Текст книги "Избранное"

Автор книги: Александр Гитович

 
Все то, что раньше с нами было,
Не существует. И теперь
Само грядущее открыло
Нам предназначенную дверь.
 
 
Войдем ли мы в нее как люди,
Борцы, любовники, друзья?
Ужели в жизни, той, что будет,
За счастье биться нам нельзя?
 

 
Знала бы – разбилась в доску
И взяла, сейчас, вблизи,
Нашу нищенскую роскошь —
Ленинградское такси.
 
 
И, собрав святые силы,
Позабыв про все дела, —
Может быть, похоронила,
А быть может, и спасла.
 

 
Я еще иногда залюбуюсь тобой,
Как чужою невестой – чужою судьбой.
Где оно – обручальное наше кольцо?
Где – чужое – навеки родное лицо?
 

 
За то, что я счастья тебе не принес,
Желавший его до болезни, до слез,
Мы, может быть, выпьем с тобою вдвоем,
И люди нам скажут: напрасно мы пьем.
 

 
Когда мы устроим наш царственный пир,
При блеске придуманных звезд,
Стакан подыму я, реальный как мир,
И короток будет мой тост...
 

 
Но мы решили: будь что будет,
И, вопреки молве худой,
Пусть победителей не судят
И жизнь не будет им судьей.
 

 
И полночь, и звезды, и дверь – на засов.
И милые губы прильнут...
Я выдумал это за двадцать часов,
За тысячу двести минут.
 

 
На печальном своем изголовье
Ты глаза потихоньку открой.
Называется это любовью,
А не жалкой любовной игрой.
 
 
Называется это судьбою,
Где далекая даль впереди.
Ты почувствуй – я рядом с тобою,
Головой у тебя на груди.
 

 
Обещанья, потери, попреки —
А чего же мне лучшего ждать?
Жизнь свои преподносит уроки,
И все это еще благодать.
 
 
Далеко ли до смерти? Не знаю,
Не пророк я в домашнем аду —
Не тоскую по лучшему краю,
Но чего-то хорошего жду.
 

 
Весна, о которой скворцы голосят,
Ее я встречал не одну – пятьдесят.
 
 
Так что же мне делать с последней весной,
Когда тебя нет и не будет со мной?
 

1958

Болезнь (Пять стихотворений)

 
Что-то было, что-то будет —
Бог когда-нибудь рассудит,
А пока что день да ночь —
 
 
Все бессмысленней, все хуже.
Сердце вымерзло от стужи,
И дровами не помочь.
 

 
Куда мне, деревенщине,
До городских услуг, —
 
 
Но где ж такая женщина,
Чтоб почитала вслух,
 
 
Чтоб прочитала сказочку,
Веселую до слез,
 
 
А я ей – без указочки —
Все б рассказал всерьез.
 

 
Вот она – дорога торная,
Вот она – твоя расплата:
Не помогут ни снотворное,
Ни больничная палата.
 
 
Все равно душа измаяна,
И живет она во мраке,
Как собака без хозяина
И хозяин без собаки.
 

 
Хоть не один лежишь без сна —
Другие тоже вроде,
А на миру и смерть красна,
Как говорят в народе.
 
 
А там, где был здоровых суд,
Там – по своей природе —
Стакан воды не поднесут,
Как говорят в народе.
 

А. Т. Чивилихину

 
Не потому, что опустились руки,
А вышло так, что в горестной разлуке
Я не довел работу до конца.
 
 
Мой старый друг! Я вспомнил на мгновенье
Зловещее твое стихотворенье:
«Когда ожесточаются сердца».
 

1962

Глава, не вошедшая в поэму «ГОРОД В ГОРАХ»

 
Как далеко до Азии.
Деревья
Всю ночь бушуют на снегу седом.
В Елизаветине,
В глухой деревне,
Литфонд мне приготовил стол и дом.
Наполнил лампы светлым керосином,
И, наконец,
Желая мне добра,
Хотел, чтоб я писал пером гусиным,
Но я не отдал вечного пера.
 
 
Вы знаете —
Само понятие «вечный»
Приятно для поэта.
Что-то в нем
Горит в годах эпохи быстротечной
Честолюбивых замыслов огнем.
И вот теперь мы не в своей тарелке,
Когда природа шепчет нам хитро:
– Нехорошо, чтоб вечные безделки
Писало вечное твое перо.
Прислушайся, усилий не жалея,
К зеленому изделию «Прометея»,
Оно скрипит тебе в тиши ночной:
«Уж если ты вооружился мной,
Раскинь мозгами, милый человек,
Пиши надолго – если не навек».
 
 
Как хорошо болтать на эту тему,
Когда заря зажгла свои огни.
А севшему впервые за поэму
Не избежать излишней болтовни.
Что ж, болтовней залечиваешь раны.
Я не имел – в коротеньких стихах —
Возможности поговорить пространно
И о своих
И о чужих грехах.
А тут валяй, дружище, днем и ночью
Не упускай возможности такой.
И водит дьявол болтовни, как хочет,
Поэта неуверенной рукой.
 
 
Но меру знай:
Смиряй свои мечты,
А то совсем заговоришься ты
И сможешь уподобиться поэту,
Который тем обрадовал планету,
Что, чудною невинностью влеком,
Любимую свою назвал «дубком».
 
 
Да это что!
Я знаю поименно
Тех, поднятых случайною волной,
Братишек, окружающих знамена
Еще доходной лирики блатной,
Явившихся незваными гостями
В военный лагерь,
Приглашая нас
Сменить ремень на поясок с кистями,
Винтовку бросить – и пуститься в пляс.
 
 
Мы помним их,
Когда у самовара
Затренькает зловещая гитара
Или жаргон бесстыдно воровской...
Нет, братцы, нет.
Уж лучше Луговской.
 
 
А лучше – мне подумалось —
Движенье
Той молодежи, рвущейся вперед,
Что не продаст республику в сраженье
Не хнычет в жизни
И в стихах не врет.
Мир хорошо, по-моему, устроен.
Я – за него.
И я веду к тому,
Что вот уже – не двое и не трое
Теперь любезны сердцу моему.
Вы скажете —
Январскою тоскою
Полемика пустая рождена,
И автора коснулась седина,
И он смешон с наивностью такою,
Короче —
Груз ему не по плечам,
И, на обратной стороне медали,
Заметно всем, что это нервы сдали,
Что душу тратит он по мелочам.
И многое еще у вас найдется,
Чтобы совсем унизить стихотворца.
Друзья мои!
Вас хлебом не корми,
А дай поиздеваться над людьми.
 
 
Но тут шалишь.
Тут даже не минута
Случайной слабости.
Тут сам с собой
Поговорил поэт довольно круто,
Но он – живой.
И он не бьет отбой.
Табак дымит – и трубка разгорелась,
Свет ремесла идет ко мне опять,
И эту наступающую зрелость
Мне тяжелей, чем молодость, отдать
В пустынный клуб редакций и журналов.
……………………
Да и к тому же просто надоело
Выслушивать советы —
Каждый рад
Учить других,
А разобраться делом,
Так врач больного хуже во сто крат.
 
 
Другое дело —
С дружеских позиций
Мне указать на промах боевой,—
Что неразумно столько провозиться
Над бестолковой этою главой,
Узнать ночной бессонницы соседство
И увидать к утру, часам к шести,
Что это не глава,
А просто средство,
Чтоб хоть немного душу отвести.
 

1938

Из драматической поэмы «ЛЕРМОНТОВ»

...Я имел случай убедиться, что первая страсть Мишеля не исчезла. Мы играли в шахматы. Человек подал письмо, Мишель начал его читать, но вдруг изменился в лице и побледнел. Я испугался и хотел спросить, что такое? Но он, подавая мне письмо, сказал: «Вот новость – прочти», – и вышел из комнаты. Это было известие о предстоящем замужестве Лопухиной.

А.П. Шан-Гирей

Лермонтов один у себя, на Садовой. Он сидит за столом, гусарский мундир висит на спинке кресел. Рубашка, в которой он остался, бела ослепительно. На столе бутылки, много бутылок. И слышится, чудится Лермонтову спор двух голосов, от которых ему никак не избавиться.

Лермонтов

Ладно, если мне уж вас не унять, то хоть говорите по порядку.

Первый голос

 
Не торопись. Ты будешь стар и сгорблен,
Но, вспоминая прожитые дни,
Не оскорби ее в минуты скорби,
За тень измены женской не кляни.
Пусть в этой, мертвой для тебя, столице
Останется живое существо,
Кому ты сможешь верить и молиться,
Кем любоваться и простить кого.
Ты говорил: «Мы все сгнием и сгинем,
И, празднуя короткий век земной,
Я не богам молился, а богиням», —
Неправда. Ты молился ей одной.
Она влекла пути иные мерить
И в тайны-тайных дверь приотворить.
О, не монах – мятежник должен верить
Не Авель – Каин с небом говорить!
И эти годы странствий и разлуки,
Пока ты шел за роковой рубеж,
Она к тебе протягивала руки,
Благословив на подвиг и мятеж.
 

Второй голос

 
Ложь вкрадчива, но истина упряма.
Открой глаза, уверься, и покинь
Мир, где давно бордель на месте храма
В бордель пристроили твоих богинь,
Всех до единой. И они отлично
Там прижились. И платят им сполна,
Наличными. Валюта безразлична:
Чины и деньги, власть и ордена
И просто мускулы. И даже вирши
Твоих приятелей – всё в ход идет,
Всё предлагают на любовной бирже
И всё годится. Лишь любовь не в счет.
Лишь горестное сердце человека,
Лишь потрясенная его душа
На рынках девятнадцатого века
Давным-давно не стоят ни гроша.
Я – разум твой. Нельзя одновременно
Обманом жить и правдою. Скажи,
Чем любоваться – низостью измены?
Чему поверить – слабости и лжи?
Пока ты жив – мне пировать с тобою.
И ты утешься. Ты молчи и пей.
За мелкий дождь над мелкою судьбою,
За бурю над могилою твоей.
 

Лермонтов

Хорошо, я подумаю. А теперь идите оба к черту, а я пойду спать. Утро вечера мудренее.

1945—1962

Упрек

 
Был я молод и грешен,
Но рассудок сберег —
 
 
Оттого неизбежен
Этот грустный упрек.
 
 
Он упрям и взаимен,
Он не стар и не нов,
 
 
Он – как праведник Пимен
И Борис Годунов.
 
 
Полон вечной печали,
Он не всем по плечу:
 
 
То, что мне не прощали,
То и я не прощу.
 
 
Он почти неизменен
До конца своего,
 
 
Он вполне современен —
Даже больше того.
 

1962

«К опасным приближаясь берегам…»

 
К опасным приближаясь берегам,
Два голоса, во мраке, над камнями.
Один: живешь и ссоришься с друзьями
Другой: умри, понравишься врагам.
 

1939

«Когда придет Печаль с Отчаяньем в союзе…»

 
Когда придет Печаль с Отчаяньем в союзе,
Ты, может быть, запомнишь навсегда,
Освободясь от маленьких иллюзий,
Судьбу большого – малого труда.
 

1958 (?)

Памяти Н.В. Пинегина

 
На Севере, на станции Оленьей,
Меня настигло горе. Падал снег.
А был со мной один – на удивленье
Простой и настоящий человек.
 
 
И с ним – почти шестидесятилетним —
Вдвоем мы вышли в тундру. У костра
Он мне сказал: «Тут будет незаметней
Все то, что нас тревожило вчера».
 
 
Я не хочу, чтоб жизнь была легка мне.
Но память так твердит об этом дне:
Мне помогали мхи, деревья, камни...
Ужели люди не помогут мне?
 

1941

Однополчанам

 
В тайниках души, в тревожных недрах,
Сознаюсь: порой неясно мне —
С кем пирую? Кто мой друг, кто недруг
Так однажды ночью на войне,
Среди сосен низких и горбатых,
Подходили к нам из-за пурги
Люди в маскировочных халатах:
Не поймешь – друзья или враги.
 

1966

Воспоминания

 
Немного ближе иль немного дальше,
Побольше иль поменьше было фальши,
 
 
Не все ль равно, кто длань свою простер
Московский или питерский актер?
 
 
Их освещала рампа мне когда-то,
А ныне разум моего заката
 
 
Проник сквозь грим – и я теперь смотрю,
Смеясь и плача, на свою зарю.
 

1961

Чтобы вовремя...

 
Знаете забавные занятья —
Нарядить кого-нибудь шутом,
 
 
А потом встречать его по платью
В нашем странном веке золотом.
 
 
Сколько надо разума и силы,
Чтобы вовремя уйти во тьму.
 
 
Человека в раннюю могилу
Провожают все же по уму.
 

1959

«Давным-давно, не знаю почему…»

Н. А. Заболоцкому

 
Давным-давно, не знаю почему,
Я потерял товарища. И эти
Мгновенья камнем канули во тьму;
Я многое с тех пор забыл на свете.
 
 
Я только помню, что не пил вино,
Не думал о судьбе, о смертном ложе.
И было это все давным-давно:
На целый год я был тогда моложе.
 

1939

«Пусть этой муке кто-то знает меру…»

 
Пусть этой муке кто-то знает меру —
Мы знаем лишь ее страшнейший миг,
Когда в ночи, как жизнь, теряет веру
Влюбленный в эту веру ученик.
 

1939 (?)

«Может надо, пословице веря…»

А. В. Македонову

 
Может надо, пословице веря,
Нам учесть этот странный пример —
Как твоей помогали карьере
Те, кто слали тебя на карьер?
 
 
Там, где некуда больше податься,
Среди стужи, сводившей с ума,
Матерьял для твоих диссертаций
Поставляла природа сама.
 
 
Был твой путь неподкупен и долог,
И поэтому – веку подстать —
Лучше всех научился геолог
О поэзии нашей писать.
 

1962

«Ночью лоб мой весь в огне…»

 
Ночью лоб мой весь в огне
И с трудом смежил я веки:
Как бы в судорожном сне
Ангелом сражен навеки.
 
 
Грустно светится душа
Ласковой лучиной ночи,
Еле в сумраке дыша, —
Но несчастье не пророча.
 

1963 (?)

Сон

 
Мне снилось, что ты разлюбила меня,
Что я побежден среди белого дня.
Но странная боль не позволила мне
Оружие взять, как я брал на войне,
 
 
Где все понимали, что я не могу —
Пусть раненым – сдаться на милость врагу
И вот я томлюсь без тебя и друзей
В плену у смертельной печали моей.
 

1958

Природа и люди (Из «Поэмы прощаний»)

 
Нам не выбор, а жребий был дан,
И в предчувствии жребия злого
Берегли мы и холили слово,
Чтобы зря нам не кануть в туман.
 
 
Сколько раз я прощался с тобой
На переднем краю ожиданья —
Бой, в котором я был, – это бой,
Где оправдано право прощанья.
 
 
А теперь – не война, не тюрьма,
Похоронят меня домочадцы,
Потому что природа сама,
А не люди – велит попрощаться.
 

1962

Проверка дружбы

А. В. Македонову

 
В те годы войн,
А то и худших бедствий,
 
 
Когда на разум
Посягала тьма,
 
 
Мы не нуждались
В постороннем средстве,
 
 
И дружбу
Проверяла жизнь сама.
 
 
Так проверяла,
На ходу и с ходу,
 
 
Что нам была
На праведном пути
 
 
Неделя дружбы —
Равносильна году,
 
 
А то и трем,
А то и десяти.
 
 
Такой с другими,
Может, и не будет:
 
 
Не то чтоб
Потерял я интерес.
 
 
Не то чтоб
В мире хуже стали люди,
 
 
А потому,
Что времени в обрез.
 
 
Той дружбы смысл,
Как высшая награда —
 
 
Со всей страной
Связующая нить,—
 
 
Гласит:
«Медовых месяцев не надо.
 
 
Меня лишь годы
Могут утвердить».
 

1961

Возвращение

 
Ты сделал первый, трудный шаг
Судьбой влекомый,
Ты попрощался – скажем так
С одной знакомой.
 
 
Неплохо было вам вдвоем,
И в знак доверья —
Тебе вручили веру в дом
И ключ от двери.
 
 
Перенеся лихой содом
И все потери,
Ты возвратился в старый дом
С ключом от двери.
 
 
Дышали тополи в окно
Ночной истомой,
Но ей уж было все равно —
Твоей знакомой.
 

1966

«Кому повем печаль мою …»

 
Кому повем
Печаль мою:
 
 
Судьбу поэм
Случайную.
 
 
Не будет больше
Всех утех —
 
 
Ни этих
И ни тех.
 

1962

Завещание

 
На чем я поставлю святую печать —
Чем буду гордиться и что завещать?
 
 
Чем будут хвалиться – другим не чета
Богатство мое и моя нищета?
 
 
Быть может, я старых друзей не берег
Быть может, мне это поставят в упрек
 
 
А может быть, то, что, надежды губя,
По мягкосердечью губил я себя?
 
 
Ни то ни другое и молвить нельзя —
Молчат, словно камни, враги и друзья
 
 
И только во сне померещится вдруг:
Себе самому-то – я враг или друг?
 

ЗИМНИЕ ПОСЛАНИЯ ДРУЗЬЯМ

Стихи о первом заморозке

 
Пышность – невынослива: она
Заморозка легкого боится,
Зябнет, как тропическая птица,
В нездоровый сон погружена.
 
 
Утреннее солнышко встречать
Все цветы торопятся в долине,
А в саду – на каждом георгине
Увяданья черная печать.
 

1964

Зимнее утро

 
Ну и декабрь! Тепло, и снега нет,
И воздух чист, – он будто с мылом вымыт.
Неужто вправду изменился климат,
Как утверждает старый мой сосед?
 
 
Нет, добрый друг!
Так и меня во тьме —
В душе моей,
В моей глухой зиме —
Весенняя надежда навестила.
 
 
Прошла неделя,
Поглядел в окно,
А там все так,
Как быть зимой должно:
Метет метель жестоко и уныло.
 

1962

Зимняя ночь

Что ж, камин затоплю, буду пить,

Хорошо бы собаку купить...

И. А. Бунин

 
Отложу
Раскрытую тетрадку,
 
 
С полки
Томик Бунина сниму —
 
 
Видно,
Было и ему несладко
 
 
Зимовать в деревне
Одному.
 
 
Я и сам бы
Этой ночью вьюжной
 
 
Выпил малость,
Сидя у огня, —
 
 
А собаку
Покупать не нужно:
 
 
Слава богу,
Две их у меня.
 

1962

Зимняя прогулка

 
Кто на снегу таинственные знаки
Оставил здесь и так запутал их,
Что мудрые глаза твоей собаки
С недоумением глядят на них?
 
 
Но хоть сама жар-птица тут, быть может,
Прошла на лапках утренней порой, —
Нас никакие тайны не тревожат.
И час заката—он не за горой.
 

1964

Кошка

 
С тех пор как поселились мы на даче,
Я стала больше презирать людей —
Их жалкие успехи и удачи,
Бессмысленность занятий и затей.
 
 
Нет, оправданий я не нахожу
Для истеричных возгласов хозяйки,
Что старый гриб нашла в конце лужайки,
Который я брезгливо обхожу.
 
 
Но трижды мне противен грубый гам,
Когда мужчины едут на охоту, —
Я непричастна к этому походу,
И козырей своих я им не дам.
 
 
Как, в сущности, бессилен человек:
Ему нужны и ружья, и собаки,
Но то, что ясно вижу я во мраке,
Им даже днем не различить вовек.
 
 
Какая пошлость в этом всем видна!
Как суматоха эта неразумна!
А я иду стыдливо и бесшумно,
И мне чужая помощь не нужна.
 
 
Моей охоты не увидит свет,
В ней грация сопутствует величью —
И трепетно томится тельце птичье
В таких зубах, которым равных нет.
 
 
Я только тем обижена судьбой,
Несправедливостью земного мира,
Что ростом не сравниться мне с тобой,
Далекая сестра моя, Багира!
 
 
О, ты поймешь любовь среди цветов,
Когда в ночи мой пламенный любовник,
Одним прыжком перемахнув шиповник
Идет ко мне, прекрасен и суров.
 

 
Я здесь, наверное, сошла б с ума,
Когда бы вскоре не родились дети,
И ради них, забыв про все на свете,
Теперь не узнаю себя сама.
 
 
Я вновь мурлычу, скромная на вид,
Я льщу хозяйке, вопреки природе;
И разум – тот, что раньше звал к свободе
Приспособляться в городе велит.
 

1961

Январь

 
Пусть кому-то несносен
Этот сонный покой —
Только тени от сосен
На дорожке пустой;
 
 
Только – ныне и присно
С наступлением дня
Две синицы корыстно
Навещают меня.
 

1966

Отрывок

Б. Ф. Семенову

 
Сумрак – в дружбе с тишиною,
Ель – с березой, дуб – с сосною...
Милый край, в снегу волшебном,
Еле спорит с тьмой ночною,
Но незримо виден мною,
Озаренный, как луною,
Высшим зрением душевным.
 

1962

Дятел

 
За окном
Кипит работа, —
 
 
Здравствуй, дятел,
Старый друг!
 
 
Нездоровится мне
Что-то,
 
 
Дело валится
Из рук.
 
 
Вот бы мне
С такой любовью
 
 
Ладить
С жизнью трудовой,
 
 
Вот бы мне
Твое здоровье,
 
 
Золотой
Характер твой!
 

1963

«Пока ты трезв, пока ты болен…»

Ты поздно встал.

Тютчев

 
Пока ты трезв, пока ты болен,
Пока ты не сошел с ума,
Поговорит с тобой на воле
Природа вечная сама:
 
 
«Не то чтоб ты трудом усердным
Мог что-то в мире покорить,
А просто в городе бессмертном
Мне не с кем больше говорить».
 

1962

Богатство

 
Кто-то любит город, кто-то – горы,
Кто-то – шум, а кто-то тишину,
Тихий лес, или степей просторы,
Или моря синюю волну.
 
 
Я люблю – не ввязываясь в споры
Гром пирушки в полуночный час,
И леса, и города, и горы:
Я, друзья мои, богаче вас.
 

1962

Подражание древним

 
Если ты пьешь один —
Плохо ты будешь пьян:
 
 
Где же твои друзья,
Старый мой друг и брат?
 
 
Нет одиноких людей
И одиноких стран,
 
 
Если сами они
Этого не хотят.
 

1964

«Каменный век или атомный век?..»

К. А. Демину

 
Каменный век или атомный век?
Или и то и другое?
 
 
Милый ты мой, золотой человек,
Друг мой, – нас все-таки двое.
 
 
Если бы нам улыбнулась судьба,
Мы б не тянули с ответом.
 
 
Искренность – это и мысль, и борьба,
Нам ли не помнить об этом?
 

1963

«Все делил ты…»

М. А. Светлову

 
Все делил ты
С добрыми друзьями,
 
 
С ними вместе
Был и пьян и сыт,
 
 
Только горе —
По твоей программе —
 
 
Одному тебе
Принадлежит.
 

1964

Три стихотворения

 
Который год
У моего окна
 
 
С березой
Обнимается сосна,
 
 
Не замечая
Ничего вокруг,
 
 
Как мы с тобою,
Мой беспечный друг.
 

 
Солнечный луч
На мгновенье зажег
 
 
Выпавший с вечера
Тихий снежок.
 
 
Тот, на котором,
По воле твоей,
 
 
Нету следов
У калитки моей.
 

 
Любящим
Хотел бы пожелать я
 
 
В радости,
В разлуке или горе
 
 
Вечно помнить
Первое объятье,
 
 
Забывая
О последней ссоре.
 

1958

Память

 
Там, где Рыбинск и Волга,
Там почудилось мне,
Что уснул я надолго
На родной стороне.
 
 
И на ветхом погосте,
Неотесан и груб,
Греет старые кости
Деревянный тулуп.
 

1965

Любуюсь зимним пейзажем и думаю о Викторе Петрове

 
Лежит снежок на кровлях,
И в инее столбы,
И, словно иероглиф,
Дым вьется из трубы.
 
 
Сравненье пустяково,
Но на моем пути
Для Виктора Петрова
Локальней не найти!
 

1950

У окна

 
Гляжу: на поляне, где пыль снеговая, —
Береза прямая, береза кривая.
И обе прекрасны. Но, боже ты мой,
Дай жизнь мне окончить березой прямой.
 

1958

«Я верю – и в этом моя вина…»

 
Я верю – и в этом моя вина, —
Что сбудутся наши сны,
Что нас хорошо научила война,
Как жить – после войны:
 
 
Я стараюсь спать восемь часов,
Хотя не сплю до утра,
И калитка не заперта на засов,
И собака моя – добра.
 

1965

Ташкент, Искандеру Абдуррахмановичу Хамраеву – кинорежиссеру

 
О Искандер, Абдуррахмана сын,
Куда тебя нелегкая умчала?
Еще не дожил ты до тех седин,
Когда мечтают все начать сначала.
 
 
Ты, юный друг, ходил под стол пешком,
Не сознавая своего таланта,
Покамест я равнину Самарканда
Изъездил всю на лошади верхом.
 
 
Ты, не слыхавший в жизни никогда
Ни свиста пуль, ни грохота орудий,
А ныне – в небе многих киностудий
Внезапно засиявшая звезда.
 
 
Поймешь ли моего призыва суть:
Она не в том, чтоб после слов привета,
Налив вина, всучить тебе либретто
С невиннейшею просьбой: протолкнуть.
 
 
Нет! Потому тебя я видеть рад,
Что по контрасту, мой холеный отрок,
Я вспомню Среднеазиатский округ
Таким, как был он тридцать лет назад.
 
 
Я вспомню ледяные склоны сор
И знойные барханы Каракумов,
Где мудрый Федин и хитрец Мелькумов
Бойцов учили подчинять простор.
 
 
И переулки старого Ташкента,
И дымную ночную чайхану,
И – что сейчас звучит уже легендой —
Застенчивую девушку одну.
 
 
Явись!
И ты получишь в должный срок
Немного водки и немного плова.
Поскольку в этом смысле в Комарово
Сосуществуют Запад и Восток.
 
 
Когда, поев, изволишь ты прилечь,
Склоняясь телом томным и усталым.
То мне на миг покажется сандалом
Электронагревательная печь.
 
 
...Мороз крепчает, слабого губя.
Но ты силен! Явись из дальней дали!
Врагов твои герои побеждали,
Ты – ради дружбы —
Победишь себя!
 

1962

Александру Прокофьеву

1

 
За окнами сразу идет во тьму
Спокойнейшая Нева.
Хозяин сидит,
И плывет в дыму
Тяжелая голова.
 
 
Перо в руках
И «сафо» в зубах
Одинаково горячи.
И дымит табак,
И сидит байбак
В кресле, как на печи.
 
 
Учтя домашних туфель нрав,
Блаженствуют пока,
Лукавым лаком просияв,
Калоши байбака.
 
 
Заходит месяц пухленький,
Рассвет восходит тоненький;
Умнейший кот республики
Лежит на подоконнике.
 
 
Пора кончать.
И спать пора.
И катятся едва
Из-под весомого пера
Отменные слова.
 
 
Нажмите, хозяин,
Побейте беду,—
С поэзией – дело табак...
И вот надевает шинель на ходу
И маузер взводит байбак.
 
 
И следом за Вами, куда ни пойдешь,
Военные трубы похода,
И следом за мною пошла молодежь
Ребята девятого года.
 
 
Игра по-хорошему стоила свеч:
Шеренга врагов поредела...
И это действительно верная вещь,
Воистину кровное дело!
 

2

 
Снова утро заморосило,
За Невой залегла заря.
Сентября золотая сила
Осыпается просто зря.
 
 
Против этой поры соседства,
Против осени – боже мой! —
Есть одно неплохое средство,
Называемое зимой.
 
 
За ночь снег заметет поляны,
Нерушимую тишь песка...
Так, негаданно и нежданно,
Смерть появится у виска.
 
 
Может, где-нибудь под Казанью
Подойдет она, леденя
Высшей мерою наказанья —
Дружбой, отнятой у меня.
 
 
Покушались – и то не порвана.
Мы ее понимали так:
Если дружба, то, значит, поровну
Бой, победу, беду, табак.
 
 
Мы шагали не в одиночку,
Мы – в тяжелой жаре ночей
Через жесткую оболочку
Проникавшие в суть вещей.
 
 
Сквозь ненужные нам предметы,
За покров многолетней тьмы,
В солнце будущего планеты
Не мигая смотрели мы.
 
 
Нас одна обучала школа —
Революция, только ты
Выбирала слова и голос
Через головы мелкоты.
 
 
И, по воле твоей сверкая,
Наша дружба кругом видна —
Драгоценная и мужская,
И проверенная до дна.
 

1933