Текст книги "Люди vs Боты (СИ)"
Автор книги: Александр Комаров
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 15 страниц)
Глава 18. Александр. Продолжение дневника 3
Предыдущую главу своего дневника писал немножко выпивши, вы уж извините. Ну да ладно, какая разница. Сегодня расскажу вот что:
Когда мы со Светой вернулись в лагерь, нас ждали почти все. Встретили прямо у ворот, как самых дорогих гостей или машину с продуктами. Оказалось, что ни Мэтью, ни Род не доложили по телефону, что миссия наша провалилась. Они сказали, что везем девушку, а какую, уточнять не стали. Джонни, скорее всего, был в курсе.
А когда из машины вылезли, всем стало ясно, что девчонка не та, ну пошло в толпе волнение, дескать, имбецилы мы что ли, не можем одну женщину от другой отличить?
Мэтью и Род вступились, говорят, что нормально все, это Света, подруга Александра, а им в ответ, какая, мол, подруга, мы вас зачем посылали, да знаете какое это важное задание было. Короче разочаровалась толпа. А мне вдруг стало обидно очень за Светку-то. Она стоит, пытается понять о чем вокруг говорят, краснеет, смущается всячески, как будто, ей групповой секс предлагают. Хотя, я могу ее понять. Мне тоже жутко неприятно было, я уж хотел сказать что-нибудь эдакое, да поскольку был не совсем в курсе дел, решил не рыпаться.
– Замолчали все и успокоились, – так, помню, крикнул Мэтью на всех. – Дерьмо! Что вы тут устроили? Думаете, мы не знаем, что делаем? Где Дэн и остальные наши? – Тут он имел в виду всех тех, кто давным-давно собрался в нашем домике, когда мы только приехали. Помните, я рассказывал?
Сказали, что они в городе по важному делу, скоро приедут. А Джонни дома с семьей, у него ребенок заболел, но завтра утром он обещал быть в лагере.
Тогда Свету повезли к девчонкам нашим, а меня домой, к парням. Время было рабочее и в домике я был один… ну из русских один, а так еще Чип копался со своим мотоциклом в гараже. Ну я с ним поздоровался, whats up, мол, говорю. Он улыбается, говорит not mutch, все хорошо, мол.
Я ему рассказал, какой конфуз приключился, что девушку привезли, да не ту.
– А ты чего не пришел нас встречать? – спрашиваю.
– Далеко, я вот хотел на мотоцикле приехать, да чего-то он поломался слегка.
Надо признать, действительно не близко от нашего домика до ворот лагеря, тут лысый не соврал. Хотя он вообще вроде не врал мне никогда. Хороший мужик.
– А на машине чего не приехал? У тебя же их тут две.
Ну он развел руками и улыбнулся.
Ладно, думаю, что с него взять. Учит кататься на своих каякингах, не знаю даже как по-русски это назвать… байдарка что ли… ну так вот, учит и пусть себе учит. Какой с него спрос.
– Чип, – грю, – а что в этой ведущей-то должно было быть?
– Мысли она должна была читать, мысли. Чтобы отличить настоящих Личностей от Ботов.
Меня после того теста и перед тем как отправить на задание в Нью-Йорк по этому вопросу просветили немножко. Я, правда, сильно не удивился. Бот не Бот, Личность не Личность. Какая разница… но меня признали своим парнем, хотя как они это сделали, ума не приложу, я же на их тесте такого дурака валял… а оказалось, что произвел-таки впечатление на тюлениху. А вот Ваня не смог. Мэтью так и сказал, что Ваня, дескать, Бот галимый. Ну мне сказал, понимаете, да? А Ваня так и остался в неведении. Вроде решил, что тест на специализацию был и меня определили другими делами заниматься, а его на посуде оставили. Он, конечно, огорчился, но ничего страшного – не самый обидчивый человек, очухается.
Мой же случай меня тоже здорово напряг. Как-то просто у них все получилось. Раз! И я уже еду в Нью-Йорк выполнять важную миссию. Я понимаю, что им просто русский нужен был, но все-таки. Да и не показал я на тесте никаких особых результатов, что меня можно в разряд шибко умных или еще каких-нибудь отнести. И не объяснили мне потом толком ничего, только так, в общих чертах. Короче, дело ясное, что дело темное.
– Так а разве сейчас мы не можем отличить одних от других? – спросил я.
Тут Чип замялся, чуть отошел от мотоцикла, вытер руки лежащей рядом тряпочкой.
– А кто его знает, можем мы сейчас с точностью определить, кто есть кто или нет. Вот ты уверен, что ты Личность?
Ну, я кивнул.
– А меня спроси.
– Чип, ты уверен, что я личность?
Он рассмеялся.
– Про меня спроси, а не про себя. Хотя и так можно.
– Ладно, Чип, ты уверен, что ты личность.
Мужчина стал серьезным.
– Вот видишь… я сразу на два твоих вопроса могу ответить. Во-первых, я не уверен, что ты Личность, во-вторых, я уверен, что я Личность. Но вот я не могу быть до конца уверенным, что ты Личность и ты, в свою очередь, не можешь быть абсолютно уверен, что я говорю правду. Таким образом, нам просто необходим человек, способный читать, а лучше сказать, видеть людей насквозь.
– Так, так…, – затупил я, – а все же, кем является человек, если он не Личность?
– Мы называем таких Ботами. Как в играх компьютерных, знаешь?
– Ну да, знаю. Типа, автономный персонаж.
– Угу… еще NPC их кличут, короче дело не в этом. Просто у нас существует теория, что большинство людей в мире, это вот такие вот персонажи, понимать это следует, как хочешь. Можешь буквально, будто это на самом деле не люди вовсе, а бездушные куклы с заложенной в их головы программой и они лишь умело имитируют поведение человека. А можешь считать их просто низшими формами человекоподобных существ. Ну, вроде как они люди внешне, а на деле животные. То есть у них скупой набор инстинктов, а мыслительный процесс отсутствует напрочь. Короче, тут каждый понимает по-своему, как ему легче… мне вот легче второе, а тебе, как человеку более молодому, более связанному с компьютерами, возможно, легче будет первый описанный мною способ.
Ну тут я совсем припух от его подробных объяснений. Мне и так-то все было ясно, что я в Контру не играл что ли? Не знаю, кто такие боты?
– Спасибо за объяснения, Чип, да вот только все равно ведущую мы не добыли. Зато привезли другую девушку, мою странную подругу.
– Странную? Что ты имеешь в виду?
– Тут такое дело, что мы с ней давно знакомы, но виртуально… то есть много, даже очень много общались, но исключительно через интернет, и фотографии друг другу отправляли и то и се, но вот в реальной жизни встретиться было трудно. А тут на тебе, случайно на улице в Нью-Йорке.
– Интересная история, – улыбнулся Чип.
– Ну, – я кивнул в ответ.
– И она вот так просто согласилась поехать с тобой в этот лагерь?
– Да.
– Странно.
– Ну как тебе сказать, с одной стороны странно, с другой – нормально. Скорее всего, я бы на ее месте сделал бы тоже самое.
– Ха! Однако ты не сделал. Ты же мог бы остаться в Нью-Йорке с ней, а вместо этого ты потащил ее в Северную Каролину.
Тут сказать было нечего. Ну что же, тем приятней для меня. Девушка бросает все и едет со мной… ну почти на край света… или лучше сказать, на край материка. Тут у нас океан все-таки близко.
– Между прочим, она видела ведущую как раз в тот момент, когда ее похищали.
– Да? – нахмурился он всем лысым черепом.
– Да. Не именно в тот момент, когда ее в машину сажали, а когда пытались уговорить сесть по-хорошему.
– А она запомнила похитителей?
– Не знаю.
– Она говорила с Джонни?
– Он будет позже.
– Понятно. Держи меня в курсе, ок?
Как-то по киношному это звучало, хоть и на английском. Я кивнул и пошел в свою комнату. Хотелось полежать, выпрямить после дороги свои длинные ноги! Черт возьми, почему я не девочка? Из меня вышла бы роскошная супермодель.
Глава 19. Художник. Попойка у черных людей. Ночь перед возвращением Александра и Светы
Приняв душ, Художник одевался для похода в гости. Девчонки идти отказались, сказав, что пусть он с Ваней сначала разведает, что да как, а уж потом они примут решение. Художник был не против. После работы он тут же пошел домой и очень скоро был готов, Ваня же остался на кухне подкрепиться перед вечерней гулянкой и велел идти без него. «Я попозже подойду, поем, помоюсь не спеша и подойду, – заверил он».
Взяв фонарик и никого не дожидаясь, Художник вышел из дома. Он решил идти не через аккуратно подстриженные поля в низине, как они обычно ходили, а по дороге, ведущей через лес и проходящей по самому подножью ближайших холмов.
Никакого искусственного освещения в лагере не было, за исключением трех прожекторов, расположенных на шипе, на столовой и возле главных ворот. А в том районе, где жили русские, светили только окна окрестных домов, луна, звезды и фары периодически проезжающих мимо машин.
Он прошел мимо постоянно открытых деревянных ворот, непонятно для чего предназначавшихся, и оказался в глухом лесу. Даже когда глаза привыкли к темноте, он все равно не смог ничего разглядеть. Чернь вокруг расходилась белыми кругами и невозможно было различить очертание ни одного предмета. Лишь задрав голову к темно-фиолетовой полоске неба, извивающейся между верхушками деревьев, которые росли по обе стороны дороги, можно было хоть как-то сориентироваться в пространстве.
Художник включил фонарь. Как и положено в таких ситуациях, желтый конус света, с вершиной в маленькой лампочке, тут же возник впереди. Он поводил им по дороге, потом по кустам и уверенно зашагал вперед.
Миновав небольшой подъем, он добрался до развилки. Слева был крутой поворот, уводящий дорогу резко вниз прямо к центральному зданию лагеря – шипу. Справа – серпантин к верхним ярусам жилых домиков и полю для игры в лакрос. Фонарь Художника нащупал своим лучом забавную табличку: "Whoa! Watch out! Horses on the road!". Конюшня, на которой работал их сосед колумбиец, располагалась чуть ниже и здесь часто можно было встретить делающих "horse riding" детишек. Продолжив свой путь под горку, Художник задумался о предстоящем вечере. Зачем же он идет в дом черных? Конечно же, не длятого, чтобы выпить с ними виски или покурить гашиша. Ему интересно другое: кто они? Просто рабочие или посвященный во все тайны персонал? Тот же самый вопрос его интересовал и относительно русских коллег, но здесь было кое-что ясно. Александр, уехавший по партзаданию в Нью Йорк, явно не был простым мальчиком на побегушках. Видимо, его признали здесь за своего, либо же контакт с ним был налажен еще до прибытия в Штаты. Такое тоже могло быть.
"Почему же никто не пытается выяснить мою сущность? – сокрушался Художник. – Неужели им больше не нужны ценные кадры или они каждый раз подолгу присматриваются к человеку?" Конечно, он находился здесь еще совсем не мало времени, но за эти дни он извел огромное количество огнетушителей, пытаясь не сгореть от нетерпения. Кем он только себя не представлял за это время! И муравьем в жаркий день, очутившемся ровно на фокусном расстоянии от линзы в маленьких ручках любопытного мальчишки. И незадачливым, интересующимся всем на свете мотыльком, слишком близко подлетевшим к костру бойскаутов. И даже фитилем! Именно фитилем, который сгорев, передаст воспламенителю необходимый для детонации огонь. Но не простой бомбе предстоит взорваться этим летом, а той единственной, не первую тысячу лет пылящейся в кладовых человеческого разума, назначение которой есть разрушение необъятных барьеров самоограничений, скрывающих такие чудесные места, куда лишь раз в тысячу лет долетал случайный взор самого просветленного ума.
Его любимым огнетушителем против апогейного искуса всей своей жизни было напевание песенок. Ничто так не помогает отвлечься от мыслей, как монотонная физическая работа с одной стороны и автоматическое повторение когда-то заученных слов. Все это напоминало особого рода мантру.
Слева, из-за простенького деревянного забора загавкала собака.
– Хороший песик, хороший, – инстинктивно сказал Художник.
Псина заткнулась.
Сквозь деревья уже пробивался свет прожектора, расположенного на шипе. Значит, он уже близко.
Действительно, через пару минут Художник стоял под натянутыми стальными канатами "zip line" – аттракциона для детей, где на них надевали специальные крепления, пристегивали к канатам и спускали с высоты прямо в воду, главное было – удержать трусы, когда разогнавшееся колесо движущегося механизма по инерции десять метров тащит тебя по поверхности воды, не давая поставить ноги на дно.
Отсюда было уже рукой подать до столовой, а там, мимо огороженных сеткой теннисных кортов и волейбольных площадок до заветного домика с фанерными стенами.
Когда он проходил мимо столовой, свет внутри уже не горел, а прожектор на здании – наоборот, это свидетельствовало о том, что все русские уже ушли, приведя свое хозяйство в надлежащий перед ночью вид.
"Конечно же, они пошли по низу, – подумал Художника, – как всегда". Оно было и понятно, ведь девушки жили в шипе и парни провожали их по дороге к себе домой.
Наконец, Художник добрался до нужного ему места. Задний фасад дома был глухой, как настоящий брандмаузер. Третий в этом лагере прожектор, установленного около главных ворот, слабо обдавал его тусклым желтым светом. Пройдя вокруг домика по тропинке, парень оказался перед верандой, из-за двух огромных окон она была, напротив, сильно освещена. И через эти окна просматривалась вся центральная комната, в которой сейчас толпилось немало чернокожих людей.
Он выключил фонарик, провел ладонью по волосам и поднялся на веранду. Затем аккуратно отворил дверь и шагнул внутрь. Все тут же посмотрели на него.
– Привет, ребята!
– Заходи, садись, – сказал Дерелл.
Художник прошел в ближайший угол и оперся на дверной проем, ведущий в чью-то спальню. Он осмотрелся. Комната была просторной и, как это здесь принято, плавно переходящей в кухню. Зеленые стены вызывали удивление так же, как и кожаные диван и два кресла. Напротив них стоял телевизор, под ним на полу валялась игровая приставка. Посредине комнаты располагался стеклянный стол, в тот момент заставленный стаканами и бутылками. Но еще больше питейной посуды было на кухонном столе, издалека это было даже больше похоже на барную стойку.
– Налей себе что-нибудь выпить, – небрежно бросил Ланни, худощавый высокий мужчина с длинными, заплетенными в дреды волосами. Он всегда передвигался очень неспешно, говорили, что из-за проблем со спиной.
Как ни странно, вечером в более интимной обстановке эти люди не спрашивали тебя "как дела" и казались даже чуточку грубоватыми, но Художник не знал, где тут фальшь. Скорее он был склонен полагать, что именно на таких вот вечеринках, или как сказали бы в России, тусовках, черные ребята напускали на себя эту непривычную грубость и нарочитую небрежность, стараясь походить на стереотипные образы своих братьев из больших городов.
На кухне стоял Фидейл и выковыривал пальцами лед из формочек себе в стакан.
– А! – воскликнул он и хлопнул Художника по спине. – Угощайся, бери все, что тебе хочется. Вот лед, вот виски, вот ликер, вот водка, вот пиво. Дерелл, где еще пиво, мать твою?
– Я не знаю, я не знаю. Шерман взял последнюю банку.
Квадратный Шерман вальяжно развалился в кресле. В руках у него была литровая стеклянная бутылка, наполненная оранжевой жидкостью, он периодически подносил ее ко рту и наклонял.
– Дерелл, у меня свое пойло. Мне ваше пиво не нужно.
– А что он пьет? – поинтересовался Художник у Фидейла.
– Пиво. Только мы пьем его из банок, а он из больших бутылок.
– А где Блейк?
– Блейк уехал домой на три дня.
– А Гай?
– Гай у себя в комнате, ему завтра раньше всех вставать, – ответил Фидейл на очередной вопрос русского.
Куки действительно вставали очень рано, Шеф-повар приходил на кухню к 6 часам, его помощники чуть позже.
– Ну а Эрл где?
– Эрл болен, он в спальне.
Художник еще раз оглянул комнату: Дерелл, Шерман, Ланни, Фидейл. И он. Вполне достойная компания.
Он взял большой красный одноразовый стакан и налил туда немного виски.
– Кола в холодильнике, – крикнул Дерелл с дивана.
– Спасибо, я так.
Когда он вернулся в комнату, то все сидячие места были заняты, в креслах сидели Шерман и Ланни, а Фидейл и Дерелл делили диван. Все четверо смотрели баскетбольный матч и изредка восклицали что-нибудь нечленораздельное.
– Садись сюда! – Подскочил Фидейл, – садись, я тебе говорю.
Художник был решительно настроен не поддаваться, но уже через десять секунд его силком усадили на мягкую нагретую поверхность.
– Ты – гость, вот и сиди.
Где-то на кухне очередной цикл запустила стиральная машинка.
Все терпеливо смотрели матч, давая русскому попривыкнуть к обстановке и выпить хотя бы пару-тройку порций.
Когда он подошел к стойке, что сделать себе третий стакан виски, на этот раз, возможно, с содовой, к нему подошел Ланни. Художник обернулся в его сторону и мужчина расплылся в улыбке, он несколько раз кивнул головой, будто хотел сказать, знаю, я все знаю, все понимаю, успокойся.
– Я покажу тебе отличный коктейль.
– Хорошо.
– Берешь виски, – он плеснул немного в стакан Художника, – затем водка, немножко льда и ice tea. Попробуй.
Художник пригубил напиток, он был в точности таким, какой он пил у Боба, направившего его в этот лагерь.
– Ммм… совсем не чувствуется алкоголь.
– Это только кажется. Выпей парочку другую и тебе будет очень хорошо. Я знаю, о чем говорю.
– Но если ты с девушкой и ты хочешь, чтобы у тебя стоял всю ночь, то пей джин-тоник, – кричал с дивана Дерелл, – джин-тоник и у тебя стоит всю ночь.
– Успокойся, Ди, – буркнул сидящий рядом Шерман, – парень сам знает, что ему пить, когда он с девушкой.
Художник улыбнулся, поднял стакан в направлении сидящих, а потом протянул его к Ланни. Тот поднял свой, они чокнулись и выпили.
– Сделать тебе еще один? – спросил Ланни.
– Да, пожалуйста, а я пока налью тебе чистого виски, ты ведь его пьешь?
– Да.
– Что ты делаешь тут, Ланни, – спросил Художник, откручивая пробку с бутылки.
– Работаю.
– Кем?
– Помощником шеф-повара.
– И все?
Ланни помедлил и ответил:
– Нет, еще я спаиваю русских парней, приехавших сюда на заработки.
– Боюсь тут ты ошибся. Я, конечно, русский, и в общем-то, на заработках тут… но я думаю, ты имеешь ввиду сезонных работников, а я здесь уже не первый год.
– Да? – казалось, мужчина действительно удивлен. – Я не знал. Так значит, ты живешь тут?
– Ну можно и так сказать. Я работаю. Рисую картины, а мой агент продает их в Нью Йорке.
– Только там?
– Преимущественно
– И ты делаешь хорошие деньги на этом?
– Нет. Совсем нет. Мне только-только хватает на жизнь. А она у меня не такая уж и роскошная. Я катаюсь по вашей стране на велосипеде, смотрю разные места, людей, рисую.
– Вольный Художник.
– Именно. Еще можно сказать, ищущий художник.
– Интересно.
– О чем это вы там треплетесь? – перекрикивая телевизор, спросил Фидейл.
– Ни о чем, просто отдыхаем, – в своей манере, тихим голосом будто нараспев, ответил Ланни.
– А что ты делаешь после и до лагеря? – спросил Художник.
– Работаю, поднимаю детей.
– У тебя их много?
– Трое, хочешь посмотреть?
– Конечно.
Ланни достал из заднего кармана мешковатых клетчатых брюк кошелек, открыл его и извлек три маленькие фотографии, на первой был мальчишка лет 16, он широко улыбался белыми ровными зубами, на второй карточке точно так же улыбалась девушка, чуть постарше, а на последней фотографии был уже взрослый парень, ровесник Художника.
– Джейкоб, Энни и Эрик, – поочередно назвал детей мужчина.
Про себя Художник отметил интересную особенность этих фотографий. Задним фоном для каждой служила какая-нибудь фантастическая картинка. На первой это красивейший закат на пляже среди пальм, на второй – синий-синий океан, на третьей – тропический лес. От таких искусственных фонов, лица детей тоже казались слегка натянутыми и вычурными. В слух же он сказал:
– Замечательные ребята!
Ланни будто прочитал его мысли и фыркнул, а потом махнул рукой.
– Значит, именно их ты поднимаешь, да? – Продолжал допытываться Художник.
– Да, сэр.
– Зачем ты назвал меня "сэр"?
– А почему я не могу назвать тебя "сэр"?
– Я думал, "сэр" – это обращение к начальнику или кому-то важному, не знаю как сказать, но мне казалось, это что-то заискивающее.
– Нет, – улыбнулся Ланни, – это нормальное стандартное обращение, вроде "мужик", "чувак".
– Первый раз слышу об этом.
Ланни пожал плечами.
Больше книг на сайте – Knigolub.net
– А я еще одно знаю, очень забавное, – сказал Художник, – "dog", в смысле собака, животное.
– Да, да, – Ланни засмеялся и налил себе еще виски. – Эй, собака.
– В России если ты так скажешь кому-нибудь, то получишь по лицу.
– Правда? А у нас это вполне нормально. Так говорят в основном молодые, но ничего обидного в этом нету.
– Эй, собака, – сказал парень по-русски.
– Что?
– Так это звучит на моем языке.
– Понял.
Художник подумал, что он становится слишком болтливым и забывает о цели своего визита.
– Так все-таки, Ланни, чем ты занимаешься, когда не работаешь тут?
– Работаю, чем же я еще могу заниматься. Пойдем лучше сядем, стоять устал.
Как только они вернулись в комнату, Дерелл сразу же предложил покурить.
– Идем в туалет, – сказал он.
Художник, Дерелл и Ланни через дальнюю спальню, пустовавшую сейчас, прошли в просторную душевую. Дерелл открыл маленькое окошко, опустил крышку унитаза и сел сверху. Ланни, недолго думая, уселся прямо на пол, выложенный мелкой белой плиткой. Художник последовал его примеру.
– Кто-нибудь из русских еще придет?
– Не знаю, Иван обещал, но когда я уходил, его еще не было дома.
– А девчонки?
– Они сказали, что в следующий раз.
– Эх! – расстроился Дерелл.
– Ты куришь марихуану? – спросил Ланни.
– Да, – моментально по привычке ответил Художник, но тут же вспомнил, что завязал с наркотиками.
Дерелл достал из кармана пачку сигарет, открыл ее и внимательно осмотрел, потом извлек крайнюю, повертел в руках и, удостоверившись, что не ошибся, сунул в рот и прикурил. Пощелкивая и потрескивая, самокрутка издавала специфический запах. Сильно затянувшись, парень передал косяк Художнику.
– Отличная дрянь, – сказал он на выдохе.
Художник секунду помедлил, а потом сделал глубокую затяжку. Он сам удивился, когда не поперхнувшись с непривычки, спокойно выпустил дым наружу из легких.
Ланни тоже затянулся, но не один раз и глубоко, а сделал несколько маленьких коротких затяжек, отчего стал похож на какого-нибудь русского прощелыгу в сдвинутой на глаза кепке, бережливо докуривающего драгоценный хабарик.
Описав еще два круга, остаток самокрутки отправился в унитаз затем, Дерелл подошел к раковине и смачно сплюнул в нее, Художник же уселся на его место.
Ланни и Дерелл закурили свои любимые ментоловые сигареты, а он откинулся на сливной бачок и прикрыл глаза, душевая комната кружилась вокруг него в танце под музыку из балета Хачатуряна "Спартак".
– По пути, Ланни, твой коктейль просто чудо! Я буду звать его коктейль Ланни, если ты не против.
– Спасибо, спасибо большое, я оценил, – в своем стиле поблагодарил мужчина.
Художнику резко захотелось сказать что-нибудь такое, что он уже давно подумывал сказать, но не решался.
– В России тоже пьют пиво из больших бутылок, только у нас они еще больше и не стеклянные, а пластиковые.
Дерелл и Ланни выразили очень деланное удивление на лицах.
"Чушь несу, – подумал русский про себя и рассмеялся."
– Что? – улыбаясь до ушей спросил Дерелл.
Вместо ответа, русский задал вопрос:
– А ты чем занимаешься, когда не работаешь в лагере?
Ланни рассмеялся.
– Чего ты так этим интересуешься?
– Просто хочу узнать получше, что вы за люди. Мне говорили, что тут работают очень замечательные личности.
Продолжая улыбаться, черные переглянулись.
– Ишь ты.
– А ты-то сам чем занимаешься? – спросил Дерелл.
– Он рисует картины и продает их. А рисует во время путешествий по Штатам.
– Здорово. И что же ты рисуешь?
– Картины, потом покажу, у меня в лептопе они.
– Круто.
– И как долго еще ты планируешь этим заниматься? – спросил Дерелл.
– Очень долго, всю жизнь или пока не надоест.
– Хм, то есть ты хотел бы заниматься этим всю жизнь?
– Да.
– Но в то же время ты считаешь, что в определенный момент тебе это может наскучить.
– Да.
– И ты бросишь это дело?
– Конечно, зачем же я буду заниматься чем-то против своей воли?
– Но ведь сейчас ты хотел бы заниматься этим всю жизнь?
– Да, но я же не знаю, чего я буду хотеть через год или хотя бы через месяц.
– Но сейчас, имея ввиду всю жизнь, ты имеешь ввиду и тот момент, когда тебе это, возможно наскучит?
– Да.
– Значит, если такое все же случится и тебе надоест рисовать, то в любом случае, тебе придется переступить через себя?
– Я понимаю к чему ты клонишь. Хочешь сказать, что если я брошу свое творчество, то я предам свое нынешнее желание, а если продолжу им заниматься, то это будет наперекор мне будущему?
– Эээ… что-то вроде этого.
– Что я могу сказать…, – Художник попробовал открыть глаза пошире, чтобы не казаться слишком вкуренным. – Тут все не очень сложно. Если выбирать, какому себе быть верным, то приоритет, конечно, следует отдать настоящему, потому что будущее, прошлое, они, знаешь ли, вещи очень абстрактные. На эти темы можно размышлять и разговаривать сутками. При моей кочевой жизни время подумать у меня есть и вот я тут подсчитал на досуге, что в среднем размышляю около трех часов в день, именно размышляю. То есть думаю о чем-то большом и глобальном, а не о том, где мне покушать или почему все бабы дуры, хотя последняя тема, будучи достаточно раскрыта, вполне может претендовать на такой статус. Итак, три часа в день это – девяносто часов в месяц и тысяча восемьдесят часов в год или сорок пять суток. Представляете! – воскликнул он, увлекшись рассказом, – сорок пять суток в год… чистых размышлений! Так что сейчас, на скорую руку, предлагаю не копать слишком далеко, а довольствоваться либо общими рассуждениями, либо говорить только об окончательно додуманных вещах, объяснение которых не требует поднимать гору мыслительных выкладок.
– Мы тут подумали, – после долгой паузы сказал Дерелл и посмотрел на Ланни, тот кивнул в ответ, – что ты очень хорошо говоришь по-английски.
– И еще мы подумали, – теперь наоборот, Ланни посмотрел на Дерелла и уже тот, в свою очередь, кивнул в ответ, – что ты, должно быть, очень специальный Бот, раз загоняешь такое дерьмо!
Оба чернокожих от души засмеялись, не до конца понявший их намек Художник легонько улыбался, а его собеседники в это время уже ржали как лошади.
Несколько минут продолжалась эта истерия, когда один из них успокаивался, то второй начинал с новой силой, а потом наоборот. Когда же они все в слезах, наконец, успокоились, Художнику показалось, что их черная кожа стала чуть бордовой, будто они раскраснелись.
– Мы, – начал Ланни, – я имею в виду всех куков – отдельная группа людей, мы работаем здесь уже не первое лето, далеко не первое, Гай здесь уже 30 лет, я меньше, Дерелл и Блейк совсем молодые, но дело не в этом. Когда начался весь этот замут с Личностями и Ботами, мы с Гаем работали тут, еще с прежним хозяином. Ну так вот, сначала новые хозяева сократили весь старый штат, но потом у них возникла проблема с куками, и они пригласили нас обратно. Через некоторое время нам предложили пройти тест, как-то они его объяснили, но я уже не помню. Короче, тогда в Личности мы не попали. Понимаешь ли, тут такое дело, у меня жизнь не сахар всегда была. Бедность, проблемы с родителями, потом я попал в автокатастрофу, долго лечился, повредил спину, как оказалось, на всю жизнь, женился, дети, бедность.
– Извините, – перебил Художник, – но в Америке грешно говорить про бедность. Вы же самая богатая страна в мире.
– Да, но если ты получаешь меньше сорока тысяч в год, то ты едва выживаешь здесь.
– Если ты получаешь сорок тысяч в год в России, – сказал Художник, – ты много себе можешь позволить!
– У вас другие цены.
– Да! Да! Да! Цены у нас действительно другие – выше, чем у вас.
– Не может быть.
– Вы уж поверьте. Хотя есть, конечно, нюансы… Ладно, Ланни, извини, что перебил, ты рассказывал о себе.
– Ну да, так вот…, – мужчина сморщил лоб и через секунду продолжил, – так получилось, что особых вершин я к тридцати годам не достиг. Ни карьеры, ни образования. Семья – вот все, что у меня было, да и то в последнее время были сильные нелады с женой. Но я всегда умел довольствоваться малым, ты вот когда про свое творчество говорил, ну про настоящие желания, будущие и прошлые, ты все верно сказал. Я всегда так жил… немного по киношному, без прошлого, без будущего. Часто задумывался, почему так вышло, вроде в каждый отдельный момент времени отдавал отчет тому, что я делаю, а когда все эти моменты сложились в тридцать лет…, – Ланни развел руками и прищелкнул языком, – короче никакого созидателя из меня не вышло. А с какого-то момента, теоретической основой всей этой дифференциации стало учение Ницше, ты читал?
Художник кивнул и быстро сказал:
– Но совсем недавно, то есть это никак не повлияло на мое мировоззрение, просто я с удовольствием отметил, что есть все-таки в этом мире мои единомышленники… то есть были…
– Ну так вот, и я, да как впрочем и кое-кто еще, – продолжил Ланни, – "творящим впереди себя" не являюсь, точнее, может и являюсь, но признать меня таковым отказались. Однако с работы нас не уволили и мы несколько лет подряд приезжали сюда каждое лето, особо не вникая в двудонную концепцию всего этого места.
Но как-то раз, было это после того, как наши боссы рассорились и разбежались в разные стороны, меня снова вызвали на собеседование. Проводил его тогда сам Джонни, ему в ту пору было не просто, сильный у них разлад вышел с Майклом и Бобом, и Джонни наш решил пересмотреть подход к разделению людей на Ботов и Личностей.
Художник вспомнил Боба – человека, который и рассказал ему про это место.
– Майкл тогда до одной очень хорошей мысли додумался, он решил, что все не так просто и люди типа меня, Фидейла и даже Шермана, хотя последнего тут тогда еще не было, тоже являются Личностями. То есть, показатель Бота это не то, что он очень простой и глупый, а Личность, в свою очередь, не обязательно должна быть активной, всем интересующейся и бесконечно талантливой, нет. Бот – это существо, не наделенное собственным разумом, типа робота. Он может только то, что ему разрешается кем-то сверху… или снизу, сейчас не об этом. А личность, какой бы жизненный выбор она не сделала, обладает автономным разумом, который более или менее адекватно реагирует на все происходящее и сам может принимать решения, развивать и всячески двигаться дальше. Но большая опасность для распознания тех и других кроется в том, что даже самый талантливый ученый, который, казалось бы, является образцом настоящей Личности, на деле может оказаться сущим Ботом.
Художник напрягся.
– Если считать, что есть некий то ли сверхразум, то ли еще какой-то стаф, который отвечает за все наше существование и именно он запихивает к нам в мир этих самых противных мерзких ботов, то он, сомнений нет, знает все, что только можно знать о нашем мире…
