Текст книги "Женская война"

Автор книги: Александр Дюма

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 32 страниц)

– Прощайте! – сказала Клара, подходя к двери.

Каноль пошел за ней.

Когда они вышли в коридор, он схватил ее за руку и сказал так тихо, что сам едва мог слышать свои слова:

– Клара, люблю вас больше, чем любил прежде. Но злой рок позволяет мне доказать любовь мою только тем, что я умру далеко от вас.

Вместо ответа виконтесса иронически засмеялась, но, выехав из крепости, она зарыдала, начала ломать себе руки и вскричала:

– Он не любит... Не любит меня... А я все еще люблю его!

IV

Расставшись с виконтессой, Каноль возвратился в свою спальню. Нанона стояла посреди комнаты, бледная и неподвижная. Каноль подошел к ней с печальною улыбкою. Когда он подходил, Нанона преклонила колени. Он подал ей руку. Она упала к его ногам.

– Простите, – сказала она, – простите меня, Каноль! Я привела вас сюда, я доставила вам трудную и опасную должность. Если вас убьют, я буду причиной вашей смерти. Я эгоистка и думала только о своем счастье. Бросьте меня, спасайтесь!

Каноль ласково поднял ее.

– Бросить вас! Никогда! Нет, Нанона, я поклялся покровительствовать вам, защищать вас, спасти вас, и я спасу вас или умру!

– Каноль, ты говоришь это от души, без нерешимости, без сожалений?

– Да, – отвечал Каноль с улыбкой.

– Благодарю, добрый, благородный друг мой, благодарю! Видишь, жизнью, к которой я была так привязана, жизнью готова я теперь пожертвовать для тебя. Тебе предлагают деньги, но разве мои сокровища не принадлежат тебе? Тебе предлагают любовь, но какая женщина в мире может любить тебя, как я люблю? Тебе предлагают чин, но выслушай меня... Скоро на тебя нападут. Купим солдат, оружия, снарядов, удвоим наши силы и будем защищаться. Я буду сражаться за свою любовь, ты за свою честь. Ты разобьешь их, бесстрашный мой Каноль, ты заставишь королеву сказать, что ты у нее самый храбрый воин, а потом я уж берусь выхлопотать тебе чин. Когда ты будешь богат, знаменит и славен, ты можешь бросить меня, у меня останутся воспоминания и будут утешать меня...

И, говоря это, Нанона смотрела на Каноля и ждала ответа, какого женщины всегда ждут на безумные, восторженные слова, то есть столь же безумного и восторженного. Но Каноль печально опустил голову.

– Нанона, – сказал он, – вы никогда ничего не потеряете, никто не оскорбит вас, пока я буду жив в Сен-Жорже. Успокойтесь же, вам нечего бояться.

– Благодарю, – сказала она, – хотя прошу вовсе не об этом.

Потом подумала: «Увы, я погибла! Он не любит меня!»

Каноль заметил этот огненный взгляд, который блестит, как молния, эту страшную бледность, которая выказывает столько грусти, и подумал: «Буду великодушен до конца... иначе стыд мне!»

Потом прибавил вслух:

– Пойдем, Нанона, пойдем, друг мой. Надень плащ и мужскую шляпу, ночной воздух освежит тебя. На меня нападут скоро: хочу сделать ночной смотр.

Нанона в восторге оделась, как приказал Каноль, и пошла за ним.

Каноль был истинно военный человек. Он вступил в службу юношей и действительно изучил свое трудное ремесло. Поэтому он осмотрел крепость не только как комендант, но и как инженер. Офицеры, видевшие в нем фаворита и считавшие его придворным, получили от начальника дельные вопросы о всех средствах нападения и защиты. Тут они поневоле признали опытного служаку в молодом и веселом бароне, даже самые старшие говорили с ним с уважением. Они упрекали его только за одно: за сладкий голос, которым он раздавал приказания, и за его чрезвычайную учтивость. Они боялись, что эта учтивость прикрывает слабость. Однако же все чувствовали, что опасность велика, и потому исполнили в точности и с быстротою приказания начальника, что дало коменданту такое же хорошее мнение о подчиненных, какое они имели о нем.

В этот же день прибыла рота пионеров. Каноль распорядился работами, которые тотчас начались. Нанона хотела избавить его от бессонной ночи, но он продолжал осмотр и ласково потребовал, чтобы она ушла в крепость. Распорядившись делом, он лег на камень и наблюдал за производством работ.

Пока глаза Каноля бессознательно следили за движением тачек и лопат, ум его, оторвавшись от материальных предметов, остановился на происшествиях этого дня и вообще на всех странных событиях, которых он стал героем с тех пор, как познакомился с виконтессой де Канб. Но – странное дело – ум его не шел далее. Канолю казалось, что с этой минуты он начал жить, что до тех пор он жил в другом свете с низшими страстями, с несовершенными ощущениями. С этой минуты в его жизни явился новый свет, дававший другой вид всякому предмету, и при этом новом свете бедная Нанона была пожертвована другой любви, с самого начала чрезвычайно сильной, как и всякая любовь, которая наполняет всю душу.

Зато после самых горьких размышлений, соединенных с неземными наслаждениями, при мысли, что виконтесса любит его, Каноль сознался, что только чувство долга принуждает его быть честным человеком и что тут дружба к Наноне не принимает никакого участия.

Бедная Нанона! Каноль называл чувства свои к ней дружбою, а дружба в любви очень похожа на обыкновенное равнодушие.

Нанона тоже не спала, потому что не могла решиться лечь в постель. Закутавшись в черную мантилью, чтобы ее не могли приметить, она смотрела не на печальную луну, скользившую между облаками, не на высокие тополя, качаемые ночным ветром, не на великолепную Гаронну, которая несет волны свои в океан, как взбунтовавшаяся вассалка, – нет, Нанона смотрела на медленную и тяжелую работу, происходившую против нее в мыслях ее друга. Она видела в этих черных силуэтах, рисовавшихся на голом камне, в этой неподвижной тени перед фонарем живой призрак своего прошедшего счастья. Нанона, прежде столь твердая, гордая и хитрая, лишилась теперь твердости, гордости и хитрости, но она чувствовала, что в сердце ее друга живет новая любовь..

Занялась заря. Тогда Каноль пришел домой. Нанона ушла уже в свою комнату, поэтому он не знал, что она не спала всю ночь. Он тщательно оделся, велел собрать весь гарнизон, при дневном свете осмотрел все батареи и особенно те, которые выходили на левый берег Гаронны. Велел запереть маленький порт цепями, расставил орудия на лодках, произвел смотр гарнизону, одушевил его своим красноречивым и живым словом и ушел не ранее десяти часов.

Нанона ждала его с улыбкою на устах: то не была уже прежняя гордая и повелительная Нанона, капризы которой заставляли трепетать самого герцога д’Эпернона. Она казалась застенчивою подругою, послушною рабою, которая не требовала любви, но просила только, чтобы ей самой позволили любить.

Весь день прошел без особенных приключений, если не считать равных переходов драмы, которая разыгралась в душе Каноля и Наноны. Шпионы, отправленные Канолем, возвратились один за другим. Ни один из них не принес верного известия: узнали только, что в Бордо господствует сильное волнение и там приготовляются к какому-то движению.

Виконтесса де Канб, воротясь в город, скрыла в сердце своем подробности свидания с Канолем, но должна была передать его ответ советнику Лене. Жители Бордо кричали и требовали, чтобы остров Сен-Жорж был взят. Народ предлагал свое участие в этой экспедиции. Начальники удерживали его, говоря, что у них нет генерала для управления этим делом и регулярных солдат, которые могли бы поддерживать его. Лене воспользовался этою благоприятною минутою, заговорил о герцогах и предложил их армию. Его предложение было принято с восторгом, и те, кто накануне еще требовал, чтобы не впускать их, первые начали их призывать.

Лене поспешил сообщить эту приятную новость принцессе, она тотчас созвала совет.

Клара отговорилась усталостью, чтобы не действовать против Каноля, и ушла в свою комнату плакать на свободе.

Из своей комнаты она слышала крики и угрозы черни. Все эти крики и угрозы раздавались против Каноля.

Скоро послышались звуки барабана: роты собрались, народу дали оружие, из арсеналов вывезли пушки, раздали заряды. Двести лодок приготовились плыть вверх по Гаронне ночью, а между тем отправили по левому берегу реки две тысячи человек для атаки с берега.

Морской отряд поступил под начальство советника парламента Эспанье, человека храброго и умного, а сухопутный – под начальство герцога де Ларошфуко, который только что вступил в город с двумя тысячами всадников. Герцог Бульонский должен был прийти на другой день с тысячей солдат. Зная это, герцог де Ларошфуко старался, сколько мог, поспешить с атакою, чтобы товарищ его не присутствовал при ней.

V

Через день после того, как виконтесса де Канб приезжала на остров Сен-Жорж, в два часа пополудни Каноль осматривал укрепления. Ему доложили, что явился человек с письмом и хочет говорить с ним.

Его тотчас ввели, он отдал письмо Канолю.

Оно вовсе не походило на официальное. Оно было продолговатое, писано мелким и нетвердым почерком, на синеватой бумаге, гладкой и надушенной.

Каноль невольно задрожал, увидав письмо.

– Кто дал тебе его? – спросил он у посланного.

– Старичок.

– С седыми усами?

– Да.

– Немножко сутуловатый?

– Точно так.

– Похож на военного?

– Да.

Каноль дал ему луидор и велел тотчас же уйти.

Потом он отошел в сторону, спрятался за угол бастиона и с трепетом в душе распечатал письмо.

В нем заключались только следующие строки:

«Вас атакуют. Если вы уж недостойны меня, так покажите, что вы достойны себя».

Письмо не было подписано, но Каноль узнал в нем виконтессу, как прежде узнал Помпея. Он осторожно осмотрелся и, покраснев, как мальчик, в первый раз влюбленный, поднес письмо к губам, горячо поцеловал и положил на грудь.

Потом он взобрался на бастион, откуда мог видеть течение Гаронны на целую милю и всю окрестную равнину.

Ни на равнине, ни на реке никто не показывался.

– Так пройдет все утро, – прошептал он. – Они не нападут на меня днем. Они, верно, отдыхают на дороге и явятся ночью.

Каноль услышал шум за собою и обернулся. Он увидел своего лейтенанта.

– Что, господин Вибрак? – спросил он. – Что нового?

– Говорят, что знамя принцев завтра будет развеваться на острове Сен-Жорж.

– А кто говорит?

– Наши шпионы, которые сейчас воротились. Они видели приготовления городских жителей.

– А что отвечали вы тем, кто уверял вас, что знамя принцев будет развеваться завтра на острове Сен-Жорж?

– Я отвечал, что это мне все равно, потому что я этого не увижу.

– В таком случае вы похитили у меня мой ответ, – сказал Каноль.

– Браво, господин комендант! Мы только этого и хотим, и солдаты будут драться, как львы, когда узнают ваш ответ.

– Пусть дерутся, как люди, я больше ничего не требую от них... А какая будет атака?

– Нас хотят захватить врасплох, – сказал Вибрак с улыбкою.

– Как бы не так! – отвечал Каноль. – Мы сегодня получаем уже второе известие об атаке... А кто у них главный начальник?

– Ларошфуко командует сухопутными войсками, советник парламента Эспанье – морским отрядом.

– Ну, – сказал Каноль, – я дал бы ему совет.

– Кому?

– Этому советнику.

– Какой?

– Подкрепить городскую милицию хорошим полком, знающим дисциплину. Солдаты научат горожан, как выдерживать порядочный огонь.

– Он предупредил ваш совет, господин комендант, потому что прежде суда служил на военной службе. Он в эту экспедицию берет с собой Навайльский полк.

– Как! Навайльский полк?

– Точно так.

– Мой старый полк?

– Да. Кажется, весь полк вполне передался на сторону принцев.

– А кто там полковник?

– Барон де Равальи.

– О!

– Вы его знаете?

– Как же! Предобрый малый, храбр, как лев! В таком случае дело будет жарче, чем я думал, и мы порядочно повеселимся!

– Какие прикажете принять меры, господин комендант?

– Сегодня вечером везде удвоить караулы, солдатам ложиться спать одетыми, ружья иметь заряженные и под рукою. Одна половина солдат пусть спит, пока другая будет настороже. Позвольте еще.

– Жду.

– Говорили ль вы кому-нибудь о том, что ко мне являлся посланный?

– Нет, никому...

– Хорошо. Держите это дело в тайне до некоторого времени. Выберите дюжину самых дрянных солдат, у вас здесь, верно, есть охотники, рыбаки?

– Их даже чересчур много.

– Так выберите из них дюжину и отпустите их до завтрашнего утра. Они отправятся ловить рыбу в Гаронне или охотиться в окрестности. Ночью господа Эспанье и Ларошфуко захватят их и станут их расспрашивать.

– И что же потом?

– Надобно, чтобы осаждающие вообразили, что мы совершенно спокойны. Люди, которых они возьмут и которые ничего не знают в самом деле, поклянутся им, что мы беспечно спим, и невольно введут их в заблуждение.

– Превосходно!

– Допустите врагов до самой крепости, пусть выйдут на берег и приставят лестницы.

– Так когда же стрелять?

– Когда я прикажу. Если хоть один выстрел раздастся в наших рядах прежде приказания, я прикажу расстрелять того, кто выстрелит.

– Ай, ай!

– Междоусобная война хуже всякой другой, ее надобно вести не так, как охоту. Пусть жители Бордо смеются, смейтесь сами, если это вам приятно, но не иначе, как с моего позволения.

Лейтенант ушел и передал приказание Каноля другим офицерам, которые посмотрели друг на друга с удивлением. В коменданте было два человека: вежливый вельможа и неумолимый воин.

Каноль пришел ужинать с Наноной, но двумя часами ранее обыкновенного. Он решил, что проведет всю ночь до зари на крепостной стене. Он застал Нанону за чтением огромной кучи писем.

– Вы можете смело защищаться, милый мой Каноль, – сказала она. – Уж теперь вам недолго ждать помощи: король едет сюда, маршал Мельере ведет армию, а герцог д’Эпернон скоро будет с пятнадцатью тысячами человек.

– А между тем все-таки пройдет дней восемь-десять, Нанона, – отвечал Каноль с улыбкою, – ведь остров Сен-Жорж не неприступная крепость.

– О, пока вы здесь комендантом, я за все отвечаю.

– Хорошо, но именно потому, что я здесь комендант, я могу быть убит... Нанона! Что сделаете вы в случае моей смерти? Подумали вы об этом?

– Да, – отвечала Нанона тоже с улыбкою.

– Так приготовьте ваши сундуки, лодочник будет поставлен на известном месте. Если нужно будет броситься в воду, у вас будут четверо из моих людей, мастера плавать, они доставят вас на тот берег.

– Все эти предосторожности бесполезны, Каноль. Если вас убьют, то мне ничего не нужно...

Доложили, что ужин готов.

Во время ужина Каноль вставал раз десять и подходил к окну, которое выходило на реку. Не доужинав, Каноль вышел из-за стола.

Начинало темнеть.

Нанона хотела идти за ним.

– Воротитесь, – сказал ей Каноль, – и поклянитесь мне, что не выйдете из комнаты. Если я буду знать, что вы подвергаетесь опасности, то я не отвечаю за себя. Нанона, тут дело идет о моей чести, прошу вас, не играйте моею честью.

Нанона подставила Канолю свой розовый ротик и потом ушла в свою комнату, сказав:

– Повинуюсь вам, Каноль. Хочу, чтобы друзья и враги знали человека, которого я люблю!

Каноль вышел. Он не мог не удивляться этой женщине, уступавшей всем его желаниям, покорявшейся вполне его воле. Едва пришел он на крепостную стену, как наступила ночь, страшная и грозная, какою она кажется всегда, когда несет в черной своей одежде кровавую тайну.

Каноль стал на конец эспланады. Он мог видеть течение реки и оба ее берега. Луна не показывалась, черные тучи тяжело катились по небу. Его никто не мог видеть, зато и он никого не мог видеть.

Однако в полночь ему показалось, что темные массы движутся на левом берегу и исполинские формы тянутся по реке. Впрочем, никакого шума: только ночной ветер завывал между деревьями.

Массы остановились, формы в некотором расстоянии приняли правильное очертание. Каноль думал, что ошибся, однако же начал всматриваться пристальнее. Пылавшие глаза его разрезывали мрак, ухо его принимало малейший звук.

Пробило три часа, звуки медленно замирали в ночной тиши. Каноль начинал думать, что его обманули ложным известием, и хотел уже идти спать, как вдруг лейтенант Вибрак подошел к нему и положил одну руку ему на плечо, а другою указал на реку.

– Да, да, – сказал Каноль, – это они. Ну, мы ничего не потеряли, что ждали их. Разбудите ту часть гарнизона, которая спала, и расставьте людей за крепостною стеною. Вы говорили им, что я убью того, кто осмелится выстрелить до приказания?

– Говорил.

– Хорошо, скажите им то же во второй раз.

На заре длинные лодки начали подъезжать к крепости с людьми, которые смеялись и потихоньку разговаривали. На равнине можно было заметить возвышение, которое не существовало накануне. То была батарея из шести орудий, поставленная герцогом де Ларошфуко во время ночи. Морской отряд не начинал нападения только потому, что батарея не могла еще начать действия.

Каноль спросил, заряжены ли ружья, и на утвердительный ответ кивнул головою и велел ждать приказания.

Лодки все приближались, и при первых лучах солнца Каноль рассмотрел амуницию и особенные шапки Навайльского полка, в котором, как известно, он служил. На корме первой лодки стоял барон де Равальи, который принял командование полком после Каноля, а возле него лейтенант, брат Каноля по кормилице, очень любимый товарищами за свою веселость и беспрерывные шутки.

– Вы увидите, – говорил он, – что они не двинутся с места и надобно будет, чтобы герцог де Ларошфуко разбудил их пушками. Как удивительно спят в Сен-Жорже! Когда я буду болен, я сюда перееду жить.

– Добрый Каноль, – сказал Равальи, – он управляет крепостью, как истинный отец семейства: боится простудить солдат и не назначает их ночью в караул.

– Правда, – прибавил другой, – даже часовых не видно.

– Эй! – закричал лейтенант. – Ну, просыпайтесь же и подайте нам руки, чтобы мы могли взобраться на стену.

При этой шутке вся линия осаждающих захохотала. Две или три лодки пошли к порту, а из остальных войска выходили на берег.

– Хорошо, – сказал Равальи, – понимаю. Каноль хочет показать, будто его застали врасплох, чтобы не поссориться с королевой. Господа, будем столько же учтивы и не станем убивать его людей. Когда войдем в крепость, щадить всех, кроме женщин. Впрочем, они, может быть, и не станут просить пощады. Дети мои, не забудем, что это дружеская война, зато первого, кто обнажит шпагу, я велю расстрелять.

При этом приказании, отданном с веселостью совершенно французской, все опять захохотали, и солдаты подражали примеру офицеров.

– Друзья мои, – сказал лейтенант, – посмеяться хорошо, но смех не должен мешать делу. Берите лестницы и приставляйте к стене.

Солдаты вытащили из лодок длинные лестницы и подошли к стене.

Тут Каноль встал и с палкою в руках, с шляпою на голове, как человек, вышедший подышать свежим утренним воздухом, подошел к парапету.

Было уже так светло, что его нельзя было не узнать.

– А, здравствуйте, навайльцы! – сказал он, обращаясь к своему полку. – Здравствуйте, Равальи!.. А, Ремонанк, здравствуйте!

– Ба, да это Каноль! – закричали молодые офицеры. – Наконец-то ты проснулся, барон.

– Что же делать здесь? Здесь живешь спокойно, ложишься рано, встаешь поздно. Но вы, черт возьми, зачем поднялись с зарей?

– Ты, кажется, сам должен видеть, – отвечал Равальи. – Мы осаждаем тебя.

– А зачем осаждать меня?

– Хотим взять твою крепость.

Каноль засмеялся.

– Ты сдаешься на капитуляцию, – спросил Равальи, – не так ли?

– Но прежде мне следует знать, кому я должен сдаться. Каким образом случилось, что навайльцы служат против короля?

– Самым простым образом, друг мой. Мы убедились, что Мазарини дрянной человек и не стоит, чтобы ему служили честные люди, поэтому мы перешли на сторону принцев. А ты?

– А я отчаянный эпернонист.

– Эх, перейди-ка лучше к нам!

– Нельзя... Эй, вы, господа, не трогайте цепей моста. Вы знаете, что на такие вещи можно смотреть издалека, а кто дотронется до них, тому беда! Равальи, скажи им, чтобы они не трогали цепей, – прибавил Каноль, нахмурив брови, – или я велю стрелять. Предупреждаю тебя, Равальи, у меня есть удивительные стрелки.

– Полно, ты шутишь, – отвечал Равальи. – Сдавайся, ведь ты не можешь устоять...

– Нет, я вовсе не шучу. Прочь лестницы! Равальи, прошу тебя, будь осторожен... Ведь ты осаждаешь королевский замок.

– Что ты? Здесь королевский замок?

– Разумеется, посмотри хорошенько, и ты увидишь флаг на бастионе. Ну, вели лодкам отчаливать и спрячь лестницы в лодки, или я велю стрелять. Если ты хочешь переговорить со мною, ступай сюда один или с Ремонанком, и мы поговорим за завтраком. У меня здесь бесподобный повар.

Равальи засмеялся и ободрил людей своих взглядом. Между тем другая рота выходила на берег.

Каноль понял, что наступила решительная минута. Он принял твердый и важный вид, как человек, на котором лежит тяжелая ответственность.

– Остановись, Равальи! – закричал он. – Довольно пошутили! Ремонанк! Ни слова, ни шага вперед, или я прикажу стрелять! И это так же верно, как то, что здесь развевается флаг короля и вы идете против французских лилий!

Соединяя дело с угрозой, он опрокинул первую лестницу, приставленную к стене и поднимавшуюся над стенными зубцами.

Пять или шесть человек взбирались уже по лестнице, все они повалились. Падение их возбудило громкий хохот между осаждающими и между осажденными, точно тут шутили и играли.

В эту минуту условленным сигналом дали знать, что осаждающие разбили цепи, которыми запирался порт.

Тотчас Равальи и Ремонанк схватили лестницу и приготовились спуститься в ров.

Они кричали:

– За нами, навайльцы! На приступ!

– Добрый мой Равальи, – кричал Каноль, – умоляю тебя, остановись!

Но в ту же минуту батарея, до сих пор молчавшая, вдруг заговорила, ядро упало возле Каноля и осыпало его землею.

– Ну, если уж вы непременно хотите, так извольте! – крикнул Каноль, поднимая палку. – Стреляй!.. Стреляй на всей линии!

Тут целый ряд стволов опустился на парапет и огненная лента протянулась над стеною. Между тем гром двух больших орудий отвечал на огонь батареи герцога де Ларошфуко.

Упало человек десять, но их гибель не только не испугала их товарищей, но еще дала им новые силы. Батарея герцога громко отвечала: одно ядро сорвало королевский флаг, другое разорвало офицера из отряда Каноля.

Каноль осмотрелся и, увидав, что солдаты его опять зарядили ружья, закричал:

– Стреляй!

Приказание было исполнено так же скоро, как и в первый раз.

Минут через десять не осталось ни одного целого стекла в Сен-Жорже, камни дрожали и дробились на куски, пушки разбивали стены, пули прыгали по широким камням, и густой дым затемнял воздух, полный криков, угроз и отчаяния.

Каноль заметил, что всего более вредила крепости батарея герцога де Ларошфуко.

– Вибрак, – сказал он, – поручаю вам Равальи, чтобы он не двинулся ни на шаг вперед, пока меня здесь не будет. Я пойду к нашим пушкам.

Каноль побежал к двум орудиям, отвечающим на пальбу неприятельской батареи, сам смотрел за их действиями, сам направлял их. В минуту он сбил три пушки из шести и убил на равнине человек пятьдесят. Остальные, не ожидавшие такого жестокого сопротивления, подались назад и думали уже о бегстве. Герцог Ларошфуко, старавшийся остановить их, получил контузию, у него вышибло шпагу из рук.

Увидав такую удачу, Каноль оставил батарею начальнику артиллерии, а сам побежал туда, где полк навайльцев силился взять крепость приступом.

Вибрак держался крепко, но получил рану в плечо пулею.

Появление Каноля, встреченное криками радости, удвоило храбрость его солдат.

– Извини, – сказал он полковнику Равальи, – я принужден был оставить тебя на минуту, милый друг, но надобно было разбить пушки герцога де Ларошфуко. Будь спокоен, я опять здесь.

В эту минуту Равальи вел людей своих на приступ в третий раз и, вероятно, не слыхал слов Каноля в стуке оружия и при громе артиллерии. Каноль вынул пистолет из-за пояса и, протянув руку к прежнему товарищу, который стал теперь его неприятелем, спустил курок.

Пуля была направлена твердою рукою и верным глазом и прошибла руку Равальи.

– Благодарю, Каноль! – закричал он. – Я заплачу тебе за это!

Но, несмотря на свою храбрость, молодой полковник принужден был остановиться, шпага выпала у него из рук. Прибежал Ремонанк и поддержал его.

– Хочешь, приди ко мне, тебе здесь перевяжут рану? – спросил Каноль. – Мой хирург ничем не хуже моего повара.

– Нет, я ворочусь в Бордо, но жди меня с минуты на минуту, потому что я непременно ворочусь, обещаю тебе. Только получше выберу время.

– Назад! Назад! – закричал Ремонанк. – С той стороны отступают. До свидания, Каноль, вы выиграли первую партию.

Ремонанк говорил правду: крепостная артиллерия нанесла значительный урон отряду Ларошфуко, который потерял человек сто. Морской отряд почти столько же. Самую большую потерю понес Навайльский полк, потому что для поддержания чести мундира он шел впереди городской милиции советника Эспанье.

Каноль поднял пистолет.

– Прекратить огонь! – закричал он. – Пусть их отступают спокойно. Нам нельзя терять патронов.

Действительно, выстрелы были потеряны, потому что осаждавшие отступали очень поспешно, оставляя мертвых и унося только раненых. Каноль начал считать свою потерю: у него было шестнадцать раненых и четверо убитых. Сам он не был даже оцарапан.

– Вот, – говорил он через четверть часа, принимая нежные ласки Наноны, – вот, меня заставили заслужить патент коменданта! Какая нелепая резня! Я убил у них человек полтораста и раздробил руку лучшему из друзей моих, чтобы его не убили.

– Правда, – отвечала Нанона, – но ты цел и невредим.

– Верно, ты принесла мне счастье, Нанона. Но надобно бояться второго приступа! Жители Бордо чрезвычайно упрямы, и притом Равальи и Ремонанк обещали мне опять явиться сюда.

– Ну что же? Тот же человек командует крепостью, те же солдаты защищают ее. Пусть они придут, во второй раз их примут еще лучше, чем в первый. Не так ли? Вы успеете еще более усилить средства защиты?

– Душа моя, – отвечал Каноль вполголоса, – крепость узнаешь хорошо, только когда защищаешь ее. Моя очень плоха, и если бы я был герцог Ларошфуко, так взял бы ее завтра. Кстати, лейтенант не будет завтракать с нами.

– Почему?

– Ядро разорвало его пополам.