Текст книги "Василий III"

Автор книги: Александр Филюшкин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 28 (всего у книги 32 страниц)

Царь Третьего Рима?

Василий III – первый русский правитель, которого с такой интенсивностью именовали в документах с царским титулом. Как известно, он его официально не принял. Первым русским царем станет его сын Иван Грозный. Но настойчивость, с которой современники приписывали Василию III царский титул, заставляет присмотреться к этим свидетельствам.

Как уже говорилось, некоторые страны, и прежде всего Турция, вообще официально признали за Василием III царский титул. «Царем» в 1515 году называл Василия III турецкий наместник Кафы: «Великовластному счастконаходцу, да соблюдет Господь Бог царство твое до века, много праведные наши молитвы по подобию утреннего ветра донесены будут, иже помимо шедшей ночи утрений свет облистовыет, а после наших дошедших молитв настояще наше писание…» [239]239
  Грамота наместника Кафы к Василию III, 1515 г. // РГАДА. Ф. 89. Оп. 1.Д. 1.Л. 89.


[Закрыть]В 1520 году уже сам султан именовал Василия III «царем»: «Во всем почтенному нашему доброму брату и приятелю, великому князю Василию, царю и государю земли Московской…» [240]240
  Грамота султана Селима к Василию III, 1520 г., привезена 8 января 1521 г. с Василием Голохвастовым // РГАДА. Ф. 89. Оп. 1. Д. 1. Л. 132 об.


[Закрыть]; в грамоте 1532 года Василий III назывался «государем государь», «великий государь началной», «царь царем», «светлость кралевства» и даже, как мы помним, «великий гамаюн» [241]241
  Грамота султана Сулеймана Василию III, 1532 г. // РГАДА. Ф. 89. Оп. 1. Д. 1. Л. 334–336.


[Закрыть].

Вовсю использовался царский титул в начале XVI века православными греческими иерархами [242]242
  Грамота белградского митрополита Феофана великому князю Василию III Ивановичу с благодарностью за прежние благодеяния и с просьбой о новых, между 1 марта – 31 мая 1508 г. // Посольская книга 1509–1571 гг. по связям Русского государства с Балканами и Ближним Востоком: («Греческие дела». Книга № 1). С. 136. № 8; Грамота из Ватопедского монастыря великому князю Василию III Ивановичу о получении милостыни, невозможности приезда в Москву священноинока Саввы и намерении прислать Максима Грека, между 23 марта – 30 июня 1516 г. // Там же. С. 129. № 3.


[Закрыть]. Правда, употребление царской титулатуры было здесь односторонним. Сам Василий III в 1508–1519 годах в адресованных иерархам Православного Востока грамотах именовал себя государем, единым правым государем и великим князем, но не царем.

Зато Василий III использовал царский титул в отношениях с Прусским орденом (1517), Датским королевством (1519), Священной Римской империей (1506, 1517, 1518), Ливонским орденом [243]243
  Филюшкин А. И.Титулы русских государей. М.; СПб., 2006. С. 79–80.


[Закрыть]. С. Герберштейн писал о Василии III: «Титул царяон употребляет в сношениях с римским императором, папой, королем шведским и датским, [магистром Пруссии и] Ливонии и [как я слышал, с государем] турок. Сам же он не именуется царемникем из них, за исключением, разве что, ливонца» [244]244
  Герберштейн С.Записки о Московии. С. 75.


[Закрыть].

Почему же вокруг царской титулатуры было столько споров?

В европейской юридической мысли титул «царь» приравнивался к «цесарю», то есть к императору. Правовая коллизия состояла в том, что в «христианском мире» император мог быть только один – император Священной Римской империи. Называя себя царемв сношениях с государствами германского мира – империей, Данией, Пруссией, Ливонией, – Василий III тем самым демонстрировал претензию на равный с императором статус. Страну, которой правит такой же царь/ цесарь, уже нельзя на правах провинции включить в состав Священной Римской империи, как о том мечтали некоторые европейские политики. Договор с кайзером русский монарх будет заключать на равных, и они будут равными партнерами и союзниками. Как мы уже знаем, этот дипломатический сценарий Василию III реализовать не удалось. Европа не отнеслась к его царскому титулу всерьез. Но твердая позиция позволила Василию III отстоять самостоятельную роль России в международной политике – роль, которая становилась заметнее с каждым годом.

Как справедливо отмечено А. А. Зиминым, «в пределах самой России термин царьпочти не употреблялся» [245]245
  Зимин А. А.Россия на пороге… С. 140–141.


[Закрыть]. Исключение составлял разве что Псков – согласно московской редакции Повести о Псковском взятии в 1509–1510 годах, местные посадники обращались к Василию как к государю и царю.После присоединения Пскова московский правитель стал там чеканить монету с надписью царь.Этот же титул Василий III употреблял в жалованных грамотах псковским монастырям, но не обителям, расположенным на других территориях. В русской церковной публицистике первой половины XVI века своего государя называли царем Иосиф Волоцкий, Филофей, Максим Грек, Спиридон-Савва и др. Но все это были эпизоды, прецеденты, которые стали системой только после 1547 года.

В то же время, в церковной среде ходило и другое мнение: некоторые одобряли, что Василий III не «возгордился» и не принял царский сан. Например, в послании игумена Новгородского Хутынского монастыря Феодосия старцу Никольского монастыря Алексею от 4 декабря 1533 года в похвале великому князю сказано: «Во всем государь нам образ показуя, смирения ради царем себя не именова» [246]246
  Пономаренко О. И.Послание игумена Хутынского монастыря Феодосия старцу Алексею о дьяке Иване Шишкине // Очерки феодальной России. Вып. 5. М., 2001. С. 36.


[Закрыть].

К сфере политической идеологии довольно часто относят еще одну доктрину, появившуюся в последние годы правления Василия III. Речь идет о концепции «Москва – Третий Рим». К сожалению, она обросла многочисленными спекуляциями, которые сильно исказили ее облик в глазах читателя. Еще на рубеже XIX–XX веков образ Третьего Рима вовсю использовался философами и литераторами для осмысления места России в мире, ее исторической судьбы, цивилизационного предназначения. Лучше всего место таких идей определил в 1894 году Владимир Соловьев в стихотворении «Панмонголизм»:

 
Судьбою павшей Византии
Мы научиться не хотим,
И все твердят льстецы России:
Ты – Третий Рим, ты – Третий Рим.
 

На самом деле учеными давно раскрыты роль и место этой доктрины в истории идей Московской Руси. Применительно ко времени Василия III, место, занимаемое ею, было весьма скромным. Об этой клерикальной, а не политической, концепции знало несколько интеллектуалов. Традиционно авторство теории «Москва – Третий Рим» приписывается монаху Псковского Елеазарова монастыря Филофею, который в 1523–1524 годах сформулировал ее в одном из писем. Недавно Б. А. Успенский предположил возможное авторство троицкого игумена, а в 1495–1511 годах московского митрополита Симона Чижа [247]247
  Успенский Б. А.Восприятие истории в Древней Руси и доктрина «Москва – Третий Рим» // Русское подвижничество. М., 1996. С. 464–501; полемику см.: Синицына Н. В.Третий Рим: истоки и эволюция русской средневековой концепции (XV–XVI вв.). М., 1998. С. 122.


[Закрыть].

Филофей вел переписку с великокняжеским дьяком Мисюрем Мунехиным, где обсуждал астрологическую пропаганду католического богослова Николая Булева по поводу «всеобщего изменения» – предсказанного европейскими астрологами нового всемирного потопа, который якобы состоится в феврале 1524 года. Булев перевел на русский язык фрагменты из латинского альманаха И. Штефлера и Я. Пфлауме, издававшегося в Венеции в 1513, 1518 и 1522 годах. Астрологи писали, что звезды указывают на гигантский катаклизм: солнечное и лунное затмение со «знамением водным», которое затронет страны и народы всей вселенной, распространится даже на «скоты и белуги морские» и на всех «земнородных».

Подобные страшилки были далеко не безобидными: кое-где в Европе жители стали строить ковчеги в ожидании нового всемирного потопа. Известный художник Альбрехт Дюрер, начитавшись подобной литературы, в 1525 году увидел свой знаменитый сон о потопе, заливающем всю землю. Франция, Германия, Испания оказались включены в «географию страха». К ним оказались близки Москва, Псков и Ростов – Булев продавал здесь «в торжищах» переводы своего альманаха. Кроме того, он разослал книгу со зловещим пророчеством представителям власти и церковным иерархам (что было нетрудно, учитывая, что Булев какое-то время занимал должность придворного врача Василия III).

Западная церковь связывала подобные пророчества с Реформацией и считала предсказанные астрологами потоп и иные катаклизмы образным выражением обновления церкви (что, впрочем, расценивалось и как предвестник скорого Конца света). Вот здесь и крылась причина, почему на художества заморского астролога столь взволнованно отреагировали православные церковные идеологи: Булев на основе своих пророчеств говорил о неизбежности обновления христианства путем слияния Восточной и Западной церквей. Это будет достигнуто путем «отмщения» туркам и отвоевания католическим воинством Константинополя. За пропаганду этой идеи немец получал специальную ренту от папы римского [248]248
  Синицына Н. В.Третий Рим… С. 175–182.


[Закрыть]. Вопрос был поставлен для Русской православной церкви недопустимо. Плюс ко всему по-прежнему острой для русского сознания и после 7000 (1492) года оставалась эсхатологическая тема…

Активность Булева влекла опасность соблазна для мирян. А вдруг они поверят в астрологические бредни? Против него были мобилизованы лучшие церковные умы. Искал автора, который бы развенчал построения проклятого немца, ростовский архиепископ Вассиан (брат Иосифа Волоцкого). Дипломат Ф. И. Карпов, получив письмо от Булева, тут же обратился с просьбой об опровержении к самому Максиму Греку. Великокняжеский дьяк Мисюрь Мунехин попросил ответить «тщащемуся звездозрением предрицати» псковского монаха Филофея.

Филофей с порога отмел астрологическую постановку вопроса – «сия все кощуны суть и басни». Астрологии он противопоставил богословие и эсхатологию. Обновление всего сущего, несомненно, происходит, но по воле Божьей, а не по расположению каких-то там звезд. Филофей отрицал идею Булева, что бывают добрые и злые часы (что и показывают нам звезды, для выявления которых нужна астрология). Если бы Бог сотворил злые дни и часы, он бы сам оказался причиной зла, а это невозможно, Господь добр и милостив. Движением звезд и других небесных светил управляют не неведомые силы, а ангелы. Поэтому вся астрология Булева основана на ложной посылке и неправильна. Никакой всемирной катастрофы и потопа не будет.

А как же тогда происходят перемены в истории человечества и что его ждет, если не новый всемирный потоп? Ответ Филофея блистателен: его ждет Третий Рим, неразрушимое Ромейское царство. Третий Рим – это «царство нашего государя», Россия. Ее существование – залог земного существования людей.

Каким образом Филофей выводит эту формулу? Он пишет, что все христианские православные благочестивые царства погибли (под ними в русской мысли понимались Греческое, Сербское, Боснийское, Албанское, видимо, Болгарское «и иные мнози»). Причиной падения греков были измена вере, обращение в «латинство» на Флорентийском соборе 1439 года, уния с католической церковью. По поводу же Римско-Ромейского (латинского) царства Филофей пишет:

«Не обращай внимания, о избранник Божий, на то, что говорят латиняне: наше Ромейское царство пребывает несокрушенным, ибо если бы наша вера была неправой, Господь не сохранил бы нас. Не подобает нам полагаться на их обольщение, поистине они суть еретики, самовольно отпали от православной христианской веры, в особенности из-за службы на опресноках. Они были в соединении с нами в течение 770 лет, но уже в течение 775 отпали от правой веры, впали в Аполлинариеву ересь, будучи обольщены царем Карлом и папой Формосом» [249]249
  Там же. С. 225, 228. (Перевод Н. В. Синицыной.)


[Закрыть].

Священная Римская империя не имеет права носить имя Ромейского царства, потому что она впала в грех «латинства», она не обладает истинной, правой верой. Оболочка Священной Римской империи лишь материальна. Души же латинян пленены дьяволом, утеряна духовная сущность. С Греческим царством дело обстоит иначе: турки пленили его физически, но к перемене веры не принуждают. То есть европейский Рим потерял одну сторону, а греческий Рим – другую.

Но истинное Ромейское царство сохранилось – по точному определению Н. В. Синицыной, это «…не государственно-политическое образование, но духовно-христианское царство, возникшее в эпоху Воплощения Слова… или империя, имеющая тот же возраст, что и Христос». По мнению Филофея, данное царство ныне воплощено в Московском государстве Василия III. Василий Иванович – православный царь, московская церковь является «вселенской апостольской», а царь при этом – единый и единственный царь всех христиан поднебесной и одновременно «браздодержатель церковных престолов». Именно «в царство нашего государя» переместились («снидошася», то есть сошлись) все нашедшие свой исторический конец христианские царства. Россия, таким образом, воплощает в себе духовно-христианское Ромейское царство и именно в этом смысле является Третьим Римом. Христианская церковь – апокалиптическая «Жена, облеченная в Солнце» Откровения Иоанна Богослова ( Откр. 12:3), – найдет приют и успокоение только в Московском царстве [250]250
  Там же. С. 236, 238, 246–247.


[Закрыть].

Таким образом, в идеях Филофея нет ничего «имперского», «великодержавного», «национально-исключительного» и прочего, что публицисты всех мастей любят приписывать теории «Москва – Третий Рим». Его доктрина отражает сугубо клерикальную полемику о значении православной и католической церквей, соотношении их роли в мировой истории. Совершенно естественно, что Филофей, живший в единственной свободной и независимой православной стране, разделял присущее московской духовной культуре чувство особой ответственности перед Богом и миром за судьбы единственно правильной веры и страны – носительницы этой веры. Отсюда и мессианизм его концепции.

Насколько Василий III был знаком с подобными взглядами и насколько разделял их? Филофей сочинил специальное послание, адресованное государю всея Руси. Поводом послужила просьба о поставлении архиепископа на освободившуюся Новгородскую кафедру, из чего следует, что послание было написано в 1524–1526 годах. Но содержание этого сочинения шире. В нем Филофей сформулировал для Василия III идею симфонии церковных и светских властей в Третьем Риме. Столь высокая миссия Московского царства налагает особую ответственность на его правителя как «браздодержателя церковных престол». Церковь как бы освящала светскую власть и для этого вступала с ней в единение. Государь имеет полное право вмешиваться в дела церкви во имя общего блага, центральной идеи. Но и церковь может указывать государю, морален или нет тот или иной его поступок.

Филофей тут же разбирает ряд животрепещущих вопросов, которые Василий III как царь Третьего Рима должен был решить незамедлительно. Помимо уже упоминавшегося назначения на новгородскую архиепископскую кафедру, это были строгое соблюдение обряда крестного знамения (великий князь должен бороться с нарушителями как «врагами имени Христова») и осуждение содомии (гомосексуализма).

Последний аспект довольно интересен – почему-то русские церковные пастыри периодически считали своим долгом обличать содомию в посланиях государям и требовать ее искоренения. Филофей обращался с этой темой к Василию III, а к его сыну, Ивану Грозному, будет об этом же писать священник Сильвестр. Трудно сказать, было ли это вызвано действительной распространенностью гомосексуализма в московском обществе и придворной среде или же проповеди против содомии были своего рода «общим местом», с которым, опираясь на труды Отцов Церкви, священники и монахи считали нужным обращаться к власть предержащим.

Филофей в послании к Василию III также затрагивает сложную и полемичную тему церковных имуществ, рифмующуюся со знаменитым спором нестяжателей и иосифлян. Спор он решает в пользу последних: если богатство идет во благо, на процветание веры, на благотворительность, оно необходимо. Не надо путать богатство со «сребролюбием», которое однозначно подлежит осуждению.

Автор послания высоко поднимал планку поведенческого идеала православного царя, который заключался прежде всего в ответственности за подданных и соблюдении в своем государстве чистоты веры. «Обиды церквям и монастырям», «нестроение» царства, грехи людей приближают приход Антихриста, возбуждают эсхатологические ожидания. Тем самым праведность Василия III оказалась прямо связанной с исторической судьбой России: он может после смерти стать «сыном Света» и «гражанином» Небесного Иерусалима, а может обрушить на свой народ неисчислимые бедствия, полагающиеся согрешившему народу накануне Конца света [251]251
  Там же. С. 274, 277.


[Закрыть].

Что характерно, Филофея, в отличие от нестяжателей, совершенно не интересовал сюжет с разводом Василия III и нарушения им церковных канонов. Он размышлял о куда более высоких и масштабных вещах, и идеальные требования, предъявляемые им к великому князю, принадлежали к куда более значительной сфере.

В полную силу идеи Филофея зазвучат только к концу XVI века, когда мотив «Москва – Третий Рим» стал наиболее актуальным в связи с учреждением в 1589 году Московской патриархии. В более ранний период они осмыслялись только на уровне узкого круга церковных интеллектуалов, впрочем, имевших прямое отношение к разработке идеологии высшей, царской власти в России. Ими эти идеи были усвоены, переосмыслены и развиты. В этом плане политическая мысль времени Василия III была заметным шагом вперед по сравнению с эпохой Ивана III; она заложила основу для развития целого ряда политико-идеологических доктрин царствования Ивана Грозного.

«Прозяблое слово», «великая соромота» и индийские гости: восточная политика последних лет правления Василия III

Последние семь-восемь лет правления Василия III на международной арене прошли достаточно тихо. Шла будничная повседневная дипломатическая работа без больших успехов или грандиозных провалов. Не было крупных войн, но пограничные конфликты и мелкие стычки не прекращались.

На восточном направлении Василий III пытался установить более дружественные отношения с Турцией. В случае успеха тут открывались хорошие перспективы: султан мог обуздывать агрессию Крыма, пугать Королевство Польское и т. д. Видимо, Василия III обманул дружелюбный тон посланий султана и рассыпаемые в них цветистые комплименты. Государь решил, что раз ему открыто не угрожают и ничего особенного не требуют, то с османами можно подружиться. Специфики восточной дипломатии он не понимал и не знал. Раз за разом проходил обмен грамотами, послами, туда-сюда ездили купцы, шли переговоры – но никаких значимых результатов достигнуто не было. Султану дружба с Россией была абсолютно не нужна, а ссориться вроде было еще не из-за чего. Принципиальные противоречия между странами, которые выльются в первую Русско-турецкую войну, накопятся только к 1569 году.

Пока же взаимное раздражение от несбывшихся ожиданий прорывалось в мелочах. В 1524 году в Москве находился турецкий посол Скиндер. Поскольку он опять ничего конкретного не привез, с ним при дворе Василия III обошлись достаточно прохладно. Скиндер обиду затаил и выместил ее на русском посольстве, отправившемся с ним в обратный путь ко двору султана, но уже в Кафе, на турецкой территории.

Возможно, это было связано с провалом задания, полученного от султана: русская разведка получила информацию, что Скиндер должен на обратном пути разведать «места» на Дону, где Турция в дополнение к Азову поставит новую крепость для дальнейшего продвижения в Восточную Европу. Планы Скиндера (если они, конечно, имели место) были разрушены просто и эффективно: «А поехал Скиндер на Путивль да на Крым, а Доном просился, и князь великий его Доном не пустил: некоторое прозябло слово от скиндеровых людей и от сторонних, что Скиндер послан смотрити мест на Дону ставити город, и того для Доном не пущен» [252]252
  Цит. по: Загоровский В. П.История вхождения Центрального Черноземья… С. 74.


[Закрыть]. Тогда понятен гнев пронырливого грека, которому не дали выслужиться перед хозяином-султаном и выставили из страны самым неприятным образом. Скиндер русским дипломатам «великую соромоту чинил».

В июле 1525 года в Турцию отправился гонец Кудояр Кадышев с грамотой Василия III, в которой султану в очередной раз предлагались любовь и дружба и делалась попытка смягчить возможные обвинения в неуважении к послу со стороны Скиндера.

Московским властям было о чем беспокоиться. В 1525 году прошел слух, что султан оскорблен провалом миссии Скиндера и готовится отправить на Русь то ли 15, то ли 30 тысяч воинов. Однако собственно турецкий поход был бы затруднен по техническим причинам. Турки совершенно не знали, куда идти, – их представления о географии Восточной Европы были весьма приблизительны ^{8} . Турецкие войска могли эффективно действовать только в составе армии крымского хана. А Крым в эти годы раздирался противоречиями, междоусобицами, и ему было не до организации крупного международного нападения на Русь. Да и слух о том, что султан из-за Скиндера готов развязать войну, видимо, все же не имел реальной почвы и относился к разряду дипломатических страшилок.

Тем более что сам Скиндер как ни в чем не бывало приехал с новой посольской миссией в Москву в декабре 1526 года. Он вел переговоры о торговле между двумя странами. В 1528 году с таким же торгово-дипломатическим посольством приезжал от турок грек Андриан Халкокондил. 17 декабря 1529 года Россию вновь посетил всем надоевший Скиндер. На этот раз судьба была к нему неблагосклонна: в декабре этого года он скончался в России при невыясненных обстоятельствах. Возможно, его просто убили. Обидевшийся султан Сулейман Великолепный, которого особо обеспокоила конфискация русской разведкой бумаг Скиндера, в 1530 году пытался подбить на нападение на Русь крымского хана и обещал прислать артиллерию и пищали. Но поход не состоялся. В феврале 1531 года к русской границе подошел только небольшой отряд ширинского хана Бучкака, который после стычки под Белевом с русской заставой повернул назад. На этом конфликт оказался исчерпан. В 1532–1533 годах в Москве успешно торговал официальный представитель султана Ахмат, выполнявший также функции гонца.

Отношения с Крымом складывались сложнее. После гибели Мухаммед-Гирея ханство переживало сложный период междоусобий и внутренней борьбы. С одной стороны, для Руси это было хорошо – татарам зачастую было просто не до нападений на соседей. С другой – нельзя было достичь никаких надежных договоренностей: власть в Бахчисарае оставалась слишком нестабильной, и ей нельзя было доверять.

В апреле 1525 года гонец Девлет-Килдей привез в Москву договор с ханом Саадат-Гиреем (шертную грамоту). Между Василием III и крымским ханом наконец-то наступили долгожданные «дружба и братство». Правда, дружба получалась какая-то своеобразная: хан требовал закрепить ее получением с Руси богатых «поминков», а государь отказывался их платить. В итоге обе стороны остались неудовлетворены друг другом. Неудовлетворенность Саадат-Гирея вылилась в организации в том же 1525 году крупного похода на Русь (источники, видимо преувеличенно, говорят о 50-тысячном татарском войске). Им командовал бывший казанский хан Сагиб-Гирей, у которого с Василием III были свои счеты. Но поход не задался сразу. Очередной мятеж в Крыму поднял еще один представитель ханского рода – Ислам-Гирей. После яростной борьбы Саадат-Гирей вернул трон, но, конечно, ни о каких иноземных походах, тем более с использованием крупных воинских сил, не могло быть и речи.

В 1526 году ситуация повторилась. В апреле Саадат-Гирей прислал гонца с изъявлениями дружбы и братства, летом он уже собрался в новый поход на Русь, но тут опять взбунтовался Ислам-Гирей. К декабрю Гиреи помирились, но выступление против России опять провалилось.

В сентябре 1527 года за дело взялся уже Ислам-Гирей. Он вышел к окскому рубежу с 40-тысячным войском. Удар был направлен на Рославль. Но ошибка 1521 года не повторилась. Василий III быстро и четко организовал оборону по Оке. Великий князь с братьями встал с войсками в Коломенском, а потом вышел к Оке. Оборону на рубеже заняли полки под командованием В. С. Одоевского, И. Ф. Телепнева Оболенского, Ф. М. Мстиславского. Жители посадов подмосковных городов и самой Москвы укрылись за крепостными стенами. К бойницам выставили пушки и пищали. Пять дней столица и подмосковные города сидели в осаде. Непривычно выглядели набитые перепуганными людьми, стариками, женщинами и детьми осадные дворы. Бежавшие под защиту стен посадские сжимали в руках топоры, копья, грубые казенные сабли и ждали сигнала, когда им идти на стены.

Татары не прошли. После перестрелки через Оку, в которой выявилось несомненное превосходство русского огнестрельного оружия над татарскими луками, русская конница перешла реку и атаковала врагов. В сражении у Николы Зарайского Ислам-Гирей был разбит, и 8 октября, как сказано в летописи, «пошел прочь». Торжествующий Василий III отпраздновал победу, приказав казнить находившихся в это время в Москве ни в чем не повинных татарских послов.

Саадат-Гирей поспешил отмежеваться от похода Ислам – Гирея, заявив, что это была его самодеятельность и Крым вовсе не враг России. В феврале 1528 года он прислал Василию III тайное письмо, в котором выдал замыслы своего соперника: «А дума их, что Оку перелезем да Московской город возьмем». Ислам-Гирея подбили на нападение его князья – Мемеш, Айдашка, Тенебек. Они рассчитывали, что взятие Москвы откроет ему дорогу к крымскому трону [253]253
  Хорошкевич А. Л.Русское государство в системе международных отношений… С. 218–219.


[Закрыть].

После этого поражения Крым несколько поутих. К тому же Василий III затеял привычную для русской дипломатии двойную игру, ведя переговоры одновременно с Саадат-Гиреем и Ислам-Гиреем, каждому обещая мир и дружбу, а Ислам-Гирею предлагая еще и политическое убежище на Руси, если он проиграет борьбу за ханский престол.

Периодические набеги, которые предпринимали татары, дело особо не меняли. Как обычно, злобу вымещали на послах – например, в 1531 году Саадат-Гирей ограбил русское посольство. Свои издевательства он объяснил тем, что ждет больших «поминок», а Василий III их все еще не прислал. Но глумление над беззащитными в чужой земле дипломатами – это, собственно, все, что в начале 1530-х годов Саадат-Гирей мог сделать против великого князя. Все его силы поглощали противостояние с Ислам-Гиреем, севшим на престол в Астрахани, и нейтрализация сторонников Сагиб-Гирея, которого он сумел в 1531 году выслать в Турцию. Однако хан не учел, что у бывшего казанского правителя слишком много друзей и сочувствующих среди крымской знати.

В ноябре 1531 года Саадат-Гирей заключил новый мирный договор (шерть) с Василием III. Дальнейший сценарий напоминал дежавю: вскоре, летом 1532 года, хан собрался в новый поход на Русь, но поход опять провалился из-за внутрикрымских проблем. Раздосадованный хан в качестве жеста вызвал из России своих послов и заявил о разрыве дипломатических отношений.

Последний при Василии III набег крымцев на Русь случился летом 1533 года. Ему предшествовала очередная серия переворотов в Крыму: в 1532 году на престол сел Ислам-Гирей, в 1533 году его сверг с помощью Турции бывший казанский хан Сагиб-Гирей. Василий III послал в Бахчисарай с поздравлениями сына боярского В. Левашева. Одновременно он вел тайные переговоры с Ислам-Гиреем, обещая принять того «в сыновство и в службу». Обрадованный Ислам-Гирей вернулся в Крым и тут же стал готовить нападение на своего нового русского господина и «отца».

В августе 1533 года удар Ислам-Гирея и Сафа-Гирея, командовавших войсками, был направлен на рязанские земли. 14 августа Василий III лично выступил с войском на защиту Москвы. Ставка великого князя была в Коломенском. Здесь он стоял до 21 августа. Но татары не стали испытывать судьбу и повторять неудачные попытки последних лет взломать русскую оборону на Оке. Они сожгли посад Рязани и разорили Рязанскую землю. Сагиб-Гирей хвастался, что захваченный полон достигал ста тысяч человек. Цифра, безусловно, завышенная, но военный успех крымцев в походе 1533 года несомненен.

Еще более трудно, чем с Крымом, складывались отношения с Казанью. Она вела себя традиционно: официальные заверения в вечной дружбе сопровождались нападениями исподтишка и периодическими попытками избавиться от зависимости от Москвы. В марте 1526 года очередные слова о том, что русский государь и татарский хан – друзья навек, привезли послы Казый и Чура. В 1527 году с ответной миссией Василий III отправил в Казань А. Ф. Пильемова. Он справился с поставленными задачами вполне успешно: в 1528 году между Россией и Казанским ханством был заключен очередной договор (шерть), казанцы принесли перед русским послом присягу, что будут его соблюдать.

Столь замечательно развивавшиеся события неожиданно обернулись полным крахом в 1530 году. Хан Сафа-Гирей учинил «срамоту велику» послу А. Ф. Пильемову, разорвал шерть. Василий III не стал церемониться и сразу же ответил карательным походом. Судовую рать возглавили И. Ф. Бельский и М. В. Горбатый, конную – М. Л. Глинский. Около 10–12 июля судовая и конная рати соединились под Казанью, около деревянного острога, который соорудили казанцы на реке Булаке как передовое укрепление на пути русских войск.

Татары возлагали на острог особые надежды. Но в ночь на 14 июля он был взят полком И. Ф. Овчины Оболенского. Противнику не помогли ни союзные черемисы, ни присланные ногайцами и астраханцами небольшие отряды конницы. Сафа-Гирей с лучшими воинами бросил «пушечное мясо» из простых воинников и «утече в город». Дальше версии источников расходятся. Согласно официальной летописи, русские начали артобстрел Казани и она быстро сдалась. Из города выехали князья Булат, Аппай и Тобай и заявили, что их в очередной раз попутал шайтан, они и не мыслили себя непокорными московскому государю. Были вновь принесены клятвы на верность и обещано, что ханство примет правителя только «из рук» Москвы. Воеводы развернули стяги, трубачи затрубили в трубы, и победоносная русская армия отправилась домой.

Но в ряде источников («Казанская история», Вологодско-Пермская летопись) эта благостная картинка выглядит иначе. Сафа-Гирей в своем бегстве промахнулся мимо Казани, удрал на Арское поле, а оттуда, решив не испытывать судьбу, взял курс на Астрахань. В итоге Казань осталась без хана. Жители по примеру правителя пустились бежать, городские ворота три часа стояли открытыми, а перед ними яростно ругались воеводы Михаил Глинский и Иван Бельский, кому из них первому войти в город и стяжать славу покорителя Казани. Пока князья выясняли, кто будет победителем, черемисская конница атаковала обоз, захватила гуляй-город и несколько орудий. Только после этого воеводы оставили распри, но ворота уже закрылись. Тогда-то и начался обстрел города, приведший к его сдаче [254]254
  Зимин А. А.Россия на пороге… С. 364–366.


[Закрыть].

Вернувшихся в Москву воевод ждал гнев великого князя. Василий III от нахлынувшей злости не знал, что с ними и сделать. Это же надо умудриться – суметь не войти в город с распахнутыми настежь воротами! Что толку от пустых клятв казанцев? Они их нарушат, как нарушали до этого. Выходит, воеводы зря ходили в поход – только взяли специально для них построенный деревянный острог и немножко постреляли из пушек по стенам. А в остальном – выслушали лживые обещания и пошли прочь.

Глупость и безответственность были налицо. А к концу правления Василий III относился к подобным акциям, порожденным тупостью и спесью знати, с особым раздражением. Глинского трогать он не стал – все-таки родственник жены, как раз в 1530 году бывшей на сносях: не дай бог беременная жена начнет переживать за опалу князя Михаила и чего случится! А вот И. Д. Бельского Василий III хотел казнить. Непутевого воеводу спасло только заступничество митрополита Даниила. Но до конца правления Василия III Бельский просидел в тюрьме.

Интенсивные переговоры с Казанью длились всю первую половину 1531 года. Русским дипломатам удалось найти союзников среди татарской аристократии, которые были согласны в главном: с Россией лучше жить в мире, чем воевать, лучше ликвидировать источники конфликта, чем его раздувать. Сторонников компромиссного решения возглавлял князь Табай. Он понимал, что глупо каждый раз при появлении русских войск под стенами Казани надеяться, что ими командуют воеводы вроде Бельского. В конце концов, русская армия вновь и вновь приходила под Казань, а не казанская под Москву. Рано или поздно это должно было плохо кончиться. Поэтому Табай решился на предательство: для спасения ханства надо свергнуть его правителя, Сафа-Гирея, и возвести на престол фигуру, устраивающую Москву. В мае русские послы в Казань сообщили: Сафа-Гирей арестован и изгнан в Ногайскую степь вместе с семьей. Власть захвачена Горшедной-царевной, мурзой Качигалеем и князем Булатом. Они прислали в Москву посольство, в котором отвергали кандидатуру Шигалея, но соглашались на Яналея из рода большеордынских Ахматовичей.