Текст книги "Михаил Васильевич Ломоносов. 1711-1765"

Автор книги: Александр Морозов

«География, которая всея Вселенныя обширность единому взгляду подвергает», как выразился Ломоносов в своем «Похвальном слове Елизавете» (в 1749 году), немыслима для него без картографии. Главнейшей его заботой в Географическом департаменте было собирание материалов для нового Большого атласа Российской империи, который должен был во всех отношениях превосходить академический атлас 1745 года. Старый атлас насчитывал всего 19 специальных карт, а в новом их было намечено поместить 60–70. Эти карты должны были быть точнее и совершеннее, содержать как можно меньше «белых пятен», отражать рост географической науки и изученности нашей страны.

Потребность в такого рода атласе была очень велика, и Ломоносов хорошо это сознавал. В то же время он вполне отдавал себе отчет в стоявших перед ним трудностях. В этом отношении интересна его переписка с Сенатом, который в декабре 1758 года неожиданно затребовал от Академии наук представить сведения, «какие есть о течении Волги реки и о впадающих в оную знатных реках обстоятельные карты с описанием глубины в самую большую, посредственную и меньшую воду, крутость и пологость берегов, и где она по низкости их так разливается, что настоящей глубины иметь не может, и в коих же местах как беспрерывно и по случаям бывают мели, и как велики и от чего то происходит, и о прочем, что до навигации следует, также и о реках Медведице, Дону, Хоире и Донце, и какие по оным суда в какое время и с каким грузом ходить могут».

Ломоносов немедленно отвечал, что описание глубины реки Волги, «на несколько тысяч верст простирающейся», существовать и быть составлено «в сие время так обстоятельно отнюдь не может». В доказательство своих слов он указывает, что и Рейн, «река, которая против Волги едва десятою долею сравниться может», и то «не описана еще таким образом, ибо к тому требуется много знающих людей, иждивения и времени». Но Ломоносов хочет всемерно обеспечить такое географическое описание страны, которое отвечало бы и способствовало ее стремительному росту. Поэтому создание Большого атласа России представляется ему делом огромной государственной важности, которое и надлежит поставить и развернуть со всем приличествующим ему размахом.

Ломоносов отлично понимал, что успех дела зависит прежде всего от точности и надежности определений координат основных опорных пунктов. Он сам усердно занимался необходимыми для этого вопросами астрономии и теорией картографических проекций, составлял координатные сетки, производил вычисления, чертил карты и планы.

Ломоносов возродил математическую основу географических и картографических работ Географического департамента. Не только с целью вытеснить враждебного к нему Миллера, создававшего всевозможные препятствия работе, но и для того, чтобы укрепить научную базу департамента, Ломоносов настаивал на том, чтобы вместо этого «историографа» назначить «Российских профессоров, знающих астрономию и математику, господ Попова и Котельникова». Чтобы обеспечить полноту и точность атласа, Ломоносов проектирует три специальные астрономические и топографические экспедиции. Каждая должна была пройти шесть тысяч верст в европейской части России, употребив на это от полутора до двух лет. Исследование Сибири откладывалось на будущее. Ломоносов сам подбирал участников экспедиции, разрабатывал маршруты, составлял смету. Руководителями экспедиций он намечал Красильникова, Попова и Шмидта. 24 сентября 1760 года он предложил свой проект на обсуждение в Географический департамент. Все участники обсуждения утвердили проект. Только Миллер представил несколько глубокомысленных замечаний, что «прежде как учредить такие экспедиции, которые немалой суммы требовать будут, надлежит знать, кто такие в каждый путь отправлены быть имеют, что им на оных путях делать, может ли каждой из них по тому исполнение чинить» и т. д. Вслед за этими рассуждениями Никита Попов твердым почерком приписал: «Дух празднословия не даждь ми».

Сенат изъявил согласие на отправку экспедиций и отпустил средства. Но покуда посылали за санкцией к президенту Разумовскому на Украину и покуда Тауберт «спешил» с приобретением необходимых инструментов, дело успело заглохнуть.

Собранные для участия в экспедиции геодезисты, «соскучившись дожиданием», разбрелись кто куда. Однако, невзирая на все препятствия и проволочки, работа над новым атласом шла полным ходом. В Географическом департаменте накопилось очень много материалов, которые позволяли готовить карты отдельных районов. Уже 18 октября 1759 года Ломоносов писал Разумовскому: «Сочиняются в Географическом департаменте новые карты в большом формате. Перьвая особливая карта Санктпетербургской губернии, потом Лифляндии и Эстляндии, так же и Новгородской губернии, что производится из имеющихся в Географическом архиве документов».

Несмотря на все трудности и препятствия, Ломоносову удалось в 1763 году подготовить в Географическом департаменте девять новых специальных карт, содержащих значительно более подробные и точные указания сравнительно со всеми предшествовавшими. Часть из них была посвящена северо-западным районам России, в особенности местностям, окружавшим Петербург и Финский залив. На других впервые были уточнены и показаны очертания северного побережья Восточной Сибири, обозначено течение великих сибирских рек. Новые карты подводили итог географическому изучению России за всю первую половину XVIII века. Однако ни одна из них не была выпущена в свет при жизни Ломоносова и печатание их затянулось до 1773 года.

Ломоносов не ограничивался только наличными картографическими материалами. Он ставил перед составителями атласа новые задачи, значительно опережавшие уровень его века. Еще Кирилов считал необходимым присоединять к географическому атласу исторические и этнографические очерки. Ломоносов же прямо включал в программу атласа, что он должен быть снабжен «политическим и экономическим описанием всея Империи». Атлас, по мысли Ломоносова, должен отразить состояние промышленности и торговли, указывать на потребности рынка, отметить все пути сообщения и, наконец, давать сведения о природных богатствах страны. Эти сведения должны были найти отражение не только на самих картах, но и войти в подробное описание страны, приложенное к атласу. Такое описание, как подчеркивал Ломоносов в своем доношении Сенату 23 октября 1760 года, должно было служить «к удовольствию любопытства здешних до знания своего отечества охотников» или «внешних географии любителей», а также быть нужным и полезным для «всех правлений и присутственных мест в государстве», «чтобы знать внутренние избытки, сообщения кои действительно есть, кои вновь учреждены, либо в лучшее состояние приведены быть могут, и чтоб вдруг видеть можно было, где что взять, ежели надобность потребует».

Ломоносов, лично подписавший это доношение, выдвигал мысль о необходимости статистико-географического изучения России в целях планирования экономических мероприятий и учета хозяйственных ресурсов, т. е. государственного руководства экономикой страны. Атлас Ломоносова должен был стать действенным орудием для дальнейшего подъема производительных сил страны. Ломоносов впервые ставил во всей широте вопрос о связи географических и экономических исследований, разрабатывал задачи и проблемы экономической географии. Кстати, необходимо отметить, что и само понятие «экономическая география» было впервые введено в научный обиход Ломоносовым и отражало его общий взгляд на взаимную связь наук.

Ломоносов считал необходимым показать в своем атласе не только физическую картину территории, но и отразить ее экономическую, этнографическую, даже историческую жизнь. Составление нового атласа становилось для Ломоносова делом, вокруг которого должно было развернуться экономическое изучение России. Для получения необходимых для атласа материалов Ломоносов обращается в Камер-коллегию за сведениями о населенных пунктах согласно ревизии 1742 года, чтобы узнать, «сколько в каком селе и деревне числом душ», чтобы установить величину деревень и «в атласе не поставить бы деревни, в коей, например, десять душ, выкинув соответственную той же деревню, где несколько сот душ, что знающим тех мест обывателям по правде смешно показаться должно, а всех деревень больших и малых во многих местах на атласе уместить невозможно». Он обращается также в святейший Синод, «чтобы истребовать реестр и краткое описание монастырей во всей России, так же и церквей по всем городам и селам».

Летом 1759 года Ломоносов разрабатывает анкетный метод статистико-экономического обследования России и входит в Сенат с ходатайством о разрешении разослать составленный им вопросник по всем областям страны. Он рассчитывает таким путем получить надежные данные о городах и селах: чем город огражден, «каменною стеною или деревянною, или земляным валом, палисадником или рвами», «на какой реке или озере город построен, и на которой стороне по компасу, или по реке вниз, на обеих берегах или на островах».

Он справляется о фабриках и рудных заводах, промыслах и ремеслах, о водяных мельницах и солеварнях, «где есть усолья, сколько солеварен, и по многу ли черенов, где есть озерная или морская самосадка, либо горная соль, где есть старые оставленные усолья», собирает сведения о торговле по городам и селам, когда и где бывают ярмарки, есть ли в городах гостиные дворы, «и откуда больше и с какими товарами приезжают, и который день в неделе торговый».

Он проявляет особое внимание к путям сообщения и судоходству, спрашивает, есть ли «купеческие пристани», в какое время вскрывается и замерзает река, насколько она судоходна, и «не бывает ли где препятствия от подмытых дерев с берегов весною или от летней пересухи», и какие именно «суда ходят по весне и в межень», и «где есть переволоки, через кои с одной реки на другую товары сухим путем перевозят, и при каких урочищах; дорога лежит по каким местам, гористым или ровным, и на сколько верст», устроены ли мосты, перевозы и переправы и через какие реки.

Он хочет также узнать «по великим рекам и по берегам и островам морей и знатных озер, где есть оброчные рыбные ловли, и какие рыбы больше ловятся».

Он запрашивает о состоянии сельского хозяйства: «в каждой провинции каких родов хлебы сеются больше, плодовито ли выходят», «какого где больше скота содержат», «каких где больше зверей и птиц водится» и даже «где есть вредные гадины в чрезвычайном множестве, какие». Он просит «от северных сибирских городов и зимовий прислать известия об островах на Ледовитом море, которые ведомы тамошним жителям или промышленным людям, как велики, коль далече от матерой земли, и каких зверей на них ловят, так же как оные острова называются». Он просит отмечать, «где есть следы старых рек, которые ныне заросли и высохли, в которую сторону простираются и как их ныне называют». Справляется он также о старых развалинах и городищах, старинных казенных строениях и настоятельно предлагает, если сохранились старые чертежи или летописи, прислать их в департамент «купно с географическими известиями».

Ломоносов исходил из мысли, что в государственной практике нужно считаться с национальными и историческими традициями народа, и потому связывал статистико-экономическое изучение страны с историческим и археологическим. Он заботился об учете и сохранении памятников старинной архитектуры и письменности. В его замыслы входило снаряжение в старинные русские города особого живописца с тем, чтобы снять копии с хранящихся по церквам и монастырям исторических изображений «иконописною или фресковою работой» на стенах и гробницах. Художник, отправляющийся с этим заданием, должен был посетить Псков, Новгород, Тверь, Переяславль-Залесский, Муром, Суздаль, Владимир, Чернигов, Киев и другие очаги древней русской культуры. Ломоносов даже подыскал надежного человека – Андрея Грекова – и добился от Синода указа о допуске его к работе в церквах. Но едва Ломоносову удалось уломать Синод, как Греков был отозван в учители рисования к наследнику Павлу Петровичу. Ломоносов видел в этом очередной подкоп Тауберта, который, зная о его хлопотах, указал на Грекова. Так погиб еще один замысел Ломоносова.

Что же касается самой анкеты, то она была отпечатана и разослана по всем воеводским канцеляриям только в январе 1761 года. Медленно и с большими проволочками стали поступать ответы. Ломоносов постоянно наталкивался на косность и неповоротливость различных ведомств. Даже снятие простых копий с материалов второй ревизии шло из рук вон плохо. По настоянию Ломоносова в Камер-коллегию было послано десять переписчиков «из солдатских детей», обучавшихся в гарнизонных школах, чтобы списать находящиеся в коллегии «алфабеты». Наконец он делает попытку использовать для собирания географо-экономических сведений новую ревизскую перепись населения, поручив посылаемым для ревизии офицерам ответить на несколько дополнительных вопросов. Для этого он составляет в марте 1764 года «Мнение о употреблении нынешняя ревизии на пользу географии Российской и сочиняющегося нового атласа». Но и эта попытка не дала результатов. «Мнение» Ломоносова, по видимому, даже не рассматривалось.

Правительственные учреждения не только не шли серьезно навстречу Ломоносову, которому приходилось всего добиваться ценой огромных усилий, – они не были способны понять самого характера работы Географического департамента, необходимости кропотливой предварительной черновой работы и накопления огромного материала.

И в самой Академии наук Ломоносову ставили палки в колеса. Миллер брюзжал на заседаниях и старался опорочить ландкарты, составленные трудолюбивым Яковом Шмидтом, находил в них «погрешности» в написании и обозначении некоторых незначительных финских деревень и пр. Из отпущенных на приобретение геодезических инструментов после пожара обсерватории в 1747 году б тысяч рублей, как указывает Ломоносов, за несколько лет был куплен «только большой квадрант за 180 рублей, а прочая сумма на мелочи истрачена». И, наконец, когда всё же квадранты, необходимые для намеченных Ломоносовым экспедиций, прибыли, «оные квадранты лежали долго в пакгаузе, и в Канцелярии наконец появились, тогда как паче ожидания получен от Его Сиятельства (т. е. Разумовского. – Л. М.)ордер, чтобы оные экспедиции приостановить». Многочисленные враги Ломоносова всячески мешали ему, срывали подготовку к печати ландкарт для нового атласа, задерживали уже готовые, чтобы потом было удобно его же обвинить в бездействии.

* * *

Работа Ломоносова в Географическом департаменте сталкивала его со множеством вопросов, которые издавна привлекали к себе его внимание. В особенности было близко ему все, что так или иначе соприкасалось с морским делом. Изучение морей, окружающих Россию, было для него, пожалуй, еще более неотложным делом, чем изучение бескрайных просторов ее суши.

Он видел одну из причин исторической отсталости России в недостаточном развитии мореплавания, в том, что наша страна была отрезана от удобных морских портов, в то время как «малые владетельства, которых с Российским могуществом и внутренними достатками в сравнение положить невозможно, распростерли свои силы от берегов Европейских и оными окружили все протчие части света». «Западные европейские державы, – писал Ломоносов, – по положению своих пределов везде имеют открытый путь по морям великим, и для того издревле мореплаванию навыкли и строению судов, к дальнему морскому пути удобных, долговременным искусством научились; Россия, простираясь по великой обширности матерой земли, и только почти одну пристань у города Архангельского, и ту из недавних времен имея, больше внутренним плаванием по великим рекам домашние свои достатки обращала, между собственными своими членами». И хотя русское мореплавание достигло за короткий срок очень значительных успехов, но по сравнению с гигантскими масштабами России оно все еще было не столь значительно, и это являлось серьезным препятствием для дальнейшего быстрого развития страны.

«Внешнее купечество, – замечает Ломоносов, – на востоке и западе хотя в нынешнем веку приросло чувствительно, однако рассудив некоторых европейских держав пространное и сильное сообщение разными торгами со всеми частями света и малость оных против Российского владения, не можем отрешись, что мы весьма далече от них остались». Этому должен быть положен конец, и Ломоносов настойчиво ратует за всемерное развитие морского дела. Он представляет себе будущее России только как великой морской державы. «Пространная Российская Держава, – говорит он в «Похвальном слове Петру Великому», – на подобие целого света едва не отовсюду великими морями окружается и оные себе в пределы поставляет. На всех видим распущенные Российские флаги. Там великих рек устья и новые пристани едва вмещают судов множество; инде стонут волны под тягостью Российского флота, и в глубокой пучине огнедышущие звуки раздаются. Там позлащенные и на подобие весны процветающие корабли, в тихой поверхности вод изображаясь, красоту свою усугубляют; инде, достигнув спокойного пристанища плаватель, удаленных стран избытки выгружает, к удовольствию нашему. Там новые Колумбы к неведомым берегам поспешают, для приращения могущества и славы российской… со снегом, со мраком, с вечными льдами борется и хочет соединить восток с западом».

Это морское величие России заложено Петром. Ломоносов постоянно напоминает о заслугах Петра по созданию русского военного и торгового флота. В стихотворной надписи на спуск корабля «Александр Невский» (в 1749 году) он говорил:

 
Гора, что Горизонт на суше закрывала,
 
 
Внезапно с берега на быстрину сбежала,
 
 
Между палат стоит, где был недавно лес;
 
 
Мы веселимся здесь в средине тех чудес.
 
 
Но мы бы в лодочке на луже чуть сидели,
 
 
Когда б Великого Петра мы не имели.
 

К концу царствования Петра созданный им морской военный флот был одним из самых могущественных в мире. В его составе числилось 34 линейных корабля, 9 фрегатов, 77галер и 26 различных других кораблей. Личный состав флота достигал 27 тысяч человек.

Однако вскоре же после смерти Петра русский флот, созданный ценой больших национальных усилий, стал приходить в упадок. С каждым годом флоту все меньше и меньше уделялось средств и внимания. Начатые Петром огромные работы по устройству каналов, доков и гаваней были приостановлены; судостроение на Дону прекратилось; каспийский флот был запущен.

Гавани в Кронштадте были заполнены корабельными днищами, мачтовый лес гнил, суда стояли без должного присмотра. Архангельские верфи, правда, спускали на воду довольно большое число кораблей и фрегатов, но эти новые суда строились из рук вон плохо. В 1742 году корабль «Счастье» долго носило штормом по Ледовитому океану, 24 августа судно потеряло грот-мачту, а затем бизань-мачту. Когда корабль добрался до острова Кильдина и стал на зимовку, командир его Несвицкий, осмотрев переломы мачт, нашел, что в них была гниль на пятнадцать дюймов в диаметре, искусно замаскированная небольшими дубовыми чаками, [365]365
  Чаки – деревянные части между шпангоутами (поперечными ребрами корпуса судна); также любая заделка в дереве.


[Закрыть]здорового же дерева было только на семь дюймов.

Заправлявшие судостроением на севере англичане Джемс и Сутерланд заботились о своих прибылях и вовсе не стремились создавать суда, способные затмить флот «морских держав». Состоявший с 1732 года председателем «Военной морской комиссии» Остерман и прочие иноземцы стесняли развитие русского флота и значительно снизили его качество. В результате в июле 1746 года французский поверенный в делах д'Аллион писал в Версаль: «Флот, вооруженный в Ревеле, состоит из девятнадцати линейных кораблей, имеющих от шестидесяти до ста пушек, шести фрегатов и одного госпитального судна. Кроме того, в Ревеле стоят, как говорят, еще четыре военных корабля, три фрегата и пятнадцать галер; но следует добавить, что половина этих кораблей не выдержала бы серьезного плавания или сражения».

Но иностранные дипломаты преувеличивали слабость русского флота, который еще в 1743 году одержал блестящую победу над шведами. В России никогда не переводились люди, понимавшие значение флота. К числу их принадлежал и Ломоносов, призывавший Елизавету следовать по пути Петра, укреплять и развивать морскую мощь России:

 
С способными ветрами споря,
 
 
Терзать да не дерзнет Борей,
 
 
Покрытого судами моря,
 
 
Пловущими к земли твоей…
 
 
(Ода   1748 года.)
 

С воцарением Елизаветы началось возрождение русского флота. Закладывались и строились новые суда. Возобновились учебные плавания. В 1752 году был основан Морской кадетский корпус, во главе которого стал талантливый моряк-гидрограф А. И. Нагаев (1704–1780). Преподавателями были лучшие офицеры флота Г. Спиридонов, Харитон Лаптев и др. В конце 1755 года были составлены новые сигнальные книги с подробно разработанными и в то же время упрощенными сигналами «особливо для военных случаев». К началу Семилетней войны Россия располагала крупными морскими силами, прочно захватившими Зунд, обеспечившими блокаду прусских берегов и полное господство России на Балтике.

За время Семилетней войны русский флот непрерывно улучшался и совершенствовался. Со стапелей сходили новые многопушечные корабли и легкие галеры, удобные для плавания у берегов Пруссии. Всего за время царствования Елизаветы, главным образом в период Семилетней войны, было построено 32 линейных корабля, 8 фрегатов, 20 пинков и гукоров и десятки малых судов.

Нет никакого сомнения, что большое внимание, которое Ломоносов уделял в последние годы своей жизни развитию морской науки и конструированию различных приборов для нужд кораблевождения, связано с задачей укрепления русского военного флота, поставленной Семилетней войной. Ломоносов не только поддерживал и ободрял русских моряков своим поэтическим словом и ученым авторитетом, – он стремился помочь им практически двинуть вперед русскую морскую науку, на которую могло бы опираться искусство мореплавателя.

Наука кораблевождения в XVIII веке только еще зарождалась. Множество вещей, без которых не мог бы обойтись современный мореплаватель, тогда еще не существовало и в помине: не было ни точных карт, ни надежных компасов, ни измерителей времени, ни хороших навигационных приборов. Секстант и хронометр только что появились и были весьма далеки от совершенства. Особенно остро стоял вопрос с определением долготы, без чего было невозможно установить местонахождение корабля на море. В 1714 году английский парламент назначил премию в двадцать тысяч фундов стерлингов за лучшее практическое решение этого вопроса. Но премия оставалась не присужденной, так как удовлетворительное решение найти в то время было очень трудно.

В ежегодных отчетах, которые Ломоносов представлял в Академию наук, все чаще начинают встречаться упоминания о его трудах и изобретениях по морскому делу. В отчете за 1754 год отмечено: «В физике – изобретены некоторые способы к сысканию долготы и ширины на море при мрачном небе. В практике исследовать сего без Адмиралтейства невозможно». В отчете за 1756 год указано: «В разные годы зачаты делать диссертации: о лутчем и ученом мореплавании». Точно так же и в протоколах академической Конференции постоянно отмечалось, что Ломоносовым представлялись или демонстрировались различные приборы и изобретения по морскому делу. Секретарь Академии Герард Миллер доносил академической канцелярии: «В академическом собрании господин советник и профессор Ломоносов толковал бывшим при том членам новые свои изобретения, до мореплавательной науки касающиеся, которые он намерен описать в речи, к будущему публичному собранию приготовленной… И оные изобретения всеми при том бывшими членами, поколику им истолкованы, к печати удостоены». 8 марта 1759 года Ломоносов прочитал свою речь в публичном собрании Академии наук в Петербурге. Тогда же она была напечатана «а русском и латинском языках под заглавием «Рассуждение о большей точности морского пути».

В этом замечательном сочинении Ломоносов разрабатывает труднейшие проблемы морского кораблевождения и выступает как крупнейший знаток морского дела, вопросов навигации, морской астрономии и приборостроения. Его не останавливает ни малая изученность этих вопросов, ни возможность ошибок, разочарований, бесплодных попыток. «Делом сим, – говорит Ломоносов во вступлении к этой работе, – последовал я рудоискателям, которые иногда безо всякой вероятности сладкою надеждою питаются и не всегда же тщетною. Таким образом, отложив всякое сумнительство, все, что для сей материи размышлял, изобрел, произвел, предлагаю».

Ломоносов закладывал основы русского научного мореплавания и стремился вывести его на первое место в мире. Но его труды и усилия не находили ни понимания, ни поддержки. Даже представители наиболее образованных слоев русского поместного дворянства встречали морские замыслы Ломоносова с равнодушным недоумением, а то и с насмешкой. Сразу же после опубликования «Рассуждения о большей точности морского пути» в августовском номере журнала «Трудолюбивая пчела» появилась эпиграмма Сумарокова, прямо метившая в этот труд Ломоносова:

 
Вскоре
 
 
Поправить плаванье удобно в море.
 
 
Морские камни, мель в водах переморить,
 
 
Все ветры кормщику под область покорить;
 
 
 А это хоть и чудно,
 
 
Хотя немножко трудно,
 
 
Но льзя природу претворить;
 
 
А ежели никак не льзя тово сварить,
 
 
Довольно и тово, что льзя поговорить.
 

Но Ломоносов был не из числа людей, которых можно остановить насмешками. Он смело и настойчиво продолжал бороться за развитие русского морского дела и совершенствование морской науки.

Ломоносов иногда ставил задачи, разрешить которые нельзя было при тогдашнем состоянии науки. Но эти задачи выдвигала сама жизнь. И Ломоносов не считал себя вправе от них уклоняться. Он считал своим долгом хотя бы в чем-либо приблизиться к нужному решению и подготовить его возможность в будущем. Многие из этих задач до Ломоносова не ставил еще никто в мире. Так, в 1759 году он разработал оригинальный оптический прибор, с помощью которого, по выражению Ломоносова, «много глубже видеть можно, нежели видим просто». Свой прибор Ломоносов назвал «батоскопом». Это была первая в истории оптики попытка создать инструмент для подводного наблюдения.

Чертежи или достоверные описания батоскопа Ломоносова до нас не дошли. Академик С. И. Вавилов высказал предположение, что этот «инструмент состоял из обычной зрительной трубы с плоским защитным стеклом, находящимся на значительном расстоянии перед объективом», что весьма улучшало видимость, так как между объективом и плоским стеклом оставался столб воздуха и, кроме того, устранялось влияние волнения и зыби на поверхности воды. [366]366
  Б. Н. Меншуткин. Жизнеописание Михаила Васильевича Ломоносова. Изд. 3, М. – Л., 1947, стр. 156. (Гл. VI, посвященная оптическим работам М. В. Ломоносова, написана для этого издания С. И. Вавиловым.)


[Закрыть]По видимому, создавая этот прибор, Ломоносов опирался на народный опыт. В Поморье, как удалось узнать автору, издавна употреблялся при ловле жемчуга особый «водогляд», или «водоглаз», состоявший из двух берестяных трубок с широким раструбом на конце, закрытым куском прозрачной слюды. В длину такой «водогляд» достигал одного аршина. Пользование «водоглядом» значительно облегчало поиски жемчужных раковин в светлых и неглубоких речках по Летнему берегу Белого моря. [367]367
  «Водоглядом» еще недавно пользовались на Белом море. Автору известно его употребление по Летнему берегу на речках Солза и Казанка, на Терском берегу в Кузомени и на Хайио-ручье (Онега). В настоящее время подобным прибором, усовершенствовав его конструкцию и снабдив линзой и электроосвещением, пользуется для своих изысканий Центральная водорослевая научно-исследовательская лаборатория Всесоюзного научно-исследовательского института морского рыбного хозяйства и океанографии в Архангельске. Прибор получил название «водогляд Ломоносова».


[Закрыть]

В «Рассуждении о большей точности морского пути» Ломоносов ставил перед собой две практические цели: разработать наиболее надежные способы определения местонахождения судна в различных условиях и обеспечить моряков приборами, которые могли бы облегчить и усовершенствовать искусство кораблевождения. Он выдвигает целый комплекс новых идей, задач и вопросов, всесторонне охватывающих морское дело, вплоть до мельчайших деталей навигации. В особенности тревожили его трудности северного мореплавания. Ломоносов с юных лет знал, как трудно моряку вести корабль на Севере, когда немногие светлые часы проходят в сумеречной мгле, не говоря уже о настоящей полярной ночи. Когда «мрачная наступает погода», тогда бесполезны астрономические приборы и самые точные часы «никуда не годны». Между тем «буря стремительно корабль гонит», волны отклоняют его от намеченного пути, морские течения ускоряют или замедляют его ход. «Несколько иногда недель в таком ношении обращаясь, почему знать может мореплаватель, где искать пристанища, куда уклониться от мелей, от камней и от берегов, для крутизны неприступных? По сему иных искать должно и к отвращению сих трудностей плавателю способов, которых (сожалительно) мало приличных изобретено, меньше в употребление принято, хотя, кажется, они нужнее первых, за тем, что в мрачную погоду суровее неистовствует буря, ближе настоят напасти». Ломоносов говорит, что он старался «выдумать новые дороги», найти новые возможности устранить эти пагубные и опасные для мореходов «неудобства».

Ломоносов замышляет написать исследование об определении долготы, которое могло бы стать надежным руководством для моряков всего мира. Он хотел назвать свою книгу «Жезл морской» и издать на нескольких иностранных языках. Прежде всего Ломоносов пытается преодолеть трудности определения местонахождения корабля при помощи астрономических способов. «Неудобности» широко известного в его время «квадранта Гадлея» Ломоносов усматривал в том, что им трудно определить высоту места вследствие качки корабля, «разного преломления лучей» (рефракции) и невозможности пользоваться им при плохой видимости горизонта. Ломоносов предлагает «ненадежный и неявственный горизонт оставить» и пытается сконструировать секстант с искусственным горизонтом. А для того чтобы наблюдатель не допускал погрешностей вследствие качки корабля, Ломоносов конструирует подвесную люльку, которая позволяет сохранять постоянное положение при наблюдениях. Для измерения времени на начальном меридиане Ломоносов предлагает «морские часы» – особого вида пружинный хронометр, который сконструирован им независимо от английских изобретателей.

Особенное внимание Ломоносов уделяет конструкции компаса – этого основного прибора на корабле. Он отмечает, что современные ему компасы настолько несовершенны, что «не токмо на море, но и на сухом пути исправных наблюдений в переменах чинить нельзя». Он предлагает делать компасы больше, чтобы деления на них были отчетливее и позволяли отсчитывать с точностью до одного градуса. Компас должен быть установлен так, чтобы курсовая черта была параллельна диаметральной плоскости корабля. Сила магнита катушки должна преодолевать силы трения, а «чтобы все погрешности, которые от оплошности правящего бывают, знать корабельщику, должен он иметь компас самопишущий». По свидетельству специалистов, предложенная Ломоносовым конструкция самопишущего компаса в основных чертах ничем не отличается от современного курсографа. [368]368
  В. Захаров. М. В. Ломоносов и русское научное мореплавание. «Морской флот», 1948, № 7 и 8; В. В. Шулейкин. Очерки по физике моря. Изд. 3, М.—Л., 1949, стр. 5—12.


[Закрыть]Одновременно Ломоносов предлагает целый ряд других самопишущих морских приборов: дромлометр (донный механический лаг), клизеометр – для определения сноса корабля под влиянием дрейфа, циматометр – для учета движения корабля под влиянием килевой качки, особый прибор для определения направления и скорости морского течения, салометр – прибор для измерения плотности «сала» и др. Эти навигационные приборы, сконструированные Ломоносовым, по заложенным в них плодотворным идеям значительно опережали свое время. Идея самопишущего клизеометра до настоящего времени еще осталась неразработанной и не претворена в жизнь, хотя потребность в таком приборе имеется и в настоящее время.