Текст книги "Рыцари удачи. Хроники европейских морей."
Автор книги: Александр Снисаренко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 21 (всего у книги 27 страниц)
Последующие полтора года фра Филиппо, поневоле забросив кисть, в поте лица осваивал искусство гребца на мавританской галере. Выручил его нечаянный случай. Однажды ему пришла в голову счастливая мысль нарисовать на стене портрет Абдул Маумена, и сходство так поразило мавров, как известно, вообще не знавших портретного искусства, что Липпи и. его друзья перешли с того дня на куда более приятное положение друзей пирата. «Много еще написал красками прекраснейших картин фра Филиппо для своего господина, который из уважения к его таланту одарил его всякими вещами, в том числе и серебряными вазами, и приказал доставить его вместе с земляками целыми и невредимыми в Неаполь»,– так заканчивает Леонардо свой рассказ.
Вероятно, эта история произошла (если она вообще произошла) примерно в 1440 году, когда фра Филиппо едва перевалило за тридцать: дальше Леонардо упоминает о его женитьбе и рождении сына – тоже знаменитого живописца Филиппино Липпи, появившегося на свет около 1457 года. К этому времени и следует отнести деятельность «великого берберийского корсара» Абдул Маумена – первого мавританского пирата, известного нам по имени, и к тому же лица явно реального, если даже вся история выдумана Леонардо.
Вызывает сомнения и еще один рассказ, относящийся к 1470-м годам и изложенный в книге Фернандо Колона «Жизнь Адмирала», посвященной своему отцу, прожившему жизнь не менее штормовую, чем фра Филиппо Липпи.
Отец Фернандо был, как чаще всего считают, сыном генуэзского ткача Доминико Коломбо, его звали Кристобаль. В четырнадцатилетнем возрасте (тоже предположительно) Кристобаль поступил юнгой на корабль, совершавший каботажные рейсы между Генуей и полуостровом Портофино, изобилующим селениями и монастырями, а иногда ходил и на Корсику.
В 1473 году двадцатидвухлетний Кристобаль, по его собственным словам, нанялся капитаном на службу к анжуйскому герцогу Репе и прирабатывал каперством. Вероятно, он кое-чего добился на этом почтенном поприще: в прошлом веке обнаружен документ, где «морской суд Венеции предостерегает относительно пирата Коломбо», как сообщает известный географ Карл Всйле Надо, правда, заметить, что Венеции и Генуя находились в состоянии чуть ли не непрерывной войны, так что речь может идти с равными основаниями и о пиратстве, и о каперстве.
Фернандо Колон не жалея красок расписывает, как герцог отправил Кристобаля в Тунис, чтобы захватить там галеру «Фернандина». Выйдя из Марселя и добравшись до островка Сан-Пьетро, в двух милях к северо-западу от западного побережья Сардинии, Коломбо и его люди узнали, что в тех водах появились еще два мавританских судна – галера и каракка. Команда потребовала возвращения в Марсель за подмогой, но бесстрашный Коломбо проделал какие-то манипуляции с компасом вроде тех, какие описал Жюль Верн в «Пятнадцатилетнем капитане», и утром его судно было уже у тунисского мыса Картаж – того самого, где шквал отбросил корабль Коппо в Тирренское море. Если верить всему этому, корабль Коломбо за одну ночь отмахал примерно триста двадцать пять морских миль в обход Сардинии, то есть летел со скоростью свыше сорока узлов, как лидер эсминцев типа «Ленинград»! Завидный сюжетец для барона Мюнхгаузена!
Должно быть, пиратская жизнь показалась чересчур хлопотной для «капитана» Коломбо, так как три года спустя мы видим его на борту мирного фламандского «купца» в роли простого матроса. Странная метаморфоза, не правда ли? 31 мая 1476 года это судно вышло из Лигурийского порта Ноли (недалеко от Генуи) в составе каравана с грузом хиосской мастики и взяло курс на Гибралтар. Караван продвигался медлительно, пролив прошли лишь в первых числах августа.
13 августа (роковое число!) корабли, ловя попутную струю сильного южного течения, обогнули скалистый мыс Сан-Висенти – юго-западную оконечность Пиренейского полуострова, расположенную в каких-нибудь пяти-шести километрах севернее мыса Сагриш, где еще витала тень принца Энрики. И тут появились пираты – целая эскадра французских кораблей (если верить их флагам) под началом итальянца Гийома Казановы, то ли эмигранта, то ли искателя приключений за счет короля. Этого кондотьера именуют иногда адмиралом, но его прозвище Колон может навести на другую мысль – что Казанова еще не успел заполучить патент на этот чин: скорее всего, это общепринятое фамильярное сокращение французского слова «колонель» (полковник), подобно тому как практичные американцы вместо слова «доктор» предпочитают короткое «док». Самое же забавное заключается в том, что и самого Коломбо называли точно так же на испанский лад, а для его потомков это была уже узаконенная фамилия.
Итак, Колон итальянский под французским флагом жаждал захватить в плен другого Колона, тоже итальянского, но под флагом фламандским. Когда рассеялся дым сражения, стало видно, что ко дну идут четыре пиратских корабля и три фламандских. Впрочем, Коломбо было тогда не до подсчетов, потому что одним из тонущих кораблей был его собственный, а сам он, судорожно вцепившись в какой-то обломок, отчаянно греб к берегу.
Он выплыл на него в бухте Лагуш и вскоре добрался до одноименного города. Так он попал в Португалию. Только здесь Коломбо узнал, что такое настоящие мореходы. Ему действительно было чему у них поучиться, был ли он капитаном или матросом. Все самые громкие географические открытия и после смерти Энрики по-прежнему связывались с этой страной. До поры до времени, только до поры до времени. Письмо флорентийского медика и космографа-любителя Паоло Тосканелли, датированное 15 июня 1474 года, все еще пылится в королевских архивах. О нем все давно забыли, кроме одного придворного по имени Фернандо Мартинец. Это он по поручению своего короля Афонсу V Африканского (племянника Энрики Мореплавателя) обратился к Тосканелли за консультацией по поводу одной бредовой идеи, носившейся в воздухе и жалящей, словно москит: можно ли достичь Индии, если плыть на запад, только на запад. Ответ итальянца, как ни странно, гласил, что «существование такого пути может быть доказано на основании шарообразности формы Земли». Может быть... Хорошенькое дело! Да ведь прежде еще нужно доказать, что саму Землю всемогущий Господь сотворил в виде апельсина! Слишком все это смутно и туманно. Правда, этому давно уже учат мавры... Приложенная к письму карта, собственноручно вычерченная Тосканелли, еще менее убедительна для короля, чем письмо. Эти итальянцы все заодно! Письмо вместе с картой пылятся в архиве.
Кристобаль Коломбо узнает о них от Мартинеца, с коим он в приятельских отношениях. Он загорается новой идеей. Он сам усаживается за вычерчивание карты, потом вызывает в Лиссабон своего брата Бартоломе, профессионального картографа. Он пытается зажечь идеей его величество. Но его величество давно уже не мальчишка, он не желает оказаться в дураках, он осторожничает. Но не хочет он и того, чтобы его опередили испанцы. 6 апреля 1480 года он дарует своим славным мореходам строгую инструкцию, предписывающую захватывать все иноземные суда, оказавшиеся у берегов Гвинеи, и топить их команды в море как котят, без различия пола и возраста.
В инструкции фигурирует слово «каравелла». Эти корабли составляли гордость не только португальского, но и испанского флота. Конкуренты. Все лучшее и все новое должно принадлежать Португалии – таков девиз Афонсу. Увы, он остался только девизом. 28 августа 1481 года король умер. Письмо и карта Тосканелли пылятся в архиве.
12 декабря того же года (уже прошло пять лет после прибытия Коломбо в Португалию) новый король Жуан II, принявший вместе с португальской короной учрежденный им же самим титул «повелителя Гвинеи», отправил флотилию, возглавленную Диогу Азанбужи, для основания колонии на Золотом Берегу. Это куда вернее и прибыльнее, чем бредни заезжего прожектера! Год спустя один из капитанов этой флотилии, Диогу Кан, завершил открытие Гвинейского залива, выйдя к устью реки Конго, а затем достиг побережья Анголы. В течение последующих двух лет Кан продвинулся до нынешнего мыса Кросс в пустыне Намиб, остановившись лишь в 2° от Южного тропика. Только смерть помешала Кану достичь его. Более двух с половиной тысяч километров западноафриканского берега присоединилось к португальской короне!
Тем временем Коломбо успел уже изрядно поднадоесть новому монарху. Через своего земляка он обратился к Паоло Тосканелли, сослался на свое знакомство с Мартинеиом и заполучил копии письма и карты, аккуратно хранившиеся педантичным флорентийцем. Чтобы не отпугнуть короли, он исправлен маршрут Тосканелли, руководствуясь выкладками Роджера Бэкона и Альберта Великого, пересказанными епископом Пьером д'Айли в своей книге «Образ мира». Он делает его короче, а значит, убедительней.
Король устал, его загнали в угол. На исходе 1484 года он дает аудиенцию генуэзцу и туманно обещает разобраться во всем. Королевское слово – верное слово. Чтобы окончательно, раз и навсегда отделаться от навязчивого фантазера, Жуан препоручает рассмотрение дела в третьи руки. Еще в 1480 году, при его предшественнике, к португальскому двору прибыл из Нюрнберга двадцатилетний сын суконного фабриканта Мартин Бехайм, ученик прославленного астронома и математика Иоганна Мюллера Региомонтана Кёнигсбергского, за пять лет до того переехавшего по приглашению папы Сикста IV в Рим для пересмотра и уточнения календаря. Жуан вспомнил теперь об учрежденной им же в 1483 году комиссии по изучению состояния мореходного дела с целью его улучшения, членом которой состоял и Бехайм.
Комиссия выглядит вполне солидной, а главное – уместной. Никто не сомневается в том, что пора навести порядок в морском деле. С тех пор как Региомон-тан разработал эфемериды – астрономические таблицы с указанием места солнца и других светил на 1474-1506 годы,– навигация становится точной наукой. Эфемериды позволяли определять место судна по звездному небу. Для измерения высоты светил Регио-монтан изобрел градшток – «посох святого Иакова», достаточно точный для практических целей.
Китайский (или арабский) компас, к тому времени прочно завоевавший себе место на флотах под французским именем буссоли, позволял ориентироваться по странам света, но имел и существенный недостаток: он не позволял вычислять градусы широты.
Заимствованная у арабов деревянная и чрезмерно громоздкая астролябия, служившая для определения высоты солнца, имела еще более ограниченное применение: ею нельзя было пользоваться при качке. Метод определения широты и был задачей номер один, возложенной королем на комиссию.
Выросший в механических мастерских Нюрнберга, выстроенных в 1471 году Региомонтаном Мартин Бехайм берется за эту задачу и в ничтожно короткий срок: предлагает португальским морякам новую астролябию, металлическую, подвешиваемую к мачте и благодаря своей тяжести сохраняющую более или менее вертикальное положение при качке. Это новшество было проведено столь быстро, что до сих пор не исчезли сомнения в том, что Бехайм лишь дал путевку в жизнь изобретению Региомонтана. Впрочем, в те времена к авторскому праву относились куда менее щепетильно, чем теперь.
.
Посох Святого Иакова.
Астролябия середины XV века.
Бехайм кажется Жуану наиболее подходящей кандидатурой: признанный ученый, к тому же из незаинтересованной страны. Вскоре после аудиенции, данной Жуаном генуэзцу, Бехайм получает новое задание: он должен рассмотреть и дать свое заключение о проекте западного, якобы кратчайшего пути в Индию. Трудно сказать, каким было бы заключение Бехайма, если бы он знал о письме и карте Тосканелли, не менее признанного ученого, чем он сам. Но автор предлагаемого проекта – никому неведомый Кристобаль Коломбо, иностранец, живущий то в Лисабоне, то на Мадейре, то на соседнем с нею острове Порту-Санту. К тому же он явно не пользуется расположением монарха... Осторожный немец, дорожащий своим местом и своим пенсионом, дает отрицательное заключение.
Но на стороне Коломбо – куда более серьезные авторитеты, чем сам Бехайм. Еще на рубеже II и I веков до н. э. знаменитый греческий историк и географ Посидоний уверял, что если следовать из Европы строго к западу, то после семи тысяч миль пути корабельщики бросят якорь в Индии. У Птолемея это расстояние еще короче. А Марко Поло? Разве не он писал о Сипанго на далеком Востоке? А ведь Сипанго и Индия – совсем рядом. И там же – царство Катай...
Возражения, конечно, серьезные. Но кто их проверил? А вдруг... И тогда в подтверждение своей правоты Бехайм приступает к изготовлению глобуса диаметром в пятьдесят четыре сантиметра, основываясь... все на той же карте мира Птолемея! (Этот глобус, по иронии судьбы, будет закончен лишь в год открытия Америки и четыре века после этого будет фамильной достопримечательностью потомков Бехайма, а теперь он экспонируется в Нюрнбергском музее.)
Получив отказ от короля, Кристобаль Коломбо, которого теперь чаще называют на испанский лад Колоном или на латинский – Колумбом, перебирается в 1485 году в Испанию и начинает правдами и неправдами склонять на свою сторону андалусских купцов и банкиров. При португальском дворе о нем больше не вспоминают. Португальские каравеллы продолжают свой бег к Индии. Восточным путем, разумеется. Потому что другого нет.
Сразу по возвращении экспедиции Диогу Кана благочестивый Жуан II высылает новую экспедицию на двух пятидесятитонных военных кораблях и одном транспортном (с провизией) со строжайшим наказом ее начальнику Бартоломео Диашу, тоже участнику экспедиции Азанбужи, отыскать пресвитера Иоанна и установить с ним контакт. Время сильно поджимало: жизни роду человеческому оставалось пять лет, и надо было успеть завершить все богоугодные земные дела. Ученые богословы совершенно точно определили, что конец света и Страшный Господень Суд должен состояться в 7000 году от сотворения мира. То есть – в 1492-м от рождества Христова. И год этот приближался неумолимо. По пути в царство пресвитера Диаш должен был также доставить на родину нескольких негров, привезенных в Лисабон Диогу Каном. В конце августа 1487 года Диаш вышел в море. Оригинал его отчета об этом плавании до нас не дошел, но ход экспедиции восстановлен довольно точно по косвенным данным и позднейшим упоминаниям.
Достигнув поворотного пункта экспедиции Кана, Диаш двинулся дальше, пересек тропик и медленно поплыл к югу, изучая и зарисовывая пустынные берега, часто окутанные туманом. Возможно, из-за тумана он не заметил устье великой реки Оранжевой. Одну за другой наносит он на карту заливы Святой Марии (бухта Уолфиш-бей), Святого Томаса (бухта Спенсер) и Святого Стефана (бухта Людериц), Поворотный мыс южнее устья не обнаруженной им Оранжевой. К новому году Диаш достиг Терра-да-Силь-вештри (Земли Людерица), а в первых числах января 1488 года его каравеллы миновали Серру-душ-Реиш, нынешние горы Камис. Здесь эскадра попала в жесточайший шторм, увлекший ее далеко к югу.
После двухнедельной трепки корабли легли на восточный курс, а потом, не находя вокруг себя никаких признаков суши, Диаш велел повернуть к северу. Вновь достигнув африканского побережья, экспедиция открыла для португальской короны бухту Коровьих Пастухов (Баиа-душ-Вакейруш), чуть дальше к востоку– бухту Баиа-ди-Санта-Браш (Моссел-бей).
В марте 1488 года, двигаясь дальше на восток, Диаш вошел в бухту Баиа-Лагоа (Алгоа) и высадился на мысе Кабуди-Падрони (Падроне). Заметив, что дальше берег круто поворачивает к северу, Диаш понял: он обогнул Африку.
В течение трех последующих дней эскадра шла вдоль побережья, повторяя все его изгибы. Ошибки не было. Путь вел на север. Диаш приказал поворачивать обратно. Самой восточной точкой, достигнутой им, было устье Риу-ду-Инфанти (Грейт-Фиш). Переждав шторм, корабли 16 мая вышли на траверз мыса Кабу-ду-Инфанти, или Сент-Брандана (нынешний мыс Агульяш, или Игольный), не подозревая, что это самая южная точка Африканского континента.
Ровно через три месяца, день в день, Диаш миновал еще один мыс, названный им Кабу-Торментозу – мысом Бурь и ошибочно (ошибка эта пережила века) принятый за южную оконечность Африки. Через два дня он бросил якорь в заливе Святой Елены (бухта Сент-Хелина) около 33° южной широты. Посетив дальше к северу неизвестный в то время залив Ангра-душ-Волташ (Порт-Ноллот), пропущенный ранее из-за шторма, в декабре 1488 года Диаш возвратился в Португалию, так и не обнаружив ни Индии, ни царства пресвитера. Тем неменее открытие им полосы побережья протяженностью в две с половиной тысячи километров и южной точки материка, побудило Жуана II переименовать Кабу-Торментозу в Кабу-ди-Боа-Эсперанца – мыс Доброй Надежды.
Король действительно не терял надежды, он ждал вестей от другой экспедиции, посланной за год до экспедиции Диаша в противоположном направлении.
В 1694 году в Кёльне вышел в свет девятнадцатый том обширнейшей компиляции Одорико Райнальдо, итальянца по происхождению. Книга его носила название «Церковные анналы 1486 года». Вот о чем поведал Одорико на одной из страниц девятнадцатого тома.
«Король Жуан Португальский, второй, носивший это имя, много слышал о священнике Иоанне и полагал, что не сможет свершить ничего лучшего для своей славы, для блага религии и для изучения Индии, чем вступить в союз с этим христианским государем. Поэтому, посулив щедрое вознаграждение, поручил он посетить те страны людям, которые неоднократно проявили себя весьма сведущими в арабском языке. Среди них был некто, по имени Альфонс Пайва, и другой, по имени Иоанн Петрей. Они выехали из Португалии в 1486 г., пересекли как купцы Египет и оттуда попали в Аден.
Там они узнали, что в расположенной выше Египта части Эфиопии живет могущественный христианский правитель весьма обширного государства, которому подчиняются многие князья. Они считали, что речь идет о том самом государе, для знакомства с которым они были посланы Жуаном, однако их смущало название Индия. Ведь их послали с тем, чтобы отыскать священника Иоанна, христианского правителя Индии, а ни это государство, ни его название, ни сан священника не подходили царю Эфиопии. Поэтому они посовещались, что им лучше всего сделать, и договорились, что Иоанн Петрей поедет в Индию и узнает, есть ли на тех берегах сведения о священнике Иоанне. Пайва же должен был ожидать Петрея в египетских Фивах.
В действительности в срединных частях Индии был некогда христианский правитель из секты несториан с таким именем, и правил он очень большим государством. Но он отступил перед оружием скифов (под скифами здесь имеются в виду любые кочевые воинственные народы, например монголы.– Л.С), а его государство было завоевано, так что даже название забылось. Множество христиан осталось в тех местах, но они осквернены несторианской ересью».
Корабли крестоносцев в гавани острова Родос. Гравюра на мели, 1488.
Такова была завязка одного из самых блистательных путешествий Средневековья, путешествия, совершенного за шесть лет до Колумба. Упомянутый в тексте Иоанн Петрей – Педру де Ковильян. Как и Афонсу ди Пайва, он был довольно заметной фигурой среди придворных португальского короля, и оба они в равной степени стяжали себе славу тонких знатоков не только арабского языка, но и восточных обычаев. И еще в одном ошибся Одорико Райнальдо: одиссея этих двоих состоялась монаршим соизволением годом позже, она началась 7 мая 1487 года. На корабле они прибыли в Неаполь, а оттуда на остров Родос и затем с мавританскими караванами через Александрию и Каир в гавань Тор (вероятно, Кусейр). Из Тора путешественники перебрались по Красному морю в Аден и здесь разделились. Пайва отправился на запад, в Эфиопию, Ковильян – на восток, в Индию.
Посетив индийские города Каннанун и Каликут, Ковильян возвратился в Гоа и оттуда перебрался морем в Софалу, чтобы осмотреть прославленные копи, приписывавшиеся то царю Соломону, то пресвитеру Иоанну.
Из Софалы Ковильян отправился морем вдоль африканского побережья к северу, посетил Мозамбик, Килоа (Килву), Момбасу и Малинди. Во время этих странствий он узнал от арабских моряков о Лунном острове – Мадагаскаре. Если бы Ковильян взял от Софалы курс к югу или если бы Диаш прошел чуть севернее Ангра-душ-Волташ, они безусловно бы встретились, и вся дальнейшая история географических открытий приобрела бы совсем иные очертания. Им помешало именно это «если бы».
Но Ковильян поплыл к северу и вернулся в Аден, а оттуда с караваном прибыл в Каир, где должен был встретиться с Афонсу ди Пайвой. В Каире его разыскали два португальских еврея, равви Авраам и сапожник Иосиф, вручившие ему письмо от короля. Жуан сообщал Ковильяну, что Пайва умер, и приказывал продолжить поиски царства пресвитера, отчет о проделанном до этого момента путешествии переслать с Иосифом и сопровождать Авраама до Ормуза, где, по словам Иосифа, находятся центр и складочное место всех изделий Востока.
Ковильян возвратился в Тор и оттуда в Аден, где уже побывал дважды. Из Адена он морем добрался до Ормуза, обогнув Аравийский полуостров, а оттуда с караваном отправил Авраама в Алеппо, вручив ему письмо для короля. В этом письме Ковильян писал о возможности попасть из Португалии в Индию морским путем. К письму он приложил индийскую карту с нанесенным на нее югом Африки и хорошо известным индийцам мысом Доброй Надежды. «Португальские корабли,– писал Ковильян,– если они пойдут вдоль западного берега Африки на юг, должны достигнуть южной оконечности этого материка, а затем могут идти в восточном океане по своему выбору в Софалу и к Лунному острову».
Посетив Мекку и Медину, Ковильян вновь прибыл в Аден и переправился через горло Красного моря в противолежащий порт Зейду, где его благосклонно принял абиссинский негус Эскандер. Абиссинию в то время многие считали страной пресвитера Иоанна, и Ковильян пал жертвой этого заблуждения. В 1494 году Эскандер был убит, а новый негус, его брат Наод запретил Ковильяну выезд из страны, не доверяя любопытству чужеземцев. Пользуясь большим почетом у Наода и затем у его сына Давида III, Ковильян оставил мысли о возвращении на родину, женился на богатой женщине, обзавелся хозяйством и прожил при абиссинском дворе с женой и ребенком по крайней мере четверть века. Там он, вероятно, и умер.
Ко времени странствий Ковильяна уже совсем не редкостью были у берегов Африки и Аравии китайские корабли, но он почему-то не обмолвился о них ни полсловечком. Не встречал? Не оценил? А может, все-таки сообщил в Португалию в секретном донесении? Остается только гадать. И все же думается, что португалец, моряк уже по праву рождения, не мог равнодушно отвернуться от «китайского чуда».
Свои морские суда китайцы называли «чуань» или «бо», их грузоподъемность достигала тысячи тонн. При выходе в море сыны Неба всегда прихватывали с собой голубей: они указывали в затруднительных случаях направление к берегу. Сложно судить, додумались ли китайцы до этого самостоятельно или заимствовали в готовом виде, например, в Месопотамии и вообще на Ближнем Востоке: голубями для этой же цели пользовался иудейский Ной, воронами – шумерийский Утнапиштим. Китайцам голуби служили и почтарями. Впрочем, еще с VII века в Поднебесной селились персы и арабы – они могли передать китайцам свои методы, поделиться с ними частью своих знаний. Да и сами китайцы совершали плавания столь удивительные по дальности, что информация текла к ним не ручейками, а широкой полноводной рекой. Можно спорить о том, превысил ли запас их знаний осведомленность дельфийских жрецов, но что он не уступал ей – это несомненно.
В китайских источниках уже начиная с 1 века упоминаются стовратные египетские Фивы, воспетые еще Гомером: Гекатомпиль греков, Пань-доу китайцев; месопотамский Урук – китайский Ань-гу; в «Описании всей Земли» (Го ди чжи) VII века можно найти сведения о пигмеях и «пещерных эфиопах», известных Геродоту и Ганнону Карфагенянину, а в «Историческом своде» (Тун дянь) следующего столетия – кое-что о Стране Женщин где-то на западе (на западе явно от Греции, ибо амазонки обитали в Малой Азии) и о способе торговли, точнее натурального обмена, детально описанном Геродотом применительно к карфагено-африканским контактам.
От Гонконга до Суматры китайские корабли добирались при благоприятной погоде за восемнадцать-девятнадцать дней, а до Африки с попутным муссоном – чуть больше чем за месяц (при этом, как повествуют источники, они распускали все свои семь парусов). Путь от Суматры до Явы занимал четыре-пять дней. See эти страны посещал и Синдбад, а скорость плавания напоминает порой об арабских дау, хотя у китайцев она все же была ниже и никогда не превышала трех с половиной узлов – как у античных судов рубежа старой и новой эр.
Много любопытного и ценного (бесценного!) могли бы мы узнать, будь Ковильян чуть полюбопытнее. Но и без того его подвиг, до сих пор все еще не оцененный в должной мере, далеко превосходит подвиг Бартоломеу Диаша. Однако он остался настолько незамеченным современниками, что и сегодня никто не говорит об этом незаурядном человеке. В лучшем случае вспоминают о том, что, дескать, Колумб присвоил себе по неведению честь открытия Индии, «по праву» принадлежащую Васко да Гаме. И никому не приходит в голову хотя бы упомянуть Ковильяна – подлинного первооткрывателя Индостана морским путем (если, конечно, забыть об античных мореплавателях, для коих рейсы в Индию были делом привычным).
В 1520 году ко двору негуса прибыл первый официальный португальский посол Родригу ди Лима. Священник этого посольства Франсишку Алвариш записал все, что сообщил ему Ковильян, и включил в собственный отчет «Правдивое сообщение о землях священника Жуана Индийского», увидевший свет в 1540 году. Карта и письма, пересланные Ковильяном королю, явились основой для подготовки инструкций экспедиции Васко да Гамы. Путешествие Ковильяна явилось последним и самым блестящим вкладом в историю мореплавания и географических открытий, предшествующим эпохе Великого освоения мира.
ХРОНИКА ДЕВЯТАЯ.
повествующая о том,
как два достойных адмирала вращали
Земной шар каждый в свою сторону
и чем окончилось это состязание.
Кристобаль Колон добивается наконец аудиенции у испанской королевы Изабеллы 1 мая 1486 года. Довольно скоро он имеет удовольствие убедиться, что европейские монархи не отличаются разнообразием в своих действиях. Комиссии, аналогичные португальской, начинают работать в Испании: в Кордове, потом в Саламанке. Пока они заседают, успевает пасть мавританская Малага (18 мая 1487 года), разочарованный Кристобаль успевает возвратиться в декабре следующего года в Португалию в тщетной надежде на перемену настроения Жуана II, Диаш успевает обогнуть южную оконечность Африки. А комиссии все обсуждают, преодолим ли океан, есть ли в нем другие земли и если все же есть, то можно ли их достичь, а главное – возвратиться обратно.
Колон опять в Испании. В мае 1489 года его снова удостаивает аудиенцией Изабелла, ровно через тридцать шесть месяцев после предыдущей. Но решение комиссии все еще не созрело. Чтобы скоротать время, Кристобаль принимает участие в штурме мавританской крепости Баса, где, по отзывам, совершает чудеса героизма. Может быть, он хотел таким путем снискать благосклонность их католических высочеств и тем ускорить ход событий. Его брат Бартоломе тем временем «штурмует Вестминстер, потом Версаль, надеясь заинтересовать королей ведущих государств Европы проектом Кристобаля Колона. Отказы, отказы... В отчаянии Кристобаль удаляется от мира в францисканский монастырь в городе Морчене, но монах из него, признаться, никудышный. Потом он решает навсегда покинуть Пиренейский полуостров: в 1490 году комиссия вынесла наконец решение – отрицательное, как он и ожидал.
Морские животные и чудовища. Гравюра из книги 1491 года.
Но неожиданно Изабелла сама вспомнила о нем и вызвала в Санта Фе («Святая вера») – гигантский полевой лагерь, выросший у стен осаждаемой Гранады, последнего оплота мавров в Европе. 2 января 1492 года Гранада пала, Реконкиста завершилась полным и окончательным поражением арабов. Испания вступала в полосу удач. Такая же полоса, кажется, наступала и для Колона.
Трудно сказать, что побудило Изабеллу пренебречь выводами ею же назначенных комиссий. Может быть, ее подстегнули выдающиеся успехи на море португальцев. Возможно, сыграли роль неустанные хлопоты доброжелателей настырного генуэзца. Не исключено и то, что в этом, последнем году существования человечества набожная католичка пожелала прибавить еще один пункт к своему отчету перед престолом Господа. Конец света мог наступить со дня на день: даже сам папа не ведал, в какой именно день был сотворен мир.
Как бы там ни было, этот ее кульбит, последовавший за внезапными и необъяснимыми вызовами в ставку, был настолько неожиданным и непостижимым для современников, что даже родилась легенда (впрочем, никем пока не доказано, что это действительно легенда) о том, что искуситель Колон пленил сердце прекрасной королевы, стал ее любовником, и проект был подписан чуть ли не в королевской опочивальне, причем недостаток финансов Изабелла возместила, продав свои личные драгоценности Есть ли в том доля истины или это чистейшая фантазия неважно. Видимо, это так и останется «тайной севильского двора».
Важно только одно: 17 апреля 1492 года испанские высочества Фердинанд и Изабелла безропотно подписывают в Санта Фе каждый пункт «капитуляции» (соглашения), предложенной их вниманию сеньором Колоном. По условиям капитуляции, означенный сеньор получал дворянство и наследственное звание адмирала Моря-Океана и всех островов и материков, какие он откроет, титул вице-короля и главного правителя этих земель с правом назначения губернаторов. Кроме того, ему причиталась десятая часть с любых товаров в новооткрытых колониях, и он должен был платить лишь восьмую часть издержек на снаряжение торговых кораблей.
Одна из многих реконструкций «Санта Марии».
Сказочная щедрость! И непостижимая. Если отбросить приведенную романтическую версию, можно лишь предположить, что Изабелла (а именно она играла первую скрипку в королевском оркестре) не верила ни на грош уверениям Колумба, не верила ни в его проект, ни в существование заморских земель. И все-таки она оказалась дальновиднее Жуана. В самом деле, чем она рисковала? Двумя-тремя кораблями? Если этих земель не существует и океан непреодолим, дон Кристобаль никогда уже не будет докучать ни ей и никому другому своими проектами. А если он окажется прав – что ж, тем лучше, он получит свои титулы, а Изабелла – свое золото. А славу они поделят пополам. Примерно так могла рассуждать королева, подошедшая к делу совсем с иной стороны, чем ее супруг.
