Текст книги "Браво, Аракс!"

Автор книги: Александр Аронов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 8 страниц)

Клетки установили в товарном вагоне. Дорога была долгой, львов надо было доставить в хорошем состоянии. Корм подсовывали под решётку. Львы к нему не притрагивались, только пили воду. Дрессировщица нервничала.

Вот наконец и Сочи. «Льволовки» поставили в вольере. Люди поспешно натянули канаты и подняли вверх дверцы. Выходить в вольер львы не пожелали.

– Да, этих из клетки не вытряхнешь, как Самура когда-то, – сказала дрессировщица.

– Правда твоя, Арина Миколавна! Что сделать прикажешь? – спросил Павел Игнатов.

– Поразбросать побольше мяса по вольеру и ждать. Терпеливо ждать.

Первым из деревянной тюрьмы вышел Эмир, пятясь задом, обернулся прыжком и набросился на мясо. На второй день вылез Султан. А злой Паша просидел в своём пенале ещё сутки.

– Вот это махины так махины! – ахал Павел Игнатов. – Господи твоя воля! Злые! Как крокодилы страшные! Не зайти, не подойти! Чисто лешие облохматились. Как дрессировать-то их, змеев этаких, будешь, а, Миколавна? С чего начинать-то? Драконы осьмиглавые, одно слово! Вот-вот с ихних ноздрищей огонь с дымом повалит! ..

– Их дрессировать нельзя, Павел! Видишь, стоит нам с тобой к решётке приблизиться – бесятся. Придётся мне теперь стать уже не дрессировщицей, а укротительницей.

– А что, разве есть разница?

– Разница существенная! Сразу трёх укрощать нельзя. Дам почувствовать свою силу поодиночке каждому. Потому что если втроём нападут, то – конец!

– Стало быть, война начнётся.

– Именно война! Не на жизнь, а на смерть! Соорудим большую клетку на троих, там их поселим, а выпускать в вольер будем поодиночке.

Бугримова не спешила с укрощением. Она приучала львов к себе, к своему виду, запаху, голосу. Подойдя к клетке, разговаривала с каждым, подсовывала под низ решётки кусочки мяса; львы яростно рычали в ответ, бросались на прутья клетки.

– Ничего, ничего, свыкнетесь! Обломаю вас, дикари! Конечно, о том, чтобы зайти в клетку, не могло быть и речи. Львы принимали куски мяса, предложенные укротительницей, и это уже можно было считать победой.

«И всё-таки я сделала ошибку, – думала Бугримова. – Нельзя брать хищников в таком возрасте! Если прикинуть на наш, человечий век, как профессор-ветеринар прикидывал, им сейчас лет по шестнадцать – восемнадцать, пожалуй. Характеры уже сложились. Дикие характеры. Но рассуждать теперь нечего. Взялась за гуж… Пора приступать… Опасно?.. В моём деле всё опасно…»

Перед решёткой вольера встали помощники с вилами и палками. С дубинкой и стулом в руках встала перед дверцей в вольер Бугримова.

– Выпускай Эмира, Павел! Начнём с него!

Грозно рыча, Эмир выскочил из клетки, заметался за решёткой. Бугримова открыла дверцу и вошла в вольер.

К огромному удивлению дрессировщицы, Эмир попятился. Паша и Султан, неистово рыча, наблюдали эту сцену. Казалось, они подзуживали Эмира: «Не сдавайся! Не трусь! Цапни её хорошенько!»

Однако Эмир не слушал братьев. Прижимаясь к их клетке, он испуганно косился на дубинку Бугримовой.

– Палочку с мясом! – крикнула дрессировщица.

Ей подали приманку, она протянула её Эмиру. Эмир попятился. Сорвав мясо с палочки, она бросила его к ногам льва. Эмир его съел.

– Отлично!

Она бросила ещё кусок.

Эмир подобрал и второй. Потом третий.

– Молодец, Эмир, молодец!

Султан и Паша исходили рёвом от возмущения и стыда за брата.

– Слушай меня, Эмирушка, не проиграешь, – рассмеялась Бугримова, ободрённая первой победой, бросая перед Эмиром следующий кусок мяса.

Постояв ещё немного у дверцы, она прошлась по вольеру, а затем вышла из него.

– Хватит на сегодня!

С Пашой дело обстояло совершенно иначе. Стоило только Бугримовой чуть приоткрыть дверцу вольера, как разъярённый лев бросался на неё.

– Что делать, Арина Миколавна?

– Буду воевать. Дай-ка вилы! И вы свои выставляйте по моей команде. Пусть напорется разок-другой. Поймёт!

Паша отскочил от дверцы. С вилами и со стулом в руках Бугримова вошла в вольер.

Паша ударил по стулу лапой, раздробив его; получил лёгкий укол вилами, отскочил.

– Ничего, заменим стул табуреткой! Она покрепче. Ну что, зверюга, задумался?

Паша тут же повторил атаку, получил ещё один укол и снова отскочил. Так продолжалось довольно долго. Увидев в конце концов, что все его попытки напрасны, Паша прекратил атаки.

– Хватит на сегодня. Привет, злюка! – крикнула Бугримова, покидая клетку. – Неплохой счёт в мою пользу! Твоё счастье, что опомнился, а не то и табуретку бы попробовал!

Уставшая, но счастливая, она опустилась на ту же табуретку, едва держась на ногах.

На следующий день, когда Бугримова вошла в вольер,

Паша на неё уже не кинулся, а только глядел со злобным изумлением: «Что за странное двуногое существо такое? Почему она меня не боится?»

В нём закипела кровь, и двухсоткилограммовое, косматое тело хищника, собравшись в пружину, легко, словно подброшенное катапультой, взвилось вверх…

Бугримова умело отразила атаку, ещё одну и ещё…

– Ну, сегодня легче было, – сказала дрессировщица, выходя из вольера.

Шатаясь, в изнеможении она прислонилась к стене. Перед глазами плыли круги.

Война с Пашой продолжалась месяц. На тридцать первый день он признал силу дрессировщицы и сдался.

Много позже он настолько привык к Ирине Николаевне, что, когда она заходила в вольер, приближался к ней, брал мясо из рук, разрешал себя гладить, расчёсывать свою густую гриву, даже садиться верхом, – словом, понял, что с человеком иметь дело можно, хотя человек – зверь опасный, коварный и нападать на него весьма рискованно: льву ведь не научиться ни швыряться табуреткой, ни щёлкать по носу бичом, ни колоть вилами…

А Эмир, наоборот, только поначалу казался ласковым, податливым и добрым. Вскоре он перестал подпускать к себе дрессировщицу, стал огрызаться, показывать когти, всё чаще и чаще замахиваться лапой, скалить огромные жёлтые клыки толщиною с железный прут клетки…

Третий брат – Султан – был довольно спокойным львом. Он побаивался дрессировщицу, относился к ней с большой осторожностью, с ним Бугримова справилась довольно быстро.

Трудно приходилось Бугримовой со взрослыми львами. На трюк «ПИРАМИДА», например, она загоняла их силой. Братья подчинялись с большой неохотой, осваивались очень медленно. «Нужны молодые львы!» – продолжала атаковать телеграммами Бугримова все имеющиеся в Советском Союзе зоопарки, зоовыставки и зверинцы.

Пришла телеграмма из харьковского зоопарка, другая – из небольшой зоопередвижки, стоящей в городке неподалёку от Харькова. За львятами Бугримова отправилась вместе с Игнатовым. Они прилетели в Харьков вечером, зоопарк был уже закрыт.

Утром в номер Бугримовой постучал Игнатов.

– Входи!

Игнатов остановился на пороге, вздохнул.

– Мудрёного дают! – смиренно доложил он. – Я только из зверинца.

– Кого? Кого?

– Заумного какого-то! – Он развёл руками.

– Какого заумного? Что ты мелешь?

– Обыкновенного! Тут вот записали мне на бумажке… Глянь-ка, Миколавна!

– «Натан Мудрый», – прочла бумажку и расхохоталась Бугримова. – Мудрый, а не Мудрёный! Был такой философ в средние века. Атеист.

– Кто ж его знает! Разве за всем усмотришь, Миколавна? Может, и философ. Всё бывает… Ладно, что парень! И на том спасибочки скажи! А то там у этой львицы, кроме философа-то, девки одни народились!

– Девочки?

– Я и говорю – девки! Восемь девок, один я, куда девки – туда я!

– Восемь львяток родилось? – удивилась Бугримова.

– Да нет, всего четыре! А восемь – это так в песне у нас на деревне поют. Там, в песне, восемь, точно! А тут четыре всего: три девочки и один этот самый твой Мудрец!

– Да, нехорошо, что один только мальчик… – сказала Бугримова. – Нехорошо брата с сестричками разлучать… Никогда так не делала… По скольку им?

– Писклята ещё. Месяца по четыре.

– Годятся. Айда в зоопарк!

Львята оказались совершенно дикими. Жили при папе, при маме. Отсадили родителей в другую клетку. С трудом отловили Натана Мудрого. Хоть и четырёхмесячный, а весил уже двадцать пять килограммов, был чуть пониже овчарки. Отсадили львёнка в отдельную клетку, перевезли в харьковский цирк. Бедное животное мучилось, билось об решётку: скучало по семье.

– В первый и последний раз так поступаю, – сказала Бугримова.

И никогда в жизни не нарушила этого слова. Трудным делом оказалось отправить клетку с Натаном из Харькова в Сочи.

– В багаж животное не примем! – категорически заявили железнодорожники. – Везите самолётом или катите машиной.

Как на грех, погода была нелётной, а цирковой грузовик сломался. Дня три пришлось просидеть в Харькове. За это время львёнок привык к дрессировщице.

– Ты времени не теряй, Паша, – сказала Игнатову Бугримова, – сегодня же поезжай в передвижку за львятами. Застанешь меня в Харькове – вместе в Сочи поедем; не застанешь – один доберёшься!

Она проводила Игнатова, зашла ещё раз к начальнику станции.

– Ну, умоляю вас, отправьте львёнка багажом! Я всю дорогу буду присматривать за ним. Хотите, сама вместе с ним в товарном вагоне поеду! Поймите же! Его оторвали от сестёр, от отца с матерью, сердце разрывается, как глянешь! Совсем дикий львёнок, страдает, мучается. Ну сжальтесь над ним!..

– Что же у меня, сердце из железа, что ли, сделано! – воскликнул начальник станции. – Раньше толком объяснили бы, давно бы вас отправил! Являйтесь быстрее с вашим Натаном – на первом попутном поедете!

Нет, ничего нет на свете страшнее одиночества! Страдают в одиночестве люди, томятся и животные. Как радостно запрыгал Натан, как зарычал счастливо, когда вернулась Бугримова от начальника станции!

– Едем! Едем, мальчик!

На всех остановках приходила Бугримова к львёнку в товарный вагон, успокаивала его, угощала. А стоило ей уйти, снова начинал Натан с ума сходить. Остаток пути она провела вместе с ним в товарном вагоне.

А когда в сочинском цирке выпустила львёнка из клетки, Натан кинулся к ней, как верная собака, стал ласкаться, визжа от радости.

Цирк не работал, был совершенно пустой; львёнок гонялся с Бугримовой наперегонки и по фойе, и по манежу, и между пыльными скамейками, играл с нею и в прятки, и в салочки, – словом, привязался на всю жизнь.

До сегодняшнего дня нет для этого животного никого ближе Бугримовой…

Игнатов из передвижки привёз двух львят – Самсона и Демона.

– Кажись, промашку дал, Арина Миколавна! Даже две промашки, уж не ругайся! Стыд сказать, но грех утаить… Первым делом – искусственники они оба, с блюдца молоко жруть! Сиротки круглые… ни отца, ни матери у них нету, не знаю, выкормим ли?..

– Выкормим, не волнуйся! Ну, а во-вторых что?

– С Самсоном-то всё в порядке, мальчик оно, а вот с Демоном дело похуже будет… Не Демон он вовсе, а Де-мониха! Девку привёз тебе заместо мальчика, сгоряча ведь не разобрал!

– Зачем же ты девочку-то взял? Ведь у нас только львята! Совсем не нужны мне девочки! Совершенно не нужны!

– Так всучили, подсунули, обманули дурака старого, ты уж голову-то повинную мечом не секи! – взмолился Игнатов. – Я уж придумал, что надо сделать! В Сочи зоовыставка приехала, так там вообще никаких львов нету. Им всучить Демониху можно будет; их обманем тоже, как нас объегорили, скажем – оно пацан!

– Зачем же обманывать? Всегда надо говорить только правду. Если у них нет львов вообще, так им и девочка подойдёт.

Директор зоопередвижки дней пять наотрез отказывался брать львёнка, наконец согласился. Еле уломали.

– Привозите! Ладно!

Погрузили Демона в роскошную легковую машину, отвезли в передвижку, выпустили в вольер и уехали. Вечером пришёл Игнатов.

– Чего в дверях мнёшься? Заходи!

– Я не один, Арина Миколавна…

– С кем же?

– Мы… тут… мы… с делегацией я, одним словом…

– Что за делегация ещё такая? Пусть входят.

– Сейчас.

Он на секунду скрылся за дверью и вошёл с Нюрой.

– Где же делегация?

– А вот вся она перед тобой, Арина Миколавна. Вся туточки… – Он глубоко вздохнул. – Арина Миколавна! Не можем мы больше… Душа болит…

– Что случилось?

– Горе, Арина Миколавна, случилось!.. Жаль ребятёнка-то… Навестили мы его с Нюрой намедни… Привязался Демон к нам с тобой за эти пять дней. Что он там творит, ты бы сама поглядела! Что только он там вытворяет! Никого из ихних не признаёт. Жрать не жрёт, весь избился, мотается как неприкаянный по вольеру… Ведь жалко на него глядеть, повторяю, весь избился! Дитё ведь ещё несмышлёное… Ну, а что животное девкой уродилось, так оно в этом невиновно!.. Я только один виноват в этом, только я один и виноват! Не разглядел!.. Возьмите дитё обратно! Может, оно и мальчик ещё окажется: волосёнки-то на его головке подлиннее, чем у девки, гривка на темечке отрастёт… Верно говорю! Поедем, поглядим, ещё раз проверим, – может, Демон тоже мальчик! Даже наверное! А коли и не мальчик, так всё равно назад дитю возьмём! На наши с Нюрой поруки. А?..

Демон сидел в дальнем углу вольера. Увидев Бугримову, обрадовался, подбежал к решётке, стал рваться наружу, рычать, поскуливать. Как только открыли дверцу, львёнок прыгнул прямо в объятия дрессировщицы, прижался к её груди, дрожал, урчал и повизгивал от счастья.

– Будто к маме родной! – умилился Игнатов. – Нет, ты глянь, Нюра, что ж это делается! Будто к маме!..

– Ну, пошли к директору.

Так, со львёнком на руках, они и вошли в контору.

– Вы что это, товарищи? Шутите? Смеётесь надо мной? То отдаёте, то обратно забираете! Мы уж львёнка зарегистрировали, заинвентаризировали, на довольствие поставили! Мы ж люди государственные! Нельзя же так делать! Я уж в Москву сообщил!

– Так мы тоже государственные люди, а не какие частники! – возмутился Игнатов. – Именно что государственные, раз опомнились, назад к тебе пришли! А коли и ты есть государственный человек, а не бюрократ бумажный, так понимать должен! Душу внутри должен иметь, а не лапоть твёрдый, лыковый! Зверь, он тебе не молекула какая! Мало что ты там записал по горячке! Ведь на шкуру на львиную ещё штампов-то не понаставлял?

– Успокойтесь, товарищ! Прекратите!

– Я всё сказал и всё прекратил!

После долгих уговоров директор разрешил забрать Демона.

– Вот ирод-то! Ладно ещё жетон к хвосту не привязал! – ругался по дороге к машине Игнатов. – Нешто можно таким людям тварь доверять! И ты, тварь, тоже хороша! – вдруг со злостью закричал он на Демона. – Что ж ты, нахал, делаешь, а? Прекрати! Ай, ай, ай, бесстыдник… Заместо благодарности Арине Миколавне за все её хлопоты какие разводы-то разрисовал…

– Ничего, Павел, это он от волнения.

Так и доехал Демон до цирка, дрожа от волнения и радости, всё теснее и теснее прижимаясь к перепачканному, промокшему насквозь платью дрессировщицы.

Мальчик Демон или девочка, на первых порах не смог определить и ветеринар.

– Кажется, самочка, но ручаться не могу… Кажется, самочка…

– Если Демон всё же самочка, так одну львицу в группе нельзя иметь. Надо вторую брать. Придётся тебе, Паша, лететь в Ростов-на-Дону! Получила телеграмму. Есть там девочка, зовут Дукесса. Ей шесть месяцев. Сегодня и вылетишь!

– Вот это дело! Вот это распрекрасное дело! – обрадовался Павел. – Стало быть, за подружкой Демонихе полечу! Чтобы не скучала, когда вырастет. Вперёд смотреть надо! Будет у нас в группе теперь и Дукесса – настоящая принцесса! – произнёс он в рифму и сам до слёз захохотал над этой своей шуткой. – С вами совсем поэтом настоящим сделался! Честное слово даю, только печатай!

Дукесса оказалась здоровой, сильной и понятливой. Все радовались. А впоследствии установили, что Демон всё-таки мальчик.

– Опять промашку дали, Арина Миколавна!

– Да, час от часу не легче! Что же теперь делать? Дукессу назад в Ростов везти?..

– А может, лучше ещё девку в пару Дукессе где подобрать?.. А, Миколавна? Жалко ведь отдавать. Может, ещё одну взять? А? Привыкли ведь…

Ни отвозить Дукеесу назад в Ростов-на-Дону, ни брать новой львицы не потребовалось. Неожиданно выяснилось, что львица… Натан!

– Я давно его на подозрении имел! – хохотал Игнатов. – Нет того, чтобы сразу Наташей окрестить!..

Так Натан превратился в Наташу.

Очень поучительна судьба Демона.

Демон очень любил дрессировщицу, отлично работал, но в возрасте трёх лет, когда он уже стал превращаться во взрослого льва, начал её ревновать ко всем остальным хищникам. Больше того! Сделает, бывало, во время работы Бугримова замечание какому-нибудь из своих питомцев или прикрикнет на кого-то, Демон тотчас спрыгивает со своей тумбы и бросается на непослушного артиста, затевает драку.

Он буквально не давал дрессировщице работать. И Ирина Николаевна решила, что львёнок не подходит группе по характеру, и отделила его.

– Воспитаю из Демона настоящего ручного зверя, – сказала дрессировщица.

Она отсадила Демона, изолировав от остальных львов, клетку его передвинули в другой конец конюшни. Демону это понравилось. Он ходил на поводке, как собака, дневал и ночевал в гардеробной, жил в квартире и даже снимался в кино. «Артист» боготворил Бугримову, с каждым днём всё больше привязывался, признавал в ней своего единственного друга.

Советский цирк прибыл на гастроли в Мексику.

За кулисы зала «Националь» пришёл лучший мексиканский телевизионный комментатор. Он расхаживал по всему зданию с микрофоном в руках и рассказывал о предстоящих гастролях. Перед ним катили камеру: всё транслировалось прямо в эфир. Телезрителям смотреть эту передачу было, конечно, очень интересно: они видели, как артисты устанавливают свою аппаратуру, как служители купают собак, как разминаются жонглёры и акробаты.

– А где же Бугримова? – спросил телекорреспондент.

– Где-то здесь, за кулисами.

Каково же было удивление и радость комментатора, когда он обнаружил дрессировщицу… в клетке у Демона.

Телезрители смогли увидеть, как Бугримова выбралась из клетки и следом за нею выскочил Демон, как храбрый комментатор с разрешения дрессировщицы его погладил…

Вторично мексиканцы увидели Демона после финального представления советского цирка, когда лев важно продефилировал перед множеством оркестров, окруживших манеж «Националя».

Восемнадцать тысяч зрителей дружно пели на прощание свою любимую песню «Голубка». Лев внимательно слушал, лёжа у ног дрессировщицы. Не испугался он ни хлынувшей в манеж толпы, ни посыпавшихся на арену цветов, серпантина и конфетти, ни вспыхнувших фейерверков.

Успешно участвовал Демон и в киносъёмках. Но на одной из них и отличился. Ленинградскому зоопарку исполнилось сто лет. Бугримова должна была сняться в театрализованном приветствии. Перед камерой поставили диван, на который села дрессировщица. Рядом пристроился Демон. Появились пионеры, гладили Демона, дрессировщица рассказывала им о своём питомце.

Сняли эпизод удачно.

– Ещё дубль! – крикнул режиссёр. Сняли ещё дубль.

– А вдруг не получилось?– крикнул режиссёр. – Давайте ещё дубль сделаем!

Сняли и этот дубль.

– Давайте…

Неизвестно, что хотел сказать режиссёр дальше. Демону надоели эти дубли, он рванулся с дивана и так зарычал, что операторы, побросав аппаратуру, пустились наутёк, а режиссёр, почему-то на четвереньках, быстро убрался из комнаты…

Хищник есть хищник! Каким бы он ни казался ручным, сколько бы лет ни провёл с дрессировщиком, всегда наступает момент, и, как правило, неожиданно, когда инстинкты берут верх и кроткое, ручное животное снова становится свирепым хищником.

К двенадцати годам Демон начал дичать, показывать свой далеко не ангельский характер. Однажды, без всякого повода, он бросился на Бугримову. Вскоре попытка повторилась… Пришлось отдать Демона в зоопарк…

– Дальше проводить подобные эксперименты зарекаюсь! – раз и навсегда решила дрессировщица. – Хищника никогда ручным не воспитать!.. Как волка ни корми… А льва – тем более… Урок хороший…

Но вернёмся к подбору новой группы.

«Нужны молодые львы!», «Нужны молодые львы!» – летели и летели телеграммы во все концы страны.

И вновь откликнулась Рига.

С директором зоопарка Бугримова встретилась, как со старым другом. Выслушав её рассказ о Султане, Паше и Эмире, которых она уже к тому времени познакомила с остальными львами, директор порадовался её успехам и сказал:

– Есть у меня для вас львёнок Адам. Ему пять с половиной месяцев. У него чрезвычайно интересная судьба. Мать Адама – Ведьма вполне оправдывает эту кличку: она чуть не сожрала своего новорождённого сына. Пришлось Адама отсадить от матери. Львёнку угрожала голодная смерть. К счастью, у нас среди догов оказалась самка – Стюардесса. У неё был трёхнедельный щенок Нерон. Я взял да и подкинул львёнка Стюардессе. И подкинул очень удачно. Честно сказать, есть чем похвалиться! Собака приняла львёнка, и Адам выжил. Более того, он очень подружился со своим молочным сводным братишкой – щенком Нероном. А Стюардесса любит и того и другого, никому из них не отдаёт предпочтения: обоих ласкает, облизывает им шерсть, а если заслуживают, то и наказывает. Так что если вам понравится Адам, то прошу взять его лишь вместе со щенком. Не желательно разделять братьев. А Стюардессу вам не отдам, самому нужна.

– Да, конечно, – сказала Бугримова.

Она знала, что, если разбить семью, животные получат травму на всю жизнь, в одиночестве будут неправильно воспитываться и расти, станут пугливыми, с ломкими, неустойчивыми характерами. Хищники находились в закрытом помещении. Пройдя мимо пустующего теперь вольера Султана, Паши и Эмира, Бугримова с директором вошли в домик. Остановившись перед какой-то дверью, директор вставил ключ в скважину, повернул его, дёрнул дверь, и в коридор навстречу Бугримовой с громким лаем прыгнул голубого цвета, с голубыми огромными глазищами, белыми лапками и грудкой, щенок – маленький дог.

«Не знаю ещё, что за львёнка мне предложат, а щенок-то до чего хорош!.. Потрясающий экземпляр… Прелесть!..» – подумала Ирина Николаевна.

Они вошли в комнату. Тут же поднялся со своего ложа небольшой львёнок и зло зарычал на пришельцев. Адам тоже понравился дрессировщице с первого взгляда.

– Я беру эту пару! И щенку и львёнку хорошо у меня будет, не беспокойтесь!

– Я знаю! Иначе не видать бы вам от меня телеграммы!..

В Сочи малышей доставил самолёт. Собака привыкла к дрессировщице за несколько дней, львёнок, конечно, намного позже.

Утром принесли миску с варевом для щенка и кусок мяса для львёнка.

И что же?

Не успели служители поставить на пол корм, как Нерон зарычал на львёнка, загнал его, дрожащего и перепуганного, в угол и принялся хозяйничать. Сожрал мясо, выбрал лучшие куски из миски и улёгся. Лишь после этого несчастный, голодный львёнок ползком подобрался к миске и стал доедать объедки…

Дело в том, что львы формируются к пяти годам, а собаки к двум. Поэтому, являясь старшим, Нерон и командовал как хотел.

Интересно было наблюдать за молочными братьями! Каждый день после представления Бугримова открывала их клетку.

– Ребята! За мной!

Нерон бежал за дрессировщицей, следом за ними ковылял львёнок.

– Быстрее, Адамчик, быстрее!

На пустом манеже, при свете дежурной лампочки, начиналась презабавнейшая игра. Артисты программы, музыканты, дирижёр, дежурные пожарные и сторожа всегда присутствовали на этих дополнительных бесплатных представлениях.

Совершенно ручные Адам и Нерон с визгом гонялись по манежу за дрессировщицей и друг за другом, играли в мяч.

На местах не смолкали хохот и аплодисменты…

Малыши росли. В Адаме начинала угадываться уже настоящая львиная сила, стал вырисовываться твёрдый характер.

И вот однажды, придя за кулисы, Бугримова заметила, что у жалобно повизгивающего Нерона висит разорванная губа…

Дрессировщица тут же оказала собаке первую помощь, зашила губу. «Это Адам!» – догадалась она.

И точно. Нюра рассказала, что, когда она принесла собаке и львёнку по обычной порции еды, Нерон, как и всегда, отогнал Адама от лакомых кусочков. Но Адам на этот раз не стерпел, ощерился, зашипел, как десяток разъярённых питонов, и так дал Нерону, что тот полетел кувырком.

– Империя наконец пала! – рассмеялась Бугримова. – Раб стал свободным! Долг платежом красен!

С этого дня в углу вольера сидел уже Нерон, с тоской наблюдая, как Адам выискивает лучшие куски и пожирает их. Сопя от жадности, Адам искоса поглядывал на своего несчастного товарища и изредка предостерегающе порыкивал.

– Мать честная! – восклицал Игнатов. – Ты глянь, Миколавна, как Адам-то на Нерона крысится! Эт-та ж не Адам стал, а чистый батька Махно!..

Когда Бугримова приступала к репетициям с Адамом, Нерон всегда присутствовал на них, радуясь успехам своего друга.

Спали «братья» по-прежнему вместе во львятнике. Однако характер Адама становился всё круче, и Нерона отсадили от львёнка, переселили в гардеробную Бугримовой.

Нельзя было сказать, чтобы он очень скучал без Адама. С людьми находиться собаке куда приятнее. А вот Адам по-настоящему тосковал. Первое время дрессировщица приводила Нерона в клетку поиграть с «братцем», затем свидания стали всё реже и реже…

В дальнейшем, когда у дрессировщицы появлялся новый львёнок, она обязательно приводила к нему Нерона, снова поселяла его во львятнике. Знакомство происходило очень быстро: одинокий малыш был рад компании и с нежностью привязывался к собаке.

И пока львёнок подрастал, Нерон честно служил няней. И до сегодняшнего дня (а сейчас Нерон уже очень-очень старый) ему по-прежнему подкидывают на воспитание всё новых и новых львят.

Нерон за свой век выходил множество малышей. После Адама его воспитанниками стали Прометей и Гриф.

Гриф рос свирепым, коварным, доверять ему было нельзя. Часто, улучив момент, он бросался на дрессировщицу. Но это Грифу прощалось – артист был талантлив. Прометей выступал с Бугримовой четырнадцать лет. Он заменил погибшего Цезаря и стал премьером. Но за все эти годы лев ни разу не подпустил к себе дрессировщицу на близкое расстояние, не дал ей ни прикоснуться к себе, ни приласкать, ни погладить. Он рычал, убегал, злился.

И всё же эта непримиримость не мешала Прометею хорошо репетировать. Лев подчинялся всем приказаниям и легко работал на арене, всегда полный внутренней дисциплины. Но всё выполнялось на расстоянии – посыл на тумбу, прыжок в кольцо, переход по жерди.

«Я исполню всё, что пожелаешь, только не подходи!» – таков был девиз Прометея.

Даже мяса ни разу не взял Прометей из рук дрессировщицы – только с палочки!

Трюк «мясо изо рта» выполнять не пожелал, счёл за унижение. «Ковёр из львов» – тоже. Лев был необыкновенно гордым. Он украшал группу.

И лишь на четырнадцатом году жизни Прометей подпустил к себе Бугримову. Это было в Польше…

В Польше цирк на колёсах, через каждые два-три дня новый город. Города, города, города… Живёшь в вагончике с двумя койками, умывальничком, вентилятором, настольной лампой; обедать ходишь в вагончик-столовую, если дома готовить не любишь; мыться – в вагончик-душ; постирать тебе хочется – пожалуйста, к твоим услугам вагончик-прачечная, – словом, для любой нужды есть свой вагончик… И, естественно, львы тоже жили в зарешеченных вагончиках. Целый цирковой город на колёсах!

Если переезд небольшой, то прицепят к трактору-тягачу один аккуратный, будто игрушечный вагончик, за ним – второй, третий, четвёртый… И вот катит себе такой пёстрый поезд цирка «АСС», или «ВАРШАВА», или «АРЕНА» по живописным польским шоссе, мимо садов, полей, каменных домиков, крытых красной черепицей…

Приедешь, к примеру, в Лигницы, Гливицы или в Лодзь, и буквально за несколько часов вырастет на площади города, а чаще всего на его зелёной окраине, цирк на две с половиной тысячи мест, с полосатой сине-красной брезентовой крышей…

Кто же устоит! У кассы-вагончика длиннющая «колейка» – очередь. Все нарядные, весёлые, говорливые. Кругом дети, дети, дети… Звонко звучат их голоса!

А если переезд велик, тот же трактор-тягач ввозит вагончики на железнодорожные открытые платформы. Загудит паровоз, тронется состав…

Мчится поезд, набирая скорость, глазеют львы сквозь решётку на плывущие мимо леса, поля, города, реки. Рычат звери, зевают, скалят пасти, а чаще всего спят под мерный перестук колёс: привыкли уже к таким переездам, ничем их не удивишь! Неплохо им в Польше, совсем неплохо! Даже речь людей похожа на российскую…

Очень любят в Польше советский цирк. Масса народу приходит за кулисы, знакомятся с русскими артистами, просят автографы, а то и так просто заходят: «поразмовять» – поговорить…

Однажды к Бугримовой в вагончик постучалась старушка. Ирина Николаевна очень радушно её приняла; давно не была старушка в России, а ведь родилась там.

– Вам с билетом помочь не нужно?

– Что вы, дорогая Ирина Николаевна, давно запаслась, как только узнала, что советский цирк к нам, в Чен-стохово, едет… Седьмой ряд, четвёртое место, левый сектор… Спасибо… Я просто так зашла. Русская ведь. Скучаю по родине. Поговорить хочется… Как там Москва? В Спас-Клепиках никогда не бывали?

– Отчего же? Даже в село Константинове ездила, в котором Сергей Есенин родился…

– Господи! Так Есенины же мои земляки, друзья… Я тоже из Константинова… Помните, как у Есенина:

Утром в ржаном закуте,

Где златятся рогожи в ряд,

Семерых ощенила сука,

Рыжих семерых щенят…

Бугримова продолжила:

До вечера она их ласкала,

Причёсывая языком,

И струился снежок подталый

Под тёплым её животом…

– Ирина Николаевна, дорогая моя… – Старушка не могла закончить, из её глаз заструились слёзы.

– Что вы так разволновались, ну успокойтесь, не нервничайте… Идёмте, я вам лучше своих питомцев покажу…

– С удовольствием, спасибо, отвлекусь немного… Сколько воспоминаний-то нахлынуло…

Львы понравились старушке. Она охала и восторгалась.

– После представления зайду к вам, если можно…

– Конечно, конечно, жду вас, кофейком побалуемся… Бугримова вышла на манеж. Сквозь прутья клетки она сразу же заметила в седьмом ряду слева старушку из Константинова. Они встретились глазами. Старушка заулыбалась, закивала, подняла немного руку, помахала ей. Ирина Николаевна лёгким поклоном ответила на приветствие.

Грянул фанфарный марш, в клетку выскочил Прометей, за ним девять остальных львов.

Дрессировщица выступала с небывалым подъёмом. Хищникам передался её азарт. Они вели себя великолепно, старались угодить своей повелительнице во всём.

После «КОВРА ИЗ ЛЬВОВ» львы расселись по тумбам. И вдруг протяжно, с какой-то безысходной тоской в голосе, заревел Прометей.

«Что это с ним?..»

Следом за Прометеем, столь же жалобно и надрывно, взревел Гриф. За Грифом – Паша с братьями, затем остальные. Львиный рёв перелился в душераздирающий, неистовый вой. Никогда ещё, за всю практику работы с хищниками, Бугримовой и слышать подобного не приходилось.

Львы выли, будто стая голодных волков в лунную морозную ночь, душу выворачивали наизнанку. В зрительном зале поднялось волнение. Люди о чём-то переговаривались, поднимались с мест.

«Что случилось?»

Львы глядели в сторону левого сектора. И все зрители повернули туда головы. Бугримова не поверила своим глазам…