Текст книги "Рыцари удачи. Хроники европейских морей."
Автор книги: Александр Снисаренко
сообщить о нарушении
Текущая страница: 16 (всего у книги 27 страниц)
Чтобы защитить свои владения от пиратов, жители островов и материка ставили хитроумные ловушки и заграждения, проявляя при этом незаурядную изобретательность. В узких проходах и в горлах фьордов они затапливали суда, утыкивали дно вбитыми наклонно сваями, протягивали притопленные цепи или толстые канаты. Этим они оказывали неоценимую услугу будущим историкам. В 1920 году рыбаки обнаружили на дне Роскилль-фьорда в Зеландии затопленные суда, набитые камнями и связками хвороста и лежащие так, чтобы, во-первых, защитить фьорд от нагонов волны, а во-вторых, затруднить судоходство в этом районе. В их расположении чувствовалась продуманная система, исключающая всякую случайность.
Их было пять.
Не эта ли пятерка была, если верить легенде, затоплена по приказу датской королевы Маргариты, дабы положить конец пиратским грабежам? Нет, когда корабли подняли на поверхность, радиоуглеродный анализ определил, что их возраст лет на триста старше. Значит, на одном из этих судов вполне мог быть пассажиром непоседливый Адам Бременский, а затопить их могли описываемые им пруссы. Теперь на берегу Роскилль-фьорда для них выстроен специальный музей, где корабли викингов встали на свою последнюю и на этот раз вечную стоянку. По образцу одного из них была построена знаменитая «Сага Сиглар».
Примерно с XII века северная часть пути «из варяг в греки» получила продолжение на запад. Лодьи из Ладожского озера спускались по Неве в Финский залив, брали на острове Котлин лоцмана и шли в Колывань (Таллинн), а оттуда – на Готланд, в Ютландию, Германию, Швецию, Финляндию. В наиболее часто посещаемых землях новгородцы основывали по примеру арабов и итальянцев свои торговые представительства. «Гостевые» торговые дворы – готский, немецкий – появились и в самом Новгороде, а от него торговая цепочка тянулась к Киеву, где существовал Новгородский гостиный двор. Западная Европа оказалась перед фактом: русские купцы готовы были стать гегемонами балтийской торговли.
Тогда последовали превентивные меры. В 1134 году произошла кровопролитная стычка в Дании. В 1142 году трем русским лодьям пришлось отбиваться от шестидесяти шведских судов – и отбились! Шведским пиратам было в эти годы не до новгородцев: их гораздо больше беспокоили западные славяне, выхватывавшие у них из-под носа самые лакомые куски. Перед лицом общей опасности шведские, датские и норвежские властители тоже готовы были забыть все распри, понимая, что завтра может настать очередь любого из них. Первыми подали благой пример датчане. Не тратя времени на обмен посланиями «на высшем уровне», датские короли стали обращаться непосредственно к тем, кому грозила беда, и, естественно, ожидали того же от них.
Эта система стирания сословных граней действовала весьма успешно, хотя случались и накладки.
Летом 1136 года датский король Эйрик IV и архиепископ Эцур как равного уведомили Гутхорма, правителя города Конунгахеллы (на месте нынешнего Гётеборга) о выступлении в поход славянского племени вендов, предводительствуемого Реттибуром и Унибуром. Венды лавиной шли по прибрежным городам, превращая их в руины и пепел и не ведая поражений. Можно было подумать, что снова наступил VIII век и что скандинавы возродились из праха, обратив время вспять. Но так мог подумать только очевидец. Беспечные горожане Конунгахеллы не принадлежали к их числу и потому оставили предупреждение датчан без внимания.
Очень скоро им пришлось в этом горько раскаяться. 10 августа пятьсот пятьдесят вендских шнек с сорока четырьмя воинами и парой лошадей на каждой подступили к стенам Конунгахеллы, то ли по нечаянности, то ли намеренно подгадав к окончанию торжественной мессы по случаю дня святого Лавранца. Венды взяли город в кольцо, поднявшись вверх по рукавам реки Гёта-Эльв, обтекавшей город, и высадив конницу. Единственное серьезное сопротивление нападавшим оказали купцы девяти кораблей, готовых отплыть с товарами на восток. Они так отчаянно защищали свое имущество, что, по словам саги, венды потеряли здесь полторы сотни кораблей со всеми людьми. Остальное население Конунгахеллы укрылось тем временем в крепости подожженного разъяренными вендами города. Реттибур предложил им почетную сдачу, но горожане, устыдившись своей недавней трусости, отказались. Началась осада. Несколько раз Реттибур, раздосадованный задержкой, повторял свое предложение – и столько же раз получал прежний ответ. Однако силы были слишком неравны, было ясно, что город обречен. Когда это дошло наконец до осажденных, они согласились сдаться. Но венды, как и следовало ожидать, не сдержали слова, «они взяли в плен всех, мужчин, женщин и детей, и убили многих, всех, кто был ранен и слишком молод или кого им было трудно взять с собой. Они взяли все добро, которое было в крепости... Язычники сожгли церковь и все дома, которые были в крепости». Так повествует сага. Пленных, в том числе около семи тысяч женщин и детей, они продали в рабство сарацинам.
За действия пиратов нередко расплачивались их ни в чем не повинные соотечественники, а против тех, кто казался послабее, даже устраивались запоздалые карательные экспедиции: надо же было как-то возмещать убытки. С середины XII века скандинавские короли окончательно перестали различать восток и запад, и за грехи пиратствующих вендов или бодричей все чаще страдали «восточные гости», в коих они могли бы найти отличных торговых партнеров и союзников. В 1157 году новгородские купцы были арестованы в Дании, а их корабли с товарами стали собственностью датской короны. В 1164 году шведы осадили Ладогу (Старая Ладога), но потерпели поражение.
Ободренные успехом руссы в 1178 году разгромили шведские города на территории Финляндии, захватили в плен и казнили епископа, а в 1187 году к берегам Швеции на множестве кораблей подошли из Курляндии куронские пираты (тоже славяне) и, предварительно разграбив, дотла сожгли ее тогдашнюю столицу и богатейший торговый город Сигтуну. В следующем году новгородцев чувствительно пощипали на Готланде и в Швеции. В ответ русские закрыли все свои гавани для шведских и готландских судов и вели торговлю только по южным (славянским) берегам Балтики вплоть до Ютландского полуострова.
При новгородском князе Ярославе Владимировиче с Готландом был заключен мирный договор, возобновивший торговые отношения. Необъявленная война продолжалась лишь со Швецией.
В 1198 году новгородцы вновь предали огню и мечу шведские поселения в Финляндии, не зная еще, что у них появился новый грозный соперник: в середине XII века немецкие купцы обнаруживают устье янтарной Даугавы, и в 1201 году уроженец Бремена икскюльский епископ Альберт Аппельдернский из рода Буксгевденов закладывает там город Ригу – с 1202 года столицу учрежденного им же ливонского ордена меченосцев. На месте древней Колывани, хорошо известной восточным славянам, меченосцы строят в 1219 году город Ревель – будущий Таллинн («Датская крепость»). В 1270 году весь этот район уже подробно описан в датской лоции. Но к тому времени многосторонний торговый договор, заключенный еще в 1201 году, уже настолько серьезно ущемлял права новгородцев, что германская и скандинавская торговля потеряла всякий смысл, а Ревель и Рига закрыли для них южные берега и прервали все связи с западными славянами. Их интересы вновь, и теперь уже надолго, обратились к морям Ледовитого Севера.
После упоминавшегося уже открытия полуострова Канин были открыты острова Колгуев и Вайгач, а по некоторым данным и Новая Земля. Северные мореходы выходили в море на яйцевидных двух– или трехмачтовых парусно-гребных раньшинах грузоподъемностью до сотни тонн. По-видимому, именно на таких судах они в XIII, а по другим данным – в XV веке обнаружили полярный остров Грумант (Шпицбергенский архипелаг) и объявили его владением Московии. Первое документальное свидетельство об этом открытии содержится в письме нюрнбергского картографа Иоганна Мюнцера, отправленном в 1493 году португальскому королю Жуану II. В начале XVI века о плаваниях русских к Груманту доносил датскому королю Христиану II его московский агент. Трем островам Груманта поморы дали свои названия: Западному Шпицбергену – Большой Берун, Северо-Восточной Земле – Полуночная Земля, острову Эдж – Малый Берун.
Временное исчезновение с Балтики восточных гостей создало новую расстановку сил в этом бассейне, особенно чувствительную для их западных собратьев.
Героическое прошлое балтийских славян все гуще покрывалось патиной времени. Легендами стали штурмы Конунгахеллы и Сигтуны, навеки канули в Лету имена вождей, и достоянием истории стали их подвиги. Новые народы выходили на морскую арену Севера, новые языки зазвучали на балтийских берегах.
В 1147 году, когда Людовик VII вместе с немецким королем Конрадом III выступил во Второй крестовый поход на Восток, соотечественники Конрада организовали точно такое же нашествие на север. Его возглавили немецкий рыцарь Альбрехт Медведь (сын Белленштед-тского графа Оттона) и восемнадцатилетний герцог Саксонии и Баварии Генрих Лев, горевшие желанием обратить в святую веру славянских язычников. Оба похода, одинаково начавшиеся, одинаково и закончились – крахом. Людовик и Конрад едва унесли ноги из Леванта, Альбрехт и Генрих вынуждены были заключить со славянами мир: первый – с князем бодричей Никлотом, второй – с князьями лютичей (тоже из клана бодричей) и поморян. Однако несколько лет спустя они все же захватили славянские земли, их население частью перебили, частью христианизировали, а затем заселили немецкими и нидерландскими колонистами. «Славяне везде поражены и подверглись изгнанию. И пришли от края океана сильные и многолюдные племена, которые захватили славянские земли...» – пишет в «Славянской хронике» католический миссионер Гельмольд.
Альбрехт обосновался в бывшей столице гаволян Браниборе, захваченном после смерти гаволянского князя Прибыслава в 1150 году, и стал именоваться с тех пор маркграфом Бранденбургским. Генрих чуть позже сделался владельцем территории бодричей между Лабой и Одрой, которые получили теперь новые имена – Эльба и Одер. А примерно в 1160 году пало последнее бодричское княжество на балтийском побережье – Мекленбургское. Несмотря на все старания, Генриху не удалось онемечить до конца свое новое приобретение, если не считать традиционной переделки названия, и мекленбургская великогерцогская династия на всем протяжении своей истории оставалась единственной славянской династией Западной Европы: она вела свой род по прямой линии от Прибыслава – сына Никлота. Узнав о гибели Никлота, сообщает Гель-мольд, его сыновья Прибыслав и Вартислав подожгли последнюю крепость ободритов Вурле «и скрылись в леса, а свои семьи переправили на корабли. Герцог, опустошивший всю землю, начал восстанавливать Зверин и укреплять замок... После этого сыновья Никлота вошли в милость к герцогу, и он отдал им Вурле (на реке Варнов, славянской Варнаве.– А. С.) и всю область». Что же касается столицы Бранденбургского маркграфства – будущей Пруссии,– то ею стал в 1307 году Берлин, слившийся воедино из двух рыбацких деревень на берегу Шпрее (славянской Спревы) – Кёльна и Берлина. В его гербе и сегодня красуется медведь – патрон Альбрехта.
Но это будет позже. А пока берега Швеции держат в страхе свевы, на острове Рюген свирепствуют хольм-рюгенцы, переселившиеся сюда еще в V веке во главе со своим вождем Хагеном, вождь племени гломмов Хеден дал свое имя острову Хиддензее, фризы с датчанами совершают самые настоящие крестовые походы на них на всех в 1217 и затем в 1227 году. Добираясь из Польши в Померанию лесом, который еще в первой четверти XII века «не пересек ни один смертный», бамбергский епископ Оттон, «опасаясь разбойничьих налетов, приказал делать зарубки на деревьях и валить стволы, чтобы облегчить путь себе и своему войску»,– свидетельствует немецкий хронист Герборд на рубеже XII и XIII веков.
Мало что изменилось с приходом новых хозяев, и можно поручиться, что такое положение сохранялось и столетия спустя. «Пиратство в Северном море,– сетует позднейший коллега Герборда,– а также в других районах у датчан, шведов, норманнов, саксов, вендов, русов, англичан и шотландцев настолько усилилось, что от разбойничьих походов и набегов пиратов никто не был защищен ни на море, ни на суше. И если раньше пиратством занимались отдельные лица, то сейчас морской разбой стал делом целых наций и народов. Так, шведы грабили датчан и русов, датчане и норманны – англичан и саксов, венды – датчан, саксы – англичан и французов...» Война всех против всех явно не способствовала большой торговле.
А города между тем росли, и многие из них уже готовы были принять в свои руки бразды балтийской экономики. Это было требование времени. Но им сильно докучали пираты. Гамбург и Любек, правильно оценив обстановку, первые поняли все преимущества норманнских фелагов – торговых сообществ. И они возродили их на новом уровне, объединив свои торговые представительства в Брюгге – сердце фламандской коммерции. Кастовые интересы уже тогда побуждали купечество этих городов защищать свои права не только от пиратов, но и от своих конкурентов из Кёльна, Мюнстера и множества других германских городов, а также с острова Готланд, лежавшего на перекрестье торговых трасс.
В 1226 году гамбуржцы выступили соперниками Кёльна и на английском рынке, основав с разрешения Генриха III собственную контору в Лондоне.
Весной 1241 года, стремясь обезопасить себя от участившихся нападений пиратов, Любек и Гамбург заключили договор об охране своей торговли, торжественно подписанный в зале любекской ратуши. Первая статья его гласила: «В случае, если против наших или их горожан поднимутся разбойники и иные злые люди, начиная от места впадения в море реки, именуемой Травой, и до Гамбурга, а также по всей Эльбе до моря, и будут чинить на наших и на их горожан вражеские нападения, то мы с ними и они равным образом с нами на одинаковых началах должны будут участвовать в расходах и тратах на уничтожение и искоренение этих разбойников». В 1267 году Любек последовал примеру Гамбурга и открыл в Лондоне свое торговое представительство.
С этих пор скандинавам противостояла в северных морях мощная сила, и она еще тысячекратно возрастет через несколько десятков лет. Этот союз портовых городов Балтийского и Северного морей, созданный и направленный против пиратов, стал называться Ганзейским или попросту Ганзой. Готское слово «ганза» означает «толпа», на средненижненемецком оно стало означать «союз, товарищество». К моменту образования этого союза на побережье северных морей насчитывалось свыше трех тысяч торговых центров, но раздробленность Германии и междоусобицы ее князей не могли создать условий для безопасной торговли, и набожные немцы последовали древнему хорошо проверенному совету: помогай себе сам, и Бог тебе поможет.
Купеческое судно на печати Штральзунда XIV века.
Монополисту германско-английской торговли Кёльну ничего другого не оставалось, как только смириться и примкнуть к этому союзу, возглавляемому купцами вольного города Любека. В 1299 году представители Ростока, Гамбурга, Висмара, Люнебурга и Штральзунда прибыли в Любек, где заключили соглашение, что «впредь не будут обслуживать парусник того купца, который не входит в Ганзу». Ганза стала коллективным монополистом северной торговли, а ее сразу же вошедшие в моду печати городов-участников – знаком гостеприимства и символом власти. Печати Висмара, Данвича, Любека, Ростока, Штральзунда дошли до нас в прекрасном состоянии и донесли изображения торговых судов того времени – в основном коггов, отчего их называют также «когговыми печатями». На одной из них, изготовленной в Данциге на рубеже XIII и XIV веков, отчетливо просматриваются «вевлинги» – ванты. Это едва ли не первое их изображение, известное нам сегодня.
Одна из основных целей создания этого торгово-военного союза изложена в ряде более ранних постановлений. Еще в начале 1260-х годов будущие ганзейцы решили, что «каждый город по силе возможности защищает море от пиратов и других злоумышленников, так, чтобы торговцы морские могли свободно справлять свою торговлю». В 1265 году последовало уточнение: «Если на морях соберутся пираты, все города должны, сообразно раскладке, производить затраты на уничтожение их».
В 1293 году членство в Ганзе оформили двадцать четыре города, а к 1367 году их количество возросло более чем втрое. Торговые представительства ганзейских купцов имелись кроме Лондона в Бергене и Брюгге, Пскове и Венеции, Новгороде и Стокгольме. Ганза устраивала свои великолепные ярмарки в Дублине и Витебске, Плимуте и Познани, Осло и Франкфурте, Праге и Нюрнберге, Амстердаме и Нарве, Варшаве и Вильнюсе, и еще в десятках городов всей Европы. В любом из них можно было купить и продать все, что душе угодно, от колесной мази или вяленой рыбы до самых утонченных и экзотических предметов роскоши Востока, доставляемых итальянскими посредниками.
На ганзейских ярмарках фламандские полотна встречались с английской шерстью, аквитанские кожи – с русским медом, кипрская медь – с литовским янтарем, исландская сельдь – с французским сыром, рейнские вина – с египетской пшеницей, венецианское стекло – с багдадскими клинками.
Торговля, как и война, стала всеобщей, представление о ее масштабах может дать речь венецианского дожа Томмазо Мочениго, произнесенная в 1420 году: из нее явствует, что товарооборот одной только Венеции в торговле с Ломбардией составлял два миллиона пятьсот сорок семь тысяч дукатов и приносил ежегодный доход купцам не менее шестисот тысяч. Три года спустя он указывал в своем завещании, что оставляет соотечественникам три тысячи триста сорок пять кораблей, готовых плыть, куда им укажут, тридцать шесть тысяч отлично обученных моряков и шесть тысяч искусных корабелов, вытесывающих на верфях, оборудованных по последнему слову техники, морское могущество Венеции.
Интенсификация торговли с Венецией и Генуей побудила ганзеицев переместить ее центр из Брюгге в Лисабон. В XIV веке ганзейский флот насчитывал почти тысячу судов, но и их не хватало, и с середины века был возрожден известный еще с античности метод фрахта. Из таможенных документов известно, что в 1386 году из любекского порта вышло восемьсот сорок шесть судов, в следующем году из гамбургского – пятьсот девяносто восемь.
Венецианская гавань на рубеже XV и XVI веков. Гравюра Джакопо Барбари.
8 сентября 1308 года стараниями фламандских и норвежских купцов было отменено полупиратское «береговое право». Владельцы потерпевших крушение кораблей теперь могли спокойно ремонтировать их и подбирать уцелевшее имущество, не отдавая его ни целиком, ни частично какому-нибудь предприимчивому феодалу, вздумавшему объявить своей собственностью приглянувшийся ему участок побережья и на этом основании присвоившему себе право прикарманивать все, что будет выброшено сюда морем.
Однако на большинстве побережий «береговое право» осталось и существовало еще многие столетия – дольше всего в Англии, где при Адмиралтействе существовал даже специальный Департамент морских находок. «Все, что находится в море, все, что пошло ко дну, все, что всплывает наверх, все, что прибивает к берегу,– все это собственность генерал-адмирала»,– писал Гюго в «Человеке, который смеется». Нашедший что-либо на побережье или в прибрежных водах и не передавший находку властям приравнивался к рангу «королевских воров» со всеми вытекающими отсюда последствиями.
Образование Ганзы несколько умерило разбойничьи замашки прибрежных феодалов, сковав свободу их действий. Их кошельки начали очень быстро пустеть, и после убийства короля Эрика Клиппинга 22 ноября 1286 года в Дании наступила эпоха смут. Разорившиеся аристократы нередко в это время залезали в долги – ровно настолько, чтобы можно было снарядить корабль и выйти на нем в море, дабы расплатиться с долгами. Для некоторых это был побочный доход, иные сделали его основным. Известен курьезный случай, когда немецкие князья оптом запродали датскому королю... все побережье южной Балтики от Ютландии до Одера. Эта сделка была немногим реальней для датского короля, чем подаренный португальским королем остров Святого Брандана для Луиша Пердигона: балтийское побережье по крайней мере не надо было разыскивать. Неразрешимой оставалась лишь одна мелочь, мучившая в свое время и португальского идальго: как вступить во владение? Ас 1319 года уже и сама Дания отдается в залог по частям всем желающим. За нею последовал полуостров Сконе, проданный Швеции в 1332 году изгнанным датским королем Кристофером И. С 1332 по 1340 год Дания была без короля, в 1346 году новый ее король Вальдемар IV Аттердаг продает Эстонию Тевтонскому ордену, а тот год спустя перепродает ее другому ордену – Ливонскому.
Возможно, что на мысль торговать побережьями навели предприимчивых феодалов трагические события 1282 года, когда в результате катастрофического опускания двухсотпятидесятикилометрового участка побережья Северного моря в районе нынешнего Амстердама образовался обширный залив Зёйдер-Зе – «Южное море», в 1932 году разделенный шлюзованной дамбой на два залива – Ваддензе и Эйселмер. Ушли под воду фризские города Нагеле, Энс и несколько других, от материка отделились огромные куски суши, образовавшие цепочку Фризских островов, еще и сейчас меняющих свою конфигурацию.
Возможно ли описать, что творилось в то время на море! С начала XIV века Бремен был вынужден закрыть свой порт и откупаться от фризов ежегодной данью в тысячу четыреста марок серебром. Судоходство по Всзеру прекратилось совершенно. Проливы были наглухо перекрыты пиратами. В 1338 году Висмар, Гамбург, Любек и Росток заключают союз с несколькими северогерманскими княжествами, направленный против пиратов, но, как и следовало ожидать, он остался на бумаге (предвидя такой оборот, Бремен не присоединился к этому союзу и оказался прав). Более того, многие германские князья, члены этого союза, вступили в сговор с пиратами и совместно с ними выкачивали деньги из Ганзы, получая недурные дивиденды. Возможно, они делились ими и с германским королем, иначе трудно объяснить издевательский совет Карла IV Люксембургского в ответ на слезную жалобу гамбуржцев о бесчинствах пиратов на Эльбе – изловить злодеев и привлечь их к суду.
С большой долей вероятности можно утверждать, что многие пираты состояли у него на службе в роли каперов – точно так же, как у других европейских монархов, например датских и английских.
Этот вид разбоя известен с древнейших времен, а само это слово произошло от латинского capio – завладевать, захватывать. Позднее появились и производные от него – голландско-немецкие kappen (разбойничать на море) и карег (легкое морское судно), французское сарёег (лежать в дрейфе: например, поджидая добычу, то есть, по существу, сидеть в засаде) и другие.
Каперство было делом обоюдовыгодным: для короля тем, что он ни гроша не вкладывал в снаряжение судна и, ничем не рискуя, получал доходы, для капера – тем, что он в глазах закона оказывался теперь не просто разбойником с большой дороги, а в некотором роде «государственным служащим» и всегда мог рассчитывать на поддержку своего патрона. Так оно и выходило: когда в 1351 году капер захватил возле Брюгге ганзейский корабль и по требованию Ганзы был привлечен к суду, английский король Эдуард III приказал захватить в качестве заложников ганзейских купцов, торговавших в Лондоне, и дело было быстро улажено.
Надо заметить, этот капер, выведя свой корабль в море, рисковал ничуть не меньше, чем его жертва. Во-первых, сам Эдуард был не той фигурой, с коей можно было позволить себе шутки: из хроники Фруас-сара известно, что этот отчаянный монарх – «последний из могикан» – сам промышлял пиратством, самолично совершив однажды беспримерное по дерзости нападение на конвой испанского купеческого каравана. Во-вторых, что тоже немаловажно, в те годы все европейские берега к западу от Ютландии знали только одного хозяина. Точнее – хозяйку, так как их держала в постоянном страхе представительница «слабого пола», и ее нечеловеческая жестокость заставляла содрогаться даже видавших виды пиратов Балтики.
После того как в 1343 году (по другим данным – тридцатью годами ранее) в Нанте жертвой клеветы перед королем пал бретонский рыцарь Оливье де Клиссон и его голова была выставлена для всеобщего устрашения на воротах родного города, его вдова баронесса Жанна де Бовиль (или Бельвиль) с двумя сыновьями вышла в море на снаряженной ею в Англии с ведома и согласия Эдуарда III эскадре из трех кораблей. Добыча не имела для нее особого значения: чтобы купить корабли и набрать команды из самых отъявленных головорезов, каких только ей удалось сыскать, баронесса, наоборот, продала все, что имела, а имела она немало. В течение нескольких лет неуловимая прекрасная дама, мстя за мужа, буквально выжгла все побережье Франции, безжалостно вырезала почти всех его обитателей, не успевших спастись бегством в глубь страны, и методично пускала ко дну все без разбора встречавшиеся ей корабли, не обращая ровно никакого внимания на мольбы о пощаде.
Внеся таким образом свой вклад в Столетнюю войну и опустошив побережье сильнее, чем это смогли сделать обе воюющие армии, Жанна исчезла со сцены так же внезапно, как и появилась на ней. Корабельщики долго еще не верили, что можно безнаказанно приблизиться к берегам Франции, где витала зловещая тень пиратствующей баронессы. Из сотен слухов и версий о причинах исчезновения этой фурии, которое считали одной из ее дьявольских уловок, самым правдоподобным было предположение о ее гибели в штормовой Атлантике, куда ее увлекла погоня за каким-нибудь флагом, скорее всего – французским.
Несмотря на то, что пиратство становилось делом государственным, Вальдемар IV попытался вести с ним борьбу, установив твердый контроль в проливе Эресунн, однако взимание пошлин с проходящих этим проливом судов вылилось в открытый конфликт с Ганзой. В 1367 году семьдесят семь ганзейских городов объявили Дании войну, закончившуюся 24 мая 1370 года Штральзундским миром. Ганза не только получила во владение на пятнадцать лет четыре города на восточном берегу Эресунна, но и право вето на избрание датских королей.
В 1376 году с согласия Ганзы регентшей Дании при малолетнем Олаве стала его мать Маргарита – дочь Вальдемара IV и жена норвежского короля Хакона VI. Не желая зависеть от прихотей ганзейских купцов, она очень скоро стала нанимать на службу пиратов западной части Балтики и натравливать их на ганзейские корабли и центры. Больше других начали страдать вендские города Висмар, Любек, Росток и Штральзунд. Дело кончилось тем, что они тоже вошли в соглашение с пиратами, после чего началась борьба за выживание – кто кого. Росток и Висмар быстро обогащались, особенно после того как предоставили пиратам свои порты и рынки, где те преспокойно сбывали награбленное. Не пренебрегали услугами рыцарей моря и другие ганзейские города, а вскоре в пиратских войнах принял участие шведский король Альбрехт Мекленбургский.
После двух лет непрерывных грабежей всеми всех определилось наконец соотношение сил. Ганза запросила пощады, предложив Маргарите мир. Он был заключен в 1382 году, но разбойничью карусель, закрученную Маргаритой, не могла уже остановить и она сама, хотя большинство пиратов после заключения мира покинуло западно-балтийские воды, перебазировавшись в район Гданьского залива. Самые стойкие остались. Для борьбы с ними Маргарита вступила в соглашение с Тевтонским орденом, и они совместно учредили по примеру венецианцев нечто вроде морской полиции. Во главе объединенного флота из четырнадцати кораблей был поставлен сконский (по другим данным – штральзундский) горожанин Вульфлам. Но ему приходилось гоняться за собственной тенью.
Весной 1389 года Альбрехт был захвачен в плен Маргаритой, ставшей, таким образом, еще и королевой Швеции, а единственный верный королю ганзейский город Стокгольм был осажден датчанами, и его падение грозило отменой привилегий ганзейских купцов.
Ганза обратила свои взоры на Готланд, чрезвычайно удобно расположенный по отношению к столице Швеции. И не просчиталась. Уроженец готландского города Висби шведский полуаристократ-полупират и приближенный готландского правителя Эрика, сына Альбрехта, Свейн Стуре предложил ганзейцам свои услуги, с благодарностью ими принятые. Своей базой Стуре сделал родной город, где с незапамятных времен местные корабелы охотно ремонтировали пиратские суда, а жители принимали на хранение добычу. В этом-то древнейшем пиратском гнезде Балтики Свейн Стуре с благословения купцов Висмара и Ростока провозгласил образование витальерского братства. Как Ганза в свое время заменила викингов в балтийской торговле, так в балтийском разбое на смену им пришли витальеры. Пришли с согласия и по поручению Ганзы. Девять ганзейских городов и мекленбургский герцог Иоганн едва успевали подписывать витальерам каперские свидетельства от имени Альбрехта.
Сложившаяся ситуация диктовала витальерам два пути помощи Стокгольму – или разгромить датский флот, или помочь шведам выдержать осаду. Стуре избрал второй и на своих легких маневренных суденышках, раз за разом обманывая бдительность датчан, взялся за подвоз продовольствия в осажденный город. От шведского слова viktualier, означающего «продовольствие», и произошел термин «витальеры». В 1392 году, пишет любекский хронист Детмар, «собрался неукротимый народ из разных мест – городские заправилы, горожане из многих городов, ремесленники и крестьяне – и назвали себя братьями-витальерами. Они заявили, что хотят выступить против королевы Дании, чтобы помочь королю Швеции, который был ею пленен».
Девиз всеобщего равенства и братства, под которым они шли в бой, снискал им симпатии простонародья, и не без его помощи витальерам удавалось иногда овладеть довольно крупными и хорошо укрепленными городами – такими, как Висмар или Берген.
Сожжение в Бергене торгового представительства Ганзы и постоянные нападения на ганзейские суда поставили, однако, это братство вне закона, и с 1392 года оно стало чисто пиратским. Детмар отмечает, что в эти годы «к сожалению, они наводили страх на всем море и на всех купцов: они грабили и своих, и чужих, и от этого сельдь очень подорожала». Висмар и Росток закрыли перед витальерами свои порты и рынки и вскоре первыми познали ярость и жестокость недавних союзников. Но и другим городам доставалось не меньше.
Оказавшись перед угрозой разорения, Ганза снарядила против витальеров две экспедиции. Обе они потерпели крах, хотя во второй, организованной в 1394 году, со стороны Ганзы участвовали тридцать пять хорошо оснащенных кораблей с тремя тысячами отборных рыцарей. Угроза стала теперь всеобщей, и в 1395 году Маргарита освободила Альбрехта, надеясь этим шагом хоть немного разрядить обстановку. Но обстановка не разряжалась. Каждый корабль, каждую эскадру все и везде принимали теперь за пиратские, не обращая никакого внимания на флаг.
