Текст книги "Избранное"

Автор книги: Александр Гитович

«Мы славили дружбу наперекор…»

А. А. Прокофьеву

 
Мы славили дружбу наперекор
Молве. К хитрецам – спиной.
Мы славили дружбу, а не разговор
За столиками в пивной.
 
 
Понятие, выросшее в огне,
Отбросившее золу,
Суровое братство, которого нет
И быть не может в тылу.
 
 
Зачем же поэзии вечный бой
Изволил определить —
В одном окопе да нам с тобой
Махорки не поделить!
 

1934

Старым смоленским друзьям

 
Юность всяким превратностям рада,
Ей бы только менять города:
Кто-то выбрал гранит Ленинграда,
Кто-то стал москвичом навсегда.
 
 
Тридцать лет не бывал я в Смоленске,
Не видал – от греха своего —
Ни садов его в солнечном блеске,
Ни стены знаменитой его;
 
 
И закатов его, и рассветов,
Колыбелей его и могил...
И в Смоленскую школу поэтов
Македонов меня не включил.
 
 
Почему же все чаще и чаще,
От Невы до истоков Днепра,
Наподобие птицы летящей,
Сны уносят меня до утра.
 
 
Окружают меня чудесами
И тревожат всю ночь напролет,
Будто там – на углу под часами —
До сих пор меня девушка ждет,
 
 
Чтобы вместе, знакомой тропою,
Нам добраться до Чертова рва,
Где, укрывшись в овраге от зноя,
Лихорадочно дышит трава,
 
 
Чтобы в небо родное вглядеться,
К роднику ледяному припасть
И вдвоем воскресить наше детство
И доподлинной родины власть.
 

1963

РАЗМЫШЛЯЯ ОБ ИСКУССТВЕ

С чего начинается

 
Если – в самые разные сроки —
Ты ни разу не сдался в бою,
То сойдутся в одно твои строки
И составят поэму твою.
 
 
Пусть теперь, через многие лета,
Ищешь ты отпущенья грехов —
Лебединая песня поэта
Начинается с первых стихов.
 

1963

Караван

 
По ночам, чтоб отдохнуть от зноя,
Трудится – безропотен и строг —
Под широкой лунной белизною
Караван неторопливых строк.
Верен многолетней дисциплине,
Продолжает он ночной поход...
 
 
Где-то – за пределами пустыни —
Лают псы. А караван идет.
 

1964

«Молчанье озлобляет нас. Но ложь…»

 
Молчанье озлобляет нас. Но ложь —
Она, в своем рассчитанном звучаньи,
Давно Поэзию не ставит в грош
И потому – опаснее молчанья.
 
 
Где ж Совнаркома грозная печать
И ленинская подпись под декретом,
Где навсегда запрещено поэтам:
Во-первых – лгать, а во-вторых – молчать?!
 

1964

Двадцать лет спустя

Вадиму Шефнеру

 
Быть может, надеялись где-то,
Что наша работа – пустяк,
Но в таинствах мрака и света
Мы знали, что это не так:
 
 
Ведь было бы попросту глупо —
Как воду носить решетом, —
Чтоб наша бродячая труппа
Играла в театре пустом.
 

1964

Степь

 
Поэт, как время над просторами,
Царит в степи своей голодной;
Тот, кто уходит в глубь Истории,
Уходит в глубь души народной.
 
 
Там, где в пещере люди грезили,
Там – на стене – его начало:
Там молчаливая Поэзия
Свои стихи нарисовала.
 

1964

Другу

Б. М. Лихареву

 
Если, бросив дурные привычки,
Ты в иные поверишь пути —
Мы поедем с тобой в электричке,
Чтобы сказочный терем найти.
 
 
Я заранее ставлю в известность
Человека, такого как ты,
Что приедем мы в дачную местность,
В самый полдень ее духоты.
 
 
Но тотчас же за пыльным вокзалом,
Миновав овощные ларьки,
Мы пройдем к чудесам небывалым,
Но реальным – всему вопреки.
 
 
Видишь издали, в солнечном блеске,
Как в окно устремившийся день
Очертил на сквозной занавеске
Знаменитого профиля тень.
 
 
Нам остались забор и лужайка,
Чтобы все повидать наконец, —
Чтобы вышла седая хозяйка,
Приглашая гостей во дворец.
 
 
Ты забудешь вокзал и киоски,
Ахнув, словно в кино детвора:
Почему на высокой прическе
Не надета корона с утра?
 
 
Все забудешь ты в этом чертоге,
Где сердца превращаются в слух,
Подивясь на волшебные строки —
На ее верноподданных слуг.
 
 
Нет, на старость они непохожи,
Потому что сюда в кабинет
Или Смерть, или Молодость вхожи,
Но для Старости доступа нет.
 
 
Может, песню ты сложишь про это
От своих заседаний вдали, —
Как спокойная гордость поэта
Стала гордостью русской земли.
 

1960

Два стихотворения

Памяти

Евгения Львовича Шварца

 
Когда поэт в беде —
Угнетена Природа
И робок свет восхода
На облачной гряде.
 
 
И к беднякам в оконце,
Повсюду и везде,
Опаздывает солнце —
Когда поэт в беде.
 

 
Ночь бродила в черной полумаске,
С азиатской саблей наголо, —
И тогда нас утешали сказки,
Где Добром одолевают Зло.
 
 
Взрослый день восходит в ясном свете.
И пока не наступила ночь,
Склонны мы забыть про сказки эти,
Что еще сумеют нам помочь.
 

1964

Рассвет

 
Смотри и слушай: не сейчас ли
И звук звучит, и светит свет?
Покамест звезды не погасли,
Готовься встретить день, поэт.
 
 
Вновь будут звезды загораться
И птицы петь в ночной тиши, —
Пойми их труд, чтоб разобраться
В системе вечных декораций
К последним подвигам души.
 
 
И если крылья не повисли
И ты не выдохся в борьбе —
Звук мысли и рисунок мысли
Ты вновь соединишь в себе.
 

1962

Гроза

Монолог

 
«Всю ночь грома мои гремели
И справедливый длился бой —
А ты проспал его в постели,
И мы не встретились с тобой.
 
 
Теперь иная правит сила,
Теперь сияет солнца свет —
Я добровольно уступила
Ему плоды своих побед.
 
 
Лепечут птицы – те, что спали
Иль трепетали до утра,
И голоски их зазвучали,
Как не могли звучать вчера.
 
 
Нет, не пришла к поэтам мудрость:
Гроза и Солнце – мы равны,
Как день и ветер, ночь и утро,
Чередоваться мы должны.
 
 
Зари сияющей предтеча —
Моею начата слезой...»
Гармония противоречий
Приходит только за грозой.
 

Костер

 
Зная прихоти мгновенья,
Мне в костер стихотворенья,
Чтоб огонь его не гас, —
Надо вновь подбросить строчку
Из таких,
Что в одиночку
Отыскал я
И припас.
 
 
Хороши вы,
Строчки эти:
Эту выбрать
Или ту?
Мой костер в тумане светит,
Искры гаснут на лету.
 

1962

Аленушка

 
Позабыть она сегодня вправе
Все, что ей солгало бытие:
Грустную неправду фотографий,
Ханжеское зеркальце свое.
 
 
Лунный вечер оказал ей милость, —
В колдовской воде отражена,
Девушка внезапно убедилась,
Что была русалкою она.
 
 
Так слагали древние народы
Правду сказок, канувших во тьму,
Где живая живопись природы
Учит нас искусству своему.
 

1963

Сосны у озера

 
Вздохнула утомленная земля
Под ветерком в блаженный час заката,
И сосны отдыхают, как солдаты,
Могучими ветвями шевеля.
 
 
А в озере, где рябь смутила воды,
Там отраженья воинов дрожат, —
Как будто рабский страх объял солдат
В меняющемся зеркале природы.
 

1962

Битва

 
Есть мир
Таких понятий и предметов,
 
 
Такого самомненья
Торжество,
 
 
Что только
Племя грозное поэтов
 
 
Быть может в силах
Одолеть его.
 

1961

Вне точного адреса

 
Я никогда не оскорблю работу
Кого-то из числа моих коллег:
В Искусстве нет женитьбы по расчету
И он несчастен – слабый человек.
 
 
Нет, нелегко брести такой дорогой
И продолжать однообразный труд,
Живя с поэзией своей убогой,
Как с нелюбимой женщиной живут.
 

1964

Стихи неизвестных поэтов

 
Неведомых художников холсты,
Внезапно получившие признанье,
Музеи купят в громе суеты,
Чтобы пополнить пышное собранье.
 
 
Но неизвестных стихотворцев труд,
Стихи, рожденные для долгой жизни,
Их ни в какой музей не продадут:
Они давно подарены Отчизне.
 

1961

Эйнштейн

 
«Нам – хлеб за мысль! Да это что – угроз?
Мыслитель должен быть – во все века —
Гранильщиком алмазов, как Спиноза,
Иль сторожем морского маяка.
За это ремесло он будет вправе
Есть хлеб земной и прокормить семью,
И продолжать, не думая о славе,
Бессонный труд – нагую мысль свою.
Та Мысль – Бессмертье, Правота и Свет
Живых людей и формул отвлеченных...»
 
 
Так говорил храбрейший из ученых.
А что Искусство сочинит в ответ?
 

1962

Читая Казимежа Брандыса

 
Мы странное испытываем чувство,
Внезапно обнаружив, что подчас
Бесспорный подвиг братского искусства,
Тревожа мысль, не покоряет нас.
 
 
Как будто наши кровные страданья
Отражены в характере чужом,
Высокомерном даже в покаянье
И в справедливом замысле своем.
 

1963

Читатель поэзии

 
Чудеса да и только – порою
Поражался я им: почему
Восхищается мальчик строкою,
Не совсем еще ясной ему?
 
 
И душа его юная рада,
И полна неожиданных сил,
Словно нынче от старшего брата
Он внезапно письмо получил.
 
 
Но, поездив по белому свету,
Разгадал я сие колдовство:
И любовь, и пристрастье к поэту
Начинаются с веры в него.
 

1963

Событие

 
Стихотворенье —
Отклик на событье!
 
 
Нет, добрый критик мой:
Само оно
 
 
Должно быть фактом
В нашем общежитие
 
 
И праздничным событьем
Быть должно;
 
 
Притом внезапным,
А не календарным,
 
 
Чтоб от всего
От сердца своего,
 
 
Поистине
Тепло и благодарно
 
 
Откликнулся читатель
На него.
 

1963

«Невелик твой ратный подвиг…»

 
Невелик твой ратный подвиг
В ежедневной кутерьме —
По строфе, а то и по две
Сочиняешь ты в уме.
И за это не осудишь —
Запиши, а то забудешь.
Бог один тебе судья.
 
 
Тише едешь – дальше будешь!
Эту мысль усвоил я.
 

1964

Молодость

 
Когда тебе в былом
Не поддавались строфы —
Размолвка с ремеслом
Казалась катастрофой.
 
 
А ведь была она —
Среди сомнений мрачных —
Наивна и смешна,
Как ссора новобрачных.
 

1965

Друзьям-критикам

 
Сколько книг лежат и продаются,
И не продаются, а лежат.
Проповедники и правдолюбцы
Разберутся – кто тут виноват.
 
 
Все обдумают и все докажут,
А пока, над временем скользя,
Видят правду, да не скоро скажут
Наши осторожные друзья.
 

1964

Романтика

 
Какую-то основу из основ
Мы, очевидно, постигаем с детства:
По памяти досталась нам в наследство
Определенная оценка слов.
 
 
Ее младенческую правоту
Любой из нас усвоил не по книгам —
И между генералом и комбригом
Проводим мы особую черту.
 

1966

В горах

 
Мешок заплечный спину мне натер.
Подъем все круче. Тяжко ноют ноги.
Но я лишь там раскину свой шатер,
Где забывают старьте тревоги.
 
 
И не видать конца моей дороги.
Вдали горит пастушеский костер.
Иду на огонек. Пустой простор
Молчит кругом – и не сулит подмоги.
 
 
И для чего мне помышлять о ней?
Уже я слышу, как в душе моей
Звенят слова блаженно и упруго.
 
 
Уже я радуюсь, что путь далек.
А все-таки сверну на огонек,
Где, может быть, на час найду я друга.
 

 
Есть у туристов горные маршруты
Небезопасные. На их пути
Подъемы тяжелы, тропинки круты,
И только храбрый может там пройти.
 
 
Но на вершине снежно-серебристой,
Под ветра улюлюканье и свист,
Ты видишь: все-таки они туристы,
А ты – какой ни есть – но альпинист.
 

1944—1963

Слово

 
Не забывай
На праведном пути
 
 
То, что старик Марк Твен
Сказал когда-то:
 
 
Ты должен
Слово нужное найти,
 
 
А не его
Троюродного брата.
 

1963

«...Теперь, после сотен прочитанных книг…»

 
...Теперь, после сотен прочитанных книг,
Учителю честно сказал ученик:
– Мне мало бессонниц и вдохновений,
Мне мало таланта – мне надобен гений.
 

1961(7)

Пикассо

 
Когда мне было восемнадцать лет
И я увидел мир его полотен —
С тех пор в искусстве я не беззаботен
И душу мне пронзает жесткий свет.
 
 
И я гляжу, как мальчик, вновь и вновь
На этих красок и раздумий пятна —
И половина их мне непонятна,
Как непонятна старая любовь.
 
 
Но и тогда, обрушив на меня
Своих могучих замыслов лавину,
Он разве знал, что я наполовину
Их не пойму до нынешнего дня?
 
 
Так вот, когда одну из половин —
Я это знаю – создал добрый гений,
Каков же будет смысл моих суждений
О той, второй? Что я решу один?
 
 
Нет, я не варвар! Я не посягну
На то, что мне пока еще неясно, —
И если половина мне прекрасна.
Пусть буду я и у второй в плену.
 

 
Не тогда ли в музее – навеки и сразу,
В зимний полдень морозный и синий,
Нас пронзило отцовское мужество красок,
Материнская сдержанность линий.
 
 
Не тогда ль нас твое полотно полонило —
Благодарных за каждую малость:
Мы видали, как вечная женственность мир
Из мужского ребра создавалась.
 
 
Но не думали мы про библейские ребра,
Просто нас – до плиты до могильной —
Научил ты, что сила становится доброй
И что нежность становится сильной.
 

 
Читатель мой! Ты снова обнаружен,
Как истинный ценитель. Мы должны
Пойти вдвоем, взглянуть на «Нищий ужин
На руки мужа и глаза жены.
 
 
И ты поймешь – сын трудового класса,
Что старую клеенку на столе
Сжимают руки самого Пикассо,
Натруженные в страшном ремесле.
 

 
А тот,
Кто в искусстве своем постоянен,
 
 
Кто дерзок в раздумьях
И ереси прочей, —
 
 
Его никогда
Нe боялся крестьянин,
 
 
Его никогда
Не боялся рабочий.
 
 
Боялись его
Короли и вельможи,
 
 
Боялись попы,
Затвердившие святцы.
 
 
И если подумать,
То – господи боже! —
 
 
Его кое-где
И поныне боятся.
 

 
Нет времени, чтоб жить обидой
И обсуждать житье-бытье.
 
 
Вся жизнь его была корридой,
Весь мир – свидетелем ее.
 
 
Честолюбивое изгнанье
Не прерывало вечный бой
Под солнцем трех его Испании
И той – единственной, одной.
 
 
И сквозь слепящее столетье
Он на быка гладит в упор
Никем и никогда на свете
Не побежденный матадор.
 

1961—1968

Западный пейзаж

М. А. К.

 
В разноцветном лесу, в воскресенье,
Молодежь разжигает костер,
И неведомо ей опасенье,
Что безумный художник – хитер.
 
 
Только старость почувствует это,
И уже не обмануты мы
Бурным праздником красок и света
Этим пиром во время чумы.
 

1965

Зимой у Академии художеств

 
Вместивший стыд и срам
Условных зуботычин —
Искусства старый храм
Вполне реалистичен.
 
 
Но не боясь угроз,
На окнах – ради ссоры —
Нарисовал мороз
Абстрактные узоры.
 

1965

К портрету

 
Отчетливо-твердо
Представилось мне:
Такому бы черту
На добром коне
Лететь в бездорожье
Навстречу врагу.
 
 
А проседь похожа
На бурку в пургу.
 

1966

Автопортрет

 
Как эти злые краски хороши:
Там боль и гнев лежат у изголовья,
И проступает – сквозь болезнь души
Улыбка плотоядного здоровья.
 

1965

О переводах

Для чего же лучшие годы

Продал я за чужие слова?

Ах, восточные переводы,

Как болит от вас голова!

А. Тарковский

 
Уж если говорить о переводах,
Которым отдал я немало лет,
То этот труд – как всякий труд – не отдых,
Но я о нем не сожалею, нет!
 
 
Он был моей свободою и волей,
Моею добровольною тюрьмой,
Моим блаженством и моею болью —
Сердечной болью, а не головной.
 
 
Пытаясь современными словами
Перевести восточный старый стих,
Я как бы видел древними глазами
Тревогу современников своих.
 
 
И так я сжился с опытом столетий,
Что, глядя на почтенных стариков,
Невольно думалось: ведь это дети —
Я старше их на столько-то веков!
 

1963

Признание

 
В этом нет ни беды,
Ни секрета:
 
 
Прав мой критик,
Заметив опять,
 
 
Что восточные классики
Где-то
 
 
На меня
Продолжают влиять.
 
 
Дружба с ними,
На общей дороге,
 
 
Укрепляется
День ото дня
 
 
Так, что даже
Отдельные строки
 
 
Занимают они
У меня.
 

1962

Надпись на книге «ЛИРИКА КИТАЙСКИХ КЛАССИКОВ»

Н. И. Конраду

 
Верю я, что оценят потомки
Строки ночью написанных книг, —
Нет, чужая душа не потемки,
Если светится мысли ночник.
 
 
И, подвластные вечному чувству,
Донесутся из мрака времен —
Трепет совести, тщетность искусства
И подавленной гордости стон.
 

1961

ЛИРИКА КИТАЙСКИХ КЛАССИКОВ (1955—1965)

ЦАО ЧЖИ (192—232)

В пятом месяце четвертого года князь удела Бома и князь удела Жэньчэн – мои сводные братья – были вместе со мной на приеме у государя. И князь Жэньчэна скончался в великой столице Лояне. Я возвращался домой с князем Бома, но за нами последовал приказ, догнавший нас, и он гласил, что нам запрещено следовать дальше одной дорогой. Пришел конец совместному пути. Теперь дороги наши разошлись, и даже сама мысль об этом рождает горечь и тревогу. Мы, вероятно, расстаемся навсегда, и, чтобы выразить жгучую боль расставанья, я написал эти стихи.

1

 
Вчера
На императорском приеме
 
 
Нам было худо.
В путь собравшись рано,
 
 
Мы на закате
С мыслями о доме
 
 
Подъехали
К отрогам Шоуяна.
 
 
Тут Ин и Ло
Седые катят волны,
 
 
И нет конца
Их грозному потоку.
 
 
Остановились мы —
Скорбим безмолвно:
 
 
Нелегок путь наш,
Что лежит к востоку.
 
 
И, раня душу,
Долго будет длиться
 
 
Печаль
О каменных дворцах столицы.
 

2

 
О, как мрачна
Великая Долина —
 
 
Здесь редкие деревья
Одиноки,
 
 
Здесь ливни летние
Размыли глину
 
 
И превратили
Ручейки в потоки.
 
 
Чтоб не застрять,
Не потонуть в болотах,
 
 
Нам надо будет
В горы подыматься,
 
 
Где даже кони
На крутых высотах
 
 
Разреженного воздуха
Боятся.
 

3

 
Боятся кони —
Уши их прижаты, —
 
 
Но кони вывезут,
Не в этом дело:
 
 
Скорблю о том я,
Что теряю брата,
 
 
С которым жить всю жизнь
Душа велела.
 
 
Нас выбросили
С отчего порога,
 
 
Но даже это
Показалось мало...
 
 
Кричит сова,
И горную дорогу
 
 
Перебегают
Волки и шакалы.
 
 
От мух все белое
Чернеет скоро,
 
 
Клеветники
Сплели искусно сети.
 
 
Нас разлучат
Великие просторы,
 
 
И я останусь
Одинок на свете.
 

4

 
Вот остаюсь я
С думою о друге —
 
 
Для дум никто
Не изобрел преграды.
 
 
Осенний ветер
Леденит мне руки,
 
 
Трещат в траве
Озябшие цикады.
 
 
Запущен мир,
И только мгла струится,
 
 
И солнце путь свой
Уступает звездам.
 
 
И за день
Утомившиеся птицы
 
 
Торопятся
К своим семейным гнездам
 
 
Бредет овца,
Отставшая от стада,
 
 
И на ходу
Дожевывает пищу,
 
 
И скоро все
Покою будет радо,
 
 
Лишь я далек
От своего жилища.
 

5

 
Вздыхаю я —
откуда ждать известий?
 
 
Нам воля неба
Неблагоприятна:
 
 
Один из тех,
С кем жил и рос я вместе,
 
 
Погиб —
А жизни не вернуть обратно.
 
 
Его душа
Над родиной витает,
 
 
Расставшись с телом,
Что лежит в могиле.
 
 
Пусть человек
Внезапно умирает —
 
 
Душа не хочет,
Чтоб ее забыли.
 
 
Родится
Слабый человек на свете,
 
 
Потом исчезнет,
Как роса на солнце.
 
 
Природа
Не дарует нам бессмертье:
 
 
Как тень и эхо —
Юность не вернется.
 
 
И я не камень,
Не металла слиток, —
 
 
Погибну я
Среди сердечных пыток.
 

6

 
Мне трудно дружбу
Выразить словами...
 
 
Мужчина создан
Не для закоулка:
 
 
Он властвует
Над четырьмя морями,
 
 
И десять тысяч ли
Ему – прогулка.
 
 
Его любовь
Не ложное искусство,
 
 
Что от разлуки
Выглядит усталым.
 
 
Ужели знают
Истинное чувство
 
 
Лишь те, кто спят
Под общим одеялом?
 
 
Мужскую дружбу
И ее объятья
 
 
Могу ль сравнить я
С женскою любовью?
 
 
Ведь если в мире
Расстаются братья —
 
 
То за разлуку платят
Только кровью.
 

7

 
К небесной воле,
Ко всему на свете
 
 
У мудрецов
Является сомненье.
 
 
Сун-цзы как будто бы
Снискал бессмертье,
 
 
Но обманул меня
В своем ученье.
 
 
Ведь даже миг
Приносит перемены —
 
 
Прожить сто лет
Почти никто не может.
 
 
Твой дальний путь
За горных кряжей стены
 
 
Жестокой болью
Сердце мне тревожит.
 
 
Побереги же
Яшмовое тело,
 
 
Живи и здравствуй
До седин почтенных...
 
 
Беру я кисть,
Чтобы она запела
 
 
Словами песен —
Самых сокровенных.
 

 
Поздней осени
Сумрачный срок наступил,
 
 
И деревья простились
С увядшей листвою.
 
 
Утром иней ложится
На яшму перил,
 
 
Рвется ветер
В дворцовые наши покои.
 
 
Ну, а днем
Проливные бушуют дожди,
 
 
Заливные поля
Превратились в болото, —
 
 
И крестьян
Вековечная гложет забота,
 
 
И убийственный голод
Их ждет впереди.
 
 
Богачи
О чужой не горюют нужде, —
 
 
Где такие,
Что нищим помочь пожелают?
 
 
В лисьей шубе
Легко позабыть о беде
 
 
Тех, кто летнее платье
Зимой надевает.
 
 
Вспомнил я о Янь Лине,
Которого нет:
 
 
Он расстался для друга
С мечом драгоценным.
 
 
Ты похож на него —
И всегда неизменным
 
 
Будешь другом моим
До скончания лет.
 

 
Я долго
На Лоян гляжу с холма —
 
 
Там все теперь
И тихо и пустынно.
 
 
Там все дворцы
И бедные дома
 
 
Огнем войны
Превращены в руины.
 
 
И во дворах,
У сломанных оград,
 
 
Так разрослись
Кустарники и травы,
 
 
Как будто
Всё заполонить хотят,
 
 
Уверившись,
Что нет на них управы.
 
 
Да и поля,
Покрытые травой,
 
 
Не вспаханы
На всем своем пространстве.
 
 
Нет, братья не узнают
Край родной,
 
 
Сюда вернувшись
Из далеких странствий.
 
 
Когда-то здесь
Из труб вились дымки
 
 
Над суетою улиц,
Сердцу милых...
 
 
А ныне
Я немею от тоски,
 
 
Которую
И высказать не в силах.
 

ТАО ЦЯНЬ (365—427)

 
Растет в лесу
Спокойная сосна,
 
 
Ей десять лет —
Она еще ребенок,
 
 
И свежесть хвои
Нежно-зелена,
 
 
И стройный ствол
Еще и слаб и тонок,
 
 
Но дух ее
Окреп уже с пеленок:
 
 
Не подведет —
Всё выдержит она.
 

 
Легко я бросал
Города и уезды,
 
 
И бросил бродить,
Промотавшись до нитки.
 
 
Теперь под зеленой сосной
Мое место, —
 
 
Я если хожу,
То не дальше калитки.
 
 
Я бросил
Беспечное непостоянство,
 
 
Я бросил пирушки
И радуюсь детям.
 
 
Но я никогда
Не бросал свое пьянство —
 
 
И мы это с вами
Особо отметим.
 
 
Коль к ночи не выпьешь —
Не будет покоя,
 
 
Не выпьешь с утра —
И подняться не в силах.
 
 
Я бросил бы днем
Свое, пьянство святое,
 
 
Но кровь леденела бы
В старческих жилах.
 
 
Ну, брошу —
И радости больше не будет,
 
 
А будет ли, в сущности,
Выгода в этом?
 
 
А вот когда вечность
Мне годы присудят,
 
 
А птицы поздравят
С последним рассветом —
 
 
Тогда, равнодушно
И трезво, поверьте,
 
 
Я с плеч своих скину
Житейскую ношу
 
 
И с ясной душою
В обители смерти,
 
 
Быть может, действительно
Пьянствовать брошу.
 

1

 
Десять тысяч существ —
Всем пристанище в жизни дано
 
 
Лишь печальному облаку
Нету на свете опоры:
 
 
В темноте поднебесья
Плывет и растает оно,
 
 
Не увидев ни разу
Залитые солнцем просторы.
 
 
Благодатные зори
Ночной разгоняют туман,
 
 
Обгоняя друг друга,
Несутся лукавые птицы.
 
 
Только я не спешу:
Мне давно опротивел обман —
 
 
И к лачуге своей
Я по-прежнему рад возвратиться.
 
 
Я проверил себя
И остался на прежнем пути —
 
 
Не боюсь, что от голода
Тело мое пострадало б:
 
 
Нету старого друга,
И нового мне не найти,
 
 
И совсем ни к чему
Униженье упреков и жалоб.
 

2

 
Холод ранней зимы
Увенчал окончание года,
 
 
Я лежу на веранде,
В худой завернувшись халат.
 
 
Даже в южном саду
Ничего не жалеет природа,
 
 
Обнаженные ветви
Украсили северный сад.
 
 
Наклоняю кувшин —
В нем ни капли вина не осталось,
 
 
Погляжу на очаг —
И над ним не синеет дымок.
 
 
То ли стало темно,
То ли просто склонила усталость,
 
 
Но стихов и преданий
Читать я сегодня не смог.
 
 
Голод мне не грозит еще —
Гневному взгляду и слову, —
 
 
Не нуждаюсь я в пище,
Как праведник в княжестве Чэнь,
 
 
Вспомню нищих ученых —
Их мудрого духа основу,
 
 
И себя успокою я
В этот безрадостный день.
 

3

 
Старый Жун подпоясывал
Жалкой веревкой халат,
 
 
Но на лютне бренчал,
Хоть уж было ему девяносто.
 
 
В рваной обуви ветхой
Из дырок одних и заплат,
 
 
Юань Сянь распевал свои песни
Беспечн и просто.
 
 
От «Двойного цветения»
Сколько воды утекло!
 
 
Сколько мудрых ученых
С тех пор в нищете прозябали!
 
 
Лебеду в их похлебке
Мы даже представим едва ли.
 
 
И лохмотья одежд их
Представить сейчас тяжело.
 
 
Я-то знаю, что значит
Богатый халат на меху,
 
 
Но почти что всегда
Он путями нечестными добыт.
 
 
Цзы умел рассуждать,
Но витал где-то там – наверху,
 
 
И меня бы не понял,—
Тут надобен собственный опыт.
 

4

 
Благородный Цань Лоу,
Не зная тревог и печали,
 
 
В независимой бедности
И в неизвестности жил.
 
 
Ни посты и ни почести
В мире его не прельщали,
 
 
И, дары отвергая,
Бессмертие он заслужил.
 
 
И когда на рассвете
Окончился жизненный путь,
 
 
Даже рваной одежды
Ему не хватило на саван.
 
 
До вершин нищеты он возвысился —
Мудр был и прав он,
 
 
Только Дао он знал —
Остальное же так, как-нибудь...
 
 
Сто веков отошли
С той поры, как из жизни ушел он,
 
 
И такого, как он,
Мы, быть может, не встретим опять.
 
 
Все живое жалел он,
Добра и сочувствия полон,
 
 
До последнего вздоха...
Что можно еще пожелать?
 

5

 
Юань Аню, бывало,
Метель заметала жилье —
 
 
Он сидел взаперти,
Но не звал на подмогу соседей.
 
 
Юань Цзы, увидав,
Как народ беззащитен и беден,
 
 
Проклял царскую службу
И тотчас же бросил ее.
 
 
Жили оба они
Не желая нужду побороть,
 
 
Сено было их ложем,
И пищей служили коренья.
 
 
Кто же силы им дал на земле
Для такого смиренья,
 
 
Чтобы дух возвышался,
Презрев неразумную плоть?
 
 
Стойкость бедности – вечно —
Сражается с жаждой богатства,
 
 
И когда добродетель
В таком побеждает бою
 
 
Человек обретает
Высокую славу свою,
 
 
Ту, что будет сиять
На просторах всего государства.
 

6

 
Безмятежный Чжун-вэй
Нищету и покой предпочел —
 
 
У соломенной хижины
Выросли сорные травы.
 
 
Никогда никому
Ни одной он строфы не прочел,
 
 
А ведь были б стихи его
Гордостью Ханьской державы.
 
 
И никто в Поднебесной
И ведать не ведал о нем,
 
 
И никто не ходил к нему,
Кроме седого Лю Гуна.
 
 
Почему же поэт
В одиночестве скрылся своем?
 
 
Почему в одиночестве
Пели волшебные струны?
 
 
Но святые стихи
Он за совесть писал – не за страх,
 
 
Независим и горд,
Даже мысль о карьере развея.
 
 
Может быть, ничего я
Не смыслю в житейских делах.
 
 
Но хотел бы последовать
В жизни—примеру Чжуи-вэя.