Текст книги "Романы"
Автор книги: Александр Вельтман
сообщить о нарушении
Текущая страница: 32 (всего у книги 34 страниц)
Вот спит Святослав на жесткой постели[374]374
«Спал, подостлав потник, с седлом в головах» (Повесть временных лет, ч. 1, с. 244).
[Закрыть] в своей ложнице, и «прошедшее и будущее сливаются в его сновидении: видит он Хазар, распространяющих свою власть от Русского моря до Оки…» и т. д. – читаем мы точные сведения об историй Хазарского каганата[375]375
Подробнее см.: Артамонов М. И. История хазар. Л., 1962..
[Закрыть]. Рассказ о походе Святослава почти дословно соответствует тексту «Повести временных лет»: «И пошел на Оку реку и на Волгу, и встретил вятичей, и сказал им: „Кому дань даете?“ Они же ответили: „Хазарам – по шелягу с рала даем“. В год 6473 (965) пошел Святослав на хазар. Услышав же, хазары вышли навстречу во главе со своим князем Каганом и сошлись биться, и в битве одолел Святослав хазар и город их Белую Вежу взял. И победил ясов и косогов».
Белая Вежа – по Константину Багрянородному Саркел – действительно была окружена кирпичной стеной (вежей), которую надо было «раскидывать по камню», как сообщает продолжатель хроники Феофана[376]376
См.: Бартольд В. История изучения Востока в Европе и России. Л., 1925, с. 167.
[Закрыть]. Наконец, рассказ о походе из русской летописи дополнен в романе сообщением арабского средневекового ученого и – путешественника Ибн-Хаукаля ан-Нисиби, на которого Вельтман ссылался в своих работах.
Рассматривая далее «сон» Святослава, мы увидим, что живущие в низовьях Дона бошняки – это печенеги, их соседи аланды – аланы Северного Кавказа и Т. п. Не только оружие, развешанное на стенах княжеской опочивальни, но и «80 золотых Ключей Болгарских» не выдуманы. «И одолел Святослав болгар, и взял городов их 80 по Дунаю», – говорит летописец, а Прокопий Кесарийский (византийский историк VI в.) утверждает, что в этой местности стояло 80 крепостей. Дальнейшие походы и гибель Святослава подробно описаны в «Райне, королевне Болгарской». Нетрудно убедиться, что весь «Сон» основан на исторических источниках.
О жене (правильнее говорить, наверное, – женах) Святослава, матери Ярополка и Олега, ничего не известно, но имя «княгини Инегильды» все же взято не «с потолка» – Ингигерда, дочь шведского короля Олафа, но сообщению Адама Бременского, была женой великого князя киевского Ярослава Мудрого[377]377
См.: Пашуто В. Т. Внешняя политика Древней Руси, М., 1968, с. 419, 428.
[Закрыть]. Сведения же о Миляне (Малуше), матери Владимира, опираются на подробно переданный Вельтманом рассказ летописи о вокняжении Владимира в Новгороде. То, что само призвание Владимира в Новгород было вызвано «начавшимися раздорами С Полоцким конунгом Рогволдом», домыслено автором исходя из дальнейших событий. Полоцкий князь назвав «конунгом» по указанию летописи, что «этот Рогволд пришел из-за моря».
По летописи описывает Вельтман центральное историческое событие романа: войну за власть между тремя Святославичами: Ярополком, Олегом и Владимиром. Давайте посмотрим, как преломляются в романе сухие строки источника. Ярополк, говорит автор, «был слаб душою, добр, послушен каждому». Этот вывод, очевидно, вытекает из рассказа «Повести временных лет» о влияния, которое оказывали на князя разные советники. Первым из них был старый воевода Святослава Свенельд.
В романе Свенельд отговаривает Ярополка жениться на гречанке, желая выдать за него Свою дочь Ауду, а гречанку отдать сыну своему Лизутеру; но Ауда умерла, а Свенельдич был убит на князем Олегом… И дочь Свенольда, н его матримониальные планы были необходимы автору, чтобы сохранить, вопреки истине и в пользу морали, чистоту гречанки Марии – идеальной героини романа; в источниках о них неверится.
Автор домысливает рассказ летописи, сохраняя все же основную мысль Нестрра; «В год 6483 (975). Однажды Свенельдич, именем Лют, вышел из Киева на охоту и гнал зверя в лесу. И увидел его князь Олег, и спросил своих: „Кто это?“ И ответили ему: „Свенельдич“». И, напав, убил его Олег, так как и сам охотился там же, И поднялась оттого ненависть между Ярополком и– Олегом. И постоянно подговаривал Свенельд Ярополка, стремясь отомстить за сына своего: «Пойди на своего брата и захвати волость его». Оттого началась война, в которой Олег погиб; найдя его труп, «Ярополк плакал над ним и сказал Свенельду: „Смотри, этого ты и хотел!“»
«Когда Владимир в Новгороде услышал, что Ярополк убил Олега, – продолжает летописец, – то испугался и бежал за море. А Ярополк посадил своих посадников в Новгороде и владел один Русскою землею», За сим в «Повести временных дет», следует двухлетний перерыв и об обстоятельствах заморского путешествия Владимира ничего не говорится; в романе же они составляют немало интересных страниц! И, как выясняется, не вполне фантастических.
Владимир отплыл за море к Олафу, сыну Трюггве (Трюггвасону, по Вельтману – Тригвазону), о котором известно по скандинавским сагам, приведенными – «Круге земном» Снорри Стурлусона[378]378
См.: Стурлусон С. Круг земной. М., 1980, с. 100–101 и др.
[Закрыть]. Там рассказано, что, спасаясь от преследователей, мать с малолетним Олафом, потомком Харальда Прекрасноволосого, после многих приключений попала из Швеции в Гардарику (Русь), в Хольмгард (Новгород), где у конунга Вальдамара (Владимира) служил дядя Олафа Сигурд.
Между прочим, Сигурд и сам Олаф принимали участие в сборе дани Новгороду в Эстланде (Эстонии) и покорении князю «диких» окрестных племен, которые можно соотнести и с той «чудью», на которую ушла новгородская рать во главе с Добрыней. В дальнейшем Олаф отправляется в Англию, а в 995 г., то есть через семнадцать лет после описываемых Вельтманом событий, возвращается в Норвегию и становятся королем вместо убитого рабом ярла Харальда Серая Шкура.
Означает ля это, что Владимир плыл в Англию? Возможно, что Вельтман не проводил хронологических вычислений и был уверен, что в 977 г. Олаф уже был королем. Но это предположение маловероятно: в романе шведским королем в Упсалё является Эрик Сегерсёл (придуманный Стурлусоном персонаж, так же как и его племянник Стирбиерн[379]379
Говоря, что Зигмунд Брестерзон в молодости, т. е. до описываемых событий, служил у короля Олафа (Стурлусон С. Круг земной, с. 62), Вельтман убеждает нас в невозможности участия этого героя в войне с Рогволдом и Ярополком. Норвежский принц (ярл) Эрик, воевавший якобы с Олафом и Владимиром, со ссылкой на Стурлусона упоминается Карамзиным (Карамзин Н. М. История государства Российского; т. 1, с. 228, 473), на которого, видимо, опирался Вельтман.
[Закрыть]): Зато «дочь Эрика», Мальфрида, – реальное историческое лицо. Под 1000 г. в «Повести временных лет» сказано о женах Владимира: «Пpeставилась Малфрида. В то же лето преставилась и Рогнеда, мать Ярослава»; исследователи предполагают варяжское происхождение летописной Малфриды[380]380
См.: Пашуто В. Т. Внешняя политика Древней Руси, с. 26; ср.: Карамзин H. M. История государства Российского, т. 1, с. 227.
[Закрыть].
По пути к Олафу Владимир захвачен шведами; но на помощь ему приходят купец Рафн, Оккэ и «владетель Фэрея могучий Зигмунд Брестерзон», о котором сага упоминает, что ой служил у короля Олафа Трюггвасона и ездил «для добычи» в Хольмтард[381]381
См.: Вельтман А. Ф. О господине Новгороде Великом. М., 1833, с. 29–30.
[Закрыть]. В романе Зигмунд отправляется в Новгород с Владимиром, берет штурмом Полоцк, бесчинствует в городе и принимает на себя, таким образом, вину, которую «Повесть временных лет» возлагает на Добрыню (былинного Добрыню Никитича) и самого Владимира.
Этот сюжетный ход позволяет автору показать Владимира благодетелем, спасающим и Полоцк, и затем Киев от разграбления варягами. Но в описании действий варяжской дружины Владимира Вельтман лишь немного отступает от рассказа летописи. По Вельтману, варягов обманывает не Владимир, а его «нечистый» двойник, прячем еще до убийства Ярополка.
Более бросаются в глаза неточности в описании владений Брестерзона: Фаррэрские острова у берегов Исландии («древнего Туле») не только заросли лесами, но и застроены «гордыми замками»! В действительности Зигмунд должен был принимать гостя не в «великолепной зале Норманнской архитектуры», а на своем хуторе, в полуподземном, обложенном дерном доме.
После «замка Брестерзона» легко усомниться в особенно красочном описании упсальского храма и празднования «юбилея в честь Ингефрея». Здесь, однако, Вельтман следовал за своими источниками, творчески их перерабатывая. В «Саге Об Инглингах» сказано, что в доисторической Швеции «Фрейр стал правителем после Ньерда; Его называли владыкой шведов, и он брал с них дань… Фрейр воздвиг в Упсале большое капище; и там была его столица…Фрейра звали также Ингви. Имя Ингви долго считалось почётным званием; и его родичи стали потом называться Инглингами»[382]382
Стурлусон С. Круг земной, с. 635.
[Закрыть]. «Капище» около 1070 г. описал Адам Бременский[383]383
Magistri Adam Bremensis gesta Hammaburgensis ecclesiae pontificum. Hannover, 1917. S. 257–260.
[Закрыть]:
«В этом храме, который весь разукрашен золотом, народ поклоняется статуям Трех богов. Самый могущественный из них, Тор, сидит на своем престоле посредине храма. Водан и Фрикко (Один и Фрейр. – А. Б.) сидят по ту а другую сторону от него. Отличительные черты каждого из них: Тор, как говорят, владычествует в воздухе и правит громом и молнией, ветром и дождем, хорошей погодой и урожаем. Другой, Водан, что значит „ярость“, правит войнами и вселяет в людей храбрость перед лицом врагов. Третий, Фрикко, дарует смертным мир и сладострастие. Его идол снабжен поэтому громадным детородным членом…
Около Храма есть огромное дерево, широко простирающее свои ветви. Оно вечнозеленое, зимой и летом. Никто не знает, что это за дерево. Там есть также родник, где язычники имеют обыкновение совершать жертвоприношение, топя живого человека. Если он не выплывает, то считается, что желание народа сбудется.
Золотая цепь окружает храм, вися на крыше здания, так что идущие к храму издали видят ее блеск. Само же капище стоит на ровном месте, окруженное холмами наподобие театра».
Интересен в романе образ «русского купца» с датским именем Рафн (Rafn), торгующего с Брестерзоном, помогающего Владимиру и, наконец, выкупающего из плена императора «Священной Римской империи Германской нации» Оттона II. Рафн символизирует не только размах заморской торговли новгородцев, но и реальные связи, существовавшие у Руси с Германией: большое посольство великого князя Ярополка к Оттону II, например, отмечено в источниках в 973 г.; оно привезло «богатые дары»[384]384
См.: Карамзин H. M. История государства Российского, т. 1, с. 200; Пашуто В. Т. Внешняя политика Древней Руси, с. 121.
[Закрыть].
Образ влюбленного в Мальфриду Оккэ менее типичен и является, скорее, данью традициям романтической литературы. Анахронизмом выглядят и «песни Торвальда Гиалдзона (отсутствующего в списках скандинавских скальдов) о любви храбрых рыцарей»: любовная, и тем более куртуазная поэзия была несвойственна скальдам. Стихи о любовных приключениях (весьма своеобразных на берегах Балтики) могли встретиться Вельтману в скандинавской балладе, возникшей в XII–XIII в., прежде всего в Дании, как «народная песня» – в отличие от куртуазной, поэзии миннезингеров и т. п.[385]385
См.: Скандинавская баллада. Л., 1978; ср.: Поэзия скальдов. Л., 1979.
[Закрыть]
Итак, пережив немало приключений, Владимир возвращается «из-за моря» на Русь, на корабле Брестерзрна под названием «Ормур», (от исландского Ormur – змей; по-древнеисландски слово писалось Ormr) Описание корабля мы находим в той же саге, об Олафе, сыне Трюггве: «Впереди у него была драконья голова, за ней изгиб, который кончался как хвост, а обе стороны драконьей шеи и весь штевень были позолочены. Конунг назвал этот корабль Змей, так как, когда на нем были подняты паруса, он походил на крылатого дракона»[386]386
Стурлусон С. Круг земной, с. 147, 152.
[Закрыть]. Как видим, Вельтман очень близко придерживается исторического источника.
Изгнав Ярополковых посадников из Новгорода, Владимир вступает в войну с полоцким князем Рогволдом. Согласно летописи война началась после неудачного сватовства Владимира к Рогнеде, ответившей князю: «Не хочу розути робичича, но Яроцолка хочю»[387]387
Отказываясь выйти за Владимира, Рогнеда употребляет образное выражение: разувание мужа было частью свадебного обряда; робичи-чем князь Назван потому, что его мать была ключницей княгини Ольги.
[Закрыть]. В древнейшем рассказе, содержащемся в Лаврентьевской летописи, это произошло до конфликта с Ярополком, когда Владимир был еще отроком, По Ипатьевской же летописи, разгром Полоцка отнесен к 980 г. и непосредственно предшествует убийству Ярополка. Вельтман использует обе версии: сватовство Владимира происходит до его бегства «за море», война с Полоцком ведется уже наемными варяжскими дружинами.
Вельтман выступает как историк: он осмысливает текст «Повести временных лет» и заменяет живописные сцены личного столкновения Владимира и Рогнеды описанием политического противоборства Новгорода и Полоцка. Одновременно он достигает и другой цели, исключив из повествования зверства Владимира по отношению, к княжне и ее родным, «очистив» эту страницу биографии великого князя.
Для того чтобы понять кульминацию романа, когда развивавшиеся до сих пор параллельно линии Владимира и Светославича пересекаются, княжеская власть и нечистая сила соединяются в одно, необходимо увидеть, как описывает войну Владимира с Ярополком наш единственный источник о событиях тех лет.
«И пришел Владимир в Киев с большим войском, – говорит „Повесть временных лет“, – а Ярополк не смог выйти ему навстречу и затворился в Киеве со своими людьми и с Блудом. И стоял Владимир, окопавшися, на Дорогожиче – между Дорогожичем и Каиичем, и существует ров тот и поныне. Владимир же послал к Блуду – воеводе Ярополка – с лживыми словами: „Будь мне другом! Если убью брата моего, то буду почитать тебя, как отца и честь большую получишь от меня; не я ведь начал убивать братьев, но он. Я же, убоявшись этого, выступил против него“. И сказал Блуд послам Владимировым: „Буду с тобой в любви и в дружбе“…»
Так вот и Блуд предал князя своего, приняв от него многую честь; потому и виновен он в крови той. Засел Блуд в осаду вместе с, Ярополком, а сам, обманывая его, часто посылал к Владимиру с призывами итти приступом на город, замышляя в это время убить Ярополка, так как, опасаясь горожан, просто его убить он не мог. Сам же Блуд не мог никак погубить его и придумал хитрость, подговаривая Ярополка не выходить из города на битву. Сказал Блуд Ярополку: «Киевляне посылают к Владимиру, говоря ему: „Приступай к городу, предадим-де тебе Ярополка. Беги же из города“». И послушался его Ярополк, выбежал из Киева и затворился в городе Родне в устье реки Роси, а Владимир вошел в Киев и осадил Ярополка в Родне.
И был в Родне жестокий голод, так что ходит поговорка и до наших дней: «Беда как в Родне». И сказал Блуд Ярополку: «Видишь, сколько воинов у брата, твоего. Нам их не победить. Заключай мир с братом своим». Так говорил он, обманывая его. И сказал Ярополк: «Пусть так!» И послал Блуд к Владимиру со словами: «Сбылась-де мысль твоя, приведуще к тебе, Ярополка: приготовься убить его». Владимир же, услышав это, вошел в отчий двор теремной… и сел там с воинами и с дружиной своею. И говорил Блуд Ярополку: «Пойди к брату своему и скажи ему: „Что ты мне ни дашь, то я и приму“,
Ярополк пошел, а Варяжко говорит ему: „Не ходи, князь, убьют тебя; беги к печенегам и приведешь воинов“. И не послушал его Ярополк. И пришел ко Владимиру; когда же входил в двери, два варяга подняли его мечами под пазуху. Блуд же затворил двери и не дал войти за ним своим. И так убит был Ярополк. Варяжко же, увидев, что Ярополк убит, бежал со двора к печенегам и часто воевал с ними впоследствии против Владимира».
Воевода Блуд превращен Вельтманом в киевского первосвященника Блотада и Гуде[388]388
Т. е., Blotgude und Gudge – священник, жрец (тавтология).
[Закрыть] Грима. Владимир подменен «вражьим, питомцем» Светославичем. Но даже кикимору, лишенную нечистой силой дара сочувствия людям, не обвиняет Вельтман в замышлении Яродолкова убийства – эту мысль нашептывает Светославичу Грим и поддерживают в нем случайные обстоятельства, неосторожные слова Рогнеды. Все использовано для того, чтобы отвести страшное обвинение в братоубийстве от Владимира – но в то же время основой рассказа остаются исторические факты. Вельтман не «создает» историко-художественную реальность, как поступали исторические романисты и до и после него, а решает сложнейшую задачу трансформации исторических реалий в духе романтизма.
Немалые трудности доставил Вельтману образ гречанки Марии, соответствующей исторической жене Ярополка, добытой Святославом из монастыря в Болгарии и подаренной старшему сыну, а после его смерти доставшейся Владимиру. Много проще было бы, по примеру Вальтере Скотта, просто создать женский романтический персонаж. Но Вельтман идет на чрезвычайные усилия, чтобы романтизировать реальное лицо. Из военной добычи он превращает Марию в воспитанницу Ольгину; сначала демонстрирует холодность Ярополка к гречанке, затем женит его на дочери Свенельда. Чтобы спасать и далее невинность Марии, живущей в княжьем тереме, Вельтману приходится развлечь Ярополка целым гаремом, в коем есть даже эфиопки! Наконец, автор заставляет и старого воеводу Свенельда желать брака с Марией – и отводить от нее взор князя. Если исторический Свенельд пострадал в романе невинно, то описание гарема соответствует рассказу летописи о наложницах Владимира, который был «побежден вожделением».
Легенда о Царь-девице, основанная на одноименном сказочном цикле, не только украшает повествование о Владимире, но и связывает его с рассказом об антагонисте – Светославиче, вражьем питомце, – целиком построенном на другой реальности – реальности народного <и>знаиия. И здесь замысловатая фантазия Вельтмана основывается на конкретных источниках, глубоком, вдумчивом изучении предмета.
Сказочные сюжеты «Светославича» не компиляция фольклорных материалов, а своеобразная реконструкция древней мифологии. «Нечистая сила» в романе справедливо рассматривается как пережиток в народном сознании дохристианских, языческих верований. Эта позиция ясно выражена уже в самом начале повествования. В образе «нечистых» языческие боги во главе с Перуном покорили все пространство от Теплого (Черного) до Мразного (Северного) моря, от «моря Венедицкого» (Балтийского, от славян – венедов) до Уральских гор. Дальнейшее повествование об «изгнании» нечистой силы с Киевского холма полностью основано на приведенной в «Повести временных лет» легенде о крещении Руси апостолом Андреем Первозванным, поднявшимся вверх по Днепру и далее до Новгорода, а затем обошедшего вокруг Европы до Рима и Синапа.
Замечательно наблюдение Вельтмана о сходстве, почти тождественности «громовых» богов разных народов: Перуна, Тора и Бел-бога, родившихся в железный век расселения воинственных племен, военной демократии, зарождения варварских государств, возвысившихся вместе с княжескими боевыми дружинами. Это наблюдение основано не на догадке, а на: результатах того изучения «мифологии славянских народов», о котором А. Ф. Вельтман неоднократно упоминал в сочинениях 1834 и 1835 гг.[389]389
См.: Вельтман А. Ф. О Господине Новгороде Великом, с. 31 (ср. комментарии к «Кощею»); Акутин Ю. Александр Вельтман и его роман «Странник». – В кн.: Вельтман А. Ф. Странник. М., 1978, с. 268.
[Закрыть].
При ретроспективном взгляде на фоне таких титанов «мифологической школы», как Ф. И. Буслаев, И. И. Срезневский, А. С. Афанасьев, А. А. Потебня и другие, размышления и выводы Вельтмана теряются; тускнеют.
Но, вернувшись к 1834 г., году работы над «Светославичем», мы обнаружим, что «Немецкая мифология» признанного основоположника «мифологической школы» Якоба Гримма[390]390
Согласно теории Гримма и его последователей, у арийских народов была общая мифология. Позднее, при их географическом расселении, ее основные черты получили свое особое развитие сначала в мифах каждого из этих народов, затем в его сказках и далее в эпических преданиях.
[Закрыть] еще только готовилась к печати! В этом году молодой Буслаев узнал на лекции М. П. Погодина, только что вернувшегося в Московский университет из заграничной поездки, что великий чешский славист П. И. Шафарик «готовит к печати свои Славянские древности[391]391
Slavanske Slarozitnosti вышли в 1835 г. в Праге.
[Закрыть], в которых он докажет всему миру, что не немцы, а славяне были старожилами и хозяевами всех тех областей, где потом очутились <…> немцы»[392]392
Буслаев Ф. И. Мои досуги. М., 1866, ч. 2, с. 254.
[Закрыть].
«Не принадлежа ни к одному из главных господствовавших в московских просвещенных кружках направлений»[393]393
Кони А. Ф. Александр Фомич Вельтман. – В кн.: Sertum bibliologicum, ПГ., 1922, с. 136.
[Закрыть], Вельтман ученый и писатель всегда шел своим путем и не сделался «отцом-основателем» какой-либо школы. Да его интересы и не могли уложиться в рамки одного направления. В самом деле: в 1833 г. вышел его перевод и комментированное издание «Слова о полку Игореве», сделанное для пушкинского «Современника»; в том же году – историческое эссе «О Господине Новгороде Великом»; через год – основательное сочинение о варягах[394]394
См.: Вельтман А. Ф. Варяги. – Журнал министерства народного просвещения, 1834, № 12.
[Закрыть]. Уже в «Кощее бессмертном» Вельтман дает героям (и поясняет в примечаниях) славянские имена – Зорана, Младень, Мильца и т. п., – наиболее соответствовавшие исследованным им правилам образования имен у индоевропейских народов[395]395
Ср.: Вельтман А. Ф. Индо-германы или Сайване, с. 37–38.
[Закрыть], а в 1840 г. издает труд «Древние славянские собственные имена». Вельтман публикует фундаментальные работы по русской истории[396]396
Вот некоторые из них: Достопамятности Московского Кремля. М., 1843; Московская Оружейная палата. М., 1844; и др.
[Закрыть], изучая в то же время историю, и культуру Древней Индии и Скандинавии, государство готов, походы гуннов и монголов[397]397
Исследования о свевах, гуннах и монголах. 1. Индо-германы или Сайване. II. Аттила и Русь IV и V века. III. Маги и магийские каганы XIII века. М., 1856–1858; Первобытное верование и буддизм. М., 1864; Дон. I. Место ссылки Овидия Назона. II. Метрополия Великой и Малой Руси на Дону, с IV до IX века. М., 1866; Днепровские пороги по Константину Багрянородному. М., 1868, и многие другие.
[Закрыть]. Исследуя сложнейшие (и до сих пор не до конца решенные) проблемы этногенеза евразийских народов, он изучает античные, византийские, арабские, древнеиндийские, средневековые немецкие и скандинавские сочинения, издает собственный комментарий к Тациту, перевод из «Махабха-раты», переводит Яджурведу и «Прорицание вёльвы» из Старшей Эдды.
Говоря о заслугах и месте Вельтмана в истории изучения «славянской мифологии» и славяноведении в целом, надо учитывать не только сделанные им наблюдения и выводы, не только то, что он одним из первых широко использовал исторический и сравнительный методы, но и влияние, оказанное его личностью и трудами на формирование исследовательского сознания, школы русских славяноведов, историков языка, общественной мысли, культуры.
Пример Вельтмана увлекает молодого И. И. Срезневского, который пишет своей матери: «Вельтман… пишет несравненно лучше, чем говорит, но говорит умно, весело и задумчиво вместе, добр, прост, окружен книгами, беспрерывно работает, чем и живет». «И прежде всего о Вельтмане… Я сознавал в нем великое дарование, – я нашел в нем – истинно доброго человека, душу, которая рада найти сочувствие с другою душею, душу художника и – Русского Человека… Я не в состоянии забыть его, не в состоянии не быть его поклонником». А позже Срезневский – уже крупнейший филолог – создаст свой знаменитый «Словарь Древне-русского языка».
Срезневскому вторит будущий крупный знаток русских сказок А. Н. Афанасьев. «Кроме искреннего моего уважения к Вашему таланту, и прежнего и нынешнего, – пишет он автору „Светославича“, – я в Вас просто влюблен; Ваш прием очаровал меня, Ваша беседа всегда услаждала душу мою…»[398]398
Акутин Ю. Александр Вельтман…, с. 266–267.
[Закрыть] Вполне возможно, что увлекательные изыскания Вельтмана сыграли какую-то роль в том, что А. H. Афанасьев обратился к изучению русской мифологии, подготовив и издав наиболее полный свод наших сказок.
Увлеченность Вельтмана поисками в малоисследованной области славянской мифологии, на каждом шагу приводившими к необычайно интересным сопоставлениям и размышлениям, оказывала сильнейшее влияние на его литературное творчество. «Светославич» является тому ярким примером. Щедро рассыпанные по его страницам мифологические реалии были тщательно продуманы автором и образуют вместе оригинальную гипотезу о происхождении североевропейского и славянского язычества. Переданная в романе художественными средствами, она получает объяснение в примечаниях, которые, видимо, были продуманы автором еще до создания основного текста.
Вельтман предполагал в 1835 г., что рождение славяно-германской мифологии было связано с пранародом Азаланда – описанной в «Диалогах» Платона Атлантидой. Потомками атлантов были филистимляне, вождь которых Голиаф (Геоа-Хельг-Атта) потерпел поражение от библейского царя Давида. Магами-финикянами сиро-палестинская (ханаанейская) мифология была перенесена в Северное Причерноморье. Затем жившие в низовьях Дона ваны («финны-пуны-финикяне»), объединившись с обосновавшимися в Приазовье азами, в I в. до н. э., во главе с Одином двинулись на север, принесли свои верования к народам Северной Европы и распространили их от Скандинавии до Уральских гор.
Таким образом, подмеченные Вельтманом признаки индоевропейского единства были объяснены тем, что азы – азиатский кочевой народ древнего происхождения – и ваны, продвигаясь с юго-востока на северо-запад Евразии, оставили всюду, следы своей культуры. Поэтому следы почитания скандинавского (азского – по Вельтману) бога Тора оказываются в романе на Днепре (где на месте Киева стоял временный Азгард). От имени Тора произведено название Днестра – Данастора, так же как Днепра – от Перуна (Дана-Перун). В Дон впадает речка Большой Тор, на которой поклоняются «Божичу Туру». Знаменитые каменные бабы в южнорусских степях, на реке Самаре, по Вельтману, посвящены скандинавской богине вечной молодости Фрее (Фрейе). В древнем Новгороде, на месте еще более древнего города финнов – Ванов, поклоняются «Богам Дубравным» и т. п.
Построения Вельтмана представляли собой интерпретацию первых глав «Саги об Инглингах» исландского писателя XIII в. Снорри Стурлусона, в которых рассказывалось о предках скандинавов, вышедших из Азии во главе со своим вождем Одином[399]399
Стурлусон С. Круг земной, с. 10–16.
[Закрыть]. Не только Вельтман, но и большинство исследователей XIX в. относилось к «Саге» с глубоким доверием. Капитальное исследование, бесповоротно опровергающее достоверность первых восемнадцати глав «Саги об Инглингах», появилось много позже[400]400
Heusler As: 1) Die gelehrte Urgeshichte im islДndischen Sсhriftum. – Abhandlungen, der Preussischen Akademie der Wissenschaften, phil. -hist. Klasse, 1908. Abh. № 3. 2) Kleine Schriften. Berlin, 1969, V. 2, s. 80-161.
[Закрыть]. Для этого ученым было необходимо отказаться от метода «голых» звуковых сопоставлений и накопить более «вещественный» материал о жизни и передвижениях народов, в котором не оказалось никаких следов азов и ванов.
Хотя представление Вельтмана о происхождении индоевропейской мифологии оказалось не более верным, чем его фантастический источник, его работы, и особенно художественные, не только увлекательны, но и содержат много верных, интересных наблюдений. Например, «тьмуглавый змей» не напрасно сделан воеводой всей нечистой силы, а Волос – главным богом новгородцев-язычников. Последний соответствует, по изысканиям Вельтмана, индийскому Вишну – «тысячеименному» божеству[401]401
См.: Вельтман А. Ф. Слово об ополчений Игоря Святославича. 2-е изд. M., 1866, с. 38–39, 42.
[Закрыть]. «Руссы, гражданство Славянское, при обетах произносили: „Да имеем клятву от бога (вышняго) и в него же веруем в Перуна (карающего, громоносца) и в Волоса скотья бога (гауспати)“.»
Продолжая сопоставление, Вельтман отмечал, что «Виджая, витязь, Вишну в свойстве победы, витяжства, изображался в Индии на знаменах, едущим на птице гаруда. Он имел тысячу голов и вооруженных рук… Найденное в г. Ретре (городе прибалтийских руссов. – А. Б.) знамя имело именно это изображение…»[402]402
Вельтман А. Ф. Индо-германы или Сайване, с. 32, 52, 64.
[Закрыть] Отсюда, после победы христианства, – «тьмуглавый змей», возглавляющий сонм противостоящих Христу нечистых сил. В новейшем исследовании мы читаем, что Святовит почитался в Арконе и у других балтийских славян в качестве могущественнейшего из богов. «Идол его был четырехглавым и находился в большом, храме. Святовиту были посвящены белый конь и оружие… Определяя важное значение Святовита (первая часть имени которого действительно происходит от слов „свят“, „святость“. – A. Б.). Гельмгольд называет его „богом богов“ (Deus deorum)… Для восточных славян таким „единым богом в небесах“ был Род» (по Вельтману – Волос)[403]403
См.: Рыбаков Б. А. Язычество древних славян. М., 1981, с. 460–461 и др.
[Закрыть].
Но в русском эпосе и сказках многоголовый змей связан также с кочевниками, постоянно угрожавшими славянам-земледельцам. Это тоже отражено в «Светославиче», где рядом с драконом стоит Кощей – «это слово является со времени войны с половцами, когда и пленные из поганых обращались в прислугу. В песни о полку Игореве кощей означает именно челядинца Половецкаго… В Ипат<ьевской> л<етописи> под 1170 г. кощей Иславича Гаврилкова бежит от него и дает весть Половцам, что Русские Князья поднимаются на них войною. В Летописи Кончак называется безбожным, в Слове о полку Игореве поганым кощеем»[404]404
Вельтман А. Ф. Слово об ополчении Игоря Святославича. 2-е изд. М. 1866, с. 38–39, 42.
[Закрыть]. И так далее.
Многочисленные примечания к «Кощею бессмертному» и «Светославичу, вражьему питомцу» играют в романах особую роль. Они были призваны не только разъяснить вплетенные в ткань произведений древне-славянские понятия, слова и выражения, но и закрепить авторские находки и гипотезы в сознании читателя. Примечания, многие из которых в настоящее время сами требуют пояснений, представляли, по замыслу автора, неотъемлемую часть текста. Романы основаны на глубоком знании русской истории, приобретенном Александром Вельтманом в результате самоотверженного исследования многоязычных источников. Проблемы исторической науки, увиденные как проблемы национальной истории и культуры, питали корни авторских замыслов и во многом определили, видимо, сам характер повествования. Романы должны были не только развлекать и воспитывать, но и стимулировать интерес общества к древней истории Отечества, и они выполняют свою задачу.
Без внимательного изучения исторических взглядов Вельтмана невозможно понять и глубокого смысла его литературных произведений. Это наглядно подтверждает третье публикуемое сочинение.
«Райна, королевна Болгарская», увидевшая свет в 1843 г., необычна для творчества А. Ф. Вельтмана. Ее сюжет, композиция и манера повествования максимально приближены к традиционной форме исторических романов и повестей. Причину этого следует искать в идейной направленности произведения, рассчитанного на самый широкий круг славянских читателей. Автор стремился показать исторические корни дружбы русского и болгарского народов – дружбы, ставшей особенно важной во время жестокой борьбы, которую болгары вели в XIX в. за свое освобождение от османского ига.
Успех книги был вызван не только, и даже не столько ее художественными достоинствами (хотя они несомненны), сколько новым взглядом автора на начальный период русско-болгарских отношений. Позиция Вельтмана сильно отличалась от тех оценок, которые давали болгарским походам князя Святослава историки. Еще А. Л. Шлецер сформулировал мнение, что Болгария боролась против русских за «свою независимость»[405]405
См.: Шлецер А. Л. Нестор. Спб., 1819, ч. 3, с. 482, 533 и др.
[Закрыть]. Этот взгляд, основанный на сочинениях византийских историков, поддержал и H. M. Карамзин, считавший Святослава «безрассудным» авантюристом, который «полностью завладел царством Болгарским»[406]406
Карамзин H. M. История государства Российского, т. 1, с. 172–191. «Святослав… – пишет, например, Карамзин, – отправился в Болгарию, которую он считал уже своею областию, но где народ встретил его как неприятеля» (с. 178).
[Закрыть] Мнение, что Святославу противостояла единая, провизантийски настроенная Болгария, которую он стремился поработить, высказано было в книге, опубликованной одновременно с «Райной» Вельтмана. Ее автор, А. Чертков, первый поход Святослава называл «обыкновенным набегом выряжским для получения добычи», второй поход – завоеванием Болгарского царства; он утверждал, что против руссов началось повсеместное восстание болгар, воевавших на стороне византийцев[407]407
Чертков. А. Описание войны великого князя Святослава Игоревича против болгар и греков в 967–971 годах. М., 1843.
[Закрыть]. О «враждебности» болгар к руссам писали потом М. П. Погодин, С. М. Соловьев, А. Ф. Гильфердинг, Д. И. Иловайский, М. С. Грушевский, М. Е. Пресняков, М. В. Довнар-Запольский и другие известные русские историки. Подобные взгляды очень долго, вплоть до второй четверти XX в., держались и в болгарской исторической литературе.
А. Ф. Вельтман выступил не только последовательным сторонником идеи славянского единства, по основал «Райну» на более серьезном анализе исторических материалов, во многом предвосхитив выводы современных нам историков[408]408
Ср.: История Болгарии. М., 1954, т. 1; История Византии. М., 1967, т. 2; Лебедев И. Войны Святослава I. – Исторический журнал, 1938, № 5; Левченко М. В. Очерки по истории русско-византийских отношений. М., 1956, Тихомиров M. H. Походы Святослава в Болгарию. – В кн.: Исторические связи России со славянскими странами и Византией. М., 1969; Сахаров А. Н. Дипломатия Святослава. М., 1982; и др.
[Закрыть]. Действие «Райны» начинается со смерти великого болгарского царя Симеона – неистового воителя, столь смело сражавшегося с византийцами, что о полном разгроме стали говорить: «сделать добычею Мисян» (т. е. болгар). После кончины Симеона положение изменилось. Мирный договор 927 г. был подкреплен браком болгарского царя Петра с внучкой императора Романа I Лакапина Марией, а империя обязалась по-прежнему платить Болгарии дань (на сей раз под видом выплат на содержание византийской принцессы).
Правительство царя Петра и его советника Сурсувула привязало Болгарию к византийской внешней политике, сделалось Проводником императорского влияния в Западном Причерноморье. Бели при Симеоне болгары и русь не раз почти одновременно выступали против империи, то в 941 г. болгары предупредили Константинополь о походе князя Игоря и его силах; в 944 г. царский двор выдал императору сведения о составе русского войска, а Игорь в отместку «повелел печенегам воевать Болгарскую землю». Считают также, что болгары помогали Хазарскому каганату в борьбе со Святославом; таким образом Византии удалось окружить Русь врагами.
