Текст книги "Клады Отечественной войны"

Автор книги: Александр Косарев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 23 (всего у книги 35 страниц)

Утром 5 декабря Наполеон с главной квартирой выступил из Беницы в местечко Сморгонь, куда и прибыли в два часа пополудни. Мороз в те дни доходил до 20 градусов. Туда же выступил обоз с казной и остатками московских трофеев. А русские в тот день заняли Молодечно и преследовали арьергард до деревни Марково. В тот день русские войска взяли в плен 2500 солдат и 30 офицеров и отбили у французов 24 орудия и 30 зарядных ящиков!

Вечером войска французского авангарда прибыли в Сморгонь, и там же остановился тот обоз, что вёз КАЗНУ всей армии. В 10 часов вечера Наполеон покинул армию и уже никаких приказов отдавать не мог. После Сморго-ни, начиная с 6 декабря, всякая дисциплина исчезла окончательно, и теперь каждый заботился только о сохранении своей жизни.

Как я уже писал ранее, до Вильно дошёл только один фургон с КАЗНОЙ из 48, вышедших из обугленной Москвы. По некоторым сведениям, в столицу современной Литвы втащился лишь небольшой обозик, с остатками захваченных в России трофеев. Большая же их часть была ранее отбита казаками либо захоронена до этого счастливого для уцелевших вояк момента.

Давайте теперь подведём некоторый итог нашим предварительным изысканиям. Начали мы с вами с невразумительной просьбы некоей малоизвестной генеральши, а закончили тем, что с большой точностью установили то место, где 3 декабря 1812 года были закопаны как минимум 7 бочонков золотых наполеондоров. Но что-то подсказывает мне, что одними этими бочонками дело не обошлось. Угроза полного разгрома и пленения была слишком велика, и французы вкупе с итальянцами спешно прятали всё что ни попадя. Этим делом занимались все, кто на тот момент мог держать в руках лом или лопату. Возможно, что некоторую массу спрятанного в то момент имущества потом смогли вытащить обратно, но в том хаосе, который творился во время удалой казацкой атаки, о многом могли впоследствии просто не вспомнить или в пылу скоротечной битвы попросту затоптать место захоронения.

4 декабря

« 4 декабря. Мы выходим в 9 часов утра на Молодечно, и в половине четвёртого останавливаемся в Виннице (ошибочное написание названия. Правильно пишется и произносится – Беница) – маленьком городке. Мы размещаемся в очень красивом барском доме, хорошо меблированном; есть там бильярд и мы на нём играем. Казаки захватили троих из моих лошадей и вещи. Из меховых (вещей) у меня остаётся лишь женская лисья шуба, служащая мне одеялом.

Идёт снег; холод слишком силён для верховой езды. Целый день я шёл пешком в моих продырявленных сапогах. Солдаты больше не едят лошадей. Скот имеется в достаточном количестве; начинают выдавать провиант. В амбарах поместья мы находим муку, горох, картофель, крупу: всё это выдают гвардии и нашим людям».

Наполеон ночует в имении графа Закаля в местечке Беница.

« Сегодня утром Наполеон приказал Виктору собрать всех отставших и затем присоединиться к другим солдатам. Авангард должен направиться в Марково, а Нею предписано ожидать здесь прибытия Виктора.

В 9 утра квартиру Наполеона перенесли в Беницу, а ночью (с 4 по 5-е) передовые части нашей армии и главная часть первого отряда двинутся в Сморгонь».

5 декабря

«В сей день французы потеряли: 24 орудия, 30 зарядных ящиков, брошенных на дороге до Марково, и 2500 человек пленных».

«В ночь с 5-е на 6-е из Молодечно выступил граф Хохберг с двумя батальонами общей численностью 400 человек. Этой же ночью они нагнали главный штаб Вице-короля, который ещё не выступил дальше (из Беницы). Им сказали, что ещё не продвинулись фургоны с трофеями, взятыми из Москвы, как, например, крест с Ивана Великого и другие вещи из Кремля. Обиднее всего, что часть этих вещей всё равно погибла в непродолжительное время в пути, а их остаток около Вильно».

«5-го декабря. Выходим в 9 часов утра и в 2 часа приходим в Сморгонь. Мороз стоит, по крайней мере, 20 градусов. На этот раз весь путь я совершаю пешком. Моя конюшня состоит из 3-х кляч. Они мне не очень нужны; я предпочитаю идти пешком. Я очень рад, что помещаюсь в скверной крестьянской избе, где есть печь вместо камина; мы разделяем её с нашими людьми.

Император помещается в барском доме (князя Огинского). Перед отъездом (имеются в виду последние мгновения пребывания Наполеона в армии) император выдал каждому из своих адъютантов по 30 000 франков золотом и по 6000 каждому из офицеров-ординарцев. С собой он взял бочонок с монетами 50 000 франков».

Маленькое дополнение к последней фразе. Вот уж не везёт, так не везёт. Даже эти 50 000 были в спешке бегства забыты Наполеоном и его спутниками на очередной почтовой станции. Но это так, к слову. Вернёмся к деньгам, оставленным в войсках. 30 000 франков – это совсем немало – почти 15 кг золота! Стало быть, было из каких запасов раздавать такие щедрые подарки. Но столько получили простые адъютанты? Интересно бы выяснить, сколько было выдано на непредвиденные расходы маршалам и генералам?

Из этого факта делаем однозначный вывод о том, что именно с 5 декабря, и именно в Сморгони начался окончательный процесс децентрализации охраны и сопровождения войсковых КАСС. Ещё немного, и они вообще будут упразднены. Видимо, положение с лошадьми и дисциплиной в армии было просто критическое, несмотря на то, что снабжение войск продовольствием и фуражом несколько улучшилось.

Далее войска французской армии двигались по следующему маршруту: Сморгонь – Ошмяны – Медники – Вильно – Еве – Жижморы – Ковно. И на этом пути их по-прежнему ожидали поражения и потери.

« В 7 часов вечера 5-го декабря император уехал в своей дорожной карете, вместе с Коленкуром. На козлах сидел капитан польских гвардейских уланов Вансович, служивший ему переводчиком, и мамелюк Рустам. Генералы Мутон и Дюрок следовали за ним в санях. Они направились в Вильно, с небольшим конвоем неаполитанского кавалерийского отряда под командой герцога Рока Романа».

Наполеон уже однажды испытывал горечь мучительного отступления. Тринадцать лет назад, вслед за блистательными победами в Египте и Сирии, он вынужден был возвращаться после неудачи под Сен-Жан д’Акром по выжженной солнцем страшной дороге сирийской пустыни. Всё повторялось. Тогда было только беспощадно палящее солнце и пески, теперь – холод и снег. Он помнил рождавший ужас пронзительный клекот огромных птиц, кружившихся над отступавшей армией. Теперь в его ушах не умолкал вороний грай, и, оглядываясь, он видел сотни чёрных птиц, кружившихся над растянувшейся длинной нестройной цепочкой армией в ожидании добычи. Всё повторялось.

Молча шагая в тяжёлой медвежьей шубе по промёрзшей земле, окружённой лесами, он, как тогда, тринадцать лет назад, уже приходил к мысли о том, что надо скорее бросать эту обречённую армию; надо не медля ни дня, ни часа уходить. Через два дня, после обнародования последнего 29-го бюллетеня о положении армии, оставив войска на Мюрата (как старшего по монархической иерархии), Наполеон умчался в Париж. В карете, затем в санях, затем снова на колёсах, он буквально летел, всё увеличивая скорость, без эскорта, без охраны, инкогнито, через Польшу, Пруссию, Саксонию... через всю Европу.

По свидетельствам его спутников и историков, то было путешествие на грани возможного. Опасность была действительно велика. Выезжая 5 декабря из Сморгони, Наполеон не знал, что в этот день Ошмяны, через которые он должен был проехать, были заняты отрядом Сеславина.

Его (Наполеона) спасло только то, что дивизия Луазона вытеснила Сеславина из Ошмян, но его отряд расположился бивуаком слева, в непосредственной близости от главной дороги. Под покровом темноты – уже было за полночь – экипаж Наполеона промчался незамеченным (а может быть, казаки просто поленились за ним гнаться, на ночь глядя). Но опасность попасть в руки русского отряда была вполне реальной.

Когда позже Наполеон проезжал через Дрезден, он даже не подозревал, что там была подготовлена группа, которая должна была захватить его при проезде через город. Быстрота, с которой он ехал, обеспечила успех рискованного путешествия. Ему удалось миновать беспрепятственно все расставленные западни.

 « Генерал Нарбон послал за мной в моё помещение, чтобы объявить мне о своей миссии в Берлин. Велико было моё изумление, когда в дежурной комнате я узнал об отъезде Императора. Часть ночи (с 5 на 6-е) я провёл в переписывании 29-го бюллетеня в подлиннике, поправленном рукою Его Величества. Любезный и остроумный секретарь кабинета Мунье мне передал его слова: “И очень сильно морозит” – написаны рукой Его Величества».

5 декабря 1812 года мороз доходил до -25 градусов.

6 декабря

« Термометр показывает уже 24 градуса мороза. Как только уехал император, императорская гвардия совершенно небрежно стала относиться к своим обязанностям и совершенно перестала заботиться о тех, кто не был самим императором. Исчезло всё их мужество и терпение – сила, облегчавшая им дни великих испытаний. Вице-король устраивает в Ошмянах (современные Ашмяны) свою главную квартиру в одной из церквей. Из его блестящего корпуса осталось каких-нибудь 500 или 600 человек».

«В Жупранах, маленькой деревушке, стоящей на берегу реки, было несколько риг – деревянных сараев, крытых соломой. После отъезда императора полковники скручивали полотнища знамён и вручали их самым сильным гренадерам. Золотые орлы с древков снимали и прятали. Вопрос – куда их могли прятать, когда мороз достигал -27 градусов Цельсия. Закапывать или топить было сложновато, поскольку промёрзшая земля и толстый лёд на реке препятствовали этому. Относительно тепло было только в самих ригах, где собирались солдаты и где горели костры. Так что золотых орлов могли закапывать только там. Тем более что сами риги были перед уходом французов подожжены. Огонь ведь надёжно скрывает все следы...»

Весьма кстати будет сказать и несколько слов о знамёнах. В армии Наполеона числилось 265 полков пехоты кавалерии и артиллерии. И каждый полк имел своего золотого орла на знамени. От всего этого великолепия в России остался один-единственный орёл, который ныне хранится в Эрмитаже. Так что, господа поисковики, нам есть над чем ещё поработать.

7 декабря

« 7 декабря. Ровно-Поле. Главная квартира Мюрата устроена была в Медниках. Тень Великой армии перешла через Ошмяны без всяких остановок и не получала даже раздач (продовольствия). Вице-король, окружённый остатками своего войска, расположился в замке Ровно-Поле».

 «Я шёл между генералом Раппом и офицером ординарцем Гальцем. Последний предупредил меня, что у меня отморожена правая сторона лица; чтобы потереть лицо снегом, я снял мои огромные лисьи перчатки. Я следовал за Неаполитанским королём к домищ, окружённому большими каменными стенами и носящему пышное название замка. Вместе с другими я вошёл в скверную комнатку».

8 декабря

« 8 декабря. На рассвете, т.е. к 8 часам утра, пробили сбор во дворе короля. Принц Невшательский (Бертье) который “потерял голову”, вошёл в комнату, где мы (30 человек) завтракали, с криком, что мы бесчестим себя, потому, что заканчиваем кушать вместо того, чтобы идти во двор. Он предупредил, что уже пробили сбор, но мы не обратили на это большого внимания.

Не пришлось собирать вместе батальон “старой” гвардии под ружьё; на его бивуаке остались мёртвые, а часовой замёрз стоя. Мороз не позволял солдатам держать ружья.

Штаб-квартира Мюрата была перенесена в Вильно. В 2 часа дня 8-го декабря я прибыл одним из первых в этот город. В воротах было большое скопление, а позднее проход сделался опасным. Мне показали помещение генерала Нарбона в доме губернатора».

«Рукойны. Мюрат и Бертье выступили сегодня (из Медников) в 11 часов утра в Вильно. Мы встали бивуаком в Рукойнах, где уцелели лишь несколько разрушенных хижин, и где кругом всё было завалено трупами. Виктор ввёл в Медники остатки дивизии Луазано и неаполитанской кавалерии и соединил свой отряд с солдатами Нея.

Когда мы выступили из Рукойн, нам на пути попадались баварские войска, в беспорядке возвращавшиеся из Неменчина. Целых десять часов подряд в сильнейший мороз 28 градусов тысячи толпились у ворот Вильно.

Трупы неаполитанских велитов, которых всегда можно распознать по их богатым совершенно новым одеждам, показывали нам, что здесь проехал Император».

«Как описать ужас жителей Вильны, всё время хранивших у себя в городе все наши вещи, наших раненых и больных, наш провиант и шесть миллионов денег».

Отметим про себя этот отрадный факт. Как минимум 300 000 золотых 280 двадцатифранковых монет армия всё ещё транспортировала, несмотря на все ужасающие потери в личном составе и лошадях, лютый холод и мор. По весу это составляло примерно 2800 кг.

9 декабря

«9 декабря. В Вильно я прибыл 8-го декабря в 2 часа дня и остановился в доме губернатора. Слышится канонада: в 5 часов вечера пробили сбор. Батальонный командир Дарнуль предупредил короля Неаполитанского (Мюрата), что офицер сторожевого поста возвестил о приближении казаков.

Его величество Мюрат, проявивший в эту кампанию невероятную храбрость, на этот раз потерял голову, подобно маршалу Бертье. Король Мюрат спасся бегством, самолично таща за повод свою лошадь; я встретил его и маршала Бертье, когда они пешком проводили свой план в действие.

Полковник Бонгар, адъютант начальника штаба, – хороший товарищ, на мой вопрос, куда они так быстро идут, прокричал нам: “На лошадей! Больше мне нечего сказать”.

Будучи мало расположен так скоро ехать верхом, я пустился на разведку и узнал, что это внезапное отступление было вызвано приближением нескольких казаков с пушкой.

Генерал Нарбон согласился отправиться вместе с генералом Себастиани; эскорт последнего состоял из всех конных офицеров кавалерии. В 11 вечера генерал Себастиани уведомил нас, что он отправляется; не знаю, как это вышло, но мы не могли к нему присоединиться. Генерал Нарбон и я (сам Кастеллан) шли пешком, за нами следовали наши лошади.

При выходе из города (ночью) была большая сумятица; мы остановились в штаб-квартире Неаполитанского короля в 2-х км от городских ворот. В Вильно осталось большое число больных солдат, их число доходило до 20 000 человек».

«Придя в Вильно, мы узнали, наконец, что предназначенной для итальянского войска квартирой был монастырь Святого Рафаила за Вильно. Король Мюрат устроил свою главную квартиру в одном из кафе, находившемся по дороге в Ковно, на расстоянии ружейного выстрела от ворот города. В 11 часов вечера все было спокойно, и Вице-король поехал к Мюрату».

«Русские заняли Вильно утром 11-го декабря».

И вот именно здесь, вблизи современного Вильнюса, французов ожидало самое ужасное приключение за всё их двухмесячное путешествие. И приключение это было вызвано самыми что ни на есть естественными, вернее будет сказать, географическими, причинами.

10 декабря

10 декабря. Эве. В четыре часа Мюрат выступает, и все войска идут по Ковельской дороге. Императорская гвардия уменьшилась теперь приблизительно до 800 человек. Баварский отряд и дивизия Луазана, к которым присоединилось всё депо, составили авангард под начальством Нея. Весь отряд этот состоял, в общем, из 2300 человек пехоты и 200 человек кавалерии, так что Великая армия едва доходила до 5000 вооружённых человек, не считая поляков и кавалерии, отправившихся к Олите.

Мюрат и Бертье ехали в карете. Вице-король, Даву, Лефевр, Мортье и Бессьер с остатками своих штабов следовали пешком или верхом.

В 2-х милях от Вильно, по дороге в Ковно, стоит Понарская гора. Глубокий снег и ледяная кора делали гору неприступной, взобраться туда было невозможно. Если взять влево, то между Вильно и Понарской горой шла дорога на Новые Траки. Эта дорога идёт по равнине и по ней, через Траки, Эве и Жижморы, можно было попасть на Большую дорогу из Вильно в Ковно.

Все фуры, пушки, багаж, все вывезенные из Москвы и всё ещё остававшиеся трофеи, наконец, экипажи самого императора и вывезенная из Вильно казна, всё это сбилось и перепуталось. Пришлось всё бросить.

Ней дал приказ полковнику Тюрейну открыть все ящики с КАЗНОЙ и разделить деньги между всеми, кто только захочет. Французы и казаки сообща грабили из ящиков казну – шесть миллионов золотом и серебром. Только ночь положила конец всей этой невыразимой суматохе».

«В штаб-квартире короля (Мюрата) в 2-х км от Вильно в час ночи нас догнали наши сани. В первые сели генерал Нарбон и Шабо, во вторые сани сел я с Эйяром, в третьи сани лакей и повар. Поехали, но сани отбились друг от друга среди ночной темноты. При приближении к подъёму Понарской горы произошло большое нагромождение пушек, фургонов, повозок, которые не могли добраться до вершины.

Холод был чрезвычайный; гора была покрыта кострами, разложенными проводниками, которые видели невозможность движения вперёд, благодаря крутизне и обледенелости тропинки. (Высота горы – примерно 250 метров.)

Драгун, который следовал замнойсмоим чемоданом, потерял меня, так я его больше и не видел. Вся оставшаяся ночь прошла у меня в том, что я старался продвинуть вперёд мои сани; мне удалось, несмотря на пушки и фургоны, проехать три четверти горы Понаряй. На рассвете, раздраженный невозможностью дальнейшего движения, я решил бросить сани и идти пешком.

При этом несчастном подъёме мы оставили все пушки и большое количество багажа и повозок. Наши собственные солдаты разграбили часть армейской казны при появлении казаков; одно время даже работали с ними в полном согласии. Ночью многие офицеры и союзники предлагали мне купить награбленные вещи: серебряные чаши, приборы столовые и прочее. Наши солдаты охотно давали 100, даже 300 франков серебром за один наполеондор золотом. (Видимо, и денег, и массивных серебряных изделий на руках было столько, что унести с собой всё награбленное было делом совершенно нереальным.)

Главный штаб был перенесён за 44 км от Вильно в Эве; я прибыл туда в 5 часов вечера, очень утомлённый, в лихорадке от боли в моей отмороженной правой руке. Я умирал от голода, так как не ел ничего в течение 24-х часов; у меня дрожали ноги, и я падал.

По дороге (к Эве) я встретил Шабо; он сообщил мне, что ночью он потерял генерала Нарбона. Мы очень о нём беспокоились, так как его всё ещё не было. Генерал Куриаль уверял нас, будто он видел его шедшим пешком, позади: это меня мало успокаивало, я знал, что Вильно эвакуирован утром (10 декабря) и что в 10 утра казаки были на (Понарской) горе с пушкой!»

Вам не кажется, что эта пресловутая пушка просто навязла на зубах? Создаётся такое впечатление, что всю французскую армию гнала сотня казаков с одной-единственной пушкой, прикрученной вожжами к обычным зимним розвальням. Но это так, к слову...

«Я превратился в настоящего Иоанна Крестителя в детстве: мои последние вещи остались в санях Эйара. Этот верный слуга попал в плен с отмороженными руками и ногами. Я считал его погибшим. Он был отправлен в Витебск, где сделался парикмахером. Из русского плена он возвратился в 1814 году во Францию с тремя франками в кармане, таким образом, он не без успеха занялся ремеслом.

В этом походе я потерял 17 лошадей. В Эве нам было очень плохо в помещении вроде хижины. Меня так притиснули, что целую ночь я вынужден был держать поднятой мою больную руку. Я дал золотой за связку соломы императорскому конюху. Я разделил её с Шабо и двумя другими товарищами. Поужинали мы очень плохо – крошечным куском хлеба, наполовину из отрубей, и небольшим кусочком мяса; не было даже воды. Саш, брошенные генералом Нарбоном (у горы), подъехали в 11 часов вечера. Конюх, который ими правил, отморозил себе нос и ноги. Трупы замёрзших солдат продолжают усеивать дорогу.

В 4 часа Мюрат выступает, и все войска идут по Ковенской дороге. Императорская гвардия уменьшилась теперь приблизительно до 800 человек. Баварский отряд и дивизия Луазона, к которым присоединилось всё депо, составили арьергард, под начальством Нея. Весь отряд этот состоял, в общем, из 2300 человек пехоты и 200 кавалерии, так что Великая армия едва доходила до 5000 вооружённых человек, не считая поляков и кавалерии, отправившейся к Олите. Мюрат и Бертье ехали в карете. Вице-король, Даву, Лефевр, Мортье и Бессьер, с остатками своих штабов, следовали пешком или верхом».

11 декабря

«11 декабря 1812 года. Король без свиты отправился прямо в Ковно; в момент его отъезда прибыл арьергард дивизии Луазона, сведённой к 600 человек; за три дня перед этим в Вильно она насчитывала 6000 человек. У этой дивизии не осталось ни одной пушки. 113-й линейный полк – часть её, – состоящий из флорентийцев, поразил меня в этом городе своей выправкой и щёгольской одеждой. Я разговорился с сержантом этого полка, удивляясь, каким образом такой многочисленный отряд так быстро растаял. Он мне ответил: “Это очень просто, мы умираем от холода и голода. В нас посылают ядра, мы же не можем отвечать неприятелю тем же, ничего не оставалось, как следовать примеру тех, которые в таком беспорядке прибыли из Москвы”.

Этот сержант был в числе тех приблизительно 120 солдат полка, которые до этого дня ещё оставались под знамёнами. Арьергард остановился в Эве; я оставался там же до 10 часов утра, надеясь встретить моего генерала. Всё время не переставала дефилировать толпа отбившихся от армии солдат, оставшихся позади. Старая императорская гвардия, насчитывавшая в момент отъезда императора (5 декабря) до 1400 человек, теперь вряд ли имела под ружьём больше 800 человек.

Я и Шабо приютились в санях генерала вместе с его поваром, единственным из наших служителей, у которого не было ничего отморожено. Наше беспокойство об участи генерала Нарбона возрастает в течение дня. Среди жестоких страданий, доставляемых мне моей рукой, я не мог не твердить себе: “Перед нами зрелище величайших ужасов, ничего подобного потомки больше не увидят”.

Проехав едва 8 вёрст, мы услышали казацкую пушку, обстреливающую наш арьергард. Мы остановились в штабе генерала Себастьяни и с восторгом нашли там генерала Нарбона!»

Оставим теперь на время милейшего адъютанта Кастеллана, наконец-то отыскавшего в суматохе повального бегства своего непосредственного начальника, и поблагодарим его напоследок за неоценимую помощь, оказанную нам в поисках истины.

14 декабря

« Полковник Кайсаров захватил экипаж государственного секретаря, графа Дарю, в коем было найдены всевозможные документы, упакованные в двух тюках».

Интересно, что эти бумаги были отправлены не куда-нибудь ещё, а прямиком в С.-Петербург, Александру I. Но ни одного приказа об уничтожении (сокрытии) каких-либо ценностей среди них не нашли. Почему? Ведь мы с вами буквально по дням и часам установили, когда и где были спрятаны весьма солидные ценности. А просто так, по стечению обстоятельств, их не прятали, поскольку всё в армии (в том числе и французской) осуществлялось и осуществляется только по приказу. Следовательно, все документы, связанные с захоронением вывезенных из Москвы трофеев, были преднамеренно уничтожены. Кем? Когда? Зачем?

Да тем же самым Дарю они и были уничтожены. Неоднократно участниками похода отмечалось, что государственный секретарь несколько раз сжигал какую-то документацию, организуя кострища на привалах от Гжатска до Толочина (то есть до того места, где был издан приказ об уничтожении «2-го золотого обоза»). Кроме того, самим императором в Орше было сожжено большое количество документов, и даже одежды. В Толочине ритуал сожжения повторился. Как говорит народная мудрость, «что-то скрывают только тогда, когда есть что скрывать». Значит, было что скрывать похитителям, было какие следы заметать. Это я пишу для тех, кто не верит в то, что наполеоновские клады существовали вообще, хотя я надеюсь на то, что после прочтения моей книги число таких скептиков поубавится.

Давайте теперь абстрагируемся от событий, происходивших в середине декабря 1812 года, и (мысленно) переместимся в город Вильно примерно на сто лет вперёд. Выяснилось, что в марте 1910 года в этом городе был утверждён кружок ревнителей памяти старины 1812 года, а в апреле того же года была произведена разведка всех операционных путей нашей и французской армий во время Отечественной войны 1812 года. И это, казалось бы, самое невинное дело привело к открытию ещё одного нешуточного клада, связанного с нашествием Наполеона. Об этом сокровище я расскажу