Текст книги "Избранное"

Автор книги: Александр Гитович

Александр Гитович. ИЗБРАННОЕ

ДОРОГА СВЕТА

Дорога света

 
Свет – образен для искреннего слова:
Каких бы крепостей ни возвести —
Свет обойдет препятствие, чтоб снова
Стремиться по кратчайшему пути.
 
 
Мы выбрали опасную дорогу,
Где не помогут добрые друзья, —
Ока полна преград. Но слава богу,
Что мысль – как свет – остановить нельзя.
 

1966

«Я разрешил себе сегодня…»

 
Я разрешил себе сегодня
Остановиться на пути,
И стать в порту, и сбросить сходни,
И даже на берег сойти.
 
 
Я стал на сушу – кривоногий,
Воистину простой моряк,
За мною все мои дороги
И корабли на якорях.
 
 
И счастлив был увидеть снова,
С горячим днем наедине,
Что это все уже не ново
И в сущности не нужно мне.
 
 
Что я готов опять в туманах
По скользкой палубе греметь,
Где – на морях и океанах —
Моя работа, жизнь и смерть.
 

1934

1. «Исполнено свободы»

 
Исполнено свободы
И точного труда,
Искусство садовода
Бессмертно навсегда.
 
 
Лежат упругих зерен
Зеленые значки.
Его пиджак просторен,
Темны его очки.
 
 
Смотрите: перед всеми
Проходит он вперед.
Закапывает семя,
И дерево растет.
 
 
В содружестве с наукой
Лукавый садовод
Протягивает руку,
И дождь уже идет.
 
 
И это дело прочно,
И тем оно верней,
Чем глубже входит в почву
Сплетение корней.
 
 
Тогда оно шагает
И продолжает род.
Садовник умирает,
Но дерево живет.
 

2. «Когда уводит чувство…»

 
Когда уводит чувство
На подвиги труда,
Веселое искусство
Бессмертно навсегда.
 
 
И наше слово прочно,
И тем оно верней,
Чем глубже входит в почву
Сплетение корней.
 
 
Тогда оно шагает,
Отборное – вперед!
Художник умирает,
Но живопись живет.
 

1933

«Нам хватит силы, правильной и страстной…»

А. А. Лебедеву

 
Нам хватит силы, правильной и страстной,
Прийти с победой или пасть в бою,
Прожить на белом свете не напрасно,
Трудясь и славя Родину свою.
 
 
Да разве нас она не уносила
На зыбь морей, на Азии холмы?
Вот только бы на то прибавить силы,
Чтобы в боях не очерствели мы.
 

1939

Деревья и люди

 
Конечно, это ясно и ребенку:
Деревья двигаться – увы – не могут,
Как движутся животные и люди.
Зато они всю жизнь свою растут,
И если достигают их вершины
Предела, утвержденного Природой,
То корни продолжают развиваться
И углубляются в родную землю.
И люди бы отстали от деревьев
Когда бы не душа их и не разум,
Которые растут до самой смерти.
 
 
Хотя, к несчастью, не у всех людей.
 

1966

Мастер

 
Ты достиг высокой простоты —
День в трудах опять недаром прожит.
Что же – все-таки – тебя тревожит?
Чем же – тайно – недоволен ты?
 
 
Вероятно, веря в свой удел —
В продолженье праведного дела,—
Надо, чтобы сердце поумнело
И печальный разум подобрел.
 

1966

Моим читателям

 
Мне на днях предъявили угрюмый упрек
И, казалось бы, выхода нету:
Будто все, что я в сердце скопил и сберег,
Только вам выдаю по секрету.
 
 
Если правильно люди с том говорят,
Значит, надо условиться вместе,
Что Поэзия – это секретный доклад
На всемирном читательском съезде.
 

1966

Вспоминая гостя из Праги

Иозефу Кадлецу

 
Внезапный друг! Я помню до сих пор
Тревожный спирт, настоянный на травке,
Весь европейский этот разговор
О рангах Достоевского и Кафки.
 
 
Я вспоминаю наш недолгий пир
И придвигаю лампу к изголовью,
Чтобы опять открыть «Войну и мир»
И перейти к душевному здоровью.
 

1966

Другу в утешение

 
Трудись не покладая рук
Над тем, что нужно людям, —
Об остальном, любезный друг,
Тревожиться не будем.
 
 
Не будем думать в смертный час,
Когда придем к могиле,
О том, что каждого из нас
По-разному казнили.
 

1966

Памяти поэта

Н. А. Заболоцкому

 
Он, может, более всего
Любил своих гостей —
Не то чтоб жаждал ум его
Особых новостей,
 
 
Но мил ему смущенный взгляд
Тех, кто ночной порой
Хоть пьют, а помнят: он – солдат,
Ему наутро – в бой.
 

1961

Переводчику «ЛИСАО»

 
Не сетуй, что бодрствовал ты,
А где-то без просыпу спали, —
Ты сам не хотел суеты
В своей добровольной опале.
 
 
Ты сам изобрел себе тут
Такую систему и метод,
Что стал добровольным и этот
Ночной принудительный труд.
 
 
Но если ты впрямь чародей
И замысел твой постоянен —
Трудись до конца, каторжанин,
На благо свободных людей.
 

1965

Эпиграф

 
Как много наших
Сверстников суровых,
 
 
Людей непьющих,
Сытых и здоровых,
 
 
Всегда и всюду
Поучавших нас,
 
 
Ушли во тьму —
Их огонек погас...
 
 
Уже я прожил
Больше полстолетья,
 
 
Но, открывая
Новую тетрадь,
 
 
Я повторяю:
Надо жить на свете,
 
 
Чтобы учиться,
А не поучать.
 

1962

«...И влекут меня те расстояния…»

 
...И влекут меня те расстояния,
Лихорадка бессонных ночей.
Только гений предвидит заранее
Неожиданность мысли своей.
 

1964

Из летописи

 
А летопись гласит,
Что бог не выдал —
 
 
Свинья не съела.
И давно забыт
 
 
Тот смутный день,
Когда последний идол
 
 
Сбежал
От оскорблений и обид.
 
 
И стены храма
Грузно задрожали,
 
 
И человек,
В безумной похвальбе,
 
 
Оставил
Из системы подражаний
 
 
Лишь подражанье
Самому себе.
 

1964

«Конечно, мало я видал на свете…»

 
Конечно, мало я видал на свете,
И робкою душой ученика
Дворцу, живущему десятилетье.
Предпочитаю домик – на века.
 

1939

Послесловие

Б. Ф. Семенову

 
...А нам остался старомодный способ,
Обдуманный пристойно и умно:
Покинуть свалку городских контор,
Клоаку урбанического горя,
Весь этот смрадный, суетный вертеп,
Где люди засыпают на рассвете,
И снится им уединенный хутор,
Спокойный сад, спокойный огород,
И старый тополь, стерегущий хату,
И звезды, охраняющие сон...
 

1964

«Жизнь проходит – разве в этом дело…»

 
Жизнь проходит – разве в этом дело
Разве, в неоглядности своей,
Молодость когда-нибудь хотела,
Чтобы детство возвратили ей?
 
 
Так и нам печалиться не надо:
Только бы – разумна и добра —
Длилась, как последняя награда,
Деятельной старости пора.
 

1964

Будни

 
Тягостны
Эти заботы,
 
 
Отдых
И призрак веселья.
 
 
Кончился
Праздник работы,
 
 
Начались
Будни безделья.
 
 
Труд свой
Я предпочитаю
 
 
Всем воскресеньям
Бездарным —
 
 
И понедельник
Считаю
 
 
Красным числом
Календарным.
 

1963

Работа

 
Старость жаждет трудиться:
Ей некогда время терять, —
 
 
Жизнь торопит ее
Обо всем поразмыслить подробно.
 
 
Все ночные бессонницы —
Это ее благодать...
 
 
Я приветствую старость,
Которая трудоспособна.
 

1961

«...Ступень восходит за ступенью…»

 
...Ступень восходит за ступенью,
Пролеты лестниц высоки.
Кто б молодежь учил терпенью,
Когда б не мы, не старики!
 

1962(?)

Старому другу

К. А. Демину

 
Ну вот, мы и встретимся снова,
Вдвоем посидим у стола,
Обдумаем век наш суровый,
Превратные наши дела.
 
 
Что ж, старое сердце не вынешь,
Никак не починишь его...
Мы вместе выходим на финиш,
И вроде бы – все ничего.
 
 
И все же, как надобно смертным,
Еще раз проверим, дружок,—
Горит ли огонь беззаветный,
Который в нас Ленин зажег?
 

1958

СОЛДАТЫ

«Солдаты мы иль не солдаты?..»

 
Солдаты мы иль не солдаты?
Чего там думать и гадать:
Нам званье выдали когда-то —
У нас его не отобрать.
 
 
Я с вами в заревах жестоких
От Риги и до малых скал,
На западе и на востоке
Четыре года воевал.
 

1949

Солдаты

 
В тридцать втором году, в начале мая,
Под знаменем военного труда,
Мы приняли Присягу, понимая,
Что присягаем – раз и навсегда.
 
 
И жили мы вне лжи и подозренья,
И друг на друга не бросали тень —
И с той поры глядим с неодобреньем
На тех, кто присягает каждый день.
 

Глебу Пагиреву

 
Нас так учили, что бока помяты,
И все же мы – не глина и не воск:
На фронте проверяются солдаты,
А не в тылу – среди конвойных войск.
 
 
И все, что было где-то и когда-то, —
Пиши об этом или не пиши...
Двойная жизнь поэта и солдата
Не терпит раздвоения души.
 

 
Сто раз глядели мы в глаза беды
И дожили до лучших дней. И, в общем,
Легко понять, что на судьбу не ропщем,
Как бы сухими выйдя из воды.
 
 
Но есть у всех, кто верит в наше братство,
Свой корпус, и дивизия, и полк,
Где мы должны по-прежнему сражаться
И жизнь окончить, выполняя долг.
 

1964

Поэзия

 
Ее характер понимали слабо
Там, где судили ночи напролет, —
Но есть у нас простая мудрость Штаба,
Который дальше фронта не пошлет.
 
 
И вот в теплушке к месту назначенья
Ее везут без всякого клейма
В тот бой, куда с Народным Ополченьем
Она давно торопится сама.
 

1964

Ленинград

 
Весна идет, и ночь идет к рассвету.
Мы всё теперь узнали на века:
И цену хлеба – если хлеба нету,
И цену жизни – если смерть близка.
 
 
И деревень обугленные трубы,
И мирный луг, где выжжена трава,
И схватки рукопашные, и трупы
В снегах противотанкового рва.
 
 
Но так владело мужество сердцами,
Что стало ясно: Он не будет взят.
Пусть дни бегут, и санки с мертвецами
В недобрый час по Невскому скользят.
 
 
Людское горе – кто его измерит
Под бомбами, среди полночной тьмы?
И многие, наверно, не поверят,
Что было так, как рассказали мы.
 
 
Но Ленинград стоит, к победе кличет,
И все слова бессильны и пусты,
Чтобы потомкам передать величье
Его непобедимой красоты.
 
 
И люди шли, чтоб за него сражаться...
Тот, кто не трус, кто честен был и смел,—
Уже бессмертен. Слава Ленинградцам!
Честь – их девиз. Бессмертье – их удел.
 

1942

«Напиши мне, дорогая…»

 
Напиши мне, дорогая,
Что-то стало не до сна.
Не хочу, чтобы другая,
А хочу, чтоб ты одна.
 
 
Помню: шли мы возле смерти
По равнине снеговой,
А вернулись – на конверте
Я увидел почерк твой.
 
 
Руки только что держали
Лакированный приклад,
Под обстрелом не дрожали,
А берут письмо – дрожат.
 
 
Я тебе писать не буду,
Как в атаку шли друзья,
Потому что вам оттуда
Все равно понять нельзя.
 
 
Вот вернемся, как ни странно,
И расскажем всё подряд.
А пока – хвалиться рано,
Как солдаты говорят.
 
 
Напиши, чтоб хоть минуту
Ты была передо мной.
Не хочу сказать кому-то,
А хочу тебе одной:
 
 
Хуже смерти в нашем деле,
Если вдруг придет тоска,
Словно нету три недели
Ни завертки табака.
 
 
Так под Колпином, в блокаде,
Друг ударил по плечу:
«Мох закурим?» – Бога ради,
Даже вспомнить не хочу.
 
 
А метели, завывая,
Заметают снежный путь...
Где ты, почта полевая,
Принесешь ли что-нибудь?
 

Декабрь 1942

Солдаты Волхова

 
Мы не верим, что горы на свете есть,
Мы не верим, что есть холмы.
Может, с Марса о них долетела весть
И ее услыхали мы.
Только сосны да мхи окружают нас,
Да болото – куда ни глянь.
Ты заврался, друг, что видал Кавказ,
Вру и я, что видал Тянь-Шань.
 
 
Мы забыли, что улицы в мире есть,
Городских домов этажи,—
Только низкий блиндаж, где ни встать, ни сесть,
Как сменился с поста – лежи.
А пойдешь на пост да, не ровен час,
Соскользнешь в темноте с мостков, —
Значит, снова по пояс в грязи увяз —
Вот у нас тротуар каков.
 
 
Мы не верим, что где-то на свете есть
Шелест платья и женский смех, —
Может, в книжке про то довелось прочесть,
Да и вспомнилось, как на грех.
В мертвом свете ракеты нам снится сон,
Снится лампы домашний свет,
И у края земли освещает он
Все, чего уже больше нет.
 
 
Мы забыли, что отдых на свете есть,
Тишина и тенистый сад,
И не дятел стучит на рассвете здесь —
Пулеметы во мгле стучат.
А дождешься, что в полк привезут кино,—
Неохота глядеть глазам,
Потому что пальбы и огня давно
Без кино тут хватает нам.
 
 
Но мы знаем, что мужество в мире есть,
Что ведет нас оно из тьмы.
И не дрогнет солдатская наша честь,
Хоть о ней не болтаем мы.
Не болтаем, а терпим, в грязи скользя
И не веря ни в ад, ни в рай,
Потому что мы Волховский фронт, друзья,
Не тылы – а передний край.
 

1943

Строитель дороги

 
Он шел по болоту, не глядя назад,
Он бога не звал на подмогу,
Он просто работал, как русский солдат,
И выстроил эту дорогу.
 
 
На запад взгляни и на север взгляни —
Болото, болото, болото.
Кто ночи и дни выкорчевывал пни,
Тот знает, что значит работа.
 
 
Пойми, чтобы помнить всегда и везде:
Как надо поверить в победу,
Чтоб месяц работать по пояс в воде,
Не жалуясь даже соседу!
 
 
Все вытерпи ради родимой земли,
Все сделай, чтоб вовремя, ровно,
Одно к одному по болоту легли
Настила тяжелые бревна.
 
 
...На западе розовый тлеет закат,
Поет одинокая птица.
Стоит у дороги и смотрит солдат
На запад, где солнце садится.
 
 
Он курит и смотрит далеко вперед,
Задумавший точно и строго,
Что только на запад бойцов поведет
Его фронтовая дорога.
 

1942

Пехотинец

 
Был жаркий полдень. Были травы
Нагреты солнцем. На реке
Шла полным ходом переправа,
И на шоссе невдалеке
Клубилась пыль.
 
 
И вот тогда-то,
Уже на правом берегу,
Я увидал того солдата
И почему-то не могу
Его забыть.
 
 
Хранит мне память,
Как по-хозяйски, не спеша,
Он воду крупными глотками
Из каски пил, как из ковша.
Напился, поглядел на запад,
На дым горящих деревень —
И снова в бой...
 
 
И я внезапно
Увидел тот грядущий день,
Который будет всех светлее,
Когда под грохот батарей
Мы зачерпнем воды из Шпрее
Солдатской каскою своей.
 

1944

«В какие бури жизнь ни уносила б…»

Bс. А. Рождественскому

 
В какие бури жизнь ни уносила б —
Закрыть глаза, не замечать тревог.
Быть может, в этом мудрость, в этом сила,
И с детства ими наградил Вас бог.
 
 
Речь не идет о мудрости традиций,
Но о стене из старых рифм и книг,
Которой Вы смогли отгородиться
От многих зол, – забыв их в тот же миг.
 
 
Война?—А сосны те же, что когда-то.
Огонь? – Он в печке весело трещит.
Пусть тут блиндаж и бревна в три наката.
Закрыть глаза. Вот Ваши меч и щит.
 
 
И снова не дорогой, а привалом
Растянут мир на много долгих лет,
Где – странник – Вы довольствуетесь малым,
Где добрый ветер заметает след,
 
 
Где в диком этом караван-сарае
Храп лошадей, цыганский скрип телег,—
А странник спит, о странствиях не зная,
И только песней платит за ночлег.
 
 
Мне в путь пора. Я Вас дождусь едва ли.
И все-таки мне кажется сейчас,
Что, если Вы меня не осуждали,
Чего бы ради осуждать мне Вас?
 
 
Мне в путь пора. Уже дымится утро.
Бледнеют неба смутные края.
Да, кто-то прав, что все на свете мудро,
Но даже мудрость каждому – своя.
 

1943

«Скажешь, все мы, мужчины…»

 
Скажешь, все мы, мужчины,
Хороши, когда спим.
Вот и я, без причины,
Нехорош, нетерпим.
 
 
Молод был – бесталанно
Пропадал ни за грош.
А состарился рано,
Так и тем нехорош.
 
 
Что ж, допустим такое,
Что характер тяжел,
Но уж если покоя
В жизни я не нашел,—
 
 
Холст на саван отмерьте,
Жгите богу свечу,
А спокойною смертью
Помирать не хочу.
 
 
Вижу лес и болото,
Мутный сумрак ночной,
И крыло самолета,
И огни подо мной.
 
 
Вот совсем закачало,
Крутит по сторонам,
Но мы сбросим сначала,
Что положено нам.
 
 
А потом только скажем,
Что и смерть нипочем.
Жили в городе нашем,
За него и умрем.
 
 
Мне не надо, родная.
Чтобы, рюмкой звеня,
Обо мне вспоминая,
Ты пила за меня.
 
 
И не надо ни тоста,
Ни на гроб кумачу,
Помни только, что просто
Помирал, как хочу.
 

1943

Военные корреспонденты

 
Мы знали всё: дороги отступлений,
Забитые машинами шоссе,
Всю боль и горечь первых поражений,
Все наши беды и печали все.
 
 
И нам с овчинку показалось небо
Сквозь «мессершмиттов» яростную тьму.
И тот, кто с нами в это время не был,—
Не стоит и рассказывать тому.
 
 
За днями дни. Забыть бы, бога ради,
Солдатских трупов мерзлые холмы,
Забыть, как голодали в Ленинграде
И скольких там недосчитались мы.
 
 
Нет, не забыть – и забывать не надо
Ни злобы, ни печали, ничего...
Одно мы знали там, у Ленинграда,
Что никогда не отдадим его.
 
 
И если уж газетчиками были
И звали в бой на недругов лихих, —
То с летчиками вместе их бомбили
И с пехотинцами стреляли в них.
 
 
И, возвратясь в редакцию с рассветом,
Мы спрашивали: живы ли друзья?!!
Пусть говорить не принято об этом,
Но и в стихах не написать нельзя.
 
 
Стихи не для печати. Нам едва ли
Друзьями станут те редактора,
Что даже свиста пули не слыхали,
А за два года б услыхать пора.
 
 
Да будет так. На них мы не в обиде.
Они и ныне, веря в тишину,
За мирными приемниками сидя,
По радио прослушают войну.
 
 
Но в час, когда советские знамена
Победа светлым осенит крылом,
Мы, как солдаты, знаем поименно,
Кому за нашим пировать столом.
 

1943

Поэту

 
Мы знаем: будет странный час,
И по домам пойдут солдаты,
Но мы не знаем, кто из нас
Дойдет живым до этой даты.
 
 
А если все же доживем,
Друзьями станут нам едва ли
Те, кто о мужестве своем
В бомбоубежищах писали.
 
 
Им нелегко пришлось в домах,
Но был мужчиною, поверьте,
Не тот, кто смерти ждал впотьмах,
А тот, кто шел навстречу смерти.
 

1943

Солдатские сонеты

 
Под вечер полк на отдых отвели.
Все вымылись, побрились... Три солдата
Глядят себе на рощицу вдали,
На желтые палатки медсанбата.
 
 
Дорога в жестких колеях, в пыли,
Над ней дрожит и гаснет луч заката.
Он говорит друзьям: «Ну что ж, ребята,
Айда до девок». И они пошли.
 
 
«Знакомьтесь – Валя». Русых две косички,
Как у девчонки. Разве не мила?
Ушли в лесок. Дымясь, темнеет мгла,
 
 
И девушку он обнял по привычке.
А все – тоска. И нету даже спички,
Чтоб закурить. Да, молодость прошла.
 

 
Наверно, так и надо. Ветер, грязь.
Проклятое унылое болото.
Ползи на брюхе к черным бревнам дзота,
От холода и злобы матерясь,
 
 
Да про себя. Теперь твоя забота –
Ждать и не кашлять. Слава богу, связь
В порядке. Вот и фриц у пулемета.
Здоровый, дьявол. Ну, благословясь...
 
 
На третий день ему несут газету.
Глядишь, уже написано про эту
Историю – и очерк, и стишки.
 
 
Берет, читает. Ох, душа не рада!
Ох, ну и врут! А впрочем, пустяки.
А впрочем – что ж, наверно, так и надо.
 

 
Для нас на время отгремели пушки,
Мы едем в отпуск. Доставай кисет.
Тут все бойцы, тут свой народ в теплушке,
И есть о чем поговорить, сосед.
 
 
Нет, не сойдется клином белый свет,
Везде друзья найдутся и подружки,
С кем выпьешь водки из солдатской кружки,
А то и чаю, если водки нет.
 
 
Вот, говорят, бывает у другого,
Что встретит дома друга дорогого,
Ну, думал, тут-то прошибет слеза.
 
 
А тот молчит, не смотрит. Уж поверьте,
Кто не глядел в глаза войне и смерти,
Стыдится другу поглядеть в глаза.
 

1943

Равенство

...Так в годы те одушевленье

Вдруг создалось в одно мгновенье

Великим равенством в бою.

Mих. Троицкий, «Стерегущий»

 
Сколько раз на воинской дороге,
Под огнем – как заповедь свою,
Я твердил святые эти строки
О великом равенстве в бою.
 
 
Вот и шли мы, верные отчизне,
Равные в пожарище войны,
Чтобы наши внуки в мирной жизни
Были всюду и во всем равны.
 

1962

Фотография

Виктору Темину

 
Из Нюрнберга, сжатого кольцом,
Мой друг привез свои святые снимки:
Он там работал в шапке-невидимке,
Хотя официальным был лицом.
 
 
И у меня на письменном столе
Воскресла справедливая Европа,
Где ледяное тело Риббентропа
Висит в несодрогнувшейся петле.
 

1964

Сон на Волховском фронте

 
Приснилось мне, что я бежал из плена
И, следуя отчаянной судьбе,
Две женщины, бесстрашно и смиренно,
Меня в убогой спрятали избе.
 
 
Подходит ночь, сугробами мерцая,
Но за окном, из темноты ночной,
Внимательные глазки полицая
Не отдыхают – и следят за мной.
 

1965

Объяснение верности

 
Не все поймут, как мы к победе шли,
Преодолев злопамятные годы,
И отстояли честь родной земли
И знамя старой ленинской свободы.
 
 
И, продолжая непреклонный труд,
Мы связаны той клятвою орлиной,
Которую кощунственно зовут
Слепою верой или дисциплиной.
 

1966

Воспоминания о книге «АРТПОЛК»

 
Как сложен мир, где судят люди
И обо всех, и обо всем, —
А мы шагаем у орудий
И скатки за спиной несем.
 
 
Пусть высока за это плата —
Но я тщеславен: я хочу,
Чтоб ограниченность солдата
Была мне в жизни по плечу.
 

1965

Три стихотворения о коне

 
Что увидел я сначала,
Утром, первый раз, когда
В полумраке возникала
Эта грозная беда?
 
 
Хуже бреда,
Злее смерти
Наклонились надо мной
Зубы длинные, как жерди,
Опаленные слюной.
 
 
Выше – глаз глядел сердито,
Полный красного огня,
И огромное копыто
Сбоку целилось в меня.
 
 
Хладнокровный горожанин
Ощутил при виде их
Как бы легкое дрожанье
Всех конечностей своих.
 
 
За дощатой загородкой
Против зверя одинок,
Обладал он только щеткой,
Словно чистильщик сапог.
 
 
Но от века и до века,
Оглашая торжество,
Правит разум человека,
Воля страшная его.
 
 
Он врывается с размаха,
Видя вещи все насквозь, —
Он в кармане ищет сахар:
Укрощенье началось.
 

 
Конь во сне бормочет глухо,
Гривой медленно горя.
Над его высоким ухом
Подымается заря.
 
 
Бродит шорох, наступая,
Ухо тянется, дрожа.
То не ухо —
То слепая,
Первобытная душа.
 
 
Видит:
Облачной тропою
Ходит рыжая луна,
И стоит у водопоя
Предводитель табуна.
 
 
Вот он вздрогнул,
Вот он замер...
Но, уздечкою звеня,
Азиатскими глазами
Дружба смотрит на меня.
 

 
Я возьму седло и сбрую,
Все, что окажет отделком,
Стремена отполирую
Самым мелким наждаком.
 
 
Я работу кончу первый
(Кто мне скажет: подожди!)
Скоро осень и маневры,
И походы, и дожди.
 
 
Будут дни пороховые
Вплоть до яростной зимы...
Всё, товарищ, не впервые:
Старослужащие мы.
 

 
На Востоке ходят бури,
Тучи, полные огня.
Там давно готовы пули
Для тебя и для меня.
 
 
Но, шагая в горе боя —
Пороха багровый чад —
Отвечаю: нас с тобою
Никогда не разлучат.
 
 
Если рапорт без ответа,
Не оставят нас вдвоем,—
Мы до Реввоенсовета,
До Буденного дойдем.
 
 
Скажем: «Как, разъединенным,
Нам идти под пулемет!»
Я ручаюсь, что Буденный
С полуслова нас поймет.
 

 
Никогда, ни под каким предлогом
Не хочу предсказывать, друзья,
И, однако, гибели берлога
Снится мне, темнея и грозя.
 
 
Вижу тучи, прущие без толку,
Отблеск дальнобойного огня,
Дальше все потеряно... И только —
Морда полумертвого коня,
 
 
Душная испарина и пена,
Это он, а вместе с ним и я,
Оба – тяжело и постепенно —
Падаем во мрак небытия.
 
 
Падаем...
Но через толщу бреда
Музыка плывет издалека, —
То растет великий шум победы,
Гул артиллерийского полка.
 
 
Так во сне моем произрастает
Истины упрямое зерно.
Что поделать? Жизнь идет простая,
С ней не согласиться мудрено.
 
 
Лето нас приветствует июлем,
Ясной радугой, грибным дождем.
Мы еще поездим,
Повоюем
И до самой смерти доживем.
 

1933