Текст книги "Забытые на обочине"

Автор книги: Александр Горохов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 17 (всего у книги 27 страниц)

– Аллочка, мы как всегда хорошо тебе заплатим. – наседал организатор и Алле пришлось внятно и раздельно выругаться матом, иначе от этих уговоров было бы не отделаться.

Четыре пары питбулей и две кавказских овчарок – все как сговорились провели свои схватки вяло и до слез скучно. Знатоки обьясняли это весенним авитаминозом хвостатых бойцов, пониженным давлением атмосферы и магнитными бурями. Самые опытные кинологи считали, что на настроение собак повлияло отдаленное присутствие милиции и студентов с видеокамерой.

Тем не менее, за минувшие полтора часа рыхлый и мокрый снег ристалища густо покрылся кровью. Несколько "жучков", державших тотолизатор, передали из рук в руки около сотни тысяч долларов, как прикинула Алла. Один "кавказец" пострадал достаточно тяжело, чтобы более вряд ли когда смог выступать в боях – лишился глаза. Хозяин "кавказца" рыдал, как ребенок. Такое случалось здесь не часто, поскольку "бои до финального результата", (термином определяли смертельный исход схватки) проводились в других, строго законспирированных местах, при утроенных супротив местных ставках Алла была на них всего два раза.

Перед боем последней пары из толпы вывернулся Заваров, подошел к Алле и сказал неуверенно.

– Тут один хмырь предлагает хулиганский вариант. У него ротвейлер... Выставим против него Зомби?

Алла рассердилась.

– Виктор, это не серьезно и глупо! Если уж мы занялись профессионально бойцовыми собаками, то нужно держать марку, а не размениваться на дешовку!

– Но надо бы показать Зомби...

– С ротвейлером? Он же сторожевой, а не бойцовый! Другая весовая категория, другие...

– Тем лучше для рекомендации и презентации нашего Зомби. Ну, как хочешь.

Заваров отошел в стоянке автомашин и Алла приметила, что там же крутился и Левка Огнев. Этого клоуна она не любила. Огнев постоянно и утомительно стремился юморить, острить, шутить и числил себя за записного остроумца, который интересен всем. Шуточки его ничего, кроме зубовного скрежета, у любого приличного человека не вызывали. Издалека Алла видела, как Заваров и Левка потолкались в компании мужчин, после чего Огнев двинулся к ней, улыбаясь во всю свою курносую, клоунскую рожу:

– Аллочка! Какая встреча! Тронут, двинут, опрокинут! Хау ду ю ду, родная! Щас я полезу целоваться, начинай отодвигаться!

– Пошел к черту. – буркнула Алла и отскочила от его обьятий. – Где пропадал целый год?

– В местах не столь отдаленных, снегом занесенных! Я тебе привел клиента для платной консультации!

Оказалось, что следом за Огневым шагал, сильно прихрамывая на правую ногу, немолодой мужчина в пуховике и непокрытой, полуседой головой. Он вежливо улыбнулся Алле и произнес, не представляясь.

– Алла Владимировна, мне необходима пара сторожевых собак. Ничего в этом вопросе не понимаю! Какую породу вы бы посоветовали? Консультация конечно же, платная.

– Не надо. – Алла ответила помягче, хромой был много симпатичней Огнева. – Я не специалист по сторожевым собакам, я просто ветеринар. Сейчас для сторожевой службы у нас в моде доберманы и ротвейлеры.

– Они же гладкошерстные, зимой мерзнут? А если на дворе держать?

– Возмите немецких овчарок. Они универсальны.

Огнев не удержался, чтоб не встрять с дурацким советом.

– Главное, любую псину сырым мясом кормить, чтоб зверела! А ежели человечинкой подкармливать, так они будут надежней пистолета!

– Я не людоед. – улыбнулся хромой . – Спасибо, Алла Владимировна. Я останавлюсь на овчарках.

Он отодвинулся в строну, а Огнев наконец обьявил то, с чем сюда и пришел по сути дела.

– Ну что, Аллка, слабо твоему Зомби супротив ротвейлера?! Этот паразит уже двоих волкодавов загрыз! Но я на твоего Зомби последнии сто долларей поставлю! Слабо?

Алла так разозлился, глядя в глумливое лицо Огнева, что сама не поняла, как выпалила.

– Тащи сюда твоего ротвейлера, но пусть потом хозяин не жалуется.

Через минуту она о своем решение пожалела. Хозяин ротвейлера был серьезным мужчиной в дубленке – мрачный мужик с азаитскими чертами лица. А ротвейлер его был тоже не молод, с оборванным ухом, судя по всему – злой, опытный драчун. Алла не любила ротвейлеров, полагая, что кроме неукротимой злобы и тупой лютости в этой породе ничего нет. Массой своей ротвейлер превосходил Зомби раза в два, и потому шансов на победу не было никаких.

Но едва бойцов вывели на ристалище, как публика оживилась – само по себе было интересно: массивный нервный ротвейлер и питбуль – ленивый, язык на бок, ноги раскорякой, хвост болтается, словно крысиный. То что он проиграет схватку в первую же минуту – сомнений ни у кого не вызывало.

Так оно и случилось. Едва Алла сняла ошейник, как Зомби и шагу не успел ступить – ротвейлер уже перемахнул ринг по диогонали и вцепился Зомби в ухо, Потом принялся трепать противника, будто это вовсе тряпка.

Публика завыла от восторога. Алла видела, как всплеснул руками и застонал от огорчения брат.

Зомби и сопротивляться не собирался! Словно мешок с дерьмом валялся на земле, шевелился будто обьелся или уже был полумертвым и ровным счетом никаких бойцовских качеств не проявлял. Боя не было – оставалось лишь уничтожение одним псом другого. Капала на снег кровища, Зомби то подымался, то падал и самое страшное, что никак не реагировал на схватку, не втягивался в нее, почти не огрызался, но почему-то, зараза эдакая, и не убегал!

Это обстоятельство и заряжало зрителей диким азартом. Но народец здесь был опытный и, как ни странно, ставки в пользу ротвейлера не повышались.

Алла видела, как побледневший Заваров впился в собачью драку глазами, всем своим существом. Огнев метался в толпе зрителей и, скорей всего, кроме указанных "последних ста долларов" – ставил те, что припрятал.

Накал толпы набирал температуру, орали уже так, что задрожали ёлки вокруг поляны и – вдруг стало тихо.

Ротвейлер повалился на землю, завыл и задергал правой передней лапой – вернее, тем, что от неё осталось. А огрызок этой лапы, вместе с когтями, Зомби, все с тем же скучным видом, донес до Аллы и выпустил из зубастой пасти. Вот и весь бой. Когда и как Зомби перекусил и оторвал полноги своего противника, Алла не успела приметить.

Подскочиший Огнев прокричал отчаяно.

– Я проигрался, как просрался! Алка, за твоего живодера предлагают бешенную деньгу!

С такими же предложениями появился и Заваров – но этот выиграл на победе Зомби весьма значительно, а потому засомневался.

– Алка, может не будем продавать? Не продешевим сейчас? Зомби, ты ж видела, мужик с характером!

– Продавай. – сказала она. – Он победил случайно. Не боец. И мне все это осточертело.

Она пошла к своей машине, села за руль и уже когда включила мотор, то увидела, как к желтой "ниве", стоявшей рядом, – хромает мужчина, просивший у неё консультации. Он сел в свою машину, надел на голову элегантную белую кепочку и уехал, так и не заметив Аллы. Она немного подивилась: что могло быть общего между этим приличным, воспитанным человеком и кабацким шутом Огневым? Но собачьи бои зрелище демократическое и, понятное дело, обьединяют публику пёстрого состава – от людоедов до академиков.

Алла тронула машину и к полудню была в Степановске.

А уже к вечеру следующего дня вольеры псарни опустели – распродали всех собак до единой.

глава 2. Отметка – 03 метра.

Он снова очнулся и все так же под потолком горела синяя лампа. Тело, зафиксированое наручником на правой кисти, уже онемело. Гриша попытался повернуться поудобней, когда с потолка послышался резкий звонок, словно включился невидимый будильник.

Соседи Гриши по койкам зашевелились и тот час включился свет потолочных плафонов – резкий, белый, уютней от него не стало. Гриша разглядел уже подробней то, что видел в синем сумраке. Сообразил, наконец, что скорее всего, находится в камере с четырьмя сотоварищами, которые медленно поднимались с коек – они прикованы не были. Все четверо – грязны и небриты и лишь один спросил Гришу почти весело.

– Новенький?! Ну, значит нашего пипла прибыло!

Остренькое личико весельчака Грише не понравилось и отвечать ему он не стал.

Внезапно на потолке послышались шаги, что-то загремело, открылся люк, вниз упала лестница и по ней легко спустился коренастый коротышка в маске на лице, в комуфляжной форме и коротким автоматом на шее. Гриша даже не знал, как реагировать на это явление, а его товарищи продолжали тяжело просыпаться.

Следом за тем по лестнице неловко сполз хромоногий Бригадир, который весело прокричал ещё сверху.

– Подьем, подьем, бригада! Пора на вахту!

Он соскочил с лестницы, поправил на голове всё ту же белую кепочку и тут же глянул на Гришу.

– Как наш новичок? Оклемался?!

Не дожидаясь Гришиного ответа, он прошел к его койке и легко отомкнул наручник. Гриша сел, растирая занемевшую кисть.

– Ну, Григорий, тебя ещё никто не посвятил в суть работы? беззаботно спросил Бригадир.

Гриша ничего не ответил.

– Ага! Ты обижен! Все правильно. Тогда послушай. Всё что я тебе обещал, так оно и будет. Ты поработаешь, хорошо поработаешь и получишщь достойные деньги. Однако, есть кое-какие внутрение условия...

Сверху на веревках ловко спустили большой котелок, металлический чайник и все это поставили на узкий стол. Бригадир помог этой поклаже плавно приземлиться на столешницу, продолжая поглядывать на Гришу:

– Работа, которую мы выполняем, нуждается в государственной секретности, Григорий. И потому до её окончания покидать это помещение нельзя! Это условие понятно?

Гриша сидел неподвижно, понимая, что вопрос ответа не требует.

– Будем считать, что понятно. – сам себе ответил Бригадир. – Задача. Мы копаем тоннель стратегического значения. Общая его длинна двадцать три двадцать четыре метра. Заглубление вас не должно интересовать. Работа вахтовым методом. Двое в забое, двое на отвалке породы. Механизация простейшая – лопата, кирка и корыто.. Все остальное как обещано: хорошее питание, письма родным и царская оплата по окончанию. Кстати, – он повернулся. – Климов, вам письмо от жены!

Остроносый парень, первым заговоривший с Гришей, радостно встрепенулся, кинулся к Бригадиру.

– Правда?! От жены?! От детей?!

– Конечно. Неужели ты подумал, что обманываем?! – Бригадир подал Климову запечатанный коверт. – Убедись, что это рука твоей жены. Я сам её видел. Жива, здорова...

Климов схватил письмо, разорвал конверт, вытащил из него листки и принялся жадно читать.

Охранник раскладывал на столе посуду и ложки с кружками. Глаза его в прорези маски не отрывались от Гриши – явно ждал первой реакции раскованного пленника. Бригадир был все так же благодушен.

– Здесь Григорий, не тюрьма, не зона, а попросту некоторое ограничение свободы. Как видишь, письма приходят и самому можно отправить весточку близким. Работы проводятся в тайне от врагов государства. Можешь этому верить, а можешь и не верить, значения не имеет. Климов, точно жена пишет?!

– Она, она! – радостно ответил Климов. – Рада что я при деле, что кучу денег домой привезу!

– Хорошо. Вникай, Григорий в диспозицию дальше. В том углу – параша, то есть ведро для малой и большой нужды с крышкой. Опорожняет его охрана, хотя ей это и не нравится. За этой дверью – рабочая зона. Ванны и оранжереи для отдыха, извини, – нет. Поскольку работа ваше не продлится более трех недель. Ясно, Григорий?

Гриша счел за благо кивнуть в знак понимания и Бригадир явно успокоился. Расслабился и охранник. Мужчины – Гришины коллеги, следовало понимать – уже усаживались у стола, разобрали миски и ложки, принялись выгребать из котла макароны с мясом. Бригадир спросил участливо.

– Вот, Григорий, так и бытуем. Есть тебе кому весть о себе подать?

– Да. – ответил Гриша, лишь бы ответить. В этот момент его больше интересовали действия другого человека, который оказался за спиной занятого сервировкой стола охранника. Тот – косматый, с дурными глазами, широкоплечий – продолжал сидеть на койке и в упор смотрел в спину охранника с автоматом. Гриша приметил, что кулаки этого косматого мужчины сжимались и разжимались, словно он разгоревал руки перед схваткой.

– Так, Григорий! – продолжал Бригадир. – Я здесь с вами нахожусь практически в равных уловиях. Но поскольку являюсь маркшейдером строящегося тоннеля, то свободы у меня чуть-чуть побольше. Теперь позволь тебя познакомить с товарищами...

Договорить он не успел – косматый мужчина сорвался с койки, сбил охранника с ног и ринулся к лестнице. Словно акробат, он взлетел вверх по перекладинам и, неизвестно что там произошло – тут же рухнул вниз, схватившись за голову. Он лежал на полу, дергая ногами и охватывая руками голову, словно боялся, что она сорвется у него с плеч. Ни Бригадир, ни охранник не проявили никакого волнения, будто ничего и не случилось. Бригадир продолжал багодушно.

– Позволь, Григорий, представить тебе наш передовой коллектив. Этот твой сотрудник, который проявил неуместную прыть и получил от наружной охраны шахты удар элетрошоком в голову, носит гордую фамилию Ложкина! К сожалению, господин Ложкин порой неуместно становится буен. Твой коллега из благоразумных, только что получивший письмо от жены – именуется Климовым.

– Привет! – кивнул Грише Климов, продолжая читать свое письмо.

– Далее. – Бригадир сделал полоборота и тронул за плечо человека, уже жадно поглощавшего макароны. – Встаньте, господин Рогожин.

Узкоплечий, испуганный мужчина вздрогнул, торопливо встал и вытаращил напряженные глаза.

– Это, Григорий, господин Рогожин, который, к сожалению, от рождения глухонемой. Или только немой, черт его разберет, работник исправный. И, наконец, прошу любить и жаловать самую яркую фигуру общества – товарищ Маслаков. Ударник коммунистического труда!

Товарищ Маслаков оказался малорослым, но жилистым мужчиной с целым набором каких-то значков на лацканах пиджачка, лет ему было явно под шестьдесят. Он привстал от стола и по офицерски прищелкнул каблуками.

– Так точно, товарищ Бригадир!

– Вольно, комиссар. Вот и вся бригада. – подвел итог знакомству Бригадир. – В случае ударной работы, Григорий, вы закончите недели за три. А может и раньше. Вопросы есть? Только глупых не задавай. По делу.

Спросить о чем-нибудь надо было – чтоб выразить свою покорность, а буйство будет пресечено. Как то уже было продемонстрировано. Буйствовать рано, понял Гриша.

– Когда письмо можно написать? – спросил Гриша.

– Хоть сейчас. – Бринадир тут же подал папку, в которой оказались шариковый карандаш, бумага и конверт. – Позавтракай, напиши письмо и – в забой! Сегодня будешь работать в паре с Ложкиным. Климов и Маслаков на откатке породы. Рогожин – на подмене.

Бригадир и охранник поднялись по лестнице наверх. Потолочный люк не закрывали и из него опускался вниз свежий сырой воздух.

Гриша присел к столу. Завтрак проходил в тяжелом молчании, хотя, как и обещалось – питание оказалось обильным: макароны по флотски, вареные яйца, хлеб с маслом и чай. Ели угрюмо и много, не подымая голов от железных мисок. Только Климов продолжал в пятый раз перечитывать письмо от жены. Гриша уже понимал, что его новые товарищи приняли навязанные условия, а только что минувшая вспыщка Ложкина была лишь отчаянной попыткой проявления характера – совершенно очевидно, что охраны наверху было достаточно, чтоб присечь любую попытку к бегству.

Да это же Балтийск! – осенило Гришу – Балтийск, ООС с небольшими нюансами!

Когда принялись за чай, Климов уже дочитал письмо в шестой раз и радостно сообщил.

– Порядок у меня дома, мужики! От жены письмо! Передали, как и обещали! Так что закончим работу и все будет в ладах!

– Дурак. – в тарелку с макаронами по флотски ответил Ложкин.

Климов обиженно вскинул голову.

– А ты бы Ложкин не рычал, а работал! Тебя каждый день наказывают, а ты никак не поумнеешь! Снова ведь изобьют!

– Дурак. – все так же в тарелку произнес Ложкин. – Никаких денег ты не получишь. Ты – бомж. Вредно тебе деньги иметь.

– А ты не бомж?! – заголосил Климов. – Бомж и наркоман! Вот!

Гриша не втягивался в разговор. Надо было написать письмо на волю и главное – кому? Писать брату было не о чем, Мишке Фридману – незачем. На какой-то миг промелькнуло желание написать письмо фермерам Карауловым, точнее – Оле Карауловой. Но он тут же понял, что неизвестно почему – очень быстро забыл эту светлую девушку, как бы сильно она не задела его чувств при встрече. Вернее сказать, не то чтоб забыл, а в мозгу его и душе Оля сразу ушла за горизонт сегодняшней жизни, осталась нежным воспоминанием из тех событий жизни, которые не возвращаются и не могут возвратиться. Оля казалась теперь персонажем не из жизни, а из мечты или снов. А если быть точнее, то он, Гриша, за короткие сроки добирал то, чего был лишен в своей изуродованной жизни. Ольга была лишь его первой, несостоявшейся, попросту детской любовью. Как всегда наивной и преходящей, от которой и остаются такие легкие и прозрачные воспоминания. Он даже и представить себе не мог, о чем бы мог ей сейчас написать – не о чем и незачем.

Неожиданно он понял, что единственным человеком, кому была хоть малейшая причина сообщить о своем положении, оказывалась Алла...

Он быстро допил чай, пристроил на тот же стол папку и на листе бумаги написал.

"Здраствуйте, Алла! Все мои дела идут хорошо, но я немного задержусь на работе, которая подвернулась. Я вспоминаю вас и Петьку каждый день. В Ярославле всё так же закончились хорошо. На работу я устроился сроком около месяца, после чего приеду к вам. Григорий."

Ему хотелось написать ещё очень многое, но неизвестно было, дойдет ли письмо до адресата. Он запечатал конверт, напряг память, написал адрес и заклеил послание как раз в тот момент, когда вниз спустился все тот же Бригадир, сменивший белую кепочку на оранжеваую каску.

– Так, вахта! Завтрак окончен, приступаем к работе! Григорий, давай письмо, через пару дней жди ответа.

Гриша подал ему письмо и Бригадир тщательно уложил его в карман комбинезона.

Неприметная и низкая дверь в стене приоткрылась и следом за Бригадиром и Ложкиным Гриша сделал с десяток шагов по наклонному тоннелю. Метра через три, в сторону – обнаружился ещё один ход, но они прошли мимо, пока не уткнулись в горизонтальный лаз, высотой больше чуть метра.

Ложкин взял одну из коротких лопат, валявшихся на земле. Бригадир посмотрел на Гришу:

– Ну, вот, Григорий. Эта нолевая отметка. Три с небольшим метра мы уже прошли, осталось около двадцати метров. Все тебе ясно? – Бригадир смотрел на него тревожно, испытующе – не знал наверняка, послушается ли новичок бесприкословно и примется ли за работу без сопротивления.

Гриша кивнул и поднял с земли лопату. Бригадир подбодрил радостно.

– Вперед! Делай, как Ложкин. Он хоть и бешеный дикарь, но горняцкое дело знает.

Гриша слегка пригнулся и шагнул под своды лаза.

Через полчаса он определил, что работенка ему досталась не то чтоб очень тяжелая, но предельно неудобная. В копаемом тоннеле можно было стоять в полусогнутом положении. Грунт был тяжелый, глинистый и не всегда поддавался короткой штыковой лопате. Приходилось помогать себе киркой. Вместе с Ложкиным он молча вгрызались в землю. Лампа освещения за спиной давала резкий свет, а грунт, который падал под ноги – отваливали дальше и вывозили на большом железном корыте остальные члены бригады. Почти сразу стало жарко, света двух лампочек,забранных решоткой оказалось мало, но здесь особого освещения и не было нужно, очень сокро Гриша приловчился работать практически на ощупь.

Ложкин долбил грунт поначалу вяло, но потом втянулся, остервенился и с натуженным кряхтением ритмично бил лопатой.

– Ты давно здесь? – негромко спросил его Гриша.

– Не все тебе равно? – глухо бросил через плечо Ложкин. – Все одно, как прокопаем, так нас и "замочат".

– Как это?

– А так. Подумаешь, поймешь.

Мокрые космы падали на лоб Ложкина, глаз его не было видно, но в словах звучала решительная убежденность.

– А куда мы этот ход копаем? Как думаешь? – спросил Гриша, а Ложкин ответил зло.

– Чего думать! Под какой-нибудь банк, или фирму! Или магазин с золотом. – он глянул косо и неприязненно. – А ты тоже бомжевал?

– Нет...

За их спинами глухонемой Рогожин кидал выкопанную глину в большое плоское корыто, а Маслаков и Климов отволакивали его в начало тоннеля. Куда потом исчезала эта выработка не было видно.

В течение несколько часов, сменяя друг друга и изредка перекуривая, они работали молча. Во время одного из таких угрюмых перекуров к Грише подошел Маслаков, тронул за плечо, заглянул в лицо и спросил деликатно.

– Простите, товарищ, вы не были на днях в Москве?

– Был...

Маслаков обрадовался и заволновался.

– Вы не имели чести принимать участия в праздновании Восьмого Марта, Международного Дня женщин?!

– Не пришлось...

– А не знаете, – заволновался Маслаков. – В столице были митинги, выступления широкой общественности против ненавистного антинародного режима?!

Вместо Гриша заорал Ложкин.

– Пошел в зад отсюда, политрук вонючий! Харю разворочу!

Маслаков присел и послушно отскочил в темноту тоннеля. Ложкин затоптал окурок и бросил злобно.

– Только душу дергает, полудурок. Тоже ведь из канавы сюда вытащили, а умного из себя корчит. Давай, втягивайся в рабство.

Гриша почти втянулся со второй вахты. Он пригляделся, как работает Ложкин, приноровился и, словно автомат, мерно и безразлично, бил тоннель ни о чем не думая. Время тянулось, отмечаемое только по углублению этого лаза... Тело стонало.

Но с третьей вахты привыкло к нагрузкам.

И мысли, сопровождающуе эту тупую, долбежную работу, были такими же однообразными, пустыми и тупыми.

Поначалу память Гриши восстановила лишь то, что из Ярославля он вернулся в Степановск. А затем, транзитом – сразу оказался здесь. И никакого пересадочного момента не было. Вроде бы его куда-то везли, но как и откуда – не вспоминалось. Да и значения это не имело.

Работа... Еда... Сон... Работа... В монотонном ряду событий за временем невозможно было уследить. Тело притерпелось, а мозг работал на замедленных оборотах, потому что никаких внешних впечатлений в него не поступало. К тому же в голове постоянно звучал беспрерывный гул и порой не хватало дыхания.

Напарники Гриши, судя по всему, были в таком же состояниии, почти не разговаривали и казались Грише попросту животными – тупыми и бессловесными тягловыми волами. Некоторый оптимизм проявлял только Климов, навязчиво рассказывал всем, что пишет ему жена, но был он то ли слаб, то ли болен, все время раблтал только на отгрузке породы, что было много легче, нежели труд в забое.

Они работали, ели и совершали все биологические процессы в каком-то полусне. Изредка Грише приходило соображение, что подобного состояния у него не было никогда – ни в Балтийске, ни в других больницах. Это отупение обьяснил на пятой вахте тот же угрюмый Ложкин. Они сидели на пару, каждый на своем ведре параши, когда Ложкин спросил.

– Башка трещит у тебя? Мозга за мозгу цепляется?

– Да, что-то около того.

– На наркоте нас держат. – и более ничего пояснять не стал.

Кажется, перед шестой вахтой, перед едой, Бригадир протянул Грише запечатанный конверт.

– Ну вот, Григорий, и тебе письмо! Ответ твоей подруги! Теперь будешь вкалывать веселее!

От Аллы? – мелькнула удивленная мысль, в которую невозможно было поверить. Он принял конверт, на котором было написано твердой рукой "Григорию Нестерову". Без всяких почтовых штемпелей. Это обстоятельство Бригадир тут же пояснил.

– Ну, сам понимаешь, почту мы доставляем фельд-курьером! Специально человека на машине гоняем. Но подруга твоя весела и бодра, сын её Петька тоже, так что тебя ждут! Читай, я думаю, что все там написано.

Гриша сел на свою койку и распечатал письмо. Текст был написан такими же четкими буквами.

"Дорогой Григорий! Твой товарищ привез мне твое письмо. Я очень рада, что ты получил хорошую работу. Петр тоже очень обрадовался, что у тебя все в порядке и он ждет с нетерпением твоего возвращения. Дед Иван нас окончательно покинул и мы остались, можно сказать, одни. Вся эта псарня нам крайне надоела. Если ты вернешся с хорошим заработком, то мы все-таки купим конющню, есть такая возможность. Жду тебя, Алла"

В сдержанных строках ответа всякого смысла было ровно столько, сколько было. Но Гриша перечитал письмо трижды, ему казалось, что чего-то он там ещё не понимает. А потом он – возликовал от счастья! То, что письмо написано именно Аллой, сомнений не было никаких – и про Петьку, и про деда Ивана все было сообщалось именно так, как мог представить себе Гриша. Значит, его письмо – дошло! Значит правда и то, что его ждут!

Замкнутое пространство тоннеля словно солнцем осветилось и состояние дел показалось не таким уж удручающим. Получалось, что Бригадир не лгал надо лишь пройти эти двадцать три метра, а потом все кончится.

Он спрятал письмо под матрац, быстро перекусил и первым пошел в забой. Он схватился за лопату, как за спасение, когда услышал, как Ложкин спросил насмешливо.

– Письмо получил? Теперь понял в чем смысл нашей старой шахтерской песни?

– Какой? – не понял Гриша.

Ложкин откинул со лба грязные космы и неожиданно сипло попытался пропеть.

– Девушки пригожие! Тихой песней встретили! И в забой отправился! Парень – молодой!... Только ты из этого забоя не вылезешь. К своей пригожей девушке.

Гриша отвернулся и сильным ударом вогнал штык лопаты в глину. До окончания вахты он вгрызался в грунт с такой яростью, словно выбирался на свободу, что, впрочем, по его понятию, так и было.

Когда вахта закончилась он тут же сел за ответное послание, которое уже мысленно составил, пока махал лопатой и киркой.

"Дорогая Алла! Вы не представляете себе, какое это счастье, что я получил от вас письмо! Конечно, работа у меня тяжелая, но теперь я постараюсь как можно быстрей её закончить. Я думаю, что получу за работу те деньги, на которых можно будет купить пони, о котором вы мечтаете. Купить маленького пони, чтобы возить на нем детей. Я не знаю, сколько стоит такая лошадка, напишите мне в следующем ответе. Работа здесь тяжелая, но теперь я справляюсь легко. Всего надо продолбить двадцать три метра, а мы уже на шестом. Или седьмом..."

Он запечатал конверт, отдал письмо Бригадиру. Такие же послания сдали и Маслаков с Климовым. Ложкин никогда никому не писал, а немой Рогожин, скорее всего, грамоте не разумел.

Чередование вахт, как пояснил Бригадир, шло в цикле "шесть на восемь часов." Шесть – работа, восемь – сон.

Работа – сон, еда. Всё.

Работа-сон, еда. Перед сном – ужин, перед работой – завтрак. Обе трапезы простые, сытные, без ограничений в добавке. И ничего более, кроме перекуров и пауз для отправления естественных надобностей – в ведро, которое охрана заставляла глухонемого Рогожина выносить наверх или в какой-то боковой ход, через который неизвестно куда отгружали выробатанную породу.

Теперь, кроме долбежки грунта, в существовании Гриши появилось новое, чудесное занятие. Вгрызаясь в глину, он мысленно писал следующее письмо Алле, шлифовал стиль, а главное – набирал все более всяческих мыслей, чтоб поведать их в очередном ответе. Нельзя сказать, чтоб работа при этом стала легче – но в ней появился хоть какой-то финальный смысл.

Неизвестно через какое время, но Гриша обнаружил, что волна отупения застилает голову сразу после приема пищи. В конце вахты мозг начинает воспринимать реальность четче. Ложкин оказался прав – наркотики бригаде подсовывали. С действием оболванивающих препаратов Гриша был знаком по своему десятилетнему опыту.

После завтрака, перед выходом на очередную вахту – он лег на койку и уставилсяч в потолок.

– Вперед, парни! – позвал бригаду Бригадир и повернулся к Грише. – А с тобой что за дела?! Григорий, ты ж у мення ударник! Я тебе и премию уже начисляю.

Гриша дождался, пока бригада не исчезла за дверьми, потом сказал решительно.

– Если будете накачивать меня наркотой – с койки не встану.

Бригадир шагнул к нему, внимательно посмотрел в лицо, потом сказал спокойно.

– Компот не пей, когда дают. Ограничивайся чаем и кофе.

Гриша поднялся и зашагал в забой, порешив, что теперь в его жизни все полностью устроилось в самом лучшем виде.

Ответ от Аллы не заставил себя долго ждать.

"Дорогой Гриша! Сколько стоит сейчас пони, сказать не могу, потому что ещё не приценивалась. Думаю, что подешевле коровы. Я и Петр тебя часто вспоминаем. Да! Я продала всех собак, так как мне это занятие надоело. На днях ездила в конно-спортивный комплекс, в Москву, в Измайловский пар. В общем, содержание конюшен дело хлопотливое, без мужчин там вообще не обойтись..."

... В конце марта пришла долгожданная весна. С утра на застоявшиеся, оледеневшие сугробы обрушивались лучи уже теплого соолнца и день оказался неожиданно длинным и ярким. Но более всего Аллу поразили перемены в брате. Он словно взорвался изнутри, раза по три на день приезжал на машине, каждый раз с новостями и проектами. Поначалу одобрил идею окончательной ликвидации собачьего питомника, потом заявил, что пора перебираться на постоянное жительство в Москву. Алла спросила потеряно.

– Хорошо, Виктор.. А на что я буду жить?

– Об этом не задумывайся! – решительно посоветовал брат. – Распредели все свои сбережения на три месяца. И за это время у нас произойдут большие перемены!

Впрочем, первая перемена наступила буквально на следующий день. Заваров явился в дом Аллы в паре с интересной девушкой – изящной и хрупкой – и уже по тому, как он представил её, сестра поняла, что на этот раз в жизни брата Виктора появилась уже не проходная "чувиха", а нечто посерьезней.

– Это Наташа! – подчеркнуто и едва ли не официально представил Заваров. – А это моя сестра Алла. Будьте знакомы и понравьтесь друг другу на долгие годы.

Девушка засмеялась и сразу пришлась по душе Алле, хотя и показалась несколько чересчур развязной. Петька же при знакомстве с тетей Наташей нашел правильное обращение с первых слов:

– Хеллоу, гёрл!

За что и получил от дяди Вити дружеский подзатыльник, но Наташа лишь рассмеялась.

– Правильно, малыш, – гёрл! Никогда не деликатничай с женщинами! Они любят грубых мужиков!

Без всяких церемоний она принялась разглядывать дом, моментально определив, что он из себя представляет.

– Неплохой особняк! Ну, на Лазурный Берег Ниццы его, положим переноситть было бы стыдно, а куда-нибудь на теплые берега Крыма сгодится! Камин – не модный. А вот часы – раритет! Антиквар!

Старинные настенные часы фирмы "Митад", (деревняый метровый чехол, бронзовый маятник) доставшиеся Алле ещё от бабки были её гордостью и Алла поразилась мгновенной и точной оценке девчонки.

– Им ровно сто три года. – сказала Алла, а Наташа спросила, обнаружив знание техники дела.

– Ходят если завести? Механизм оригинальный или уже новый, современный?