355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Александр Дюма » Блэк » Текст книги (страница 18)
Блэк
  • Текст добавлен: 5 октября 2016, 05:22

Текст книги "Блэк"


Автор книги: Александр Дюма



сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 24 страниц)

Глава XXVIII,
В КОТОРОЙ ШЕВАЛЬЕ ОТПРАВЛЯЕТСЯ В ПАРИЖ

В один из дней, когда Тереза чувствовала себя хуже, чем в предыдущие дни, шевалье, у которого на этот раз был благовидный предлог не вспоминать о своей поездке в Париж, провел весь день у ее постели, ухаживая за больной: она легла спать около семи часов вечера, взяв с шевалье обещание, что тот при свете луны отправится на прогулку, которую не смог совершить, когда сияло солнце.

Шевалье обещал.

И поскольку эта ежедневная прогулка действительно была необходима для его здоровья, а погода была просто великолепна, и Блэк так же, как и Тереза, просил его о том же, виляя хвостом и подбегая к двери, шевалье взял свои перчатки, трость и шляпу и вышел.

Не стоит и говорить, что ночью, как и днем, для шевалье де ля Гравери не существовало другого маршрута для прогулки: он обходил валы города.

Поэтому он направился в сторону валов.

В половине десятого его прогулка привела его на улицу Белой Лошади.

Заворачивая за угол, чтобы попасть с Соборной площади на эту улицу, он заметил почтовый дилижанс – мальпост, у которого меняли лошадей.

– Ах! – сказал шевалье, – если бы Терезе сегодня не стало хуже, то я бы смог, пользуясь случаем, заказать себе место до Парижа.

И он машинально подошел к дилижансу.

Почему он подошел к дилижансу?

Вот хороший вопрос!

Все провинциалы в большей или меньшей степени фланеры, они обожают праздное любопытство: дилижанс ли, у которого перепрягают лошадей, подъехавшая ли вновь карета обладают для их сладостного ничегонеделания такой притягательной силой, что сама почтовая станция или же прилегающие к ней кафе во многих городах служат местом встреч всех праздношатающихся бездельников; разглядывать незнакомые лица, строить догадки и предположения, нанизывать друг на друга различные пересуды и сплетни, шла ли при этом речь об облаках, о грохоте колес по мостовой, позвякивании бубенчиков, ругани кучеров, лае собак – все это служило развлечением для пустых и набитых всякой чепухой голов; отъезд и прибытие, или, точнее, прибытие и отъезд пассажиров составляли целые непредвиденные главы в книге провинциального существования, и господин де ля Гравери был слишком сильно привержен традиции, чтобы упустить такую удобную возможность, которую ему посылал случай.

Он подошел к почтовой карете в тот момент, когда рабочий, служивший на конюшне, только что присоединил последнюю постромку, кучер собрал вожжи я щелкал кнутом, чтобы лошади были постоянно начеку и ждали сигнала к отправлению, который он должен был им вот-вот дать.

Сопровождающий, с портфелем под мышкой, поспешно протиснулся между де ля Гравери и каретой, взобрался на свое место и крикнул кучеру:

– Вперед!

Кучер хлестнул лошадей, карета тронулась и от толчка плохо закрытая дверца распахнулась.

Блэк уже некоторое время стоял против дверцы, широко раздувая ноздри и вбирая в себя все запахи, доносившиеся изнутри.

Выражаясь охотничьим языком, он сделал стойку.

Этот интерес, который Блэк, похоже, выказывал к чему-то невидимому, обеспокоил шевалье.

Но его беспокойство переросло в удивление, когда на его глазах Блэк через открывшуюся дверь запрыгнул внутрь кареты и стал всячески ласкаться к одному из пассажиров, закутанному в широкий утепленный плащ, чей силуэт вырисовывался в глубине мальпоста и который удобно устроился в самом удаленном от шевалье углу кареты, привалившись к ее стенкам.

Дабы соблюсти прогрессию, отметим, что удивление шевалье переросло в невероятное изумление, когда из-под плаща показалась рука, с силой потянула на себя дверцу и повернула ее ручку; все эти действия сопровождались следующими словами:

– А! так это ты, Блэк?

Мальпост отъехал.

При стуке колес, щелканьи бича, при виде удалявшегося мальпоста, увозившего его друга, шевалье де ля Гравери пришел в себя. Карета была уже в двадцати шагах от него.

– Но у меня забирают Блэка! – закричал он. – У меня похищают моего Блэка! Вожатый! Вожатый!

Грохот колес тяжелой повозки по мостовой заглушил голос шевалье, и этот призыв не достиг ушей того, кому он был адресован.

В отчаянии, что теряет свою собаку, испытывая уколы ревности из-за того, что Блэк в его присутствии отдал такое явное предпочтение какому-то незнакомцу, заинтригованный тайной, которая скрывалась за этим непредвиденным неожиданным знакомством, и, предполагая, что эта тайна может заинтересовать Терезу, шевалье даже и не вспомнил ни о своем возрасте, ни о тех приступах подагры, что порой причиняли ему боль в ногах, и резво бросился в погоню за мальпостом.

Но мальпост со своими четырьмя лошадьми имел шестнадцать ног, и все шестнадцать были сильными, крепкими и здоровыми, в то время как одна из тех двух, которые были в распоряжении шевалье, была несколько повреждена. И он никогда не смог бы не только его догнать, но даже и приблизиться к мальпосту, если бы не двухколесная повозка, которая въезжала в ворота Шатле как раз в тот момент, когда мальпост собирался покинуть город, и задержала его на несколько минут.

Шевалье де ля Гравери воспользовался этим препятствием, догнал мальпост, запрыгнул на подножку и одной рукой уцепился за дверь, а другой за ремень.

Сказать хоть что-нибудь было выше его сил: преследуя карету, бедняга задохнулся до такой степени, что был не в состоянии вымолвить ни одного слова; однако, взгромоздившись на подножку, он успокоился; теперь, как бы быстро ни ехала карета, он будет следовать вместе с ней; впрочем, он знал, что через четверть лье отсюда, в тот момент, когда мальпост покинет предместье Лев, ему придется преодолевать гору, а взобраться по ее крутому склону лошади смогут лишь шагом или в лучшем случае мелкой рысью.

К этому времени он, естественно, уже переведет дух и сможет предъявить свои претензии.

Все случилось, так, как и предвидел шевалье: проехав километр на подножке мальпоста, он пришел в себя, дыхание его восстановилось, а лошади, достигнув подножия горы, сначала перешли с галопа на мелкую рысь, а затем с мелкой рыси на шаг.

Вот уже в течение некоторого времени, между тем как шевалье заглядывал снаружи внутрь, Блэк смотрел изнутри наружу и, опираясь передними лапами на планку дверцы, наполовину высунув наружу голову, вдыхал ночной воздух со спокойствием и безмятежностью путешественника, напротив фамилии которого в списке кондуктора значится: «Уплачено».

Де ля Гравери, который в конце концов хотел лишь вернуть свою собаку и предпочитал сделать это без особых споров, спрыгнул назад, упал на проезжую дорогу и в надежде, что животное поступит так же, как он, позвал:

– Блэк!

Блэк в самом деле сделал попытку выскользнуть, но сильная рука удержала его за ошейник, и хотел он того или нет, втащила обратно в карету.

– Блэк! – повторил шевалье, с силой и настойчивостью, оставлявшими Блэку лишь один выбор; или немедленно повиноваться, или полностью проигнорировать этот зов.

– Ах, вот как! – произнес голос внутри кареты. – Сейчас же перестаньте звать мою собаку, или вы хотите, чтобы она сломала себе позвоночник о мостовую?

– Как? Вашу собаку? – закричал ошеломленный шевалье.

– Конечно, мою собаку, – повторил голос.

– А! вот это здорово! Блэк принадлежит только мне, мне одному, слышите вы, сударь!

– Ну, что же, если он ваш, то это значит, вы его украли у его хозяйки.

– У его хозяйки? – повторил шевалье, удивление которого достигло крайней степени; при этом он по-прежнему продолжал семенить рядом с каретой. – Не могли бы вы назвать мне имя этой хозяйки?

– Послушай, – сказал другой голос, – прими, наконец, какое-нибудь решение: или отдай его собаку этому старому сумасшедшему, или пошли его подальше; но – тысяча чертей! – давай спать! Ночь создана для сна, особенно когда путешествуешь в мальпосте.

– Ладно, – ответил первый голос, – я оставляю Блэка.

Этот двойной вызов произвел на шевалье эффект электрического шока.

Его нервы, уже раздраженные той дорогой, что ему пришлось проделать, сжались в комок, и, не думая о двойной опасности, которой он мог подвергнуться, затевая ссору на большой дороге и цепляясь за мальпост, с минуты на минуту способный сорваться в галоп, он схватил ключ и попытался открыть дверцу; видя, что это ему не удается, шевалье взобрался на подножку и оказался на уровне окошка, через которое внутрь поступал свежий воздух.

– А! значит, я старый сумасшедший! А! вы оставите себе Блэка! Ну, это мы еще посмотрим!

– О! Это будет видно очень скоро, – произнес тот из двух пассажиров, который, похоже, был сторонником крайних мер.

И, взяв шевалье за шиворот, он грубо оттолкнул его назад.

Но желание сохранить животное, которым он так сильно дорожил и в отношении которого питал такое страшное суеверие, удвоило силы шевалье, и как бы резок ни был толчок, он не только не заставил его разжать руки, но, казалось, даже и ничуть не поколебал.

– Берегитесь, сударь! – сказал шевалье со своеобразным достоинством. – Среди порядочных людей или среди военных…

– Что одно и то же, сударь, – парировал обидчик.

– Не всегда, – ответил шевалье. – Среди благородных людей или среди военных, кто замахивается, тот бьет!

– О! как вам угодно, – сказал молодой человек. – Что же, если вас может удовлетворить только это, то я признаю, что я на вас замахнулся… или ударил, как вам больше нравится.

Шевалье уже собирался достать из кармана карточку и ответить на вызов, он уже даже приступил к её поискам, когда молодой человек, который, казалось, был призван играть роль миротворца, воскликнул:

– Лувиль! Лувиль! ведь это старик!

– Ну, и что! какая мне разница, кто меня будит, когда я сплю, черт возьми! Этот человек не будет для меня Ии юношей, ни стариком, он будет моим врагом, тысяча чертей!

– Этот старик, господин офицер, – сказал шевалье, – такой же офицер, как и вы; и к тому же кавалер ордена Святого Людовика… Вот моя визитка.

Но карточку взял тот молодой человек, который, судя, но голосу, не желал ссоры, и, отодвинув своего друга из одного угла в другой, сказал:

– Послушай, сядь на мое место, а я пересяду на твое.

Офицер-грубиян, ворча, послушался.

– Я прошу вас, сударь, простить моего товарища: обычно он ведет себя, как хорошо воспитанный человек; но насладиться благими результатами полученного им воспитания можно лишь тогда, когда он бодрствует; а в данный момент, к несчастью, он во власти сна.

– И слава Богу! – сказал шевалье. – Его общество не слишком приятно. Но вы, сударь, вы со своей стороны заявили: «Я оставлю Блэка».

– Да, я сказал именно это.

– Так вот, а я вам говорю: «Отдайте мне Блэка; я требую Блэка; Блэк принадлежит мне».

– У вас столько же прав на Блэка, как и у меня, ничуть не больше.

Произнося эти слова, путешественник слегка высунулся и оказался лицом к лицу с шевалье, и последний, уже испытавший сильнейшее удивление при упоминании о хозяйке Блэка, испустил крик изумления, узнав молодого человека.

Этим молодым человеком был Гратьен, виновник несчастья Терезы, совершивший в отношении ее это страшное преступление; вторым же офицером был тот, кто толкнул его на этот шаг.

Потрясение, испытанное шевалье, было так велико, что некоторое время он не мог вымолвить ни слова.

Казалось, случившееся с ним было предопределено самой судьбой.

И первым его порывом было выразить свою благодарность Блэку. Схватив его обеими руками, подтащив морду собаки к своим губам, беспрестанно целуя его, шевалье закричал:

– О! на этот раз больше не может быть никаких сомнений, это ты, мой славный Думесниль! да! безусловно, это ты! Ты помог мне найти моего ребенка, а теперь ты хочешь помочь мне вернуть ей честь и обеспечить ее будущее.

– Дьявольщина! – вскричал второй офицер, посчитавший свое обычное ругательство недостаточным для столь необычных обстоятельств. – Этот человек сошел с ума, и я сейчас позову кондуктора, чтобы он сбросил его с подножки. Вожатый! вожатый!

– Лувиль! Лувиль! – повторил его друг, заметно раздосадованный этой грубостью. Она тем более его рассердила, что теперь со слов самого шевалье он знал, что они имеют дело с дворянином.

Но кондуктор услышал, как его звали.

Он обернулся назад и, увидев человека, уцепившегося за дверцу мальпоста, принял его за грабителя, приставившего пистолет к горлу его пассажиров.

Не останавливая лошадей, он спрыгнул с козел и резко толкнул шевалье.

– О! о! – произнес тот, – не будьте так грубы, Пино!

Пино был одним из тех, кто поставлял провизию для изысканного стола шевалье в то время, когда шевалье еще думал о своей кухне. Пино, пораженный, отступил назад.

– Ну, да, черт возьми, кажется, мы с вами старые знакомые!

Пино уже стал узнавать шевалье, а услышав его любимое ругательство, он признал его окончательно.

– Вы, господин шевалье, на дороге в этот час?

– Безусловно, нет сомнений, это я.

– Да, я вижу, что это вы! Но кто бы мог подумать? Значит, вы больше не боитесь ни жары, ни сквозняков, ни сырости, ни ломоты в костях?

– Я не боюсь больше ничего, Пино, – сказал шевалье, который, будучи в состоянии нервного возбуждения, в самом деле мог бы подобно Дон-Кихоту вызвать на бой ветряные мельницы.

– Но к кому у вас дело здесь, на проезжей дороге?

– К вам, Пино.

– Как! ко мне?

– Да, да, да! к вам! Я прошу вас, Пино, остановите мальпост и позвольте мне десять минут поговорить с этим господином.

– Невозможно, господин шевалье.

– Ради меня, Пино…

– Даже ради всех святых, я сказал бы нет!

– Как! Ради всех святых, ты сказал бы нет:

– Конечно; разве я не должен прибыть точно по расписанию?… А из-за этой остановки мой дилижанс опоздает. Но давайте сделаем лучше…

– Что же, посмотрим…

– У меня в мальпосте четыре места; из них заняты всего лишь два; залезайте внутрь, вы высадитесь в Мэнтеноне, а оттуда уж вас заберет обратно утренний мальпост.

– Как? чтобы я, да встал в два часа ночи?! Нет, Пино, это против моих правил, друг мой. И все же в твоем предложении есть нечто весьма разумное; мне необходимо съездить в Париж; но изо дня в день я откладывал эту поездку. Ну, что же, я сейчас сяду в дилижанс и доберусь в нем до Парижа.

– Вам необходимо поехать в Париж? Вы собираетесь добраться до Парижа? И вы не заказали себе заранее, как положено, за неделю в бюро путешествий место, чтобы быть твердо уверенным, что это будет угол и что вам не придется ехать, сидя задом наперед? Клянусь, это правда, господин шевалье, вас невозможно узнать! Ну, что же, садитесь, прошу вас, – продолжал Пино, нажимая на пружину и открывая дверцу, которую шевалье не смог открыть. – По правде говоря, если бы один из этих молодых людей был бы красивой девушкой, такой, как та, которую вы приютили у себя, я бы понял, что происходит; и только необходимость делать четыре лье в час, дабы администрация осталась довольна, удерживает меня от того, чтобы выведать у вас разгадку этого секрета.

Де ля Гравери забрался в мальпост и, едва переводя дух, упал на переднее сиденье, в то время как Блэк, которому его похититель предоставил свободу, встал перед ним на задние лапы, опершись передними о его колени, и, хотел того шевалье или нет, принялся лизать ему подбородок.

Глава XXIX
О ТОМ, ЧТО ПРОИЗОШЛО В МАЛЬПОСТЕ И КАКОЙ ТАМ СОСТОЯЛСЯ РАЗГОВОР

Оба офицера без возражений позволили шевалье расположиться в мальпосте.

Лувиль, завернувшись в плащ и основательно устроившись в своем углу, даже сделал вид, что спит или притворяется спящим.

Гратьен, напротив, с вниманием, к которому примешивалось любопытство и беспокойство, следил за всеми движениями шевалье.

Казалось, молодой человек догадался, что за этой мирной наружностью скрывается враг, тем более опасный, что этого нельзя было сказать, судя по его внешности.

Поэтому, едва шевалье уселся, как Гратьен пожелал продолжить разговор.

Но шевалье остановил его движением руки.

– Обождите, сударь, – сказал он, – пока я отдышусь и приду в чувство. Признаюсь, мне в диковинку подобные испытания и переживания; вскоре мы о вами поговорим, ведь, похоже, вы этого желаете, но, возможно, это будет гораздо более серьезный разговор, чем вы того ожидаете! Черт! Пино оказал мне важную услугу, остановив свой дилижанс; я чувствовал, что силы уже почти оставляют меня, и уже предвидел тот момент, когда мне пришлось бы выпустить ручку и упасть на дорогу. А это в моем возрасте не прошло бы бесследно.

– В самом деле, сударь, вы уже недостаточно молоды, чтобы предаваться подобным упражнениям.

– Сам я могу сказать такое о себе, сударь, но вам я не позволю делать мне подобные замечания, слышите вы?

– Ей-богу, если вы не безумец, – вскричал Гратьен в ответ на этот выпад, – то тогда по меньшей мере вы занятный оригинал!

– Он сумасшедший, – проворчал Лувиль из глубины своего плаща.

– Сударь, – сказал шевалье, отвечая на замечание Лувиля, – с вами я не имею никакого дела и нисколько не желаю его иметь с вами; я имею честь беседовать – в данный момент по крайней мере – лишь с одним господином Гратьеном и оказываю ему честь, вступив с ним в разговор.

– О! о! – произнес Гратьен, – похоже, вы меня знаете, сударь?

– Прекрасно и уже довольно давно.

– Но все же не со времен коллежа, надеюсь? – смеясь, спросил молодой человек.

– Сударь, – ответил шевалье, – я желал бы, чтобы вы в коллеже ли или где-то в другом месте получили бы такое же воспитание, как и я; вы тогда многое бы выиграли и в плане учтивости, и в плане нравственности.

– Браво, шевалье! – заметил, смеясь, Лувиль. – Ну-ка, проберите мне, как следует, этого негодяя.

– Я это сделаю с большим удовольствием и от чистого сердца, сударь, потому что у вашего друга, несмотря на плохое воспитание, сердце осталось добрым и справедливым; и это мне дает некоторую надежду на успех…

– В то время как у меня?…

– Я не стал бы пытаться исправлять сердце в большей степени, чем талию; полагаю, что в них обоих укоренилась дурная привычка и что я прибыл слишком поздно.

– Браво, шевалье! – в свою очередь, воскликнул Гратьен, в то время как Лувиль, прекрасно понявший намёк шевалье, делал вид, что безрезультатно пытается разгадать смысл сказанного. – Браво! Это камешек в твой огород, положи его себе в карман на память!

– Да, если там еще есть место, – вставил шевалье.

– Ах, так! – сказал Лувиль, покручивая ус. – Уж, не сели ли вы случайно в мальпост только для того, чтобы всласть поиздеваться?

– Нет, сударь; я сел в него, чтобы поговорить серьезно; вот почему я прошу вас оказать мне любезность и не вмешиваться в разговор, так как, повторяю вам это, у меня есть дело к господину Гратьену, вашему другу, а не к вам.

– Ну, что же, значит, мне в таком случае придется беседовать с Блэком? – заметил Лувиль, пытаясь быть остроумным.

– Если желаете, можете говорить с Блэком, – ответил шевалье, – но сомневаюсь, что Блэк вам ответит, ведь ему достаточно припомнить ваши «добрые» намерения по отношению к нему.

– Вот так-так! – сказал Лувиль. – Просто великолепно, теперь я еще к тому же и злоумышлял против Блэка! Почему бы вам прямо сейчас, незамедлительно не отвести меня в суд присяжных?

– Потому что, к несчастью, сударь, – ответил шевалье, – отравление собаки не считается в суде присяжных преступлением. Хотя, на мой взгляд, есть такие собаки, которые заслуживают гораздо большего сожаления, чем некоторые личности.

– По правде говоря, Гратьен, – сказал Лувиль, силясь рассмеяться, – я уже начинаю по меньшей мере чувствовать себя обиженным, что именно благодаря тебе этот господин удостоил нас чести составить нам компанию. И если только наше путешествие вместо того, чтобы окончиться через пять или шесть часов, продлилось бы два или три дня, то я полагаю, что к его концу мы стали бы с шевалье самыми лучшими друзьями на свете.

– В этом-то, – в ответе шевалье звучало свойственное ему добродушие, наполовину учтивое, наполовину насмешливое, – в этом-то и заключается разница между вами и мной. С каждым днем нашей совместной поездки моя симпатия к вам становилась бы все меньше и меньше; и я от всего сердца, не таясь, поздравляю себя, что это путешествие не продлится дольше запланированного срока.

– Тысяча чертей! – воскликнул молодой офицер, резко выпрямившись в своем углу, – скоро ли вы перестанете нам докучать вашими колкостями?

– Вот вы уже и сердитесь, – сказал шевалье, – и только потому, что я всего лишь – чуть умнее вас. Рассудите сами, сударь, я в два раза старше вас; в моем возрасте вы, вероятно, будете столь же разумным, как и я, а может, даже и еще умнее; однако надо подождать. Терпение, молодой человек! терпение!

– Это именно та добродетель, сударь, которой, похоже, в самом деле вам поручено научить нас; и должно быть, мы уже чувствуем в себе достаточное предрасположение к тому, чтобы постигнуть эту науку, раз смогли вынести ваши бредни, которыми вы нас потчуете вот уже в течение десяти минут.

– Если сударь уже отдышался, – сказал Гратьен, – и желает наконец приступить к тому серьезному вопросу, который он недавно отложил на потом ввиду излишнего волнения, вызванного преследованием мальпоста, – волнения, и я счастлив это отметить, не причинившего никакого вреда и не имевшего никаких других последствий, кроме того, что сделало его излишне многоречивым и подняло его дух, – то я с удовольствием готов его выслушать.

– Черт возьми! господа, я полагаю, вы не откажетесь проявить снисходительность по отношению к какому-то там старику и простите несдержанность его речей. В моем возрасте язык – это единственное оружие, которым не только не перестаешь владеть, но, напротив, все больше и больше совершенствуешь свое мастерство в обращении с ним; поэтому не стоит слишком уж меня упрекать за то, что я с охотой пользуюсь им.

– Ну, что же, пусть будет так, но объяснитесь же, сударь, – сказал Лувиль. – Нам сейчас меняют лошадей, и предупреждаю, каким бы интересным ни было то, что вы нам собираетесь поведать, я вовсе не намерен, что касается лично меня, пожертвовать ради вашего рассказа чудесным добрым сном, которым наслаждаешься, когда тебя так сладко укачивает. Дилижанс – единственная машина, которая напоминает мне мое детство; перестук колес усыпляет меня так же, как когда-то усыпляла песня моей кормилицы. Что же, посмотрим, о чем пойдет речь.

– Об одной очень серьезной и одновременно весьма пустяковой, ничтожной вещи, господа; об одном из тех приключений, которые, как правило, для гарнизонного ловеласа имеют всегда приятное окончание, хотя очень часто они влекут за собой отчаяние, нищету или даже самоубийство. Речь идет о соблазне, я выбрал самое мягкое слово, в котором повинен господин Гратьен.

Гратьен вздрогнул, возможно, он собирался ответить, но Лувиль не дал ему этой возможности, опередив его.

– А вы, вы официально взяли на себя обязанность исправлять ошибки моего друга? – сказал он. – Это прекрасная роль, и за нее вы непременно получите достойное вознаграждение, если жертва хоть мало-мальски обладает чувством признательности; со времен Дон-Кихота эта роль несколько поблекла, но вы вдохнете в нее новую жизнь, браво!

– Я уже имел честь объяснить вам, сударь, что я не имею и никоим образом не хотел бы иметь дела с вами. Я говорю с господином Гратьеном. Что за черт! если он смог обойтись без вашего посредничества, когда совершал эту ошибку, то я полагаю, что он не нуждается в вас и теперь, когда речь идет всего лишь о том, как ее исправить.

– А кто вам сказал, сударь, что в этой истории я не был его советчиком?

– Это никоим образом меня бы не удивило; но в этом случае мне еще больше жаль вашего друга.

– Почему же?

– Потому что он будет второй жертвой ваших дурных наклонностей.

– Сударь, покончим с этим! – сказал Гратьен. – Кто эта достойная особа, которую я соблазнил, как вы меня в этом обвиняете?

– Речь идет всего-навсего, сударь, о той молодой девушке, чье имя вы только что произнесли, о хозяйке Блэка, о Терезе, наконец!

Гратьен несколько мгновений оставался безмолвным, затем он пробормотал:

– Итак, что же вы собираетесь потребовать у меня от имени Терезы? Говорите же, сударь!

– Жениться на ней, черт возьми! – закричал Лувиль. – Этот господин, который производит на меня впечатление серьезного человека, не стал бы так себя утруждать ради меньшего! Так как же, Гратьен, ты готов повести к алтарю мадемуазель Терезу? Что же, напиши полковнику, попроси разрешения у своего отца и у министра, и давай спать! Ведь теперь, когда мы знаем, чего желает этот господин, это самое лучшее, что мы можем сделать.

– Вы, сударь, сами прекрасно сознаете, – продолжал Гратьен, которому вмешательство его друга вернуло некоторую уверенность, – что все это не может быть не чем иным, как шуткой. Конечно же, я готов выполнить по отношению к Терезе мой долг благородного человека, но…

– Но вы начали с того, что пренебрегли им.

– Как так?

– Вне всякого сомнения: разве первый долг того, кого вы называете благородным человеком, а я бы назвал порядочным человеком, не состоит в том, чтобы дать ребенку свое имя?

– Как? – вскричал Гратьен, – Тереза?…

– Увы, господин Гратьен, – продолжал шевалье, – это одно из наименее печальных последствий того грациозного приключения, о котором я вам только что говорил.

– Даже если бы это и произошло, то что, по-вашему, он должен был бы сделать в этом случае? – вновь вмешался Лувиль. – Неужели, вы считаете уместным, чтобы за каждым полком следовал бы эскадрон кормящих матерей? Мы переехали на новые квартиры: что поделаешь! Действительно, это несчастье. Пусть красотка поищет себе утешителя среди улан, которые пришли вслед за нами; она достаточно мила, и ей не придется искать слишком долго.

– Вы разделяете те чувства, которые только что выразил ваш друг? – спросил шевалье у Гратьена.

– Не совсем, сударь. Лувиль из чувства дружбы ко мне зашел слишком далеко. Не отрицаю, я виноват, я очень сильно виноват перед Терезой, и я бы многое отдал, чтобы она никогда не встречалась на моем пути; я готов, повторяю вам это, сделать все от меня зависящее, чтобы облегчить ее положение; но вам придется удовольствоваться этим обещанием: вы светский человек, сударь, и вы прекрасно сознаете, насколько подобный союз был бы несовместим с общественными обязанностями человека моего положения, чтобы и дальше настаивать на нем.

– Вот в этом вы ошибаетесь, господин Гратьен: я буду настаивать, и я еще достаточно хорошего мнения о вас, чтобы надеяться, что мои просьбы не будут напрасными.

– В таком случае позвольте мне вам ответить, сударь, что то, о чем вы просите, невозможно.

– Нет ничего невозможного, господин Гратьен, – продолжал настаивать шевалье, – когда человек стоит перед лицом долга. Я кое-что об этом знаю; я, который говорю вам об этом. Послушайте, несколько лет назад я не мог без содрогания выносить вид обнаженной шпаги; выстрел из ружья или пистолета заставлял меня вздрагивать; я в испуге бежал от всего, что грозило нарушить размеренный ход моей жизни. И вот я здесь, с вами, в такое время еду в этом скверном дилижансе, сидя спиной к дороге, что, сознаюсь, мне особенно неприятно, и все это вместо того, чтобы мирно спать в своей уютной постели; но я готов вынести еще больше, и все это потому, что меня позвал мой долг. Вы молоды, сударь, и вам по силам бестрепетно преодолеть множество других препятствий.

Гратьен собирался что-то ответить, но Лувиль не дал ему на это времени.

– Послушайте, дорогой мой! но вы сошли с ума! если только не… Ну, да, слушайте, вот он, выход. Раз замужество мадемуазель Терезы кажется вам столь неотложным делом; раз, на ваш взгляд, необходимо, чтобы у ребенка было имя, почему бы вам самому не жениться на матери и не признать ребенка своим?

– Если бы препятствия физического порядка, о которых я вправе вам не сообщать, не запрещали бы мне подобные мысли, то после отказа, господина Гратьена я только и думал бы об этом.

– Тысяча чертей! Вы человек старой закалки! – заметил Лувиль.

– Извините, сударь, – сказал Гратьен, – только что вы отметали все препятствия и вот теперь ссылаетесь на одно из них. Почему же вы имеете на это преимущественное право, почему эта монополия принадлежит только вам?

– Предположим, есть две причины: или я уже могу быть женат, или же очень близкая степень родства связывает меня с Терезой; ведь ни в том, ни в другом случае я не могу стать ее мужем?

– Согласен.

– В то время как вы, вы – холостяк и человек, никак не связанный по крайней мере кровными узами с молодой девушкой, о которой мы заботимся.

Гратьен замолчал.

– Ну, что же, давайте хладнокровно обсудим, господин Гратьен, что вам помешало бы остаться порядочным человеком, но не в глазах ваших друзей, а в ваших собственных. Почему вы отказались жениться на молодой девушке, которую вы достаточно сильно любили, если решились совершить по отношению к ней поступок, весьма похожий на преступление, и таким образом, признать этого ребенка, отцом которого, благодаря ей, вы скоро станете? Уверен, что вы ничего не имеете против внешности той, которую я упорно продолжаю считать вашей будущей супругой.

– Да, это так, – ответил Гратьен.

– Подумаешь, смазливая мордашка! – заметил Лувиль.

– Что касается характера, то невозможно встретить женщину более нежную и ласковую, и я вам клянусь, что юна будет так признательна за то, что вы сделаете для нее, что это чувство займет в ее душе место любви, которую она не способна испытывать к вам.

– Но это же гризетка!

– Мастерица, сударь, а это не всегда одно и то же; простая мастерица, да, это так; но я, который кое-что в этом понимаю, я нахожу, что многие из нынешних великосветских дам не обладают таким врожденным изяществом и природной утонченностью, которые я заметил у этой мастерицы. И, безусловно, после нескольких месяцев жизни в свете Тереза станет замечательной и весьма заметной дамой.

– Договорились, – вскричал Лувиль. – У нее двадцать пять тысяч ливров ренты, помещенных в ее достоинства.

– Но моя семья, сударь, – сказал Гратьен, – моя семья, такая знатная и богатая, неужели вы допускаете, что она когда-нибудь согласится, если я вдруг приму ваше предложение, согласится признать подобный союз?

– А кто вам сказал, что семья Терезы менее знатна и богата, чем ваша?

– Позволь ему договорить, Гратьен, – вмешался Лувиль, – и на наших глазах сию минуту Тереза превратится в герцогиню, которая занималась шитьем ради своего удовольствия.

– Я скажу больше, сударь, – продолжал шевалье, – кто вам сказал, что Тереза не является наследницей состояния, которое по меньшей мере равно вашему?

– Черт! – сказал Гратьен с озабоченным видом, – если это так…

– Ну, вот еще! – горячо вскричал Лувиль, – мне кажется, зараза завладела и вами: вы становитесь безумным, Гратьен; еще более безумным, клянусь, чем этот простак, что говорит с вами! Но я, к счастью, я здесь, и я не позволю вам запутаться еще больше. Ответьте же ему раз и навсегда твердым и решительным «нет», чтобы он дал нам спокойно выспаться и проваливал к дьяволу вместе со своей инфантой и их собакой!


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю