Текст книги "Браво, Аракс!"

Автор книги: Александр Аронов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 8 страниц)

Когда старый лев услышал третий звонок, знакомую увертюру, аплодисменты на выход дрессировщицы, а затем марш – его, Цезаря, всегдашний выходной марш, тот самый фанфарный марш, который он помнил всю жизнь свою с самого раннего детства, то, казалось, понял, что зря напоминал о себе, понапрасну унижался перед цирковойприслугой, решил, что больше уже никогда никто не подойдёт к нему, что никому на свете он стал не нужен…

Ощутив полную безысходность, поняв, что всё рухнуло, рухнуло без возврата, что поправить уже ничего нельзя, что самое страшное свершилось, свершилось и не поможешь ничем, буквально ничем, он в отчаянии грохнулся ничком на деревянный пол клетки. Он катался, разбрасывал вовсе стороны опилки, истошно выл. Он задирал вверх лапы, извивался, яростно кусал и рвал когтями стены клетки своей и самого себя.

Отчего, отчего его не взяли сегодня в «централку» выступать вместе с молодняком, а оставили в пустом, полутёмном львятнике одного, совсем одного?..

Старый артист собрал все силы, в отчаянии вскочил на лапы и начал с размаху что есть мочи биться о прутья решётки мордой и грудью, раня их в кровь…

Она смотрела на бедного, обсыпанного опилками, окровавленного, тяжело дышащего своего любимца, говорила и говорила ему ласковые слова, всячески успокаивала, но сама впервые отчётливо и окончательно поняла, что Цезарь больше не артист и выступать в цирке уже не будет никогда.

Никогда…

И всё-таки она продолжала бороться за его жизнь, делала всё возможное для его спасения. Однако Цезарь не поправлялся.

Наоборот, наступило заметное ухудшение, он стал сильнее хромать, и острая боль в суставах принуждала его часами плашмя лежать в клетке.

Лев угасал…

Зубы его качались и выпадали один за другим, а дёснами он уже не мог есть ни костей, ни мяса. Вскоре он отказался и от фарша с рыбьим жиром, а в последние свои дни только лакал понемножку молоко и воду…

Умер Цезарь легко. Небольшие судороги прошли по его телу, он вздохнул, вытянулся и затих навсегда…

Дождь лил и лил. Сарафан Оксаны промок насквозь, с её соломенных косиц стекала вода, но девочка и не собиралась никуда двигаться, глядя широко раскрытыми глазами на Ирину Николаевну и льва будто зачарованная.

– Ты помнишь Минск, Аракс? Конечно, помнишь, там мы купили для тебя лошадь. Так вот, в Минске мы и похоронили Цезаря. В отдельной могиле на кладбище для павших животных. А сверху на холмик положили большой камень с надписью: «Лев Цезарь»…

– Да, Ирина Николаевна, – чуть погодя сказал я, – не напади тогда Аракс на Цезаря, всё могло бы быть иначе. Аракс остался бы с вами, и не было бы сегодня этой встречи…

– Ты знаешь, Саша, – обернулась ко мне Ирина Николаевна. – Ведь я только совсем недавно догадалась, почему так странно повели себя львы тогда в Сочи, почему они вышли из повиновения. И эту догадку мою подтвердил один очень опытный врач-рабиолог.

– Рабиолог? – переспросил я. – Значит, все это связано…

– Вот именно! Ведь в Сочи мы попали вскоре после Казани… Как это тогда, в Сочи, мне не пришло в голову, что всё случившееся – следствие казанской истории! Я бы доказала всем! Я бы выждала ещё немного – рабиолог сказал: «Совсем ещё немного!» – и сохранила бы старую группу. Я бы никогда не рассталась с Араксом. Ведь он совершенно нормален. Ты же видишь, что он совершенно нормален, хорош и ласков. Выждала бы, дура, не слушалась бы советов, категорически настояла бы в главке на своём, и всё было бы в полном порядке… Нет, никогда не прощу, не могу простить себе этого!..

– Кто же мог знать, Ирина Николаевна?

– Я. Я должна была догадаться. Предвидеть. Как же мне можно было забыть про Казань, Саша? Ты ведь помнишь Казань?

Конечно, я помнил. Да и вряд ли найдётся кто из цирковых, не знающих об этой страшной истории. А уж об участниках её и говорить нечего. Они-то этот случай не забудут вовек…

Тогда, весной 1959 года, многие из них часто просыпались на рассвете из-за выстрелов. Болтали разное, и только потом, когда было уже слишком поздно, узнали правду. Это специальные бригады охотников вылавливали и отстреливали на окраинах города безнадзорных животных – кошек и собак…

В Казани началась и вовсю бушевала эпидемия бешенства…

Сейчас уже трудно точно сказать, как эта дворняга по кличке Черныш появилась и прижилась в цирке.

Я лично думаю, что это цирковая сторожиха Халида выпросила у кого-то собачонку для своего крохотного сына, решила: «И для Махмутки игрушка хорошая, да и мне будет помогать охранять цирк».

Черныш был весёлым, ласковым, ленивым и дурашливым щенком. Он охотно играл с Махмутом и его приятелями-мальчишками, попрошайничал, дружил с собачкой артистов Волжанских Трефкой, вместе с ней смело наладал на соседских собак, не знал ни ошейника, ни намордника, ни поводка, часто убегал со двора и пропадал где-то по нескольку дней.

– Не реви, Махмут! Придёт твой Черныш, никуда не денется, – частенько говаривала сыну Халида.

И действительно, щенок всегда возвращался, весь в репьях, исхудавший и необычайно прожорливый.

Однажды Черныш ни с того ни с сего потрепал своего лучшего друга – длинноухого спаниеля Трефку. Потрепал настолько сильно, что потребовалось вмешательство ветеринара-хирурга. Однако, как это часто бывало в подобных случаях, за помощью обратились к Бугримовой. Ирина Николаевна отлично провела операцию: выстригла шерсть, промыла раны, искусно наложила швы.

Владимир и Марина Волжанские ассистировали ей. Они не знали, как отблагодарить дрессировщицу, да и сам Трефка, забинтованный и заклеенный пластырем, казалось, всё понимал, умильно глядел на свою исцелительницу, радостно тявкая, что есть мочи виляя забинтованным хвостом.

– Странно… Почему это Черныш искусал Трефку?.. Они ведь так дружили…

А вскоре после этого происшествия Черныш начал проявлять новые странности: то забивался под кровать и сидел там в темноте, не отзываясь на кличку, отказываясь от пищи, то становился вдруг очень оживлённым и агрессивным: цапнул петуха, укусил Махмута, съел тряпку.

– Уж не взбесился ли Черныш? – забеспокоился Владимир Волжанский. – Надо бы его обследовать.

Но Черныш неожиданно исчез со двора. Опять плакал Махмутка, снова успокаивала его Халида.

На другой день Черныша заметил артист Лев Осинский. Пес бегал… по крыше цирка.

– Володя, он точно бешеный, – сказал Лев Осинский Волжанскому. – Разве нормальные собаки бегают по крышам? Айда к Сандро Дадешу, возьмём у него ружьё, пристрелим собачонку!

Друзья побежали в гардеробную к Сандро Дадешу. А когда вместе с ним и Отелло выскочили во двор с ружьём в руках, Черныша на крыше уже не было. Пропал. Как в воду канул.

Ранним утром следующего дня, когда во дворе никого ещё не было, щенок пробрался сквозь щель в заборе, истекая слюной, грызя всё, что попадалось на пути: старую траву, щепки, камни, – и, миновав конюшню, очутился во львятнике.

Аракс, Самур, Радамес и Дик сидели вчетвером в большой клетке в ожидании кормёжки.

Ничего не видя перед собой, Черныш пробегал мимо клетки. Служители и опомниться не успели, как Аракс подхватил щенка лапой и втащил в клетку. Четвёрка львов набросилась на собаку…

Служителям с трудом удалось отнять у львов и вытащить из клетки растерзанного Черныша.

– Арине Миколавне ни гугу, ругаться будет, – сказал служитель.

– Ясное дело, молчок, – попадёт! – согласился второй. – А с трупом что делать?

– Придумаем…

Так и не узнала бы дрессировщица об этом происшествии, если бы не Махмут.

– Всё из-за твоих львов! – закричал он, размазывая кулаками по лицу грязь и слёзы. – Задрали Черныша, моего Черныша, какую собаку! А оба дядьки твои – дураки, смеются ещё, говорят: так ему и надо, он, наверное, был бешеный. А какой он бешеный? Никакой он не бешеный! Сами они, дядьки твои, бешеные!

– Подожди, подожди… – Бугримова изменилась в лице. – Куда дели твоего Черныша?

– В брезент завернули да у помойки закопали! Я сам видел, – сказал Махмут.

Бугримова бросилась за кулисы.

«Что же делать, если эта собачонка действительно бешеная? – думала она, разыскивая по всему цирку своих служащих. – Если собачонка бешеная, то она заразила Трефку. Я промывала Трефке раны, стригла его. Палочки бешенства попали в ссадины и царапины на моих руках… Там ссадин и царапин хватает… Попали и к Володе Волжанскому и к его жене, и ребятишки их крутились рядом, что-то помогали… Значит, и дети, как и я, как и Волжанские, как и Трефка, заражены наверняка… Наверняка… Скольких ещё людей и животных покусал бешеный пёс?.. У людей инкубационный период длится от нескольких дней до полутора лет, у кошек и собак несколько дней, а у львов? День? Два? Три? Или час? Кто это знает? Я слышала о бешеных летучих мышах, о бешеных ежах, об этом рассказывал отец… Кто знает о бешенстве среди львов? Кому из казанских ветеринаров приходилось лечить бешеных львов?..»

При мысли об уколах в брюшную стенку она содрогнулась…

Служители играли в домино в красном уголке.

– Набрехал мальчонка, Арина Миколавна! – сказал служитель.

– Точно, наврал, всё сам придумал! – подтвердил второй.

Бугримова страшно разгневалась. Она отругала своих служителей, заставила их выкопать останки Черныша, быстро достала в дирекции грузовик и отправила труп на исследование в городскую ветеринарную станцию.

– Ответ сообщим завтра, – сказали ей по телефону. – Спасибо, что приняли меры!

– Ну что? – спросил Махмут. – Бешеный Черныш или не бешеный?

– Завтра всё узнаем.

– А если скажут, что бешеный?

– Будешь колоться, как я, как семья Волжанских, как Трефка.

– А я не дамся. Убегу, так и знай!

– Как это не будешь колоться?

– А вот так! Ислам в прошлом году не кололся и до сих пор живой ходит, не взбесился!

– Какой Ислам?

Махмут осекся. Видно, он выдал тайну какого-то своего друга.

– Так кто же он, этот Ислам?

– Не скажу.

Он упёрся, заплакал. Пришлось вызывать на помощь Халиду.

После нескольких подзатыльников и тумаков Махмут признался, что его первого друга, Ислама, в прошлом году покусал бешеный пёс. Ислам испугался уколов и никому, кроме Махмута, не рассказал об этом. С тех пор прошло семь месяцев.

– Спрячь ногу, Ислам. И лежи спокойно. – Она пыталась скрыть всё возрастающее волнение.

– Лежать трудно, сидеть лучше, – продолжал жаловаться Ислам. – Совсем задыхаюсь. В горле сильно першит. Простудился где-то. Сильно простудился. Надо же мне было так простудиться!

– Сейчас сядешь поудобнее. Взбей-ка ему подушку, Халида!

Стоило только Халиде приблизиться к мальчику и взмахнуть руками, как он вдруг начал корчиться в страшных судорогах.

– Выйди отсюда, Махмут! Беги скорей домой! Нечего тебе здесь делать! А ну, быстро!.. – приказала Бугримова и шепнула Халиде: – Аэрофобия.

– Что, что? – переспросила Халида, с ужасом глядевшая на мальчика.

– Он не только воды боится, но и не переносит малейшего дуновения воздуха. А ты резко взмахнула руками…

– Не бей меня, дядя Мустафа, не надо меня бить!.. – вдруг закричал Ислам.

Он соскочил с кровати.

– Успокойся, Ислам, успокойся! Нет тут никакого дяди Мустафы, тут только я да Халида, посмотри хорошенько, – тихо, но твёрдо сказала Бугримова.

– Не бей, дядя Мустафа! Не бей! Спасите! – ещё пронзительнее закричал мальчик, подбежал к окну, вскочил на подоконник, сбрасывая на пол тяжёлые горшки с цветами, застучал в форточку: – Спасите! Люди! Спасите!

Огромных трудов стоило Ирине Николаевне и Халиде поймать мальчика и уложить в постель.

– Что за дядя Мустафа? Нет у него такого дяди… – сказала тихонько Бугримовой Халида.

– Что это вы там шепчетесь за ширмой?

– Мы не шепчемся, Ислам. И тут нет никакой ширмы. Тебе кажется ширма. Посмотри как следует, здесь ширмы нет…

Ирина Николаевна успокаивала мальчика, помогая устроиться поудобнее, поправила подушку, положила руку на лоб.

– Тебе всё кажется, ты бредишь, Ислам. Это оттого, что у тебя высокая температура. Не ниже тридцати девяти. Весь горишь. Придётся отправить тебя в больницу, Ислам.

– Якши, – покорно согласился мальчик и спросил Бугримову : – Там меня вылечат, да?

– Конечно. Там тебя вылечат.

– И мне будет легче? И пить сумею? Якши будет?

– Всё будет хорошо, Ислам. Всё будет якши.

Она отвела глаза. Ей было ясно, что он обречён.

Ирине Николаевне вспомнился отец, его рассказы о бешенстве. Она отлично знала, что бешенство – неизлечимая болезнь. Больные водобоязнью погибают в страшных мучениях. Дети – на третий-четвёртый день. Взрослые – на восьмой – десятый. Некоторые дотягивают до двенадцати. Но исход всегда один: смерть. Только смерть.

– Я пойду звонить в больницу, Халида. Пришлют машину. А ты помоги ему собраться. До свиданья, Ислам!..

Халида прибежала в цирк через несколько часов, вся в слезах.

– Плохо с Исламом, Ирина Николаевна, совсем плохо! Хотела перед больницей искупать его – не дался. А в больнице ещё хуже стало ему. Всё плюётся, плюётся… Неужели так и с Махмутом и со мной будет? Ведь я в пасть Черныша рукой залезала. Смотрю слюна идёт. Думала, он костью или иголкой подавился, вытащить хотела… Так что теперь – каюк? Черныш ведь точно бешеный. Соседка видела, как он сам свою лапу до мяса грыз. Ой горе нам, горе!

Бугримова как могла успокоила Халиду, объяснила, что если она и Махмут пройдут курс лечения, всё будет в норядке.

– Но ты не волнуйся прежде времени, Халида! Может быть, собачка и не бешеная.

– Бешеная, Ирина Николаевна, точно знаю, чувствую. И много колоться надо?

– Если обнаружат бешенство, то много, очень много, Халида! Уколов шестьдесят – семьдесят. Но ты не бойся уколов, Халида!

– Не буду бояться. Пусть будет больно, надо терпеть, что делать…

– Да и не особенно больно будет, Халида.

– Понимаю, всё понимаю! Завтра всё узнаем?

– Завтра, Халида, завтра! Мне позвонят. Я тебе сообщу. Иди!

Спустя час после ухода Халиды в дверь сильно постучали. Вошёл униформист.

– Ирина Николаевна, скорее к телефону!

– Что такое?

– А вот звонят с санэпидемстанции, вас разыскивают! Она подбежала к телефону.

– Это товарищ Бугримова?

– Да.

– Скажите, что произошло у вас с этой собачкой, останки которой вы прислали на ветеринарную станцию? Они связались с нами. Дело в том, что эта собачка…

– Бешеная? – не выдержала и перебила Бугримова.

– Да, к сожалению. С кем имел контакт этот щенок?

– Это очень долго рассказывать…

– Срочно выезжаем к вам в цирк.

«Бешеная… Бешеная… – повторяла и повторяла про себя Ирина Николаевна. – И я, и Волжанские, и Трефка, и Махмут – все в опасности… Все… И львы… Все».

Ещё до приезда врачей Бугримова выяснила у служителей, что после кормёжки всю семёрку львов поили из одной поилки.

Значит, заразились все. Из головы её не выходил больной Ислам. Минуты до приезда специалистов казались ей вечностью…

После тщательнейших расспросов врачи назначили профилактические уколы пятидесяти двум работникам цирка и тут же приступили к лечению.

Ирине Николаевне категорически запретили выступать со львами, приказали изолировать хищников друг от друга.

Поздней ночью она нозвонила на квартиру управляющего «Союзгосцирком», рассказала во всех подробностях о случившемся.

– Так что положение ужасное, Феодосии Георгиевич. Цирк хотят закрыть. Считайте, что аттракциона больше нет: мер к спасению львов пока не принимают. Говорят, нужна какая-то особая вакцина. Такой в городе нет. Да и дозировки её не знает никто. Опыта лечения львов нет. Одним словом, катастрофа.

– Ирина Николаевна, дорогая, не волнуйтесь, – стал успокаивать Бардиан. – Завтра же свяжусь с ветеринарной академией, найду нужных специалистов, вместе с ними постараюсь вылететь в Казань сам – словом, приму меры! Не дадим львам погибнуть. И аттракцион будет существовать… Как вы себя чувствуете после уколов?

– Честно признаться, неважно, Феодосии Георгиевич! Всё болит, голова кружится, еле хожу. Да что я! Кое-кому из акробатов наших – мужиков здоровых – после первого же укола плохо стало. Один из гладиаторов, тот, что держит колонну, нижний, сразу на пол без чувств упал. Представляете? Не цирк, а госпиталь! Но всё это ничто по сравнению с мальчиком, умирающим от бешенства. Страшнее картины я не видела, Феодосии Георгиевич…

– Мужайтесь, Ирина Николаевна! Успокойте остальных артистов! Всё будет сделано. До завтра. Думаю, что прилечу к вечеру.

Ночью Бугримова не сомкнула глаз.

Мысли одна чернее другой не давали ей покоя. Мерещился Ислам. Часа в четыре утра она не выдержала, поднялась с кровати, включила свет, накинула нальто и вышла во двор.

Снежная апрельская ночь была холодной. Тяжёлая дверь в воротах конюшни обледенела. Бугримова с силой потянула её… Пахнуло теплом, навозом, конским потом, сеном, специфическим звериным – густым, кисло-сладким – духом.

Услыхав шаги, львы проснулись. Их удивил приход дрессировщицы в столь неурочный час… Звери казались бодрыми, весёлыми, здоровыми… Она медленно переходила от одной клетки-одиночки к другой.

«Что-то будет с вами дальше?.. Рассадила я вас, а вам и невдомёк почему… Вы и понять не можете, какие тучи нависли над нами… Кто из вас будет первым?.. Ты, Аракс? Наверное, ты… Ведь это ты втащил щенка в клетку… А как мы будем работать дальше, если уцелеем?.. Ведь вы отвыкнете друг от друга, от выступлений, от репетиций… Как перенесёте уколы?.. Что-то будет со всеми нами дальше?.. Что-то будет?..»

Она вернулась домой, снова легла в постель. Сон не приходил. Рано утром в дверь постучала Халида. В руках она держала узелок.

– Это передача для Ислама. Сходим к нему в больницу, навестим, а?

– Хорошо, Халида. Только сначала пойдём в цирк, уколемся, потом в магазин зайдём, я тоже для него куплю кой-чего.

Еле добрели до больницы. Их не пускали. Ирина Николаевна пошла к главному врачу.

– Мальчик ведёт себя очень буйно, – рассказывал по дороге в палату врач. – То ложится на пол, то вскакивает, срывает одежду, мечется по комнате». Окно разбил, хотел выброситься… Потом стал прощаться: понимает, что не протянет долго… Типичная картина. Укутал голову одеялом: боится ветра… Прячется под койку, под матрац. Сейчас сами увидите…

Врач тихонько заглянул в палату, тут же прикрыл дверь.

– Спит? – шёпотом спросила Ирина Николаевна.

– Нет, не спит, Ирина Николаевна. Опоздали мы. Умер…

Вечером прилетел Бардиан.

– Всё в порядке, Ирина Николаевна! Вакцину привезли, дозировку установили. Теперь новая проблема: как делать львам инъекции?

– Это не проблема. Я всё продумала. Выход есть.

По проекту Бугримовой соорудили клетку-фиксатор с раздвижными боковыми стенками. Львов поочерёдно вводили в неё, зажимали решётками с обеих сторон их туловища так, чтобы они не могли повернуться. Пока дрессировщица стояла впереди и кормила голодного льва, ветеринар вводил в его ляжку иглу.

С каждым разом колоть львов становилось труднее. Они нервничали и злобно рычали, завидев клетку-фиксатор, ни за что не хотели переходить в неё. А перегонять каждого льва в эту клетку приходилось по три раза в день. Дрессировщица выбивалась из последних сил. Больной, измученной уколами и высокой температурой, ей приходилось долго уговаривать каждого льва, грозить, заставлять лечиться силой, – и так двадцать один раз в день!

По целым дням, с раннего утра до поздней ночи, находилась она возле своих питомцев. Хотя дозировка вакцины была установлена крупными специалистами, можно ли гарантировать, что в один прекрасный день львы всё же не взбесятся?

Наконец профилактический курс лечения львов закончился. Близилось Первое мая. Артистка твёрдо решила выступить до закрытия зимнего сезона. И, невзирая на протесты дирекции, врачей, друзей по работе, приказала приготовить львов к репетиции.

– За ними надо наблюдать минимум год! Опомнитесь!

– Нет. Я всё решила.

– Ирина Николаевна!

– Спорить бесполезно!

Из семи клеток-одиночек выпустили в вольер семёрку львов.

Львов одичавших, отвыкших друг от друга, измученных уколами. Львов похудевших, озлобленных, страшных…

«…Кому, как не тебе, могу рассказать всю правду, мама? – писала Бугримова. – Мне было жутко, я боялась, как никогда в жизни…

Я говорю: «Выпустите их!» Мои ассистенты залезают на клетки, поднимают дверцы, семёрка львов выходит в общий вольер, выходят впервые после долгого сидения в одиночках, а я стою у дверцы, стою не шелохнувшись, не решаюсь к ним даже приблизиться, не то что войти в вольер.

Наконец беру себя в руки, кличу по именам, львы подходят к решётке, но только хочу приласкать – огрызаются, норовят зацепить лапой. Чувствую, все они стали чужими мне, совсем чужими. Буквально все. Животные сильно травмированы, вижу это, а больше других Аракс. У него, курносого, более тонкая нервная организация, он очень чувствительный, что ли…

Львы настолько все одичали, что утеряли всё, что я прививала им долгие годы. Вижу – вышла из доверия. Не хотят они больше признавать человека – источника своих бед и страданий… Ведь ты понимаешь, мама, невозможно же им объяснить, что такое бешенство, для чего уколы, врачи, которые их так измучили…

Вижу одно: войти к ним не имею права – разорвут!

Уже время к вечеру, а я всё стою и стою у вольера. Меня спрашивают: «Когда будете репетировать?» Спокойно так отвечаю: «Завтра», а сама думаю: «Что же мне делать, как поступать дальше?..»

Ушла домой, выпила кофейку. Не нахожу себе места… Вернулась в цирк. Брожу за кулисами как неприкаянная. А люди смотрят на меня; конец сезона, надо закрывать цирк, программа маленькая, все ослабели от уколов, сборы падают, никакой другой аттракцион прислать в Казань невозможно: в цирке карантин, – словом, положение страшное… И мне кажется, что я – виновница всех несчастий…

Ночь. Иду в свою комнату, спать не могу, всё думаю и думаю… У меня есть участок, где я полководец. А раз так, то я обязана решать, как провести бой, как укротить львов, как заставить их снова выполнять мою волю, а главное – как вывести цирковой народ из затруднения.

Рассуждаю дальше: ладно, часть рефлексов львами утеряна, но есть же рефлексы рабочие. Они же не нарушены. И утром даю такое распоряжение:

– Ставьте клетку, давайте оркестр, давайте свет, пригласите всех артистов программы на места вместо зрителей. Пусть будет всё, как на представлении!

Всё выполнили, всё сделали, как я сказала. Даже кое-кого из жильцов дома соседнего пригласили на места, чтобы народу было побольше. Надеваю костюм, подхожу к зеркалу. И вот входит Игнатов и говорит:

– Арина Миколавна, у нас всё готово! Можешь идтить!

Вижу, как он волнуется.

Мы идём через двор. День. Ярко светит солнце. А мне одно думается:

«Боже мой, весна, какое синее небо, как распускаются почки, как прекрасна жизнь!»

А сама не знаю, чем всё кончится: буду жить или нет. Слышу – оркестр заиграл, репетирует. «Ладно, думаю, помирать, так с музыкой!» – и я рассмеялась вдруг громко.

– Что эт-то с тобой, а, Миколавна? – удивился мой золотой Паша.

– Ничего, – говорю, – идём.

Как-то странно он на меня посмотрел.

Входим в цирк, в зал. Оркестр сразу умолк, все на меня смотрят. Потом мне сказали, мама, что когда я появилась из-за занавеса, то была совершенно белого цвета. Это из-за того, что не знала, что будет.

Приказываю:

– Оркестр, музыка! Полный свет! Давайте львов! И вот они выскакивают ко мне на манеж…

Знаешь, мама, бывает у человека такой нервный подъём: в нормальном состоянии он не перелезет через высокий забор, в момент же какого-то особого шока нервного он перелетит через этот забор вмиг.

Так было с шапитмейстером много лет назад, когда вышли во двор львы и он по гладкому столбу забрался под самый фонарь, ты знаешь этот случай. Потом мы у старика спросили: «Как же ты влез на этот фонарь?» Старик ответил : «Я не знаю, я не мог этого сделать…»

И у меня было подобное состояние. Я могла совершить невозможное. И львы почувствовали это. Они почувствовали во мне эту нечеловеческую силу, увидели перед собой пружину, комок нервов.

Я рассадила львов по местам и прошла всю работу от начала до конца, прошла её ещё раз, то есть два раза кряду, а потом перегнала их в старые, общие клетки.

На Майские праздники цирк ломился от публики. Таких сборов, такого успеха не помню, мама…»

Мы с Ириной Николаевной и Оксаной промокли так, что хоть выжимай. Перед клеткой Аракса образовалась огромная лужа.

– А в Сочи всё было из-за вакцины, Саша, – продолжала Ирина Николаевна. – Теперь я уверена: это была реакция на вакцину. Организм львов перенёс страшную встряску, перестраивался. Рейтерапией называют это врачи…

Из-за забора зверинца послышались гудки машины.

– Это Вардо.

Постояв ещё немного у клетки с Араксом, мы направились к «Москвичу».

Ирина Николаевна обернулась:

– Прощай, Аракс!

Оксана долго махала рукой вслед машине, стоя у ворот зверинца.

– Уже тридцать лет, даже больше, как я со львами, – задумчиво сказала Ирина Николаевна, глядя на ветровое стекло, залитое дождём. – Это большой срок… Очень большой…

Мы выехали из города, помчались по шоссе. Во все стороны летели брызги, шумел дождь.

– А сколько львов прошло через мои руки за всю жизнь, за эти тридцать лет, как вы думаете?– вдруг очень озорно спросила Бугримова. – Угадайте!

– Ну, штук двадцать… – нерешительно сказал я.

– Да нет, побольше, – усмехнулась она.

– Тридцать! – добавил Вардо.

– Побольше!

– Тридцать пять, – накинула Наденька.

– И в жизнь вам не угадать… Около восьмидесяти!.. Так-то!.. Сколько я ночей бессонных провела, всё анализировала, голову ломала, мучилась… Особенно после сочинской истории… Ведь по вине Аракса у разбитого корыта осталась… Думаете, легко новую труппу в одиннадцать голов создать?.. Ох господи!.. Десять новеньких. Десять, вы вдумайтесь только!.. И старик Цезарь… Больной… Израненный… А вы вообще знаете, что значит львиная группа? Это ведь не просто одиннадцать львов! Совсем в другом секрет! Это же настоящая хорошая театральная труппа должна быть. Попробуй создай! Амплуа нужны! Одного хищника я должна сделать «злодеем», чтобы все зрители не любили его, боялись за жизнь и мою и остальных львов; другой должен быть «комиком», всех смешить наповал; третий – «флегматиком»… Что интересного, если у всех артистов одинаковые характеры будут? Скукота, серость! Вот у каждого льва и надо найти свою, особую, присущую только ему индивидуальность, правильно его воспитать, развить нужные тебе качества, выпятить их, что ли… Это сложно, очень сложно! И ещё. Ведь каждому животному по его способностям следует подобрать работу. И не просто работу, простая работа никому не нужна, а работу красочную, интересную! И, как и в театре, обязательно в труппе нужен настоящий герой. Верно я говорю, а, Саша? – обратилась ко мне Ирина Николаевна.

– Конечно, верно.

– То-то и оно… – Бугримова помолчала. – И в моём-то деле та же картина! Попадётся тебе лев талантливый, гордый, красивый, благородный, вроде Цезаря, – твоё счастье!.. До сих пор за тридцать лет равного ему не нашла… До сих пор… Вот разве Аракс только… Как сейчас увидела его, поверите, до сих пор сердце стучит, выскочить из груди хочет, кровью обливается!.. Эх, если бы не тот случай в Казани, если бы мне после Сочи выждать немного!..

Она задумалась.

О чём? Снова об Араксе? О Цезаре? А может быть, о том, как собирала новую группу львов после Сочи? Группу не в три головы, как на первых порах, и не в пять, а в одиннадцать!.. Группу, за работу с которой впоследствии была удостоена новым почётным званием – народной артистки РСФСР… Впоследствии… А как было начинать? Прежний аттракцион развалился начисто!.. Старик Цезарь… Аракс и Самур вышли из повиновения, перестали признавать человека… Дика и Радамеса с молодняком не соединить…

Вот и отправила Бугримова Аракса в ялтинский зверинец, сама на новое место перевезла; проводила Самура в Другую передвижку – в далёкую Башкирию он поехал, а Дика с Радамесом устроила в стационарный зоопарк…

Бугримова начала «охоту на львов».

По всей стране во все передвижные зверинцы, зоовыставки и зоопарки были разосланы телеграммы: «Срочно нужно десять молодых львов!», не смолкали телефонные звонки: «Немедленно сообщите, нет ли у вас молодняка?»

Первой откликнулась Рига: «Есть три льва – Паша, Султан и Эмир в возрасте двух с половиной лет, совершенно дикие».

Поскольку у дрессировщицы был уже большой опыт, она не побоялась взять хищников в таком опасном возрасте.

– Рискну! Будут, так сказать, «студенты», а не «дошколята», как прежде! – сказала она друзьям. – Попробую превратить дикарей в артистов!

В рижском зоопарке львы жили на огромной территории, почти в природных, первобытных условиях. Им отвели пересечённую местность с горами, скалами и небольшой речушкой, куда хищники выходили на водопой. Вольер отделялся от посетителей высокой железной изгородью.

Была зима, лежал глубокий снег, речушка замёрзла, изгородь покрылась инеем. На снегу отпечатались следы огромных львиных лап: их зимнее помещение оставалось открытым и при желании хищники выходили на прогулку.

Когда дрессировщица увидела за изгородью трёх очень красивых, могучих, обросших длиннющими гривами и шерстью хищников, то даже не поверила, что это львы, приняла их за каких-то диковинных, особой породы медведей.

– В первый раз встречаю такие экземпляры! – восторженно сказала она директору зоопарка.

– Природные условия, холод сделали своё дело.

– Красавцы! – воскликнула Бугримова. – Я беру их! Директор улыбнулся.

– Берёте? Не так-то просто! Как вы их выловите? Они настолько одичали, что к ним не подойти!

– Для начала изготовим клетки по типу мышеловок с опускающимися дверками. Они обязательно должны быть деревянными, утеплёнными, чтобы я могла в них перевезти львов из вашего зоопарка в Сочи. Они должны быть узкими, как пеналы, чтобы, попав в эту «мышеловку», лев не смог повернуться. Поэтому решётку и кормушку надо вмонтировать с глухой, тыльной стороны, напротив дверцы. Подождём, пока львы уйдут в зимнее помещение, поставим перед входом наши ловушки, положим в них приманку…

Затея провалилась. Львы не пожелали больше выходить из зимнего помещения.

– Ничего! Есть верное средство! Перестанем кормить. А ловушки расставим по всему вольеру, положим в них посвежее приманку.

Служащие зоопарка расставили «льволовки» по вольеру.

Первым попался Султан. Как только он протиснулся в глухую узкую клетку, служащий перерезал толстую верёвку, и заслонка упала.

– Бейся, бейся, рычи на здоровье, куда ты денешься? Мясо там есть, воздуха достаточно, сиди, привыкай к неволе!

Вторым попал в беду Эмир. А Паша долго ходил голодный и злой по вольеру, слушая, как негодующе вопят в тесных ящиках его братья.

– Паша хитёр, не пойдёт на приманку! – говорил директор. – Забирайте Султана и Эмира и можете ехать, а Пашу вам не заполучить!

– Ничего, будем терпеливы.

Только на шестой день, видя, что вокруг никого нет, отощавший от голода Паша, озираясь, подкрался к ловушке и с жадностью накинулся на еду. Служащий перерезал верёвку, дверца захлопнулась, едва не прищемив львиный хвост.