Текст книги "Хосе Ризаль"

Автор книги: Александр Губер

У Ризаля не было средств, чтобы издать книгу за свой счет. Он по-прежнему получал регулярную помощь от родных с Филиппин. Этих денег с трудом хватало для его странствий по университетским городам и научных изысканий. В Берлине Ризаль поселяется в дешевой комнатке, всячески ограничивает свои потребности, питается одним хлебом и кофе, даже работает наборщиком, как утверждают некоторые, в небольшой соседней типографии, где печаталась его книга. Он всячески старается скопить нужную для издания сумму.

Из материальных затруднений Риваля вывел один из его филиппинских друзей, приехавший из Мадрида навестить Хосе. Максимо Виоло, представитель богатой манильской семьи, приехал в Берлин, чтобы соблазнить Ризаля совместным пешим путешествием по Германии и Швейцарии. Как ни привлекало Ризаля, страстно любившего путешествия, непосредственное знакомство с сельским бытом этих стран, он вынужден был отказаться от дружеского предложения.

Виола быстро сумел выпытать причину отказа. Впрочем, о них ему уже достаточно убедительно говорила та убогая, почти нищенская обстановка, в которой он застал Ризаля в Берлине. Вспоминая впоследствии свою берлинскую жизнь, Ризаль рассказывал своему другу Фернандо Канон: «Я думал, что «Не касайся меня» никогда не будет напечатан. Когда я дописывал его в Берлине, у меня было очень тяжело на душе, я очень ослабел от голода и лишений… Мне казалось, что мой труд проклят, ни на что не годен, и я чуть не бросил рукопись в огонь». Узнав, что Ризаль копит деньги на издание книги о Филиппинах, и познакомившись с романом, Виола пришел в восторг. Он предложил свою помощь, и через неделю толстый том в красивой обложке, нарисованной автором, был выставлен с витринах берлинских книжных магазинов.

Но как переправить книгу на родину, сделать ее достоянием филиппинского читателя? Для Ризаля было ясно, что колониальные власти никогда не разрешат распространения его романа на Филиппинах. Однако и здесь на помощь Ризалю пришли друзья по Мадриду – Фернандо Канон, Мариано Понсе, Рамон Батле и другие. Ризаль переправил в Мадрид несколько ящиков книг, и, замаскированный под невинный коммерческий груз, роман был доставлен на острова. Богатым и вполне респектабельным представителям филиппинской буржуазии – Рамону Эгуаррос и Александру Рохос удалось обмануть бдительность таможенных чиновников и полиции, и они провезли нелегальный роман в качестве личного багажа и товаров для магазина Рохоса.

Пока Ризаль бродил по проселочным дорогам Германии и горным тропинкам Швейцарии, его книга на Филиппинах уже передавалась тайно из рук в руки и делала свое дело.

Печальная любовь

Виола застал Ризаля в мрачном настроении. Виной этому были не только трудности с изданием книги. Вероятно, к этому времени относится крушение надежд Ризаля на счастье с оставленной в Маниле невестой.

По словам друзей, Ризаль и в Европе неизменно оставался верен своему чувству. Еще в дневнике 1884 года имя Леоноры упоминается очень часто. Ризаль грезит о своей невесте, с нетерпением ждет ее писем, но уже тогда его мучает мысль о возможной потере любимой девушки. «Сегодня ночью мне снился тяжелый сон. Я возвращаюсь на Филиппины, но, увы, какой ужасный прием! Леонора изменила мне, изменила непростительно и безвозвратно».

Мрачные предчувствия не обманули Ризаля. Его личная драма развертывается в реальной жизни с подробностями, не менее мелодраматичными, чем роман Марии Клары в «Не касайся меня». Рисуя образ Марии Клары, Ризаль использует для него всю теплоту и нежность своих красок. Но трудно поверить его биографам, в один голос утверждающим, что в трагической судьбе Марии Клары Ризаль предугадал судьбу своей невесты, что он не знал еще печального конца своего юношеского романа.

После трогательного расставания с Ризалем Леонора хранит в своем сердце его образ, а в маленькой шкатулке с золотыми инициалами «X» и «Л» – кусок материи от платья, которое было на ней надето в день обручения с Хосе, и его прощальные стихи:

 
Звучит призыв судьбы неумолимой,
Готовлюсь в путь, так свыше суждено.
Ведет меня тот зов стезею невеселой,
Сбивая светлые цветы надежды молодой.
Ты, близкая душа моя родная,
Ты знаешь, как всегда прощанья тяжелы,
Спешу вперед сквозь бури и туманы,
Но сердце, верь, останется с тобой.
 

Исполняя свое обещание, Ризаль регулярно писал невесте нежные, содержательные письма. Она исправно отвечала ему. Каждое письмо встречалось им с бесконечной радостью.

У филиппинского народа женщина всегда была окружена уважением. Не имея политических прав, женщина-мать и жена всегда пользовалась в своей семье большим влиянием и самостоятельностью. Почти всегда она – действительная хозяйка в доме и воспитательница своих детей. История борьбы филиппинского народа за свою независимость знает много примеров благородства и самопожертвования филиппинских женщин.

Примером мужественной филиппинской женщины, уверенно шедшей по жизненному пути, была, несомненно, мать Ризаля. Ризаль бесконечно любил и почитал свою мать, имя ее было для него священно. Второе место после матери в его сердце заняла невеста. Он много писал Леоноре о значении и роли филиппинской женщины. Он указывал, что ей суждено сыграть огромную роль в грядущей борьбе за освобождение родины – и непосредственным участием в боях и воспитанием в детях чувства собственного достоинства, солидарности, любви к свободе. Он ясно видел недостатки образования у филиппинских женщин, недостатки, еще большие, чем у мужчин, и не уставал повторять о необходимости учиться, учиться и еще учиться, чтобы быть готовыми к служению родине.

Ризаль не подозревал, что над их любовью уже сгущаются тучи и что счастью их не бывать.

Вскоре после того, как Ризаль покинул Филиппины, семья Рибера переехала из Манилы в городок Дагупан, в провинции Лагуна, ныне носящей имя Ризаля. Из столицы сюда доходили слухи о неблагосклонном отношении правительства к беглецу.

Перед доньей Рибера, матерью Леоноры, стали возникать мало приятные перспективы будущего замужества дочери. Ризаль, скомпрометированный во мнении правительства и лишенный шансов на хорошую карьеру, переставал быть желанным женихом. Слухи, приходившие из Мадрида, не могли успокоить материнское сердце доньи Рибера. Да, Ризаль усердно учится, его таланты признают, но с кем он водится? С мятежниками и либералами, с людьми, изгнанными с Филиппин после трагедии 1872 года. И выдать дочь за человека, которого не ожидает впереди ничего хорошего, который, быть может, не избежит гарроты на Багумбаянском поле? – Нет, не бывать этому браку, – твердо решила мать.

У нее были и другие основания расторгнуть брак Леоноры и Ризаля. Перед доньей Рибера мелькнула заветная для большинства филиппинских матерей надежда выдать свою дочь замуж за европейца.

В Дагупане появился молодой инженер-англичанин. Генри Кипингу, начальнику участка строившейся железной дороги Байямбанг – Дагупан, часто приходилось бывать в городке. Здесь началось его знакомство с Леонорой и ее родителями. Кипинг покорил сердце матери, но не мог добиться от дочери согласия стать его женой. На все убеждения инженера и уговоры матери Леонора неизбежно отвечала одно и то же: «Я люблю Хосе, я обручена с ним и всегда буду любить только его одного».

Донье Рибера пришлось вооружиться терпением и перейти к правильной осаде. На войне все средства хороши. В своем материнском эгоизме она решает хитростью прекратить переписку своей дочери с Ризалем. Подкупленные ею почтовые чиновники отдают ей в руки все письма, приходящие из Европы, и все письма Леоноры, адресованные Ризалю.

Проходил месяц за месяцем, а Леонора не получала из Мадрида ни строчки. Девушка затосковала. Мать искусно разжигала огонь сомнений в ее душе – вздыхала и печально покачивала головой, намекая на возможную измену. Но Леонора не допускала и мысли о неверности жениха. «Я знаю Хосе, – отвечала она на материнские атаки, – раз он дал слово, он умрет, но не нарушит его. Он, вероятно, болен, а я сижу здесь и не могу ухаживать за ним».

Непоколебимая уверенность Леоноры в своем женихе заставила, наконец, донью Рибера пустить в ход материнский авторитет. Кто на Филиппинах осмелится ослушаться матери? «Если ты любишь меня, то должна послушаться, – говорила донья Рибера дочери. – Помни, что всем на земле ты, после господа бога, обязана мне и должна подчиняться моей воле. Я хочу твоего брака с Кипингом не для себя, а ради твоего счастья. Но я вложила в этот брак все надежды на будущее, и твое несогласие убивает меня. Что же, ты хочешь убить мать?»

Бедная девушка, наконец, уступила. Обливаясь слезами, Леонора бросилась в объятия матери: «Хорошо, я исполню вашу волю, но я знаю, что мне недолго придется прожить. И прошу вас никогда больше не заставляйте меня играть и петь!»

На другой же день Леонора сожгла все письма от Хосе. Пепел она сложила, по местному обычаю, в заветную шкатулочку. К кускам материи от платья, в котором она появилась в день обручения с Хосе, прибавился лоскут от платья, бывшего на ней, когда она согласилась на брак с Кипингом. Ящичек с золотыми буквами «X» и «Л» сохранился до сих пор.

Свадьба была назначена на 17 июня. За несколько дней до этого донье Рибера понадобилось отправиться по делам в Манилу. Неизвестно, забыла ли она вовремя уплатить почтовым чиновникам полагавшуюся им мзду или те позабыли взятую на себя обязанность, но в руки Леоноры попало письмо от Хосе, полное нежных упреков за ее молчание. Уже много месяцев он не получает ответа ни на одно свое письмо. Неужели она разлюбила его?

Можно себе представить, что переживала его бывшая невеста. Она сразу поняла, кто был виною неполучения писем, и, едва мать ступила на порог, обрушилась на нее со слезами и упреками.

Донья Рибера не отрицала своих коварных действий и спокойно выдержала бурный натиск. Она прекрасно понимала, что Леонора уже не нарушит ее планов. День свадьбы назначен, оглашение сделано, гости созваны, и гордость не позволит девушке взять обратно данное Кипингу слово.

В назначенный день принявший католичество Кипинг обвенчался с Леонорой. Свадьба была невеселой. Невеста поражала всех своим подавленным видом. Надежды матери, что устроенный ею брак будет счастливым, не оправдались. Леонора не была счастлива и умерла два года спустя.

В романе Ризаля за Марией Кларой закрываются двери монастыря, в котором она ищет спасения от брака с нелюбимым человеком. В жизни Ризаля его невеста не нашла в себе сил избежать брака этим путем и умерла, не дожив и до двадцатой весны.

Возвращение на родину

Нелегально доставленный на Филиппины роман ходил по рукам, будя мысль филиппинского народа. «Не касайся меня» сыграл громадную роль в пробуждении национального самосознания филиппинцев. По свидетельству современников, люди готовы были пройти несколько десятков километров, чтобы только прочитать роман или хотя бы прослушать переведенные на родные наречия отрывки.

Конечно, безнаказанное распространение романа продолжалось недолго. Колониальные власти, духовные и светские, всегда внимательно следили за настроением филиппинцев. Обнаруженный вскоре правительственными шпионами роман произвел на колониальные власти впечатление разорвавшейся бомбы.

Цензурный комитет, состоявший из трех лиц, назначенных генерал-губернатором, и трех ставленников архиепископа, обрушился на святотатственное сочинение, потребовал его изъятия и публичного сожжения. Ризаль был обвинен в нападках на государственную религию, испанскую администрацию, гражданскую гвардию, на «единую и неделимую Испанию».

Колониальные власти объявили, что все лица, у которых будет обнаружен роман, поплатятся заключением в тюрьму, ссылкой и конфискацией имущества. Жандармы производили массовые обыски в поисках книги. Монахи в специальных проповедях громили роман, а в исповедальнях пытались выведать, кто его читает, и запугивали «грешников» адскими муками.

Но все эти преследования только усиливали спрос на книгу, окружали ее и ее автора героическим ореолом.

Книга стала предметом оживленных обсуждений в кругах филиппинской буржуазии. Завоевывая Ризалю сотни сторонников среди прогрессивной и либеральной части филиппинского общества, книга помогала им осознать весь ужас окружающей колониальной действительности. Вместе с тем роман Ризаля создал ему и много врагов. Не говоря уже о развратных и алчных монахах, выведенных в романе с сарказмом и ненавистью, о косных представителях колониального чиновничества, Ризаль восстановил против себя и наиболее консервативную часть филиппинцев и метисов. Ризаль не щадил пороков и недостатков своего народа. И если он скорбит о невежестве и суеверии народных масс, то одновременно он бичует разбогатевших за счет трудящихся откупщиков-филиппинцев, ненасытных ростовщиков, презирающих свой народ, и продавшихся колонизаторам выскочек.

Между тем объект острой ненависти духовенства и всех реакционных сил – Ризаль бродит по Германии, Швейцарии и Австрии. Он останавливается в Дрездене, где имя Ризаля уже известно в ученом мире и где его ждет ласковый прием. С одинаковым увлечением изучает он и картины знаменитой галереи и замечательные экспонаты зоологического и этнографического музеев.

Из Дрездена Ризаль направляется в старый богемский городок Лейтмерц. Здесь происходит личное знакомство с Блюментритом, с которым его уже связывала заочная дружба. Выехавший на вокзал встречать Ризаля, Блюментрит держит в руках небольшой карандашный автопортрет своего друга, посланный ему, чтобы облегчить розыски в толпе приезжих.

Дружба крепнет в длительных научных спорах, Блюментрит вводит Ризаля и в научно-артистические круги Вены. Интеллектуальный мир еще одной европейской столицы пленен тонким очарованием, остроумием и разносторонней образованностью молодого филиппинца.

За Веной следует Италия. Осмотром сокровищниц искусств в Риме заканчивает Ризаль свое пятилетнее пребывание в Европе. Его тянет на родину.

Когда-то тайный беглец, Ризаль уже давно получил легальный паспорт. Его документы в порядке, ему кажется, что он может рискнуть вернуться домой. Одной из главных причин, ускоривших отъезд Ризаля, явилось полученное с Филиппин известие о болезни матери. Мать почти ослепла от катаракты на обоих глазах, необходимо спешить, чтобы вернуть ей зрение.

Прямо из Рима, не заезжая в Испанию, Ризаль направляется в Марсель. Французский пароход везет его в Сайгон. 5 августа он вновь увидел зеленые берега Пасига.

Не останавливаясь в Маниле, Ризаль торопится к больной матери. Операция удалась ему блестяще, первая операция снятия катаракты на Филиппинах.

Слухи о прозрении доньи Меркадо быстро распространились. Суеверные крестьяне видели в этой операции чудо исцеления слепоты. Со всех сторон потянулись в Каламбу полуослепшие, с застарелыми глазными болезнями филиппинцы. Осуществлялась детская мечта Ризаля. Он приносит неоспоримую пользу своему народу, спасая сотни людей от страдания и верной слепоты.

Слава о Ризале, как окулисте, распространяется далеко за пределы Люсана. Она достигла Китая, и оттуда к нему приезжают жаждущие исцеления больные.

Возвращение на родину автора крамольного романа вызвало в Маниле удивление и друзей и врагов. Но несколько месяцев Ризаль еще проводит спокойно в Каламбе, погруженный в медицинскую практику.

Он лишь изредка приезжает в Манилу, чтобы повидать своих друзей. В Маниле он встречает многих из мадридских знакомых, в том числе Фернандо Канона, помогавшего доставить «Не касайся меня» на Филиппины. Приезд Ризаля еще больше усиливает спрос на тщательно сохраняемые экземпляры его романа, уцелевшие от преследования полиции и монахов.

Контраст порабощенной родины с европейскими странами волнует Ризаля с новой силой. Он видит, что ни тяжелый режим бесправия, ни забитость его народа не изменились.

Ризаль говорит Канону: «Я напишу еще семь томов о филиппинской жизни. А если и тогда мне не удастся разбудить наших филиппинцев, я застрелюсь».

Уже в этот приезд на родину Ризаль временами как бы предчувствует свой будущий трагический конец, хотя его враги пока действуют исподтишка. Как-то, прогуливаясь с приятелем по Багумбаянскому полю, этому лобному месту, где сложили головы многие передовые филиппинцы, Ризаль сказал ему:

– Я уверен, что и моя жизнь окончится здесь.

Враги Ризаля всячески добиваются его ареста и наказания, но это им пока не удается. Неудача монашеских происков против Ризаля объяснялась просто. Филиппинами в это время управлял ставленник либерального испанского министерства Сагосты генерал-губернатор Торрера, принадлежавший к тем «либеральным» колониальным администраторам, которые стремились приспособить колонии к расширенной эксплуатации новыми, более утонченными методами. Он пытался, хотя очень умеренно, ограничить роль монашества. При нем снова подняла голову почти задавленная после восстания 1872 года национально-буржуазная критика засилья и произвола орденов. В домах буржуазных интеллигентов Дортео Кортеса, Марсело дель Пилара и других вновь собираются небольшие группы либеральных филиппинских деятелей. Опять вполголоса обсуждаются реформы и строятся планы изгнания монахов. Ризаль связан с этими кружками, он обсуждает план манифестации против монахов и подачи петиции испанскому королю. Но он вынужден соблюдать большую осторожность.

Генерал-губернатор Торрера вызывает Ризаля к себе и встречает его гневными словами за его книгу, признанную цензурным комитетом столь опасной и вредной. Ризалю удается, однако, доказать генерал-губернатору свою полную лояльность по отношению к Испании и свои добрые намерения. Ризаль был вполне искренен, так как в этот период Испания еще была для него любимой матерью, и будущее Филиппин он еще мыслил под испанским господством. Тем не менее генерал-губернатор, под предлогом защиты Ризаля от грозящей ему опасности, приставляет к нему телохранителя – молодого офицера, испанца.

Хосе де Андраде, представитель аристократической мадридской семьи, полной испанских предрассудков, должен с этого дня следить за каждым шагом Ризаля. Однако в самый короткий срок между ним и его поднадзорным установились дружеские отношения. Они вместе совершали далекие прогулки, взбирались на горы, декламировали стихи.

Донесения де Андраде не давали необходимого реакционным силам материала против Ризаля, но монахи продолжали свою тайную работу.

В этот свой приезд на родину Ризаль успел вызвать к себе новый прилив ненависти доминиканского ордена, одной из наиболее мощных монашеских корпораций на Филиппинах.

Почти все земли вокруг родного города Ризаля – Каламбы были захвачены доминиканцами. И богатые и бедные арендаторы страдали от непомерной арендной платы, почти ежегодно повышаемой монахами. Неограниченная эксплуатация населения монашескими орденами вызывала на Филиппинах постоянные аграрные конфликты. Чудовищная рента служила препятствием для развития сельского хозяйства. Это отлично понимали и испанские губернаторы, неоднократно пытавшиеся как-нибудь ограничить долю монахов-помещиков.

Во время пребывания Ризаля в Каламбе проводилось обследование каламбских арендаторов. Ризаль взялся за это дело; ему удалось во вполне лояльной форме показать убийственную картину бесправия и эксплуатации арендаторов. Его работа, подписанная официальными чиновниками, была напечатана и представлена в качестве доклада генерал-губернатору. Но даже либеральный Торрера положил доклад под сукно. Ведь регулирование взаимоотношений арендаторов с монахами должно было затронуть интересы большинства помещиков-испанцев, от которых целиком зависела и колониальная администрация.

Авторство Ризаля не укрылось от доминиканцев. Это усилило их ненависть к нему и его отцу, одному из крупных арендаторов Каламбы.

На этот раз генерал-губернатор посоветовал Ризалю немедленно покинуть остров, избавить себя от опасных нападок реакционеров. Совет был равносилен приказанию. В феврале 1888 года, пробыв на родине лишь полгода, Ризаль снова покидает Филиппины.

Через несколько лет Каламба, с ее аграрными конфликтами, станет ареной кровавых событий.

Борьба за реформы в Мадриде

Ризаль оставил Филиппины в феврале, а 1 марта движение против монахов, почти двадцать лет нараставшее в среде манильской буржуазии, вылилось в массовую демонстрацию. Многолюдная процессия, пройдя через город, вручила генерал-губернатору петицию на имя короля. В ней подробно перечислялись все злодеяния монахов, их оппозиция гражданским властям, все нарочитые трудности, которые монахи искусственно создавали на пути взаимного понимания Испании и Филиппин. Демонстранты несли лозунги «Да здравствует Испания!», «Да здравствует король!» «Ура армии!» «Долой монахов!».

Петиция была подписана видными манильскими гражданами – богатыми купцами, помещиками, промышленниками, не только филиппинцами и метисами, но и некоторыми испанцами.

Демонстрация вызвала волну репрессий. В том же году генерал-губернатора Торрера сменил Вейлер, прославившийся своими жестокостями на Филиппинах и особенно впоследствии на Кубе. По указке монахов, организаторов демонстрации и «подозрительных» граждан арестовывали и высылали. Многие сами поспешили выехать из Филиппин, боясь преследования.

Пропаганда реформ переносится в Европу. Здесь постепенно собирается ядро оппозиционной филиппинской буржуазии, возглавляемое Марсело дель Пилар.

Адвокат дель Пилар был одним из организаторов антимонашеской мартовской демонстрации. Он издавал журнал на тагалогском языке, где выступал с критикой и разоблачением деятельности монахов, печатал корреспонденции Ризаля из Европы, деятельно распространял его роман. Спасаясь от преследования, он бежал в Мадрид, но перед отъездом организовал в Маниле комитет пропаганды для сбора средств, необходимых, чтобы вести кампанию в Испании.

В Мадриде он выступает наиболее активным лидером филиппинских эмигрантов, пытающихся при поддержке испанских либеральных политических деятелей добиться реформ для Филиппин.

Дель Пилар так же, как и первые представители зарождающегося филиппинского национально-освободительного движения, так же, как Ризаль, твердо верит в возможность улучшить положение своего народа путем реформ, даруемых испанским королем.

Вся кампания в Мадриде так же, как и в Маниле, проходит под лозунгами полной лояльности к испанскому государству. Никто из эмигрантов еще даже не мечтает о ликвидации колониальной зависимости своей страны от Испании. Реформы, за которые борется в этот период филиппинская буржуазно-помещичья интеллигенция, сводятся к предоставлению жителям архипелага равных прав с испанцами, к возможности посылать своих представителей в кортесы, к ограничению власти монахов.

Эти скромные требования поддерживает и прогрессивная испанская буржуазия.

В 1888 году вместо малочисленного и малодеятельного испано-филиппинского кружка возникла Испано-филиппинская ассоциация. Председателем ее явился бывший министр, профессор мадридского университета и видный масон дон Мигель Морайта. В Ассоциацию вошли почти все филиппинские эмигранты и многие прогрессивные политические деятели Испании. Душой Ассоциации был дель Пилар, возглавлявший ее политическую секцию и журнал «Эль солидаридад».

Программа Ассоциации, пропагандировавшаяся в «Эль солидаридад» и выдвигаемая в кортесах через либеральных депутатов, отражает интересы филиппинской буржуазии и испанского промышленного капитала.

В это время, когда в Маниле происходит консолидация филиппинских и испанских либеральных сил, Ризаль находится далеко от Испании.

Покидая Филиппины, он решил направиться в Северную Америку. Его давно привлекала к себе эта заветная «страна демократии». Еще в школьные годы книга Ягора произвела сильное впечатление на мальчика Хосе своими яркими параллелями между режимом колониальной эксплуатации на Филиппинах и политическим строем Соединенных Штатов.

Как указывал сам Ризаль, не меньшее впечатление в свое время произвел на него и сборник биографий американских президентов. Ему давно уже хотелось побывать в стране, где, по словам составителя «Жизнеописаний президентов», любой батрак, портновский подмастерье или сплавщик плотов может достигнуть высшего государственного поста.

В Соединенные Штаты Ризаль едет через Гонконг и Японию. В Гонконге и Микао собралось в те годы немало филиппинских эмигрантов. Но в какой стране тогда не было их, разогнанных и бежавших от колониального режима и монашеских преследований?!

Перед популярным национальным писателем раскрываются в горьких жалобах истории их изгнаний, такие обычные для колониальных Филиппин и такие трагические для каждого пострадавшего. Кому-то показался подозрительным поклон, которым обменялись два прохожих, и на утро они уже арестованы и сосланы на Марианские острова. Семья Эррара в ссоре с семьей Вентура. Вздорный донос недоброжелателя Эррара, и глава семьи Вентура немедленно выслан. Долгие годы оторванный от родных, он томится в изгнании. Вечером в дом бедного филиппинца приносят в закрытой корзине какие-то овощи. Ночью – обыск, арест, допрос. Ни в чем неповинного арестанта заставляют признаться, что в корзине были бомбы. Никаких подтверждений нелепому обвинению нет, тем не менее арестованного после нескольких месяцев тяжкого заключения ссылают.

Много таких загубленных колониальным режимом жизней проходит перед Ризалем. Ему хочется скорее приняться за продолжение своего романа, где еще с большим сарказмом и горечью будет изображена тяжелая колониальная действительность. Ризаль думал о втором романе еще в момент окончания «Не касайся меня», но теперь он задумал осуществить другую литературную работу.

Вид угнетенного народа, забитого веками колониального произвола, вся эта беспросветная жизнь под пятой алчных монахов и помещиков с новой силой поднимают активность Ризаля.

Неужели ему не удастся разбудить в филиппинцах веру в свои силы, вернуть отнятое колонизаторами чувство национального достоинства? В историческом прошлом филиппинцев ищет он средств, чтобы вооружить современников. Ему приходит в голову переиздать старинную работу о Филиппинах, написанную одним из первых испанских генерал-губернаторов Антонио де Морга еще в 1607 году. Де Морга описывал существовавшую к приходу испанцев национальную письменность и культуру, независимые филиппинские племена и княжества, развитую торговлю с Китаем и Индией.

Ризаль рассчитывал, что переиздание книги де Морга не будет запрещено на родине, и она сослужит службу филиппинцам, напомнит им обо всем, что в течение трех веков вытравлялось иноземными завоевателями из памяти народа.

Но книга уже давно стала библиографической редкостью. Ризаль узнает, что один ее экземпляр хранится в Британском музее в Лондоне. И чтобы достать ее, он собирается из Соединенных Штатов отправиться в Англию.

Корабль доставляет его в Японию. Трудно поверить, что в течение месячного пребывания в Японии Ризаль сумел научиться хорошо говорить по-японски. Современники свидетельствуют, что даже природные японцы часто принимали его за соотечественника.

Уезжая из Японии на американском корабле, Ризаль встретил путешественника-японца, не говорившего ни слова ни на каком иностранном языке. Ризаль взял его под свою опеку на время переезда в Америку и затем в Европу. Впоследствии, занявшись японским языком более систематически, Ризаль в короткий срок научился свободно читать и писать.

В Токио, как и в Гонконге, Ризаля поразила необыкновенная предупредительность испанских консулов и дипломатов. Его почти замучили изысканными любезностями и заставили воспользоваться гостеприимством в консульских зданиях.

Секрет был прост. Испанские представители были предупреждены о проезде «опасного крамольника». Широкое гостеприимство было лишь формой надзора; и шпионажа за деятельностью Ризаля за границей. В Токио Ризалю даже предложили остаться переводчиком при посольстве – наиболее верный способ, которым думали удержать его под постоянным контролем.

Но Ризаль отказывается от предложенной чести. Пароход везет его из Иокогамы в Сан-Франциско.

На пароходе, как всегда, Ризаль привлекает к себе всеобщие симпатии и поражает окружающих своим прекрасным знанием языков.

Обетованная земля встретила Ризаля негостеприимно. Страх Сан-Франциско перед холерой обрекает пассажиров парохода на мучительно долгий карантин. Среди всеобщих жалоб и протестов один Ризаль сохраняет спокойствие. Он только недоумевает в своем дневнике, почему беспрепятственно выгружают товары, а людей на берег не пускают.

В Соединенных Штатах Ризаля ждет разочарование. Правда, он отмечает расцвет промышленности и сельского хозяйства: «Я посетил крупнейшие города Америки. Они обладают прекрасными зданиями и величественными идеями». Но в стране признанной свободы и демократии Ризаля тяжело поразило национальное угнетение и неравенство. Расовые предрассудки и гонения против китайцев в Сан-Франциско, неравноправное положение негров и их эксплуатация вызывают его негодование. Он возмущен и как демократ и как ученый, борющийся против расовых «теорий».

На лучшем в те времена океанском пароходе «Город Рим» Ризаль отплывает в Европу.

В Лондоне, не без труда добившись доступа в Британский музей, Ризаль работает над книгой де Морга и изучает историю своей страны. Результатом изучений явились не только комментарии к переизданию книги де Морга, но и брошюра, написанная для «Эль солидаридад». В этой брошюре Ризаль мастерски рисует праздность и пороки испанских завоевателей и тяжкие последствия колониальной эксплуатации, убивающей творческие силы и инициативу филиппинского народа, противопоставляя всему этому положение своей родины до завоевания ее Испанией.

Не только примерами из истории родной страны будит Ризаль национальное сознание филиппинцев. Ему хочется познакомить свой народ и с героическими эпизодами борьбы других стран за свое национальное освобождение. Он переводит на тагалогский язык «Вильгельма Телля».

Одновременно с историческим исследованием Ризаль уделяет много времени филологии. Он близко сходится с английским ученым Ростом, под руководством которого ведет научную филологическую работу.

В свободное время Ризаль часто посещает семью либерального филиппинского адвоката Антонио Рехидора, изгнанного из Филиппин после Кавитского восстания. Здесь его окружает атмосфера ревниво сохраняемых воспоминаний о первых борцах за освобождение филиппинских народов, внимательная заботливость старика и нежность дочерей. Но Ризаль верен памяти Леоноры, и едва он замечает, что чувства одной из девушек начинают перерастать рамки дружбы, он решает покинуть Лондон. Его работа в Британском музее закончена, и он направляется в Париж.