Текст книги "Каторжанин (СИ)"

Автор книги: Александр Башибузук

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Скрипнув зубами, приказал Тайто.

– Пошли Само за остальными. Только пусть скажет Майе, чтобы Мадина на берег не сходила. А сам ищи лопату. Я видел ее у креста…

К тому времени, как подогнали лодки, мы с айном уже выкопали до половины братскую могилу.

Увидев мертвых, Майя закаменела лицом и прошептала.

– Тетя Стася и ее муж хотели, чтобы японцы победили.

Я воткнул лопату в землю и вытер пот рукавом нательной рубашки.

– Зачем?

– Они оба были поляками, думали, что это ускорит крах царизма и освобождение Польши.

– Угу, ускорили. Как Мадина?

– Она все поняла. Уже взрослая девочка, справится, – Майя немного помолчала и вдруг сухо отчеканила:

– Их убили не позднее пары часов назад, я проверила, трупы только начали коченеть. Значит, японцы не могли далеко уйти. Скорее всего, они остановились в соседней деревеньке, Усть-Лужье, до нее около версты. Айны проведут нас туда по суше даже ночью.

– Нас?

– Да, нас, – коротко ответила Майя. – Я хорошо стреляю и не буду обузой.

– А Мадина?

– Мади останется с Като. Он о ней позаботится.

– Зачем вам это?

– Они теперь мои кровники, – спокойно заявила девушка. – Я хочу их крови. Тетя Стася и дядя Яцек были для меня родными людьми.

– Нет.

– Александр Христианович, со мной лучше не спорить, – Майя нахмурилась. – Потому что…

– Это вам лучше со мной не спорить. Будьте разумными, Майя Александровна! – я ее резко и бесцеремонно оборвал. – Мы даже не знаем точно, сколько там японцев. Были бы вы одни, ради Бога, но Мадина совсем еще ребенок. Хотите оставить ее сиротой? Без вас девочке будет очень трудно. Я не хочу рисковать ей. И вами тоже.

Ожидал возражений, девушка строптиво закусила губу, но вдруг согласно кивнула.

Вот и ладушки, нехрен бабе геройствовать. Теперь осталось…

– Майя Александровна, я видел в ваших вещах фотографический аппарат. Он в рабочем состоянии? Вы умеете им пользоваться?

– Да, умею. Он остался от отца, пластины тоже есть, а зачем вы спрашиваете?

– Прежде чем хоронить несчастных, надо здесь все сфотографировать. Так как есть, не убирая трупы.

– Это зачем? – Майя нахмурилась. – Что за извращение, фотографировать изувеченные мертвые тела? Вы вообще понимаете, о чем просите?

Я невольно поморщился. Ну почему я должен объяснять, когда все и так ясно?

– Для документальных доказательств зверств японцев. Не исключаю, что они со временем понадобятся.

– Хорошо, я сделаю… – быстро пообещала Майя. – Извините, я не подумала…

Я одобрительно кивнул, нашел взглядом Тайто и подозвал его к себе.

– Собирай своих, есть дело.

И не особо удивился тому, что ни один из айнов, уже бывших со мной в деле, не отказался от участия в карательной экспедиции.

Ничего странного, все в порядке вещей. Первая победа всегда туманит голову, а кровь – она как наркотик, даже единожды успешно пролив ее, уже очень трудно остановиться.

Закончив с айнами, вернулся к Майе.

– Если мы не вернемся…

– Вы вернетесь, – спокойно перебила меня девушка. – Но у меня будет просьба, если получится, пусть хотя бы один из японцев останется живым. Для меня…

– Зачем он вам?

– Кровь, вы забыли? – на лице Майи проступила неожиданно жутковатая гримаса.

– Посмотрим… – я не стал ничего обещать и ушел к айнам.

Сборы заняли недолго времени, я экипировался точно так же, как на последнее дело. Арисака, Маузер, нож, томагавк и сотня патронов.

А Тайто и еще один парень, зачем-то прихватили с собой еще большие луки.

– Зачем они вам. Винтовок мало?

Айн широко ухмыльнулся.

– Отец, а если тихо надо будет делать? Пиу – и все. Я хорошо уметь, Куси – тоже. Но я лучше.

– Ну да… – я слегка смутился, но виду не подал. – Хвалю. Ну что… идем?

– Идем, отец, – радостно согласились айны.

Н-да, на войну как на праздник. Нет, все-таки странные люди. Ну да ладно…

К деревне добрались быстро, уже к трем часам ночи, но не скажу, что переход дался легко. Всю рожу расцарапал об ветви и пару раз чуть ноги не поломал, черт бы побрал эти сахалинские джунгли. Даже айны выглядели усталыми.

Подле поселка я сразу залез на высокую скалу, торчавшую из земли на краю засеянного гречихой поля.

К счастью, ночь выдалась безоблачной, в небе ярко светила полная луна и вся деревушка прекрасно просматривалась.

Усть-Лужье стояло прямо на берегу Пиленги и оказалось совсем крохотным – всего на шесть дворов, правда основательных, со скотниками и прочими хозпостройками.

Возле реки чернели вытащенные на берег лодки, в том числе две больших, но сама деревня выглядела совершенно мертвой, даже собак не было слышно.

– Ну и где вы, мать вашу за ногу?.. – я повертел головой, сместился правее и неожиданно заметил в одном из окошек крайнего дома, едва теплившийся огонек. В том же дворе, возле большого сарая, уныло топталась неясная фигура, за плечом которой угадывался ствол винтовки.

Так… ясно, что косоглазые в этой избе. Но все там не поместятся, значит… значит часть ночует в другом доме. И в каком? Вот же уроды, могли и караульного выставить. Ну не соваться же нам в каждую избу наугад. Ладно, начнем с этой…

Тайто тоже увидел японца и показал мне лук.

Я в ответ покачал головой.

– Нет, я сам. Вы тихо обойдите остальные дворы. Ищите второй дом, где они ночуют…

Глава 7

Шаг, еще один, третий…

Я пробрался вдоль стены и…

И наткнулся взглядом на два святящихся адским желтым пламенем глаза.

Руки сами вскинули маузер, я едва не пальнул со страха, но вовремя понял, что это…

– М-мя-у-у!.. – с пронзительным мявканьем громадный кот спрыгнул с крыши сарая и исчез в темноте.

«Твою мать… – в сердцах ругнулся я. – Так и в штаны наделать можно…»

Но развивать тему не стал и обратно спрятался за сараем – до часового оставалось всего пару десятков шагов, и японец мог встревожиться из-за шума.

Пару минут тянулись как целый час, к счастью, никто тревогу не поднял, и я потопал дальше.

Пробрался вдоль плетня, обогнул еще один сарайчик и пригнувшись перебежал улочку.

Высунулся из кустов, пошарил взглядом, но никого так и не увидел. Не понял? Вроде направление правильно выдержал. Вот же это подворье…

Уже собрался перебежать на новое место, как послышались глухие шаги, из-за угла появился солдат, застегивающий ширинку на штанах и направился прямо ко мне.

Я быстро присел и затаил дыхание.

– Лала-ла… – солдат негромко мурлыкал какую-то песенку, напоминающую своей мелодией собачий вальс.

Ладонь крепко сжала рукоятку томагавка. Ну!

Но японец, не доходя пары шагов до меня, вдруг совершил четкий поворот кругом и потопал в противоположную сторону.

«Да чтоб тебя…» – ругнувшись, я выскользнул из кустов и перебежал к стене.

– Лаа-ла-ла… – мурлыканье опять стало приближаться.

Дождавшись, когда часовой подойдет, резко выскочил из-за угла и наотмашь, резким ударом всадил граненый шип на обухе томагавка в висок часовому.

Хрустнула кость, соскользнула с плеча винтовка, с оглушительным грохотом шлепнувшись на землю и только потом стало оседать само тело.

«Черт!» – я тут же ухватил японца за шиворот, быстро отволок его за угол и взял на прицел крыльцо.

Твою же мать! Из меня ниндзя как из козьего гузна валторна…

Но счастье сегодня было на моей стороне – в доме все еще царила тишина.

«Ну и что дальше?» – озадачился я, переводя дух.

Неожиданно из коровника послышался тихий разговор.

– Рой, Ваньша, тутой под венцом рыхло… – хрипел старческий голос.

– Ить я рою, деда… – отвечал приглушенный фальцет

– Тише, вы, ироды, косоглазый услышит… – плаксиво всхлипнула женщина.

– Закрой хайло, Маланья… – грозно пробухтел старик. – Ишь ты…

«Понятно… – весело подумал я. – Назревает коллективный побег…»

И чуть повысив голос, приказал:

– А ну заткнулись!

– Ой, – перепугано пискнул мальчишка.

– Сколько вас там?

– Дык, все что есть, мил человек… – проскрипел в ответ старик. – Двунадесять душ. Остальных, того… порешили…

– А косоглазых в деревне сколько?

– Дык, на пять душ меньше. И охфицер с унтером. Да есчо ферт у цивильному, но тот наш, из Александровска, вроде. Тьфу, иуда… Эти в моем дому, тутой. Настену с Машкой себе забрали. Девки выли, видать сильничали оных, а теперича замолчали. А солдаты у Михеича квартируют, рядом изба, через плетень. Тока забили его, вместе с женкой, сволота косоглазая. Меня-то последним засунули в коровник, я все подметить успел. У Маланьи бидон с самогоном сконфисковали. Ядреный…

– Ироды… – эхом всхлипнул женский голос. – Христа на них нет…

Я покосился на приоткрытую дверь избы.

– Понял. А теперь сидите, как мыши.

Подождал еще пару минут, переложил пистолет в левую руку, в правую взял томагавк и шагнул к крыльцу.

Три души, говоришь?

Легонько скрипнула дверь. В лицо ударил ядреный смрад перегара, рвоты и мочи.

Я стиснул зубы, чтобы не выругаться и прислушался.

Тихие женские всхлипы разбавлял могучий мужской храп.

Шаг…

По центру комнаты стоит большой длинный стол, заваленный посудой и объедками. На лавке, уперев голову в столешницу, сидит японец с нашивками сержанта, а гражданский, в облеванном полосатом пинджаке, валяется рядом прямо на полу.

Храп доносился из-за занавески, а в углу, сжавшись в комочек, жалобно всхлипывала полная молодая девушка, в разорванной и окровавленной рубашке.

«Идиллия, мать вашу…»

Сержант вдруг резко вскинулся и уставился на меня ошалелым перепуганным взглядом.

И опять уткнулся мордой на стол, но уже с разваленным черепом.

Из загородки кто-то заполошно рванулся, но тут же рухнул на пол, запутавшись в занавеске.

– Сука… – я изо всей силы саданул ногой по барахтавшейся фигуре, а потом, поймав момент, еще раз приложил плашмя томагавком по высунувшейся коротко стриженной башке.

Стриженный глухо хрюкнул и замер, раскинув руки словно на пляже.

Гражданский замычал, перевернулся на другой бок, но так и остался лежать на полу.

– У-у-у-уо… – тоненько завыла девушка, зажимая рот обеими руками.

– Тихо!.. – я приложил палец к губам и от души угостил цивильного носком сапога в висок. Оглянулся, забрал стоявшую в углу винтовку, снял со стула портупею с кобурой и вышел из дома.

Так, что там у нас на очереди?

Над забором появилась патлатая башка Тайто.

– Она тама… – зашипел айн, тыкая пальцем в соседнюю избу. – Наши тоже тама, сторожат они. Одина гулять пописать пошла, уже не писает… – айн довольно ощерился.

– Жди… – я подбежал к коровнику и убрал запорный брус с двери. – Выходим, но детей пока оставьте здесь. В доме пара живых, вяжите их и сторожите. И тихо! Не дай бог, кто пискнет, языки сам повырываю.

– Нешто мы дурные? – пробухтели в ответ из темноты. – Рази что Маланья, хе-хе…

– Чтоб тебе попрыщило, старый дурак… – едва слышно прокомментировала женщина и замолчала.

– Держи… – я сунул винтовку тощему, но еще крепкому старику в поддевке. – Будешь за стар…

Но недоговорил, потому что совсем рядом стеганул звонкий выстрел.

– Кровь Господня… – метнулся к забору, нашел взглядом Тайто и рявкнул. – Что за нахрен?

– Япона проснулась… – коротко ответил айн.

На крыльце распростерлось тело японского солдата, а из самого дома доносился возбужденный галдеж на японском языке.

– Держите окна и дверь…

С последним словом из избы на улицу попыталась выскочить несколько солдат. Впрочем, без особого успеха.

Защелкали винтовки айнов, пара японцев попадали, остальные живо заскочили назад в дом.

Следующий час прошел в очень увлекательном, но совершено бесполезном занятии. Японцы палили наугад из окон, айны палили по ним, но тоже без особого успеха – солдаты очень предусмотрительно не высовывались. Попытки прорваться на улицу они больше не совершали.

– Япона язык знаешь? – поинтересовался я у Тайто.

– Мала-мала знать! – гордо ответил айн.

– Так скажи, чтобы сдавались. Сдадутся – буду жить, нет – умрут.

– Ага, отец… – айн что-то проорал в сторону избы.

Ответ последовал незамедлительно.

– Ну что?

Айн обиженно скривился:

– Она много плохое слово говорить…

– Черт…

Ситуация складывалась не очень хорошая, совсем не в нашу пользу. В доме оставалось как минимум двенадцать японцев. Со своим запасом патронов, они могли отстреливаться еще очень долго. А лезть в избу с айнами – не очень умное решение. Ну не штурмовики они ни разу. Блядь, а тут скоро рассветет уже.

– А если…

Неожиданно появившаяся в голове мысль вызвала на лице зловещую улыбку.

– Жди… – я быстро вернулся в первый дом, взял там со стола керосиновую лампу и здоровенную бутыль, наполовину заполненную мутной жидкостью. Взвесил в руках и довольно хмыкнул. – Ну что, товарищи самураи, вы там часом не замерзли?

– Дык, куда ж ты хороший продукт, ирод?!! – дед заполошно догнал меня и протянул жестяной бидончик. – Вона карасину чутка наличествует. А так, пали, нахрен, наших тама нет, а хозяина-то, Михеича, посекли вчера со старухой. Ветра нет, другие избы не займутся. Один хрен нам тутай теперича не жить. И-эх, сволота косоглазая, ястри вас в сраку…

Я кивнул старику, пробрался вдоль забора и коротко замахнувшись, шваркнул бидон под окна. Стрельба сразу прекратилась, в доме поднялся отчаянный галдеж – японцы сразу поняли, что дело пахнет керосином. И в прямом и переносном смысле.

Я хмыкнул и приказал Тайто.

– Передай им: если не сдадутся, сожжем вместе с домом.

Айн снова разразился длинной тирадой, а потом обернулся ко мне:

– Спрашивают, жить будут, если сдаваться?

Скрепя сердце, я буркнул:

– Скажи, убивать не будем.

Тайто немедля приступил к исполнению, подтверждая свою речь активной пантомимой, видимо словарного запаса айну все-таки не хватало.

Но, как бы там ни было, самураи, мать их за ногу, согласились сдаться.

Процесс сдачи проходил образцово-показательно. Японцы выходили по одному, аккуратно ставили винтовки к плетню, представлялись, кланялись, а потом ложились мордой в землю, после чего айны им вязали руки.

На лица моих бородачей надо было еще посмотреть – личный состав прямо сиял. Еще бы – за три дня, две эпических бескровных победы. Да и трофеи просто гигантские, это как по местным меркам. Тайто проболтался, что парни, за последние дни, за счет добычи, стали едва ли не самыми состоятельными в племени.

Я пересчитал японцев и не досчитался одного.

– Четырнадцать… Где пятнадцатый? Тайто…

Айн переговорил с одним из пленных и доложил.

– Один бабка здесь колоть, утром помирать, уже закопать его…

– Бабка Неонила одного вилами запорола, – мрачно подсказал старик. – Уж прости, запамятовал я сразу сообщить. Как Пеструшку ее стали выводить из скотника, так и кинулась старая. И так была стервоза еще та, а тут вообще осатанела. А баба… ее японы спалили в овиннике, так и лежит, черненька-черненька, как арапка. Епт, совсем башкой слаб стал! Хорошо, что не запалили. Есчо, тутой где-то Машка была, ее солдатам отдали. Така ладна, пышна и белява девка. Тока слегка не в себе, да хроменька на левую ноженьку. Чего-то не видать оную.

– Идем, поищем. Держи лампу… – я ступил на крыльцо избы. – Как тебя зовут дед?

Старик хлюпнул носом.

– Нил Фомич, значитца. Афанасьевы мы. А ты, мил человек, кем будешь?

– Каторжником…

– Да кто ж без греха! – умудренно высказался Фомич. – И среди каторжников, значитца, разные люди встречаются.

– Это точно, – я усмехнулся и вдруг увидел на скобленых досках пола в сенях черные размазанные потеки. – А ну, Фомич, подними-ка лампу повыше…

Следы вели в чулан.

Скрипнул дверца.

– Ебать… – ахнул старик. – Да чтоб им пусто стало, паскудам!!! Ну сильничали, да и ладно, бабская доля такая, но зачем жизни лишать?..

В чулане лежала скрюченная в позе эмбриона обнаженная девушка, голое тело покрывали сплошные ссадины и кровоподтеки, под свернутой на бок головой, ореолом раскинулись длинные светлые волосы. На совсем еще детском лице застыла кривая страшная улыбка.

– Тудыть в качель… – бубнил Нил Фомич. – Ласкова девка была, улыбчива да приветлива, батя ее, Трофим, в ополченцы ушел, как все наши мужики. А матушка еще в прошлом годе померла от огневицы…

Я присел, попробовал прощупать пульс у девушки и резко встал.

– Идем, Фомич, нальешь мне песярик. Помянем невинноубиенную. А за Маху… за Маху косоглазые ответят по полной. За все ответят, уж не сомневайся…

Всех японцев заперли в хлеву, пару айнов я выставил на посты, еще двоих послал за остальными нашими, а сам вместе с Тайто навестил избу Фомича.

Его сноха, дородная женщина лет пятидесяти, быстро убрала объедки с мусором и накрыла стол по новой.

– Все мы тут аграрники, добровольные поселенцы, значитца… – вещал Фомич. – Из-под Рязани мы, скопом пришли сюда. Да рази кто нас спрашивал? Собрали гуртом и пехом в енти ебеня… Ох и намыкались по-первой… Нет, зерна насыпали, топоры с лопатами тоже дали, даже поросей… И что дальше? Чуть не передохли в первую зиму… в землянках, кору жрали. Но! – старик крепко сжал выточенную из дерева стопку изувеченными артритом пальцами. – Выжили и даже засеялись! Привыкшие, да, нас так легко со свету не сжить. Ну, Христианович, помянем…

Я молча опрокинул в себя стопку, скривился от дикой ядрености самогона и быстро подцепил ложкой из деревянной прошли соленый груздь.

Слушал старика вполуха, а сам думал совсем о другом. Мне не давало покоя видение на хуторе поляков.

Вонзившийся в небо шпиль готического собора, эшафот, монахи, беснующие горожане, своим внешним видом словно сошедшие с главы про средние века в школьном учебнике по истории, трибуна с картинно разряженной знатью… Все это можно понять, что только не привидится, к примеру, сцена из какой-нибудь книги. Тот же Айвенго… Хотя, в нем вроде никого не жгли…

Но дело совсем не в том. Дело в том, что, три тысячи грешных девственниц… дело в том, что я прекрасно узнал эту сцену. Мало того, наблюдал ее своими глазами, как раз с той самой трибуны со знатью. Дело происходило в Нюрнберге, а сжигали Урсулу Ляйден по прозвищу «Сладенькая». Злостную отравительницу, отправившую на тот свет трех своих мужей по очереди, вдобавок обвиненную инквизицией в колдовстве, над сказать, тоже не голословно. А я как раз был в Германии, с визитом к кайзеру Великой Священной Римской империи, по поручению его сына, герцога Бургундского Максимилиана. Увы, больше ничего не помню, даже не помню, кто я был такой, а вернее, под чьей личиной шастал по Средневековой Европе, но… знаю точно, что был свидетелем казни. Наверняка, абсолютно точно! Вплоть до смрада дерьма и грязи, покрывающей улицы этого мерзкого города. Если добавить ко всему этому мое непонятное знание старофранцузского языка и еще парочки древних наречий, великое умение махать заточенными железяками, еще кое какие интересные факты, то… То выходит, что меня зафитилило в тело штабс-ротмистра, прямо из пятнадцатого века. Но как, блядь? И при этом, еще чувствую, что современный русский язык для меня родной. Вдобавок проскальзывают знания вроде как из далекого будущего, по отношению к началу двадцатого века, где я сейчас нахожусь. Уж вовсе абракадабра получается. Как, нахрен, еще не свихнулся, сам не понимаю. Впрочем, все еще впереди. А может уже рехнулся и мирно брежу в смирительной рубашке, где-нить в дурдоме. Только вот сильно явно…

– Но поднялись помаленьку… – монотонно бухтел Нил Фомич. – Жилы надорвали, но поднялись. Чем тутой не жить? Река под боком, борти в лесу ставь на здоровье, землица не хуже, чем в Рязани, а то, ей-ей, и получше, сейся – не хочу. Ягода, зверь, рыба! Живи на здоровье. Тока лад надо себе давать, жилы тянуть, ну а как по-другому. Это тока шаромыжники да пустые людишки дохнут. Видал дома? Третье поколение нас уже живет, только я один остался с первого. Мамка у титьки на Сахалин меня принесла. Ну и пришлых, кого потолковей, привечали, а как иначе. Мы ранее ближе к Тымову жили, а потом перебрались сюда, так сказать, подальше от начальства. Налить тебе еще, Христианович? Вона медком заешь, знатный, духмяный…

Я резко вынырнул из раздумий.

– Сколько отсюда ходу до Тымово?

– Дык… – старик на мгновение задумался. – По реке – два дня, без ночей, знамо, а землицей, почитай – четверо. А тебе куда, надоть, мил человек?

– Погоди, Фомич, не трынди, дай мозгами раскинуть…

Я опять задумался.

В Усть-Лужье можно сидеть как минимум пару суток, расстояния здесь немалые, а японцы тревогу поднять не успели. Да и как бы они ее подняли? Радиосвязью даже и не пахнет. Но ушки надо держать на макушке, мало чего.

Ладно, передохнем, а что дальше? Тымово не миновать, река прямо через поселок протекает, а першим порядком нам хода нет. На рывок, ночью? Можно, благо Тымь там сравнительно широкая, Майя говорит, под сотню метров. Тихонечко можем и проскочить. Ладно, посмотрим, не с утра снимаемся, есть время подумать.

– А скажи, Нил Фомич, как японцы у вас появились?

– Дык, я говорю же! – оживился старик. – Как сбор ополчения объявили – наши мужики все записались, одни старики, бабы, да дети остались. Мой Ваньша тоже ушел, дурень. Грит, свою земельку защищаем, а не чужую. И с концами… нет их и нет. А с новостями у нас сам видишь, в епенях сидим. А тутой вдруг лодки с косоглазыми. Ну и наш ирод с ними… Согнали нас в кучу, а тот, охфицер, на чистом нашем, грит, мол, так и так, все, амба, ваш генерал сдался, а Сахалин стал японским, как там… Кафуто какой-то… а вы теперь вообще никто и никак. Ну и началось… етить…

Дома подчистую вынесли, баб поголовно перетрахали, кто тому мордатому не понравился, вывели в лес и того, не вернулись они. Думаю, уже и не вернутся. Бабку Неонилу пожгли, говорил уже, Михеичу с евоной старухой бошки срубили возле колодезя. Нас всех в коровник заперли, правда пообещали, что отправят в Александровск, а оттуда в Россею. Но солдатики, скажу, как есть, сами особо не зверствовали, тока по приказу того мордатого охфицеришки. Ох и лютый, сученок. А наш все поддакивает, блядина. Знаю, ходили они к полякам, тутой недалече, семья жила, ссыльные, политические, гонористые, но хозяева справные. Что там случилось – не знаю.

– Я знаю… – я резко оборвал старика. – Лютый, говоришь? Сейчас посмотрим. Тайто…

– Отец?

– Давай сюда офицера. Да, со звездочками на плечах…

Через несколько мину в горницу привели старшего лейтенанта – круглолицего, крепкого парня, лет тридцати возрастом.

На коротко стриженных волосах у него запеклась кровь, половина лица распухла и почернела, но держался офицер гордо и независимо.

– Представьтесь, – спокойно приказал я.

– Старший лейтенант армии его императорского величества Муцухито, Ясухиро Кабо, – на правильном русском языке представился японец.

– Вы отлично говорите на русском. Тоже работали парикмахером во Владивостоке?

– Что значит, тоже? – презрительно скривился японец. – Я учился в Московском университете, на факультете правоведения. С кем имею честь?

– А это имеет значение?

– Самое прямое! – нагло заявил лейтенант. – С бандитом я разговаривать не буду.

– Будете, – спокойно пообещал я. – Через полчаса вы будете готовы разговаривать с кем угодно, когда угодно и на какую угодно тему.

Лейтенант вспылил.

– Я требую к себе уважительного отношения, согласно Женевской конвенции о военнопленных. Мы содержим ваших пленных солдат и офицеров в приличных условиях!

За окном пронзительно и надрывно, словно раненая волчица, завыла женщина.

Японец сильно вздрогнул, но взгляда не опустил.

Я усилием воли подавил в себе желание выпустить кишки лейтенанту.

– Хорошо. Я не буду вас заставлять выдавать военные тайны. Пока не буду. Давайте просто поговорим по душам. Тайто, помоги сесть господину лейтенанту. Вам удобно? Отлично. А теперь ответьте, чем вызвана такая жестокость по отношению к мирному населению?

– Они все бандиты и преступники! – нагло бросил японец. – Сахалин – одна большая каторга. Небольшая акция устрашения, для лучшего повиновения, им не повредит. К тому же, мы многих оставили в живых, для того, чтобы передать русским властям. А все их имущество подлежит конфискации в пользу Японской империи, как победившей стороны…

«Все бесполезно, мы абсолютно разные расы, и он искренне считает нас варварами, – отстраненно подумал я. – Слова здесь не помогут. Пора перейти к понятному для него общению. Боль сглаживает разницу в менталитете. Интересно, тот парень из Средневековья тоже с ним бы беседовал или сразу посадил бы на кол? На кол… а что, неплохая идея. Интересно, как он запоет, когда почувствует задницей, хорошо заостренный дрын…»

Но к делу приступить не успел, в горницу ворвался один из айнов и через Тайто сообщил, что в деревню со стороны леса идут вооруженные люди.

– Японцы?

– Нет, отец, ваши, то есть наши, русы. Много, два по двадцать, может больше…