Текст книги "Коротко о жизни (СИ)"

Автор книги: Александр Грарк

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 7 страниц)

   И вот здесь наш Поляков стал интенсивно меняться. Пить снова он не стал, да и не собирался. Он просто отказывался выполнять часть работ, которые иногда возникали во время рабочей смены. Например, уборка территории цеха, покраска закрепленного за сменой оборудования и другое. Сидя в курилке Поляков, затягиваясь папиросой, небрежно ронял в разговоре:

   – Начальник меня ничего лишнего делать не заставит. Какая покраска? У меня в инструкции по рабочему месту никакой покраски нет, и делать это я не буду! И увольняться не буду. Появится желание – уволюсь, а сейчас начальник пусть и не мечтает!

   Про такие разговоры я слышал, но считал, что человек шутит. Если основной работой он по какой-то причине не занят, то за другую ничего не мешает приняться. Затем я задумался. Ведь действительно, раз инструкция по рабочему месту не предполагает какие-то дополнительные задания, то и спросить за неисполнение распоряжения начальника смены я с человека не смогу. Тогда я и стал вносить все те работы, о которых шла речь, в виде дополнений в рабочую инструкцию, согласовывал каждое дополнение с профкомом, утверждал у главного инженера. Затем, как и положено, рабочие получали по дополнению инструктаж. И при отказе выполнить вновь внесенные в инструкцию работы я получал возможность накладывать дисциплинарное взыскание на рабочего, который не выполнил указание начальника смены. Поскольку Поляков все равно часть работ не признал и не выполнил, по каждому конкретному случаю я выпустил приказ по цеху и наградил его либо выговором, либо замечанием. И, конечно, как положено, сразу под роспись в конторе его с приказами знакомили.

   За год накопилось таких приказов пять штук. За систему нарушений – а достаточно было два взыскания в течение года – мы получили возможность уволить Полякова по соответствующей статье Трудового кодекса. В принципе, он уже всех достал. Кроме невыполнения своих обязанностей, он ходил в профком и крутыми словами материл председателя. Выпустив приказ по заводу об увольнении Полякова за систему нарушений, мы как-то успокоились. Однако, Александр Петрович сразу подал жалобу в суд на предмет восстановления на прежней работе. Народный суд Ефремова рассмотрел жалобу, выслушал представителей завода, и подателя жалобы, не нашел нарушений трудового законодательства и оставил приказ по заводу об увольнении Полякова в силе. Сразу же потерпевший подал жалобу в областной суд. В области судья долго выслушивал претензии сторон и особенно обратил внимание на тот факт, что районный судья, который рассматривал дело, оказался тем самым, который много лет назад уже имел отношение к Полякову. Оказывается, Александр Петрович когда-то работал на нашей городской швейной фабрике, он был личным водителем директора и по его указанию доставлял пошитые на фабрике презенты разным шишкам города и области: первому секретарю обкома партии, секретарю городского комитета, любовнице секретаря, и даже именно этому судье. Когда ОБХСС – отдел борьбы с хищениями социалистической собственности – занялся вплотную швейной фабрикой, то там всех пересажали, кроме водителя Полякова, потому что он их всех сдал, то есть рассказал подробно, что и кому возил. Областной судья задумался и направил дело на повторное рассмотрение в районный суд.

   На сей раз жалобу рассматривал другой, недавно назначенный судья Бердников, к которому у Полякова никаких претензий быть не могло. Судья Бердников был немногословен, изучил все мои приказы и два из них отменил, но осталось все равно целых три, что по-прежнему тянуло на увольнение за систему нарушений. И суд оставил заводской приказ в силе! И, конечно, неугомонный Поляков вновь повез жалобу в областной суд. С такой энергией он в цехе работал бы...

   В области на сей раз остались довольны оформленными документами и пояснениями к ним и также отказали Полякову в иске к заводу. Тогда он поехал в столицу нашей родины. Но оказалось, что дела такого уровня российский суд не принимает к рассмотрению.

   С той поры я Полякова в своей жизни больше не встречал. Может, он куда-нибудь уехал или перебрался в село. Вот такой интересный и поучительный случай.

   Надо сказать, что эта реальная история все время помогала мне бороться с разгильдяями, которых встречается достаточно много. Они обычно знают все законы и считают себя непогрешимыми, они своевременно обращаются в комиссию по трудовым спорам, а если им там не помогают, то резво отправляются в суд. Поэтому очень важно действовать четко в соответствии с трудовым законодательством, не допуская ошибок.

   Мне пришлось за четыре года произвести реконструкцию двух рабочих технологических узлов, а условия труда были за это время улучшены вообще для всех работников цеха. Даже кабинетов мы себе наделали других. Более светлых, просторных. Произошло это не сразу, вначале долго пришлось уговаривать рабочих – слесарей, аппаратчиков, начальников смен – перейти в бытовой корпус 96/3, который находился рядом, всего в 80 метрах, чтобы освободить раздевальные помещения, душевые. Там все было черное от испарений горячей воды, запорной арматуры на заводе не было, она не менялась годами, уже не поддавалась ревизии, ремонту. Привлечь на ремонт бытовых помещений никого не удавалось. Подобный ремонт могли себе позволить основные цехи производства, наш цех никогда не был на первом плане. Эти страшные бытовки потом долго мне снились, сам я ничего с ними не мог сделать, осилить подобный ремонт своими силами было невозможно. Поэтому почти силком перевели мы всех в бытовой корпус, некоторые были очень недовольны, чуть ли не плакали, спрашивали, почему я хочу сделать им плохо.

   Буквально через месяц все привыкли пользоваться бытовым корпусом и удивлялись, как они могли до сих пор ютиться в наших грязных, влажных, тесных бытовках. Это была одна из главных моих побед в цехе ДК-7. После освобождения помещений мы с механиком Павловым Александром Сергеевичем распланировали занять их мастерскими и кабинетами. У электриков появилась своя просторная мастерская с телефоном. У слесарей – тоже, даже токарю отделили комнатку, и туда я выпросил у директора завода Кочетова новый большой токарный станок. Никто не верил, что станок нам дадут, но аргументы у меня были достаточные:

   – необходимость частых токарных работ из-за большой коррозии в цехе;

   – предстоящая большая реконструкция главных технологических узлов цеха;

   – крайне неудовлетворительное состояние старого токарного станка, которым мы еще пользовались, но чаще он находился в ремонте, и наш токарь ходил вытачивать детали в токарный парк ремонтно-механического цеха 17, чуть ли не за километр от нашего цеха.

   Мне удалось также выпросить новый сверлильный станок, который мы расположили рядом с выходом из слесарной мастерской. Строительно-ремонтный цех 25 помог нам с освежающим ремонтом, получились отличные мастерские, очень светлые, выход был и в цех, и на улицу.

   Кабинеты мы расположили над мастерскими. Свой старый кабинет я отдал слесарям КИП под мастерскую, а сам переместился в новый. Механика тоже заставил перейти на второй этаж, хотя он очень не хотел уходить из своей маленькой каморки на первом этаже, считал, что там удобнее. А затем даже отделал кабинет лучше моего и предлагал поменяться, но я не стал.

   Одновременно мы начали готовить монтаж узла экстракции йода во 2-м отделении. До этого времени йод выделялся в кристаллизаторах и на нутч-фильтрах. Аппаратчики в противогазах, в резиновых фартуках и рукавицах титановым совком выгребали йод в кразисные бочки и везли их взвешивать в хлораторную. Из-за сильной способности йода к возгонке – переходу из твердого состояния в газообразное – все отделение пропахло, пропиталось парами йода, люди привыкли здесь работать, но условия были отвратительные, и все это было при четырехсменке, хотя рабочие других цехов этого же производства СКД, имели трехсменный график работы, а также дополнительные несколько дней к основному отпуску. Эта видимая на первый взгляд несправедливость обращала на себя внимание рабочих, ведь продукты производства практически были одни и те же во всех цехах производства. Поэтому всегда у нас имелась проблема с кадрами, рабочие в первую очередь выбирали цехи, где было больше льгот.

   Проект на новый узел экстракции йода толуолом был выполнен задолго до моего появления в цехе, я его изучил, понял, что там к чему и стал потихоньку включать эту работу во всякие общезаводские планы мероприятий: по механизации, по улучшению условий труда, в коллективный договор. Поскольку с йодом всегда была напряженка – йод даже из-за границы привозили (с Японии, из Чили) – то все на третьем этаже нашего Красного дома (заводоуправления) – готовы были начать работы, настраивали на это главного механика, службы КИП, энергетическую. Самое серьезное препятствие здесь заключалось в необходимости остановки цеха ДК-7 на период монтажа, связанного с огневыми работами, это означало, что производство СКД (самое главное на заводе) необходимо было на это время остановить полностью. Возможности у нас такой не было, максимально при капитальном ремонте в те годы нам разрешали стоять полмесяца, а за такое короткое время, учитывая и текущие ремонтные работы, экстракцию построить было невозможно. А узел не только нужно было смонтировать, но и обкатать, научиться его правильно эксплуатировать, обучить персонал.

   Заключались монтажные работы в строительстве во 2-м отделении многоэтажной конструкции, по трубопроводам самотеком должна была поступать соляная кислота, сорбент, насыщенный йодом. А в этом отделении кроме извлечения йода методом кристаллизации еще имелась установка периодического синтеза ДДТ – второго компонента каталитического комплекса для каучука СКД. Синтез осуществлялся в растворе толуола, в отделении было с десяток двухкубовых емкостей, где растворяли йод в толуоле, насосы для циркуляции этого раствора через титановую губку, находящуюся в небольших реакторах. Отделение имело небольшие размеры и повышенную пожаровзрывоопасность, вести огневые работы по монтажу новой установки считалось невозможным. Пожарный надзор не соглашался допускать проведение таких работ. Пришлось несколько раз приглашать начальника пожарной части в отделение, все с ним подробно обговаривать и находить компромиссное решение. И мы все-таки эти работы начали! Монтировали металлоконструкции и одновременно вели синтез ДДТ, выделяли йод на кристаллизаторах.

   Особенно быстро двинулось дело вперед при очередном провале с приобретением йода. Не зря он на заводе у нас всегда назывался дефицитным компонентом... Наступил день, когда производство СКД пришлось сократить из-за несвоевременного прибытия йода. Приехал директор Кочетов, прошелся по цеху, понял, что мы делаем все, чтобы завод работал, но существующая технология синтеза катализатора и выделения йода не позволяла его разумно расходовать, шли большие потери, от них нужно было избавляться. Директор спросил, чем он может помочь, на что я ответил, что только ускорением работ по строительству узла экстракции, а затем и второй нужной цеху установки: непрерывной схемы синтеза ДДТ.

   Это было время, когда цехи производства СКД загружались максимально, каучук шел во все концы страны для шинных заводов и за рубеж. Свои силы использовать мы не могли из-за небольшого штатного расписания и постоянного выхода оборудования из строя за счет повышенной коррозии. После беседы с Кочетовым я почувствовал перемены. Нам сразу прислали из РСУ крепкую бригаду, работу курировал главный инженер строительного управления. Начали проводить ежедневные оперативные совещания в цехе, руководил этими совещаниями заместитель главного инженера Игорь Петрович Гольберг. Оперативки он проводил быстро, напористо, доставалось всем, кто снижал темпы работ. Установку экстракции смонтировали в условиях работающего производства за несколько месяцев, подготовили регламент, инструкции, приняли для ее обслуживания пять аппаратчиков. На пуск приехали из Крыма сотрудники ВНИИИодобром Романько Николай Ефимович и другие. Сразу наладить процесс не смогли, трубы быстро забивались влажным йодом, приходилось постоянно останавливаться для чистки. Мы какое-то время не знали, по какому пути идти дальше, как все-таки заставить работать проектную схему с двумя последовательно включенными экстракторами. Только после трех недель безуспешных проб мы отключили второй экстрактор и сразу же настроили работу всей установки, с этого момента йод получали только на ней, старые кристаллизаторы вымыли, а вскоре вырезали и вывезли в металлолом.

   После пуска экстракции мы начали подготовку к новой большой работе: к монтажу узла непрерывного синтеза ДДТ. Старые реакторы периодического действия часто забивались, аппаратчики в сменах долбили по трубопроводам всякими подручными средствами, что позволяло шламу проскакивать и временно оживляло циркуляцию раствора по технологической схеме. Но все это был вчерашний день, мы в конце месяца, когда нагрузка поднималась до 33 тонн дивинила в час двумя очередями производства, не успевали готовить качественный катализатор, отдавали на производство продукт с неудовлетворительными анализами, за этим следовало получение брака по каучуку. А однажды в подобной ситуации мы загорелись...

   Произошло это при следующих обстоятельствах:

   Реакторы 101-е, загруженные титановой губкой, работали совместно с емкостями 109-ми, которые имели перемешивающие устройства и 'рубашки' для нагрева реакционной массы водяным паром. Подошло время, когда емкости стали часто выходить из строя из-за коррозии. Йод превосходно реагирует с нержавеющей сталью и не помогали даже фторопластовые пластины, защищающие дно емкостей от твердого йода. В один прекрасный момент при высокой нагрузке производства рубашка одного из аппаратов прокорродировала изнутри, и в реакционную смесь попал водяной пар и конденсат. Поскольку две емкости 109-е работали поочередно на два реактора, то сразу же были выведены из строя две системы синтеза ДДТ, забились шламом аппараты и трубопроводы. Почти одновременно то же самое произошло и на другой паре 109-х аппаратов, и осталось в работе в тот раз всего два аппарата, а на них много катализатора не получишь. Произошло все днем, и я сразу доложил руководству производства: требовалось срочно ремонтировать оборудование, прочищать трубопроводы и емкости от шлама и воды. Соответственно сокращалась мощность производства и резко снижался выпуск готовой продукции. В то времена этого нельзя было допустить, оставалось три дня до окончания месяца и 'горел' план выпуска готовой продукции. Это предполагало потерю ежемесячной премии, кому-то строгие выговора...

   У меня в кабинете собрались начальники обоих производств СКД, начальники цехов полимеризации. Тогда цех ДК-1,2 возглавлял Прохоров Николай Иванович, а цех ДК-1,2а – Давыдов Евгений Алексеевич. Рассматривали только один вопрос: как в создавшихся условиях выполнить план, чем можно было помочь нашему цеху в ремонте?

   – Людей мы вам выделим для чистки оборудования – и в вечернюю смену, и в ночную! – предложили нам. – Кто с ними будет заниматься?

   Вначале мы с механиком Павловым хотели разделиться на обе смены: он возглавляет бригаду очистников в вечернюю смену, а я – в ночную. Но Павлов, подумав, сказал, что, учитывая большую пожарную опасность чистки реакторов от загрязненной и пропитанной толуолом титановой губки, да еще во время продолжающегося процесса синтеза на оставшихся аппаратах, он будет с бригадами обе смены. Это было разумно, мы остались вместе в цехе до победы. И не напрасно!

   В начале пришли ребята из цеха полимеризации второй очереди СКД. Они разбалчивали реактора и очень осторожно ссыпали губку на площадку – на отметке 6 метров. Помогал наш сменный слесарь. Павлов находился у пожарного крана, а я держал ствол пожарного рукава. Работа по чистке была не простая, зашламованная титановая губка не хотела выскакивать из реакторов, а опасность состояла в том, что при ударном соприкосновении со стальным металлом настила титан давал искру, пропитанный толуолом шлам вспыхивал и мог начаться пожар, а потом и взрыв, так как рядом имелись емкости, заполненные толуолом. Мы чувствовали себя, как на пороховой бочке. Рядом, в двух оставшихся неповрежденными аппаратах велся синтез ДДТ, и сменные работники передавали его на производство.

   Вечерняя чистка аппаратов обошлась без эксцессов, мы выполнили все запланированные работы. Были прочищены два реактора, загрязненная губка была убрана из отделения. Запах толуола и йода стоял достаточно сильный, но терпимый, к тому же противогазы у нас всех были наготове. В полночь, пока собиралась бригада из цеха полимеризации первой очереди, мы с механиком попили чаю, а затем пошли продолжать работу. Люди были предупреждены, что могло произойти загорание, тогда мы должны были начать тушение пламени, а рабочие должны быстро покинуть цех. И то, что мы опасались, произошло: из последнего реактора резко высыпалась губка, при контакте с площадкой она вспыхнула, загорелась почти вся отметка, поскольку губки выпало довольно много – рассыпалась по всей площадке. Горела сама губка и верхняя часть одного включенного в действующую схему аппарата. Рабочие быстро покинули площадку. Павлов открыл пожарный кран, а я постарался направить струю воды на пламя. Но эту струю нельзя было назвать струей. Давление в сети пожарной воды оказалось в тот момент недостаточным, и вода даже не доставала до пламени!

   Титановая губка, насыщенная парами органики, горит ярким белым пламенем. Температура в зоне горения достигает 2000 градусов по Цельсию. Через несколько секунд, поняв, что давление воды нам не поднять, я схватил стоящий рядом углекислотный огнетушитель ОУ-25, повернул раструб в сторону пламени и открыл вентиль для пуска углекислоты. И здесь ждала неудача! От сильной коррозии трубка перед раструбом подгнила и раструб отвалился! Даже не пойму сейчас, как я в тот раз не растерялся. Люди были уже на улице, Павлов пытался хоть как-то поливать водой, но пламя бушевало, вокруг были аппараты с толуолом и взрыв мог произойти очень быстро, нас бы после этого просто не стало бы, цех ДК-7 разнесло бы на мелкие осколки, а завод стоял бы после этого очень долго.

   Только отвалился раструб этого злополучного огнетушителя, как я моментально отбросил его и кинулся по лестнице вниз, у выхода из цеха стоял такой же, я выволок его за несколько секунд на верхнюю площадку к огню и открыл вентиль. Густая струя углекислоты вырвалась на волю, к пламени, белое облако село на площадку и огня не стало!

   После этих жутких минут, когда люди, наверное, седеют, я проникся восторженной любовью к углекислотным огнетушителям. И где бы не работал, все время рекомендовал пользоваться ими, в цехе ДК-7 мы их еще наставили по отметкам. Работая затем в цехе ДК-3а, я тоже старался такие добавлять в отделения, убрал ящики с песком и лопатами из отделения сушки, всякие переносные пенные огнетушители старался заменить на углекислотные.

   Пожарные приехали, когда от следов загорания ничего не осталось. Дежурный по караулу из пожарной части долго ходил по отделению и допытывался у меня, как все случилось. Мы завершили чистку и готовились пускать оставшиеся у нас системы синтеза. До конца следующего рабочего дня мы с Павловым мотались по цеху, восстанавливая его работу, и только потом со всеми ушли домой. Больше суток в цехе! Но зато производство заработало на полную мощность, план месяца был обеспечен! А нам захотелось ускорить монтаж установки непрерывного синтеза с выносом реакторов на улицу, где, по крайней мере, взрыв маловероятен.

  Глава девятая

   Когда я появился в цехе ДК-7, проект установки непрерывного синтеза с использованием имеющегося оборудования существовал, и даже меня упросили его подписать в конструкторском отделе. По истечении некоторого времени, когда я уже осмотрелся в цехе, и понял, что к чему, подготовленные чертежи перестали мне нравиться. Проект предполагал использовать старые маленькие реактора и те же шихтовальные аппараты 109-е, маломощное насосное оборудование. Это все настолько примитивно выглядело, что я настоял съездить на Воронежский завод СК, чтобы посмотреть ту схему синтеза, которой они пользовались. Там был в то время очень толковый начальник цеха Колтаков Виталий Яковлевич, позже он перешел работать во ВНИИСК. Воронежский цех синтеза ДДТ был очень просторный, не как у нас, а часть оборудования, в частности на загрузке йода, находилась на улице. Я попросил у них копию инструкции со схемой, все изучил и пошел к своему главному инженеру. Все согласились, что реализовывать куцый проект не имеет смысла, пришлось все начинать заново. Правда, для монтажа нового узла синтеза на улице пришлось решить попутно еще ряд технических проблем, например, перенос хлораторной, откуда хлор поступал на узел десорбции, засыпка недействующего кабельного канала, снос освободившихся пристроек, асфальтирование территории. И постепенно все части нового проектного решения были готовы, материалы заказаны, реакторы начал изготовлять ремонтно-механический цех.

   Начавшийся монтаж оборудования, строительные работы курировал уже не Гольберг (Игоря Петровича назначили главным инженером), а Валерий Сергеевич Ряховский. Так же проводили частые совещания, выжимали из подрядчиков ускорение работ, и вскоре они подошли к своему завершению. Если в начале работа в цехе была достаточно хлопотливой – могли и на работу вызвать, если что-то не получалось, приходилось находить слесарей для ремонтных работ, то после полной реконструкции цеха стало легче. К тому же обслуживание новых технологических схем не требовало значительного ручного труда. Они были достаточно автоматизированы. Конечно, не сразу мы привыкли к новому оборудованию, но каждая неудача приносила определенный результат: мы дорабатывали рабочие инструкции, искали пути улучшения работы, находили. Проще стало с кадрами, меньше требовалось людей для выполнения всего комплекса работ, в том числе ремонтных, увеличился процент женщин-работниц, что радовало, потому что мужчины всегда рвались на хорошо оплачиваемые работы, таких у нас не было, а женщин, ищущих работу, хватало всегда. Количество работающих в цехе с шестидесяти человек снизилось до пятидесяти.

   Когда цех вошел в нормальный режим работы, увеличилась выработка своего йода, завод стал меньше приобретать дорогостоящего продукта, да и качество катализатора стало стабильнее, хотя идеальной схему синтеза нам создать не удалось. Это было связано с отсутствием достаточных площадей в старом цехе и небольшой прилегающей наружной площадкой. Одну очередь СКД мы бы полностью обеспечили качественным катализатором, но нам приходилось синтезировать вдвое больше, чем было запроектировано первоначально Гипрокаучуком. По сравнению с Воронежским заводом СК мы выглядели слабее. Правда, по проценту возврата йода в производство мы воронежцев догнали. Много позже, когда я работал уже в цехе ДК-3а, окислитель, которым являлся хлор, заменили на более мягкий – нитрит натрия. К тому же, работая в цехе ДК-3а, который как раз возвращал воду, содержащую связанный обратный йод, я принял все возможные меры к ликвидации потери этой воды. Затем была остановлена первая очередь СКД. И все это вместе привело к постоянному низкому расходу дефицитного йода на производство.

  Из дневниковых записей (О потере близких):

   У каждого человека бывает темная полоса в жизни, у кого она просто нестерпимая, а у кого – более-менее... За пять месяцев мне пришлось пережить смерть самых близких людей: старшего брата и отца. Отцу было уже под восемьдесят лет, когда он стал плохо говорить, начались перебои с сердцем. Мы с братом навещали его частенько, чтобы взбодрить, но видно было, что наш долгожитель (в тех краях, откуда родом отец – все долгожители, дед и бабушка мои умерли за девяносто) постепенно увеличивает прием лекарств, чаще попадает в больницу. Тому способствовало еще то обстоятельство, что после смерти нашей матери отец прожил в одиночестве почти пятнадцать лет. Не то, чтобы он сторонился людей, но все-таки слова не особенно быстро вылетали из него, больше слыл он молчуном, чем словоохотливым. Иногда ездил на автобусе на свою маленькую дачу, сажал немножко огурцов, помидоров, даже пробовал привить дикую грушу так, чтобы по-Мичурински давала вкусные плоды. Плоды у груши получились сочные, средние по величине, но кожица была покрыта полосой трещин. Были в саду и яблони, вишня, много малины, которую отец очень любил. Но пришло время, когда в сад отец ездить перестал, старые удочки свои забросил, хотя в части ловли рыбы он был очень большой охотник. Клевало обычно у него очень редко, и он просто сидел у речки и смотрел на поплавок, что-то про себя вспоминая. Скорее всего – этапы своего жизненного пути. Родился он в Польше, сохранилась фотография серьезного паренька в темной форме (снимал фотоаппаратом начала века частный мастер в Варшаве); переезд родителей с детьми на Украину в Щорсовский район; большой отцовский дом в селе Новые Боровичи, многочисленные братья и сестры; служба в кавалерии в одной из конниц Буденного; повреждение позвоночника, когда не усидел в седле сноровистой кобылы; долгое лечение в Москве, знакомство с будущей женой – моей матерью, которая привезла его из столицы в наш пыльный тульский городок, преподавание военного дела в школе ?1, годы войны, действия оставшихся в тылу бывших военных, которых по каким-то причинам не взяли на передовую, освобождение области, а затем и страны от коричневой чумы. Отец фактически был кадровым военным, не его вина, что карьера офицера не сложилась; уверен, что он был бы хорошим командиром и достиг бы высокого воинского звания. Была война, и он воевал бы где-то на своих лошадях, а затем переквалифицировался бы на технику (танки, артиллерия). Его всегда отличала строгость, дисциплинированность, требовательность к подчиненным на работе – я это видел. По окончании войны измученный народ постепенно все приводил в порядок, менялась жизнь в городе; мать с отцом и старшими детьми поселились вблизи дома, где жили старые родители матери и две ее сестры (в небольшом стареньком доме с приусадебным участком); теток и дядек у меня оказалось много, по крайней мере точно помню восемь человек (в Ефремове, Туле, Москве, во Фрязино под Москвой). Дальше, наверняка, отец вспоминал взросление детей – а нас было трое, их учебу, отъезд старшего сына Евгения в морскую учебку и старые фотографии, на которых были сплошь подводные лодки, Женькины друзья, красивая девушка с грустными глазами на лавочке во Владивостоке, возвращение его домой через семь лет и поступление в химтехникум, а после него – на единственное в городе крупное промышленное предприятие, уже известный в СССР Ефремовский завод синтетического каучука. Было это в 1960 году. Двумя годами ранее тот же техникум закончила моя сестра, в семнадцать лет она вышла замуж и уехала по направлению от техникума в Темир-Тау. В 1961 году уже я вошел в стены данного учебного заведения. Мать делала все, чтобы нам всем хорошо жилось. Растила поросят, кур, уток. В погребе были квашеная капуста, огурцы, помидоры, картошка. А погреб был очень глубокий и холодный внизу. Родители, используя нас – своих детей, которые как-то раз собрались все вместе в одно лето, построили еще один небольшой домик с русской печкой. В нем были нормальные потолки и не надо было пригибаться в три погибели. Однако, через два года наши домики неожиданно снесли, переселились мы в выросший неподалеку пятиэтажный хрущевский дом. Там было весело, я повстречал много хороших друзей-одногодков, с кем собирались во дворе, пели песни, рассказывали анекдоты в летнее время, а зимой учились кто в школе, а кто – в техникуме.

   Затем отец, конечно, вспоминал, какую кукурузу сажали они с матерью на своем приусадебном участке, она вырастала такая высокая, что в ней мы частенько от родителей прятались. Женька фотографировал мать в кукурузе своим привезенным с Владивостока фотоаппаратом 'Зоркий'. Эти фотки украшали комод. После смерти матери отец частенько стоял рядом с комодом и перебирал, рассматривая, кусочки черно-белого картона, вздыхая сквозь слезы. Женька приезжал на своем 'Запорожце', привозил бутылку водки, и они не спеша выпивали ее, закусывая соленым огурцом. Потом брат брал отцовскую гитару, напевал блатные морские песни. Я в это время жил с женой у тещи, работал тоже на нашем градообразующем заводе, растил своих пацанов.

   После 'Запорожца' Женька купил подержанный 'Москвич' и гонял на нем на рыбалку, однажды там и простыл в ночном. Попал в больницу, а заведующий отделением терапии Кузнецов начал лечить его от радикулита, даже не посмотрел рентгеновские снимки. Женьки было все хуже и вскоре – в сентябре 1986 года – его отправили в областную больницу, где во всем разобрались и диагностировали рак легких. И заявили, что при проверке снимков на месте можно было сообразить, как на ранней стадии облегчить страдания (возможно, вырезав одно легкое? Или ещё как. Врачи должны знать!). Но теперь было поздно, брат умирал. За ним ухаживала его жена Наташа. Мне удалось быстро добраться до Тулы, без проблем допустили в палату; видел, каково ему было, он даже уже не мог разговаривать. Домой я вернулся поздно ночью, а утром уже в своей заводской больнице навестил отца, он лежал неделю в кардиологическом отделении. Конечно, первый вопрос был сразу про Женьку:

   – Наверное, тяжело ему, раз в Тулу отвезли! – сделал он самостоятельное заключение. – Как там ему? Помогают врачи?

   Видя отца самого в тяжелом состоянии, я не мог ему все точно рассказать, промямлил только:

   – Да так! Хорошего, конечно, мало, но, надеюсь, выкарабкается...

   Что еще можно добавить в таких случаях?

   – Пару дней еще побуду у Валентины Павловны, добью капельницу, да домой уйду, – сказал отец, – надоело здесь лежать... – Валентина Павловна Поваляева тогда заведовала кардиологическим отделением.

   Вид у него был настолько виноватый, что так и представлялось, что он то ли знает, то ли догадывается о состоянии старшего сына. Тяжело родителям, которые переживают своих детей! И тяжело все это видеть было мне со стороны. К тому же сделать я ничего не мог.

   В следующую ночь из Тулы позвонили, что брат умер. Вечером навестил отца, но сказать эту новость язык не повернулся. Он догадался по моему виду и замкнулся. На другой день с палочкой добрел до дома, благо больница находится в двухстах метрах. Сам забрался на свой третий этаж. На похороны мы его не брали, там некого было брать! Но есть он себе еще мог приготовить, сам ходил в ближайший магазин. С работы я звонил ему, после работы заходил проведать. Обычно в это время он стоял у комода и просматривал фотографии матери. Предлагал мне поесть: