Текст книги "Операция У"

Автор книги: Александр Чебышев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 10 страниц)

ГЛАВА 24. Патриот России Зиновьев Владимир Ильич

После ухода завинститутом в кабинете воцарилась кратковременная тишина, прерываемая только выдохами сигаретного дыма и веселым чириканьем воробьев на деревьях. Изредка раздавалось хриплое карканье ворон и проходил автобус.

Никто за пределами этого кабинета не подозревал, что только что здесь решался вопрос о том, какой быть России в период радикальных преобразований экономики. Внутри этого кабинета никто не подозревал, что вне зависимости от их усилий, Россия всё равно каждый год будет стоять у края пропасти и каждый год делать решительный шаг вперед.

–Ну-у, Сергей Васильевич, я полагаю, что вопрос секретности разрешился самым благополучным образом, – нарушил молчание Дроздов. Он с видимым удовлетворением закуривал очередную сигарету.

–В этом смысле да, – кивнул Зайцев, – Но не надо забывать, что еще один резидент и, скорее всего, западный находится на воле и, вероятно, скоро будет пытаться пересечь границу. Как вы думаете, каким путем он пойдет назад?

Дроздов пожал плечами:

–Да кто ж его знает.... Через китайскую границу не пойдет, это точно. Через монгольскую тоже вроде не к чему. Может на юг, в Казахстан? И дальше в Туркмению?

–Ну да, и дальше куда? В Иран или Афганистан? Не-ет Андрей Ильич, отрываться он будет тем же путем – через Белоруссию.... У вас есть снимок Каменева?

–Конечно, для чего тогда "наружка"?

–Пусть принесут, а пока соедините меня с Москвой вот по этому телефону, – Зайцев начеркал на листе N абонента по ВЧ – связи.

Дроздов нажал кнопку вызова дежурного.

Зайцев не стал долго рассматривать фотографию Алекса, только попросил сделать максимально четкую фотокопию. Через три минуты довольно приличное изображение Каменева А.И. ушло в Москву через факс.

Перед этим Сергей имел довольно неприятную беседу с полковником Лисицыным, что было понятно по тому, что Зайцев часто повторял "есть!", "так точно!" и "будет сделано!". Положив трубку, Сергей криво усмехнулся:

–Верховный торопит.... Место встречи изменить нельзя.

Дроздов сочувственно закивал головой и откупорил бутылку водки, потом попросил Гандыбу достать из холодильника закуску. В это время в кабинет зашел Тараскин:

–Можно, Андрей Ильич. Там Фидель на допрос просится. Говорит, что хочет чистосердечно обо всем рассказать.

–Зови, зови. Только обращайся с ним поаккуратнее. Без всяких зубодробительных эксцессов.

Фидель сидел в комнате, которую чекисты называли "отстойник" уже больше полчаса и за это время он от планируемых пяти лет с конфискацией пришел к твердому выводу, что минимально возможное наказание будет расстрел без выдачи тела родственникам, впрочем Фидель толком не знал, какие родственники у него еще есть.

Внезапно открылась дверь и не пороге появился уже знакомый Фиделю Тараскин.

–Пошли, Федя, – сказал он, усмехнувшись, – Шеф зовет.

–Дозвольте сигаретку выкурить, – дрожащим голосом попросил Фидель.

–Там выкуришь. Да не дрожи так – стенки треснут. Пошли...

Входя в кабинет Дроздова Фидель согнулся в виде рыболовного крючка, чтобы показать всю степень своего раскаяния.

–А-а-а! Владимир Ильич! – радостным голосом провозгласил Дроздов, вставая из-за стола, – Очень рад, о-очень рад! Проходите, садитесь. Сумочку вот здесь, у стенки поставьте. Ну, как дела, как здоровье после такой ответственной и тяжелой операции?

Фидель мучительно пытался найти подходящие слова для ответа, поскольку тон Дроздова сразу сбил его с толку.

–Я-а, эта, ничаго так, ковыляю поманеньку. Тяжело конечно. Но я завсегда..., – дальше Фидель не знал, что сказать, поэтому умолк на полуслове.

–Да-а, Федя, такая у нас работа! – Дроздов встал из-за стола и, подойдя к Фиделю, похлопал того по плечу. Фидель от неожиданности чуть не упал со стула.

–Ну, давай, рассказывай, как ты с вражеским агентом управился! – веселым голосом проговорил Дроздов, а Тараскин стал наливать водку по емкостям. Гандыба с шумом повел носом. Зайцев тихо улыбнулся.

–Я-а..., дык я ничего такого не хотел. Он пришел, грит я – брат Ивана, хочу, грит, вещички на память забрать, поскольку пропал он... Иван то есть. Семья горюет. А мне, ему то исть, енто напоминать будет. Ну-у, я и того, этого... – Фидель почесал нос и посмотрел на налитые стаканы.

–На, Федя, прими на здоровье. Заслужил! И вы мужики, давайте по пять капель!

Фидель не знал, что ему делать. У него мелькнула мысль, что его просто хотят по-тихому отравить, но он решил, что уж лучше смерть, чем позор и быстро проглотил содержимое стакана. "Вроде водка!" – мелькнуло у него в голове и Фидя немножко приободрился.

–Ну, давай дальше, Владимир Ильич. А ты Тараскин протоколируй, понял? – строго сказал Дроздов. Тот кивнул и сел за стол с авторучкой в руке.

Фидель немного осмелел. Он понял, что его не расстреляют, по крайней мере, в ближайшее время.

–А дальше.... Дальше я решил его проверить. Грит брат, а сам косоглазый. Что-то тут не так! Ну я ему и наливаю, а он, ну Петр Николаевич ентот, совсем пить не могёт! Подозрительно! Где это видано, чтоб от водки морщился!?

–И ты Федя решил что он..., – в этом месте Дроздов сделал паузу, чтобы Фидель смог правильно закончить фразу.

–Я решил, что он врет он всё, – воскликнул Фидя, распаляясь и закуривая сигарету.

–И ты-ы..., – опять осторожно стал выводить Фиделя на нужную колею Дроздов.

–И я-а, я... опять ему налил водки, чтоб он раскололся..., падла, – почти радостно закончил Фидя фразу, увидев, что Дроздов опять взял в руки бутылку.

–Ну а о-он!? – Дроздов тонкой струйкой пустил водку в стакан.

–А-а он, сволочь, грит, что брат тетрадку у меня оставил. С записями, опытов каких-то. Ну, грит, хочу дело брата продолжить, жизнь за енто положу..., как пошел, как пошел!

–А ты ему..., – Дроздов пододвинул налитую водку Зиновьеву В.И.

–А я ему подсунул какие-то записи, которые мне покойный Гадюкин дал для повышения ентой, как её, квалификции, – закивал головой Фидель, поскольку стакан очутился у него в руке, а содержимое в желудке. После паузы он добавил:

–Я хотел, чтоб его с наличным взяли, гада!

–С поличным..., – еле сдерживая смех, поправил Зайцев.

–Ну да, с личным, ентим, ну чтоб не убежал. Я ему еще водяры подлил, он с катушек и повалился, – с гордостью закончил Фидель. Он чувствовал, что и пять лет с конфискацией ему уже не грозит.

Дроздов с удовольствием посмотрел на Зайцева, тот ответил ему понимающим взглядом. Тараскин старательно заполнял протокол, а Гандыба задумчиво смотрел на пустой стакан.

–Ну ладно, хорошо, Владимир Ильич. С этим эпизодом нам все понятно, – вмешался в разговор Зайцев, – Теперь расскажите, кто к вам потом пришел?

Фидель как-то поник и снова захлюпал носом, потом закурил еще одну сигарету.

–Потом ентот, второй брат, приперся. Тоже, грит на память о брате хочу вещички оставить. Про Петра Николаевича, ентого, сказал, что он у них в семье на медведя в тайгу ходить. С рогатиной.

–То есть вы утверждаете, что второй пришедший тоже брат Ивана Петровича? – уточнил Зайцев.

–Енто он утверждал, – шмыгнул носом Фидя, – А мне что? Мне хоть брат, хоть сестра – всё едино, если ты человек хороший...

–Тараскин! Это в протокол не пиши! – крикнул Дроздов.

–Ладно, Владимир Ильич. Давайте дальше..., – опять улыбнулся Зайцев. Он встал с кресла и неторопливо стал обходить стол, на ходу зажигая сигарету.

–А чё дальше? – Фидя развел руками, – Пришел, начал про брата тоже толкать, про собаку его ризен, как-его,... в общем еврейских кровей, про вещички спросил, а как про записи услыша-а-ал...! Сразу стал водку наливать!

–А вы? – Сергей продолжал улыбаться. На таких допросах он еще не присутствовал.

–Я-а? Я ему тоже сказал, что брат тетрадку оставил, Ленина предложил в нагрузку, а он, гад, мне опять наливает! Так ведь и упоил меня, мать его.... Только я ему ничего сам не давал, он у меня все выкрал, вы это в протокол вставьте!

–Вставим, вставим, Владимир Ильич, вы не волнуйтесь. Вы вот лучше посмотрите: не этот человек называл себя вторым братом? – с этими словами Зайцев протянул Фиделю фотографию Каменева.

–Он! Он самый! – закричал тот, – Вошел еще и сразу с порога: ты, грит, Фидель? А ему говорю: я не Фидель, а Владимир Ильич, раскудрить твою...

–Ладно, ладно, – успокоительно похлопал Зиновьева по плечу Сергей, – Вы лучше припомните, не упоминал ли этот субъект о том, куда собирается ехать?

–Не-е, при мне не говорил. И воще, на субъекта он не дюже похож, больше на Женьку Васнецова из упаковочного смахивает.

Зайцев внутренне заходил ходуном от смеха и махнул рукой Дроздову, тот тоже, еле сдерживаясь от смеха, сказал:

–Ладно, Владимир Ильич, на сегодня всё. Вот подпишите протокол и идите домой. Сегодня за коровами присмотрит другой.

Фидель, ещё не веря в свое освобождение, быстро пробежал глазами протокол допроса, поставил закорючку и несмело вякнул:

–А водочки ещё нельзя?

Дроздов тяжко вздохнул и плеснул ему еще сто грамм. Фидель выпил, задумчиво вытер тыльной стороной ладони рот и пошел к выходу. У двери он обернулся и решительно заявил:

–Я, Андрей Ильич, если нужно..., только свистните! Я завсегда!

После того, как дверь закрылась, Зайцев со вздохом положил руки на стол и с грустью сказал:

–Ну, всё, други мои. Вы раскрыли сеть вражеской агентуры в городе и провели блестящую операцию по задержанию резидента. Будет что докладывать начальству! Ну а мне с Гандыбой надо ехать. Жалко, конечно, но что делать...? Когда первый рейс на Москву, мужики?

–Сейчас узнаем, Сергей Васильевич, не беспокойся. А пока, давай за дружбу, а? – и Дроздов забулькал бутылкой.

Сергей почувствовал, что на глаз навернулась слеза.

ГЛАВА 25. Из песни слова не выкинешь

Алекс прибыл в Москву на следующее утро рейсом Барнаул – Москва в положенное время, что было весьма удивительно.

Он специально вылетел из Барнаула а не из Новосибирска, правильно рассчитав, что если его начнут искать, то в первую очередь в аэропорту или вокзале в Новосибирске.

Таким образом, на какое-то время он был почти спокоен, однако прекрасно понимал, что максимум через шесть – семь часов его фото появятся в аэропортах и вокзалах, у постовых милиционеров и сотрудников ГАИ. Значит, предстояло определиться с дальнейшими действиями в течении этих шести – семи часов. Надо было работать на опережение.

Во Внуковском аэропорту толклось много народу, но Алекс не стал ждать подхода рейсового автобуса (нельзя было терять драгоценного времени). Он не стал также брать такси, поскольку потом таксист возможно мог бы его опознать и указать место, куда отвозил, а это было совсем не к чему.

Вишневый "Жигуленок" последней степени старческого одряхления подкатил к вестибюлю, натужно урча остатками мотора. Из остатков машины вылезла дородная дама в неоправданно открытом платье и, махнув водителю рукой, направилась ко входу в здание аэропорта. Водитель поглядел в боковое зеркало и явно собирался отъезжать.

–Эй, – крикнул Алекс и свистнул, – Постой, командир!

Он подошел к водителю, склонился к открытому окну и приглушенно проговорил:

–До Москвы. Пятьдесят баксов.

–Садись! Только поскорей, а то здесь местная братва грабит! – затарахтел водитель.

–Не боись, – важно проговорил Алекс, усаживаясь на переднее сиденье, – Со мной не тронут!

–А ты что, в милиции работаешь? – искоса поглядел на него водитель, пытаясь прибавить скорость. Машино обиженно запыхтела.

–Бери повыше, понял!? – многозначительно поднял вверх палец Алекс, – Милиция – это тьфу!

–Понял, – коротко кивнул водитель и опять прибавил газу. "Жигуленок" оскорбленно застонал, особенно при поворотах. Некоторое время они ехали молча, потом водитель не выдержал:

–А убийство Игоря Талькова раскроют? – спросил он.

–Это не мой профиль, – важно заявил Алекс, вышибая из пачки сигарету и прикуривая, – Это криминал, не наш уровень...

–А убийство банкира, ну этого, как его...

–Раскроют, – коротко кивнул Алекс.

–А убийство священника, ну этого, того, в лесу, ну помните!?

–Раскроют! – опять кивнул Алекс, – Я сам веду это дело. Ни один мерзавец не уйдет от ответа!

Водитель сжал кулаки и еще прибавил газу. За машиной потянулся синий шлейф дыма.

–Мне на Поклонную Гору, – сказал Алекс, когда они миновали кольцевую автодорогу. Там у него был тайник, в который ему должны были заложить документы для обратного возвращения.

–Сделаем, – с серьезным видом кивнул водитель. Он понял, что его пассажир преследует какого-то человека, вероятнее всего – врага народа.

Когда они притормозили возле парка на Поклонной Горе, водитель сначала никак не хотел брать деньги, мотивируя, что он помогает следствию бескорыстно и лишь уверения Алекса в том, что сейчас он не на службе убедили сознательного гражданина принять деньги в иностранной валюте.

–Счастливо вам поймать! – прошептал он, трогая машину. Алекс помахал ему рукой.

Теперь предстояло определиться на местности, но сначала необходимо было принять элементарные меры предосторожности. Алекс оглянулся и невдалеке увидел киоск, в котором, по обычаю продавалось всё, начиная от водки и кончая презервативами.

–Стаканчик водки и орешков, – заказал Алекс, подойдя к киоску. Перед тем, как выпить, он незаметно огляделся: пейзаж дышал покоем. Легкий ветерок теребил кроны деревьев и обрывки газет на траве, беззаботные пташки прыгали по травке, бдительный дядя милиционер с жезлом не давал машинам проезжать туда, куда им было нужно, бомж с лицом кирпичного цвета деловито шустрил по урнам – словом всё было, как их учили в школе. Тем не менее предосторожность никогда не мешала.

Алекс залпом выпил стаканчик и захрустел орешками. Это было даже вкусно и Алекс открыл для себя, что русские не такие уж дураки в отношении своего национального напитка. Впрочем, он и так не питал к ним чувства неприязни, понимая, что они за свою почти восьмидесятилетнюю историю, в лучшем случае счастливо жили пару месяцев, если собрать вместе все праздники и выходные.

Тем не менее, работа была работой. Теперь можно было идти на вскрытие тайника. В случае неожиданного задержания всегда можно было притвориться пьяным и сказать, что упал или уронил что-нибудь. В кармане на этот случай как раз лежала соответствующая купюра в русских денежных знаках.

Алекс сделал глубокий вдох, выдох, затем закурил сигарету и сориентировался по солнцу. Идти надо было прямо по аллее.

Сергей с искренним сожалением попрощался в аэропорту Новосибирска со старшим лейтенантом Гандыбой Н.П.

–Товарищ майор, – обиженно проговорил тот на прощанье, – Как же так? Так хорошо усё шло и вдруг...

–Что сделаешь, Нестор, что сделаешь.... Служба у нас такая. Сам знаешь: дан приказ – ему на запад, ну а тебе в другую сторону. Вот так. Не боись, на твой век еще хватит агентов и предателей Родины. А уж без местных коррупционеров нам вообще никак не обойтись. Там, глядишь, и встретимся!

–Може по сто грамм перед отлетом? – искренне предложил Гандыба.

–Давай, – махнул рукой Сергей. Гандыба достал плоскую флягу.

Сидя в самолете, Сергей еще и еще раз спрашивал себя, все ли было сделано правильно и каждый раз отвечал сам себе, что сделай он по другому, это ничего бы не изменило.

На следующий год все равно кто-нибудь упер бы из института какие-нибудь реактивы, кто-нибудь стащил бы записи опытов, будь они хоть сверхсекретными, а кто-нибудь пошел бы их продавать первому встречному шпиону, будь он хоть из Папуа-Новой Гвинеи.

Советская власть вывела совершенно уникальный подвид человека – гомо стибриенс, то есть человек ворующий. И это было понятно, ибо тот, кто не мог воровать, был обречен на нищенское существование, а кому такого хотелось!? Поэтому в этом советский человек достиг совершенства, а когда советской власти не стало, этот талант усилился многократно: было, что воровать, и много!

Сергей отрешенно смотрел на расстилающийся далеко внизу безбрежный пейзаж земли и вдруг вспомнил почти анекдотический случай из конца семидесятых – начала восьмидесятых.

В свое время у народа пользовалась довольно большой популярностью милая песенка в исполнении Л.Зыкиной про моряка, едущего на побывку домой. Ну, там он приехал в родную деревню, все бабы начинают срочно наводить марафет, чтобы закадрить паренька, а ему все по фигу: не глядит ни на кого, хоть тресни!

Хорошенькая, простенькая песенка, да только вдруг перестали её исполнять и всё тут, как будто Зыкина внезапно умерла, а все записи разом пропали.

В те времена все любили Зыкину, любил её и Сергей Зайцев, будучи еще лейтенантом. Поэтому он долго не мог понять, куда пропала его любимая песня.

Однажды он спросил об этом на работе у своего старшего товарища и тот порекомендовал ему повнимательнее прочитать текст песни, что Сергей и сделал вечером.

Когда он дошел до слов "где под солнцем юга даль безбрежная, ждет меня подруга нежная" ему стало ясно, в чем дело.

Советский народ всегда жил только надеждами на лучшее будущее, поэтому в слова "даль безБрежная" вкладывался особый смысл. Эти слова пелись с вдохновением и надеждой. Всем ведь хотелось верить, что в безБрежной дали водятся нежные подруги и они находятся в состоянии трепетного ожидания.

Одновременно вспомнился короткий анекдот начала семидесятых, а скорее даже конца шестидесятых на ту же тему:

–За что сместили Шелеста?

–За неБрежность...

Вспомнив про эти выдающиеся времена Сергей непроизвольно рассмеялся и соседка, сидящая рядом в кресле опасливо на него покосилась. Заметив это, Сергей стал смотреть вниз, на землю. Там расстилался безбрежный пейзаж зеленого моря тайги. А может быть и безБрежный. Времена ведь меняются.

Еще не так давно казалось, что народ и партия едины, а когда подоспел август 91-го, выяснилось, что народу глубоко наплевать на родную партию, а их вождей при удобном случае наверняка, в лучшем случае, побили бы ногами, а в худшем вспомнили бы опыт большевиков по усмирению народных восстаний, когда не хватало фонарей, а в провинции ветки деревьев обламывались под непомерной тяжестью.

После августа 91-го казалось, что в постсоветское многострадальное пространство, наконец, тихими шагами начинает вступать демократия, о которой большая часть советского народа старалась узнать как можно больше, но на самом деле реальное положение дел знало относительное меньшинство. В те времена вражьи голоса активно и эффективно глушились на подходах к пространству Советского Союза, а за провоз вполне безобидных официальных изданий западной прессы можно было нарваться на крупную неприятность, включая обвинение в подрывной деятельности. Уж про это Сергей знал не понаслышке.

Прошло несколько лет и оказалось, что демократия где-то ошиблась дверью и пошла совершенно не в ту сторону, бывшие партаппаратчики прекрасно себя чувствуют, а новые якобы демократы успешно продолжают дело старших товарищей в плане создания коммунизма, но уже не в отдельно взятой стране, а в отдельно взятом кабинете.

Сергей был уже тертым калачом, поэтому он прекрасно понимал, что всех не пересажаешь, а если и получится, то скоро придется всех выпускать, поскольку вместимость тюрем уже давно превышена в несколько раз.

"Умом Россию не понять..." – с тихой грустью подумал Сергей и неожиданно для себя закончил – "А чем её вообще можно понять?"

Внизу всё так же расстилалось безбрежное море тайги. А, может быть и безБрежное. Положение дел это не меняло.

ГЛАВА 26. Голубые дали зарубежья

Алекс хорошо ориентировался по местности, поэтому скамейку, возле которой был обустроен тайник, он нашел сравнительно быстро. Это, однако, не принесло ожидаемой выгоды по времени, поскольку на лавочке сидела влюбленная парочка, которая, судя по всему, не собиралась в ближайшее время куда-либо направиться.

Алекс прошел мимо один раз, потом развернулся и прошел еще раз, но позиционное расположение целующейся парочки не менялось. Единственное изменение состояло в том, что парень одну руку пытался внедрить между ног у другого.

"Homo... sapiens" – сплюнул Алекс, проходя мимо. Он вспомнил как один раз у себя на родине, в Соединенных Штатах, он случайно переехал машиной обкурившегося голубого и потом долго был вынужден оправдываться перед начальством.

"Твари" – подумал Алекс – "Хорошо хоть не почкуетесь..., А , впрочем один великий русский поэт и, к тому же всеми любимый бард, в одной из своих песен высказал смелое предположение, что пока мы там в небе летаем, наука тоже стоять на месте не собирается и будет подкидывать беспроблемные варианты размножения, учитывая большую степень неудобства для женщины в этом процессе.

Рассказывают, что за такую смелую идею у некого китайского светилы отобрали лабораторию, лишили массы привилегий и сказали, что до тех пор не представишь неопровержимые доказательства того, что пятеро детей являются плодом твоих стараний, в институтах можешь не появляться.

Его жена была довольно преклонных лет и в буквальном варианте разродиться на такую ораву была физически не в состоянии, поэтому муженек пошел на прием в родную КПК и объяснил, что пусть лучше его кончат сейчас.

В КПК весело посмеялись и на следующий день к нему в домик заглянула некое веселая юная особа, заявившая, что будет помогать в опытах и прибираться по дому. Настроение у Чун-файчу как-то странно улучшилось и работа закипела при этом это было заметно не только в лаборатории.

Через шесть месяцев скрывать беременность служанки уже было незаметно, а законная супруга всё чаще затаскивала муженька в постель. Продуктивность работы явно нарастала.

Чуну отдали новую лабораторию, в которой уже работали две милые ассистентки, не считая секретаря. Сзади служебного кабинета располалагась набольшая сауна с бассейном и массажным столиком.

Дела лаборатории пошли явно в гору. Даже эаконная жена как-то похорошела и катила перед собой уже вторую коляску.

Догматические измышления различных отщепенцев из банды "четырех" были отброшены в сторону и их практические советы стали успешно внедряться в соседней Камбодже, для конспирации которой, её стали называть Кампучия, что очень отдаленно напоминало название кофе "каппучино". Рецепт для этого кофе был весьма своеобразен и приготовлялся в Китае.

Впрочем, об этом Алексею думалось весьма отвлеченно, поскольку его единственной заботой в настоящий момент являлось то, как без особого мордобоя удалить голубую парочку с нужной ему скамейки.

Алекс вернулся к палатке и взял еще стаканчик водки с солеными горошками. Затем он ленивой походкой направился к балдеющей парочке. Те безмятежно глядели в небо, попивая напиток их поколения, вероятно потому, что им все было по колено.

Алекс грузно брякнулся на лавочку и первым делом закурил сигареты "Прима", которые он вынужден был приобрести в палатке. Балдеющая парочка с тревожным ожиданием уставилась на него.

–Ну чего, балдеешь, падла! – медленно растягивая слова произнес Алекс и изящной небрежностью закурил сигарету, – А твоя баба курит?

–Я бы попросил без фамильярностей! – тонким голосочком сообщил один из худосочных мальчиков, причем было непонятно, какую роль он исполнял в этой паре.

–Без ентого можно! – довольно пробубнил Алекс и сделал большой глоток водки, затем захрустел орешками. Парочка сделала попытку подняться, но Алексей Ивановича уже разобрало:

–Эй, голубенькие! А кто из вас есть кто? Ну, кто за бабу, а кто наоборот?

Последующего развития событий Алекс не ожидал, так как один из парней (или девочек, смотря как посмотреть) внезапно задвинул(а) ему промеж ног. Это было больно и если бы в разведшколе не обучали таким предметам самообороны, Алексей Ивановичу пришлось бы отлеживаться минут пятнадцать. Но он вовремя среагировал на выпад и нога нападавшего оказалась выше спинки скамейки. При этом Алексей не больно саданул ему как раз промежду ног, успев почувствовать там что-то относительно твердое.

–Мужик!? – с удивлением произнес он и обернулся к другой особе, – А ты кто тогда будешь?

Особа взвизгнула и помчалась куда-то в глубину парка. Действовать приходилось очень быстро и очень точно. Алекс для порядка влил в бессознательного парня среднего рода глоток водки и расстегнул немного молнию на брюках. Затем он легким движением руки стукнул того по темечку, что обеспечивало его отключку еще минут на двадцать. Этого было достаточно.

Алексей огляделся и пошарил под лавочкой рукой. Среди прочего мусора и использованных презервативов его опытная рука натолкнулась на небольшую проволочную петельку, которую нужно было повернуть по часовой стрелке. В нише, под открывшимся пластом земли лежал пластиковый пакет, который Алекс бережно засунул за пазуху в специальный карман, и вовремя – послышался милицейский свисток.

–У-у, педрильчик! – грубо пнул лежащего парня Каменев и неспешной походкой стал удаляться в противоположную сторону.

"Как же глубоко это к ним проникло!" – с возмущением думал он, – "Здесь мы были явно не правы! Надо было оставить островок этой чистой, романтичной, незапятнанной любви с подъездными приключениями! Романтика! Бутылка портвейна, плавленый сырок, вонючий мусоропровод, прекрасные, неясные моменты, кого из попутчиц трахаешь: как это было далеко и прекрасно! Как же изменился мир! А так было славно потом разбираться кто от кого залетел что от кого подловил. И кому все это мешало?"

Алексей сплюнул с досады и сел на подошедший троллейбус. Cзади раздавался удаляющийся свисток милиционера.

"В лесу раздавался топор дровосека..." – вдруг вспомнилась ему какая-то давнишняя присказка из русских сказок, которая, почему-то неожиданно для него самого трансформировалась в неприличное продолжение: " На лавке лежали штаны гомосека".

Алексу внезапно стали приходить на ум все известные ему стишки, песни и просто присказки, в которых тема нетрадиционных половых отношений проходила белой нитью, или красной, в зависимости от того, на какой день это падало.

Сразу вспомнились незабываемые строки: "Снятся людям иногда голубые города, у которых названия нет...". Потом вспомнилось что-то то ли про тундру, то ли про тайгу, но слова-то были однозначные: "Голубая, голубая, не бывает голубей!".

С этим еще можно было кое-как поспорить, но с официальной государственной передачей "Голубой Огонек" поспорить было трудно. На ней перебывали практически все известные люди СССР, из чего можно было сделать вывод, что с сексуальной ориентацией у них было не все в порядке. Правда, это вступало в противоречие с известным постулатом министра культуры, который утверждал, что "в СССР секса нет". Так или иначе, но за мужеложство в свое время существовала уголовно наказуемая статья, а вот за лесбиянство ничего такого не было. Несправедливо, однако!

Правда Алекс так и не вспомнил подходящую песенку или стихотворение про взаимоотношение женских индивидуумов, если не считать широко распространяемых выражений, типа "кэр-фри с крылышками решают все мои проблемы" или "на коньках я катаюсь еще не очень". Особенно впечатляло, когда очередная смазливая героиня влагопоглощающих сериалов с интимной улыбкой говорила другой: "Ну, сегодня такой день, ты понимаешь?".

Под этим можно было понимать все, что угодно.

Сексуальным размышлениям Каменева пришел неожиданный конец, когда его внезапно дернул за рукав крепкий короткостриженный детина и, ткнув в лицо, какую-то железяку коротко вякнул:

–Билет есть?

–Билет? – тихо переспросил Алекс, – Только на самолет!

–А на троллейбус? – невозмутимо взгрустнул детина.

–На троллейбус нету. Но есть на вчерашнюю электричку Рязань-Москва. Подойдет?

–Нет..., – опять тихо вздохнул детина. К нему уже каким-то развалистым шагом приближался другой носитель унылого лица и, очевидно, такой же железки.

Алексею не стоило особых трудов положить этих представителей млекопитающих на пол троллейбуса, но лишняя афиша ему сейчас была явно не к чему. Поэтому он с тихой жевательной скоростью челюсти спросил:

–А какого цвета выглядит этот билет?

Парень взглянул на него с интересом:

–Такая зелененькая бумажка...

–А я-то думал голубая..., – вздохнул Алекс и протянул купюру парню, потом вышел на следующей остановке. В укромном месте он развернул пакет, который он изъял из тайника.

Там оказалось десять тысяч долларов, паспорт гражданина России на имя Каменева Алексея Ивановича с визой на Литву и США и билет в Сан-Франциско с открытой датой. Были еще кое-какие мелочи вроде электроразрядника и ослепляющего фонаря, но все это было для любителей.

"Идиоты!" – подумал Алекс, просмотрев все документы, – "Сразу видно, что материальную часть готовил болван, начитавшийся детективных романов. Не могли додуматься выписать паспорт на другую фамилию! Fuck your dirty assholes!* Через три-четыре часа эта фамилия будет известна как Иуда. Тьфу!

Алексей огляделся и увидел, что находится недалеко от Белорусского вокзала. Сама судьба вела его тем же путем, каким он прибыл. Алекс решительно направил свои стопы в билетные кассы.

Сергей Зайцев уныло входил в здание неопределенного серо-поносного цвета, известного всей Москве под именем Лубянка, раньше более известного, как "комитет" или "контора глубокого бурения", что, впрочем, не меняло его основного предназначения: зорко следить за возможной обороноспособностью страны и (попутно) выявлять всяческих неблагонадежных элементов, которых, почему-то, никак не убывало.

Позднее Сергей пришел к выводу, что закон сохранения и превращения энергии действовал и в стенах его славного учреждения. В былые времена вся энергия Комитета была направлена на выявление в стране антисоветчиков различного ранга и охрану драгоценных тел политбюрошников и просто бюрошников, что зависело только от количества всяких бюро и бюрократов.

*fuck your dirty assholes! – непереводимая игра слов на местном диалекте

Особо одаренные чекисты, которых, к счастью, было не так мало, занимались своими прямыми обязанностями, а именно – вылавливали различную вражескую агентуру, различными путями и делали это, к слову, неплохо.

С течением времени количество антисоветчиков скатилось к нулю, поскольку не стало и Советского Союза, количество драгоценных тел резко пошло на убыль, а разведчики в прямом понимании этого слова превратились в банальных продавцов производственных и военных секретов, поскольку жрать хотелось не в меньшей мере, а с зарплатой стало все хуже и хуже.

Обо всем этом Сергей думал с грустью, поднимаясь в кабинет полковника Лисицына.

–Здравия желаю, Максим Исаевич! – вяло поприветствовал начальника Зайцев.

–А-а-а, герой нашего времени! – с какой-то долей ехидства проговорил Лисицын, – Ну, заходи, расскажи, как ты там вместо западного агента китайца изловил! Обожаю неожиданные повороты сюжета!

Зайцев вяло махнул рукой и сел в кресло. С молчаливого согласия Максима Исаевича он закурил и несколько минут вяло водил рукой из стороны в сторону.