Текст книги "Молодость Людовика ХIV"

Автор книги: Александр Дюма

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц)

ЯВЛЕНИЕ 19-е.

Король и весь двор,

Кор. Ну, господа, в путь дорогу. Надеюсь, что этот день также счастливо окончится, как начался. Идемте! (Король выходит и все за ним.)

Занавес.

ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ.

Венсенский лес. Налево, так называемый, дуб св. Людовика. Направо группа деревьев, а за ними грот из переплетенных веток и вьющихся растений.

ЯВЛЕНИЕ 1-е.

Король, королева, Филипп, Мазарини, принцесса Генриэтта, Мария Манчини, графиня де ла Мот, граф де Гиш, герцог Грамон, оба Вильруа, Данжо, Вилькье, Беринген, пажи и проч.

(Все эти лица разделены на группы. Одни сидят, другие лежат, третьи разговаривают стоя, Пажи прислуживают. Первая группа, под дубом св. Людовика, состоит из королевы, принцессы Генриэтты, графини де-ла-Мот, Бсрнуена и Шевалье-де-Лорен. Вторая группа направо, состоит из короля, Филиппа, Марии Манчини, графа де-Гиш, маркиза Вильруа и графа Данжо. Третья группа – Мазарини, герцог Грамон, герцог Вильpyа и Вилькье. Две или три другие группы пополняют картину. На траве разосланы ковры, на которых разные блюда, стаканы, бутылки и проч. Охотничий завтрак приходит к концу.)

Мария (вполголоса, показывая на Данжо, который что-то записывает в книжке), Любопытно было бы узнать, ваше величество, что такое пишет Данжо. Я готова пари держать, что это новый мадригал в честь вашей пассии, графини де-ла-Мот д'Арженкур, которая таким зверем смотрит на нас издалека. Даже королева, и та заметила ее суровые взгляды и, если не слышит наш разговор, то, по крайней мере, следит за каждым нашим движением.

Кор. Во-первых, вам лучше, чем другим известно, что графиня де-ла-Мот в настоящее время для меня более не существует. Хотя и еще и не совсем король, но все-таки во мне бьется королевское сердце и, так как она любила или еще любит Шамаронда, то, конечно, потеряла всякую цену в моих глазах. А во-вторых, благодаря тайному агенту, передающему мне все, что делается при дворе, я прекрасно знаю, что никогда Данжо и не думал писать стихов. Итак… остается только удивляться, что такая ужасная ложь могла вылиться из прелестных уст Марии Манчини.

Мар. Изысканное и любезное опровержение моих слов, достойное гостиной маркизы Рамбулье.

Фил. А что, Гиш, приятно тебе вечно слышать разговоры о любви?

Гиш. Приятно самому говорить, послушать других не совсем,

Мар. Я не понимаю, как вы хотите, чтобы я знала, нравится ли вам еще графиня де-ла– Мот и сочиняет ли Данжо мадригалы или пет.

Нор– Вы должны это знать, потому что женщина никогда не ошибается на счет внушенного ею чувства, а ее взгляд легко усматривает любовь в глубине сердца влюбленного, как индеец видит жемчужину в глубине морской пучины.

Мар. О! да вы поэт, ваше величество! Я уверена, что если вы захотите, то сразу напишете стихи не хуже присяжных рифмоплетов.

Фил. Как ты об этом думаешь, Гиш?

Гиш. Еще бы. На то он и король. Для него нет ничего невозможного. Впрочем, поэзия – как женщина, легко становится кокеткою и изменницею.

Кор. Гиш! Берегись! Если ты еще раз будешь дурно отзываться о женщинах, то я тебя куда-нибудь сошлю.

Гиш. Меня это нисколько не удивит.

Фил. Я в стихах ничего не смыслю и, признаюсь, мне гораздо более нравятся кружева и драгоценные камни. Но, несмотря на то, все-таки скажу, что последние стихи Ля-Фельада из рук вон плохи.

Мар. Вы читаете Ля-Фельада? А! впрочем понимаю!. , Вероятно ваш гувернер заставляет вас учить эти стихи, когда он вами не доволен,

Фил. Ну, напрасно вы так думаете. Вот уже два года, как при мне нет более гувернера, и теперь, слава Богу, никто уже меня не наказывает. Разве вот кардинал, по своей скупости, отказывает мне иногда в деньгах на покупку вышивок и галунов. Кстати, племянница нашего дядюшки, какие на вас сегодня чудные английские кружева!

Мар. Это подарок королевы Генриэтты.

Фил. Бедная тетушка! Может еще делать подарки! Значить господа Кромвель, отец и сын, не все еще от нее отняли.

Гиш. Ну, теперь пустились в политику!

Фил. Что это значит, Гиш, ты как будто– бы всем сегодня недоволен?

Мар. О! Граф желает только намекнуть вашему высочеству, что вы забыли о стихах Ля-Фельада.

Фил. Да. Мне сегодня утром говорил Мольер, что эти стихи положительно ниже всякой критики, потому что рифмы в них более, чем слабые.

Вильруа. Ля-Фельад знатного рода. ваше высочество, и, конечно, не обязан коптеть над рифмами, как какой-нибудь мещанин.

Мар. Л мы все-таки не знаем, что пишет Данжо, стихи иди-прозу?

Кор. А вот мы сейчас у него спросим. Данжо! Подойди-ка сюда.

Дан. Весь к услугам вашего величества!

Кор. Графиня говорит, что ты пишешь стихи, а и утверждаю, что ты пишешь прозою.

Фил. А может быт и совсем ничего не пишешь,

Кор, Кто из нас прав?

Дан. О! разумеется вы, как и всегда, ваше величество!

Кор. Берегись, Данжо! Некоторые особы всегда должны быть правыми против меня, даже когда ошибаются.

Дан. Звание историографа запрещает мне всякую ложь.

Фил. А в особенности всякую лесть.

Дан. Я лишу исторические заметки, а история никогда не пишется стихами.

Кор. А – ты бы прочел нам из того, что настрочил.

Дан. Позвольте мне сначала окончить фразу.

Кор. Кончай, кончай!

Гр. Ля Мот (Анне Австрийской). Посмотрите, ваше величество, он ни на минуту не спускает с нее глаз.

К-ва. Увы, дитя мое, две недели тому назад, в Париже, мне слово в слово говорили тоже, и про вас.

Ля-Мот. Вы меня извините, ваше величество, но вам, конечно, трудно понять…

К-ва. Отчего же? Оттого, что я в три раза старше вас, не правда ли?… Но со временем вы сами убедитесь, что женское сердце никогда не стареет и что ему до самой смерти все те же двадцать лет.

Кор. Что же ты, Данжо! Закруглил ли, наконец, свой период?

Дан. Точно так, ваше величество!

Кор. В таком случае мы тебя слушаем.

Дан.(читает с очень серьезным видом). «Сего 25 сентября 1658 года, его величество, король Людовик XIV, перед началом охоты, принимал обеденную пищу в Венсенском лесу, в местности, известной под именем – Дуб св. Людовика; участвующие в охоте изволили кушать на траве и разделялись на несколько групп. Группа короля состояла из»…

Кор. Довольно, довольно! Теперь мы вполне убеждены, что ты не занимаешься поэзией.

Фил. Интересная же будет, нечего сказать, история царствования моего брата, если вся составится из подобных сведений!

К-ва. Грамон!

Грам.(покидая группу кардинала, подходит к королеве). Государыня?

К-ва. Вы только что сказали что-то очень злое кардиналу. Я видела как вы раскраснелись от смеха, а он позеленел от злости. Другие же будто боялись улыбаться.

Граи. Я позволил себе, ваше величество, невинную шутку; кардинал ничего не ест и не пьет, под предлогом, что медик Гено посадил его на диету.

К-ва. Что же тут смешного?

Граи. Меня развеселила мысль, что, отняв министерство у герцога Бофор, регентство у Анны Австрийской, свободу у принца Конде, кардинальскую шляпу у папы, королевские права у короля и деньги у Франции, кардинал Мазарини не сумел, хотя бы на время, отобрать хороший желудок у одного из своих лакеев или у первого попавшегося носильщика на улице!

Гиш(встает и проводит рукой по лбу). Ах! (Удаляется.)

Кор. Не понимаю, что такое делается с Гишем? Все время ворчал, а теперь вздыхает.

Мар. Я не знаю!

Кор. Вы не желаете мне сказать? Как вам угодно. Придется, значить, обратиться к моему тайному агенту.

Мар. Простите, ваше величество, но вот уже второй раз, как вы все упоминаете о тайном агенте. В каких случаях он бывает вам полезным?

Кор. Чрез него я узнаю все, что делается к что думается при дворе. Захочу я, например, узнать что происходить в вашем сердце, и он мне тотчас же все скажет. Таким же образом он мне легко откроет, о чем так задумалась кузина Генриэтта, которая уже столько времени упорно молчит и, по-видимому, готова даже плакать, или о чем так таинственно шепчется кардинал, вон, под тем деревом, с герцогом Вильруа.

Мар. Презабавная шутка!

Фил. Граф Данжо, вы непременно внесите и этот факт в свои заметки. У брата Людовика, как и у противного Сократа – бюст которого так напугал меня в детстве, что с тех пор я ненавижу всех философов, – так вот, говорю я, у брата Людовика есть свой специальный демон, посещающий его то днем, то ночью.

К-ва.(которая прислушивалась с некоторым беспокойством). Филипп, что ты там рассказываешь?

Фил. Я, ваше величество, только повторял роль, которую исполнял в балете «Четыре времени года», роль Нимфы Эхо. Брат Людовик уверяет, что имеет тайного агента, который передает ему все, что говорится, делается и даже думается при дворе; так что теперь от него ничего уже скрыть нельзя.

Принц. Генр. (смущенная). Боже мой! Неужели это правда!

Фи. Ага! Генриэтта, как ты испугалась! Вероятно у тебя совесть не совсем-то чиста. (Графине Ля-Мот, делающей ему знак рукой.) Что вам угодно?

Генр.(королеве, пока Филипп разговаривает с гр. де-ля-Мот, а Беринген подходит к Мазарини). О, ваше величество! если только это правда, то король непременно узнает, что брать мой Карл со вчерашнего дна скрывается в Венсене. Не лучше ли предупредить его?

К-ва. Успокойся, моя милая. Во-первых, этот специальный демон, о котором я слышу в первый раз, ничем до сих пор себя не проявил я, по всей вероятности, существует только в пылком воображении Филиппа. А во-вторых, если Людовик и узнает, что английский король возвратился, не смотря на эдикт изгоняющий его из Франции, то не забудь, что эта тайная поездка совершена с моего разрешения и что Людовик всегда был хорошо расположен к своему кузену Карлу. Ты теперь видишь, что брату твоему положительно нечего опасаться.

Генр. Со стороны Людовика, конечно, опасаться нечего, но со стороны кардинала Мазарини…

К-ва.(с грустной улыбкой). Да, надо признаться, что кардинал, будучи другом господина Кромвеля, поневоле должен находиться в числе недругов английского короля,

Генр. Увы! Он это доказал и на деле. Бедная матушка надеялась, что по смерти узурпатора кардинал вспомнит и о моем брате Карле. Но вот узурпатор умер, Карл поспешил явиться, и что-ж он сделал? Ричард Кромвель был уже признан Францией и двор уже носил траур по отце его, Оливьере.

К-ва. Ах, дитя мое! Все это может измениться. После дождливых дней, выглянет и солнце. Вспомни то время, когда король, Филипп и я умирали с голоду в Мелене, а ты с матерью голодали в Лувре. Тсс…довольно… Вильруа нас подслушивает.

Гр. Ля-Мот(под руку с Филиппом.) Умоляю вас, ваше высочество, скажите, что сейчас говорил король Марии Манчини?

Фил. Восторгался ее костюмом, и, действительно, трудно вообразить себе, чтобы платье могло быть более к лицу.

Гр. Ля-Мот. Он, кажется, что-то упоминал о ее глазах. Вероятно сказал, что они прелестны?

Фил. О, нет! Это не довольно изящно и вычурно для племянницы кардинала; он сказал… Ах! какая у вас красивая бриллиантовая пряжка.

Гр. Ля-Мот. А вам эта пряжка не знакома?

Фил. Нет, знакома… и, как помнится, я ее видел на шляпе Людовика.

Гр. Ля-Мот. Не говорите так громко, а то можете возбудит ревность Марии Манчини… Ну так что же он сказал на счет глаз-то ее?

Фил. Что взгляд их глубок, как морская пучина.

Гр. Ля-Мот. А она?

Фил. А она ответила: «Неправильное сравнение, государь. Море изменчиво, а глаза мои обещают только то, что намерены сдержать»; тогда Людовик возразил: «взор ваш глубок, как лазурь расстилающегося над нами неба». «Вот, это вернее, – ответила она – хотя в на– стоящую минуту виднеются тучки на горизонте». Как видите, чисто аркадские пастушки! Однако, зачем вы у меня об этом расспрашиваете? Разве вы уже перестали любить красавца Шамаранда?

Гр. Ля-Мот. А она разве перестала любить графа Гиша?

Фил. Ого! Какие змеиные речи!

Гр. Ля-Мот. Я только говорю, что для узнания истины достаточно заметить, как граф де-Гиш неустанно смотрит на Марию Манчини и, как она, с своей стороны, всячески старается на него не смотреть.

Фил. Да, и придешь к заключению, что в один прекрасный день все будет кончено между королем и Мариею Манчини, как уже и теперь кончено между королем и графине де-ля-Мот.

ЯВЛЕНИЕ 2-е.

Те же, Жоржета.

Жорж.(со множеством букетов в руках). Ай, ай, ай! Помогите, сейчас все букеты разроняю.

Дамы. О! что за прелестные цветы!

Кавалеры. Ого! Какая красотка!

Кор. А! да это Жоржета!

Фил.(тихо Марии). Предупреждаю вас, берегитесь! Вы беспечны, как невинный ягненок, не забудьте, что здесь есть и волки,

Жорж. Да, да, это я. Отец мне сказал: «Мы не должны так поступать, как тот бургомистр, который, принимая у себя короля Генриха IV, поскупился угостить его хорошим вином, приберегая его для более торжественного случая. Я пойду в сад и нарву там что ни на есть лучших цветов, из которых ты наделаешь букетов и снесешь их дамам. Король, конечно, будет очень доволен этим; он у нас замечательно вежливый и любезный кавалер». Как мне сказали, так я и сделала. Отец срезывал цветы, а я приготовляла вам эти букеты. У меня вон сколько букетов, я право не знаю, как их и держать, они так и ползут из моих рук,

Кор.(к дамам). Mesdames, выручите ее из затруднительного положения, примите незатейливый дар бедной девушки. (Жоржету освобождают от букетов, но один из них она ни за что не хочет отдать.)

Жорж. Нет, нет, этот нельзя… Все, кроме этого. Он предназначен для короля (вполголоса королю) т. е. для Марии Манчини.

Кор. Отчего же именно для нее?

Жорж. Потому что этот букет самый красивый!

Кор. А почему букет Марии Манчини должен быть красивее других?

Жорж. А потому, что я сидела под столом, когда г. Беринген сказал королеве, что Мария Манчини с утра поджидала вас у окна. А если она поджидала вас у окошка, значит, она вас любит, а, если она вас любит, то и я ее люблю.

Кор. Ты славная девушка! Подожди! (Отрывает листок из записной книжки и пишет.)

Гр. Ля-Мот. О! Я наперед знала, что лучший букет достанется ей!

Жорж.(прочитав написанное королем), О! как это мило сказано, государь!

Кор. А ты уже успела прочесть?

Жорж. Ведь вам известно, какая я любопытная.

Кор.(кладя бумажку в букет). Иди и снеси букет кому знаешь.

Жорж. Иду… (Тихо.) Ах, кстати… мне нужно сообщить нечто очень важное вашему величеству.

Кор. Говори.

Жорж.(тихо). Принцесса Маргарита только что приехала с мамашей и фрейлиной. Герцогиня путешествует под именем графини де Версейль.

Кор. Как же ты узнала, что это принцесса Маргарита?

Жорж. Потому что об ней говорил Бушаван.

Кор. Хорошо! Иди.

Жорж.(подходя к Марии). Примите, сударыня; это вам от короля.

Гр. Ля-Мот (королеве). Вот видите! Он ей что-то написал.

К-ва. Да, вы правы, и я сегодня же с ним переговорю. (Она отдаст приказание Берингену, который, выслушав, подходит к королю.)

Мария. Какие прелестные стихи прислал мне король! Прослушайте, господа! Недаром я говорила, что король поэт.

 
Спешите к ней цветы и на груди младой
Умрите навсегда, любви узнавши ковы;
И все мы за нее на смерть идти готовы,
Но не пошлет судьба нам радости такой!
 

Гиш(вполголоса). Мария! Мария!

Мар. А кто вам мешает тоже сочинять мне стихи? Никто! Не правда ли, ваше величество, ведь вы разрешаете этим господам писать стихи в свою честь?

Кор. Без сомнения! Запретить восхвалят вашу красоту, это все равно, что запретит жаворонку воспевать летнее утро или соловью воспевать весенний вечер! (Во время этой сцены, убирают ковры и уносят блюда и бутылки. За сценой слышатся охотничьи рога; сигнал начала охоты,)

Кор. Ага! Пора в путь. К коням, господа, к коням!

Мар. А вы сами разве не едете?

Кор. Нет, я принужден немного повременить из уважения к матушке. Беринген только что предупредил меня, что она желает со мною переговорить.

Мар. А по какому поводу? (Смеясь.)Может, король был непослушным мальчиком?

Кор. Кажется, что так.

Мар. И теперь его накажут?

Кор. По крайней мере постараются.

Мар. А как же охота?

Кор. Звук рогов и лай собак укажут мне путь, и я вас догоню. А пока заправляйте охотою вы. Отчего вам не властвовать там, где меня нет, раз вы всем властвуете я при мне.

Мар. Вот и королева. Мужайтесь, государь! (Игра на ртах усиливается. Вег уходят со сцены.)

ЯВЛЕНИЕ 3-е.

Король, Королева, Мазарини (который в глубине сцены спорит с дворецким, держа в руке записную книжку).

К-ва. Вы мне простите, Людовик, что на минуту лишу вас удовольствия сопровождая М-11е Манчини, но то, что я должна вам сказать, поверьте, очень и очень важно.

Кор. Мать, желающая говорить с сыном, не нуждается в извинении. Впрочем, я и сам намеревался здесь остаться, даже если бы не получил вашего приглашения.

К-ва. Вы хотели остаться?

Кор. Да, я назначил здесь свидание. Но вас это не должно стеснять. Та особа, которую я жду, вполне в моем распоряжении и не прервет нашего разговора.

К-ва. Как же это так, Людовик? Вы такой любезный кавалер и вдруг заставите ждать хорошенькую женщину?

Кор. О! Матушка! Я заставил бы ждать всех красавиц в мире, лишь бы только подольше остаться с вами. Но в данном случае я а этого не могу поставить себе в заслугу. Ожидаемая мною особа не женщина.

К-ва. Не женщина? Но кто же это такой из-за которого вы отказались от охоты?

Кор. Это тот демон, о котором давеча сказал Филипп, демон, благодаря которому я узнаю все, что говорится, делается и даже думается вокруг меня.

К-ва. А давно ли этот добрый гений находится при вас?

Кор. К несчастию, очень недавно; с одиннадцати часов сегодняшнего утра.

К-ва. Но в 11 часов вы были уже в Венсене?

Кор. Ну да. В замке-то я и имел счастие с ним познакомиться.

К-ва. Не может быть. С одиннадцати часов и до настоящей минуты, т. -е. до 2-х часов, никто из чужих с вами не говорил.

Кор.(улыбаясь). Выражаясь с такою уверенностью, вы этим доказываете, что и у вас есть свой демон, отдающий вам отчет о всех моих действиях.

К-ва.(не отвечая). И этот неизвестный… ведь, конечно, его никто не знает?

Кор. Никто, кроме меня.

К-ва. И этот неизвестный уже вернулся откуда пришел?

Кор. Нет, матушка, с сегодняшнего дня он повсюду будет меня сопровождать!

К-ва. Какое же место при дворе?

Кор. Ни одного из уже занятых. Место моего друга.

К-ва. Надеюсь, что он дворянин?

Кор. Не все ли это равно? Он не имеет никаких претензий ни на что.

К-ва. Ну, остерегайтесь! Вы возбудите всеобщее неудовольствие, породите бездну протестов.

Кор. Чье неудовольствие может возбудить человек, желающий остаться невидимкой? Какие протесты может породить неизвестный, который первым условием своей преданности ставит то, чтобы ему никогда не предлагали ни места, ни почести, ни денег?

К-ва. Но где же, наконец, живет этот человек?

Кор. Вдали от придворных сфер. Он их недолюбливает.

К-ва. Ах, Людовик, вы современен узнаете, что всякая преданность требует себе известной платы и что тот, кто по-видимому самый бескорыстный, в копце концов, оказывается самым дорогим.

Кор. Ш Я знаю как он мало требователен!

К-ва. И также убеждены в его правдивости?

Кор, На то и другое имею неопровержимые доказательства.

К-ва. Мне, конечно, смешно придавать значение этой шутке… вероятно она сочинена, чтобы позабавить легкомысленных людей, в роде ветренного Филиппа, кокетки Марии Манчини или простака Данжо.

Кор. Могу вас уверить, матушка, что я говорю совершенно серьезно.

K ва. А! Вы утверждаете это таким тоном….

Кор. Утверждаю, как истину.

К-ва. И с сегодняшнего утра, с тех пор, как этот услужливый друг находится при вас, он, конечно, успел уже открыть вам несколько тайн?

Кор. Только одну, но она так важна, что обратила на себя все мое внимание.

К-ва. В самом деле?

Кор.(беря королеву под руку). Да, и открытие этой тайны еще более увеличило – если это только возможно – любовь, благодарность, которые я питаю к вам, добрейшая матушка.

К-ва. Каким же это образом?

Кор. Я понял, что, как в моем присутствии, так и без меня вы одинаково заботитесь о моем счастии.

К-ва. Забота о счастии сына есть первый долг матери.

Кор. И я несказанно счастлив, что вы дали мне возможность благодарить вас именно теперь, без всякого этикета, глаз на глаз, в интимной беседе, столь редкой между нами.

К-ва. Вы меня благодарите, Людовик, а я спрашиваю себя, чем я это заслужила?

Кор. Признайтесь откровенно, матушка, что в настоящую минуту есть одно обстоятельство, которое вас сильно смущает, и что, если вы и пожелали со мною объясниться, то именно по поводу этого обстоятельства.

К-ва. О чем же вы говорите?

Кор. О некотором чувстве, которое, к вашему неудовольствию, могло бы оказаться слишком нежным.

К-ва. Вы правы. Только я боюсь не нежности в этом чувстве, а слитом большой его серьезности.

Кор. Хотя бы и так, но и все-таки не ошибся?

К-ва. Нет, что же дальше?

Кор. Не забота ли о моей славе и не глубокая ли привязанность ваша ко мне, побудили вас призвать во Францию герцогиню Христину Савойскую, под предлогом обычного визита родственной семье; а вместе с нею и ее дочь Маргариту, в надежде, что прелесть ее черных глаз возьмет верх над пагубным влиянием голубых глаз Марии Манчини?

К-ва. Как? Вы уже знаете?

Кор. Я знаю, матушка, что принцесса Маргарита достойная внучка Генриха IV: она набожна, добродетельна и прекрасно воспитана; вдобавок, красива, с большими меланхолическими глазами, прямым носиком и белыми зубами. Впрочем, во всем этом я могу лично удостовериться, вернувшись с охоты.

К-ва. Когда вернетесь с охоты?

Кор. Ну да. Разве вам не известно, что с час тому назад герцогиня в сопровождении дочери я одной только фрейлины приехала в Венсен и скрывается под именем графини Версейль. О! вы не можете себе представить, как я счастлив, что так хорошо осведомлен и первым могу сообщить вам об их приезде, Ведь вы ждете их с нетерпением, неправда ли?

К-ва. Как! Герцогиня и ее дочь приехали, и я ничего об этом не знаю, несмотря на данные мною приказания! Не может быть! На этот раз ваш тайный агент жестоко ошибается.

Кор. Не думаю. Да вот вы сейчас убедитесь: видите, Беринген вас ищет, и я вполне уверен, что он подтвердит мое сообщение. Сюда, Беринген, сюда! Вы ищете королеву? Ее величество здесь. (Отступает на несколько шагов.)

К-ва.(в сторону). О! Этот тайный агент! Да, он действительно существует и сведения его достоверны. Но я догадываюсь, кто он. Да, он, и никто другой!