Текст книги "Русак"

Автор книги: Александр Протоиерей (Торик)

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 10 страниц)

Александр Борисович Торик

РУСАК

повесть

Содержание

ГЛАВА 1. КОМАНДИР СЕРЁГА

ГЛАВА 2. «ВОВАН» МИХА

ГЛАВА 3. КУКАРАЧА

ГЛАВА 4. ГОСТЬЯ

ГЛАВА 5. ГОСТЬЯ. ПРОДОЛЖЕНИЕ

ГЛАВА 6. МРАЗИ

ГЛАВА 7. МРАЗИ. ПРОДОЛЖЕНИЕ

ГЛАВА 8. МРАЗИ. ПРОДОЛЖЕНИЕ. КУКАРАЧА

ГЛАВА 9. БОГ

ГЛАВА 10. ДЖАБРАИЛ

ГЛАВА 11. ЯБЛОКИ

ГЛАВА 12. ШНУРОК

ГЛАВА 13. ШОПИНГ

ГЛАВА 14. ПРИГОВОР

ГЛАВА 15. БЕГСТВО

ГЛАВА 16. ХРАМ

ГЛАВА 17. БАБУШКА ПОЛЯ

ГЛАВА 18. ПЕРЕВОД

ГЛАВА 19. ОТЕЦ ВИТАЛИЙ

ГЛАВА 20. ПОГОСТИЩЕ

ГЛАВА 21. ПОГОСТИЩЕ, ПРОДОЛЖЕНИЕ

ГЛАВА 22. ЛЮБОВЬ

ГЛАВА 23. ИГУМЕН ИЗ ПОКРОВСКОГО

ГЛАВА 24. КОЛОНТАЕВО

ГЛАВА 25. КОЛОНТАЕВО. ПРОДОЛЖЕНИЕ

ГЛАВА 26. КОЛОНТАЕВО. ПРОДОЛЖЕНИЕ

ГЛАВА 27. КОЛОНТАЕВО. ОКОНЧАНИЕ

ГЛАВА 28. ВМЕСТО ЭПИЛОГА

Тем, для кого слова «есть такая профессия – Родину защищать» – не пустой звук, посвящается.

Автор выражает искреннюю и глубокую благодарность спецназовцам: Владиславу, Борису, Александру, Роману и всем форумчанам сайта «СПЕЦНАЗ.ОРГ» за помощь в написании и редактировании этой книги.

«Заяц в культуре.

Образ зайца является весьма неоднозначным. С одной стороны, он связан со смертью: в сказках хранит смерть Кощея, приметы советуют уклоняться от встречи с ним (см., например, роман в стихах «Евгений Онегин» и легенду о встрече с зайцем А. С. Пушкина). С другой стороны, заяц встречается в свадебных песнях как метафора плодовитости и супружеской любви. В некоторых сказках заяц выступает как образец слабости или трусости. Противником зайца выступает волк. Однако заяц не является безобидным животным. Сильные задние лапы и длинные когти позволяют наносить длинные и глубокие рваные раны».

Википедия.

ГЛАВА 1. КОМАНДИР СЕРЁГА

– Алла-уа акбар!

–Тах! Тах! Тах! Та-тах! Та-тах! Та-та-тах! – сухие щелчки «калашей» сыпались со всех сторон. – Дух! Дух!, – это уже отметилась Витюхина «эсвэдэшка», – Дух!

И снова со всех сторон: «Тах! Та-та-тах! Та-та-та-та-тах! Алла-уа акбар! Та-та-тах! Та-та-тах! Алла-уа акбар! Та-та-та-та-тах!»

– Командир! Командир! Слушай! – глядя на Сергея мутнеющими глазами, прошептал раненый в низ живота Кирюша Синельников. – А чо они кричат «Алла-уа»? Ихний же бог «Аллах» называется? А, командир?

– Хрен поймёт, молчи, Кира, силы береги, – вкалывая раненому последний «прилив» промедола, отвечал Сергей. – Жека! Равиль! Сюда быстро! Берите Киру и отползайте по ручью, мы с Кукарачей прикроем!

– Есть, командир! – подползшие разведчики подхватили раненого с двух сторон на плащ-палатку и, шурша палой листвой, поволокли его вниз по склону бугра.

– Не, Равиль! Вот ты скажи мне, ты же татарин, мусульманин, ты должен знать, – продолжал еле внятно бормотать влекомый товарищами Кирюша, – ну чо они горланят вместо «Аллах» какое-то «Алла-уа»?

– Тише, Кира, не говори, тебе нельзя, – переводя дыхание, отвечал Равиль. – Их бог не Аллах, их бог – деньги, баксы их бог! Они не мусульмане – они шакалы!

– Ша-ка-лы… – затихая, повторил за ним Кирилл. Голова его опрокинулась и бессильно свернулась набок.

– Умер? – спросил у Равиля Женька-Тамбов.

– Нет! Пульс есть! Тащим! – пощупав шейную артерию раненого, ответил Равиль. – Давай осторожней с головой его!

– Дух! Дух! – Я кукарач-ча, я кукарач-ча… На, сука! – Дух! – Вот так, привет от спецуры! Я кукарач-ча, я кука… – Дух! – Мимо, бл… – Дух! – Вот так лучше, отдохни, зверёк! Я кукарач-ча… – Витюха быстро сменил магазин на своей СВД.

– Так, Витя! – плюхаясь рядом со снайпером за пенёк, скомандовал Сергей. – Отползай за ребятами, я прикрою!

– Не, командир! Я понимаю – подчинение приказу и всё такое, но лучше ты отходи, я их на этом козырьке дольше продержу своей «эсвэдэхой», чем ты – «калашом», вон смотри – наковырял с тропы нескольких зверьков, остальные в камнях лежат и наугад шарашат! Сам видишь – позиция классная, патронов ещё до хрена, да и бегаю я лучше вас всех! Реально, командир, так по уму будет – отходи ты! О! Бл…! Вылез, зверина, на! – Дух! – Во, видишь, Серёга, прости – командир, ты бы его так достал?

– Хорошо! Как увидишь ракету – сразу ходу вниз по ручью и через овраг к белым камням около поляны, туда «бэха» за нами придёт!

– Есть, командир! Только «эфку» мне свою оставь, на всякий случай, я свои уже все покидал…

– На! – Сергей сунул Кукараче свою последнюю, приберегаемую для самоподрыва гранату «Ф-1». – Держись, Витюха!

– О'кей, командир! Давай, Серёжа, ползи… О! Зоопарк зашевелился, бл…! – Дух! – Нате, гниды! – Дух! – Я кукарач-ча, я кукарач-ча…

Сергей, очнувшись, встряхнул головой – опять тот же сон! И почему из всех боёв, пройдя через которые ему довелось всё-таки выжить, всё время снится именно этот?

Наверное, всё-таки лучше не спать днём, даже после почти бессонной, из-за боли в спине, ночи!

Сергей прислушался. По-прежнему моросило. Лёгкие капли мелкого дождика убаюкивающе постукивали по верхнему непромокаемому тенту палатки. Нелли тихо посапывала во сне, изредка прядая ушами.

– Однако! – подумал Сергей. – Похоже, этот дождь, как минимум, до завтра! Рыба, скорее всего, клевать уже не будет…

А и ладно! – он потянулся, высунув наружу из спальника мускулистые руки в тельняшечных рукавах. – Не будет так не будет! Поедим тушёнки с хлебушком! Всё равно – жизнь удалась! Если бы ещё не эта хрень в позвоночнике...

В позвоночнике у Серёги, отставного капитана, разведчика спецназа ГРУ, получившего уже в госпитале на койке вместе с орденом Мужества внеочередное звание майора «за отвагу и мужество, проявленные в боях с незаконными вооружёнными формированиями в Чеченской Республике», сидел маленький зазубристый осколочек от гранаты. Сидел он нехорошо – подвижно, периодически вызывая онемение, вплоть до паралича, левой нижней конечности – то есть его, Серёгиной, ноги.

Удалить его из «места проживания» было, по словам медиков, почти невозможно, так как была почти стопроцентная вероятность во время операции повредить какой-то нерв или что-то там ещё, название чего Сергей не запомнил. А тогда гарантирован паралич обеих ног, жизнь в инвалидной коляске с «уткой» и прочими атрибутами инвалидского «счастья», о чём разведчику-спецназовцу даже подумать было страшнее, чем о перспективе остаться с одним ножом против группы вооруженной «басмоты».

– Со временем осколок сам может изменить своё положение в тканях и сделать ситуацию операбельной, – сообщил Серёге хирург, вытащивший из его тела восемнадцать других осколков. – Нужно только регулярно делать рентгеновское обследование и мониторить динамику его нахождения в тканях. Тогда вы забудете об этой проблеме навсегда!

– Так, док, скажите, – переспросил хирурга Сергей, – а может он навсегда остаться в таком положении, как сейчас, или изменить своё положение так, что меня окончательно парализует?

– Может! – ответил хирург. – Но это уже зависит не от медицины, а только от Господа Бога, если Он есть!

– Ну да! – Сергей скривился от внезапного приступа боли в пояснице. – Если бы Он был, всего этого дерьма уж точно бы не было…

– Возможно, возможно, – отозвался врач, выходя из палаты.

Пришедшие его проведать ребята из роты: Равиль, Витя-Кукарача, Жека-радист и Игорь-Малышок – долго галдели по поводу лежавших на Серёгиной тумбочке погон с майорской звёздочкой и новенького, блестящего свежим серебром креста ордена Мужества.

– Ну, пра-здра-вляю, командир, «Мужика» получил! – Витюха взял в руки раскрытую коробочку с лежащим в ней орденом Мужества. – Сейчас всякой «бижутерии» кому только не вешают за бабло, но ты реально заработал свой орден, командир, без балды – заработал! Давай граблю, майор, братишка!

Пятерня Кукарачи словно железом сжала мускулистую ладонь Сергея.

Серёга лёжа слушал радостный гвалт разведчиков, как сквозь туман, улыбался, принимая искреннее выражение их братской, грубоватой мужской любви, что-то пытался пошутить в ответ, но в то же время его чуть притомлённый обезболивающими мозг ни на минуту не переставал сигналить в сердце: «Они прощаются с тобой! Ты теперь вне игры! Прощай, служба!»

И сердце медленно обхватывала своим колючими ледяными пальцами тоска.

Однако после выписки с комиссацией в отставку и возвращения в Москву, навалившиеся дела несколько выбили Сергея из неотступной борьбы с искушением саможаления и регулярно подползавшей депрессухи.

Во-первых, он мог, хоть и в корсете, но всё же нормально ходить своими ногами, водить машину, подложив специальный валик под спину на водительском сиденье, жить уже практически без обезболивающих и спать как на спине, так и на любом боку, что прежде исключалось. Кстати – уже то, что он остался жив после взрыва в метре от него гранаты – честно говоря, равнялось чуду. И жить ему, несмотря на все потери, всё равно нравилось!

Во-вторых, боевому офицеру пришлось вступить на поле боя, абсолютно неизвестное ему доселе, – чиновничье-бюрократическое, где он сразу почувствовал себя реальным «салагой» перед огромной алчно-бездушной громадиной гос-аппарата. Сергею пришлось по завещанию вступать в наследство умершей полгода назад любимой крёстной-тётушки Лили, у которой, кроме него, наследников больше не было.

А наследство было нехилое – двухкомнатная квартира с высоченными потолками в предреволюционном доме на Остоженке и дача в Переделкино, стоящая между дачами известного в советское время писателя и написавшего на него в сорок девятом году донос чуть менее известного поэта. Всякая мелочёвка вроде мебели, посуды и двух роялей, уже как бы и не считалась чем-то стоящим внимания.

Пришлось нанять риэлтора – очаровательную тридцатилетнюю Мариам, которая за нереальный по сравнению с армейскими зарплатами гонорар, взялась пройти все круги чиновничьего ада, что и сделала за пару месяцев с успехом, превзошедшим всякие ожидания. Гонорар Серёга заплатил, взяв взаймы у бывшего одноклассника Вазгена, державшего три контейнера на продуктовом оптовом рынке, под залог квартиры, в которой сам Серёга родился и прожил всю жизнь до училища. Эта квартира досталась ему после смерти родителей и в ней он, собственно, и жил по возвращении из госпиталя в подмосковной Купавне.

– Вы теперь завидный жених! – томно взмахнула ресницами Мариам, вручая Серёге папку с документами из регистрационной палаты, свидетельствующими, что он стал полноправным собственником тётушкиной недвижимости.

– Ага! Я буду привыкать к этой роли, – отшутился в ответ Серёга, вручая Мариам остаток гонорара в толстом конверте, – возможно, когда-нибудь это принесёт мне счастье!

Но пока квартира на Остоженке вместо счастья принесла Серёге стабильный доход в виде арендной платы от поселившегося в ней родственника Вазгена, державшего пять контейнеров на одном из строительных рынков. Арендная плата позволяла Серёге спокойно рассчитываться в рассрочку со всеми долгами, причём остававшейся ежемесячно от долговых взносов суммы ему хватало на вполне безбедное существование.

Но вскоре Сергею захотелось и совсем оставить пыль и шум первопрестольной, переменив его на переделкинский дачный покой и тень ветвей окружавших складненький тётушкин домик деревьев. Построивший его тётушкин муж (Серёга так и не успел привыкнуть называть его «дядей») был каким-то ответственным работником Главлита, имел хорошие доходы, и домик вышел ладным, кирпичным и комфортным.

Сергей сдал родительскую квартиру ещё одному родственнику Вазгена, заняв у последнего под будущую арендную плату сумму достаточную, чтобы купить свою заветную мечту: «Паджеро Спорт» – одного из последних реальных «проходимцев» во всё более прилипающем к асфальту мире джипов. Ещё хватило на отличную канадскую палатку, всякую рыболовную «приблуду» и небольшой, но в высшей степени плоский японский телевизор с видаком! Типа – жизнь удалась! Почти…

«Завидный жених» был в прошлом незавидным мужем. Польстившаяся на «рэмбовский» антураж разведчика спецназа кареглазая девушка Галина вышла за него замуж и отдала три года своей молодости почти не бывавшему дома «лейтехе». Однако по истечении сего срока она вдруг ощутила себя «рыбой», которая сильно хочет «где лучше» вместо регулярной стирки и чинки загаживаемого на учениях и в командировках камуфляжа за те гроши, что постсоветская власть, ни капли не стыдясь, велела считать офицерской зарплатой.

Разговор вышел коротким.

– У тебя «есть такая профессия – Родину защищать», а у меня есть такая потребность – иметь нормальную семью, рожать детей и не растить их в нищете! Вот ты и защищай свою Родину, а я найду себе нормального мужика, собственно, уже нашла. Не обижайся, романтика пролетела, а настоящая жизнь – она другая. Я уже подала на развод, в суд можешь не приходить – разведут и так!

– Ладно! – ещё не успевший охватить всю глобальность происходящего в его жизни события, кивнул Серёга. – Не приду!

На следующий день он написал рапорт на войну в Чечне.

Шло время, острота переживания разлуки спала. Но больше как-то Серёге жениться уже не хотелось, женского пола он избегал и, не боясь, лез в такие передряги, в которых без «рождения в рубашке» выжить не было просто никакой возможности. Но он выжил.

Да! Роста он был среднего, глаза почти чисто-серые, а волосы русые, за которые ему, очевидно, и дали в части прозвище – Русак. А может, за фамилию – Русаков, или за то, что – русский…

ГЛАВА 2. «ВОВАН» МИХА

Кажется, дождик стал сильнее!

Сергей выполз из большого – почти двухместного – спальника, ловко внырнул в штаны от армейской «горки», автоматическим движением затянул широкий офицерский пояс. Привычка к камуфляжу, тельняшкам, хабэшкам, не дорогим, но прочным и удобным кроссовкам «Эксис» московского пошива, весьма популярным у спецназовцев-разведчиков его части, въелась в него неистребимо, словно вкус пороха в носоглотке после нескольких дней боёв подряд.

По необходимости Серёга мог надеть и какую-нибудь приличную «гражданку», но чувствовал себя совершенно комфортно лишь в «родном» армейском облачении, в котором он провёл почти безвылазно треть жизни.

Нелли подняла уши, открыла умные тёмные глаза и, не поднимая большой тяжёлой головы, оценивающе посмотрела на Сергея. Всё было вроде бы в порядке, и старая овчарка вновь опустила уши и, закрыв глаза, уснула чутким сном «профессиональной» сторожевой собаки. Ей было уже почти четырнадцать лет.

Нелли досталась ему из милицейского питомника. Знакомый по войне сержант-кинолог предложил забрать собаку после «списания в отставку», хваля её рабочие достоинства и дружелюбный характер.

– Тебе для дачи лучше сторожа и не надо! Для работы у нас она уже «устала», а для семьи и для дачи ещё послужит! Будет тебе и сторож, и друг получше многих людей!

И сторожем и другом Нелли оказалась прекрасным. Другом, в общем-то, и единственным. Потому что несколько хороших боевых друзей остались на войне, а на гражданке новых не возникло. Лишь иногда перезванивались с подавшимся после войны в «ментуру» «вовиком» Михой.

«Вовиками» или «вованами» называли на чеченской войне военнослужащих внутренних войск – аббревиатура «ВВ» – отсюда и «вовики». Воевали они по-разному, поэтому и отношение к ним было у спецуры неоднозначное. Хотя в ту странную войну многие проявляли себя непредсказуемо…

С Михой – старшим лейтенантом внутренних войск Михаилом Шлычковым, Сергей познакомился в бою. Собственно, это был уже даже и не бой, а хладнокровный, как в тире, расстрел оставшихся в живых после подрыва фугасом ехавшего по горной дороге вдоль мелкой речушки Камаза со взводом усталых после «зачистки» аула, недавно прибывших в часть из «учебки,» «вованов».

Подрыв был осуществлён настолько удачно, что сброшенная взрывом с дороги раскуроченная машина ещё и придавила нескольких оставшихся в живых солдатиков, оглушённых, перемазанных грязью и кровью собственных товарищей.

Только трое из них, возглавляемые раненым в правое бедро старлеем Михой, оказались способны, кое-как спрятавшись за останками автомобиля, редко и обалдело отстреливаться от находящихся прямо над ними на хорошо защищённой камнями позиции, опьянённых начальным успехом операции и весело горланящих своё «Аллаху Акбар» боевиков.

Участь «вовиков» была очевидна, и «басмота» не спеша получала удовольствие, неторопливо и прицельно отстреливая оставшихся в живых «федералов».

– Русский, сдавайся! Мы тебя харашо зарежим, небольна! – с хохотом кричал из-за камня руководивший группой, состоящей из полутора десятка хорошо вооружённых бандитов, молодой, в дорогом фирменном камуфляже, чеченец. – Быстра умрёшь! Маме тваей уши пашлём пахаранить – будит на магилка тваи уши хадить!

– Сдохни, сука! – пытаясь прицелиться сквозь обломки грузовика в невидимого врага, проскрежетал зубами Миха, нажимая на спуск скользкого от непонятно чьей крови «калаша».

– Эй! Кафир! Не нада стрелять, – издевались сверху, – патроны пабириги, нам пригадятся тваих друзей стрилять!

Вот в таком положении и застала вышеописанную ситуацию вынырнувшая из чащи на горе выше позиции боевиков, возвращавшаяся с важной информацией из разведвыхода группа спецуры, возглавляемая капитаном Серёгой.

– Командир! Наших добивают! – быстрее всех сориентировавшийся в обстановке шепнул Сергею Кукарача. – Давай разом по-быренькому сволоту накроем, сверху как вшей передавим!

– Нельзя! Приказ – отходить абсолютно скрытно, в бой не вступать ни при каких обстоятельствах! Слишком важную инфу несём!

– Командир! Да эту инфу наша штабная мерзота тем же «чехам» за бабло и сольёт! – Кукарача глядел в глаза Сергею неотрывным, наполненным болью взглядом. – А тут ребята ещё живые есть! Как мы потом друг другу в глаза смотреть будем, а?

– Так! Валентин! – полушёпотом скомандовал Серёга. – Мы с Кукарачей остаёмся, ты командуешь отходом группы. Если не догоним, доложишь, что я приказал разделиться и пошёл другой тропой, больше ничего не знаешь, понял?

– Есть, командир! Может, я с вами…

– Отставить базар, Валя! Выполняй приказ! – Серёга повернулся к Кукараче. – Гранат у ребят возьми, по парочке от каждого…

– О’кей, Серёжа! – радостно взбодрился Витюха. – Облегчай багаж, мужики, не жлобись «фруктов» для братьев наших меньших! Ну, счастливо дохромать до хаты, топтуны!...

Группа тихо скользнула дальше по тропе, выполняя полученный приказ.

Сергей выждал ещё несколько минут, с болью прислушиваясь к доносящимся снизу выстрелам и крикам умирающих.

– Давай, Витя! Поехали разом! – и на головы боевиков посыпались гранаты.

Неожиданность нападения и профессионализм нападающих однозначно решили исход атаки. Так и не успев понять происходящего, боевики, оглушённые взрывами, словно с неба прилетевших «эфок» с «эргэдэшками», даже не успели оказать хоть сколько-нибудь ощутимое сопротивление.

Те из них, кого не поубивало взрывами и не посекло осколками, были в мгновение ока перестреляны из двух «калашей» короткими очередями спрыгнувшими со скрывавшей их доселе скалы разведчиками. Весь бой продолжался две минуты.

– Эй! Мужики! – крикнул Кукарача вниз не успевшим как следует врубиться в совершавшееся вверху над ними, оставшимся в живых «вовикам». – Живой кто остался?

– Ты кто? – оторопело отозвался Миха, не выпуская из рук автомата.

– Санта Клаус в кожаном пальто, блин! – отозвался Витюха, сбегая вприпрыжку вниз между камней. – Вам, мужики, сегодня охрененно повезло!

– Не им! – мотнул головой в сторону убитых подчинённых поднявшийся из-за останков Камаза Миха. – «Салаги» все, с первой операции возвращались…

– Жаль пацанов! – согласно кивнул Кукарача. – Война, сука…

Через двадцать минут на дороге показалась колонна из трёх «федеральных» грузовиков и двух БТР-ов – в начале и конце колонны.

Серёга последний раз взглянул на вытащенных из-под обломков машины четверых оставшихся в живых солдатиков и тела их погибших товарищей.

– Нам пора, старлей!

– Я ваш должник, мужики! – пожимая руки Сергею и Витюхе, сказал Миха.

– На сдачу купи себе пончик, – отшутился Кукарача. – В Раю сочтёмся!

– На вот! – Миха быстро начиркал на клочке картона от сигаретной пачки номер мобильника. – Сергей, держи, ну, всякое бывает – звони!

– Ладно! Всякое так всякое, – отозвался Серёга, засовывая картонку с номером в карман на рукаве куртки. – Главное, врубись, старлей: нас тут не было, и ты здесь никакой спецуры не видел! Помогли тебе вот они, – Сергей кивнул в сторону БТР-ов, – хорошо?

– Хорошо, ребята…

– Всё о’кей, дружбан! – хлопнул по плечу старлея Кукарача. – Тебя как зовут?

– Миха… – начал отвечать Михаил.

– Чао, Миха! Будь хэппи! – голос Кукарачи донёсся уже из зарослей кустов.

Разведчики растворились в «зелёнке».

Серёга так и не позвонил Михе – кусочек картона с написанным на нём телефонным номером пропал вместе с курткой, когда её, разлохмаченную в клочья осколками гранаты, поразившими спину Серёги, по кускам срезали с его окровавленного торса. Никто не стал шариться по карманам перемазанного кровью и грязью тряпья, да ещё под обстрелом.

Миха сам нашёл Сергея уже в госпитале в подмосковной Купавне. «Вован» ввалился к нему в палату, крупный, румяный, пахнущий приличным одеколоном, чисто выбритый – полная противоположность бледному, истощавшему, полупарализованному Серёге.

– Здорово, майор! – подсел Миха к Сергею на край кровати.

– Знаешь уже… – посилился улыбнуться Сергей.

– Знаю, братишка, всё знаю, – взял Серёгину руку в свою железную пятерню «вовик», – и про бой, в котором тебя ранило, и про засаду, и про то, что вас чехам «слил» за «бабло» подполковник Мурзаев, и про то, что твой Витя его чуть не порвал прямо в штабе, и про то, что потом они оба внезапно пропали, и про то, что Мурзаева через день нашли с почти полностью отрезанной головой и набитым долларами ртом, и что Виктор так с тех пор и исчез, и про то, что всё это случилось сразу после твоей отправки в Купавну. В общем, много я чего теперь знаю, братишка, чего лучше бы и знать не хотел…

– Блин! Витюха! Кукарача! Что с ним теперь? – взволнованно приподнялся на кровати Сергей. – Какой мужик был надёжный, какой разведчик классный, какой обалденный снайпер! Как ему жить-то теперь?! Он же рождён для армии, он же вояка всеми фибрами души!

– Боюсь, Серёжа, ему теперь одна дорога, в криминал, – потемнев, вздохнул Миха, – там такие спецы тоже в большой цене, особенно в качестве киллеров…

– Мрази… – непонятно о ком тихо проскрипел зубами Сергей, сжав в кулаки побелевшие от напряжения пальцы.

Миха молча смотрел себе под ноги.

– Ты-то как? – спустя некоторое время прервал молчание Серёга.

– Я? В ментуру подался, благо дядя жены в больших погонах, – улыбнулся Миха, – правда, не чисто в ментуру, а в «боевики», за пять месяцев вырос до командира группы захвата при УБОПе, всякую мерзоту рылом в грязь кладём, ну и пострелять бывает. Типа, с одной войны пришёл на другую войну! Слава Богу, жена понимает, ни разу не упрекнула, только крестит всегда на дорогу.

– Крестит? Ах, да! Крестит… Это хорошо, наверное… Я, правда, как-то ко всему этому «божественному» не особо… Что-то в моей голове Бог и всё, что вокруг творится, не сочетается… Извини, если что не так сказал! – Серёга виновато взглянул на Миху.

– Да брось ты, майор с «Мужиком»! – улыбнулся тот в ответ. – Я, кстати, тоже теперь майор, ты выздоравливай давай! Религия – дело личное, у каждого это по-своему. Не парься, прорвёмся! Чтобы у тебя мой номер больше не терялся, вот тебе сразу с аппаратом! – Миха положил около подушки Сергея новенький мобильный телефон. – Чуть что– жми вызов, и я примчусь! Если надо, со всей своей бригадой мордоворотов! Бывай, братишка!

Он поднялся с кровати, пожал обе Серегины обессиленные почти полугодовалой лёжкой в кровати руки и вышел, оставив после себя запах хорошего одеколона и, почему-то, оружейной смазки.

– Кукарача, Кукарача! – вздохнул Серёга. – Ну как же тебя так, а?

ГЛАВА 3. КУКАРАЧА

Кукарача был в части фигурой заметной как по своему не типичному для разведчиков росту – сто девяносто два сантиметра, так и всей своей колоритной, напоказ разбитной, но весьма цельной и твёрдой натурой. Кроме того, он был отличником огневой и боевой подготовки и лучшим снайпером бригады.

Стрелок он был вообще уникальный – стрелял изо всего, что попадало в его руки, вплоть до гвоздя с газетой! Серьёзно! Витюха брал газету, свёртывал её в трубку, вставлял в неё, словно в ствол ружья, двадцатисантиметровый гвоздь и коротким резким рывком выстреливал этим гвоздём из газеты, словно из пращи, пригвождая с десяти метров спичечный коробок к доске забора так, словно прибивал его молотком!

Что уж говорить про огнестрельное оружие! Из всех видов его Кукарача стрелял стоя, лёжа, навскидку, интуитивно, падая в прыжке, кувыркаясь, за спину через зеркальце, на звук в темноте, да вообще – как угодно! И попадал куда хотел, когда хотел и как хотел, словно пуля повиновалась его воле, минуя посредство выстрелившего ей оружия, а направляемая только напряжённым усилием его мысли. Про таких стрелков говорят – снайпер от Бога! Если вообще от Бога бывают снайперами…

Серёга и сам был два раза чемпионом бригады по офицерскому пятиборью, уверенно стрелял норму мастера спорта и был со всем доступным спецназу оружием «на ты», но с Кукарачей он тягаться и не дерзнул бы, настолько бессмысленным было бы такое соревнование. Да и никто, в общем-то, не дерзал, без вопросов признавая за Кукарачей славу стрелка номер один.

Что больше вызывало вопросы у сослуживцев, так это послужившая причиной прозвища Витюхи, напеваемая им постоянно, особенно в моменты умственного сосредоточения, дурацкая песенка: «Я кукарач-ча, я кукарач-ча!»

Обычно всех, интересующихся её происхождением, Витюха, не стесняясь, посылал к «ёжиковой бабушке», обрубая, обычно несвойственное спецназовцам желание лезть в чужую жизнь. Но вот с Серёгой как-то вышло так, что он нечаянно попал в непривычную для вечно ёрничающего Кукарачи минуту душевной откровенности, и тот, возможно, сам не понимая – зачем, вдруг приоткрыл Серёге вход в закрытый для всех других уголок своей души.

А вышло это так.

После очередного трудного и опасного выхода разведгруппа отсыпалась по палаткам, восстанавливая растраченные при выполнении задания силы. Только Серёга и Кукарача предпочли сну среди дня каждый своё какое-то дело. Сергей зашивал продранную на рукаве любимую зимнюю тельняшку, Кукарача любовно начищал свой табельный АПС – автоматический пистолет Стечкина, аккуратно разложив все его части перед собой на свежей утренней газете и по обычаю мырлыкая своё «Я кукарач-ча…»

– Витёк! – зубами перекусывая нитку от катушки, как-то бездумно спросил Серёга. – А что ты такое напеваешь?

– Это, командир, фокстрот такой – «Кукарача», кажись, тридцатых годов двадцатого века, что-то около того, – так же расслабленно, не задумываясь, ответил Витя, любовно начищая ствол разобранного пистолета.

– А что он так к тебе прилип? – по-прежнему почти автоматически спросил Сергей.

– Чего прилип, спрашиваешь?... – Витюха прекратил протирать пистолетный ствол ветошью. – Это, командир, можно сказать, песня всей моей жизни! Она в меня с раннего детства профессиональным палачом собачьей плетью вбита!

– Кем? – думая, что ослышался, переспросил Сергей.

– Профессиональным палачом, садистом редкостным, моим родным дедом! – Кукарача невидящим взором уставился в пространство. – Как же я мечтал его, суку, убить! Сам, своими собственными руками! Я, может, ради этого и в спецуру подался, чтобы наверняка не сплоховать! А он, гнида поганая, помер, когда я на втором курсе училища мышцы и мозги накачивал!

– Что он тебе сделал, чтоб так его ненавидеть? – поразился Сергей, прекратив своё занятие швейным ремеслом.

– Он, командир, не только мне жизнь покорёжил, я даже предположить боюсь – сколько он душ и жизней погубил… – лицо Кукарачи стало каменно-холодным. – Он все тридцатые-сороковые годы был следователем НКВД по политическим делам, допрашивал, пытал, лепил дела как пироги с человечиной! Он ведь сам мне все свои подвиги, мальчугану тогда ещё, с таким наслаждением рассказывал! Как он людей мучил, как оговаривать себя принуждал, родных предавать, клеветать на невинных!

Он, как наркоман, «торчал» от власти над людьми, от возможности творить с ними всё, что его бесовская натура пожелает, он мне с наслаждением рассказывал, как зубы сапогом у женщины выдавливал, как бороды у священников по волоску вместе с бровями и ресницами вырывал! И я, малец, всё это должен был часами слушать – кого он по какой статье куда отправил, кто умер на допросе, не выдержав пытки, кто с ума сошёл…

Он сам, наверное, тогда уже был сумасшедшим, раз мне, мальчишке, всё это рассказывал. А как он бил меня!

– За что?

– За всё! За любой малейший проступок! Он так и ждал, чтоб я хоть в чем-нибудь бы провинился, дал ему право наказать меня. А как может мальчишка, да ещё такой шебутной, как я, ничем не подставляться? Я и подставлялся постоянно, ему, гниде, на радость…

– А что ж родители твои, отец? – Серёга в ужасе смотрел на сослуживца. – Они что, этого не видели, не знали, как он с тобою обращается?

– Родители!? Я их не знал! – Витюха горько ухмыльнулся. – Я даже до сих пор не знаю, кем они были, мать, отец… Я вырос в доме деда, урода бесноватого, и бабки, немой как рыба и всего боявшейся. Мне о родителях даже спрашивать не разрешали, на этой теме было наложено табу! Лишь в старших классах интерната, когда я уже жил не с дедом, да и бабка померла уже, откуда-то до меня дошло, что мои родители тоже в системе МГБ работали, то ли в резидентуре за границей, то ли ещё какая-то там тёмная история с их жизнью. Сейчас уже и неинтересно стало.

Но дед, Илья Лукич, так и стоит перед глазами! Так и вижу, как он неторопливо открывает патефон, заводит его, ставит пластинку.

– Ну что, внучок, давай «Кукарачу» послушаем? Снимай штаны, рубашку, всё снимай, и на диванчик вниз лицом ложись, отребье недобитое!

Из патефона бодренько так льётся гламурный мужской голосок: «Я кукарач-ча! Я кукарач-ча! Та-ра-ра-ри-ра-ра-ра-рам!»

А дед во френчике своём всегдашнем, сталинского образца, плётку собачью, из охотничьего магазина, нежно так разминает и ласковым голоском ко мне обращается:

– Ну что, подследственный! Признаёте вы свою вину перед Родиной и правительством?

Я лежу голый на холодном кожаном диване, от страха весь сомлевший, а он, сволочуга, всё оттягивает начало истязания, всё ожиданием боли мучает…

А потом бьёт. Долго, с наслаждением, с оттяжечкой, чтобы острее боль была! И плакать запрещает – если вскрикну от боли или заплачу, ёще сильнее бьёт, гнида чекистская…

А из патефона – «Я кукарач-ча! Я кукарч-ча!»…

Помер он, точнее, сдох, как животное, один в своей четырёхкомнатной квартире в центре Москвы и лежал там, гнил неделю, пока соседи на трупный запах ментов не вызвали. Соседка мне потом рассказывала, что он последние недели перед смертью совсем с ума сошёл, сам с собой и с кем-то невидимым разговаривал, всё оправдывался, что он не сам чего-то там хотел, а его так заставляли! Говорила, что являлись ему постоянно мертвецы какие-то: и днём и ночью. Я так думаю, наверное, это души тех, кого он замучил, если такое вообще бывает. С ним, вот, – было!