Текст книги "Предки Калимероса. Александр Филиппович Македонский"

Автор книги: Александр Вельтман

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 9 страниц)

За ними ряды Мидов, исторических Ариан, родственных Персам. Они также в кафтанах и вооружены подобно Персам.

За Мидами шли остатки племени Ассура; но уже не с тем величием, не в той роскоши и блеске, которые отличали их до поражения гневом Божьим, от всех народов. На них шишаки медные, вместо брони на плечах белые шерстяные манты, в руках палицы, с железными набалдашниками, на ногах башмаки, а длинные их волосы лежат по плечам.

У наемных Саков, остроконечные кожаные шапки с гребнями, кроме стрел с медными наконечниками, они вооружены секирами[59]59
  σαγαρεις.


[Закрыть]; грудь коней их обложена медными латами.

Но всего удивительнее Гиндуаны в стрельницах, устроенных на хребтах слонов. Исчислить все войско и обоз Дария невозможно; я еще не говорил о 277 поварах, 17 водолеях, 70 виночерпиях, 40 чиновниках, возжигающих благовоние вокруг Дария, 60 цветошицах, убирающих ежедневно свежими цветами Царскую палатку и подносимые ему блюды; я забыл также упомянуть о маркитантах, которых огромные, бесчисленные Арбы тянулись со скрипом за войском.

И вот извивается чрез горы и долы необъятный змей, шипит на Александра, несет 12 голов своих под меч кладенец, который проник уже в Курдистан и разрубил священный узел гор, где скрывалось таинственное для Истории племя. Посреди неприступных высот, оно жило отшельником в пещерах скал, и отделенное от всех народов, носило в воспоминание падения Царства своих праотцов, черную одежду. В храме Адона, берегло оно первую соху, которая бороздила юную землю Азии, и те медные доски, на коих начертан был закон, данный ему. Покланяясь на вершинах своего Азгарда, древнему Завету, это племя было непримиримым, непобедимым врагом всех окружающих народов. Только им не овладело могущество Мидийских и Фарсийских Царей. В его горах зародилась первая тайна распространения духовного могущества, известная в последствии под названием Асасинов[60]60
  Asa-sinir– дети Божьи.


[Закрыть], воссозидателей храма древнего Бела. Никто не понимал его цели, кроме Шомримов и Абримов, расколов Израильских. Враждуя между собою, они общими силами желали извести змею райскую; но усилия были тщетны. Явился Александр в Азию, и Халдеи первые пришли к нему с поклоном.

– Ну, звездочеты, – сказал он им, предскажите мне судьбу мою!

– Не скажем мы тебе судьбы твоей; судьба твоя сокрыта от познания смертных; но скажем тебе завет Бога, начертанный в книгах наших: —змей соблазнитель свернулся в узел и лежит посреди высоких гор; кто развяжет этот узел, тот покорит землю.

– Вот что говорит завет.

– Где ж этот узел? – Знаете ли вы?

– Мы покажем тебе его, младой Царь наш; ибо на челе твоем воссияла воля совершить святое завещание.

И Александра соблазнили слова Халдеев. Они повели его к узлу Араратскому, в недрах которого обитали Курды, называвшие себя стражами Завета.

С отрядом избранных воинов, тайными путями, Александр, мечом просек себе путь в непроходимые горы и явился на высотах Азгарда.

Слова Оракула были решены, узел рассечен мечем Александра, и вся Азия вострепетала. С этого мгновения, он мог вложить меч свой в ножны; ибо молва: «идет Царь земли!» преклоняла пред ним знамена и мечи, и сносила на главу его короны всех Царств Азийских.

Глава VI

Между тем Дари Ибн Дараб торопился утопить Александра в силе своей. Они сошлись при Иссе. Но кто против Александра, над которым летал всегда не один орел, а стадо орлов; перед которым неслись все добрые предвещания, и за которым шло 30 тысяч воинов, поседевших в брани, и похожих, как говорит Юстин, на Сенаторов древней Римской республики. Это седое войско надеялось на силу руки своей, а не на легкость ног; и потому удивительно ли, что Александр дал Дарию шах и мат, забрал его фезерею Гюль-ару, его коней, его слонов, его пешек, и даже всю Азию, эту древнюю шахматную доску, на которой проиграно человеческое бессмертие. Дарий бежал, оставив на поле битвы все, чем блистало его благополучие; он отправился в Бабель, собирать новое войско, новых жен, и новых слонов. Вельможи, мозг его двора, говорили ему: «не лучше ли бы было, Шагин-шаг[61]61
  Шах Шахов.


[Закрыть], если б ты пригласил Искандера к себе, предложил ему сыграть в шах и мат, на доске, а не в поле; ибо, мудрый и искусный должен обладать царством; а где же познается более мудрость и искусство, как не в этой игре?»

Но Дарий не внимал мозгу двора своего, он говорил: «не будь я Инб Дараб, если не оплюю бороду Александра».

– Но, великий Шагин шаг, говорят, такой грех! что у Александра даже бороды нет, как у твоего последнего евнуха.

Это поразило Дария, более нежели сражение при Иссе. «Как! – вскричал он, – и этого мне никто не сказал! и допустили своего Шаха унизиться до Сегм-гес[62]62
  Сегм-гес – собачья муха. – Персы называют так людей низкого происхождения – Сегмгес как ни оберни все будет Сегмгес.


[Закрыть], удивительно ли, что нас постигла немилость Изида!»

Вельможи опустили очи свои, и молчали; ибо они поняли также, что все несчастие произошло от того, что у Александра не было бороды, которую по Персидскому обычаю, можно бы было оплевать.

Глава VII

Скучно было бы читателям пробегать очами страницы походов Александровых; и потому я не описываю маршрутных подробностей, останавливаюсь только там, где сердце Александра сильнее билось. И так, все безусловно покорялось уже Александру. Один только Тир, столица Фанов, дочь Сидона, рожденная также Азаниордом, не отверзла объятий своих Александру. Поставя свой шатер на холме, где возвышался храм Астаргуда[63]63
  Hercule Astrochiton.


[Закрыть] и расположив войско в оградах древнего Царя вод[64]64
  Palae tur – слово в слово значит рыба-зверь, Balain – кит. По-Скифски Palug рыба, от сюда балык, белуга.


[Закрыть]: он послал в новый Тир два предсказания о падении его, принесенные ему Халдеями Ерусалима.

«Первое: крепок Тир, полон богатства, серебро в Тире обыкновенно как прах, золото в Тире как грязь торжища; но Владыко потопит богатства Тира, опалит Тир пламенем».

«Второе: раздались грозные слова над градом Эдомлян! Горделивое, вероломное племя! воспари орлом, свей гнездо свое выше звезд, и оттуда рука моя сбросит его в прах!»

Смеются Тиряне над предсказанием, они надеются на свои стены, на каленый песок, на стрелы, на огнеметные орудия, кидающие в неприятеля великие куски железа, а более всего надеются на Тора-громовержца. Дройты, или Дроттары[65]65
  Droit, Drottin; по Англо-Саксонски drihten или dryhten, знач.: властитель; в древности, священного сана – жрец; от сего слова произошло и неразгаданное еще, друид, которое производили от trae, trew, dere; древо, дерево, дрова.


[Закрыть] их, собираются в Немрад, судить и рядить о защите града. Блод-годары закалают жертвы божеству войны. Тщетно 150 кораблей, под предводительством Ефестиона, и сам Александр со стороны земли, облегают и насилуют Тир – он неприступен, отделен от суши морем, со стороны моря огражден скалами.

«Бросьте труп древнего Тира в море, и перейдем по хребту его к стенам новой гордыни!» восклицает Александр; и, между тем как строится гать из развалин старого города, он отправляется с частию войска в Иерусалим. Там Бог, которому тайно научен он поклоняться. – Первосвященник Иадда[66]66
  Иуда, сын Ионы – по сказанию Историка Иусуфзона Анании.


[Закрыть] Ионазон, отворив все 12 врат Иерусалима, и сопровождаемый 32,000 Левитов и 24 тысячами служителей храма, в белых торжественных одеждах, встречает Александра на горе Софим, или Скапа, в 7 стадиях от города, где возвышалась охранная башня, с которой виден был величественный храм и весь Город[67]67
  Иосиф Флавий, – Древ. Иуд.


[Закрыть]. Иадда облечен был в льняной эфуд, на каждом плече было по 6 застежек, на которых начертаны были имена 12 племен Израильских. На голове его владычняя тиара, с изображением имени бога на златой полосе. В руках Иадды златой ковчег, над которым, по сторонам, несли светильники и златые хоругви 12 племен Израильских; и у всех жрецов, и у всего народа также светильники в руках.

Белизна одежды, блеск золота и серебра, яркое мерцание светильников посреди белого дня, поразили Александра.

«Бог освещает путь твой!» произнес Иадда, и Александр, сняв шлем, повергся на землю, перед святым именем Бога, блистающим на ковчеге и на тиаре первосвященника. «Нет иного Бога, кроме Бога Израильского!» сказал Александр, приподнимаясь с земли, и принимая златой ковчег от Иадды. Никто из приближенных его не знал, что скрыто в ковчеге, только я догадывался.

– Халдеи очаровали Александра! он погиб, и мы погибли! – шептали все, следуя за Александром в город.

О, думал я, кто не видал древнего Иерусалима, тот, ничего не видел. – Я не знал, на чем остановить очи: на венце ли города, роскошном холме, называемом градом Евусеев, посреди которого высились чертоги Давыда? на резном ли кедровом доме Божием, построенном Соломоном над крутизнами Кедрона, и как будто кованном из блестящего металла?… или на дворце Соломона… каком-то волшебном здании, все в башнях, ярусов во сто?… или на черном береге Геенны?… или на виноградниках, окружавших город?… или на стенах его, или на кедровых рощах за дворцом, или на минаретах, упиравшихся в небо? – Когда мы приблизились к городу… но какое перо опишет древний Иерусалим, столицу Евреев, на которых наложил Бог проклятие за отступничество от даруемой им славы, и рассеял по земле, как нечистое семя, от которого родятся плевела.

Мы приблизились к городу… и мое удивление возросло выше всех земных растений, когда я увидел, как будто знакомые мне толпы народа, когда я услышал, как будто знакомые мне слова, в роде: «Хаим, Лейбе! зех! зех! дз! ит-ис Алешендер! ух! мелик Алешендер!» Салай мелик! Салай мелик! т. е. слава мелику – слава Царю! раздалось по всюду…

– Так вот те прародительницы красоты Еврейской! – вскричал я, всматриваясь в огнедышащие очи одной Леи или Рифы – не знаю по имени – что за диво! лучше, в миллион раз, лучше всего, что носит теперь на ланитах своих румянец вокруг двух ямок, на устах кораллы, на груди две морские волны, а в сердце подземную стихию!

В подобных созерцаниях древней, классической красоты, я не заметил, как очутились мы перед храмом Соломоновым. Александр оставил свиту свою при первой ограде; только я следовал за ним, потому, что… кто бы мог воспретить мне идти по воле моей? Поэт и Историк есть Шагин-Шах всего прошедшего.

Представьте себе у второй ограды, над портиком храма, два высочайших столба, на которых, златыми буквами, начертаны были на Ассурском, или священном языке слова, на одном Боаз, на другом Иаохун[68]68
  Иосиф Флавий – Asia. – Gottgelobtes Land. 2. 16. Значение надписи в Лукиане; языческие греки перевели эту надпись по-своему: Бахус, Юнон.


[Закрыть].

Сперва ароматический запах кипариса поразил мое обоняние: это благоухали резные стены храма.

По обе стороны медяных врат светились золотые доски, как развернутые свитки святых письмен закона.

Едва я вступил в храм – и, ослеп от блеска.

– Теперь знаю, откуда восходит солнце, где обитель его! – думал я, стиснув и закрыв очи обеими руками.

Что за обряд совершался в это время над Александром, я ничего не видел; слышал только вокруг себя страшный шум, катальный шум, и за спиной, время от времени, слова: ит-ис-ххоггиборим ххэррр Аллешшендер!

Ничего и не удалось бы мне видеть простыми глазами, если-бы не пришло мне в голову воспользоваться зелёными дорожными очками, которые были со мной.

Я надел их, и… что вижу я!

Над вратами Святой Святых висит златая виноградная кисть, как пятидесяти вековой банан, вырванный из земли и прикованный отраслями корня к неизмеримому своду храма; но каждая виноградина этого гроздия – топаз, или карбункул, якут, или фирузэ; и каждый лист этого гроздия – талант золота, заключающий в себе 12 тысяч сиглей; и каждая из 77 ветвей усеяна 77 светочами. Врата Святой Святых, – златые скрижали закона. А по сторонам храма 10 тысяч золотых люстр, 10 тысяч столов, покрытых золотыми полостями, 20 тысяч златых кубков, 160 тысяч серебреных; 100 тысяч златых ваз, 200 тысяч серебряных; 80 тысяч златых блюд и 40 тысяч серебряных; 20 тысяч златых больших курильниц и 50 тысяч малых; 1000 риз священных, осыпанных драгоценными камнями; 200 тысяч серебряных рогов и 40 тысяч различных священных инструментов… не верите мне? – поверьте Иосифу Флавию.

– Для чего столько утварей? спросил я у Гизборина, или Казнохранителя.

– Для трапезы 62,000 левитов и служителей храма, – отвечал он.

– А что блестит там, за святыми вратами.

– Дз! Эхх! там хранится святой ковчег и стол золотой, великий, великий, и море великое, в 3000 ведер!

Я никогда не был так поражен удивлением, как в эту минуту; – казалось, что слова «и не воссоздастся во веки храм сей!» гремели уже над этой бездной богатства.

Из храма повели Александра в град Давыдов, в бэф хаггибарим, – в дом высокорожденных, или Азаборим, – происходящих от Азов.

Но для описаний богатства, пышности, блистательности, нет слов… золото, драгоценные камни, багр, синета, пурпур, блеск и блеск и блеск, и все умноженное на 77,000 раз слово блеск – мало!

Глава VIII

Не смотря на мушки[69]69
  Мушки – головной убор замужних Евреек, в роде боковых накладок на уши, шитых жемчугом и уложенных коваными золотыми плетешками.


[Закрыть], эмблему невнимания к речам змея соблазнителя, древние Еврейки были милы, снисходительны, ласковы, предупредительны. Солиманова улица, тянувшаяся вдоль по Кедрону, и составляющая ряд заездных корчем, была населена факторами; а в укромных, грязных переулках жили Рах’ли, Леи, Шизы, Гульды, Эсферки, Гинды, Пейсы, Рифки, Ханки, Сары….

Все они живут очень опрятно, хозяйственно, умеют играть на кинноре[70]70
  Киннор – вроде гитары.


[Закрыть], на сантире[71]71
  Сантир – гусли.


[Закрыть], и пляшут с тафом или бубнами в руках; а пляски их очень интересны. В нашем веке невозможно уже вьплести таких узоров и хитростей ногами; притом же у нас уже нет тех каблуков, которые в старину чудно притопывали в лад. Одежда древних Евреек совершенно похожа на одежду поселянок Швейцарских: такой же корсетик, точно такая же коротенькая юбочка из полосатой синеты, или багряницы. Все это меня дивило: странная вещь, непонятная вещь! думал я, отправляясь в след за Александром из Иерусалима. Он ехал в трёхъярусной Иерусалимской короне, на колеснице, запряженной двенадцатью ослами; ибо в Иерусалиме трудолюбивые ослы предпочитались воинственным и гордым коням; притом же это древнейшее ручное животное, возило издавна Азов, отчего и получило название Азинус.

Близ Софим, Иадда благословил Александра на путь грядущий.

– Какой памятник поставишь ты в честь Александра, на горах Сионар – спросил его Олимпиевич.

Живые памятники передадут твое имя потомству – отвечал Иадда, и, обратясь к народу, произнес:

– Все младенцы Иудеев, родившиеся в сей день благословенного года, и в сей день будущих годов, да нарекаются и нарекутся Александрами!

Александру понравился этот памятник, а Иадда был доволен, что избавился от обязанности поставить истукана в честь Александра; ибо закон Моисеев говорил:

«Не сотвори кумира иного, разве мене».

Когда мы возвратились к Тиру, гать была уже готова, и Александр намерен был немедленно сделать приступ; но в ночь поднялась ужасная буря… гати как будто не бывало.

– Худое предвещание! – сказал хитрый Первосвященник Александра. – Юпитер Пириген мстит Александру за оказанное им уважение Богу Израиля. Принеси жертву, и очистись от Халдейского обаяния, и тогда воля твоя увенчается волей громовержца.

– Не два Бога, – отвечал Александр, – а одному я уже принёс в жертву сердце мое!

И велел Александр снова приниматься за работу; сам бросил он основный камень в море. Чрез несколько дней гать, в четыре стадии длиною, была готова, и изнуренный долговременною осадой Тир пал. Воины Александра окружили храм Тора, в котором скрывался Тирский Азель-Мике, т. е. Царь Михей, с защитниками града – властителя вод.

Глава IX

Таким образом роскошный Тир был взят; Тор громовержец не помог Ванам ущититься от Александра. Еще во время осады, золото и жены были тайно вывезены в Сифтун, в Харфагур[72]72
  Карфаген – Харфагур – т. е. прекрасноволосый, подразумевая лик Тора, божества Ванов.


[Закрыть], и на остров Рода, или прекрасный.

– Там нет дня, который бы не сиял во всем своем блеске! – сказал мне один пленный житель Тира.

– Знаю; по этой-то причине Родос и посвящен Фре (Phre) или солнцу.

– Кто это вам, мин-гер, сказал, – отвечал Финикиец, – эта ложь не кругла, потому что Рода посвящен Фрее, покровительнице девства и любви; там вы можете видеть и храм её, на горе посреди острова; но всего любопытнее видеть там на пристани громадный лик Тора, в 70 локтей вышины, работы Лейзиппа с сыном.

– Колосс Родосский?

– Что это такое значит – Кулас Родос?

– Как что значит? просто значит Колосс, ну, то есть Колосс, просто Колосс.

– Не понимаю; по-нашему Кула, значит высота, холм, башня высокая, фирос – или Мааг, т. е. ночной огонь, или знак Ванской пристани. Все наши кулы, ваша братья, с другого берега, называют колониями.

Желание видеть Колосс Родосский превозмогло убеждения Александра ехать с ним в храм Аммона, и я выпросил у него орку, или корабль с палубой, и отправился к Родоссу.

По личной просьбе моей, морской владыка Нептун Сатурновичь Трезубов[73]73
  Tritan – по-ученому Тритон; tan, по Вански значит зуб.


[Закрыть], дал мне в провожатые Норд-Веста, который, менее нежели в сутки, доставил меня в гавань Эдесскую. На всех парусах пролетел я между скалами, над которыми стоял – кто бы вы думали? – медный лик Александра. Это Александр в образе Тора! вскричал я, выходя на набережную.

– Как? вскричал народ – кто это говорит?

– Я вам говорю: как две капли воды, Александр!

Ужас обуял всех, ибо Оракул сказал: «чей лик изольете вы из меди, покоряйтесь тому».

– Так вот тот город, – думал я – который лежит на северной стороне острова Родосса, на холмистых скатах долины, в апельсинных и гранатных садах!.. тот город, в котором сохранялись древние законы мореплавания, та цветущая обитель, откуда выплывала на поверхность волн Океанида Родия! – Какие странности! – говорил я сам себе, проходя по Торовой площади, посреди которой возвышалась здание, в роде Еврейской синагоги. Какие странности творятся между небом и землей! – Если б перенести сюда всех читателей во время сна, и когда они проснутся, спросить их: где вы? – им бы и в голову не пришло сказать, что они в одном из давно прошедших столетий. Они бы увидели знакомое им небо, знакомое синее море, увидели бы лес мачт в пристани, кипы и груды товаров на берегу, матросов в куртках, народ в Азиатской и Европейской одежде, увидели бы черноглазых красавиц за решетчатыми окнами, и под покрывалом на улице, услышали бы говор, шум, спор, ссору, дружбу, ласки, брань, и поняли бы, что все дело основано на тех же самых отношениях, выгодах и самолюбии, на каких оно основано и в XIX-м столетии; они поняли бы, что жизнь за 22 века также сложна и разнообразна, радостна и горька, что поле усеяно знакомыми цветами: ни краска, ни запах не переменились.

– Но мы не понимаем, что они говорят? сказали бы читатели. Прислушайтесь и поймете. Вот старуха Египтянка шепчет что-то этому молодому человеку, – она часто произносит слово дщери, дщери, Она говорит про дочь свою. – Вот раздаются слова: хэ братр х-адем-у хут![74]74
  Хут значит вообще покров; от сей идеи Hutt шапка, покров головы; Hutte – хата, покров – обитель.


[Закрыть] —Э значат: эй, брат, идем в хату. Вы поймете, что значит речь, произносимая нежным голосом из окна: ио хотео витан тао херта, че ту миннас? Это значит: я хотела видеть твое сердце, что ты мнишь, или думаешь.

Таким образом читатели могут видеть, как легко было в древности изучать языки, – да и удивительно ли – океан, покрывавший некогда землю, иссяк, раздробился на тьму морей, озер и рек; тоже случилось и с первым язьжом – Океаном: он раздробился на тьму наречий, которые цветут и покрываются тиной; как стоячая вода, вместо древних слов, Океанических гигантов, теперь речи наполнились словами-Инфузориями, которые не имеют ни весу, ни протяжений, на пример….

Но примеры можно найти во всех мелких стихотворениях и в Гомеопатической философии века, и во всех современных гениальных произведениях… Лежит у меня на душе новая наука, великая наука! Есть механика ремесленная, есть механика небесная, должна быть и механика литературы. Теперь век малого учения и многого знания… О, эта наука нам необходима! – она уже существует, действует уже на великое наше поколение, совокупилась уже с ним и плодит гениев; а мы этого как будто не примечаем!..

Но я увлекся – возвращаюсь в Родос, для того только, чтоб сесть на корабль и отправиться к куче солоду, на котором строилась Александрия.

Должно заметить, что со мной поехали из Родоса послы на поклонение Александру.

– Ба, ба, ба! – вскричал я, подъезжая к устью Нила, – когда ж это Александр успел выстроить Александрию? когда успели стены и высокие Александрии поседеть?

– Да это древний город Туна[75]75
  Неправильно называют его Но или Нон; Коптское название Александрии Раагудз.


[Закрыть], – отвечал мне кормчий.

Вошли в пристань, я соскочил на берег.

– Где ж Александрия? – спросил я у одного копченого человека.

– А вот 30 кораблей в гирле, и за гирлом, на возвышении стан переселенцев Македонских, оставленных здесь Искендером Юнани; они строят новую пристань и ограды, которые и называют Александрией.

Где Александр Филиппович? – спросил я, заехав в Скендерию.

– Он поехал отсюда в степь к Амун-ра.

– А войско?

– Войско от Тира пошло сухим путем к Бабелю; а Александр Филиппович отправился под прикрытием двух полков драгун[76]76
  Драгонарии – на шлеме их было изображение дракона.


[Закрыть].

– Догоним его?

И вот, в Туне я нанял двухколёсную колесницу до границы Вавилонской области. Лихой Эфиоп, в полукафтанье и шапке, похожей на шапку «сих огромных Сфинксов» сел на козлы, гикнул и гиппопотамы понеслись стрелой.

На колеснице я заметил тьму медных блях с изображениями и гиероглифами[77]77
  Иеро-гриффель– священные письмена.


[Закрыть].

– Откуда ты достал такую древнюю каруцу? – спросил я у Ефиопа.

– О, это та самая, на которой ездил в поход Сезос-ра! – отвечал мне Ефиоп. Она; мне досталась по наследству, от прапрадеда, который был у него кучером.

– О радость! вскричал я – продай мне ее!

– Ни за что! ни за зиале-скот! – отвечал он мне. – Узи-ра, будь мне в том свидетель!

– Ах ты Апис, или по-русски сказать пес!

– Много чести! – отвечал Ефиоп, размахивая Арабским кнутом, или сокращенно арапником.

– А Анубиса ты знаешь? – спросил я Ефиопа, желая испытать его познания в Мифологии.

– Знаю, – отвечал он, – это тоже что пса, одни у нас говорят е-пса, другие ену-пса.

– Что ж значит это пса?

– А значит это Уси-ра, главу стад; главу стад у нас изображали быком, а хранителя стад псом, т. е. пастырем; вот одни и называют его Бос, а другие пёс; а маркитанты островские еще хуже назвали… назвали вус; а Влахи прозвали быком, волом, да еще бесом, да туром; а все выходит, что, это всё один наш Ра, которого также перековеркали в руа, да в Рех.

– Ну, а Серапис что значит?

– А это-то и значит главу стад и пастырей, потому что Сер значит Царь, глава.

– По-ирански?

– По-всячески.

– Ну, спасибо, что дельно растолковал мне Эфиопскую божницу; однакож подгоняй, любезный друг.

– А что, барин, заедем к Амун-ра в Фемуис?

– Нет, мимо, некогда.

– Э, барин, заедем; чай священный обед уж готов; закусим; да и в дорогу! Кто же во время безтенья ездит, или что-нибудь делает? то, час святой, божий; дух тьмы бывает изгнан в это время.

– Нет, любезный друг, я тороплюсь.

– Ну, не моя же вина будет: заплати мне за грех; я и то в долгу нести за три греха выкупу.

– А сколько за грех выкупу?

– Каков грех; я вот отнес трех белых баранов, да и прав; а за иной грех целым стадом не откупится; наш мэфтму такой строгий, того и гляди, что даст плетку да велит самому себя бить до крови; или еще хуже, заставит стоять у храма, да питаться милостынею до тех пор, покуда Изида не народит 12 ликов божиих. А за смертный грех прикажет лечь под колесницу Узира; а кому захочется, чтоб из его костей, она, – да будет благословенно её торжественное прикосновение к земле! – выдавила мозг?…

– Да, это неприятно. Но подгоняй, любезный друг.

– Не бойтесь, мы к тройной тени приедем к границе.

И действительно к вечеру мы приехали в какое-то Халдейское местечко Бео-кадешь. Я расплатился с Эфиопом, нанял почтового верблюда и отправился прямо в Вавилон.