Текст книги "Забытые на обочине"

Автор книги: Александр Горохов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 27 страниц)

– Зацепись за информацию. Названный Григорий Нестеров стоит внимания. Судя по всему его закладывает подельщик.

– Или подставляет стороннего фигуранта. – осторожно заметил Курбанов.

– Правильно. Потому и не дергайся, не дави на все педали.

В конечном счете решили дать фото-робот уже во Всероссийский розыск с расплывчатой добавкой к нему: "возможно называется Нестеровым Григорием и в настоящий момент находится в Москве или области". Рутинный, а потому всегда надежный механизм милицейского поиска был запущен пока на малые обороты фактов не хватало для разгона. Как у Курбанова, так и у полковника Краснопольского надежд на успех было мало, тем более, что обоих огорчил тот факт, что отпечатков пальцев на орудии убийства – помповом ружье – не обнаружилось. То есть как таковые они были, но оказались настолько нечеткими и смазанными, что принимать их всерьез эксперты отказались.

Самое забавное на данном этапе истории заключается в том, что Марк Семенович Лурье совершенно случайно включил телевизор именнно в момент передачи по местной сети этого фото-робота (но ещё без указания возможного имени). Но расплывчатые черты бандита, совершившего по словам диктора "тяжкое преступление" – категорически никого старому врачу не напомнили! И дело не в том, что плохо сработали специалисты. Просто старик-сторож из соображений собственной безопасности врал, как сивый мерин, и, описывая лицо бандита, давал черты своего племянника, который давно и постоянно проживал в Астрахани. Никакого отношения к ярославским делам он не имел. И на Гришу Нестерова этот племянник был похож разве что при очень сильной фото-памяти свидетеля.

глава 5. Сокровища-ХХ век.

Автобус плавно катился по дорогам и, как асфальтированные, так и грунтовые, оказались хорошими, почти без колдобин.

Через полтора часа езды, с редкими остановками, Гриша потерял интерес к мелькающему за окном пейзажу. Все было серым – поля с остатками снега, низкие тучи, дома селений. На какой-то миг он даже позабыл куда и зачем едет. Он вдруг понял, что впервые к своим тридцати годам оказался полностью без опеки и без всяческого руководства своими поступками кем-либо со стороны. Не было жесткой указки сурового отца, не было учитилей, армейских командиров, не было более ни врачей и даже санитаров. Не было никого, кто мог заставить его, Григория Нестерова, хотя бы руки вымыть! Хочу – мою, а сойдет и так, если не хочу.

Он уже подремывал, когда тетка с громадным чемоданом тронула его за плечо и предупредила.

– Сейчас Клочково, я слажу. Потом будут Новые Пески, а потом и твои Старые. Не проспи.

Гриша понял это сообщение, как просьбу помочь ей вытащить чемодан, что и сделал через несколько минут.

Двери автобуса уже закрывались, когда тетка позвала, словно что вспомнила.

– А кто тебе нужен в Старых Песках?

– Карауловы!

Ответа он не расслышал, но по мимике тетки понял, что найти Карауловых будет не сложно.

Проблема оказалась даже проще, чем он предполагал. Едва вернулся на свое место, как мужчина в теплом пальто, сидевший от него через проход, сказал ворчливо.

– Сойдешь на остановке, пройдешь назад. Через четыре дома увидишь дом без заборов. Там и проживает фермер Караулов Антон.

"Без забора" – оказалось точным указанием. Участки всех остальных домов села, длинной шеренгой тянувшихся вдоль дороги, были хоть чем-то, но ограждены. А этот недостроенный двухэтажный кирпичный дом, стоял словно голый. И таким же недостроенным казался длинный сарай возле него, баня на обрыве к пруду и даже собачья будка казалась недоделанной. Но сторожевая собака была настоящей – здоровенный мохнатый пес бегал на цепи дволь тросса, так что к крыльцу невозможно было подойти. Однако на лай собаки из дома вышла рослая женщина чуть за тридцать лет, прикрикнула на тут же угомонившегося пса и приветливо спросила.

– Вам кого?

– Караулова. Антона.

Женщина прищурилась, будто старалась его узнать. Гриша понял, что скорее всего – это жена Антона и по данному ему поручению послание можно было отдать и ей. Пока он размышлял, женщина махнула рукой за дом.

– Он в мастерской. Пройди туда.

То, что муж в мастерской, определялось и ритмичными ударами железа о железо, которые были слышны от автобусной остановки.

Гриша обошел дом и вошел в распахнутые ворота сарая – без половины крыши.

Спиной к нему, присев у задних колес трактора, крепкий мужчина сильно бил кувалдой. То ли он почувстовал шаги за спиной, то ли услышал Гришу, но резко прекратил работу, разогнулся и обернулся.

– Ко мне?

Скорее всего ему было немногим за сорок – сильный мужчина с начинающей седеть головой. Не смотря на то, что работал он не в аптеке одет был чисто и настолько ладно, будто в своем светлосинем комбинезоне занимался слесарной работой случайно. На руках у него были кожаные перчатки.

– Я от вашего дяди. Станислава Сергеевича. – Гриша сунул руку в карман.

– Помер?! – выдохнул мужчина.

– Нет, нет! Я привез от него письмо.

Мужчина перевел дух, выпустил из рук кувалду и неожиданно окрыто улыбнулся, от чего сразу стал похож на доброжелательного и услужливого продавца пива в палатке.

– Напугал ты меня. Я – Антон, а ты кто будешь?

– Григорий.

– Работаешь в той больнице?

– Не совсем. Там написано. – Гриша подал письмо.

Антон снял перчатки, слегка отодвинул от глаз листок и быстро прочел его, потом произнес неприязненно.

– Чушь собачья. Совсем, видать, дядюшка не в себе. Как он там – плох?

– Не очень. – уклончиво ответил Гриша. – Если навестите – не помешает.

– Надо заехать на той неделе. Года полтора не были. – озабоченно сказал Антон и закончил грубовато. – Ты это письмо сам читал?

– Да. Станислав Сергеевич дал мне его.

Антон взглянул внимательней, потом спросил, словно утверждал свои догадки.

– Значит, ты вместе с дядькой лечился, а тебя выпустили, так?

– Так.

– А где вообще живешь?

– Не знаю. – ответил Гриша и сам поразился, что ответ его точен и абсолютно правдив.

– Это как? Такого не бывает. Всякий знает, где он живет! Ну, ладно, не хочешь говорить, так не надо.

Он снова глянул в полученное письмо, потом спросил.

– Дядька тут пишет, чтоб тебя приняли, как положено. Ты вроде бы городской парень. Может пожить здесь хочешь? Ты извини, что я спрашиваю. Кто его знает, в каком виде дядька это писал.

– Я сам не знаю, каким он был. – ответил Гриша. – Мне кажется нормальным...

– К нему никто не "подключался"? – невесело улыбнулся Антон.

– Подключались. – Гриша сдержал улыбку. – Но мне показалось, что про эти сокровища он говорил в разуме.

– В разуме. – кивнул Антон и неожиданно спросил смущенно. – Слушай, ты во время пришел. Мне не поможешь тут за досками сьездить? Мой помошник захворал, а взять материал надо, а то разворуют там...

– Хорошо. – ответил Гриша, чему Антон тут же обрадовался и засуетился.

– Вот и добро! А потом мы пообедаем, повечеряем и займемся этими сокровищами! Всякий клад положено ночью выкапывать, так?

– Так. – улыбнулся Гриша. – И оружие с собой прихватить.

– А как же иначе! – засмеялся Антон. – Будет и оружие. Пошли в дом.

Они вышли из мастерской и уже подходили к крыльцу дома, когда наперерез им, с огородов вышла девушка, которая свободно держала на голове десятилитровую канистру из под молока. Она не придерживала канистру руками – словно горянка с Кавказа свой кувшин с водой она несла канистру ровно, опустив руки, ступая легко и плавно. Все её молодое тело, едва прикрытое легким прозрачным платьем дышало юной, но уже сформировавшейся силой зрелой женщины. Только широко открытые глаза, в которых светилось любопытство к всему на свете, были ещё девчоночьи. Золотистая кожа уже загоревших, обнаженных рук и шеи дышала жаром и юной силой крестьнской девушки с детства привыкшей к физическому труду. Было прохладно, но она не зябла в своем легком, открытом платье.

– Во дает! – восхитился Антон. – Ты где это так научилась канистру таскать?!

Девушка засмеялась.

– В телевизоре видела.

Она бросила на Гришу лукавый взгляд и сняла канистру с головы – та явно оказалась не пустой, была наполнена то ли молоком, то ли ещё чем.

А Гриша чувствовал, что просто впадает в ступор рядом с этой девчонкой, поскольку все же, не смотря на всю зрелость тела, она была ещё девчонкой. Неожиданно Гиша словно увидел в её глазах самого себя со стороны – "не герой, не принц в сверкающих латах." Попросту перезрелый увалень под тридцать лет, нелепый, косолапый, смутившийся, боящийся взглянуть на эти круглые плечи и выпирающую из выреза летнего платья девичью грудь. Он не знал куда глаза девать, а девушка смотрела на него открыто и улыбалась, обнажая ровные зубы с забавной щербинкой в передних.

Гриша даже не слышал, что говорил Антон. Впервые за очень много лет все его половые силы, все нерастраченные потенции ударили в голову, в пах, в живот, в сердце. До звериного остервенения захлестнуло его душу неукротимое желание схватить это раскаленное упругое тело обеими руками, мять его, терзать, доставлять сладкую боль и чтоб она – так же царапала, била, кусала его самого. Скорее всего все эти его плотоядные желания с такой силой отразились на лице, что девушка засмеялась, откинула голову и кошачьим движением поправила растерпавшиеся светлые волосы.

Такого эмоционального удара по своему сознанию и чувствам Гриша не получал давным давно, если вообще когда-либо получал. Словно из другого, не существуещего мира донесся веселый голос Антона.

– Что вы стоите, как дубины? Вроде бы образованные оба познакомьтесь, наконец. Это, Григорий, моя старшая дочь. Ей, дурынде, уж восемнадцатый год с Рождества пошел, а всё ещё в куклы играет.

Гриша протянул руку и тут же ощутил короткое пожатие сухой, сильной и мозолитой ладони.

– Оля. – сказала она и чуть прищурилась, от чего глаза потеряли прозрачность, стали синими и бездонными.

– Григорий. – ответил он и нивесть почему добавил. – А мне уже двадцать девять.

– Детишки вы оба. – насмешливо заметил Антон, обогнул дочь и шагнул к крыльцу.

Гриша наклонился было к канистре:

– Я помогу.

– Не надо, вы гость. – певуче остановила его Оля, легко подхватила канистру и снова поставила её на голову. – По телевизору сказали, что для осанки полезно на голове тяжести таскать. Все манекенщицы так делают для фигуры.

Грише хотелось грубо заметить, что с её фигурой не надо носить на голове даже кленового листа, но на такие комплименты бывший затворник десятилетнего срока был не способен. Он вообще потерялся и ни на что не был способен, по отношению к ней – искал какие-то слова, пока шли к дому, а получался жалкий лепет.

Рослая женщина, первой встретившая здесь Гришу, как и предполагалось, оказалась женой Антона – Людмилой. А кроме того, в этом недостроенном на обоих этажах доме обитали, кроме Оли, ещё трое их детей – пара старших были в школе, последний годовалый – спал в дальней комнате.

В обстановке же, хотя и отмечалась некоторая суровая скудность, но всё было крепко и надежно – как сами хозяева.

Они наскоро выпили по кружке молока и Гриша спиной чувстовал, а несуществующим "третьим глазом" на затылке – видел каждое движение Оли, которая весело порхала по дому, перебрасывалась с родителями ничего не значащими бытовыми фразами, в он, Гриша, в каждом пустяке видел нечто, относящееся именно к нему. В любом слове девушки ему казался скрытым какой-то смысл, предназначенный только для него. Через минуту он даже отличал на слух тяжеловатую поступь Людмилы и упругие шаги Антона от легких шагов Оли. Уезжать сейчас куда-то из этой светлой кухни, где пахло остывшей печкой, свежеструганными досками решительно не хотелось. Так и сидел бы, пил холодное молоко и смотрел как, едва прикрытая коротким платьем девчонка мелькает по дому, легко переставляет босые ноги по чистым доскам пола.

Через четверть часа он вместе с Антоном уже катился по дороге на довольно странной машине с прицепом. Когда-то это был обычный вездеход УАЗ, но теперь переделан настолько, что казался совершенно неузнаваемой диковинкой с большими колесами от трактора, дизельным мотором и вертикальной выхлопной трубой.

Антон оказался простым, но шумным человеком и, как заметил Гриша, ему нравилось, что его называют на "вы".

Хотя как в какой-то конторе, а потом на складе, все окружающие "тыкали" друг друга без всяких церемоний.

Из конторы они поехали в правление, потом домой к какому-то начальнику, а уже затем на склад пиломатериалов. И в результате этой циркуляции пачка документов в руках Антона распухала, а его потертый кожаный бумажник, наполненный деньгами – худел на глазах.

Но на складе расчет провели сумочкой, в которой звякнули бутылки. Кладовщик – мужчина неряшливый и сквалыжный – принял эту сумку, хмыкнул, но все равно выразил недовольство.

– Вообще-то, Антон, не положено тебе здесь материал получать. Ты теперь фермер, частник значит, а мы...

Антон без всяких разговоров, в открытую, сунул ему в руки ещё одну бутылку и сказал.

– На месте материал, пиявка, или уже растащили?

– Кто его знает. – признал любую вероятность кладовщик. – Проверяй.

После этого начался длинный и громкий скандал, оснащенный отборной матерщиной, но, в конечном счете, Гриша вместе с Антоном принялись грузить на свою машину длинные, пахнущие свежераспиленным деревом доски. Погрузили, отвезли и снова вернулись за следующей партией. Таких поездок пришлось сделать пять – до сумерек.

Если не считать того, что зимой Гриша помогал в котельной, где обязанности были крайне несложными – он так давно не занимался простой, тяжелой физической работой на воздухе, что даже почти сразу застонавшие мышцы его принесли какую-то странную радость. Где бы они не ворочали эти доски, везде был свежий, прохладный, чуть влажный воздух. И на всех этих работах по погрузке-выгрузке Гриша ощущал в себе давно забытый яростный и радостный прилив сил. Каждое действие имело смысл – потому что была конечная цель: кончится работа, они вернуться в дом и там он снова увидит Олю, снова зашумит в голове так, что чувства вышибут из головы всякие признаки разума. Что бы Гриша в эти часы не делал, а все время по секундам вспоминал, как навстречу ему идет девчонка, удерживая на голове тяжелую канистру с молоком.

Для удобства в работе Гришу обрядили в добротную телогрейку, выдали сапоги с рукавицами, а где-то между второй и третьей поезкой Антон сказал коротко.

– Надо нам восстановить энергию, Гриша. Как полагаешь?

Гриша никак не полагал, поскольку не понимал о чем идет речь, но ответил весело.

– Конечно, хозяин, как скажете!

Утерянную в трудах энергию восстановили предельно простым способом на подножку дикой машины поставили по стаканчику, появилась бутылка, которую тут же разлили и Антон произнес нечто вроде тоста.

– За знакомство, за хорошую работу и урожай. По единой.

Выпили и тут же убрали бутылку, а Антон уселся к рулю и сказал одобрительно.

– А ты, кажись, хороший парень, Гришка! Какой есть человек всегда видно, когда он бревна начинает ворочать! Тебе что, по правде негде жить?

– Да нет. Есть конечно...

– Я к тому толкую, что если тебе тут природа и народ на душу ляжет, то подавайся ко мне на лето до осени в помошники! Харчи мои, само собой, зарплату тебе оговорим, не обижу, ну, а уж работа от зари до зари, крестьянская, сам понимаешь!

– Не знаю. – улыбнулся Гриша, ничуть не удивляясь предложению. Для него все казалось праздничным – эта грохочущая езда с досками, темнеющие вокруг поля, холодный ветер в лицо и ощущение не опьянения, а необычной легкости во всем теле и голове. И – сладкое ожидание вечера, в котором непременно должно свершиться что-то светлое и радостное.

– Не понравилось у нас? – ревниво заглянул ему в глаза Антон.

– От чего же? Хорошо живете.

Антон захохотал.

– Эх, Гриша! А как бы мы жили, если бы отстали от нас со своей помощью все городские да районные чиновнички! Они ж только вид делают, что мне жить помогают, а на деле всё это говно только мешает! Я их – кормлю! Они – живут припеваюче! А я – захлебываюсь!

Гришу такие проблемы не волновали и он лишь кивнул в ответ.

– Ладно, Гриша! – словно на что решившись, прокричал Антон от руля. Привезем наши дрова, повечеряем, а уж потом, как дядька Станислав наказывал, пойдем эти сокровища дурацкие искать! Только моей Людмиле не говорои! Чепуха это, а женщине лишний раз такие надежды подавать не надо! Чтоб потом не рыдала! – он вдруг засмеялся. – А вдруг там мильон в золотых червонцах, а?

– Может быть. – ответил Гриша.

– Не может такого быть. – убеждено возразил Антон. – Во всякие сокровища и клады я не верю. За каждую копейку я хребет с утра до вечера ломаю. Да и откуда у наших стариков могли появится капиталы, полумай? Корчились на работе, воевали, голодали, всякие стройки коммунизма возводили. Нет, на кладах дуриком не разбогатеешь. Ну, если конечно пожелаешь башку под пулю подставить, то шансы появятся... Хочешь тысячу рублей срубить, но с риском? Может быть, сегодня будет шанс.

Последння фраза прозвучала странно и как-то мрачновато, но просить пояснений Гриша не решился и ответил неопределенно.

– Вам виднее. Я у вас сегодня в помошниках.

Окончательно с работой они управились уже в темноте. Потом кое-как помылись в непротопленной бане, а за ужин сели, когда младшие дети уже легли спать – Гриша их в полном составе так и не видел. А Ольга оказалась иной – в свитере и длинной узкой юбке теперь она утеряла окончательно признаки девчонки, казалась более взрослой, сдержанной и строгой. Быстро и молча подавала на стол, сама не ела и в первый момент Грише показалось, что она преднамеренно демонстрирует ему свою отчужденность. Он до того огорчился, что даже потерял аппетит. Но она вдруг улыбнулась и сказала мягко.

– Кушайте веселей, вы ведь сегодня много работали. – и взглянула ему в лицо глазами, которые теперь были вовсе черными.

Антон при этом добродушно захохотал:

– Эй, Ольга! Ты глазки-то без нужды гостю не строй! Ему наша жизнь не понравилась!

Дочь ответила отцу спокойно и без всякого смущения.

– Ты, папа, сначала научи меня, как строить глазки, а уж потом осекай. А наша жизнь и мне не нравится.

– Это что ж такого тебе здесь не нравится?! – ревниво вскинулся Антон. – Чего тебе не хватает? Или в город потянуло?

– Нет. – так же ровно, по взрослому ответила Оля. – Но мы не современно живем. Как в прошлом веке. Фермеры должны жить по другому.

– Насмотрелась телевизора! – не без огорчения заметил отец. – Ничего, обрастем жирком, техники прикупим, будем что твои фермеры из Техаса! Замуж тебе надо! – он повернулся к Грише и спросил напористо. – Возмешь Ольгу в жены, Гриша? Теоретически?

Гриша промямлил первое, что пришло в голову.

– Старый я для неё.

– Это ты брось! – возразил Антон. – Это ты по городским меркам раскладываешь! Мужик в доме и должен быть старшим, чтоб тебя жена не подмяла! Я вон со своей благоверной за главенство в хате всю жизнь борюсь, а все никакого толку! Так говорю, жена?

Людмила улыбнулась и промолчала. Она оказалась из тех доброжелательных и всегда искренних людей, которые с первого слова со всеми говорят как со старыми, добрыми знакомыми. Заботливо и поглядывая на мужа с укоризной, расспросила, как там поживает в больнице дядька Станислав, а Гришу не пытала – откуда он и зачем сюда прибыл.

Всё в этой семье казалось простым и ясным – дом надо достроить, хозяйство поднять, детей "поставить на крыло", а всем этим простым и благим фермерским намерениям, на каждой ступеньке продвижения – мешал окружающий мир: Губернаторы, Госдума и Президенты местного сельсовета. В быту это вырисовывалось в такую модель:

Не хватало денег.

Мешали перебои с бензином.

Удавили налогами.

Младшей девочке требовалось выровнять зубы – неправильный прикус: куча денег.

Фермеры – а проверяющих и всяких начальников над головой, больше, чем раньше над колхозниками.

Банки – вымогатели и воры.

Мужики в селе – сплошняком пропойцы, не хотят работать и за бутылку.

Любой закон в помощь крестьянину – сдирает с него последнюю рубаху.

Милиция – работает на бандитов.

Государство бьет и грабит только слабых, а сильные сплотились и тоже бьют трудяг.

Сегодня хорошо, потому что завтра будет ещё хуже.

Жить – можно.

Половины проблем Гриша не понимал и лишь усердно кивал головой в знак согласия. Так же кивнул, когда Людмила спросила.

– Григорий, а правду Антон говорит, что вы к нам в помошники на лето не против пойти? И отдохнете на свежем воздухе, здесь летом хорошо... И заработаете. Немного.

– Может быть. – обстоятельно ответил Гриша и при этом почувствовал, что Оля ждала его ответа. – Мы пока просто так, для начала, говорили.

– Подумайте, места хватит...

Эта идея, поначалу показавшаяся нелепой, теперь, после работы, ужина, уюта этого дома оказалась для Гриши вполне реальной. Хотя он и с трудом представлял себе подобное собственное будущее. Но от волнуюшщего присутствия молодой, цветущей девушки, от ощущения того, что он, наконец, полностью предоставлен самому себе, любому своему самому неожиданному желанию – душа его переполнилась таким незнакомым чувством светлой свободы и уверенности в радости грядущих дней, что он сказал.

– Мне здесь очень понравилось. Да и доктор сказал при выписке, что лучше всего мне физически поработать полгодика на природе.

– Природы тут сколько угодно. – усмехнулся Антон.

Они уже завершали ужин, когда со двора донесся лай собаки, а потом чей-то скрипучий голос позвал хозяина.

Антон вышел из дому, а Людмила спросила осторожно.

– Вы долго пробыли в той больнице?

Он смутился и вдруг понял, что этот вопрос ему будут задавать часто и долго – быть может всю жизнь. И отвечать на него, точнее – вспоминать о минувшщем не хотелось, особенно когда напротив, через стол, сидела Оля и тоже ждала ответа.

– Долго. – ответил Гриша. – Но теперь все в порядке. Меня выпустила комиссия.

– И у вас только брат в Москве?

Гриша не помнил, когда он успел рассказать о своем семейном положении и кивнул в знак согласия.

Антон вернулся в дом озабоченным и каким-то неуверенным. Наклонился к Грише, спросил осторожно и тихо.

– Гриша, ты как – не очень устал?

– Да нет...

– Так не хочешь тысчонку срубить? Сразу выплачу. Или спать хочешь?

Полагая, что речь идет о поисках тех самых сокровищ, Гриша поднялся из-за стола:

– Нет. Ничего. Время ещё детское.

Он перехватил настороженный взгляд Людмилы, брошенный на мужа, но она ничего не сказала. Оля спросила.

– Пап, я с вами поеду?

– Не надо. Сегодня Гриша на твоем месте. – бросил отец.

Накинув телогрейки, они вышли в холодную темноту ночи и добрались все до того же агрегата на тракторных колесах. Неожиданно Гриша увидел, что Антон несет в руках ружье. Охотничая двустволка с обрезанными, укороченными стволами. Антон забросил её за сиденья и сказал сухо.

– Сьездим в одно место, Гриша. Нужно будет пару бочек привезти.

– А ружье зачем?

– Так. Время позднее.

Дизель заревел, Антон молча повел агрегат в темноту, не включая фар, и Гриша, приметив неожиданную молчаливость своего хозяина, тоже лишних вопросов не задавал.

Выкатились из села, Антон набрал скорость и сказал, словно успокоил.

– На обратном пути глянем на это дядькино сокровище. Это старая баня на пруду, где у него раньше дом был. Сгорел год назад.

Антон включил фары и почти сразу резко свернул с дороги на колею через поле. В мечущемся свете фар замелькали деревья, колеса с чавканьем выдирались из грязи.

То ли от молчания Антона, то ли от этой поездки во тьме и, как казалось, в никуда, Грише стало неприятно. Точнее сказать, обстановка настораживала его – ночной выезд, ружье за спиной, мрачноватое молчание до сей минуты говорливого фермера.

Через полчаса езды они миновали ещё одну маленькую деревню, из дюжины домов которой лишь в одном горел свет.

Потом колеса прихватили жесткое покрытие асфальта, скорость увеличилась, но кроме полосы движения в свете фар ничего не было видно.

Затем Антон и фары выключил, так что вообще стало непонятным, как они находили дорогу. Киломметра через три остановились возле смутно темневших больших строений и Антон выключил мотор:

– Посиди. Я сейчас. Может ничего и не получится.

Гриша послушно остался сидеть, пытаясь хоть что-то разглядеть в темноте. Кажется, в стороне высились два громадных сарая, откуда доносились непонятные звуки.

Антон вернулся быстро, вскочил к рулю и сказал торопливо.

– Порядок. Работы на пять минут.

Он резко дернул машину с места, не включая фар бросил её в сторону, обогнул угол строения и помчался на свет габаритных огней большого грузовика. Остановился возле заднего борта его, а один из двух мужчин, которых едва можно было разглядеть в кузове, сказал нервно.

– Быстрей, мужики. Две бочки, как договорились. Мы их уже спустили.

Антон позвал шепотом.

– Давай, Гриша. Забросим бочки в прицеп.

Гриша выскочил из кабины и почти сразу натолкнулся на две металлические бочки, окрашенные, кажется, в оранжевый цвет. И тут же он почувствовал характерный и резкий запах спирта, будто им была полита вся округа.

Но размышлять было некогда – Антон уже опрокинул бочку на бок и присел, ухватившись руками за один её конец. Гриша тоже ухватился за бочку и, когда удалось оторвать её от земли, то тяжесть оказалась непомерной. Мелкими шажками переставляя ноги, они дотащили ношу до прицепа и с большим трудом закатили её на него.

– Быстрей, мужики, быстрей! – поторапливали их из кузова грузовика и один из этих торопыг сообразил, что дело пойдет слаженней, если он поможет.

Втроем тащить бочку оказалось полегче и едва они управились с работой, как грузовик тут же заревел мотором. Но – не только грузовик. Невдалеке вспыхнул острый свет фар невидимого до сих пор автомобиля и послышался чей-то остерегающий крик.

Грузовик разом рванулся с места и словно приведение исчез в темноте.

– Прыгай в прицеп и ложись! – выкрикнул Антон и бросился к рулю.

Гриша одним прыжком оказался в прицепе, ударился о бочки и упал на дно без всякого послушания приказу.

Свет фар уже лизнул по прицепу и кабины машины, когда Антон сорвал её с места и помчался к дороге.

Что прозвучало вначале – выстрел или звонкий удар пули о бочку, Гриша не разобрал. Только в тот же миг на его лицо и грудь хлынула холодная вонючая струя с резко-кислым запахом.

И тотчас дважды, над головой Грише грохнуло в ответ ружье Антона.

Потом началась такая гонка, какой Гриша не видел и в боевиках по телевизору. То что он там видел, как правило, проходило по глади асфальта ночных мегаполисов среди огней рекламы и на предельных скоростях. А здесь скорость была не так чтоб уж и очень, но мчались по кочкам, ямам, лужам и колдобинам. Мчались без света фар, в темноту, в никуда. Бочки прыгали так, что едва не выскакивали из прицепа, словно живые. А Гриша лишь уворачивался от них, понимая, что удара двухсот килограммового тарана достаточно, чтоб переломать ему ноги. Машина летела в темноту, Антон подпрыгивал у руля, а Гриша исполнял в прицепе дикий танец с бочками на мокром полу кузова. Сзади послышалось ещё два беглых выстрела. По лязгу ружья в руках Антона Гриша сообразил, что тот тоже перезарядил свое оружие. Но ответил лишь одним выстрелом – поверх головы Гриши и много выше цели.

Из машины преследователей доносились гортанный крики, ругань, но ничего конкретного Гриша разобрать не мог, да и не до того ему было.

Неожиданно они вылетели на асфальт, Антон переключил скорость, но все в такой же тьме гнал машину минуты две, пока не включил фары, а затем они быстро перекатились через мост.

Гриша немного пришел в себя, когда увидел, что преследования за ними, кажется, не наблюдается. Он закричал изо всех сил.

– Антон! Одна бочка потекла!

– Заткни чем нибудь!

Легко сказать! Заткнуть дырку, которой и не видишь! Все так же прыгая между бочек и ощупывая их руками словно подушки, Гриша все же нашел на одной из бочек маленькое отверстие, из которого била упругая струйка. Ему удалось повернуть бочку этим отверстием кверху и струйка сникла. В кармане телогрейки по счастью нашлась какая-то тряпка и Гриша, как сумел, загнал её в дырку.

Антон свернул с дороги в какие-то кусты и выключил мотор.

Тишина обрушилась как удар. Антон подошел к прицепу и сказал тихо.

– Подождем. Кажется, кино окончилось.

Гриша хотел было спросить, о каком кино, собственно говоря, шла речь и в какую историю он влетел вторично, едва только покинул палаты своего спокойного сумасщедшего дома, но сообразил, что вопрос не ко времени, а может и вообще неуместен.

Через несколько минут все той же тишины в руках Антона вспыхнул фонарик и он тщательно, молча обследовал бочки. Нашел дырку, забитую Антоном и похвалил.

– Молодец, ты мужик рукастый.

Но от этой похвалы Гииша вдруг рассердился и спросил решительно.

– Ворованную водку везем?

– Спирт. – поправил Антон. – И не ворованный, а контробандный.

От такого обьяснения ничего понятней для Гриши не стало и он спросил тем же тоном.

– А кто в нас стрелял? Милиция?

– Да черт их каждый раз знает! Охотников много! Может менты службу справляли, свой кусок пирога оторвать хотели, а может и ещё кто свою долю от этого дела откусить хотел.

– От какого дела?

– Да пока этот спирт с Кавказских гор до нас докатится, на нем, считай человек сто руки погреют.

– А вам он для чего?

Антон негромко рассмеялся.

– Ваньку что ли ломаешь, иль совсем без понятия? Спирт – второй хлеб. Я-то с ним ничего особенного не химичу. Продаю на один подпольный заводик, так из него водку делают и нашему брату продают. У меня навар пара-тройка рублей с литра, а уж сколько после меня накручивают – не сосчитать. Не вникай ты в это государственное дело, все одно не поймешь.

Он посветил фонариком сперва в лицо Гриши, потом в свое и сказал виновато.

– Извини, что я тебя так подставил. Помошник мой сегодня уехал, а не хотелось такое выгодное дело упускать...

– Убить могли. – пробормотал Гриша и полез в кабину машины.

– Когда-нибудь кого, конечно, убьют. – рассудительно заметил Антон, усаживаясь к рулю. – Но пока Бог миловал, хотя промышляем уже третий год. он сильно хлопнул Гришу по плечу. – Испугался?

– Не знаю. Не успел.

– Ладно! Свою тысячу ты отработал! И ещё половина сокровищ моего дядьки Станислава – твои! Да только учти, что этот клад сумасшедший закопал, так что вполне может оказаться, что там куча дерьма! Что там ещё старики могли скопить?

Антон запустил двигатель и тронул машину с места.

Все происходило обыденно – контробандный спирт в прицепе, стрельба, разговоры о сокровищах. Это не героика бутлегеров Америки периода "сухого закона", как её понимал Гриша. А здесь – никто этими обстоятельствами ничуть не надрывал души. Жена Антона Людмила провожала мужа на мероприятие явно ей известное – и даже слова не сказала. Преследование прекратилось так же беспричинно, как и началось. Так что никакое "кино", как определил было события Антон, – это действо категорически не напоминало. Все пресно и скучно, будто поехали вечерочком, чтоб нагрузить в прицеп навоз для удобрения полей.