Текст книги "ДНЕВНИКИ"
Автор книги: Александр Протоиерей (Шмеман)
Жанр:
История
сообщить о нарушении
Текущая страница: 49 (всего у книги 58 страниц)
Пятница, 24 октября 1980
В двенадцать часов дня звонок от Сережи: он принят в "Нью-Йорк таймс". Размышлял в связи с этим об Америке. Сережу приняли исключительно on merits3 , ибо я не знаю человека более скромного, чуждого интригам, не способного ни на какое подлизывание, партийность и т.д. И вот – в тридцать пять лет – на «вершине»… Значит, не все в Америке – политиканство, связи, деньги…
Начал писать главу "Таинство Святого Духа" – после почти двухмесячного – с Лабель – перерыва в работе. И сразу чувствую себя лучше, чувствую своего рода духовное "исцеление".
1 слайды (англ.).
2 Из стихотворения "Эти бедные селенья…"
3 за заслуги (англ.).
545
Понедельник, 27 октября 1980
В связи с "Таинством Святого Духа" читаю, перечитываю написанное об эпиклезе, об освящении Даров и т.д. (о.Киприана [Керна], G.Dix, Atchley, Карабинова и т.д.). Какая разноголосица и какая путаница! Лучше, умнее всех – Dix, но и он, мне кажется, чего-то не видит, не чувствует. Я думаю, мало примеров в истории Церкви такого разрыва между самой Литургией и ее богословским истолкованием.
Сначала возникает вопрос: когда и как освящаются Святые Дары. Dix относит это к четвертому веку, больше всего к Кириллу Иерусалимскому. И здесь начинается путаница (Дух, Троица, Христос). Ранняя Церковь, по Диксу: Христос приносит, Христос освящает, Христос причащает (поэтому слово Дух у ранних учителей означает «Христос»). Что делает Кирилл? «Применяет» к Литургии троичное богословие, в котором освящение – это всегда Дух . Тут из начала активного (освящающего, ибо приносящего) Христос становится «пассивным». Дух Святой освящает и претворяет хлеб и вино в Его Тело и Кровь. Так, на Востоке, в истолкование Литургии входит двойственность : Литургия – приношение Сына (и Церкви, Его – Отцу), но претворяемое в Тело и Кровь Его Духом, посылаемым Отцом. Отсюда система : учение об эпиклезе Дамаскина, Кавасилы и т.д. Запад же остается чуждым… Все это, по мнению Дикса, от вопроса, возникающего в четвертом веке: когда («момент»).
Все это, мне кажется, богословский крах . И причина его для меня очевидна. Евхаристия может быть правильно истолкована только в категориях эсхатологических. Совершаемая во времени (нет, не вне времени), она во времени являет, предвосхищает и дарует Царство будущего века . Поэтому таинство Евхаристии , хотя и состоит оно из последовательности актов , есть одно и неразделимое таинство. Если в целом она отнесена ко времени, то внутри нее категории времени («момент») неприменимы, ибо суть ее в выхождении из падшего времени (раздробленного) во время, восстановленное во всей полноте своей. В этом смысле она вся – в Духе . Христос присутствует, собирает, приносит и раздает Духом Святым , как и на Тайной Вечере. На Тайной Вечере не было «эпиклезы», и она являет «прославление» Сына Отцом в Духе. Поэтому различение в Евхаристии «действий» трех Лиц Святой Троицы неправильно и приводит к тупикам. Каждое Лицо Святой Троицы действует троично.
Отсутствие во всех этих "тупиках" главного вопроса – что такое освящение . Если оно – в «сотворении» святых «реальностей» (Тела и Крови Христа, например), создание «святого», то тогда естественно «освятительную» функцию приписывать Духу Святому. Но если оно – явление, показание, дарование Царства Божьего, Троичной Жизни, то тогда освящение есть всегда причастие этому Царству как благодати Сына, любви Отца, причастия Духу… Отец являет Сына, Который являет Отца, Который посылает Духа как само это знание, общение, причастие.
В Евхаристии все это (Царство Отца, Сына и Святого Духа) совершает Сын, все это являет Дух Святой.
Благодарение возвело нас, Церковь, на небо, к небесному престолу. На небе – нет иной Пищи, иного Пития, как Бог, даровавший нам как нашу жизнь
546
Сына Своего. Поэтому хлеб и вино претворяются этим восхождением нас, в Сыне, к Отцу. И Дух Святой являет нам его как совершенное, исполненное, завершенное – дарованное нам как причастие («якоже быти причащающимся», «нас же всех от единого хлеба и чаши причащающихся…»).
Цель творения исполнена и явлена… Что происходит с хлебом? Он исполнен : сие есть самое честное Тело… Что это значит? То, что его назначение – предвечное, Божие – исполнено . Он приобщает нас – во Христе – Богу, делает нас тем, для чего мы созданы. Это значит, что в «мире сем», в его категориях с ним – хлебом – ничего «не происходит», ибо то, что происходит, духовно , в Духе. Тут «плоть не пользует нимало», и все разговоры о субстанции ничего не разъясняют, как не разъясняют ничего и разговоры о «моменте». Но зато «блаженны вы, что видите…» Нельзя Царство Божие объективно «вставить» в рамки, законы, связи «мира сего». Потому и Христа ученики не узнавали «объективно», но знали , что это Он, – духовно.
Ранняя Церковь поэтому никогда не говорит о Евхаристии в отрыве от Церкви, собрания . Объяснить Евхаристию в отрыве от того, что совершается в ней прежде всего с самой Церковью, – невозможно . И потому как только такое объяснение началось, оно неизбежно привело к тупику.
Но как все это сказать в моей главе? Чувствую, реально чувствую – бессилие слов . Тут нужно тоже «в Духе», иначе же «удобнее молчание». А между тем я убежден, что все это бесконечно важно именно сейчас, что от этого все зависит в самой Церкви.
Вчера днем – поездка с Л. в Найяк, в госпиталь к Мише. Осеннее солнце, золотые холмы за Гудзоном, водная ширь. Как я люблю эту печалью и смирением, но и каким-то таинственным торжеством пронизанную красоту осени.
Денвер, Колорадо. Суббота, 1 ноября 1980
В Денвере на очередном retreat. Все эти дни, в связи с "церковными" делами, размышления о том, что в каком-то разговоре я назвал "романтическим Православием"… Мне кажется, что это определение удачно тем, что оно обнимает собою многие как будто и не связанные друг с другом "проявления" и "тенденции" современного Православия:
– "номинализм" (все эти "Антиохии", "Александрии" и пр.);
– литургический слепой консервагизм;
– культ "прошлого";
– богословская возня почти исключительно с Отцами;
– апокалиптизм;
– ненависть к современному миру (а не к "миру сему");
– эмоционализм;
– культ "внешнего" (бород, ряс, "стиля").
Все то, что, иными словами, делает Православие бессильным , не только внешним, но и внутренним гетто (а не вызовом, борьбой, ответом, жизнью ).
"Романтизм" – это прежде всего – и в жизни, и в культуре – мечтание , примат «чувства», «сердца» над «различением», истиной и т.д. Это отталкивание от реальности во имя мнимой реальности, это вера в иллюзию.
547
Среда, 19 ноября 1980
Вся прошлая неделя (с 9 по 15 ноября) в Детройте, на Всеамериканском Соборе. Первые три дня с Льяной. Комната на двадцать восьмом этаже, с огромным видом на реку и на канадскую равнину за рекой, на небоскребы, улицы… И все время, все эти дни, все залито солнцем… Обычная суматоха, заседания, кулуарные и ресторанные разговоры, интервью. Но каждое утро – Литургия с огромным – в сотни голосов – хором, а каждый вечер – вечерня, и все время, несмотря на отель и на суету, чувство Церкви. Все прошло хорошо и гладко. Но противное чувство осталось от маленькой, но агрессивной группы "правых" фанатиков, от их криков в микрофон, от их совершенно идиотского "максимализма". Вечный, отвратительный полюс "религии" – фанатизм, страх, слепота, самолюбованье. И, ко всему этому вдобавок, – бетонная глупость и узость. Но, повторяю, это маленькая группа, а большинство Собора здоровое.
Новые наши звезды: епископ Василий (Родзянко) – "лирический тенор", но и тенором этим, и, главное, видом (борода, волосы до пояса, деревянный посох и т.д.) чарующий наших ортодоксов. Епископ Петр (L'Huillier) – знающий наизусть все номера всех канонов… Все это удовлетворяет вечную жажду демократической Америки – жажду "вождей", "моделей"… Увы, оба этих новых наших владыки – боюсь – неисправимые нарциссы , однако хотя бы добрые, культурные и кровно любящие «церковность». Quod erat demonstrandum1.
В пятницу, после конца Собора, переезд в другой отель. Наречение и хиротония нового румынского епископа – Нафанаила. Все прошло хорошо, и не только внешне, а и на глубине …
Четверг, 20 ноября 1980
Купил вчера Набокова "Lectures on Literature" (Austen, Flaubert, Kafka, Joyce. Proust)2. Пока что пробежал две-три страницы посередине книги. Все тот же блеск и какая-то странная навязчивая защита литературы от самого понятия "содержания". Это как бы кулинарный подход к литературе. От хорошего завтрака в первоклассном отеле ничего не требуется кроме того, чтобы был он вкусным . Отсюда великое французское искусство соусов и всяческих «заправок». Но ресторанное искусство, действительно, и не требует «оправдания», отнесения себя к чему-то «высшему» (разве что с аскетической точки зрения, с которой требует оно не оправдания, а осуждения). А литература, слова и ими воплощаемое видение мира? Мне ясно теперь, что моя вечная любовь к Набокову, вернее – к чтению Набокова, – того же порядка, что любовь к хорошему ужину. Но если так, то не применима ли и здесь «аскетика»? То, что так сильно мучило Толстого, – не мучит Набокова. Или, может быть, сама его ненависть к истолкованиям и оценкам литературы по отношению не к «кухне» и «ресторану», а вот к тому, ненавистному ему «свыше» – и объясняется таким «подавленным» мучением? Не знаю, нужно будет вернуться ко всему этому по прочтении книги.
1 Что и требовалось доказать (лат.).
2 "Лекции по литературе" (Остин, Флобер, Кафка, Джойс, Пруст) (англ.).
548
Понедельник, 24 ноября 1980
Два тихих, спокойных дня дома. Написал очередной скрипт для "Свободы". Прогулка – вчера – по Крествуду темным ноябрьским днем. Вечером – [о.] Иоанн] М[ейендорф] и Том с Аней ([мои] именины). Все те же, как всегда, разговоры – о только что уехавших московских архиереях (епископ Хризостом), о наших епископах, обо всей церковной "эмпирии" со всеми ее мелкими и крупными страстишками. Раньше все это меня волновало, раздражало, мучило. Теперь чувствую все большую "отрешенность". Человеческий анализ к Церкви не то что неприменим, он заведомо частичный и уж, во всяком случае, не решающий. По-человечески рассуждая, все наше "православие" hasn't got a chance1 : если Папе не «справиться», то куда уж нам… Поэтому беспокойство за Церковь, не желающую так очевидно быть «спасаемой» по нашим рецептам, в конечном итоге – греховно, от гордыни… Ибо «ничего не значащее избрал Бог»2 …
Двусмысленность ума («надмение») и его главной функции – анализа . В этом умном анализе обычно все верно, в целом же он почти неизбежно темный, разрушительный и плоский . Ум знает только одно измерение. И потому его анализ в конечном итоге, и как это ни страшно, совпадает с анализом дьявола. Все верно и все ложь . По отношению к этому уму не только поэзия, но и богословие, и все остальное должны быть глуповаты , ибо ум и есть носитель и рассадник гордыни в человеке, то есть того, что привело к падению. В этом я убеждаюсь каждое воскресенье, читая Book Review Section3 в воскресной «Нью-Йорк таймс». Как вчера в отзыве о последней книге Сьюзен Зонтаг: "Модернизм призван, прежде всего, разрушать …" Так разрушает Божий мир и человеческий ум, пока не станет «глуповатым о Боге».
Завтра на пять дней в Париж – на съезд Движения, на "прояснение" этой второй моей "эмпирии" – парижских "трудностей" (все как одна от все той же гордыни).
Означает ли написанное выше "апологию глупости"? Нет, ибо глупость в нашем падшем мире тоже от диавола и тоже – гордыня. Больше того – в пределе своем она как бы совпадает с умом. Не случайно в нашем мире глупые преуспевают ничуть не хуже умных, а часто и лучше. И это так потому, что то, что мы называем глупостью , есть на самом деле разновидность того же самого падшего ума. На деле ум только кажется «умным». Его глупость замазана, замаскирована «анализом», то есть умением приводить, так сказать, в порядок мысли, идеи, факты, представлять глупое как умное. Что, Маркс, Фрейд, Гитлер, Сталин – были людьми «умными» или «глупыми»? А также – Набоков, Гарнак, Валери, Андре Жид, Хемингуэй и т.д.? В пределе, по отношению к главному – очевидно глупыми . По отношению к неглавному – умными. В падшем мире ум – это грандиозная и, повторю, демоническая операция по маскированию основной и «существенной» глупости, то есть гордыни , сущность которой в том, что, будучи глупостью – слепотой, самообманом, низостью, она «хитроумно» выдает себя за ум.
1 не имеет никаких шансов (на успех) (англ.).
2 См.: 1Кор.1:27-28
3 раздел "Книжное обозрение" (англ.).
549
Это значит, что в мире противостоят друг другу не ум и глупость (они «вместе», предполагают друг друга, укоренены друг в друге), а ум-глупость – то есть гордыня – смирению . Смирение – Божественно и потому одно преодолевает и побеждает ум-гордыню и глупость-гордыню.
Среда, 3 декабря 1980
В понедельник 1-го вернулся из Парижа, где провел пять дней. Из них два с половиной в Монжероне на общем съезде РСХД. И если все, по выражению Стивы Облонского, в конце концов "образовалось" (принятие нового устава, избежание "уходов с треском" и резкостей), то общее впечатление все же грустное.
Два раза был у мамы. Очень грустно. Она похудела, мало кого узнает, и бывают у нее какие-то припадки галлюцинаций. Уезжал от нее с тяжелым чувством бессильной жалости.
В Париже было холодно, промозгло. Единственная радость – ужин с Андреем в "Доминике". Нам всегда так хорошо вместе.
Читаю второй том книги Л.Чуковской об А.Ахматовой.
В семинарии – заседание за заседанием: вчера Building Committee1 , завтра – Board of Trustees… Но после Парижа – как свежий воздух.
Сегодня был на "Свободе". Нью-Йорк: яркое солнце, синее небо и ледяной, с ног валящий ветер.
Пятница, 5 декабря 1980
Не могу оторваться от книги Чуковской, от этой поразительной "записи" живой Ахматовой, от всего этого ужаса, позора, страдания. И все же все время как бы спрашиваю себя: да как все-таки мог этот ужас длиться так долго? Откуда столько подлости, страха, ненависти? Откуда это "палачество"? До – во время – и после Сталина. Вот что, между прочим, меня поражает: отрыв всей этой до предела утонченной элиты от "народа". 99% русского народа не имели – и, наверное, не имеют и сейчас – никакого отношения к ней. Необычайная хрупкость, оранжерейность русской культуры. Писатели в России гибли и гибнут, как птенцы, выпавшие из теплого гнезда. Когда читаешь о французских писателях, например, чувствуешь их защищенность – не «народом», конечно, а самой культурой. У меня впечатление такое, что в России всегда много отличных писателей, поэтов и т.д., но при этом нет «культуры» как элемента, в котором они могут жить и дышать. Выкорчевывая, уничтожая писателей, власть – любая власть – делает это не потому, что боится их, – ну чем был опасен Мандельштам для Сталина? – а потому, что чувствует их абсолютную инородность и за нее их ненавидит. Но то же самое и в эмиграции, и в Церкви. Все и всюду мерится по «низу», это какая-то утробная ненависть к «высшему». Выносят только штампы: священника, поэта (общедоступного, «своего»…). Отойди от штампа, и ты – враг… На культуру, на качество очень мало «клиентов». Нет спроса, и предложение поэтому оказывается отвергнутым…
1 комитет по строительству (англ.).
550
Вот читаешь об Ахматовой, как годами исправляла, оттачивала она – несмотря на все ужасы – свою "Поэму без героя". И с каким отвращением думаешь о своей "работе", обо всем написанном, всегда в спешке, всегда приблизительно, всегда на "фру-фру", и становится бесконечно грустно. Все случайно – и именно грустно думать об этом в шестьдесят лет…
Всякий "микрокосм" (например, семинария) соткан из тех же страстишек, амбиций, зависти, страха, что и "макрокосм" – то есть человеческое общество в целом. Во всяком есть – потенциально – и аятолла Хомейни, и Сталин, и Смердяков и т.д. "Развитие" их ограничено только одним: отсутствием у них власти . Страшна в мире, страшна для человека только власть. И в ограничении ее, в сущности, единственная заслуга, а также и призвание скучнейшей во всех других отношениях демократии.
Ахматова :
Ржавеет золото и истлевает сталь,
Крошится мрамор. К смерти все готово.
Всего прочнее на земле печаль
И долговечней – царственное слово.
Боже мой, до чего это прекрасно!
Трудность, поистине уникальность христианства в том, что оно обращено к личности , но дарует ей как ее исполнение – Церковь . Личность, не принимающая Церкви, извращает христианство, претворяя его в духовный нарциссизм и эгоизм. Церковь, не принимающая личности, извращает христианство, снижая его до «толпы», до «массовой религии». В такой Церкви личность заменена благочестивым штампом («церковный человек»), а в такой личности Церковь, в лучшем случае, воспринимается как раздаятельница «духовного питания». Эта путаница, соблазн, искушение и обман – вечные, но в наши дни они особенно ясны. С одной стороны – поиски «личной духовности», а с другой – какой-то «церковной активности», Церкви как активности, как «коллектива». Отражение двух сопряженных одна с другой современных болезней: индивидуализма и коллективизма. Тайна христианства: «внутри себя собор со всеми держать». Но именно внутри себя , а не в религиозном коллективизме.
Нужно всегда помнить, что в категориях "мира сего" христианство не может не быть парадоксальным , и там, где этого парадокса нет, оно в чем-то ущерблено и подменено . Сочетание личности и Церкви – один из таких основоположных парадоксов.
Суббота, 6 декабря 1980
Вчера за ужином разговор с Томом [Хопко] о западных богословах (большинстве), которые провозглашают как нечто самоочевидное, что – ввиду "cultural mutation"1 нашей эпохи – нужно радикально перестраивать все богословие и всю жизнь Церкви. Богословие должно, так сказать, сделать выводы из того, что произошло , что есть … Мой вопрос1 но что же именно про-
1 "культурной мутации" (англ.).
551
изошло, в чем содержание этой "мутации"? Мне кажется, что, прежде чем делать выводы и самим «перестраиваться», богословы должны были бы заняться именно этим вопросом. Я вижу, однако, только две реакции – на Западе, Православие не в счет, ибо оно еще просто «не в курсе», не знает ничего о какой бы то ни было «мутации». Это – либо принятие, безоговорочное и безо всякого предварительного анализа, этой самой «мутации», либо же – ее столь же безоговорочное отвержение.
Но тут возникает еще предварительный вопрос: о сущности прежде всего самого богословия. В том-то и все дело, мне кажется, что на Западе богословие с самого своего возникновения как "науки" (то есть с появления схоластики) поставило себя в зависимость от "мира сего" – от его категорий, слов, понятий, "философии" в широком смысле этого слова. Отсюда постоянная необходимость в "адаптации", в проверке – не «мира сего» христианским благовестием и опытом, а самого этого благовестия и опыта – «миром сим» и его «мутациями». На этот раз мутация касается как раз самой веры, и потому паника от «несоответствия» веры – миру и его мудрости – особенно интенсивная. И ведет она к двум ориентациям, к двум выборам. Либо к растворению веры в этой «мутации» (как, например, theology of liberation1 ), к утверждению, что сама эта мутация – на глубине своей – соответствует христианству (которое-де, мол, тоже заботится прежде всего, скажем, о «свободе, равенстве и братстве», или о здоровье и счастье , или о «земном рае» и т.д.). Либо же к духовному эскапизму, к освобождению христианства, раз и навсегда, от какого бы то ни было интереса к каким бы то ни было «мутациям» или, попросту, – к миру и к судьбе человека в нем. Первый выбор «реализует» себя при помощи перетолкования веры (которая, если ее правильно понять, должна оправдать «секс», «аборт», «эвтаназию» и «революцию»), а второй – сведением всего христианского предания, скажем, к «Добротолюбию».
Обращается ли христианство к миру – благовестием или богословием ? Продолжить.
Понедельник, 8 декабря 1980
Вчера днем на заседании вновь образованного "Консультативного комитета" правозащитных организаций, заседании, на которое, неожиданно для себя, мы получили приглашение. Все "тузы" – Чалидзе, Гинзбурги, Н.Горбаневская, Л.Алексеева, А.Вольпин, К.Любарский и т.д. Общее впечатление – это все-таки и несмотря на все чистое дело , ибо движимо оно состраданием, жалостью, обращенной к лицу заключенного…
После этого ужин с Л. на 107-м этаже Trade Center2 . Поразительный, сногсшибательный вид на Нью-Йорк.
Благовестие или богословие (см. выше). Благовестием я называю не «библеизм» сектантов всех оттенков, а свидетельство об опыте Церкви , о вере как не просто изложении того, «во что верит Церковь», а о том также, чему она
1 богословие освобождения (англ.).
2 Всемирного торгового центра.
552
радуется , чем живет и что знает как спасение всего в Боге. Например, победа над смертью, воскресение во плоти и т.д. Ведь примечательно, что «научное» богословие именно эти главные темы оставляет как бы в гени…
Вторник, 9 декабря 1980
Л.Чуковская о Набокове: "Не по душе мне та душа, которая создает набоковские книги…" ("Записки об Анне Ахматовой", II, 382).
"Нью-Йорк таймс" полна тревожных известий о движении советских войск на польской границе. Снова тот же вопрос (как в 1968 году с Чехословакией): войдут или не войдут? В том же номере газеты известие об убийстве вчера на Манхэттене Джона Леннона, одной из звезд Beatles. Половина первой страницы и целая страница внутри! Я помню беснование миллионов при одном виде этих длинноволосых пророков и возвестителей – чего? Мне всегда казалось, что rock является наиболее очевидным выражением коллективной одержимости, бесовщины в самом сердце нашей больной цивилизации.
Вчера вечером кончил второй том "Записок" Л.Чуковской об Анне Ахматовой. Книга замечательная по своей правдивости . Но вместе с тем по мере чтения я все сильнее чувствовал пронизанность ее какой-то гордыней . Я знаю, и А.А., и Л.Ч. жили в аду, в ужасе сталинщины, мучаясь за близких, и что ад этот ни с чем не сравнишь… И все же эта постоянная занятость собой , каждой строчкой, каждым отзывом… А также презрение, постоянный гнев… Не знаю. Судить невозможно. Величие – несомненно. Но несомненен также своеобразный нарциссизм, знание о величии и его, так сказать, создание… «Литературность» жизни.
Страницы о первой встрече с Солженицыным: "Он – све-то-носен ". Много о России, но как-то «развоплощенно». Судьба России, отождествляемая – или так это кажется – с судьбой «Поэмы без героя» и «Реквиема». Русского народа, живых людей нет. Есть только преломление России в стихах. Но – читал и не мог оторваться…
Среда, 10 декабря 1980
Телевизия показывает толпы плачущих людей около дома, где жил Леннон. Л. говорит, что в Spence девочки не могут от горя держать экзамены! Я мало что знаю о нем как человеке. Но я думаю, что всегда применим принцип – "по плодам их узнаете их…"1 . Каковы же плоды этих «шестидесятых годов», эпонимом которых был Леннон1 ? Именно тогда началось разложение Америки, рождение «молодежи» как судьи всех «традиционных ценностей». Тогда черное стало белым и наоборот, и все во имя какого-то «счастья», какой-то «жизни». Трагедия Вьетнама, наркотики, «половая революция», самоуверенность и самодовольство «молодежи», вся дешевка этих лет… И вот об этой «мечте», об этих «обманутых надеждах» теперь плачут, и «взрослый мир» страшно этим умилен. Польша, Афганистан – все бледнеет перед этим горем…
1 Мф.7:16.
553
Завтрак сегодня с Б[орисом] и И[раидой] Пушкаревыми в индусском ресторане на Восьмой авеню. Разговаривая с ними, очень дружески, так ясно почувствовал, до какой степени люди живут не разными "идеями" и "убеждениями" – эти последние могут быть теми же самыми, а разными тональностями , разными восприятиями, прежде всего, самой жизни.
Четверг, 11 декабря 1980
"Changer la vie", "projet de sociйtй"1 … Невозможность, невыносимость жизни, построенной по ритму «dodo, metro, boulot»2 . Неделя за неделей, год за годом – все те же причитания и обличения, все те же требования, обращенные к политике, – коренным образом изменить жизнь, изменить отношения между людьми, освободить женщину, освободить детей, освободить любовь, и вера в возможность такого «освобождения» при помощи политики, экономики и т.д. «Так больше жить нельзя!» При этом половина журналов, безостановочно вопиющих о таком «освобождении», отведена под программы концертов, выставок, представлений, телевизии, кинематографа, спортивных состязаний и т.д. И «хлеба», и «зрелищ» – какое-то невероятное изобилие. Но все – от мала до велика – ненавидят это «общество», ненавидят свои школы, работы, профессии, и все ждут какого-то чудесного «освобождения», заря, предчувствие которого вспыхнули в пресловутые майские дни 1968 года. И, однако, положительного содержания этой vita nuova3 никто не описывает, не определяет… Напротив, все те, кто якобы «освободился», – тонут в отчаянии и скуке. Или, по уже какой-то совершенно непонятной слепоте, обожествляют – то Советский Союз (вся западная интеллигенция в 20-е и 30-е годы), то Мао Цзедуна и Китай, то еще какую-нибудь «революцию», при ближайшем рассмотрении оказывающуюся смрадной кровавой кашей. Часть христианства на это, так сказать, «согласилась», другая часть – «правая» – рассматривает и отбрасывает сам мир как непоправимый и любую мечту об его улучшении как греховную и дьявольскую…
Как найти слова, чтобы в этой запутанности, в этой страшной лжи – с обеих сторон, и "правой и "левой", – сказать правду ? Правда же эта, как всякая правда, одновременно и проста , и сложна , так что при изложении ее нужно всячески бороться как с ненужным усложнением (одно искажение и искушение), так и с ненужным упрощением (другое искушение). Правда о жизни проста в своей сущности и сложна в своем применении к каждой конкретной жизни…
Пятница, 12 декабря 1980
Первый тезис:
Христианство есть счастье и создает, рождает счастливого человека . Определить это счастье («радость, которой никто не отнимет от нас…»4 ). Зна-
1 "Изменить жизнь", "социальный проект" (фр.).
2 "постель, метро, работа" (фр.) (французская поговорка).
3 новой жизни (ит.).
4 См.: Ин.16:22.
554
ние Бога во Христе, Христа. Дух Святой. Знание "смысла жизни". Знание победы Христовой. Знание вечной жизни: "поглощена смерть победой…" "Как будто" противоречит этому счастью:
– слабость, грех и т.д.,
– знание о страданиях людей,
– о зле, в котором "мир лежит". Разъяснение этого противоречия.
Четверг, 18 декабря 1980
А вот и "разъяснение" – но от жизни, от Бога, не от "умствований". В прошлый понедельник в [госпитале] John Hopkins доктора, осмотрев Л., пришли к выводу, что опухоль на pituitary gland1 выросла, и теперь решают – резать или нет… И вот снова эта всю жизнь разъедающая жалость, припадки отчаяния у Л., это присутствие , невидимое, но такое явственное – печали … Все переменилось, исчезает «животная радость жизни». И начинается внутренняя борьба – за свет, за приятие, за очищение души от уныния и сомнений… И все это как бы «омывает» и, омывая, являет во всей своей – удивительной, чудотворной, радостной – силе: любовь … А вот это и есть «разъяснение»…
Пишу все это в маленькой студенческой комнате в Св.-Тихоновской семинарии. Погребаем владыку Киприана (†14 декабря). Вчера вечером – отпевание… Три часа. Чудное пение. Десять архиереев. Радостность, "очевидность" этой службы. А сегодня утром – солнечный мороз. Перед службой говорил краткое слово. Только сейчас со всей силой ощутил, что вот – раздражались мы на владыку Киприана, а был он частью нашей жизни, и было в нем Божие, доброе, светлое, в самом лучшем смысле этого слова – церковное.
В субботу 13-го декабря приехали и водворились у нас на Парк-авеню Сережа и Маня с детьми. Сережины рассказы о Москве и вообще России я могу слушать до бесконечности и всегда, больше всего, с удивлением : как все это возможно?
Понедельник, 5 января 1981
Эти недели без записей прошли под тройным знаком:
– Льяниной болезни: за три-четыре часа до Нового года – звонок из Балтимора: доктор Nager: опухоль выросла, нужно резать. С тех пор – это присутствие тяжести, рока… Л. удивительно мужественно себя держит. Но – вдруг – припадки страха, горя ! И тогда такая жалость, такое желание, чтобы со мной – но только не с ней! – случилось что угодно… И от этого над всей жизнью дымка печали, но – и чего-то высокого, очищающего.
– Праздников – предпразднеств, всенощных, литургий. Все знакомое, с детства любимое, но вот из нашего «горя» все звучит, очищает, возносит по-новому… «Приближается Христос!»
1 гипофизе (англ.).
555
– Писания «Таинства Святого Духа» , с внутренним подъемом и муками, как всегда, невозможности выразить всего того, что «очевидно» – уму, душе, сердцу…
Присутствие Сережи и его семьи. Четырехдневное пребывание с нами Вани, Маши и Веры [Ткачуков]. Елка. Новый год. Снег. Мороз… Невероятное чувство борьбы между жизнью смертной и "жизнью жительствующей". Знания ее и одновременно слабости, трагической слабости, почти невозможности жить ею.
Сегодня – Литургия Василия Великого, водосвятие в залитом зимнем солнцем храме. Радость этого, не исключающая, а всасывающая в себя тревогу, жалость, сострадание…
Пятница, 9 января 1981
Трудные дни. Присутствие в самом воздухе, все время, этой грядущей операции, как надвигающейся тучи…
Со вторника в Нью-Йорке и почти все время за столом – за писанием моей главы. Боже мой, как медленно она подвигается, как почти невозможно находить нужные слова и фразы – и это при ясном знании того, что хочешь сказать. Иногда хочется все бросить, освободиться от висящего на шее камня. И нужно усилие, чтобы вернуться к столу, засесть, опять погрузиться в мучительное искание…
Суббота, 10 января 1981
Е.Замятин "Лица". Чеховское издательство, Нью-Йорк, 1955 ("Федор Сологуб"):
Стр.34: "Всегда говорят о бессмертии великих людей, героев – это, конечно, ошибка: герой неразрывно связан с трагедией, со смертью, неистребимо живуч, бессмертен – мещанин. …За цветами нужно ухаживать, чтобы они росли; плесень растет всюду сама. Мещанин – как плесень. Одно мгновение казалось, что он дотла сожжен революцией, но вот он уже снова, ухмыляясь, вылезает из-под теплого еще пепла – трусливый, ограниченный, тупой, самоуверенный, всезнающий…" (написано в 1924 году).
Mutatis mutandis, это можно применить и к религии, к определенному, массивному типу "церковности". Тип "церковного мещанина".
Четверг, 15 января 1981
Прощальная речь президента Картера вчера вечером по TV. Сдержанная, возвышенная, об идеалах Америки, "…не Америка создала human rights1 … Верно обратное: human rights создали Америку". Все это тоже отчасти риторика, но это не ложь. И как ни верти, а все-таки ключ один: личность . Не ставя ее во главу угла, ничего не выходит…