Текст книги "Василий III"

Автор книги: Александр Филюшкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 32 страниц)

Кем правил Василий III? Знать и служилое дворянство

Можно ли говорить о дворянстве эпохи Василия III как о сословии? Принять это определение мешает то, что в начале XVI века в России не существовало выработанных юридических норм, законов, которые бы закрепляли сословные права и привилегии разных групп знати. Отдельные законодательные акты такого рода будут издаваться властью в течение всего XVI века, но юридическое оформление дворянства как сословия последует только в 1649 году, в знаменитом Соборном Уложении царя Алексея Михайловича.

Особенностью русского дворянства в эпоху Василия III было то, что сословность определялась принадлежностью к определенной семье, роду (что фиксировалось в специальных документах – родословных росписях), а также к служилой корпорации (что отражалось в различной документации – росписи воинских назначений – разрядах, списках служилых людей – боярских книгах, и т. д.). Однако при этом не существовало законов и правил установления дворянства, доказательств дворянского происхождения (эта процедура и перечень необходимых документов будут выработаны только во второй половине XVII века) [61]61
  Бычкова М. Е.Правящий класс Российского государства (XVI–XVII вв.) // Европейское дворянство XVI–XVII вв.: Границы сословия / Отв. ред. В. А. Ведюшкин. М., 1997. С. 236–237.


[Закрыть]. То есть как полноценное сословие образца Нового времени русское дворянство при Василии III еще не состоялось.

Тем не менее в конце XV–XVI веке, при Иване III и Василии III, начинает формироваться сословно-корпоративное самосознание дворянства. Оно расценивало себя как сообщество воинов на службе государя. В силу этого феодалы имели право владеть холопами и собирать подати с крестьян и горожан, функция которых – обеспечивать нелегкий ратный труд «воинников». Помещики считали, что любой труд, кроме ратного или иной государевой службы (судебной, дипломатической и т. д.), – не для них. Экономикой и предпринимательством русское дворянство не интересовалось.

Принципиальное отличие самосознания русской и европейской знати было в том, что на Западе аристократы видели себя прежде всего независимыми земельными собственниками, а на Руси – «государевыми слугами». Тем самым феодалитет Московского государства обладал так называемым «службистским менталитетом». Смысл своего существования он видел только в исполнении воли монарха, в государевой службе. При этом главным правом и привилегией отечественной аристократии было «свои головы за государево имя класть». О других она и не помышляла… Если среди европейцев все большее распространение в XVI веке получает военное наемничество, «продажа шпаги», то на Руси это презиралось: убивать и умирать можно за государя и веру, но не за деньги. Если на Западе в XVI–XVII веках получают распространение дуэли как способ защиты личной чести и своеобразная инициация дворянина, атрибут его поведения, то в России дуэль расценивалась как зряшное, пустое убийство. Сражаться можно и нужно на войне, а друг с другом – это грех, драка, свара, но не честь.

Как у нормальных феодалов, главным признаком, отличавшим их от другого населения, было владение землей. Об ограничениях прав собственности, многочисленных условиях, которыми было обременено землевладение, уже говорилось. Тем не менее на практике все было не так страшно: то, что государство в любую секунду могло конфисковать вотчины и поместья, вовсе не значит, что оно постоянно это делало. Землевладение было более-менее стабильным – насколько оно в принципе могло быть стабильным в России, с нередкими превратностями дворянской судьбы. Способы приобретения земли были различны: пожалование от государя, покупка, обмен, дарение. Такие сделки нередко бывали устными и документально оформлялись уже задним числом, когда возникали спорные вопросы. Есть основания полагать, что долгое время землевладение внутри одной семьи было, можно сказать, почти что нераздельным: нередки случаи очень значительной взаимопомощи внутри дворянских фамилий [62]62
  Там же. С. 239; она же.Состав класса феодалов в России в XVI в. М., 1986. С. 94–98.


[Закрыть]. Все это, опять-таки, затрудняло превращение института земельного владения в частную собственность образца нового времени.

Структура сословия феодалов в XV – первой половине XVI века была следующей:

•  удельная княжеская знать– в рамках своих уделов она обладала определенным суверенитетом. Князья имели свою боярскую думу, свой двор, своих наместников в удельных городах. Однако аристократы были должны в своих вотчинах соблюдать общерусские законы, пользоваться единой монетной системой, участвовать в общегосударственных военных акциях. Права вести самостоятельную внешнюю политику князья были лишены;

•  служилые князья(« слуги») – князья пограничных земель, добровольно перешедшие в конце XV – начале XVI века в государство Ивана III и Василия III со своими уделами (князья Стародубские, Одоевские, Белевские, Воротынские и др.). Их прерогативы в вотчинах были меньше, чем у удельной знати. В случае отъезда к другому государю их земли конфисковывались в пользу короны. Долгое время слуг не включали в состав московской Боярской думы (только в 1530 году в нее первым вошел Д. Ф. Бельский);

•  старомосковское боярство– неродовитая аристократия, достигшая своего высокого статуса благодаря службе московским великим князьям. Как правило, ее представители занимали воеводские должности, управленческие посты (дворецких, наместников) или были членами Боярской думы. В своем большинстве они были богатыми вотчинниками;

•  служилое дворянство(«дворяне» или «дети боярские») – основная масса средних и мелких феодалов. С конца XV века представители дворянских фамилий из верхних слоев были объединены в корпорацию, называвшуюся Государев двор. В него входили все думные чины (бояре и окольничие), представители правящего аппарата (дворецкие, казначеи и др.), дворяне московские, с определенного времени – выборные дворяне из регионов (городов и уездов, отбиравшиеся по территориально-родовому принципу). Именно двор был главным кадровым фондом для назначений на различные государственные службы и формирования аппарата управления в уездах, городах, регионах. В своем большинстве дворяне держали поместья, но постепенно обзаводились и вотчинами. Дети боярские составляли ядро русского войска – поместную конницу.

Таким образом, мы видим внутри феодальной корпорации определенную иерархию. Отношения в ней определялись принципом местничества.Положение представителей рода на служебной лестнице определялось карьерными высотами, которых достигли предки. Сын не мог допустить, чтобы его поставили на должность меньшую, чем занимали отец и дед (по сравнению с другими аристократами). Это было бы «порухой чести», и ладно бы только для обладателя слаборазвитого карьерного инстинкта, но и для всей фамилии – целый род мог быть отброшен назад в местнической иерархии. Поэтому дворяне и бояре шли на крайности, вплоть до риска собственной жизни, угрозы казни – лишь бы не допустить «порухи чести».

Мы мало знаем о ранней истории местничества, к которой относится эпоха Василия III. Первое дошедшее до нас подлинное местническое дело относится только к 1534 году, когда князь А. И. Стригин Оболенский отказался ехать в составе посольства в Крым, сочтя назначение «невместным» [63]63
  Эскин Ю. М.Очерки истории местничества в России XVI–XVII вв. М., 2009. С. 405.


[Закрыть]. О более ранних случаях местничества есть только упоминания, без особых подробностей. Поэтому ученые спорят о сущности и особенностях местничества. Некоторые считают, что местничество было своеобразной формой ограничения власти монарха – мол, он во всем самовластен, а вот в служебных назначениях не мог своевольничать, а считался с обычаями и мнением знати и не мог переломить ее упрямство. Местничество было как бы формой самозащиты служилой знати от произвола сверху. В процессе этого героического сопротивления русские аристократы мужали и превращались в настоящий правящий класс.

Другие ученые видят в местничестве просто атавизм, гипертрофированное чувство принадлежности к роду, недобитый пережиток удельной эпохи. По выражению американского историка Р. Крамми, местничество было психологической компенсацией аристократии за новую для них обязанность пожизненной службы Московскому государству.

Наиболее экзотической выглядит концепция французского историка Андре Береловича. Он считал, что русские в течение всей своей истории страдали от обширности, бесконечности окружающего их мира – были ушиблены «огромным и пустынным» российским пространством. Поэтому они все время пытались упорядочить мир, внести в него некую иерархическую систему. По мнению Береловича, только мировосприятие человека, считавшего себя частью какой-то системы и иерархии, позволяло ему чувствовать себя в России уютно, как-то освоить бескрайнюю русскую ширь. Местничество и было одной из таких искусственных иерархий. Знать придумала себе особое богатство и смысл существования – «коллективный капитал престижа» дворянского рода, состоявший из заслуг как живых, так и умерших представителей дворянского клана. Прирастить этот капитал можно было только государевой службой, а она-то и носила иерархичный характер.

На все это заметим, что концепция Береловича, несомненно, очень интересна с позиций ученого XX века. Но вряд ли дети боярские времен Василия III могли бы воспроизвести подобное рассуждение для объяснения, почему они местничаются. Если поверить Береловичу, остается только предположить, что они сами не ведали, что творили – и так почти 200 лет, вплоть до ликвидации местничества в 1682 году…

Оставив высокие научные гипотезы, просто опишем, как выглядел местнический порядок. При назначении на ту или иную должность служилый человек получал грамоту об этом назначении – так называемые «списки». Грамота не носила персонального характера, это был документ о назначении всех должностных лиц, связанных с данной акцией (списки воеводских назначений в полки в планируемом походе, списки посольства и т. д.). Чаще всего это была выписка из разрядных книг (особых книг, содержавших перечни служебных назначений, которые составлялись в специальном ведомстве – Разряде, с середины XVI века – Разрядном приказе). Дворянин, таким образом, сразу же мог оценить, «выше» и «ниже» представителей каких родов он оказался и соответствует ли это положению его рода, нет ли «порухи чести». Среди воеводских назначений была своя иерархия. Выше всех стоял первый воевода большого полка. Второй воевода большого полка в местнической иерархии был равен первому воеводе полка правой руки или передового полка (в разных разрядах последовательность разная, и полку правой руки иной раз бывал равен передовой полк, а иногда их располагали последовательно). Воеводы сторожевого полка считались следующими по значению, но всячески пытались оспорить это положение, тем более что в походах передовой и сторожевой полки часто сливались. Ниже всех находились воеводы полка левой руки.

Если новоиспеченного воеводу устраивало назначение, он «брал списки» и отправлялся на войну. Если же нет – вот тут и начиналось самое интересное для дворян и самое неприятное для властей. Сын боярский не брал списков с назначением, отказывался исполнять порученную службу и просил возбудить дело и пересмотреть решение – «меньше такого-то мне быть невместно». Власти подобные иски терпеть не могли, называли «дурованием», но были вынуждены «давать счет», то есть рассматривать аргументы сторон, почему они не могут принять данного назначения (в основном это были перечисления служб предков, кто и когда был кого «больше»).

У нас нет подробных данных для эпохи Василия III, но нет оснований считать, что она чем-то принципиально отличалась от более позднего времени. По подсчетам американского историка Н. Коллманн, из 1076 местнических дел XVI–XVII веков истцы выиграли всего 14. Жалкий один процент! То есть государь практически никогда не менял решений. Лишь в 24 процентах случаев – и это, видимо, надо считать победой истца – объявлялось безместье или проблемы спорщиков решались как-то иначе (обещанием властей решить дело после службы, переподчинением истца непосредственно первому воеводе, отставкой, новыми назначениями и т. д.) [64]64
  Коллманн Н.Соединенные честью. Государство и общество в России раннего нового времени. М., 2001. С. 235; см. также: Эскин Ю. М.Очерки истории местничества… С. 21, 95–98.


[Закрыть]. Истец при этом нередко страдал лично, отставки сопровождались опалами, но зато он не допускал создания прецедента. Назначение на должность, влекущее «поруху чести» для всего рода, не состоялось – это было главным. До личной ли судьбы тут…

Но столь ничтожное количество победителей создает впечатление, что это была какая-то социальная игра с заранее известным сценарием и результатом. Неужели люди в здравом уме будут надеяться на шансы 1 к 99 и в течение двухсот лет с упорством, достойным лучшего применения, требовать «дать суд» в ситуациях, когда проигрыш суда был почти очевиден? Вероятнее, о местнических проблемах было важнее заявить, продекларировать их, зафиксировать свой протест, чем реально добиться перемены дела.

Власти, как уже говорилось, относились к местничающим дворянам без симпатии. Взыгравшие амбиции отдельных сановных индивидуумов могли спутать все карты, сорвать воинский поход (раз воеводы отказываются «брать списки», то кто будет командовать войском?). Поэтому довольно рано, как раз в конце правления Ивана III и при Василии III, возникает практика назначений «без мест». В отдельных случаях, когда возиться со взыгравшей воеводской гордыней было совсем неуместно и некогда, поход объявлялся «без мест», то есть данные служебные назначения делались без учета иерархии родов и в дальнейшем не считались в будущих местнических спорах как прецеденты. Первый известный нам поход «без мест» датируется 1495 годом (поход русской армии под Выборг). А первое употребление термина «безместно» датируется уже временем Василия III, 1506 годом, при назначениях в поход под Казань. Хотя основное развитие «безместные» назначения получили начиная с 1530-х годов.

Последний вопрос, который необходимо затронуть, – о количестве русской знати. Эта проблема непосредственно связана с оценками численности русского войска в начале XVI века (ядром которого была дворянская конница) и, соответственно, с определением военного потенциала России.

В трудах историков можно встретить разные цифры размеров дворянской конницы – от 50 до 300 тысяч. Большие цифры являются плодом фантазии современников, в основном европейских, изображавших русских как огромную дикую орду, берущую не воинским мастерством, а количеством. Они разоблачаются очень просто: даже если принять численность поместного войска в 75 тысяч человек, при этом считать, что детей боярских было 25 тысяч, а 50 тысяч – боевых холопов-послужильцев, которые должны были выставляться с каждых ста четей поместья, то в итоге получается семь с половиной миллионов четей – такого размера помещичьих хозяйств Россия, по словам историка А. Н. Лобина, попросту не имела. Гораздо более реальными выглядят оценки размеров русской армии в первой трети XVI века в 40–50 тысяч, при этом остается дискуссионным вопрос, сколько в этих тысячах было собственно дворян, а сколько – боевых холопов. Наиболее вероятно соотношение 1:1, то есть количество служивших в вооруженных силах дворян должно оцениваться в 20–25 тысяч человек. Эти люди (не считая молодых недорослей, старых и увечных, детей, женщин) и составляли при Василии III основу русского дворянства как социальной силы.

Крестьяне

Сельских жителей с XV века все чаще именуют просто: «крестьяне», то есть «христиане». Это были просто «люди», «христианские люди», та паства из простолюдинов, о которой для ее идентификации можно сказать только то, что она поклоняется Христу. Увы, русское крестьянство этого времени абсолютно безлико. Крестьяне не оставили после себя никаких текстов, по которым можно было бы восстановить мир их личностей – да и был ли он, этот мир?

Считается, что средневековье не знало личностей. Даже наоборот – для русского крестьянства эпохи Василия III вполне приложимы слова французского историка Ж. Ле Гоффа, сказанные им о средневековом европейском обществе. Он писал, что оно было едино и боролось со всем, что может покуситься на это единство. Индивид растворялся в общности, главной из которых и было осознание себя как «христиан», как части «христианского мира». Недаром гордыня, индивидуализм являлись самыми страшными грехами. Люди верили, что спасение может быть достигнуто лишь в группе и через группу, а самолюбие есть грех и погибель. Ни в летописях, ни в житиях, ни на иконах не изображались частные свойства человека. Были физические и социальные типы, но не индивиды. Личность, по выражению Ле Гоффа, погребалась под «грудой общих мест» [65]65
  Ле Гофф Ж.Цивилизация средневекового Запада. М., 1992. С. 260–270.


[Закрыть].

Крестьяне на Руси были: черносошные, жившие на государственных землях и несшие повинности в пользу великого князя ( тягло), и владельческие, сидевшие на землях феодала, платившие ему оброк и несшие барщину. Последние, в свою очередь, разделялись на светских и монастырских, старожильцев, новоприходцев, наймитов, закупов, половников, третников и т. д. В их отношении действовала норма Судебника 1497 года о Юрьевом дне. В определенное время года – за неделю до и неделю после 26 ноября, «Юрьева дня осеннего», – сельские жители могли перейти от одного хозяина к другому, заплатив своему былому господину компенсацию – пожилое.Платеж не был неподъемным: в самых критических случаях он примерно равнялся годовому доходу крестьянского хозяйства. За несколько лет его вполне можно было накопить и обрести свободу перемены мест. Ограничение перехода только в Юрьев день являлось мерой не столько закрепостительной, сколько упорядочивавшей время переходов. Оно приходилось на конец сельскохозяйственного года, то есть когда урожай убран, налоги уплачены и т. д. Это была мера, страховавшая владельца от того, что он посреди весны или лета не оказался бы без работников, вздумавших искать лучшей доли, не более того.

Крестьяне жили в различных типах поселений:

•  села– 20–30 дворов, центр церковного прихода. Как правило, село было центром вотчины;

•  слобода– поселение крестьян, призванных на льготных условиях из других земель;

•  деревня– 3–5 дворов. Название происходит от слова «дерть» – целина. Деревни обычно возникали в результате перехода крестьян на новые земли. Деревень среди типов поселений было большинство. Важно подчеркнуть, что деревня представляла собой самодостаточный хозяйственно-жилой комплекс, воспринимаемый как таковой и визуально (дворы, стоящие вместе). От села и слободы деревня отличалась сугубо сельскохозяйственной направленностью (а те могли быть и ремесленными, и торговыми), а от починка – большим размером, большим хозяйственным ареалом и устойчивостью [66]66
  Новожилов А. Г.Деревня и двор Новгородских писцовых книг конца XV в. // Труды кафедры истории России с древнейших времен до XX в. СПб., 2006. Т. 1. С.488, 490.


[Закрыть];

•  починок– 1–3 двора. Термин возник от слова «почну» – начать. Это маленькое поселение на свежевозделанной земле;

•  пустоши, селища, печища– запустевшие, брошенные поселения. Они различались по степени опустошенности. Земля пустошей еще вносилась в земельные переписи как пригодная для сельскохозяйственного использования, а печище считалось совсем погибшим – от него оставались только сгоревшие остовы печей.

В центре России плотность расположения населенных пунктов была такова, что, по образному выражению современников, из одной деревни в другую можно было докричаться. Расстояние между ними составляло один – два километра. Для фиксации земель с конца XV века проводились их переписи – кадастры.

В жизни русских сел и деревень была велика роль общины как социальной организации. Она контролировала землепользование и распределение угодий (то есть пастбищ, лугов, лесов, водопоя). Общинная верхушка выступала посредниками между крестьянами и господской администрацией, ведала распределением повинностей между односельчанами «по их силе».

Полностью зависимым населением были холопы.К концу XV века сфера их деятельности расширяется. Они могли быть домашней прислугой (челядью), работать при дворе феодала (дворовые, дворня), обрабатывать барскую пашню (страдники), управлять разными отраслями хозяйства («приказные люди» – тиуны, ключники), вместе с господином ходить в походы (боевые холопы). Сроки похолопления были разными. Одни служили пожизненно, другие получали свободу после смерти хозяина, третьи отрабатывали «ряд» (договор), заключенный на какое-то время.

Из систем земледелия продолжали существовать перелог(поле засевается несколько лет подряд, затем отдыхает, потом снова распахивается и т. д.) и так называемая « пашня наездом» (крестьяне находят новую территорию, распахивают, потом приезжают для сбора урожая и затем забрасывают эту землю). Однако наиболее распространенным было трехполье, которое усовершенствовали так называемым ротационным циклом(участок делился на шесть полей, в которых и происходила последовательная смена культур).

Всего сеяли около тридцати разных видов растений. В сельском хозяйстве в конце XV–XVI веке увеличился объем посевов гречихи и технических культур, зато уменьшилась доля пшеницы, ячменя, проса. Наиболее распространенной являлась комбинация из ржи (озимые) и овса (яровые).

В скотоводстве на одно крестьянское хозяйство в среднем приходилось: одна-две лошади и одна-две коровы. Кроме того, держали мелкий скот (овец, коз), домашнюю птицу. Из-за прожорливости свиней их разведение было развито слабо.

В хозяйстве крестьян огромную роль играли промыслы, составлявшие в совокупном доходе двора до 20 процентов. Из них в первую очередь стоит отметить рыболовство (в том числе в специально вырытых и зарыбленных прудах), бортничество, изготовление деревянной и глиняной посуды, смолокурение, железоделание и т. д.

С крестьянского хозяйства взимались значительные налоги и повинности, которые составляли главный источник государственных доходов. Повинности делились на « государево тягло» и оброк, барщину, назначаемые помещиками. В тягло входили государственные повинности: посошная(крестьян набирали в своеобразные отряды «чернорабочих войны» – посоху– для уборки трупов, строительства укреплений и т. д.), ямская(предоставление подвод для государственных нужд), тамга(сбор пошлин с клеймения коней), постройная(участие в строительных работах), « пищальные деньги» (сборы на огнестрельное оружие), устройство рыбных прудов для государя. Владельческий оброк делился на издолье(взимался зерном, отдавался каждый четвертый или пятый сноп) и посп(всеми остальными продуктами). Также вносили денежные платежи.

В XV веке налоги платили « по силе», то есть кто сколько сможет. После составления писцовых книг (описаний земель) в конце XV–XVI веке (этот процесс был долгим и непростым) начали платить « по книгам». Единицей налогообложения выступали земельные площади. Они назывались на черносошных землях сохами, а во владельческих селах – вытями.Их размер различался по регионам. Барщина на Руси была развита слабо. Господские земли обрабатывали большей частью не крестьяне, а пашенные холопы.

Всего по различным повинностям крестьяне в XV – начале XVI века отдавали 20–30 процентов годового дохода. То есть налогообложение было весьма терпимым. Это позволило, по выражению историка В. Д. Назарова, селянам «поднакопить жирок», который потом сгонит с них сын Василия III, Иван Грозный. XV и начало XVI века исследователи нередко называют «золотым веком» русского крестьянства. Оно было лично свободным и имело возможность неплохо существовать за счет своего хозяйства. Хотя, наряду с зажиточными и середняками, конечно, были и разорившиеся. Философ первой половины XVI века Максим Грек так описывал жизнь бедняков: несчастные «только ржаной хлеб ели, даже без соли от последней нищеты».