Текст книги "Генрих Гейне"

Автор книги: Александр Дейч

В „МАТРАЦНОЙ МОГИЛЕ"

1

В течении тридцатых и сороковых годов, вернее сказать за все время господства денежных тузов во главе с «Королем буржуа» Луи-Филиппом, накоплялось недовольство оппозиции. Оппозиция эта была чрезвычайно разнородна по своему социальному составу. Промышленная буржуазия, представленная в палатах меньшинством, составляла видную часть оппозиции. Чем резче развивалось самодержавие денежной аристократии, тем сильнее проявляла себя промышленная буржуазия, выступавшая против господствующей системы в защиту развивающейся промышленности. Дальнейшие кадры оппозиции вербовались из тех слоев, которые были совсем устранены от участия в политической власти, в первую очередь из мелкой буржуазии, крестьянства и защитников их интересов – передовой интеллигенции.

Брожение в различных слоях населения Франции вылилось в открытое восстание, два мировых экономических события подготовили для него почву.

Первым из этих событий надо считать картофельную болезнь и неурожаи 1845 и 1846 годов. Растущая дороговизна вызвала в 1847 году кровавые столкновения не только во Франции, но и на всем континенте. В отдельных местах Италии вспыхнули мятежи, а в Мюнхене произошло восстание против короля Людвига Баварского, столько раз осмеянного Гейне и сделавшего страну игрушкой в руках своей фаворитки, танцовщицы Лолы Монтес.

Второе экономическое событие, ускорившее приход европейских революцией 1848 года, – это всеобщий промышленный и торговый кризис в Англии. Последствия этого кризиса не замедлили отразиться на континенте.

Французская оппозиционная буржуазия, пользуясь начавшимся сильнейшим брожением, начинает проводить по всей Франции так называемую кампанию банкетов. Свержение монархии вовсе не в интересах буржуазии. Оппозиция только хочет получить большинство в палате и устранить от власти свору биржевиков, чтобы передать эту власть промышленным магнатам.

Близорукое правительство Гизо не учло серьезности положения, и когда Луи-Филипп пошел на уступки, было уже поздно. Начались уличные стычки между рабочими и армией. Армия была обезоружена. На месте Июльской монархии возникло Временное правительство.

Временное правительство, созданное в результате февральских баррикад было далеко не однородно по своему составу: рядом с большинством, составленным из представителей буржуазии различных мастей, начиная от умеренных республиканцев и кончая династической оппозицией во временном правительстве, выступали представителями рабочего класса Луи Блан и Альбер. «В июльские дни рабочие завоевали буржуазную монархию, – пишет Маркс – в февральские дни они завоевали буржуазную республику».

Повторилась старая история: рабочие, кровью своей создавшие республику, постепенно были отстранены от власти. Буржуазия всех разновидностей делала попытки разделить силы пролетариев, противопоставить одну часть другой. Временное правительство с этой целью образовало батальоны «мобильной гвардии», кадры которой состояли в большинстве из неустойчивых элементов люмпен-пролетариата. Временное правительство выставило против парижского пролетариата под видом рабочей гвардии армию в 24 000 молодых головорезов. Правда, правительство ошиблось в своих намерениях создать рабочую армию против самих же рабочих. Но все же, когда рабочим стало ясно, что буржуазия во имя республики ведет борьбу против пролетариата, они начали 22 июня грандиозное восстание. Пять дней они с беспримерным мужеством держались против всех вооруженных сил буржуазных республиканцев.

«Вечером 25 июня Париж буржуазии устроил иллюминацию, в то время Париж пролетарский сгорал в огне, истекал кровью, испускал стоны». – Так писала в номере от 29 июня 1848 года пером Маркса «Новая Рейнская газета».

Скептицизм Гейне, высказанный в начале Февральской революции, нашел свое оправдание. Во временном правительстве Франции он увидел «многих жалких комедиантов и с грустью констатировал, что никогда еще «народ, великий сирота, не вынимал из революционной урны пустых билетов, более ничтожных, чем эти временные правители».

Революция во Франции нашла немедленный отзвук в различных германских государствах. Германская буржуазия, не желавшая больше переносить узы феодально-бюрократического режима, подняла знамя восстания. Разнородные массы оппозиции, мелкая буржуазия и крестьянство и промышленный пролетариат, не имевшие четкой программы действия, пошли на поводу у буржуазии.

Мелкие германские монархи, спасая положение, призвали к власти либеральных министров. Союзный сейм в первых числах марта поднял черно-красно-золотой флаг как германское знамя. Но этот маневр не дал реакции желательных результатов. Южногерманские либералы, собравшиеся в Гейдельберге, постановили созвать во Франкфурте-на-Майне национальное собрание для быстрого избрания германского правительства.

Между тем 13 марта вспыхнула в Вене настоящая революция. Всемогущий Меттерних, глава не только габсбургской, но и европейской реакции, бежал в Лондон.

Это послужило сигналом к восстанию в Берлине. Прусское правительство надеялось справиться с движением, но выступление берлинских рабочих решило судьбу феодальной монархии.

На улицах Берлина произошли, подобно Парижу и Вене, ожесточенные уличные бои. Пролетариат одержал победу на баррикадах. Прусский феодализм был сражен, но рабочий класс был еще недостаточно зрел, чтобы удержать власть. Бразды правления перешли в руки буржуазии. Ее рейнские вожди, Кампгаузен и Ганземан, составили новое министерство. В это министерство входили и представители обуржуазившегося дворянства.

Министерство Кампгаузена и Ганземана поторопилось устранить рабочих из народного ополчения. Это правительство не желало опираться на народные массы и таким образом держать под угрозой корону и феодалов. Оно заискивало перед дворянством. Из страха перед рабочими буржуазия вошла с монархической реакцией в соглашение.

Неудавшееся парижское восстание в июне 1848 года явилось сигналом для европейской реакции.

Маркс отмечает, что лишь только «парижские рабочие были побеждены, перебиты и разгромлены, как сейчас же по всей Европе новые и старые консерваторы и контрреволюционеры подняли головы с наглостью, показывавшей, как хорошо они понимали значение этого события».

Франкфуртское национальное собрание, составленное из мелкобуржуазных демократов и либералов, дошло до того, что выбрало прусского короля Фридриха-Вильгельма IV в германские императоры.

Германская реакция при таких условиях повела наступление даже на такую безобидную организацию, как «демократическое» собрание во Франкфурте.

Мелкие немецкие буржуа и либеральствующие демократы ограничились революционными фразами, но защитить себя не сумели. Между тем, прусское правительство стало открыто вооружаться, предлагая мелким и средним государствам Германии взять на себя роль палача революции. В результате Франкфуртское национальное собрание бежало от избранного им имперского правителя из Франкфурта в Штутгарт. Здесь его постиг бесславный конец, так как вюртембергское правительство разогнало его вооруженной силой.

Отдельные восстания, вспыхнувшие против монархической реакции в Дрездене, в отдельных частях Рейнской области, в Бадене и в Баварско-Рейнском Пфальце, были жестоко подавлены прусскими войсками.

Обнаглевшая реакция нашла в себе достаточно силы, чтобы расправиться и с (Национальным движением в некоторых других странах. Совместными действиями Пруссии и России была раздавлена Венгерская революция.

2

Гейне жадно следил за развертывавшимися событиями в Германии хотя и писал: «Я не могу заниматься ими много, потому что получаемые мною из отечества печальные вести действуют на меня так раздражающе, что мое здоровье только ухудшается каждый раз как дойдет до меня такая весть».

Это раздражение больного поэта выливалось в резко сатирические формы «Современных стихов». Половинчатая революция в Германии, трусость и предательство буржуазии нашли себе яркое и полновесное отражение в сатирах Гейне той поры.

Когда Франкфуртское национальное собрание объявило красно-черно-желтое знамя национально-революционным знаменем объединенной Германии, немецкие политические лирики били в литавры, празднуя победу. Гофман фон-Фаллерслебен приветствовал «блеск божьей милости, осенившей Германию», Дингельштедт восторженно воспевал «полет сказочного времени», Фрейлиграт восклицал: «Ура, ура, ты черный, красный, золотой!», прославляя флаг, развивавшийся над франкфуртским собранием.

Гейне оказался прозорливее радикальных политических лириков. В стихотворении «Михель после марта» он видел, что кроется за революционным знаменем буржуазии. Недолгое пробуждение народа-Михеля окончилось новым угарным сном, чудесная сказка свободы отцвела быстро. Тевтоманы, казалось, воскресли из гробов, чтобы объединиться в борьбе за монархию:

 
И видел я: Арндт и Ян-крокодил,
Времен прошедших герои,
Опять восстали из могил
За кайзера горою.
 
 
Все бурши – юности былой
Товарищи, буяны -
Пылали к кайзеру душой
Когда бывали пьяны.
 
 
Я видел попов, дипломатов род
В грехах своих поседевший,
Влиянья римского старый оплот,
Над храмом единства потевший.
 
 
А Михель-добряк, терпеливый умом.
Заснул и храпит в угаре.
И вновь пробудился под нежным ярмом
Тридцати четырех государей.
 

Гейне не жалел своей язвительности для разоблачения старых врагов – тех радикалов и филистеров-«революционеров», которые предали революцию как мещане и обыватели, боявшиеся подлинной социальной революции.

Демократы показали свою образину «старогерманских» националистов и дали повод к острому стихотворению «Ослы-избиратели»:

 
Свобода наскучила исподволь,
И вся республика явно
Желает, чтобы один король
Правил самодержавно.
 
 
Звериная курия собралась -
Писались памфлеты и книги,
Партийная вражда развилась,
Завязались интриги.
 
 
В центральный комитет ослов
Старо-ослы входили,
Кокарды они поверх голов
Черно-красно-златые носили.
 
 
Была еще партия лошаков,
Но голосовать не смела -
Боялась крика старо-ослов
И без голоса сидела.
 

Один из «тевтоманов-ослов» произносит речь:

 
«И мы свой ослиный совет вам даем -
Осла на престол поставить,
Мы осло-монархию создаём,
Где только ослы будут править».
 

Гейне издевается над выборами германского императора и со своей стороны предлагает кандидата в императоры – немецкого радикала Якоба Венедея из Кельна, филистера, бывшего одно время политэмигрантом, игравшего в достаточной мерс реакционную роль во франкфуртском собрании.

Против Якоба Венедея направлены сатирические стрелы стихотворения «Кобес I». Гейне облекает свою сатиру в романтические формы. Он вызывает к жизни призрак «белой дамы», бродящей по старинному замку и роющейся в грязных реликвиях павшей феодальной монархии.

 
Мышиным пометом воняет тут.
Гниет от плесени и пыли
И паразиты пышный скарб
В жилище превратили.
 
 
При коронации горностай
Важнейшим был атрибутом.
Для кошек ремарских теперь
Родильным стал приютом.
 

Добрейшие немецкие демократы обратились к этому реквизиту для того, чтобы объединить Германию под эгидой немецкого кайзера. Тщетно напоминает Гейне, ссылаясь на свою «Зимнюю сказку»:

 
И правду сказал немецкий поэт,
Спустясь к Барбароссе в Кифгайзер:
Внимательно дело я все рассмотрел,
Нам вовсе не надобен кайзер.
 

Но уж если выбирать кайзера, то Гейне советует взять «не патриция, а лучше плебея: берите себе не лиса, не льва, берите овцу поглупее. Берите сына Колонии, Кобеса – дурня из Кельна, в своей он дурости гений почти, он будет править дельно».

И в дальнейших строфах Гейне дает развернутую биографию своего кандидата в кайзеры – бывшего радикала, «Златоуста среди рабочих», ныне филистера из филистеров, педанта и мещанина с ног до головы…

Кайзером был выбран прусский король Фридрих-Вильгельм IV, неоднократно уязвленный Гейне, достойный потомок рода Гогенцоллернов, – того самого, о котором Гейне сложил свою уничтожающую «Дворцовую легенду»:

 
Есть в одном туринском замке
Изваянье: жеребец
Любит женщину, и к самке
По-содомски льнет самец.
 
 
Многих знатных поколений
Стала матерью она.
Но порода без сомнений
В них была отражена.
 
 
Коль найдешь не без причины
Мало в них людских примет.
Сразу видишь лошадиный
В королях сардинских след.
 
 
Нрав конюшенный и тупость,
Издающий ржанье рот,
И лягающая грубость
И во всех поступках – скот.
 
 
Мысли ты обрел, последний,
Христианские вконец,
За период многолетний
Только ты – не жеребец.
 

Гейне, уже в «Зимней сказке» требовавший гильотины для королей, невольно сравнивает английскую и французскую буржуазные революции с трусливой и половинчатой революцией немецкой буржуазии. Революция 1649 года казнила английского короля Карла, Великая французская революция гильотинировала Луи Капета и его жену. Немецкая буржуазия поступает иначе:

 
Французу и бритту душевность чужда
По самой сути; но немец всегда
Душевен, – он пребудет душевным
Даже в терроре самом гневном.
От немца, пока на земле он живет,
Их величествам будет почет.
 
 
Карета в шесть упряжей, в коронках,
Кони в черных султанах, в попонках,
Высоко на козлах, с кнутом, в крепдешине,
Плачущий кучер, – так будет в Берлине.
На место казни монарх подвезен
И верноподданно там казнен.
 

В борьбе революции с контрреволюцией побеждает последняя. В 1849 году революционные силы разбиты и разрознены, отдельные неорганизованные восстания подавлены. В глубокой скорби Гейне разражается одним из сильнейших своих стихотворений, носящим хронологическую дату в виде заглавия: «В октябре 1849 года»:

 
Стих шторм, что воздух рвал, свистя.
Вновь стало тихо в каждой щелке;
Народ германский, как дитя,
Рождественской вновь радуется елке.
 

Реакция наступает по всем линиям: «последний форт свободы пал и кровью Венгрия исходит». Но Гейне завидует мадьярам, сраженным в борьбе за национальную независимость:

 
Но в этот раз, свиреп и яр,
Бык заключил союз с Медведем;
Ты пал, – но не тоскуй, мадьяр:
И худший стыд знаком твоим соседям.
 
 
Ты обречен был честно пасть
К ногам животных, все ж могучих,
А мы, мы отданы во власть
Волков, свиней и грязных псов вонючих.
 

«Быки и медведи» прибегли к грубой силе для того, чтобы подавить революцию, и вот:

 
Лай, хрюканье и вой, – едва
Снести победный смрад умею;
Но стой, больной поэт: слова
Тебя волнуют, помолчать – умнее.
 

Однако Гейне не мог молчать. Надрываясь, он неустанно посылал свои отравленные желчью стрелы, он чувствовал себя бойцом за прежнее дело, бойцом непобежденным, с оружием, не вырванным из его рук. В стихотворении «Enfant perdu» он подводит итоги своей боевой деятельности:

 
В борьбе за волю, не смыкая вежды,
Я на посту держался тридцать лет;
Я на победу не имел надежды,
Я знал, что мне не возвратиться, – нет!
 
 
Так я стоял, в руках ружье сжимая,
И если слышал: наглый враг идет -
Я хорошо стрелял, и пуля злая
Впивалася в его тупой живот.
 
 
Порою же могло и то случиться.
Что враг лихой стрелять умел, как я,
Тогда, тогда, – ах, мне ль того стыдиться,-
Зияли раны, кровь текла моя.
 
 
Свободен пост. Покрыли раны тело.
Один упал, – другие, место вам!
Но я – не побежден. Оружье цело!
Все цело, – только сердце пополам.
 

3

Февральская революция 1848 года принесла два удара Гейне.

В опубликованных списках пенсионеров правительства Луи-Филиппа значилось – как уже упоминали выше – имя Гейне. Это дало лишний повод многочисленным врагам поэта обвинять Гейне в продажности и беспринципности. Сам Гейне, отбиваясь от нападок, оправдывался тем, что получение субсидии из тайного фонда министерства Гизо нисколько не влияло на его самостоятельность и являлось лишь «милосердной поддержкой французского правительства одному из политэмигрантов, пострадавшему за свои убеждения».

Второй удар, постигший Гейне в связи с революцией, был крах биржевых бумаг, в которые он вложил свои жалкие сбережения.

Потеря субсидии и сбережений, разумеется, пагубно отразилась на материальном положении поэта именно в тот момент, когда интенсивность его работы сильно пала и когда ему особенно нужны были деньги на лечение и лекарства.

Разоблачение Гейне, как королевского пенсионера, разумеется, не могло не возмутить Маркса. Однако он не хотел огорчить поэта, придавленного болезнью, и великодушно промолчал, когда прикованный к постели Гейне сослался на Маркса, якобы оправдавшего его за этот поступок. В «Ретроспективном объяснении», приложенном ко второй части «Лютеции», Гейне писал: «Я помню, что в то время многие из моих соотечественников, в том числе решительнейший и умнейший между ними, доктор Маркс, пришли ко мне, чтобы высказать свое негодование по поводу клеветнической статьи во «Всеобщей газете» и советовали не отвечать на нее ни одним словом, ибо они сами заявили уже в немецких газетах, что я, конечно, принял эту пенсию только с той целью, чтобы иметь возможность деятельней помогать тем из моих единомышленников, которые беднее меня. То же самое говорили мне как бывший редактор «Новой Рейнской газеты», так и друзья, составлявшие его генеральный штаб; но я поблагодарил за милое участие и уверил этих друзей, что они ошибались, что я очень хорошо могу пользоваться этим пенсионом для самого себя и что на злонамеренную анонимную статью во «Всеобщей газете» мне должно отвечать не через посредство моих друзей, но лично от себя за своей подписью».

Речь идет о нападках на Гейне со стороны «Аугсбургской Всеобщей газеты». Когда были опубликованы списки получавших субсидию, эта газета особенно яростно обрушилась на своего прежнего корреспондента.

Маркс не опроверг в печати заявление Гейне, отнюдь не соответствовавшее истине. Только в письме к Энгельсу, от 17 января 1855 года, Маркс сообщает о том, что у него имеется три тома Гейне и добавляет: «Между прочим, он рассказывает подробно выдумку о том, как я и другие приходили утешать его, когда «Аугсбургская Всеобщая газета» напала на него за получение денег от Луи-Филиппа. Добрый Гейне нарочно забывает, что мое вмешательство в его пользу относится к концу 1843 года и, следовательно, не могло иметь ничего общего с фактами, ставшими известными после Февральской революции 1848 года.

Мучимый нечистой совестью – ведь у старой собаки чудовищная память на всякие такие гадости, – он старается льстить».

История с тайной субсидией хоть и омрачила дружбу Гейне и Маркса, но к разрыву не привела. Когда революция 1848 года снова дала возможность Марксу вернуться в Германию, где он стал во главе «Новой Рейнской газеты», он пригласил Гейне сотрудничать в этом издании. В статьях Маркса, печатавшихся в «Новой Рейнской газете», то-и-дело приводятся выдержки из стихов Гейне, которого Маркс называет «нашим другом». По свидетельству Фрейлиграта Маркс очень интересовался политическими стихами Гейне и даже знал многие из них наизусть.

«Новая Рейнская газета», называвшая себя «органом демократии», по существу не являлась таковым в смысле отстаивания идей левого парламентаризма. Газета, руководимая Марксом и его единомышленниками – Энгельсом, Дронке, Веертом и Вольфами, ставила себе задачей играть руководящую роль в революционном движении. Газета стала выходить с июня 1848 года, когда революционная почва все больше шаталась под ногами. В те дни уже выяснилось, что Франкфуртское национальное собрание оказалось лишь безнадежной говорильней, а буржуазное прусское министерство Кампгаузен-Ганземана «сеяло реакцию в духе крупной буржуазии, чтобы пожать ее в духе феодальной партии», как указывалось в «Новой Рейнской газете».

Маркс и Энгельс не только выступили с беспощадной критикой действий немецкой буржуазии, но и в противовес буржуазным колебамиям выдвинули ясные требования коммунистической партии. Лозунги объявления Германии единой нераздельной республикой, всеобщего избирательного права, конфискации феодальных поместий, национализации всех средств транспорта, всеобщего и бесплатного народного образования и гарантии всем рабочим существования, выдвинутые Коммунистическим комитетом, были опубликованы со следующей мотивировкой: «В интересах германского пролетариата, мелкой буржуазии и крестьянского сословия – со всей энергией способствовать проведению в жизнь указанных выше мероприятий, ибо только посредством их осуществления миллионы людей, которые до сих пор эксплуатировались в Германии небольшим числом лиц и которых постараются и впредь держать в угнетении, сумеют добиться своего права и той власти, которая подобает им как производителям всех богатств».

Таким образом Маркс как и группа других «докторов революции», его единомышленников, выдвинули положительные требования социального переустройства Германии, без которого итог мартовской революции для пролетариата сводился к нулю.

Гейне внимательно читал «Новую Рейнскую газету». Его не покидало двойственное отношение к массовому движению рабочего класса: он боялся господства масс, грозящего, как он думал, свободе личности; но, с другой стороны, он радовался, что «доктора революции» раздавят «тевтонскую контрреволюционную гадину».

Когда 19 мая 1849 года «Новая Рейнская газета» была закрыта и Маркс был выслан из Пруссии, он уехал в Париж. Дружба его с Гейне ничуть не уменьшилась. Маркс навещал Гейне, томившегося в «матрацной могиле», и вел с ним долгие беседы. Однажды Маркс привел к Гейне поэта Георга Веерта, одного из ближайших сотрудников недавно закрытой «Новой Рейнской газеты». Веерт – член союза коммунистов был политическим поэтом, во многом шедшим путями социальной сатиры Гейне. Но тогда как Гейне недоставало твердости в выявлении положительных идеалов, Веерт создавал образцы классовозаостренной политической поэзии. Неудивительно, что Гейне интересовался произведениями своего преемника и высказал желание с ним поближе познакомиться.

В июле 1849 года Маркс оставил Францию вследствие притеснения правительства и уехал в Лондон. Больше они уже не встречались.

Гейне постепенно отходил от интересов, которыми жил Маркс, Энгельс и другие борцы за дело пролетариата.

«Коммунистический манифест», этот замечательный документ – основа великого учения коммунизма, прошел мимо внимания Гейне. Его колебания между верой в историческую роль пролетариата и боязнью прихода коммунизма отразился в двойственных высказываниях о коммунизме, опубликованных в последние годы жизни поэта.

В переписке Маркса и Энгельса мы находим немало сожаления по поводу шаткости позиции Гейне, которого, однако, они не переставали считать «попутчиком» пролетариата и его движения. Сознавая ошибки Гейне, Маркс вместе с тем смотрел на них снисходительно, видя, что противоречия, заложенные в натуре Гейне, обусловливаются тем, что он отразил в своем творчестве идеи мировоззрение своей эпохи, но ни одного из этих мировоззрений он не одолел до конца.

4

Серое, беспросветное время реакции отражается в стихах Гейне, написанных им после революции 1848 года.

Он лежал на широком и низком Ложе, составленном из двенадцати тюфяков, худой как скелет, с закрытыми глазами, с почти совершенно парализованными руками, ставшими прозрачными. Порой по его страдальческому лицу пробегала язвительная, мефистофельская улыбка. «Он продолжал работать умственно, – рассказывает Брандес про этот период его жизни, – казалось, что механическое колесо его ума двигалось без пара, что лампа его продолжала гореть без масла».

Врачи скоро убедились в том, что все средства, применяемые против его страшной болезни, – лишь паллиатив. И они пичкали больного лекарствами, стараясь умерить его страдания. Гейне взялся за медицинские книги, желая изучить свою болезнь. Он иронизировал над собой по этому поводу: «Мои медицинские занятия принесут мне мало пользы. Самое большое, что я приобрел, это возможность читать на небе лекции, что-бы доказать моим слушателям, как дурно лечат врачи на земле размягчение спинного мозга».

Он не переставал шутить над бессилием медицины помочь ему: «Чтобы лечить мои глаза, врачи прикладывают вытяжной пластырь на спину».

Денежные затруднения изводят его. В стихах того времени прорывается ненависть к денежной аристократии, от которой он столько зависел в жизни и от которой продолжал зависеть теперь. Он издевается над своей героиней; графиней Гудель фон-Гудельфетт:

 
Графиня Гудель фон-Гудельфетт,
Тебя уважает за деньги свет!
Но если, бедняга, тебя разорят.
Тебе весь свет покажет зад.