Текст книги "Женская война"
Автор книги: Александр Дюма
Жанр:
Исторические приключения
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 32 страниц)
X
На другой день Каноль казался еще веселее, чем накануне. С другой стороны, и виконт де Канб предавался откровенной веселости. Даже Помпей смеялся, рассказывая свои походы Касторину. Все утро прошло как нельзя лучше.
За завтраком Каноль извинился и просил позволения расстаться на минуту с виконтом: ему нужно было написать длинное письмо одному из его друзей, жившему в окрестностях. В то же время Каноль объявил, что должен заехать к одному из своих приятелей, дом которого находится очень близко от Пуатье, почти на большой дороге.
Каноль спросил об этом доме у трактирщика. Ему отвечали, что он увидит этот дом возле селения Жоне и узнает его по двум башенкам.
В таких обстоятельствах Касторин должен был расстаться с обществом, чтобы отвезти письмо, а Каноль принужден был сам ехать вперед, поэтому виконта просили сказать наперед, где намерен он ужинать. Виконт взял дорожную карту, которую вез Помпей, и предложил селение Жоне. Каноль вовсе не противился этому предложению и был так коварен, что даже прибавил:
– Помпей, если тебя, как вчера, пошлют квартирмейстером, так постарайся, если можно, занять для меня комнату возле комнаты твоего господина, чтобы мы могли поговорить.
Хитрый Помпей взглянул на виконта и улыбнулся, решившись ни в коем случае не исполнять просьбы барона. Касторин, наперед уже принявший наставления, пришел за письмом и получил приказание быть вечером в Жоне.
Нельзя было ошибиться в гостинице: в Жоне была только одна гостиница – «Великого Карла Мартела».
Пустились в дорогу. Шагах в пятистах от Пуатье, где обедали, Касторин поехал по проселочной дороге вправо. Потом еще два часа ехали дальше, наконец, по несомненным признакам, Каноль узнал дом своего друга, показал его виконту, простился с юным другом, повторил Помпею приказание о своей комнате и поехал по проселочной дороге налево.
Виконт совершенно успокоился, о вчерашней разлуке не было сказано ни слова, и весь день прошел без малейших намеков, стало быть, виконт уже не боялся, что Каноль станет противиться его желаниям. А с той минуты, как барон становился для него просто спутником, добрым, веселым и умным, виконт очень желал доехать вместе с ним до Парижа. Поэтому он или не считал нужным принимать меры осторожности, или не хотел расстаться с Помпеем и остаться один на большой дороге, но только он послал Помпея приготовлять квартиры.
В Жоне приехали ночью, лил проливной дождь. По счастью, одну комнату топили. Виконт, желая тотчас переменить платье, занял ее и приказал Помпею занять другую комнату для барона.
– Это дело уж кончено, – сказал эгоист Помпей, очень хотевший заснуть поскорее, – хозяйка гостиницы обещала заняться.
– Хорошо. Где мой ящик?
– Вот он.
– Мои флаконы?
– Вот они.
– Где ты ляжешь, Помпей?
– В конце коридора.
– А если мне понадобится позвать тебя?
– Вот колокольчик. Трактирщица тотчас явится.
– Хорошо. Дверь запирается крепко?
– Сами изволите видеть.
– Нет задвижки!
– Есть замок.
– Хорошо. Я запру отсюда. В эту комнату нет другого входа?
– Кажется, нет.
Помпей взял свечку и осмотрел комнату.
– Посмотри, крепки ли ставки?
– Крепки, с крючками.
– Хорошо. Прощай, Помпей.
Помпей вышел.
Виконт запер комнату.
Через час Касторин, который прежде приехал в гостиницу и поместился в комнате возле Помпея (чего Помпей вовсе не подозревал), вышел на цыпочках и отворил дверь Канолю.
Каноль, дрожа от нетерпения, пробрался в гостиницу, заставив Касторина запереть дверь. Велел показать себе комнату виконта и пошел в свою.
Виконт ложился в постель, когда услышал шаги в коридоре. Виконт, как мы уже заметили, боялся всего. Поэтому он вздрогнул, услышав шаги, и начал прислушиваться внимательно.
Шаги замолкли перед дверью.
Потом кто-то постучался в дверь.
– Кто там? – спросил виконт таким испуганным голосом, что Каноль не узнал бы его, если бы не изучил его во всех его видоизменениях.
– Я, – отвечал Каноль.
– Как, вы? – отвечал голос, выражая явный ужас.
– Да, я. Представьте, виконт, что во всей гостинице нет ни одной свободной комнаты, все занято. Ваш глупый Помпей вовсе забыл обо мне. Во всем селении нет другой гостиницы, а в вашей комнате стоят две кровати...
Виконт с невыразимым ужасом взглянул на две кровати, стоявшие в его комнате рядом, их разделял только стол.
– Вы понимаете, – продолжал Каноль, – я пришел просить у вас ночлега, сделайте одолжение, отворите скорее, или я умру от холода.
Тут в комнате виконта послышался страшный стук, шорох платья и быстрые шаги.
– Хорошо, сейчас, барон, – кричал виконт совершенно изменившимся голосом, – позвольте, сейчас, через минуту отопру!
– Я подожду, но сделайте милость, друг мой, отоприте скорей, если не хотите, чтобы я замерз.
– Извините, но я ведь уже спал.
– Ба, а мне показалось, что у вас огонь...
– Нет, вы ошиблись.
Огонь тотчас погасили.
Каноль не жалел об этом.
– Я ищу, но никак не могу найти двери, – сказал виконт.
– Я в этом не сомневаюсь, – отвечал Каноль. – Так должно быть, я слышу ваш голос на другом конце комнаты... Сюда, сюда.
– Постойте, я ищу колокольчик... Хочу позвать Помпея.
– Помпей на том конце коридора и не услышит вас. Я хотел разбудить его, но никак не мог. Он спит, как убитый.
– Так я позову трактирщицу.
– Нельзя, трактирщица уступила свою постель какому-то путешественнику и отправилась спать на чердак. Стало быть, никто не придет, друг мой. Притом же зачем звать людей? Мне не нужно никого.
– Но как же быть?
– Вы отворите мне дверь, я поблагодарю вас, потом я ощупью найду кровать, лягу спать, и все будет кончено. Отворите же, прошу вас.
– Но, – возразил виконт в отчаянии, – верно, есть какие-нибудь другие комнаты, хоть бы даже без кроватей. Не может быть, чтобы не было другой комнаты. Позовем людей, поищем...
– Но, любезный виконт, пробило одиннадцать часов. Вы поднимете на ноги всю гостиницу, подумают, что у вас пожар. После этой суматохи мы не заснем всю ночь, а это будет очень жалко, потому что я едва держусь на ногах, так мне хочется спать!
Эти последние слова несколько успокоили виконта. Легкие шаги раздались у двери.
Дверь отворилась.
Каноль вошел и запер за собою дверь.
Виконт, отперев дверь, поспешил отбежать от нее.
Барон увидел себя в комнате, почти темной, потому что последние уголья в камине потухли. Атмосфера была теплая и наполнена всеми благоуханиями, которые показывают крайнюю заботливость о туалете.
– Покорно вас благодарю, виконт, – сказал Каноль, – признаюсь, здесь гораздо лучше, чем в коридоре.
– Вам хочется спать? – спросил виконт.
– Разумеется. Укажите мне мою постель, ведь вы знаете комнату, или позвольте мне зажечь свечку.
– Нет-нет, не нужно! – вскричал виконт. – Ваша постель здесь, налево.
Конечно, левая сторона виконта приходилась на правой стороне барона, барон пошел направо, наткнулся на окно, возле окна встретился со столом, а на столе ощупал колокольчик, который виконт искал так старательно. На всякий случай Каноль положил колокольчик в карман.
– Да что же вы мне говорите, виконт? – сказал он. – Мы, верно, играем в жмурки? Но чего ищете вы там впотьмах?
– Ищу колокольчик... Позвать Помпея.
– Да зачем он вам?
– Я хочу, чтобы он приготовил постель.
– Кому?
– Себе.
– Ему постель! Что вы такое рассказываете, виконт? Лакей будет спать в вашей комнате! Вы точно трусливая девочка! Фи! Ведь мы не дети и сами можем защитить себя в случае нужды. Нет, дайте мне только одну руку и доведите меня только до постели, которую я никак не мог найти... Или, лучше всего... позвольте зажечь свечку.
– Нет! Нет! Нет! – вскричал виконт.
– Если вы не хотите дать мне руку, так по крайней мере дали бы мне какую-нибудь путеводную нить, ведь я здесь точно как в лабиринте.
Барон пошел, протянув руки вперед, к тому месту, откуда раздавался голос виконта, но мимо него пролетела какая-то тень и пронеслось благоухание. Он свел руки, но, подобно виргилиевскому Орфею, обнял только воздух.
– Тут! Тут! – сказал виконт из другого угла комнаты. – Вы перед вашею постелью, барон.
– Которая из двух моя?
– Берите какую угодно, я не лягу.
– Как! Вы не хотите спать? – спросил Каноль, оборачиваясь при этом неосторожном слове. – Так что же вы намерены делать?
– Посижу на стуле.
– Что вы! – вскричал Каноль. – Разве я позволю вам так ребячиться. Извольте ложиться спать.
Каноль при последней вспышке угольев в камине увидел, что виконт стоит в углу между окном и комодом и закрывается плащом.
Свет камина блеснул на минуту, но и этого было довольно. Виконт понял, что ему нет спасения. Каноль пошел прямо к нему, и хотя в комнате стало темно по-прежнему, но бедный виконт ясно видел, что нельзя уйти от преследователя.
– Барон, барон, – шептал виконт, – остановитесь, умоляю вас! Барон, не сходите с места, стойте там, где вы теперь! Ни шагу вперед, если вы дворянин!
Каноль остановился. Виконт стоял так близко от него, что он слышал биение его сердца и чувствовал его теплое дыхание, в то же время барона обдало благоуханием невыразимым, необъяснимым, тем благоуханием, которое всегда сопровождает молодость и красоту.
Барон простоял с минуту на одном месте, простирая руки к тем рукам, которые уже отталкивали его. Он видел, что ему остается сделать один шаг, чтобы стоять возле прелестного создания, которым он столько восхищался в продолжение двух дней.
– Сжальтесь, сжальтесь! – прошептал виконт голосом, в котором нежность смешивалась с трепетом. – Сжальтесь надо мною!
Голос замер на его устах. Он стал на колени.
Барон перевел дух, в голосе слышались ему звуки, показывавшие, что победа на его стороне.
Он сделал шаг вперед, протянул руки и встретил две сложенные, умоляющие ручки. Тотчас послышался не крик, а болезненный, печальный, грустный вздох.
В ту же минуту под окном раздался конский топот, сильные удары посыпались в дверь гостиницы, за ударами послышались крики. Кто-то стучал и кричал.
– Здесь ли барон? – закричал голос за дверью.
– О, я спасен! – вскрикнул виконт.
– Черт возьми этого дурака! – пробормотал Каноль. – Не мог он прийти завтра?
– Барон Каноль! Барон Каноль! – кричал голос за дверью. – Барон Каноль! Мне непременно нужно переговорить с вами сейчас же!
– Ну что такое? – спросил барон, подходя к двери.
– Вас спрашивают, сударь, – отвечал Касторин из-за двери, – вас ищут.
– Да кто ищет?
– Курьер.
– От кого?
– От герцога д’Эпернона.
– Зачем?
– По королевским делам.
При этом магическом слове, которому нельзя было не повиноваться, Каноль с досадой отворил дверь и пошел с лестницы.
Можно было слышать, как храпел Помпей.
Курьер между тем вошел в гостиницу и ждал в зале.
Каноль вышел к нему и, бледнея, прочел письмо Наноны.
Читатель уже догадался, что курьер был Куртово, который уехал часов на десять позже Каноля и при всем своем усердии мог догнать его не прежде, как на втором этапе.
Каноль предложил курьеру несколько вопросов и убедился, что непременно нужно спешить с доставкою депеши. Он во второй раз прочел письмо Наноны, и окончание его, где она называет себя сестрою барона, заставило его понять все, что случилось, то есть что госпожа Лартиг выпуталась из дела, выдав Каноля за своего брата.
Каноль несколько раз слыхал, как Нанона говорила не в очень лестных выражениях об этом брате, место которого он теперь занимал. Это еще более увеличило досаду, с которою он принял поручение герцога д’Эпернона.
– Хорошо, – сказал он удивленному Куртово, не открывая ему кредита в гостинице и не вручая ему своего кошелька, что он непременно сделал бы во всяком другом случае. – Хорошо, скажи своему господину, что ты успел догнать меня и что я тотчас повиновался его приказаниям.
– А что прикажете сказать госпоже Лартиг?
– Скажи ей, что брат ее ценит чувство, по которому она действовала, и много обязан ей. Касторин, седлай лошадей!
И не сказав более ни слова посланному, который стоял в изумлении от такого грубого приема, Каноль пошел наверх, где нашел виконта, бледного, трепещущего и уже одетого. Молодой человек следил за его взглядом с чувством стыдливости и весь покраснел.
– Будьте довольны, виконт, – сказал Каноль. – Теперь вы избавитесь от меня на все остальное время вашего путешествия. Я сейчас еду на почтовых по королевским делам.
– Когда вы едете? – спросил виконт голосом, еще не совсем твердым.
– Сейчас, я еду в Мант, где теперь, по-видимому, находится двор.
– Прощайте! – едва мог отвечать молодой человек и опустился в кресло, не смея поднять глаз на своего товарища.
Каноль подошел к нему.
– Я уже, верно, не увижусь больше с вами! – сказал он дрожащим голосом.
– Почем знать? – отвечал виконт, стараясь улыбнуться.
– Дайте одно обещание человеку, который вечно будет помнить вас, – сказал Каноль, положив руку на сердце, таким сладким и нежным голосом, что нельзя было сомневаться в его искренности и любви.
– Какое?
– Что вы будете иногда обо мне думать.
– Обещаю.
– Без... гнева?
– Извольте!
– А где доказательство? – спросил Каноль.
Виконт подал ему руку.
Каноль взял дрожавшую ручку с намерением только пожать ее, но невольно с жаром прижал ее к губам и выбежал из комнаты как безумный, прошептав:
– Ах, Нанона! Неужели ты когда-нибудь можешь вознаградить меня за то, что я теперь теряю.
XI
Теперь, если мы последуем за принцессами Конде в место изгнания их, в Шантильи, о котором Ришон говорил барону Канолю с таким отвращением, вот что мы увидим.
На аллеях под красивыми каштановыми деревьями, усыпанными, как снегом, белыми цветами, на зеленых лугах, лежащих около синих прудов, гуляет беспрестанно толпа, смеется, разговаривает и поет. Кое-где в высокой траве являются фигуры людей, любящих чтение, фигуры, утопающие в зелени, из которой выглядывают только чистенькие книжки – «Клеопатра» Вальпренеда, «Астрея» д’Юрже или «Великий Кир» девицы Скюдери. В беседках из роз и жасминов раздаются звуки лютни и невидимых голосов. Наконец по большой аллее, которая ведет к замку, иногда несется с быстротою молнии всадник, доставляющий какое-нибудь приказание.
В это самое время на террасе три дамы, одетые в шелковые платья, с молчаливыми и почтительными шталмейстерами медленно прогуливаются с надменностью и величием.
В середине группы самая старшая дама лет пятидесяти семи важно рассуждает о государственных делах. Направо высокая молодая женщина с важным видом слушает, нахмурив брови, ученую теорию своей соседки. Налево другая старуха, менее всех знаменитая, говорит, слушает и размышляет одновременно.
В середине группы находится вдовствующая принцесса Конде, мать того Конде, который остался победителем при Локруа, Нордлингене и Лане, которого начинают с тех пор, как его гонят, называть Великим, именем, которое будет оставлено за ним потомством. Эта принцесса, в которой можно еще видеть красавицу, пленившую Генриха IV, недавно еще была поражена и как мать, и как гордая женщина, одним итальянским facchino, которого звали Мазарини, когда он был слугою у кардинала Бентивольо, и которого зовут теперь кардиналом Мазарини – с тех пор, как он подружился с Анною Австрийскою и стал первым министром Франции.
Он-то осмелился посадить великого Конде в тюрьму и сослать в Шантильи мать и жену благородного пленника.
Другая дама, помоложе, – Клара Клеменция де Малье, принцесса Конде, которую по тогдашней аристократической привычке называли просто принцессой. Она всегда была горда, но с тех пор, как ее стали преследовать, ее гордость еще возросла, и принцесса стала надменною. С тех пор как Конде в тюрьме, она стала героиней; стала жальче вдовы, а сын ее, герцог Энгиенский, которому скоро будет семь лет, возбуждает сострадание более всякого сироты. На нее все смотрят, и если бы она не боялась насмешек, то надела бы траур. С той минуты, как Анна Австрийская отправила обеих принцесс в ссылку, пронзительные крики их превратились в глухие угрозы: из угнетенных они скоро превратятся в непокорных. У принцессы, у этого Фемистокла в чепце, есть свой Мильтиад в юбке, и успехи герцогини Лонгвиль, несколько времени владевшей Парижем, мешают ей спать.
Дама с левой стороны – маркиза Турвиль, она не смеет писать романов, но сочиняет в политике. Она не сражалась лично, как храбрый Помпей, и подобно ему не получала раны в битве при Корбии, зато муж ее, довольно уважаемый полководец, был ранен при Ла-Рошели и убит при Фрибуре. Получив в наследство его родовое имение, маркиза Турвиль воображала, что в то же время получила в наследство его военный гений. С тех пор как она приехала к принцессам в Шантильи, она составила уже три плана кампании, которые поочередно возбудили восторг в придворных дамах и были не то что брошены, а, так сказать, отложены до той минуты, когда обнажат шпагу и бросят ножны. Маркиза Турвиль не смеет надеть мундир мужа, хотя ей очень хочется этого; но его меч висит в ее комнате над изголовьем ее постели, и иногда, когда маркиза бывает одна, она вынимает его из ножен с самым воинственным видом.
Шантильи, несмотря на свою внешность, может быть, в самом-то деле огромная казарма, если поискать хорошенько, то найдешь там порох в погребах и штыки в чаще деревьев.
Все три дамы во время печальной прогулки при каждом повороте подходят к главным воротам и, кажется, поджидают появления какого-то важного посланного; уже несколько раз вдовствующая принцесса сказала, покачивая головою и вздыхая:
– Нам не будет удачи, дочь моя, мы только осрамим себя.
– Надобно хоть чем-нибудь платить за великую славу, – возразила маркиза Турвиль со своим обычным неприятным выражением. – Нет победы без борьбы!
– Если нам не удастся, если мы будем побеждены, – сказала молодая принцесса, – мы отомстим за себя.
– Никто ничего не пишет нам, – продолжала вдовствующая принцесса, – ни Тюрен, ни Ларошфуко, ни Бульон! Все замолкли разом!
– Нет и денег! – прибавила маркиза Турвиль.
– И на кого надеяться, – сказала принцесса, – если даже Клара забыла нас?
– Да кто же сказал вам, дочь моя, что виконтесса де Канб забыла вас?
– Она не едет!
– Может быть, ее задержали; на всех дорогах рассеяна армия господина де Сент-Эньяна, вы сами это знаете.
– Так она могла бы написать.
– Как может доверить она бумаге такую важную тайну: переход такого большого города, как Бордо, на сторону принцев!.. Нет, не это беспокоит меня более всего.
– Притом же, – прибавила маркиза, – в одном из трех планов, которые я имела счастие представить на рассмотрение вашего высочества, предполагалось возмутить всю Гиенну.
– Да, да, и мы воспользуемся им, если будет нужно, – отвечала принцесса. – Но я соглашаюсь с мнением матушки и начинаю думать, что с Кларой что-нибудь случилось, иначе она была бы уже здесь. Может быть, ее фермеры не сдержали слова, эти дрянные люди всегда пользуются случаем не платить денег, иногда случай представляется сам собою. Притом как знать, что сделали гиеннцы, несмотря на все свои обещания?.. Ведь они гасконцы!
– Болтуны! – прибавила маркиза Турвиль. – Лично они очень храбры, это правда, но предурные солдаты, годные только на то, чтобы кричать «Да здравствует принц!», когда они боятся испанца...
– Однако же они очень ненавидели герцога д’Эпернона, – сказала вдовствующая принцесса. – Они повесили портрет его в Ажане и обещали повесить его особу в Бордо, если он туда воротится.
– А он, верно, воротился и повесил их самих, – возразила принцесса с досадой.
– И во всем этом виноват, – прибавила маркиза, – господин Лене, этот упрямый советник, которого вам непременно угодно держать при себе, а он только мешает исполнению наших намерений. Если бы он не отвергнул второго моего плана, который имел целью, как вы изволите помнить, внезапное занятие замка Вера, острова Сен-Жоржа и крепости Бле, то мы держали бы теперь Бордо в осаде и город принужден был бы сдаться.
– А по-моему, не вопреки мнению их высочеств, будет гораздо лучше, если Бордо сам отдаст себя в наше распоряжение, – сказал за маркизою Турвиль голос, в котором уважение смешивалось с иронией. – Город, сдающийся на капитуляцию, уступает мне и ничем не обязывает себя. Город, который отдается добровольно, должен поневоле быть верным до конца тому, на чью сторону перешел.
Все три дамы обернулись и увидели Пьера Лене, который подошел к ним сзади, когда они шли к главным воротам.
Слова маркизы Турвиль были отчасти справедливы. Пьер Лене, советник принца Конде, человек холодный, ученый и серьезный, получил от заключенного принца поручение наблюдать за друзьями и врагами. И надобно признаться, ему было труднее удерживать безрассудное усердие приверженцев принца, чем отражать злые замыслы врагов его. Но он был ловок и предусмотрителен, как адвокат, привык к приказным крючкам и хитростям. Он обыкновенно побеждал их каким-нибудь ловким обманом или своею непоколебимою твердостью.
Впрочем, лучшие и упорнейшие битвы приходилось ему выдерживать в самом Шантильи. Самолюбие маркизы Турвиль, нетерпение принцессы равнялось с хитростью Мазарини, с хитростью и с нерешительностью парламента.
Лене, которому принцы поручили всю корреспонденцию, принял за правило сообщать принцессам новости только в необходимое время и назначил себя самого судьею этой необходимости. Несколько планов Лене были выболтаны друзьями его врагам, потому что женская дипломатия не всегда основана на тайне, на первейшем правиле дипломатии мужчин.
Обе принцессы, признававшие усердие и особенно пользу Пьера Лене, несмотря на частые его противоречия, встретили советника дружеским жестом. На устах старушки показалась даже улыбка.
– Ну, любезный Лене, – сказала она, – вы слушали, маркиза Турвиль жаловалась или, лучше сказать, жалела о нас: все идет у нас хуже и хуже... Ах! Наши дела, любезный Лене, наши дела!
– Обстоятельства представляются мне не такими мрачными, как кажутся вашему высочеству, – отвечал Лене. – Я очень надеюсь на время и на изменение счастья. Вы изволите знать поговорку: «Кто умеет ждать, тому все приходит вовремя».
– Время, перемена счастья – все это философия, Лене, а не политика, – сказала принцесса.
Лене улыбнулся.
– Философия всегда и везде полезна, – отвечал он, – и особенно в политике. Она научает не гордиться при успехе и не падать духом в бедствии.
– Все равно, – возразила маркиза Турвиль, – по-моему, лучше бы видеть курьера, чем слушать ваши истины. Не так ли, ваше высочество?
– Да, согласна.
– Так, ваше высочество, будете довольны, потому что увидите сегодня трех посланных, – сказал Пьер Лене с прежним хладнокровием.
– Как? Трех!
– Точно так, ваше высочество. Первого видели на дороге из Бордо, второй едет от Стене, а третий от Ларошфуко.
Обе принцессы вскрикнули от радостного удивления. Маркиза закусила губы.
– Мне кажется, любезный господин Лене, – сказала она с ужимками, желая скрыть досаду и позолотить колкие слова свои, – такой искусный колдун, как вы, не должен останавливаться на половине пути. Сказав нам, что курьеры скачут, он должен бы в то же время рассказать нам, что содержится в депешах.
– Мое колдовство, – скромно отвечал он, – не простирается так далеко и ограничивается желанием служить усердно. Я докладываю, но не угадываю.
В ту же минуту (как будто какой дух служил Пьеру Лене) показались два всадника, скакавшие около решетки сада. Тотчас толпа любопытных, оставив цветники и луга, бросилась к решеткам, чтобы получить свою долю новостей.
Оба всадника сошли с лошадей. Первый, бросив поводья лошади второму, который оказался его лакеем, подбежал к принцессам, шедшим к нему навстречу.
– Клара! – вскричала принцесса.
– Да, я, ваше высочество, позвольте поцеловать вашу руку.
Упав на колени, он хотел почтительно взять руку супруги Конде.
– Нет! Нет! В мои объятия, милая виконтесса! В мои объятия! – воскликнула принцесса, поднимая Клару.
Когда принцесса расцеловала всадника, он с величайшим почтением повернулся к вдовствующей принцессе и низко поклонился ей.
– Говорите скорей, милая Клара, – сказала она.
– Да, говори, – прибавила принцесса Конде. – Виделась ли ты с Ришоном?
– Виделась, и он дал мне поручение к вашему высочеству.
– Приятное?
– Сама не знаю, всего два слова.
– Что такое? Скорей, скорей!
Самое живое любопытство выразилось на лицах обеих принцесс.
– Бордо – да! – произнесла Клара со смущением, не зная, какое действие произведут слова ее.
Но она скоро успокоилась: на эти два слова принцессы отвечали радостным криком. Услышав его, Лене тотчас прибежал.
– Лене! Лене! Подите сюда! – кричала молодая принцесса. – Вы не знаете, какую новость привезла нам наша добрая Клара?
– Знаю, – отвечал Лене улыбаясь, – знаю. Вот почему я не спешил сюда.
– Как! Вы знали?
– Бордо – да! Не правда ли, вот ответ? – сказал Лене.
– Ну, вы в самом деле колдун! – вскричала вдовствующая принцесса.
– Но если вы знали эту новость, Лене, – сказала молодая принцесса с упреком, – почему же вы не вывели нас из томительного беспокойства этими двумя словами?
– Я хотел оставить виконтессе де Канб награду за ее труды, – отвечая Лене, кланяясь взволнованной Кларе. – Притом же я боялся, что на террасе вы станете радоваться при всех.
– Вы всегда правы, всегда правы, мой добрый Пьер, – сказала принцесса. – Довольно об этом!
– И всем этим обязаны мы верному Ришону, – начала вдовствующая принцесса. – Вы довольны им, он превосходно действовал, не так ли, кум?
Старушка употребляла слово «кум» вместо ласки, она выучилась этому слову от Генриха IV, который очень часто употреблял его.
– Ришон человек умный и притом в высшей степени исполнительный, – отвечал Лене. – Верьте мне, ваше высочество, если бы я не был уверен в нем, как в самом себе, то не рекомендовал бы вам его.
– Чем наградить его? – спросила принцесса.
– Надобно поручить ему какое-нибудь важное место, – отвечала старушка.
– Важное место! – повторила маркиза Турвиль. – Помилуйте, ваше высочество, Ришон не дворянин.
– Да ведь и я тоже не дворянин, – возразил Лене, – а все-таки принц оказывал мне полное доверие. Разумеется, я особенно уважаю французское дворянство, но бывают обстоятельства, в которых я осмелюсь сказать: великая душа лучше старого герба.
– А зачем сам он не приехал с этою дорогою новостью? – спросила принцесса.
– Он остался в Гиенне с целью набрать несколько сот человек. Он сказывал мне, что может уже надеяться на триста солдат. Только он говорил, что они, по недостатку времени, будут плохие рекруты и что ему хотелось бы получить место коменданта какой-нибудь крепости, например, в Вере или на острове Сен-Жорж. «Там, – говорил он мне, – я уверен, что буду полезен их высочествам».
– Но каким образом исполнить его желание? – спросила принцесса. – Нас так не любят при дворе, что мы никого не можем рекомендовать, а если кого рекомендуем, то он в ту же минуту станет человеком подозрительным.
– Может быть, – сказала виконтесса, – есть средство, о котором говорил мне сам Ришон.
– Что такое?
Виконтесса отвечала, покраснев:
– Герцог д’Эпернон, говорят, влюблен в какую-то барышню.
– Да, в красавицу Нанону, – перебила принцесса с презрением, – мы это знаем.
– Говорят, что герцог д’Эпернон ни в чем не отказывает этой женщине, а эта женщина продает все, что угодно. Нельзя ли купить у ней место для Ришона?
– Это были бы не потерянные деньги, – сказал Лене.
– Да, правда, но наша касса пуста, вы это знаете, господин советник, – заметила маркиза Турвиль.
Лене с улыбкою повернулся к Кларе.
– Теперь вы можете, виконтесса, показать их высочествам, что вы обо всем позаботились.
– Что вы хотите сказать, Лене?
– Вот что хочет он сказать: я так счастлива, что могу предложить вашему высочеству небольшую сумму, которую я с трудом добыла от моих фермеров; приношение очень скромно, но я не могла достать больше. Двадцать тысяч ливров! – прибавила виконтесса, покраснев и нерешительно, стыдясь, что предлагает такую неважную сумму важнейшим принцессам после королевы.
– Двадцать тысяч! – повторили обе принцессы.
– Но это просто богатство в наше время! – продолжала старушка с радостью.
– Милая Клара! – вскричала молодая принцесса. – Как мы заплатим тебе за усердие... Чем?
– Ваше высочество подумаете об этом после.
– А где деньги? – спросила маркиза Турвиль.
– В комнате ее высочества, куда отнес их верный слуга мой Помпей.
– Лене, – сказала принцесса, – вы не забудете, что мы должны двадцать тысяч ливров виконтессе де Канб?
– Они уже записаны между нашими долгами, – отвечал Лене, вынимая записную книжку и показывая, что эти 20 000 ливров стоят уже в длинном ряду цифр, который, вероятно, несколько испугал бы принцесс, если бы они вздумали сложить его.
– Но как могла ты пробраться сюда? – спросила принцесса у Клары. – Здесь говорят, что Сент-Эньян занял дорогу, осматривает людей и пожитки, точно как таможенный сторож.
– Благодаря благоразумию моего Помпея мы избегали этой опасности. Мы пустились в объезд, это задержало нас в дороге лишних полтора дня, но обеспечило нашу поездку. Без этого объезда я уже вчера имела бы счастье видеть ваше высочество.
– Успокойтесь, виконтесса, время не потеряно, стоит только хорошенько употребить нынешний день и завтрашний. Сегодня, извольте не забыть, мы ждем трех курьеров.
– Один приехал, остаются еще два.
– А нельзя ли узнать имена этих двух курьеров? – спросила маркиза Турвиль, надеясь как-нибудь поймать советника, с которым она воевала, хотя между ними не было явной распри.
– Прежде, если расчеты не обманут меня, – отвечал Лене, – приедет Гурвиль от герцога Ларошфуко.
– То есть от князя Марсильяка, хотите вы сказать? – перебила маркиза.
– Князь Марсильяк теперь называется уже герцогом Ларошфуко.
– Стало быть, отец его умер?
– Уже с неделю.
– Где?
– В Версале.
– А второй курьер? – спросила принцесса.
– Второй курьер – капитан телохранителей принца, господин Бланшфорт. Он приедет из Стене, его пришлет маршал Тюрен.
– В таком случае, думаю, – сказала маркиза Турвиль, – чтобы не терять времени, можно бы исполнить первый мой план на случай покорения Бордо и соединения господ Тюрена и Марсильяка.
Лене улыбнулся по обыкновению.
– Извините, маркиза, – сказал он чрезвычайно учтиво, – но планы, составленные принцем, теперь исполняются и обещают полный успех.
– Планы, составленные принцем! – грубо повторила маркиза Турвиль. – Принцем!.. Когда он сидит в Венсенской тюрьме и ни с кем не может говорить!
– А вот приказания его высочества, писанные его собственною рукою и подписанные вчера, – возразил Лене, вынимая из карманов письмо принца Конде. – Я получил его сегодня утром. Мы находимся в постоянной переписке.
Обе принцессы почти вырвали бумагу из рук советника и прочли со слезами радости все, что было на ней написано.
– О, в карманах Лене найдешь всю Францию! – сказала с улыбкой вдовствующая принцесса.