Маркс затрагивает интересный вопрос о степени образованности и способности к просвещению немецких рабочих вообще. «Где могла бы буржуазия, включая сюда ее философию и литераторов, указать относительно эмансипации буржуазии – политической эмансипации – работу, которая была бы подобна вейтлинговским «Гарантиям гармонии и свободы»? Если сравнить сухую и трусливую посредственность германской политической литературы с этим беспримерным и литературным дебютом немецких рабочих; если сравнить эти гигантские детские башмаки пролетариата с карликовыми, изношенными политическими сапогами немецкой буржуазии, то замарашке придется предсказать в будущем фигуру атлета. Нельзя не признать, что немецкий пролетариат является теоретиком европейского пролетариата, подобно тому как английский является его экономистом, а французский – его политиком. Необходимо признать, что Германия в такой же мере обладает классическим призванием к социальной революции, в какой она неспособна к революции политической. В бессилии немецкой буржуазии отражается политическое бессилие Германии, а в способностях немецкого пролетариата – независимо даже от немецкой теории – социальная способность Германии. Несоответствие между философским и политическим развитием Германии – не какое-нибудь уродливое явление. Это – необходимое несоответствие. Лишь в социализме философский народ может найти соответствующую ему практику; следовательно, лишь в пролетариате найдет он деятельный элемент своего освобождения».

Так, тезис за тезисом Маркс разбивал трусливого филистера Руге. «Когда Маркс и Руге нырнули во французскую жизнь, – пишет Меринг, – то Маркс поплыл по волнам, как сильный корабль, который в конце-концов попадает в открытое море, тогда как утлая ладья Руге боязливо стремилась назад, к прибрежным песчаным отмелям».

К середине сороковых годов в промышленных центрах Германии стали возникать волнения, непосредственным поводом для которых являлось ужасающее положение промышленного пролетариата. Бедственное положение рабочего класса выражалось в страшной жилищной нужде и в жестокой эксплуатации со стороны предпринимателя. В случае кризисов капитал выбрасывал на улицу рабочих, и труд не смел ответить ударом на удар. Если рабочие пытались бастовать, на них тотчас же обрушивалась полиция, потому что дворянская реакция блокировалась с молодой промышленной буржуазией против пролетариата, в котором, естественно, видела общего врага.

Рабочие, занятые в крупной промышленности, и кустарные рабочие, особенно текстильщики, требовали хлеба, а христианнейшее государство отвечало лишь добрыми советами, принудительными земляными работами, ружейными залпами, каторжной тюрьмой и плетьми.

Происходила поляризация сил. По одну сторону становилась промышленная и денежная буржуазия, поддерживаемая феодальной реакцией, по другую сторону скоплялись пролетарские массы, начинавшие сознавать свое право на достойное человека существование.

Волна бунтов и беспорядков прокатилась по всей Германии, от Бреславля до Майнца, от Регенсбурга до Штеттина и в более отдаленной Померании.

Таким образом силезское восстание не было изолированным, случайным голодным бунтом, оно является виднейшим этапом классового движения немецкого пролетариата.

Восстание силезских ткачей вызвало споры и среди политических эмигрантов, живших за пределами Германии, и в стране. Силезские события нашли отклик в творчестве современных поэтов. Фрейлиграт, Пфау, Веерт, Дронке и, наконец, Гейне создали стихи о силезских ткачах. Можно с уверенностью сказать, что стихотворение Гейне свидетельствует о том, что поэт был гораздо прозорливее его радикальных современников. Вероятно, под непосредственным влиянием Маркса он переоценил сознательность участников силезского восстания. В песне ткачей, той подлинной песне, которая так пленила Маркса боевым кличем, не говорится ни слова о том, что рабочие должны бороться против угнетающих их бога, короля и отечества.

Гейне вскрыл политический смысл восстания ткачей. В зародыше рабочей солидарности он уже провидел те пышные побеги, которые принесут великую победу будущему пролетариату. В своих «Силезских ткачах» Гейне справедливо видит в пролетариях могильщиков старой Германии:

 
Без слез их взор, печальный и угрюмый,
Сидят у станка и скалят зубы:
«Германия, ткем мы саван твой,
Проклятье трехцветное ведем каймой,
– Мы ткем, мы ткем!..
 
 
Проклятье богу, кому сквозь голод
Молились мы, – сквозь голод и холод;
Напрасно мы ждали за часом час:
Он обманул, одурачил нас.
– Мы ткем, мы ткем!..
 
 
Проклятье королю, злому владыке,
Кого не тронули наши крики,
Кто выжал из нас последний грош
И дал нас, как скот, повести под нож,
– Мы ткем, мы ткем!..
 
 
Проклятье отечеству,– роднее лживой,
Где лишь позор и низость счастливы,
Где рано растоптан каждый цветок,
Где плесень точит любой росток,
– Мы ткем, мы ткем!..
 
 
Станок скрипит, челноку не лень:
Мы ткем неустанно ночь и день,
Германия старая, ткем саван твой,
Тройное проклятье ведем каймой,
– Мы ткем, мы ткем!..»
 

Идеологическая установка этого стихотворения, обессмертившая Гейне, целиком соответствует оценке силезского восстания, сделанной Марксом. Сообщение Каутского о том, что при встречах Гейне и Маркс обходили политические вопросы, по-видимому, опровергается хотя бы на этом примере.

Гейне чувствовал себя кровно связанным с делом Маркса, и когда весной 1844 года «Немецко-французские летописи» закрылись не только из-за разногласий руководства, но и из-за отсутствия средств, Гейне энергично старался помочь молодому начинанию. Это констатирует Руге в одном из своих писем к другу Кехли: «Представьте себе, Гейне принимает очень горячее участие в нашем деле, и хотя я не верю, что он найдет какой-либо золотой выход, все же в своем радикальном рвении он очень любезен. Он заботился об издателе и еще сейчас занят этим. Двести четырнадцать (экземпляров журнала) арестованы при Вейсенбурге, когда они открыто перевозились в Штутгарт без официального разрешения на пересылку. Жандармы и пограничные чиновники катались со смеху по полу, читая «Хвалебные песни королю Людвигу».

Все усилия возобновить выход «Немецко-французских летописей» ни к чему не привели. Журнал закрылся. В пассиве было изданное прусским министром внутренних дел предписание немедленно арестовать, по обвинению в государственной измене и оскорблении его величества, Маркса, Гейне и Бернайса как главных сотрудников журнала, В частности относительно Гейне немецкий посол в Париже фон-Арним возмущенно доносил в Берлин, что поэт опубликовал в первом выпуске журнала «низкие и скандальные» «Хвалебные песни в честь короля Людвига».

После закрытия «Немецко-французских летописей» основное ядро сотрудников перешло, в другое издание.

4

Некий театральный делец и рекламных дел мастер Генрих Бернштейн вместе с прусским «шпиком» Борнштедтом организовал в Париже с января 1844 года немецкую газету «Форвертс».

Прусский королевский генеральный директор музыки, композитор Мейербеер, помешанный на широкой рекламе, субсидировал газету.

«Форвертс» был довольно безобидной бульварной газетой, и ее руководители имели все основания думать, что ей обеспечено прохождение через рогатки немецкой цензуры. Тем не менее никакая благонамеренность не спасла «Форвертс» от чрезмерной подозрительности прусского правительства. Жалкий лепет про «умеренный прогресс», к которому прибегал «Форвертс», чтобы совершенно не отпугнуть от себя эмигрантские кружки, вызвал запрещение «Форвертса» в пределах Пруссии.

Бульварная газета при выходе «Немецко-французских летописей» вылила на это издание ушат помоев. В угоду радикалам – поклонникам Берне – был особо обруган Гейне. Против него была напечатана породил «Хвалебные песни в честь господина Генриха Гейне». Основной смысл этой пародии заключался в том, что после книги о Берне Гейне умер, погиб как поэт:

 
Господин Генрих Гейне, поэт,
Давно уже почил в бозе,
– От политической горячки скончался он.
Утонув в политическом навозе.
 

Пошленький памфлет кончался так:

 
Невероятную быль расскажем
Мы друзьям нашим, скорбя:
Это то, что старый Гейне
Пережил Берне и себя.
 

Генрих Гейне. Рисунок Самуэля Фридриха Дицо.

 Когда «Форвертс» был запрещен в Пруссии, в составе редакции произошли радикальные перемены. Прусский шпион Борнштедт должен был отказаться от редактирования газеты, и беспринципный Бернштейн, увидев, что терять нечего, резко повернул влево. Теперь во главе газеты стал молодой журналист Целестин Бернайс. С июля 1844 года вокруг газеты сгруппировался ряд немецких радикалов-эмигрантов.

Маркс ограничился напечатанием в «Форвертсе» одной статьи, именно о восстании силезских ткачей. Но Гейне опубликовал в газете ряд политических стихотворений и поэму «Германия».

В политических стихотворениях Гейне мы видим значительные сдвиги влево по сравнению с прежним мировоззрением поэта. Если раньше Гейне был больше приверженцем конституционной монархии, чем республики, то теперь, при начавшемся расслоении современного ему общества на два основных лагеря – господствующих классов и пролетариата, Гейне ведет неустанную борьбу с монархами, с мелкими германскими тиранами, мнящими себя великими героями.

Под видом китайского богдыхана, пьяного деспота, Гейне изображает прусского короля Фридриха-Вильгельма IV, который под влиянием винных паров рисует себе замечательную идиллию, господствующую в стране:

 
Дух революции иссяк,
Кричат все лучшие дружно:
«Свободы не хотим никак,
Нам только палок нужно!».
 

Вот тот же «король-романтик» – Фридрих-Вильгельм IV под видом «нового Александра»:

 
Есть в Фуле король, шампанское пьет
Охотно он и обильно.
Когда ж свое он шампанское пьет,
Глаза наливаются сильно.
 
 
И рыцари тут же сидят вокруг -
То цвет исторической школы;
Тут фульский король начинает вдруг
Ворочать язык тяжелый: -
 
 
Когда Александр, греческий царь.
С своей дружиною малой
Весь мир прошел с победою встарь -
Он запил небывало.
 
 
Ведь жажду нагнали – что не было сил -
Все эти битвы и стычки;
Он насмерть упился, когда победил, -
Ведь пил он без привычки.
 
 
Но я – мужчина покрепче его
И дело ставлю иначе:
Чем он кончал, начинаю с того -
С питья я сразу начал.
 
 
Поход геройский под хмельком
Прекрасно удастся мне позже;
От кружки к кружке, шатаясь, потом
Возьму я над миром вожжи.
 

Особое место в социальной поэзии Гейне занимает прекрасная «Зимняя сказка» – «Германия». В этой поэме ясно чувствуется бодрая уверенность, вдохновленная идеями Маркса, которого Гейне, как он признался в письме к нему, понимал с полуслова.

«Зимняя сказка» явилась плодом путешествия Гейне в Германию. Он написал довольно быстро это замечательное произведение и за неимением другого места для печатания острой сатиры решил поместить ее в «Форвертсе».

6

Летом 1844 года Гейне сообщил своей матери: «Я приезжаю с семьей, т.е. со своей женой и попугаем Кокотт».

Действительно, он приехал в июле в Гамбург, на этот раз с Матильдой и с ее любимым попугаем, с которым она никак не хотела расстаться.

Гейне было необычайно приятно повидаться с матерью и сестрой, которых он по-настоящему трогательно и нежно любил. Ему хотелось показать своим родственникам красивую парижанку-жену. Но Матильда проявила очень мало интереса к своим новым родственникам. Она явно скучала среди людей, языка которых не понимала, и Гейне в начале августа отправил ее в Париж под предлогом болезни ее матери. Сам же он оставался в кругу родных до 9 октября.

Снова бродил Гейне по улицам Гамбурга, города, где ему пришлось столько перетерпеть. Снова сидел он в кондитерской Альстер-павильона, любуясь плавающими лебедями, беседуя с издателем Юлием Кампе и другими приятелями.

Здесь же – в Гамбурге Гейне познакомился с коммунистическим агитатором, портным Вильгельмом Вейтлингом. Подробности этой встречи, довольно добросовестно описанной Гейне в позднейшей работе «Признания», весьма характерны для двойственного мировоззрения Гейне. Поэт рассказывает, что пришел в немалое смущение, когда Вейтлинг приветствовал его как единомышленника по неверию.

«Моя гордость была особенно задета полным отсутствием уважения, проявленным в разговоре со мной этим парнем. Он не снял шапки, и в то время как я стоял перед ним, он сидел, поддерживая рукой правую ногу, которую поднял так, что коленом едва не касался подбородка; другой рукой он усердно почесывал эту ногу выше щиколотки. Эту позу я сперва приписал привычке ремесленника сидеть скорчившись, но он объяснил мне это лучше, когда я спросил, почему он вое время чешет ногу. Он сообщил мне невинным и спокойным тоном, как-будто речь шла о самых обыкновенных вещах, что в различных немецких тюрьмах, где он сидел, обычно его сковывали кандалами; так как железное кольцо, охватывавшее ногу, бывало слишком узким, у него осталось в этом месте ощущение зуда, заставляющее его почесывать ногу. Слушая это откровенное признание, автор этих строк был, вероятно, похож на волка из Эзоповой басни, когда тот спрашивал своего друга-собаку, отчего у нее на шее вытерлась шерсть, а она отвечала: «ночью меня держат на цепи». Да, признаюсь я отступил на несколько шагов, когда этот портной с такой отвратительной фамильярностью говорил о кандалах, которыми его оковывали иногда немецкие надзиратели во время его пребывания в дыре».

Гейне отшатнулся от Вейтлинга. Он не мог понять, как человек идет на такие жертвы ради дела, конечный успех которого проблематичен. Здесь сказывался эпикурейский и эстетский дух Гейне, отталкивавший его от «пахнувших сыром и табаком ремесленников-революционеров».

В сентябре 1844 года Гейне пишет письмо Марксу, единственное дошедшее до нас. И в этом письме, текст которого мы приведем здесь полностью, так как он вскрывает многое в отношениях между Марксом и Гейне, поэт снова возвращается к впечатлению, произведенному на него Вейтлингом и рассказами о его мученичестве:

Гамбург, 21 сентября 1844 года.

«Дорогой Маркс! Я снова страдаю моей роковой болезнью глаз и лишь с трудом царапаю вам эти строки. Все, что я хочу вам сообщить важное, я могу вам сказать устно в начале следующего месяца, потому что я готовлюсь к отъезду напуганный намеками, поданными мне свыше: у меня нет желания быть схваченным, а у моих ног нет никакой склонности носить железные кольца, какие носил Вейтлинг. Он показывал мне следы от них. Мне приписывают большее участие в «Форвертсе», чем то, которым я могу похвастать, и, честно говоря, эта газетка свидетельствует о величайшем мастерстве в деле подстрекательства и компрометирования. Как объяснить, что даже Мойрер вышел из себя. Устно скажу об этом подробнее. Лишь бы только не выросли в Париже предательства. Моя книга отпечатана, но выйдет в свет только через десять дней или через две недели, чтобы сразу не поднялся шум. Корректурные листы политической части книги, именно те, где находится моя поэма, посылаю вам сегодня под бандеролью с троякой целью. Именно, во-первых, чтобы вы позабавились, во-вторых, чтобы вы сразу же нашли способы действовать в пользу книги в немецкой печати, и, в-третьих, чтобы вы, если вы найдете это целесообразным, дали напечатать в «Форвертсе» лучшее из нового стихотворения.

Я считаю, что до конца шестнадцатой главы все годится для перепечатки, только надо позаботиться о том, чтобы та часть, где говорится о Кельне, именно 4, 5, 6 и 7 главы были напечатаны не разрозненно, а попали бы в один номер. То же самое относится и к части, где говорится о старом Ротбарте, именно главы 14, 15, 16 должны быть напечатаны вместе, в одном номере. Напишите, пожалуйста, прошу вас, введение к этим выдержкам. Первую часть книги я привезу вам в Париж, она состоит только из романсов и баллад, которые понравятся вашей жене. (Дружеская моя просьба сердечно ей кланяться от меня; я радуюсь, что скоро увижу ее снова. Я надеюсь, что предстоящая зима будет для нас менее меланхоличной, чем прошлая).

Кампе готовит отдельный оттиск большого стихотворения, где цензура выбросила некоторые места, к нему я написал очень недвусмысленное предисловие; я решительнейшим образом бросаю в нем перчатку националистам. Я вам его пришлю дополнительно, как только оно будет напечатано. Напишите-ка Гессу, адреса которого я не знаю, чтобы он, как только ему попадется моя книга на глаза, сделал все, что может в прессе на Рейне для нее, хотя бы медведи и набросились на него за это. Прошу вас также взять помощь Юнга для сочувственной статьи. Если вы просимое мной введение для «Форвертса» подпишите своим именем, вы можете указать, что я переслал вам только что отпечатанные оттиски. Вы понимаете разницу, почему во всяком другом случае я охотно отказался бы от такого замечания. Прошу вас, постарайтесь повидаться с Вейлем и сказать ему от моего имени, что я получил лишь на-днях его письмо, попавшее не к тому Анри Гейне (здесь их много). Через две недели я его увижу лично, а пока пусть не пишет обо мне ни одной строчки, особенно же о моем новом стихотворении. Я напишу ему, быть может, еще до отъезда, если мне позволят мои глаза. Дружеский поклон Бернайсу… Я счастлив, что уезжаю. Жену мою я уже раньше отправил к ее матери, которая при смерти. Будьте здоровы, дорогой друг, и простите мне мою бессвязную мазню. Я не могу перечесть того, что написал, но нам надо мало слов, чтобы понять друг друга!

Сердечно ваш Г. Гейне».


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю