Текст книги "Каторжанин (СИ)"

Автор книги: Александр Башибузук

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Глава 8

– Уберите его…

Айны тут же выволокли японца.

– Говори, откуда идут, куда идут и сколько идет?

– Можить наши мужики? – вскинулся старик.

– Обожди, Фомич.

– Сначала одна пришел, – доложился Тайто. – Тихо пришел, но Бунай говорить, что она наших не видеть, но мы видеть. Она с бабой говорил, потом ушла. Теперь много идут. Два по двадцать, или больше. Оттудова… – айн ткнул рукой в сторону леса.

– Понятно… – я ненадолго задумался и хлопнул Фомича по плечу. – Ну что, дед, пошли встречать гостей.

Смысла таиться уже не было, все равно бабы гостям все рассказали. А если идут открыто – значит свои. Может действительно местные мужики домой возвращаются. Или отряд ополченцев бегает от япошек. Что тоже довольно неплохо.

Вышел из избы и стал прямо посередине улицы. Правда на всякий случай прикинул куда сигану ежели чего не так пойдет и открыл крышку кобуры Маузера.

Позади выстроились айны, Тайто пристроился рядом, с важным и гордым видом. Фомич порывался кинуться навстречу гостям, но я его придержал. Местные тоже все высыпали из домов и толклись возле заборов.

Наконец на улице показались запыленные и измученные люди. Ободранные, разномастно одетые, они представляли собой довольно печальное зрелище. Правда два десятка солдат соблюдали нечто похожее на строй. Остальные брели, как бог на душу положит. Солдаты были вооружены трехлинейками, почти все гражданские – берданками, но кое у кого мелькали Арисаки. Многие были перевязаны, но топали сами, троих вели под руки, а позади всех тащили двое самодельных носилок, на которых под шинелями угадывались очертания тел.

Впереди шагал совсем молодой белобрысый офицер без фуражки, худой и щуплый, чем-то смахивающий общим видом на гимназиста, но выглядел он бодрей остальных – чувствовалась строевая выправка – маршировал словно аршин проглотил и даже четко отмахивал себе левой рукой, а правой придерживал на плече ремни сразу двух японских винтовок.

То, что среди гостей есть местные – выдали женщины. Несколько баб рванули к носилкам, а остальные принялись выхватывать из строя мужиков. Над деревней пронеслись счастливые вопли, впрочем, сразу же разбавленные горестным воем.

– Ох-ти мне… – вдруг счастливо охнул Нил Фомич. – Ваньша-то мой, жив пострел, ястри тя в печенку…

Но с места не сдвинулся, запахнул расхристанную поддевку, пригладил пушок на лысине и гордо приосанился. Мол, знай наших, в свите самого главного состою.

Солдаты догнали офицера и перестроились в некое подобие его эскорта. Что мне сразу понравилось – видимо тот пользовался среди них уважением за храбрость или просто за человечность.

Сам подпоручик, звание я различил по единственному оставшемуся на его кителе погону, дотопал до меня и сходу бросил руку к голове, но вовремя вспомнив, что головного убора и в помине нет, ловко изобразил, что убирает волосы со лба, что тоже добавило в его копилку моих симпатий.

– Подпоручик Собакин, с кем имею честь… – голос у офицера, очень неожиданно для его комплекции, оказался глубоким густым баритоном.

Что ему ответить, я сразу не сообразил, а потом и не успел. Из-за солдат вывернулся весь заросший волосьем, зверообразный громадный мужик в драной поддевке, сам тащивший на своем монструозном плече странноватого вида пулемет на станке и, словно гудок парохода, радостно проревел:

– Да это же… Господи Иисусе, помилуй мя! Жив, как есть жив! Я же говорил тебе вашбродь!!! Это же он башку косоглазому ссек! Как есть он! Выходила, значитца, выходила ероя, милостивица! А ну подержь… – он свалил пулемет на едва устоявшего под тяжестью солдата.

Мужика я сразу узнал – сидел с ним в плену у японцев. Как там его… Лука вроде. А вот эпизод со срубанием чьей-то головы, почему-то выпал у меня из памяти. Помню повели на казнь, а затем сразу очнулся у Майи. Еще одна загадка. Впрочем, на фоне остальных, довольно малозначительная.

– Дай кось, я тебя обойму! – радостно прогудел громила и широко раскинул ручищи.

Я уже предчувствовал, как хрупнут кости – мужик был на полметра выше и настолько же шире, но тот, только очень бережно прижал меня к себе и сразу же отпустил.

– Мудищев, что вы творите, быстро в строй! – недовольно бросил подпоручик и извиняюще мне сказал. – Ополченцы, никакой дисциплины.

– Все в порядке, подпоручик, – я улыбнулся. – Любич Александр Христианович… – слегка помедлил и добавил: – В прошлом, штабс-ротмистр Отдельного корпуса пограничной стражи.

Свое каторжное настоящее решил пока опустить. Конечно, по большому счету, мне глубоко похрену, но черт его знает, как пацан среагирует. Ссориться с ним не хочется, может и получится что толковое из общения.

Собакин сразу сунул мне руку.

– Павел Иванович. Рад встрече, – и тут же засыпал вопросами. – Мне уже успели доложить, что вы уничтожили отряд японцев? Что здесь вообще случилось? Какая вокруг обстановка? Сколько в вашем отряде бойцов? Туземцы? Тоже ваши? Как вы здесь оказались? Откуда и куда следуете?

И при этом с детским любопытством пялился на томагавк, который, вдобавок, я забыл оттереть от крови.

Я невольно улыбнулся.

– Стычка была, часть японцев действительно уничтожены, но большинство удалось взять в плен. Они заявились сюда несколько дней назад и занялись тем, что творят сейчас по всему Сахалину. То есть, грабили, убивали и насиловали…

Подпоручик зло скривился.

– Да, мы по пути сюда видели трупы местных жителей в овраге. Их перекололи штыками.

– Тем, кто остался в деревне, тоже досталось. Сколько со мной людей? Сейчас шестеро, все айны.

– Всего? – вытаращил глаза Собакин.

– Всего, но нам удалось подкрасться скрытно, что предопределило исход боя. Планы – неопределенные, зависят от обстановки. А обстановка пока не очень понятная. Разве что известно, что поблизости пока японцев нет. Возможно больше расскажет пленный офицер, но я его пока не успел допросить… – я сделал паузу и предложил подпоручику. – Может пройдем в дом, Павел Иванович? Там и поговорим, а то стоим посередине улицы, как неприкаянные.

– Позже, Александр Христианович, – строго отказался Собакин. – Мне сначала надо выставить посты, устроить бойцов и позаботится о раненых.

Я снова мысленно похвалил подпоручика. Теперь понятно поведение солдат. Правильной дорогой идет пацан.

– У нас в основном легко раненые, но есть трое тяжелых, – продолжил подпоручик. – Один из них– капитан Полухин – находится при смерти. При вас случайно нет медика? – и сразу недовольно махнул рукой. – Ах да, вы же говорили, что в вашем отряде только айны.

– Полухин? – фамилия офицера показалась мне очень знакомой. – Он в сознании? Врач будет здесь поутру, причем весьма квалифицированный хирург. Я за ним уже послал людей.

– Откуда он здесь взялся? Я о докторе, – подпоручик в очередной раз уставился на меня. – Хотя я уже перестал вам удивляться, Александр Христианович. То японцу голову рубите с одного удара, то с горсткой аборигенов уничтожаете вражеский отряд, а теперь в глуши хирурга достали.

– Удивление – это одно из самых прекрасных качеств человека, так что удивляйтесь побольше, Павел Иванович. А сейчас проводите меня к капитану Полухину. А потом, Нил Фомич, он сейчас главный в деревне, поможет вам с устройством бойцов и прочим. Так же Нил Фомич?

Дед принял бравую строевую стойку и сипло гаркнул.

– Не извольте беспокоиться вашевысокоблагородь!!! Косоглазые нас обожрали, но вывезти весь провиант не успели! Все устроим в лучшем виде… – и проворно пошкандыбал по улице, оглашая деревню криками. – Маланья, а ну подь сюды, дурында старая, Параскева, тебя тож касается…

– Вот видите, Павел Иванович… – я взял подпоручика под локоть и увлек за собой. – Идемте к Полухину…

Собакин подвел меня к раненым.

У меня сразу екнуло сердце – но носилках лежал Сергей Вячеславович Полухин, мой сослуживец по Восточносибирскому стрелковому полку. Он закончил Александровское училище, я – Павловское, оба пришли в полк в одно время подпоручиками, были одинаково безденежными, любили охоту, ухлестывали за одними и теми девицами, на этой почве и сдружились. Даже после того, как я перевелся в погранстражу, а он в Николаевскую крепость, мы время от времени переписывались. Правда, с попаданием на каторгу все связи разорвались, что особо и неудивительно.

Полухин лежал с закрытыми глазами, перебинтованная окровавленными грязными бинтами грудь вздымалась с булькающим хрипом, мертвенно-бледное лицо сильно осунулось. Он уже был больше похож на мертвого, чем на живого.

– Грудь и живот… – тихо прокомментировал подпоручик. – Наткнулись на японцев возле Михайловки. Сергей Вячеславович командовал отрядом даже раненым, но после второго ранения…

Полухин неожиданно открыл глаза, уставился на меня и прошептал:

– Саша?..

– Тише, Сережа, тише, – я стал на колени рядом с носилками. – Скоро прибудет доктор…

– Уже поздно… – страдальчески улыбнулся капитан. – Уже все поздно. Но ты как здесь? Я слышал… слышал…

Он сильно закашлялся и замолчал.

Я зло чертыхнулся. Майя появится в деревне не раньше, чем через пару часов. А он… он уже умирает…

Полухин опять заговорил.

– Помнишь Сашка, как мы ухаживали… за Машенькой Станкевич?

– Помню, Сережа, помню. Успеем поговорить, просто лежи и молчи. Скоро…

– Нет! – резко оборвал меня капитан. – Слушай! Я женился на Машеньке, ты знаешь это, но у нас родился сын год назад, назвали Сашкой, в честь тебя. Я писал тебе… но письмо почему-то вернулось… уже потом я узнал, что… но неважно! Я рад, что ты живой и здоровый. А мне… мне уже… Сашка, прошу! – он с неожиданной силой схватил меня за рукав и притянул к себе. – Прошу… если выживешь… помоги Машеньке! Молю…

– Я все сделаю! Даю слово… – торопливо пообещал я. – Замолчи ты наконец!

– Я тебе верю… – с облегчением прошептал Полухин. – Ты всегда держал свое слово…

Закрыл глаза и опять потерял сознание.

Я приложил пальцы к артерии на шее, но успел поймать только последний стук сердца. Капитан Полухин уже умер.

Я стиснул зубы. Несмотря на четкие и ясные воспоминания, капитан тоже показался мне совершенно чужим человеком, но его смерть я принял почему-то очень близко к сердцу… Теперь японцы стали уже моими кровниками. И я уже знаю с кого начать.

– Вы были знакомы? – тихо поинтересовался Собакин. Во время нашего разговора с капитаном он тактично отошел в сторону.

– Да, были сослуживцами, – коротко ответил я. – И близкими друзьями. Но не время ворошить прошлое, пора заняться делом…

Собакин помчался решать вопросы со своим отрядом, а я приметил того самого громилу и подошел к нему.

– Вашбродь… – мужик почтительно поклонился.

– Лишнее… – я присел рядом с ним. – Меня Александром Христиановичем величают. А тебя?

– Лука, значит я, – солидно представился великан. – Петров сын. А фамилие… Мудищевы мы…

Я чуть не прыснул, но вовремя сдержался. Надо же, живой Лука Мудищев, прям как со стихов Баркова сошел. Впрочем, к внешности подходит идеально.

– Вот и познакомились… – я крепко пожал ручищу Луке. – Спасибо хочу сказать, братец, что вытащил меня.

– Это тебе. Христианыч, великое! – Мудищев ощерился в улыбке, больше похожей на оскал медведя, но при этом неожиданно доброй и приятной. – Тебе! Ежели не ты, порешили бы нас окаянные.

– Не за что, вот только у меня почти все из памяти вылетело. Помню казнить повели, а очнулся уже в другом месте. Как там случилось-то?

– Дык не беда, живо напомню. А было так… – великан принялся рассказывать. – Привели, значитца нас…

Рассказ вышел очень любопытный. Срубленной башке японца, я уже особо не удивился, а вот некоторым странным подробностям, даже очень.

– Прям так и сказал?

– Угу! – закивал Лука. – Эдак глянул на косорылых, словно пред тобой воши и гришь: – Бастрадом… вот тока я не понял, что за бастрад такой…

– Дальше Лука, дальше.

– Так вот, бастрадом, бараном или бироном, уж прости, слова больно уж мудреные… – Лука озадаченно почесал затылок. – Дальше вроде как графьем – тоже был. Я ишшо подивился, как так, после барана, сразу графьем, а потом ваще, самим королем-ампиратором! Типа уже тоже был. Ну и каторжанина помянул, так-то известно, в робе арестантской, дело понятное.

– Лука, тудыть тебя в качель…

– Ага, ага, Ляксандрыч, понял. Значитца так. Сказал, бастрадом, бараном, графьем и ампиратором я уже был… Тю! Есчо наемного рабочего пропустил, перед бараном, значитца. Каторжанином тоже успел. А куда меня дальше захуярит даже и не знаю. Вот – так сказал! А дале сабельку отвел, я думал, щас как кинешься на косых, но ты брык и замертво. Ну дальше я тебе уже говорил.

– Бастрад… – я задумался. – Баран… Твою же мать! Бастард и барон! Бастард, наемник, барон, граф, король…

– Во! Точно! – Лука торжествующе хлопнул себя по колену. – Так и сказал, точь-в-точь, а потом брык…

– Ну нихрена себе карьера… – уже не слушая великана, вслух подумал я. – Ну… в чем-то с видениями сходится. То есть, получается, в тот момент я себя еще помнил. А после того, как упал – начисто отшибло. Ну, давай, давай, вспоминай!

Но, очень ожидаемо, так ничего и не вспомнил.

– Дык вспомнишь, ишшо, – сочувственно покивал Лука.

– Может и вспомню. А урядник, где? Тот что мне шашку подарил.

– Убили Валериановича… – Лука закаменел лицом. – Добрый был человек, умнейшая голова, хучь и урядник. Говорил мне, найди того парня, Лука, держись рядом – и будет тебе счастье… – великан с надеждой посмотрел на меня.

– Вот ты и нашел. Не переживай. Ни я от тебя, ни ты от меня теперь никуда не денешься. И будет нам обоим счастье. Обещаю.

А сам подумал:

«Вот только какое счастье – увы не скажу. Оно для каждого разное. Бывает счастье и в смерти…»

Пообщавшись с Лукой, я нашел Собакина.

С отрядом подпоручика решилось быстро – местные охотно брали на постой бойцов, к тому же значительная часть ополченцев оказалась из деревни. С провизией тоже проблем не было, косоглазые обобрали жителей, но вывезти продовольствие не успели. А после того, как мы с подпоручиком выставили посты, вернулись в избу Фомича.

Нил Фомич просто цвел, радуясь тому, что сын вернулся невредимым, но нас тоже окружил повышенным вниманием. Сноха заново накрыла стол, а старик умчался топить баньку.

– Выпьем, Павел Иванович… – я подвинул подпоручику стопку. – Полезно с устатку. И рассказывайте, каким ветром вас и ваших людей сюда занесло. Я слышал, генерал-губернатор капитулировал?

Собакин лихо опрокинул в себя самогон, занюхал корочкой ражаного хлеба, покосился на плошку с грибочками, но закусывать не стал.

– Да, Александр Христианович, Ляпунов сдался 31 июля. Вот только… – Собакин решительно прихлопнул ладонью по столу – Я не признаю эту капитуляцию… – и красноречиво посмотрел на бутыль.

Я немедля налил ему еще.

– Рассказывайте Павел Иванович, рассказывайте.

Честно говоря, побаивался, что подпоручик сразу окосеет, но ко всем своим прочим достоинствам, Собакин оказался крепок на алкоголь. Только морда краснела с каждой стопкой, а голос оставался совершенно трезвый. Нет, ну хорош же парень, настоящий офицер! Надо бы его рядом с собой удержать.

История подпоручика была довольно незамысловатой. Когда Ляпунов капитулировал, подпоручик вместе с Полухиным собрали своих солдат и предложили им уйти с боем на материк, но согласились всего пара десятков. Затем к отряду прибились ополченцы. Пока блуждали, успели довольно сильно навредить японцам, даже пулемет у них отбили. Но и сама тоже понесли потери.

– Но я решил, что никуда с Сахалина не уйду… – спокойно подытожил Собакин. – Японцев здесь много, а значит есть с кем воевать. Ну а вы, Александр Христианович, ваши намерения какие?

– Общие – сражаться.

Подпоручик довольно улыбнулся.

– Значит мы с вами единомышленники. А ваша история? Как попали на Сахалин?

– По этапу, – спокойно ответил я. – Каторжанин я, вроде теперь амнистированный.

– За какой проступок? Часом не за растрату казенных средств? – Собакин нахмурился, словно это преступление для него было самым страшным.

– Нет. Застал жену с любовником и убил обоих.

Подпоручик прямо на глазах отмяк лицом и умудренно заявил.

– Бывает. Порой, урон чести смывается только кровью. Ну и что дальше будем делать?

– Сначала допрошу офицера, а дальше по обстановке. Тайто…

– Отец? – вскинулся айн. Он все это время не отходил от меня ни на шаг, а неимоверно гордился тому, что его допустили за общий стол.

– Давай сюда японца… – приказал, а сам вслух подумал. – Толкового палача бы, да где его возьмешь? Фомич, организуй, пожалуйста жаровню с углями и кочергу…

Пред глазами пронеслось очередной видение. Сводчатое мрачное помещение, с закопченным потолком, множество разных приспособлений, своим зловещим видом, прямо намекающих для чего они предназначены. И запах… запах страдания и крови…

– Зачем палача? – возмущенно вскинулся Собакин. – Вы что, Александр Христианович, собрались пытать пленного?

– Если придется, – спокойно ответил я.

– Но это возмутительно! – ощетинился подпоручик. – Если требует ситуация – расстреляйте! Но…

– А как мы вытащим из него сведения? – в свою очередь поинтересовался я. – Добром он ничего не скажет. А смерть… думаю, смерти он не боится – понимает, что для него она лучший выход.

Собакин нахмурился.

– Слышите Павел Иванович… – я показал на отворенное окошка. – Это плачут женщины. Они оплакивают не только погибших в бою мужей. Вы стали бы пытать, насиловать, сжигать мирных жителей? – и строго прикрикнул. – Отвечать!

– Нет, конечно! – возмушенно вскинулся подпоручик. – Что вы такое говорите?

– А старший лейтенант Императорской армии Ясухиро Кабо, делал это своими руками. Вы же сами выдели в лесу мертвых жителей. Как нам поступить? Можно расстрелять, но тогда он ничего не поймет, вдобавок мы лишимся ценных разведанных.

– Делайте что хотите… – недовольно буркнул подпоручик, а потом с надеждой поинтересовался у меня: – А может приказать его… просто выпороть плетьми? Ну… или шомпола, на крайний случай. Жечь раскаленным железом – это какая-то средневековая дикость…

– Хорошая идея. Вы мне все больше нравитесь, Павел Иванович.

Глава 9

Лейтенант подозрительно зыркнул на Луку, потом увидел Собакина и с облегчением воскликнул:

– Ну, наконец! Наконец, офицер! Почему я должен общаться с какими-то разбойниками? Вот только… – он поморщился, – мне кажется, подпоручик, что вы не уделяете своему внешнему виду должного внимания…

– Что-о-о? – Собакин изумленно вытаращил глаза на японца.

– Вы что, не понимаете своего собственного языка? – глумливо улыбнулся лейтенант.

– Ах ты, сука… – подпоручик взмыл с табурета и ловко заехал японцу в челюсть.

Тот с грохотом улетел в угол и плаксиво заблажил.

– Да как вы смеете?!! Я офицер!..

– Да я тебя…

Я кивнул Луке и тот аккуратно оттащил подпоручика от японца.

– Павел Иванович, в самом деле…

– А чего он… – Собакин попытался вырваться из объятий великана, но быстро сдался. – Ты смотри, падла какая. Да я таких… вертел на…

– Павел Иванович…

– Все-все… – обиженно пробурчал Собакин, – делайте с ним что хотите…

– Поднимите, господина лейтенанта.

Лука с айном взгромоздили японца на табурет, Мудищев заботливо поправил ему воротник, зачем-то погладил по голове и ласково улыбнулся. Правда от этой улыбки лейтенанта аж передернуло.

– Итак, господин Кабо, вернемся к нашему разговору. Допущенные вами зверства к мирному населению мы опустим и сосредоточимся на другом – сейчас меня интересует расположение японских частей в этом районе, их количественный и качественный состав.

– Я вам все уже сказал! – надменно обронил японец. – Вы не имеете права требовать от меня сведения представляющие собой военную тайну. Немедленно передайте меня японскому командованию и можете рассчитывать на снисхождение.

– Ваше решение окончательное? – скорбно вздохнул я.

– Да!

– В таком случае, мы будем вынуждены применить к вам методы допроса третей степени.

– Это какие? – насторожился лейтенант.

– Пытки, – спокойно ответил я и кивнул Мудищеву – Можешь начинать.

Великан вышел из горницы, но уже через пару минут вернулся…

Вот честно, мне пришлось довольно долго уговаривать Луку принять палаческий образ. Громила, несмотря на свою жуткую внешность, неожиданно оказался абсолютно мирным и добрым человеком. При этом глубоко верующим. Он долго отказывался, конфузился, апеллировал к Святому писанию и согласился только на условии, что сам никого пытать не будет, а только прикинется катом. Я потом спрашивал Собакина, как Мудищев себя показал в бою – но тот уверил меня в беззаветной храбрости великана. Ситуацию окончательно прояснил сам Лука, объяснив, что защищать свою землю от врагов – это одно, а измываться над «рабами божьими», хотя бы и нехристями – совсем другое.

Вот такой парадокс образовался. Но не суть.

Полностью заросший густой шерстью громадный торс, широченные плечи, бугрящиеся жуткими мускулами руки, длиной едва ли не до колен, кожаный, заляпанный пятнами, мясницкий фартук на отвислом пузе – из Луки вышел заправский палач. Ему не хватало для завершенного образа только красного остроконечного колпака с прорезями, но таковой мы просто не смогли найти.

Так вот, Мудищев вошел и начал аккуратно раскладывать на лавке разный плотницкий инструмент, позаимствованный на время у Фомича: всякие пилы, стамески, клещи, буравчики и топоры. А Тайто, этим временем, выполняя обязанности подручного главката, пристраивал в жаровню с углями вертела, кочерги и прочие железяки.

Ну а мы с Собакиным изображали статистов, пропуская по стопочке и неспешно закусывая.

– Вы меня не запугаете!!! – нервно выкрикнул старший лейтенант, не отрывая глаз от «палаческого» инструмента.

Я равнодушно пожал плечами.

– И не собираюсь, господин Кабо.

На самом деле, пытки не вызывали у меня никаких моральных препонов, особенно на фоне того, что успели натворить в деревне японцы. Меня больше беспокоило упорство самого лейтенанта. Как уже говорил, Лука наотрез отказался тиранить японца, Тайто тоже не высказал особенного желания, ну а мне самому, роль палача не приличествовала, тем более, в присутствии подпоручика. Одно дело полевой экспресс-допрос, когда того требует оперативная ситуация, а другое… ну вы понимаете. И вообще, благородному сословию не приличествует мараться.

Хотя, на крайний случай, оставался еще один кадровый резерв – Фомич – старикан сам высказал горячее желание.

Когда закончились приготовления, я обратился к лейтенанту.

– Господин Кабо, у нас очень мало времени. Ваше слово?

Лейтенант гордо вздернул нос, я уже приготовился отдать команду приступать, но японец очень неожиданно заявил:

– Вы меня вынуждаете. Я подчинюсь вашим преступным требованиям, но только с условием, что мне сохранят жизнь!

Собакин презрительно сплюнул.

– Жидковат оказался, засранец.

Я помедлил и уверенно пообещал.

– Хорошо, в таком случае, вас не расстреляют.

По лицу японца пробежало облегчение, и он нагло потребовал.

– Пусть офицер подтвердит ваше обещание!

Подпоручик глянул на меня и нехотя тоже продублировал мои слова.

В этот момент с треском распахнулась дверь и в горницу влетела Майя.

Девушка равнодушно мазнула взглядом по японцу и палаческому антуражу, после чего категорически потребовала:

– Мне надо помещение под операционную и много горячей воды. Быстро!

Собакин как пружина слетел с табурета и, браво щелкнув каблуками, отрапортовал:

– Подпоручик Собакин! К вашим услугам. Я немедля распоряжусь!

Но Майя, даже не удостоив его взглядом, круто развернулась и ушла.

Подпоручик сконфузился и опять сел. Я про себя ухмыльнулся и приказал старику.

– Фомич, поступаешь в распоряжение господина доктора. Вперед…

На допросе нет смысла останавливаться – старший лейтенант все выложил как на духу. Я даже разочаровался – думал, что дети страны восходящего солнца – суровые, несгибаемые фаталисты – а тут такой афронт. Впрочем, по паре случаев судить нельзя. В любом стаде есть паршивая овца.

Отмена пытки тоже разочаровала, ненависть и злость рвались наружу, но взамен я приготовил этой сволочи уж вовсе незавидную участь.

Следом за японцем притащили отечественного «иуду» – для подтверждений показаний лейтенанта. Но этот, ссыльный поляк, Генрих Качинський, оказался не в пример упорней и мужественней: стойко терпел оплеухи и брызгая слюной рассказывал, как он ненавидит русских и Россию. Впрочем, отрезанного уха хватило, и он тоже принялся заливаться, как соловей.

А вот следующий, щуплый и невзрачный японский солдатик в звании готё, то есть ефрейтора – наотрез отказался говорить, не помогли даже раскаленные клещи. Вообще. Вот и думай…

На нем я перестал заниматься допросами. Все что хотел – уже узнал, к тому же, даже несмотря на загадочное средневековое нутро, мучительство ради мучительства меня не совершенно не привлекает.

Судя по полученной информации, в ближайших окрестностях японцы находились только в Тымово, следовательно, у нас получалось двое-трое суток на отдых.

Общего обсуждения по итогам не было – подпоручик, наконец, окосел и едва ли не падал с табурета. Я приказал его уложить, а сам отправился баниться. Но почти сразу передумал и пошел я проверять посты и вообще, прогуляться по деревне, порядку ради. Тайто и Лука следовали за мной хвостиком, вот только великан зачем-то опять взвалил на себя пулемет.

– Нахрена ты его таскаешь?

– Дык, – Лука извиняюще улыбнулся. – Их бродие сказал, глаз не спускать, вот я и не спускаю, а вдруг кто потянет. Народец нынче ушлый. А оружье знатное, чижолое… – он любовно погладил пулемет по радиатору на стволе. – Вот тока… неведомо как пулять. Я и так пробовал и сяк, не пуляет зараза.

– Найдем надежное место для хранения, – пообещал я и присел возле пулемета.

В академии нас знакомили с образцами новейшего оружия, в том числе французского, так что идентифицировать «оружье» удалось сразу. Пулемет системы Гочкиса образца 1897 года, на легком треножном станке. В отличие от Максима, питание из однорядных кассет, емкостью в двадцать четыре патрона. Патрон…

– Стоп… – я вытащил из брезентового мешка плашку с масляно отблескивающими желтыми патронами. – Да это… ну нихрена себе…

– Штось не так, Христианович? – забеспокоился Лука. – Поломатый? Вот же напасть…

– Нет, все в порядке… – я улыбнулся.

Нам неимоверно повезло, вместо восьмимиллиметрового лебелевского патрона, «оружье» питалось стандартными патронами Арисаки. Честно говоря, я даже не подозревал о такой модификации, но изделие стояло перед глазами. Ну что же, тем лучше – японских патронов у нас сравнительно много. И будет еще больше. А где французский Лебель искать?

– Отец, научишь стрелять из этот большой ружье? – тихо попросил Тайто.

– После меня! – сурово оборвал его Лука.

– Хорошо, хорошо, большой человек! – быстро согласился айн.

– Научу обязательно, – уверенно пообещал я ближникам.

В самом деле, почему нет? Вряд ли кто из отряда умеет пользоваться французской трещоткой, у меня тоже такого опыта нет, срочную я служил только формально, в спортроте, но в учебке, куда меня запроторили по ошибке, обучался на стрелка-пулеметчика. Так что теорию стрельбы из пулемета знаю крепко – гоняли не на шутку. А она одинакова, как для ПКМ, так и для остального однотипного оружия, в том числе допотопного Гочкиса.

И тут же чуть не сел на задницу, от очередных откровений подсознания.

Что, мать твою? Какая, нахрен учебка, если я учился в Павловском императорском училище? Какая спортрота? Что такое ПКМ и почему новейший Гочкис допотопный? Бля… Ну ладно, с тем что из меня прет средневековое нутро, вместе с типичными воспоминаниями, я уже примирился, ну а это откуда?

Попытка покопаться в себе опять закончилась дичайшей головной болью, я плюнул и поперся проверять посты.

Закончив с часовыми вернулся в деревню. Майя с Мадиной уже вовсю тиранили раненых в просторной избе, отведенной под хирургическое отделение. К ним, помимо ополченцев, выстроилась целая очередь из деревенских баб с детишками. Кстати, как я узнал, местные сестер знали и даже наведывались к ним на заимку лечиться от случая к случаю.

– Фомич… – я показал на избу. – Под твою ответственность. Обеспечь всем необходимым. Жилье, еда, баня. И приструни своих, установи часы приема, что ли, а то Майя Александровна весь день на ногах. Понял? Вот и молодец.

Сам соваться к сестрам не стал и пошел проведать айнов, ставших лагерем отдельно от остальных.

Староста выглядел смурным и сразу же нажаловался на своих мужиков, которые, с того времени, как подрядились воевать, почти перестали принимать во внимание его авторитет. Проще говоря, даже в хрен его не ставили.

– Плоха! Очэнно плоха! – ворчливо бухтел Кадо. – Боги гневаться, айна так никогда не жить. Надо уважати старший и обычай! Япона резай – он потома айна резай! Плоха…

Я как мог успокоил вождя и, в качестве компенсации, подарил саблю старшего лейтенанта, вместе с портупеей и его же плохонькие часы-луковицу. Что сразу примирило мужика с действительностью. А так да… он совершенно прав. Я прямым ходом толкаю айнов под японский нож. Выгнать косоглазых с Сахалина мне никак не удастся, даже при самых благоприятных раскладах, а айнам японцы будут мстить – попросту вырежут целый народ, да и все. С них станется. Вот если поднять всех аборигенов Сахалина разом, тогда может что-то получится. Да как же я их подниму? Н-да… задачка, однако…

После старосты в меня вцепился Куси, муж роженицы и потащил в шатер из шкур, который соорудили для матери с ребенком.

– Она хочет называть ребенка твой имя, отец, – растолмачил Тайто. – Отказать нельзя, такова обычая…

Муж и мамаша активно закивали головой, показывая на бутуза у сиськи. Выглядела девушка вполне миловидно, она уже слегка отошла от родов, но жуткая татуировка вокруг губ, в виде мужских усов и бороды, делала ее похожей на Гуинплена.

– Обычай так обычай… – я дал добро. – Пусть будет Александром. Гм, девочка? Ну тогда Александра. А ну повтори. Н-да… Тогда Алекса, так короче.

Айны довольно разулыбались, а Тайто шепнул:

– Теперь подарка. Обычая такая…

Я понял, что обряд, собственно, из-за подарков и затевался, но чиниться не стал и высыпал мамаше все трофейные японские монеты и ассигнации, чем привел родителей в бурный восторг. Уж не знаю, почему они так радовались куче помятых бумажек и горсти монет.

А после того, как вернулся в деревню – попал в руки к жителям, в основном женщинам, хотя и мужиков хватало.

Меня наперебой обнимали, лезли целовать, благодарили на разный лад, приглашали в избы отведать чего боженька послал, но основной посыл был не в этом.

Первое что интересовало людей – когда будут казнить японцев и способ этой казни.

– Спалить иродов, как они бабку Неонилу спалили! В сарай загнать и спалить.

– Ну не томи, вашбродье, повели немедля порешить нехристей.

– Ужо мы натерпелись от них досыта!