Текст книги "Библиотека мировой литературы для детей, том 42"

Автор книги: Александр Дюма

сообщить о нарушении

Текущая страница: 32 (всего у книги 47 страниц)

XIII
Трактир «Красная голубятня»

Между тем король, который так стремился поскорее оказаться лицом к лицу с неприятелем и разделял ненависть к Бекингэму с кардиналом, имея на то больше оснований, чем последний, хотел немедленно сделать все распоряжения, чтобы прежде всего прогнать англичан с острова Рэ, а затем ускорить осаду Ла-Рошели. Однако его задержали раздоры, возникшие между де Бассомпьером и Шомбергом, с одной стороны, и герцогом Ангулемским – с другой.

Гг. Бассомпьер и Шомберг были маршалами Франции и заявляли свои права на командование армией под непосредственным начальством короля; кардинал же, опасавшийся, что Бассомпьер, гугенот в душе, будет весьма слабо действовать против англичан и ларошельцев, своих братьев по вере, предлагал на этот пост герцога Ангулемского, которого король, по его настоянию, назначил заместителем главнокомандующего. В результате, чтобы предотвратить уход Бассомпьера и Шомберга из армии, пришлось поручить каждому из них командование самостоятельным отрядом: Бассомпьер взял себе северный участок – от Лале до Домпьера, герцог Ангулемский – западный, от Домпьера до Периньи, а Шомберг – южный, от Периньи до Ангутена.

Ставка герцога Орлеанского была в Домпьере.

Ставка короля была то в Этре, то в Лажарри.

И, наконец, ставка кардинала была в дюнах, у Каменного моста, в обыкновенном домике, не защищенном никакими укреплениями.

Таким образом, герцог Орлеанский наблюдал за Бассомпьером, король – за герцогом Ангулемским, а кардинал – за Шомбергом.

Затем, когда расстановка сил была закончена, командование начало принимать меры к изгнанию англичан с острова.

Обстоятельства благоприятствовали этому: англичане – хорошие солдаты, когда у них есть хорошая пища; между тем они питались теперь только солониной и скверными сухарями, отчего в лагере появилось много больных. К тому же море, очень бурное в это время года на всем побережье океана, ежедневно разбивало какое-нибудь маленькое судно, и берег, начиная от Эгильонского мыса до самой траншеи, бывал буквально усеян обломками шлюпок, фелюг и других судов после каждого прибоя. Все это ясно говорило о том, что даже в случае, если бы солдаты короля оставались в своем лагере, Бекингэму, сидевшему на острове только из упрямства, все равно пришлось бы не сегодня-завтра снять осаду.

Однако, когда г-н де Туарак сообщил, что во вражеском лагере идут приготовления к новому приступу, король решил, что пора покончить с этим, и отдал приказ о решительном сражении.

Не имея намерения подробно описывать осаду и приводя лишь те события, которые имеют непосредственную связь с рассказываемой нами историей, скажем вкратце, что это предприятие удалось, вызвав большое удивление короля и доставив громкую славу кардиналу. Англичане, теснимые шаг за шагом, терпящие поражение при каждой стычке и окончательно разбитые при переходе с острова Луа, вынуждены были снова сесть на свои суда, оставив на поле боя две тысячи человек, и среди них пять полковников, три подполковника, двести пятьдесят капитанов и двадцать знатных дворян, а кроме того, четыре пушки и шестьдесят знамен, доставленных Клодом де Сен-Симоном в Париж и с торжеством подвешенных к сводам собора Парижской богоматери.

Благодарственные молебны служили сперва в лагере, а потом уже и по всей Франции.

Итак, кардинал имел теперь возможность продолжать осаду, ничего не опасаясь, по крайней мере временно, со стороны англичан.

Но, как мы только что сказали, это спокойствие оказалось лишь временным.

Один из курьеров герцога Бекингэмского, по имени Монтегю, был взят в плен, и через него стало известно о существовании союза между Австрией, Испанией, Англией и Лотарингией.

Этот союз был направлен против Франции.

Больше того, в ставке Бекингэма, которому пришлось покинуть ее более поспешно, чем он предполагал, были найдены документы, еще раз подтверждавшие существование такого союза, и эти бумаги, как уверяет кардинал в своих «Мемуарах», бросали тень на г-жу де Шеврез и, следовательно, на королеву.

Вся ответственность падала на кардинала, ибо нельзя быть полновластным министром, не неся при этом ответственности. Поэтому, напрягая все силы своего разностороннего ума, он днем и ночью следил за малейшими изменениями, происходившими в каком-либо из великих государств Европы.

Кардиналу была известна энергия, а главное – сила ненависти Бекингэма. Если бы угрожавший Франции союз одержал победу, все влияние его, кардинала, было бы утрачено: испанская и австрийская политика получила бы тогда своих постоянных представителей в луврском кабинете, где пока что она имела лишь отдельных сторонников, и он, Ришелье, французский министр, министр национальный по преимуществу, был бы уничтожен. Король, который повиновался ему, как ребенок, и ненавидел его, как ребенок ненавидит строгого учителя, отдал бы его в руки своего брата и королевы, ищущих личного мщения; словом, он погиб бы, и, быть может, Франция погибла бы вместе с ним… Надо было предотвратить все это.

Поэтому в маленьком домике у Каменного моста, который кардинал избрал своей резиденцией, днем и ночью сменялись курьеры, причем число их возрастало с каждой минутой.

Это были монахи, так неумело носившие свои рясы, что сразу можно было догадаться о их принадлежности к церкви, но к церкви воинствующей; женщины, которых несколько стесняла одежда пажей и чьи округлые формы заметны были даже под широкими шароварами; и, наконец, крестьяне с грязными руками, но со стройной фигурой, крестьяне, в которых за целую милю можно было узнать людей знатного происхождения.

Бывали и другие, видимо менее приятные, визиты, ибо два или три раза разносился слух, что на жизнь кардинала было совершено покушение.

Правда, враги его высокопреосвященства поговаривали, будто он сам нанимал этих неловких убийц, чтобы иметь возможность, в свою очередь, применить насильственные меры в случае надобности, но не следует верить ни тому, что говорят министры, ни тому, что говорят их враги.

Однако все это не мешало кардиналу, которому даже и самые ожесточенные его хулители никогда не отказывали в личной храбрости, совершать ночные прогулки, чтобы передать какие-нибудь важные приказания герцогу Ангулемскому, посоветоваться о чем-либо с королем или встретиться для переговоров с тем из посланцев, чей приход к нему почему-либо был нежелателен.

Что касается мушкетеров, то они, будучи не особенно заняты во время осады, содержались не слишком строго и вели веселую жизнь. Это давалось им, а в особенности нашим трем приятелям, тем легче, что, находясь в дружеских отношениях с г-ном де Тревилем, они часто получали от него особое разрешение опоздать в лагерь и явиться туда после тушения огней.

И вот однажды вечером, когда д’Артаньян не мог их сопровождать, так как нес караул в траншее, Атос, Портос и Арамис, верхом на своих боевых конях, закутанные в походные плащи и держа пистолеты наготове, возвращались втроем из трактира под названием «Красная Голубятня», обнаруженного Атосом два дня назад на дороге из Лажарри. Итак, они ехали, готовые каждую минуту встретить какую-нибудь засаду, как вдруг, приблизительно за четверть лье от деревни Буанар, им послышался конский топот. Все трое сейчас же остановились, образовав тесно сомкнутую группу на середине дороги. Через минуту, при свете вышедшей из-за облака луны, они увидели на повороте двух всадников, которые ехали к ним навстречу, и, заметив их, тоже остановились, видимо совещаясь между собой, продолжать ли путь или повернуть обратно. Это колебание показалось трем приятелям несколько подозрительным, и Атос, выехав на несколько шагов вперед, крикнул своим властным голосом:

– Кто идет?

– А вы кто такие? – в свою очередь, спросил один из всадников.

– Это не ответ! – возразил Атос. – Кто идет? Отвечайте, или мы будем стрелять!

– Не советую, господа! – произнес тогда звучный голос, по-видимому привыкший повелевать.

– Это какой-нибудь старший офицер, который совершает ночной объезд, – тихо сказал Атос. – Что нам делать, господа?

– Кто вы такие? – спросил тот же повелительный голос. – Отвечайте, или вы пожалеете о своем неповиновении.

– Королевские мушкетеры, – сказал Атос, все более и более убеждаясь, что человек, задающий эти вопросы, имеет право их задавать.

– Какой роты?

– Роты де Тревиля.

– Приблизьтесь на установленное расстояние и доложите мне, что вы делаете здесь в столь поздний час.

Три товарища подъехали ближе, немного посбавив спеси, ибо все трое были теперь убеждены, что имеют дело с человеком, который сильнее их; вести переговоры должен был Атос.

Один из двух всадников – тот, который заговорил вторым, – был шагов на десять впереди своего спутника. Атос знаком предложил Портосу и Арамису тоже остаться сзади и подъехал один.

– Прошу прощения, господин офицер, – сказал Атос, – но мы не знали, с кем имеем дело, и, как видите, были начеку.

– Ваше имя? – сказал офицер, лицо которого было наполовину закрыто плащом.

– Однако же, сударь, – ответил Атос, которого начинал раздражать этот допрос, – прошу вас привести доказательство того, что вы имеете право задавать мне вопросы.

– Ваше имя? – еще раз повторил всадник, поднимая капюшон и таким образом открывая лицо.

– Господин кардинал! – с изумлением вскричал мушкетер.

– Ваше имя? – в третий раз повторил кардинал.

– Атос, – сказал мушкетер.

Кардинал знаком подозвал к себе своего спутника, и тот поспешил подъехать к нему.

– Эти три мушкетера будут сопровождать нас, – вполголоса проговорил кардинал. – Я не хочу, чтобы в лагере знали о том, что я уезжал оттуда, и если они поедут с нами, то мы сможем быть уверены в их молчании.

– Мы дворяне, монсеньер, – сказал Атос. – Возьмите с нас слово и ни о чем не беспокойтесь. Благодарение богу, мы умеем хранить тайны!

Кардинал устремил свой проницательный взгляд на смелого собеседника.

– У вас тонкий слух, господин Атос, – сказал кардинал, – но теперь выслушайте то, что я скажу вам. Я прошу вас сопровождать меня не потому, что я вам не доверяю, – я прошу об этом ради собственной безопасности. Ваши спутники – это, разумеется, господин Портос и господин Арамис?

– Да, ваше высокопреосвященство, – ответил Атос.

Между тем оба мушкетера, до сих пор остававшиеся сзади, подъехали ближе с шляпами в руках.

– Я знаю вас, господа, – сказал кардинал, – я знаю вас. Мне известно, что вы не принадлежите к числу моих друзей, и это очень огорчает меня. Но я знаю также, что вы храбрые и честные дворяне и что вам можно довериться… Итак, господин Атос, окажите мне честь сопровождать меня вместе с вашими двумя спутниками, и тогда у меня будет такая охрана, которой сможет позавидовать даже его величество, в случае если мы встретим его.

Каждый из мушкетеров склонил голову до самой шеи своей лошади.

– Клянусь честью, ваше высокопреосвященство, – сказал Атос, – вы хорошо делаете, что берете нас с собой: мы встретили дорогой несколько опасных личностей и с четырьмя из них даже имели ссору в «Красной Голубятне».

– Ссору? Из-за чего же это, господа? – спросил кардинал. – Вы знаете, я не люблю ссор!

– Именно поэтому я и беру на себя смелость предупредить ваше высокопреосвященство о том, что произошло. Иначе вы могли бы узнать об этом от других лиц и счесть нас виновными вследствие неверного освещения событий.

– А каковы были последствия этой ссоры? – спросил кардинал, нахмурив брови.

– Да вот мой друг Арамис, который находится перед вами, получил легкий удар шпагой в руку, что не помешает ему завтра же пойти на приступ, если ваше высокопреосвященство отдаст приказ о штурме, и вы сами сможете убедиться в этом, ваше высокопреосвященство.

– Однако же вы не такие люди, которые позволяют безнаказанно наносить себе удары шпагой, – возразил кардинал. – Послушайте, господа, будьте откровенны: некоторые из этих ударов вы, наверное, вернули обратно? Исповедуйтесь мне – ведь вам известно, что я имею право отпускать грехи.

– Я, монсеньер, – сказал Атос, – даже и не прикоснулся к шпаге – я просто взял своего противника в охапку и вышвырнул его в окно… Кажется, при падении, – продолжал Атос с некоторым колебанием, – он сломал себе ногу.

– Ага! – произнес кардинал. – А вы, господин Портос?

– Я, монсеньер, знаю, что дуэли запрещены, поэтому я схватил скамью и нанес одному из этих разбойников удар, который, надо думать, разбил ему плечо.

– Так… – сказал кардинал. – А вы, господин Арамис?

– У меня, монсеньер, самый безобидный нрав, и к тому же я собираюсь постричься в монахи, что, быть может, неизвестно вашему высокопреосвященству. Поэтому я всячески удерживал моих товарищей, как вдруг один из этих негодяев нанес мне предательский удар шпагой в левую руку. Тут мое терпение истощилось, я тоже выхватил шпагу, и когда он снова бросился на меня, то мне показалось, что он наткнулся на острие всем телом. Не знаю точно, так ли это, но твердо помню, что он упал, и, кажется, его унесли вместе с двумя остальными.

– Черт возьми, – произнес кардинал, – три человека выбыли из строя из-за трактирной ссоры!.. Да, господа, вы не любите шутить. А из-за чего возник спор?

– Эти негодяи были пьяны, – сказал Атос. – Они узнали, что вечером в гостиницу прибыла какая-то женщина, и хотели вломиться к ней.

– Вломиться к ней? – повторил кардинал. – С какой же целью?

– По всей вероятности, с целью совершить над ней насилие, – ответил Атос. – Ведь я уже имел честь сообщить вашему высокопреосвященству, что эти негодяи были пьяны.

– И эта женщина была молода и красива? – спросил кардинал с некоторым беспокойством.

– Мы не видели ее, монсеньер, – ответил Атос.

– Ах, вы не видели ее? Ну, прекрасно! – с живостью сказал кардинал. – Вы хорошо сделали, что вступились за честь женщины, и так как я сам еду сейчас в «Красную Голубятню», то узнаю, правда ли то, что вы мне сказали.

– Монсеньер, – гордо проговорил Атос, – мы дворяне и не стали бы лгать даже ради спасения жизни!

– Да я и не сомневаюсь в правдивости ваших слов, господин Атос, нисколько не сомневаюсь… Однако скажите, – добавил он, чтобы переменить разговор, – разве эта дама была одна?

– Вместе с этой дамой в комнате был мужчина, – сказал Атос, – но так как, несмотря на шум, он не вышел, надо полагать, что он трус.

– «Не судите опрометчиво», говорится в Евангелии, – возразил кардинал.

Атос поклонился.

– А теперь, господа, довольно, – продолжал кардинал. – Я узнал то, что хотел. Следуйте за мной.

Три мушкетера пропустили кардинала вперед; он опять закрыл лицо капюшоном, тронул лошадь и поехал, держась на расстоянии девяти или десяти шагов впереди своих четырех спутников.

Вскоре отряд подъехал к трактиру, который казался пустым и молчаливым: хозяин, видимо, знал, какой прославленный гость должен был приехать к нему, и заранее спровадил докучливых посетителей.

Шагов за десять до двери кардинал знаком приказал своему спутнику и трем мушкетерам остановиться. Чья-то оседланная лошадь была привязана к ставню; кардинал постучал три раза условным стуком.

Какой-то человек, закутанный в плащ, сейчас же вышел из дома, обменялся с кардиналом несколькими короткими фразами, сел на лошадь и поскакал по дороге к Сюржеру, которая вела также и в Париж.

– Подъезжайте ближе, господа, – сказал кардинал. – Вы сказали мне правду, господа мушкетеры, – обратился он к трем приятелям, – и, поскольку это будет зависеть от меня, наша сегодняшняя встреча принесет вам пользу. А пока что следуйте за мной.

Кардинал сошел с лошади, мушкетеры сделали то же; кардинал бросил поводья своему оруженосцу; три мушкетера привязали своих лошадей к ставням.

Трактирщик стоял на пороге – для него кардинал был просто офицером, приехавшим повидаться с дамой.

– Нет ли у вас внизу какой-нибудь комнаты, где бы эти господа могли подождать меня и погреться у камина? – спросил кардинал.

Трактирщик отворил дверь большой комнаты, где совсем недавно вместо прежней дрянной печурки поставили прекрасный большой камин.

– Вот эта, – сказал он.

– Хорошо, – сказал кардинал. – Войдите сюда, господа, и потрудитесь подождать меня – я задержу вас не более получаса.

И пока три мушкетера входили в комнату нижнего этажа, кардинал стал быстро подниматься по лестнице, не задавая больше никаких вопросов. Он, видимо, отлично знал дорогу.

XIV
О пользе печных труб

Было очевидно, что наши три друга, сами того не подозревая, движимые только рыцарскими побуждениями и отвагой, оказали услугу какой-то особе, которую кардинал удостаивал своим высоким покровительством.

Но кто же была эта особа? Вот вопрос, который прежде всего задали себе три мушкетера. Затем, видя, что, сколько бы они ни высказывали предположений, ни одно из них не является удовлетворительным, Портос позвал хозяина и велел подать игральные кости.

Портос и Арамис уселись за стол и стали играть. Атос в раздумье медленно расхаживал по комнате.

Раздумывая и прогуливаясь, Атос ходил взад и вперед мимо трубы наполовину разобранной печки; другой конец этой трубы был выведен в комнату верхнего этажа. Проходя мимо, он каждый раз слышал чьи-то приглушенные голоса, которые наконец привлекли его внимание. Атос подошел ближе и разобрал несколько слов, которые показались ему настолько интересными, что он сделал знак своим товарищам замолчать, а сам замер на месте, согнувшись и приложив ухо к нижнему отверстию трубы.

– Послушайте, миледи, – говорил кардинал, – дело это важное. Садитесь сюда, и давайте побеседуем.

– Миледи! – прошептал Атос.

– Я слушаю, ваше высокопреосвященство, с величайшим вниманием, – ответил женский голос, при звуке которого мушкетер вздрогнул.

– Небольшое судно с английской командой, капитан которого мне предан, поджидает вас близ устья Шаранты, у форта Ла-Пуэнт. Оно снимется с якоря завтра утром.

– Так, значит, мне нужно выехать туда сегодня вечером?

– Сию же минуту, то есть сразу после того, как вы получите мои указания. Два человека, которых вы увидите у дверей, когда выйдете отсюда, будут охранять вас в пути. Я выйду первым. Вы подождите полчаса и затем выйдете тоже.

– Хорошо, монсеньер. Но вернемся к тому поручению, которое вам угодно дать мне. Я хочу и впредь быть достойной доверия вашего высокопреосвященства, а потому благоволите ясно и точно изложить мне это поручение, чтобы я не совершила какой-нибудь оплошности.

Между двумя собеседниками на минуту водворилось глубокое молчание; было очевидно, что кардинал заранее взвешивал свои выражения, а миледи старалась мысленно сосредоточиться, чтобы понять то, что он скажет, и запечатлеть все в памяти.

Атос, воспользовавшись этой минутой, попросил своих товарищей запереть изнутри дверь, знаком подозвал их и предложил им послушать вместе с ним.

Оба мушкетера, любившие удобства, принесли по стулу для себя и стул для Атоса. Все трое уселись, сблизив головы и насторожив слух.

– Вы поедете в Лондон, – продолжал кардинал. – В Лондоне вы навестите Бекингэма…

– Замечу вашему высокопреосвященству, – вставила миледи, – что после дела с алмазными подвесками, к которому герцог упорно считает меня причастной, его светлость питает ко мне недоверие.

– Но на этот раз, – возразил кардинал, – речь идет вовсе не о том, чтобы вы снискали его доверие, а о том, чтобы вы открыто и честно явились к нему в качестве посредницы.

– Открыто и честно… – повторила миледи с едва уловимым оттенком двусмысленности.

– Да, открыто и честно, – подтвердил кардинал прежним тоном. – Все эти переговоры должны вестись в открытую.

– Я в точности исполню указания вашего высокопреосвященства и с готовностью ожидаю их.

– Вы явитесь к Бекингэму от моего имени и скажете ему, что мне известны все его приготовления, но что они меня мало тревожат: как только он отважится сделать первый шаг, я погублю королеву.

– Поверит ли он, что ваше высокопреосвященство в состоянии осуществить свою угрозу?

– Да, ибо у меня есть доказательства.

– Надо, чтобы я могла представить ему эти доказательства и он по достоинству оценил их.

– Конечно. Вы скажете ему, что я опубликую донесение Буа-Робера и маркиза де Ботрю о свидании герцога с королевой у супруги коннетабля в тот вечер, когда супруга коннетабля давала бал-маскарад. А чтобы у него не оставалось никаких сомнений, вы скажете ему, что он приехал туда в костюме Великого Могола, в котором собирался быть там кавалер де Гиз и который он купил у де Гиза за три тысячи пистолей…

– Хорошо, монсеньер.

– Мне известно до мельчайших подробностей, как он вошел и затем вышел ночью из дворца, куда он проник переодетый итальянцем-предсказателем. Вы скажете ему, для того чтобы он окончательно убедился в достоверности моих сведений, что под плащом на нем было надето широкое белое платье, усеянное черными блестками, черепами и скрещенными костями, так как в случае какой-либо неожиданности он хотел выдать себя за привидение Белой Дамы, которое, как всем известно, всегда появляется в Лувре перед каким-нибудь важным событием…

– Это все, монсеньер?

– Скажите ему, что я знаю также все подробности похождения в Амьене, что я велю изложить их в виде небольшого занимательного романа с планом сада и с портретами главных действующих лиц этой ночной сцены.

– Я скажу ему это.

– Передайте ему еще, что Монтегю в моих руках, что Монтегю в Бастилии, и хотя у него не перехватили, правда, никакого письма, но пытка может вынудить его сказать то, что он знает, и… даже то, чего не знает.

– Превосходно.

– И, наконец, прибавьте, что герцог, спеша уехать с острова Рэ, забыл в своей квартире некое письмо госпожи де Шеврез, которое сильно порочит королеву, ибо оно доказывает не только то, что ее величество может любить врагов короля, но и то, что она состоит в заговоре с врагами Франции. Вы хорошо запомнили все, что я вам сказал, не так ли?

– Судите сами, ваше высокопреосвященство: бал у супруги коннетабля, ночь в Лувре, вечер в Амьене, арест Монтегю, письмо госпожи де Шеврез.

– Верно, совершенно верно. У вас прекрасная память.

– Но если, несмотря на все эти доводы, – возразила та, к кому относился лестный комплимент кардинала, – герцог не уступит и будет по-прежнему угрожать Франции?

– Герцог влюблен, как безумец или, вернее, как глупец, – с глубокой горечью ответил Ришелье. – Подобно паладинам старого времени, он затеял эту войну только для того, чтобы заслужить благосклонный взгляд своей дамы. Если он узнает, что война будет стоить чести, а быть может, и свободы владычице его помыслов, как он выражается, ручаюсь вам – он призадумается, прежде чем вести дальше эту войну.

– Но что, если… – продолжала миледи с настойчивостью, доказывавшей, что она хотела до конца выяснить возлагаемое на нее поручение, – если он все-таки будет упорствовать?

– Если он будет упорствовать? – повторил кардинал. – Это маловероятно.

– Это возможно.

– Если он будет упорствовать… – Кардинал сделал/паузу, потом снова заговорил: – Если он будет упорствовать, тогда я буду надеяться на одно из тех событий, которые изменяют лицо государства.

– Если бы вы, ваше высокопреосвященство, потрудились привести мне исторические примеры таких событий, – сказала миледи, – я, возможно, разделила бы вашу уверенность.

– Да вот вам пример, – ответил Ришелье. – В тысяча шестьсот десятом году, когда славной памяти король Генрих Четвертый, руководствуясь примерно такими же побуждениями, какие заставляют действовать герцога, собирался одновременно вторгнуться во Фландрию и в Италию, чтобы сразу с двух сторон ударить на Австрию, – разве не произошло тогда событие, которое спасло Австрию? Почему бы королю Франций не посчастливилось так же, как императору?

– Ваше высокопреосвященство изволит говорить об ударе кинжалом на улице Медников?

– Совершенно правильно.

– Ваше высокопреосвященство не опасается, что казнь Равальяка[112]112
  Равальяк (1578–1610) – фанатик-католик. В 1610 году убил французского короля Генриха IV, Бурбона.


[Закрыть] держит в страхе тех, кому на миг пришла бы мысль последовать его примеру?

– Во все времена и во всех государствах, в особенности если эти государства раздирает религиозная вражда, находятся фанатики, которые ничего так не желают, как стать мучениками. И знаете, мне как раз приходит на память, что пуритане крайне озлоблены против герцога Бекингэма и их проповедники называют его антихристом.

– Так что же? – спросила миледи.

– А то, – продолжал кардинал равнодушным голосом, – что теперь достаточно было бы, например, найти женщину, молодую, красивую и ловкую, которая желала бы отомстить за себя герцогу. Такая женщина легко может сыскаться: герцог пользуется большим успехом у женщин, и если он своими клятвами в вечном постоянстве возбудил во многих сердцах любовь к себе, то он возбудил также и много ненависти своей вечной неверностью.

– Конечно, – холодно подтвердила миледи, – такая женщина может сыскаться.

– Если это так, подобная женщина, вложив в руки какого– нибудь фанатика кинжал Жака Клемана[113]113
  Жак Клеман (1567–1589) – монах-доминиканец, в 1589 году убивший французского короля Генриха III, последнего из династии Валуа.


[Закрыть] или Равальяка, спасла бы Францию.

– Да, но она оказалась бы сообщницей убийцы.

– А разве стали достоянием гласности имена сообщников Равальяка или Жака Клемана?

– Нет. И, возможно, потому, что эти люди занимали слишком высокое положение, чтобы их осмелились изобличить. Ведь не для всякого сожгут палату суда, монсеньер.

– Так вы думаете, что пожар палаты суда не был случайностью? – осведомился Ришелье таким тоном, точно он задал вопрос, не имеющий ни малейшего значения.

– Я, монсеньер, ничего не думаю, – сказала миледи. – Я привожу факт, вот и все. Я говорю только, что если бы я была мадемуазелью де Монпансье[114]114
  Здесь намек, видимо, на Екатерину-Марию Лотарингскую, герцогиню де Монпансье (1552–1596) – тетку Генриха IV, принимавшую активное участие в политической борьбе. Ее подозревали, правда бездоказательно, в подстрекательстве Жака Клемана к убийству Генриха III.


[Закрыть] или королевой Марией Медичи, то принимала бы меньше предосторожностей, чем я принимаю теперь, будучи просто леди Кларик.

– Вы правы, – согласился Ришелье. – Так чего же вы хотели бы?

– Я хотела бы получить приказ, который заранее одобрял бы все, что я сочту нужным сделать для блага Франции.

– Но сначала надо найти такую женщину, которая, как я сказал, желала бы отомстить герцогу.

– Она найдена, – сказала миледи.

– Затем надо найти того презренного фанатика, который послужит орудием божественного правосудия.

– Он найдется.

– Вот тогда и настанет время получить тот приказ, с котором вы сейчас просили.

– Вы правы, ваше высокопреосвященство, – произнесла миледи, – и я ошиблась, полагая, что поручение, которым вы меня удостаиваете, не ограничивается тем, к чему оно сводится в действительности. Итак, я должна доложить его светлости, что вам известны все подробности относительно того переодевания, с помощью которого ему удалось подойти к королеве на маскараде, устроенном супругой коннетабля; что у вас есть доказательства состоявшегося в Лувре свидания королевы с итальянским астрологом, который был не кто иной, как герцог Бекингэм; что вы велели сочинить небольшой занимательный роман на тему о похождении в Амьене, с планом сада, где оно разыгралось, и с портретами его участников; что Монтегю в Бастилии и что пытка может принудить его сказать о том, что он помнит, и даже о том, что он, возможно, позабыл; и, наконец, что к вам в руки попало письмо госпожи де Шеврез, найденное в квартире его светлости и порочащее не только ту особу, которая его написала, но и ту, от имени которой оно написано. Затем, если герцог, несмотря на все это, по-прежнему будет упорствовать, то, поскольку мое поручение ограничивается тем, что я перечислила, мне останется только молить бога, чтобы он совершил какое-нибудь чудо, которое спасет Францию. Все это так, ваше высокопреосвященство, и больше мне ничего не надо делать?

– Да, так, – сухо подтвердил кардинал.

– А теперь… – продолжала миледи, словно не замечая, что кардинал Ришелье заговорил с ней другим тоном, – теперь, когда я получила указания вашего высокопреосвященства, касающиеся ваших врагов, не разрешите ли вы мне сказать вам два слова о моих?

– Так у вас есть враги?

– Да, монсеньер, враги, против которых вы должны всеми способами поддержать меня, потому что я приобрела их на службе вашему высокопреосвященству.

– Кто они?

– Во-первых, некая мелкая интриганка Бонасье.

– Она в Мантской тюрьме.

– Вернее, она была там, – возразила миледи, – но королева получила от короля приказ, с помощью которого она перевела ее в монастырь.

– В монастырь?

– Да, в монастырь.

– В какой?

– Не знаю, это хранится в строгой тайне.

– Я узнаю эту тайну!

– И вы скажете мне, ваше высокопреосвященство, в каком монастыре эта женщина?

– Я не вижу к этому никаких препятствий.

– Хорошо… Но у меня есть другой враг, гораздо более опасный, чем эта ничтожная Бонасье.

– Кто?

– Ее любовник.

– Как его зовут?

– О, ваше высокопреосвященство его хорошо знает! – вскричала миледи в порыве гнева. – Это наш с вами злой гений: тот самый человек, благодаря которому мушкетеры короля одержали победу в стычке с гвардейцами вашего высокопреосвященства, тот самый, который нанес три удара шпагой вашему гонцу де Варду и расстроил все дело с алмазными подвесками; это тот, наконец, кто, узнав, что я похитила госпожу Бонасье, поклялся убить меня.

– А-а… – протянул кардинал. – Я знаю, о ком вы говорите.

– Я говорю об этом негодяе д’Артаньяне.

– Он смельчак.

– Поэтому-то и следует его опасаться.

– Надо бы иметь доказательство его тайных сношений с Бекингэмом…

– Доказательство! – вскричала миледи. – Я раздобуду десяток доказательств!

– Ну, в таком случае, нет ничего проще: представьте мне эти доказательства, и я посажу его в Бастилию.

– Хорошо, монсеньер, а потом?

– Для тех, кто попадает в Бастилию, нет никакого «потом», – глухим голосом ответил кардинал. – Ах, черт возьми, – продолжал он, – если б мне так же легко было избавиться от моего врага, как избавить вас от ваших, и если б вы испрашивали у меня безнаказанности за ваши действия против подобных людей!

– Монсеньер, – предложила миледи, – давайте меняться – жизнь за жизнь, человек за человека: отдайте мне этого – я отдам вам того, другого.

– Не знаю, что вы хотите сказать, – ответил кардинал, – и не желаю этого знать, но мне хочется сделать вам любезность, и я не вижу, почему бы мне не исполнить вашу просьбу относительно столь ничтожного существа, тем более что этот д’Артаньян, как вы утверждаете, распутник, дуэлист и изменник.

– Бесчестный человек, монсеньер, бесчестный!

– Дайте мне бумагу, перо и чернила.

– Вот все, монсеньер.

Наступило минутное молчание, доказывавшее, что кардинал мысленно подыскивал выражения, в которых он собирался составить эту записку или уже писал ее.

Атос, слышавший до единого слова весь разговор, взял своих товарищей за руки и отвел их на другой конец комнаты.

– Ну, что тебе надо, отчего ты не даешь нам дослушать конец? – рассердился Портос.

– Тише! – прошептал Атос. – Мы узнали все, что нам нужно было узнать. Впрочем, я не мешаю вам дослушать разговор до конца, но мне необходимо уехать.