Текст книги "Тициан"

Автор книги: Александр Махов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 21 (всего у книги 27 страниц)

По вечерам Тициан отправлялся к Аретино, который стал неузнаваем. Он присмирел и выглядел задумчивым. Причину метаморфозы понять было нетрудно – литератор оказался влюбленным по уши, тщетно домогаясь взаимности. Нынешней пассией была смазливая девица с чахоточным цветом лица по имени Пьерина Риччи, которая вертела им как хотела. Несмотря на разницу в возрасте, пятидесятилетний влюбленный, расположения которого домогались многие гетеры, вконец потерял голову и вел себя как мальчишка. Возвращение Тициана друзья отметили веселой пирушкой. Они снова вместе, а новостей хоть отбавляй. Сансовино был наслышан о хлопотах Тициана по поводу его неудачи с кровлей и не знал, чем выразить свою признательность другу. Сам художник был бесконечно счастлив, оказавшись наконец после долгого отсутствия в родной среде, где все ему было дорого, близко и понятно. Друзей особенно позабавил его рассказ о том, как папа Павел, увидев свой портрет с внуками, не на шутку перепугался, когда понял, что мастер, сбросив с него пышные одеяния, обнажил перед миром его подлинную суть, после чего, как выразился Дель Пьомбо, понтифик снова «занемог».

Рим отнял много сил. И если бы не переполнявшие его впечатления от всего увиденного там, поездку можно было бы считать неудачной. Тициан не добился того, чего хотел, и Рим его отверг. Отныне главным его заказчиком оставался Карл V, и он взялся за окончание обещанного портрета его покойной супруги. Но его ждали и во дворце, где после рождественских праздников обосновался новый дож Франческо Донато. Как положено, требовалось представиться и взяться за его портрет для зала Большого совета, что вскоре и было сделано.

Как-то в мастерской появился знатный сенатор Габриэле Вендрамин, обладатель баснословного состояния и поклонник искусства. Тициан был удивлен, что патриций сам пожаловал к нему, несмотря на свой преклонный возраст. Отдышавшись, старый сенатор пояснил цель своего визита. Он давно приглядывался во Фрари к «Мадонне Пезаро» и хотел бы, как и покойный Якопо Пезаро, увековечить себя и заказать обетную картину, на которой было бы представлено все его семейство. Правда, особой знатностью этот род не отличался. В прошлом веке один из его отпрысков Андреа Вендрамин, занимавшийся коммерцией и наладивший работу мыловаренных заводов в городе и на материке, сколотил огромное состояние и был избран дожем. В церкви Санта-Мария деи Серви находится его великолепное надгробие работы Риццо, а во дворце Вендрамин собрана богатейшая коллекция живописи и скульптуры.

Чтобы поправить свои дела и возместить утраченное за время пребывания при папском дворе, Тициан охотно принял заказ, оговорив солидный гонорар. А картина немалая, почти три метра на два. На полотне «Семья Вендрамин» (Лондон, Национальная галерея) художник не стал повторять композицию «Мадонны Пезаро» и избрал ее центром алтарь, смещенный вправо, со священной частицей креста, на котором был распят Христос. Реликвия с XIV века находится в Скуоле Сан-Джованни Эванджелиста, общину которой долгие годы до избрания дожем возглавлял Андреа Вендрамин. Его потомки представлены на картине близ алтаря на фоне яркого неба. Слегка заниженная точка обзора придает всему изображению величие и торжественную приподнятость.

Картина построена на контрастах. Внимание взрослых обращено к алтарю. Стоя на коленях, сам заказчик Габриэле Вендрамин положил руку на край алтаря и смотрит на зрителя. За ним слева стоит его брат Андреа с сыном Лунардо. А вот присутствующие на картине дети, как и их сверстники в «Мадонне Пезаро», лишены молитвенного благоговения взрослых и полны свойственной их возрасту беззаботности. Самый младший из них, в красных чулках, прихватил с собой любимого песика. Асимметричность композиции, контрастность цветовых пятен, игра оттенков красного – все это придает картине живость и удивительную живописность. Оказавшись в родной среде после долгой разлуки, Тициан с радостью взялся за написание столь близких ему венецианских лиц и родного лазурного неба.

Заказав картину, Вендрамин составил в 1547 году завещание, в котором перечислены сын, племянник и шестеро внуков с указанием возраста каждого, что и было учтено художником. Говорят, увидев картину, Сансовино высказал пожелание Тициану заняться и архитектурой – настолько умело организовано им пространство. А сенатор Вендрамин остался так доволен картиной, что пожелал также приобрести находящийся в мастерской автопортрет Тициана для своей картинной галереи. Художнику пришлось уступить эту работу, которая была упомянута в инвентарной описи коллекции дворца Вендрамин в 1569 году, но затем следы ее исчезли.

Наступила жара, и Тициан отправился переждать зной в своем имении Кастель-Роганцуоло, где его уже ждали Орса с Лавинией. Мастерская осталась на попечение Денте. Там появился новый подмастерье – двоюродный племянник Чезаре Вечеллио, спокойный и исполнительный парень. А у Орацио начался период жениховства. Ему давно приглянулась одна венецианка из очень приличной семьи. Отец понимающе смотрел на влюбленность сына и не стал настаивать на его поездке вместе с ним в Роганцуоло. На приволье среди зеленых холмов хорошо дышалось и работалось.

Тициан сожалел об оставленной в Риме «Данае» и вскоре написал другую картину, заменив Купидона в ногах обнаженной Данаи безобразной старухой, которая, подняв обеими руками свой передник, собирает в него сыплющийся с неба дождь золотых монет (Санкт-Петербург, Эрмитаж). Картина пользовалась небывалым спросом, и со временем появились еще три ее реплики. Там же был написан и портрет Лавинии (Неаполь, музей Каподимонте).

В середине сентября пришлось возвращаться в город, где его заждались заказчики и имперский посол дон Мендоса. Через него в Германию был отправлен портрет покойной супруги Карла V. В письме от 5 октября 1546 года говорится: «Ваше Императорское Величество! Я передал послу дону Диего де Мендосе портрет Ее Светлости императрицы, в который вложил все свое старание. Мне бы хотелось доставить его самому, если бы не дальняя дорога и не мой возраст. Прошу Ваше Величество дать мне знать о недостатках или слабости картины и вернуть оную, дабы я внес исправление. Умоляю Ваше Величество не дозволять никому прикладывать к ней руку, кроме меня…»

В ответ на просьбу художника Карл V заявил: «Ко всему, к чему руку приложил Тициан, не должен быть допущен никто другой». Хотя портрет писался с работы одного испанского художника, Тициан, вероятно, сумел придать сходство и жизненное правдоподобие образу Изабеллы Португальской (Мадрид, Прадо), умершей, как и его незабвенная Чечилия, при родах очередного ребенка в замке Алькасар в Толедо. В одном из писем Карлу Аретино писал, что «дыханием красок художник воскресил красавицу императрицу».

Будучи непревзойденным мастером придворного портрета, Тициан изобразил императрицу Изабеллу в богато расшитом одеянии, сидящей с книгой в руке перед раскрытым окном с синеющими вдали горами. На картине, выполненной с удивительной тонкостью, все, казалось бы, безупречно – лицо, поза, платье и украшения. Однако мастерство живописца и его внимание к деталям заглушили тепло дышащей плоти.

Вскоре последовало приглашение Карла V прибыть в Аугсбург, вызвавшее переполох среди друзей художника. Аретино принялся рисовать радужные картины. Ведь Аугсбург – это один из богатейших имперских городов с его самыми влиятельными в мире банками Фуггера, Вельзера, Баумгартнера, которые финансируют военные походы императора. После победы над объединенными силами немецких князей-лютеран в битве под Мюльбергом 24 апреля 1547 года и пленения их предводителя Иоганна Фридриха, герцога Саксонского, он утвердил свое господство над всеми землями, входящими в состав Священной Римской империи. Прибыв в Аугсбург на ассамблею имперского сословного представительства – рейхстага или сейма, – на которую съехались избранные представители немецких земель, Карл пожелал, чтобы лучший художник Европы запечатлел на холсте его военный и политический триумф.

Из Рима пришло известие о смерти Себастьяно Дель Пьомбо, с которым Тициан, спешно покидая Вечный город, не успел как следует попрощаться. Стало быть, освободилась должность хранителя папской печати. Чтобы не упустить случай, дружески настроенный к мастеру нунций Делла Каза поспешил обратиться с письмом к всесильному кардиналу Алессандро Фарнезе с предложением назначить на освободившееся место Тициана. Ответа не последовало. А вскоре стало известно, что в Ватикане предпочли видеть в этой должности скульптора Гульельмо Делла Порта, работавшего на семейство Фарнезе. Удивляться не приходится – видать, Тициан крепко насолил клану своей картиной «Павел III с внуками», и дверь для него в папский дворец окончательно захлопнулась. Возможность получения места для Помпонио в аббатстве Сан-Пьетро ин Колле стала еще более проблематичной. Он долго еще будет носиться с этой идеей, обращаясь за содействием то к Карлу V и его сановникам, то к трем папским внукам, но все будет тщетно. Со смертью Павла III в 1549 году умрет и последняя надежда на получение выгодной должности каноника в аббатстве.

Осень в тот год выдалась на славу, и Тициан испытывал прилив творческих сил. Несмотря на настойчивые напоминания дона Мендосы, он медлил с отъездом, всякий раз отговариваясь тем, что должен закончить Венеру, давно уже обещанную императору. А тут еще хлопоты, связанные с женитьбой сына Орацио. В семейной хронике нет никаких сведений о новобрачной, отмечено лишь, что сама свадьба была отпразднована на Бири с размахом и на нее прибыла многочисленная родня из Пьеве ди Кадоре.

Но об истинной причине переноса отъезда догадывались лишь Аретино с Сансовино, видя, как их старший друг, забыв о возрасте, увлеченно работал над новой картиной, в композицию которой был включен и недавно приобретенный им большой орган. Образ возлежащей Венеры был полон откровенной эротики, и поэтому немудрено, что со временем на свет появилось дитя, нареченное при крещении Эмилией. Все держалось под строжайшим секретом, равно как и личность матери ребенка, послужившей моделью при написании Венеры. Об этом не ведал никто, даже всевидящая и всезнающая Орса. Тайна раскрылась только лет через двадцать, когда незаконнорожденную Эмилию выдали замуж, и впервые было названо имя ее великого отца. [84]

С собой в Германию Тициан взял знающего языки бывшего ученика, фламандца Сустриса, Орацио, Чезаре Вечеллио и двух родственников-нотариусов из Пьеве ди Кадоре. В поездку были упакованы картины «Венера» и «Ессе Нomo», выполненная на грифельной доске. Посол Мендоса предоставил в их распоряжение двух офицеров сопровождения. Выехали после рождественских праздников. Сильную пургу в горах были вынуждены переждать в Тренто, где стали гостями молодого кардинала Кристофоро Мадруццо, игравшего видную роль в работе Тридентского собора. Ему было вручено рекомендательное письмо посла, где его податель назван «великим человеком христианского мира». Но высокообразованный Мадруццо и так прекрасно знал имя и творчество Тициана. Позднее при очередном проезде через Тренто художником будет написан великолепный портрет кардинала в полный рост (Сан-Паулу, Музей искусств).

Переход через заснеженные перевалы в Альпах прошел благополучно, несмотря на обильный снегопад и шквалистый ветер. В начале февраля 1548 года Тициан прибыл в Аугсбург, где шумные празднества по случаю победы были в самом разгаре. Он разместился со спутниками в просторном дворце банкира Фуггера перед ратушей, в котором пребывал сам император со свитой.

Первый визит Тициан нанес венецианскому послу Альвизе Мочениго. Опытный дипломат не стал докучать гостю политическими тонкостями, понимая, что вряд ли они могут интересовать художника. Зато подробно рассказал ему о людях, с которыми придется встречаться. В Аугсбурге собрались на торжества все коронованные Габсбурги. Здесь младший брат императора Фердинанд Австрийский с семьей и его вдовая сестра Мария Венгерская. Детство у братьев и сестры не было радостным и беззаботным – их отец Филипп Красивый умер молодым, а его безутешная вдова королева Хуана, прозванная в народе за свои странности Безумной, всюду возила за собой по королевским резиденциям гроб с телом мужа, устраивая всякий раз его отпевание. Дети росли в этой мрачной атмосфере, но мать постаралась дать им хорошее образование, пригласив лучших наставников. Посол посоветовал поближе познакомиться с имперским канцлером Николасом Перрено де Гранвелой и его сыном, епископом Арраса и статс-секретарем Антонио Гранвелой, которые пользуются влиянием при дворе. Впрочем, император, выслушивая мнение советников, как правило, поступает по-своему.

На следующий день на пороге показался Адриан, преданнейший слуга Карла, следующий всюду за своим повелителем. По странному совпадению наставником Карла, родившегося в Генте, был тоже Адриан – известный кардинал Утрехтский, впоследствии ставший ненадолго папой Адрианом VI. Слуга молча провел Тициана по коридору через пост охраны в покои Карла. С первого же взгляда Тициан заметил, что император заметно сдал и осунулся с лица, хотя ему было всего лишь сорок восемь лет. Давала о себе знать изнуряющая его мочекаменная болезнь. Он недавно вернулся с заседания рейхстага, на котором обсуждался вызвавший дискуссию проект будущего Аугсбургского религиозного мира. В живых уже не было главного возмутителя спокойствия Лютера, а верный его ученик и последователь Меланхтон, называемый теперь «учителем Германии», был куда более терпим в вопросах вероучения. Пройдет еще немало времени, прежде чем будет принят документ о достижении религиозного мира, в основу которого заложен знаменитый принцип cujus regio, ejus religio – «чья страна, того и вера».

Карл был рад встрече с Тицианом, к которому испытывал искреннюю симпатию. Он поблагодарил за портрет покойной жены и с радостью принял в дар две картины, принесенные художником при помощи Адриана и учеников мастера. Император долго смотрел на «Ессе Ноmо», а вот «Венера» вызвала на его устах некое подобие улыбки, и он, обернувшись, с любопытством окинул взглядом Тициана, словно видя его впервые и стараясь понять, сколько же лет этому статному пожилому мастеру. Позднее стало известно, что Карл не взял картину с собой в Испанию, оставив ее в одной из своих резиденций в Нидерландах. А видевшие «Венеру» его приближенные заказали автору повторение сюжета с органистом, не отрывающим взора от возлежащей перед ним обнаженной красавицы.

Через пару дней поутру Тициан повстречал Карла, возвращающегося верхом с прогулки. Он уже начал писать его триумфальный портрет и тут же попросил императора на секунду задержаться в седле, стараясь зафиксировать позу всадника и скакуна. В его комнате во дворце находились некоторые атрибуты парадного снаряжения Карла, принесенные верным Адрианом. У стены стояло загрунтованное большое полотно (205x122 см). Работа продвигалась, но отвлекали участившиеся визиты высокопоставленных особ, собравшихся в Аугсбурге по знаменательному случаю.

Тициан никак не мог отказать брату императора, напористому Фердинанду Австрийскому, который жаждал иметь портреты себя и всего своего семейства. Особую настойчивость проявляла Мария Венгерская, теперь регентша Фландрии и Нидерландов. Ее нередко сопровождал мрачный герцог Альба. Королева пребывала в том возрасте, когда женщина начинает утрачивать вместе с молодостью былую красоту, но все еще излучала обаяние. Она была хороша собой, образованна и приходила иногда с изящно изданным в Венеции томиком Эразма, с которым встречалась в Роттердаме. Королева любила делать ссылки на его максимы, когда разговор касался противостояния католиков и протестантов.

Среди новых знакомых запомнился Тициану и молодой художник Кристоф Амбергер, побывавший в свое время в Венеции и сгоравший от желания показать великому мастеру красоты родного города, в архитектуре которого особенно заметно венецианское влияние. Вот только времени на это у Тициана не было, но любезностью немца с радостью воспользовались его молодые спутники.

Помимо написания портретов художнику надлежало присутствовать на разных приемах, на которых многие хотели познакомиться со знаменитым венецианцем. Было известно, что по заданию императора он работает над серией картин, изображающих победителей и побежденных в знаменательном сражении. Тициан поражал людей достоинством, с каким он держался, удивительной простотой и сердечностью в общении, без тени высокомерия и бахвальства. А вот Аретино в присланном письме сетует на затянувшееся молчание друга, который, видать, вознесся при дворе в Германии и вконец зазнался. Но литератор не был бы самим собой, если бы по-дружески не надавал кучу советов, как надо представить триумфатора Карла на картине в окружении Фортуны и Славы. Его советы изрядно позабавили Тициана, которому вспомнился рассказ Микеланджело о советах того же Аретино, как нужно было писать фреску «Страшный суд».

Заказы шли один за другим. Тициан трудился не покладая рук, в каком-то порыве написав немало превосходных портретов. Ему даже пришлось обратиться за помощью к Денте, чтобы тот срочно прислал недостающие краски, особенно лазоревую, которую здесь не найти. Наконец он пригласил к себе Карла V взглянуть на готовую картину. Император долго стоял перед своим изображением верхом на лошади в полном боевом снаряжении. Его слуга Адриан даже пал на колени перед холстом, настолько ошеломляющим было это зрелище на фоне неба, окрашенного лучами заката. Взгляд императора обращен вдаль, на бледном лице соединяются гордость одержанной победой, напряжение и накопившаяся за последние годы усталость. Образ Карла предстает как воплощение полноты власти, но и ее трагического одиночества, что подчеркивается безлюдным пейзажем и растворяющимися в бесконечности далями. Этот официальный портрет главы государства с явно обозначенной в нем политической и социальной значимостью изображенного лица отмечен глубоким психологизмом. Позднее под влиянием Тициана изображение коронованных особ верхом на коне получит в Испании широкое распространение, в том числе в работах Веласкеса.

Уже на следующий день огромная картина была установлена в одном из дворцовых залов для всеобщего обозрения. Это был подлинный фурор. Перед картиной все время толпились люди. Однажды пришел посмотреть на своего победителя плененный саксонский курфюрст, грузный Иоганн Фридрих с заметным сабельным шрамом на щеке. Держался он с большим достоинством, и трудно было признать в нем побежденного. По нему было видно, что он доныне хранит верность своему девизу: Tugend bringt Ehre – «Доблесть приносит честь». Говорят, когда он был приведен после битвы к Карлу V, тот спросил его: «Так признаешь ли ты во мне своего государя?» – на что пленник ответил: «Надеюсь, что со мной будут обходиться как с курфюрстом, ибо таковым я был рожден». [85]

Мария Венгерская заказала для своей галереи портрет побежденного курфюрста, который и был написан в Аугсбурге (Вена, Музей истории искусств). С саксонским князем пришел и Лукас Кранах. Присутствовавший на встрече Сустрис успел шепнуть мастеру, что это друг покойного Лютера. Иоганн Фридрих оказался приятным собеседником. Он не раз бывал в Ферраре и живо интересовался тамошними делами. И пока с помощью Сустриса шел непринужденный разговор перед огромной картиной, молчаливый Кранах успел набросать эскиз для будущего портрета Тициана.

Хотя портрет Марии Венгерской был почти завершен, королева, вероятно, испытывала к художнику большую симпатию и всякий раз искала повод для встречи. Заведя как-то разговор о напряженной атмосфере на управляемых ею землях, она заказала Тициану четыре больших полотна на тему восстания титанов против богов, которыми хотела украсить свой дворец в Брюсселе как грозное напоминание подданным о неминуемом наказании за дерзость и неповиновение, о чем образно поведал Овидий в «Метаморфозах» (книга IV, 455–461). Речь шла о Титии, внутренности которого вечно клюет коршун, Сизифе, таскающем в гору тяжелый камень, но каждый раз не способном удержать его в руках и начинающем все сначала, Тантале, не могущем утолить жажду и голод, и Иксионе, бесконечно вращающемся на своем колесе.

Целые дни Тициан не покидал свою временную мастерскую, работая над заказами. И не приходится особенно удивляться, что император Карл так изумился, видя, сколько еще у художника энергии и нерастраченных плотских чувств. Нет сомнения, что такое же изумление могли испытывать и биографы мастера Дольче и Вазари. Им, тогда еще молодым, трудно было поверить, что в семьдесят лет можно сохранить колоссальную работоспособность, вдохновение и душевную молодость. А поэтому оба они засомневались при определении истинного возраста Тициана. Вдобавок ко всему разнесся слух о незаконнорожденной дочери художника. Но не всем дано понять, сколь сложна натура гения. Как уже отмечено выше, эти сомнения биографов сподвигли некоторых исследователей пересмотреть вопрос о дате рождения Тициана, что и привело к его омоложению на десять или даже тринадцать лет.

Незадолго до отъезда произошел небольшой казус, когда конный портрет императора после покрытия лаком был выставлен во двор для просушки. Там от порыва ветра картина упала, и оказалось, что одна нога лошади поцарапана. Присутствующий во дворе художник Амбергер упросил Тициана позволить ему коснуться кистью великого творения и замазать царапину. Вечером по этому поводу местными художниками была устроена пирушка в одной таверне, на которую был приглашен Тициан и его помощники. Было произнесено немало заздравных тостов. Особенно отличился молодой восторженный Амбергер, заявивший, что искусство никогда не знало границ, ибо оно стоит выше политических амбиций.

Вероятно, Тициану вспомнилось такое же шумное и веселое застолье с иностранными купцами и венецианскими друзьями после завершения росписей в Немецком подворье. Он с любовью смотрел на сына Орацио, который с гордостью внимал речам немецких коллег, преисполненных высокого уважения к отцу и его искусству. Среди собравшихся в тот вечер старшим был Кранах, пригласивший Тициана к себе в мастерскую, чтобы закончить работу над его портретом. Тициан охотно согласился и через пару дней вместе с Сустрисом и Орацио посетил Кранаха. Прежде чем сесть позировать, Тициан с интересом принялся осматривать некоторые работы мастера. На одной из стен внимание гостя привлекли портреты Лютера и его жены. Зашел разговор о нем и его реформе, вызванной, как заметил Кранах, непомерной алчностью римской курии, ее интригами и запугиванием верующих наказанием за грехи. Слова Лютера: Ресса fortiter, crede firmiter – «Греши вволю, но веруй истово» – были истолкованы многими людьми как призыв к свободе от Рима, погрязшего в грехах и разврате, и как возврат к полнокровной жизни предков. Вот почему вырос спрос на аллегорические картины и мифологические сюжеты.

Позируя художнику, Тициан разглядывал висевших перед ним «Нимфу у источника» и «Три грации». Лежащая нимфа живо напомнила ему «Спящую Венеру» Джорджоне своим необузданным эротизмом, а три грации, написанные с чисто немецкой дотошностью в деталях, предстали в подчеркнуто грубоватой наготе, явно идущей в ущерб грациозности. Здесь наглядно проявилась тенденция к воспроизведению наготы как символа красоты или непристойности в зависимости от подготовленности общественного сознания к ее восприятию. Художники договорились о продолжении позирования в ближайшее время.

В октябре Тициан простился с Карлом, пообещав ему подумать о новых заказах, особенно о большой картине «Троица» и о написании двойного портрета императора с покойной супругой. Позднее такой портрет был написан, но до нас дошла лишь его копия, сделанная Рубенсом. С художником пришла проститься королева Мария Венгерская, вручившая ему дорогую шкатулку с гонораром за свой портрет и подтвердившая заказ на четыре «легенды», как она называла картины на мифологические сюжеты. Она поделилась с Тицианом своим беспокойством за старшего брата, который болезненно переживает одиночество, будучи не в силах заглушить боль от потери любимой жены.

На обратном пути остановились на пару недель в Инсбруке в замке Фридриха Австрийского, чтобы дописать портреты его жены и сыновей. В качестве компенсации за работу Тициану было предоставлено право на заготовку большого количества древесины в окрестных лесах в течение трех лет. Это было бы большим подспорьем для Франческо, который нуждался в увеличении заготовок леса для семейной коммерции братьев Вечеллио. Однако в феврале 1551 года местные власти под благовидным предлогом воспрепятствовали сделке. Разрешение на порубку леса было заменено выплатой соответствующей суммы наличными. Вопрос был решен лишь благодаря помощи двух племянников-нотариусов, которых Тициан так удачно взял с собой в поездку.

Едва он оказался в Венеции, как его возмутили дошедшие до него славословия Аретино по поводу новой картины Тинторетто «Чудо с рабом». Дело даже не в картине. Через несколько лет Тициан повторит в своей работе «Персей и Андромеда» столь сильно поразившую его необычным ракурсом фигуру парящего святого, написанного Тинторетто по заказу известной Скуолы Сан-Марко. Но в его отсутствие не по-товарищески было поднимать шумный ажиотаж вокруг фигуры бывшего ученика, а теперь не в меру активного соперника, который еще недавно грозил пристрелить Аретино. Тому пришлось использовать все свое красноречие, чтобы успокоить разгневанного друга. Но этот случай лишний раз показал Тициану, насколько сильна конкуренция в Венеции и как важно постоянно напоминать о себе, чтобы тебя не забыли. Пока он отсутствовал, правительство временно лишило его должности соляного посредника, а стало быть, и денежного довольствия.

Устав от портретов, когда приходилось подолгу обговаривать со знатными заказчиками фасон и цвет одежды, тип драгоценностей и прочие детали, которые обычно считались прерогативой портретиста, он охотно берется за два больших заказа для венецианских церквей. Это «Мученичество святого Лаврентия» и «Благовещение». Одновременно им делаются наброски для мифологических картин, обещанных королеве-регентше Марии.

Из Брюсселя пришло письмо от статс-секретаря Антонио де Гранвелы, в котором он благодарит за портрет своего отца и делает ряд замечаний относительно заказанной им картины с фигурой Христа. Тициан не ответил, хотя дорожил расположением к себе влиятельного сановника имперского двора. Но его задело за живое, что автор письма принялся рассуждать о том, в каком цветовом решении ему хотелось бы видеть картину. Давать ему советы по цвету – это уже слишком! Такое можно стерпеть от Аретино, которого всегда можно с его советами послать куда подальше. И как ни просили друзья не принимать близко к сердцу эти слова, Тициан был непреклонен.

Не получив ответа, умный Гранвела наверняка осознал допущенную бестактность и уже в следующем письме постарался исправить положение. «Что касается цвета одеяния Христа и фона, – заявил он, – я позволил себе высказать давеча только самые общие соображения, целиком и полностью доверяя вашему решению и вкусу, ибо вы хозяин в искусстве, которое всем нам столь дорого». [86]

Не прошло и месяца, как Тициан вновь собрался в дорогу. На сей раз его позвал наследный принц Филипп Габсбургский, который пожелал иметь свой портрет. В шумный Аугсбург, где вниманием художника всецело владел его отец, он не поехал, выбрав для позирования Милан. Это была первая встреча Тициана с наследником, которому тогда исполнился двадцать один год. Поначалу Филипп произвел на мастера отталкивающее впечатление своим полусонным обликом и чисто испанской спесью, всячески демонстрируя собственное превосходство. Это не могло не раздражать, тем более что вся эта напыщенность никак не увязывалась с плюгавой внешностью наследника. В его фигуре было что-то уродливое, вызывающее антипатию – невыразительное вялое лицо с выделяющимися крупными белками глаз, укороченный торс на тонких ногах, чрезмерно длинные руки. При первой встрече Тициан, вероятно, опешил, не зная, как писать его портрет в присутствии многочисленной подобострастной свиты. Но вскоре все благополучно обошлось, когда Филипп жестом удалил из зала всех придворных, оставив на всякий случай одного, знающего итальянский, в качестве толмача. Вскоре и в нем отпала нужда, поскольку принц и художник смогли найти общий язык.

Любовь Карла V к искусству передалась сыну, который в разговоре показал знания и хороший художественный вкус. Со временем у Тициана с наследником установятся вполне доверительные отношения на всю оставшуюся жизнь художника. Именно в Филиппе II Тициан найдет того идеального заказчика, который будет тонко чувствовать и высоко ценить его искусство, когда со стороны многих знатоков и ценителей прекрасного будет проявлено непонимание.

В Милане пришлось встретить Рождество и приход нового, 1549 года. Написанный там поясной портрет понравился принцу, и он заказал еще две копии с него для своей тетки Марии Венгерской и статс-секретаря Гранвелы, а также ряд аллегорических картин. Филипп щедро расплатился за работу, приказав вручить мастеру тысячу золотых дукатов. Там же Тициану удалось решить наконец вопрос с пенсионом, назначенным ему императором Карлом. Присутствие в городе принца Филиппа вынудило губернатора Милана исполнить поручение монарха. В знак благодарности Тициан обещал написать его портрет. По всей видимости, таковым является «Портрет капитана с Амуром и собакой» (Кассель, Картинная галерея), хотя высказываются и другие суждения.

Предполагаемый герцог Ферранте Гонзага изображен в полный рост в образе Марса на фоне неба, написанного размашистыми яркими мазками. Иного портрета и не могло бы быть, учитывая непомерные амбиции миланского губернатора, назначенного Карлом V управлять цитаделью Ломбардии, овладеть которой безуспешно пытались Франция и Венеция. Герцог облачен в вычурный красный костюм, на голове у него причудливая шляпа с плюмажем. Тициан хорошо познал натуру генерала-солдафона, который, в отличие от своей знаменитой матери Изабеллы д'Эсте, тонкостью вкуса не отличался, был груб и заносчив, что отражено в самом его взгляде. Мастер постарался придать портрету высокомерного миланского правителя представительность и нарядность, используя нарочито яркую палитру. Имеется посвящение картине, написанное Аретино, в котором говорится:

 
Пред нами новый Марс, бесстрашный воин.
Слова излишни – краски говорят.
Костюм пунцовый, поза, гордый взгляд,
И живописец похвалы достоин.
 

Вернувшись домой, Тициан продолжил работу над двумя богослужебными картинами и «легендами» для Марии Венгерской. В работе над «Мученичеством святого Лаврентия» он столкнулся с наибольшими трудностями, и написание картины растянулось на несколько лет. Зато им довольно быстро были созданы «Титий» и «Сизиф» (обе Мадрид, Прадо), несмотря на внушительные размеры каждого полотна (253x217 см). Из мадридского дворцового архива Симацкас известно, что обе работы уже находились в королевском замке во время посещения Фландрии Карлом V и наследником Филиппом в конце 1549 года и вызвали высокую оценку. Остальные две «легенды» об осужденных на вечные адские муки Тантале и Иксионе были написаны позднее и завершены незадолго до кончины заказчицы королевы Марии Венгерской в 1558 году. Однако обе эти работы сгорели во время пожара в Мадриде.