Текст книги "Витязь на распутье: Феодальная война в России XV в."
Автор книги: Александр Зимин
Жанр:
История
сообщить о нарушении
Текущая страница: 15 (всего у книги 16 страниц)
В 30-е годы XV в. борьба шла как бы за промежуточную полосу между землями, на которые опирался Василий II, и землями, входившими в сферу влияния Юрия Дмитриевича и его сыновей. Так, решающие битвы между князьями происходили в 1435 г. на реке Куси (на востоке Костромского края) и на реке Могзе (на севере Ростовской земли). В 1435 г. войска враждующих сторон сошлись в битве на Которосли (на Ярославщине) и под Вологдой. Наконец, в 1436 г. после сражения под Вологдой Василий Косой был разбит в Скорятине (Ростовская земля). В этих районах соотношение сил было примерно равным. Так, на Ярославщине старшие князья (Иван Васильевич, Роман Иванович, а также Александр Федорович) поддерживали Василия II, а младшая ветвь – Дмитрия Шемяку (на сестре Федора Дмитриевича Заозерского он женился в 1436 г.). Кострома склонна была поддержать любого из князей, только бы он выступил против Москвы.
Общую картину расстановки сил в конце 1446 г., когда Дмитрий Шемяка и Иван Можайский уже бежали из-под Волоколамска, нарисовал новгородский летописец: по его словам, эти князья выехали «за Волгу, в Галич, и на Кострому, и на Вологду, и стоаху противу себе о реце о Волге» [1014]1014
ПСРЛ. Т. 4. Ч. 1. С. 444.
[Закрыть]. Второй этап смуты ознаменован борьбой за эти заволжские районы и падением опорных центров Шемякина «царства». В начале 1447 г. пал Углич. В 1450 г. войска Василия II нанесли решающее поражение Дмитрию Шемяке под Галичем, а в конце 1451 г. взяли Устюг. Народ устал от братоубийственных войн. Он жаждал мира и покоя. Любой ценой.
Если посмотреть на Русь не с «подмосковной» колокольни, а как бы с общероссийского спутника, то картина соотношения сил будет следующей. Многочисленные государственные образования представляли три тенденции, или силы, поступательного развития. Первая из них – Новгород и Тверь, которые богатели на транзитной торговле с Западом и Востоком. Как в торговле, так и в политике они балансировали между другими странами и землями.
Вторую силу составляли Север и отчасти Поволжье, точнее, Галич, Вятка, Углич и Устюг. Север во многом еще смотрел в далекое прошлое, грезил о золотых временах безвластия. В варварстве северян был один из источников их силы. Север и Поволжье этнически были не чисто русскими землями, а многонародными, имперскими. Кто знает, кого там жило больше – русских или пермяков, удмуртов или мари, чувашей или мордвы. Их язычество еще было достаточно сильно и враждебно казенному православию. Северу была присуща ценность, которой не знала Москва, – любовь к свободе. И разве кто-нибудь способен кинуть в северян камень за эту пленительную страсть?
Галичане в «сермягах» («в овчих шерьстех») [1015]1015
ПСРЛ. Т. 26. С. 184.
[Закрыть]составляли основную силу князя Юрия. В 1450 г. почти вся галицкая «пешая рать» («мало не всю») была избита в сражении под стенами Галича – первой столицы Шемякина «царства». [1016]1016
ПСРЛ. Т. 26. С. 209.
[Закрыть]. А уже летом того же года рать Шемяки, в «насадех» пришедшая с Двины, была с воодушевлением принята на Устюге.
Вятчане, эти полуразбойники, полуохотники, добытчики пушнины, которой торговали новгородцы с заморскими купцами, были душой побед галицких князей и на Куси в 1433 г., и в Ростовской земле в 1434 г. и успехов Василия Косого в 1435 г., а их воеводы разделили с Косым печальную участь в 1436 г., казненные по указу московских властей.
В борьбе Василия II с галицкими князьями, во всяком случае на первом этапе, т. е. до конца 1446 г., горожане Северо-Восточной Руси поддерживали князя Юрия и его детей. Это можно сказать о посадских людях не только северных городов, которые находились в сфере влияния Галича, но и Москвы, во всяком случае о ее гостях и суконниках [1017]1017
Собрав наспех московских «гостей и прочих», Василий II проиграл решительную битву с князем Юрием в 1433 г. (ПСРЛ. Т. 26. С. 189). Гости и суконники ссудили князю Юрию 600 руб. (ДДГ. № 30, С. 77). В июне 1436 г. Василий II писал: с Василием Косым «гости суконщики вскоромолили на меня… да вышли с Москвы во Тферь в наше розмирие» (ДДГ. № 36. С. 102). В феврале 1446 г. «мнози же от москвич», в том числе гости, принимали участие в заговоре Дмитрия Шемяки против Василия II (ПСРЛ. Т. 26. С. 200).
[Закрыть]. Нет ни одного сведения, которое говорило бы в это время о благожелательном отношении горожан (посадских людей) к Василию II. [1018]1018
Л.В. Черепнин предполагал, что к Василию II могли благосклонно относиться жители Коломны и Мурома (см.: Черепнин Л.В. К вопросу о роли городов в процессе образования Русского централизованного государства // Города феодальной России. М., 1966. С. 113). Он писал, что сторонники Василия II, стекаясь в Коломну, «очевидно… находили там благоприятную обстановку и в посадской среде» (С. 113). Но ведь коломничи не пустили в свой город Ф.В. Басенка, который ограничился тем, что «пограбил» посад (ПСРЛ. Т. 23. С. 153). Отождествлять же. позицию наместников Мурома с настроениями горожан, как это делает Л.В. Черепнин (см.: Черепнин Л.В. К вопросу о роли городов… С. 116), нам не представляется возможным.
[Закрыть]. Тому были вполне зримые причины. Галицкие князья кровно были заинтересованы в торговле со странами Запада и Востока, в решительной борьбе с ордынцами, грабившими русские посады и торговые караваны, налагавшими тяжелые «выходы», которые платили все те же посадские люди. В то же время военно-служилая рать Москвы также была не прочь поживиться за счет городских богатеев.
Москва была коварным магнитом для жаждавших славы и величия галицких князей. Им не под силу оказалось справиться с вековыми традициями и идеалами, в дурмане которых они проводили свою юность. Великий их дед – князь Дмитрий Иванович оставался для них все время образцом для подражания. Завещанная им цель – объединение всего «гнезда Калиты» вокруг знамени борьбы с иноземным ворогом с Востока – была священной для его потомков, а Москва – тем средоточием надежд, которым надлежало сбыться.
Но как много воды утекло со дня Куликовской битвы! Корни могущества Юрия Дмитриевича и его клана уходили в совсем иную питательную среду, чем та, что взрастила их великого предка. Уже с конца 80-х годов XIV в. Юрий, Константин, Андрей и Петр Дмитриевичи и их родичи срослись с землями, резко отличавшимися по строю их жизни от московской. Звенигород и Можайск, Углич и Галич, Устюг и Вятка к середине 20-х годов XV в. сделали большой скачок в будущее. А виднейший из лидеров этого клана князей, Юрий, по-прежнему был обуреваем навязчивой идеей «в Москву, в Москву!», хотя каждый раз при столкновении с реальной действительностью понимал ее утопичность. И все равно князь Юрий готов был поступиться всем тем, чего ему удалось достичь за десятилетия упорного труда на благо создания царства надежды, и теми, кто его строил. С необычной легкостью он, а потом и его старшие сыновья, бросает все ради Москвы. Но представления о власти и дела самовластных деспотов удельных княжеств, опиравшихся на аморфную массу солеваров, гостей, вольных крестьян, ушкуйников, оттолкнули от себя московскую знать, привыкшую к собственному самовластию при дворе безвольного правителя. Что лучше: тирания удельного самовластца или тысячи маленьких своеволий княжат, бояр и детей боярских из московского двора, за которым в далеком тумане вырисовывалась кровавая фигура Грозного-убийцы?! Кто знает!
Оторвавшись от местной среды, галицкие князья в московском служилом люде, «боярстве» встретили только чувство злобы. Неуютно было князю Юрию, Василию Косому и Дмитрию Шемяке в стольной Москве, с которой ничего не могли сделать галицкие пушки (их было так мало!). Массовое бегство ко двору Василия II в первые годы его правления и особенно к ослепленному главе удела на Вологде показало необходимость новых решений. Их уже осторожно нащупывал князь Юрий, «добровольно» покидавший Москву ради Галича. И только Дмитрий Шемяка довел до конца намеченное. Оставив Москву, он приступил к созданию самостоятельного государства на севере, в которое входили Устюг, Галич, Вятка. Может быть, в планы Шемяки входило и соединение с Великим Новгородом, причем более прочное, чем хотелось бы новгородцам. Но время было упущено. Его московский противник сумел уже создать боеспособное и послушное воинство, воеводы которого нанесли решительный удар по своему лютому ворогу.
Князь Дмитрий Юрьевич Шемяка был самым блистательным сыном той мрачной эпохи. Необыкновенная энергия, страстность в борьбе с противниками. Широкие государственные замыслы. Умение увлечь за собой трусливых и ненадежных союзников из числа княжат или новгородских бояр и отчетливое сознание, что только на Севере, в среде вольных атаманов Вятки, солеваров Галича, охотников и промысловиков, мог он рассчитывать на бескомпромиссную борьбу как с татарами, так и с московским деспотизмом. Так что же, «виват Шемяка!»? Увы, нет. Князь Дмитрий смотрел дальше, чем то полагалось по неписаным законам истории. А история никогда и ничего не прощает тем, кто пытается приподнять завесу, скрывающую тайны будущего. Гибель Шемяки была предопределена. В российских условиях он не мог не стать тираном, авантюристом. Вокруг него не заметно ни одного талантливого сподвижника – он везде решал все за всех сам. А вот вокруг этого ничтожества, темного Василия, можно найти много ярких государственных мужей и военачальников. Они вершили делами Москвы, не подозревая, что, как только она победит, их роль подойдет к последнему акту. Конец их был предрешен. Но все-таки хоть час, да мой…
Третья сила – хлебородный Центр с его холопьей покорностью властям и благочестивостью бессловесной паствы… Его средоточию – Москве суждено было одержать победу в борьбе за единство Руси. Ключ к пониманию этого лежит в особенностях колонизационного процесса и в создании военно-служилого войска (Двора).
Уже к концу XIV в. основные территории Московского княжества (в пределах Москвы, Коломны, Дмитрова и Можайска), насколько позволял тогдашний уровень сельскохозяйственной техники, были освоены. Земли Подмосковья расхватали сподвижники Калиты, в их числе бежавшие под его покровительство выходцы из других земель. В силу крайней косности устоев жизни местной знати новые лица с величайшим трудом пробивались в состав великокняжеского боярства. Окружение великого князя росло за счет потомков все тех же бояр, которые служили его предкам в XIV в. [1019]1019
Подробнее см.: Веселовский С.Б. Исследования по истории класса служилых землевладельцев. М., 1969.
[Закрыть]Земель вокруг Москвы не хватало. Ненасытные бояре и дети боярские, обнищавшие князья-«изгои» и пролезавшие в щели ветхого великокняжеского Дворца дьяки ждали своего времени, будучи готовы на все, с тем чтобы получить землицу, а еще лучше – варницу за участие в походах великого князя против его недругов.
Начало колонизации новых районов связано с основанием Троицкого монастыря в конце XIV в. и таких его филиалов, как Симонов и Кириллов. Под монашеской рясой скрывались нередко родичи все тех же бояр и детей боярских, не имевшие других возможностей для применения своих сил, кроме освоения еще не вырубленных лесных массивов.
Характерной чертой московского боярства была столь тесная корпоративная связь, что каждый находился в свойстве с каждым, а наиболее знатные – Патрикеевы, Протасьевичи, Всеволожские – могли похвастать и родством с великокняжеским домом.
Основой военного могущества Москвы стал Государев двор с его тремя составными частями: служилыми князьями, боярами и детьми боярскими. Роль Двора резко выросла после возвращения Василия II из ордынского полона осенью 1445 г. В Переславле его встречали «вси князи, и бояре его, и дети боярские, и множество двора его ото всех градов». [1020]1020
ПСРЛ. Т. 26. С. 199.
[Закрыть]. Суть перестройки старого Двора, как военно-хозяйственной организации, в ходе событий 1446 г. сводилась к выделению из него Дворца – хозяйственно-административной организации и формированию нового Двора – военно-административной корпорации служилых людей. «Оставя грады и домы» [1021]1021
ПСРЛ. Т. 23. С. 153.
[Закрыть], служилые князья, бояре и дети боярские создали ядро войска, для которого война стала делом всей жизни.
Новый Двор фактически возглавил талантливый полководец Федор Васильевич Басенок, происходивший скорее всего из неименитой служилой среды. Все упоминания о Дворе в 1446, 1449, 1452, 1455 гг. связаны с Ф.В. Басенком, организатором решающих побед сторонников Василия II над князем Дмитрием Шемякой и его союзниками под Новгородом в 1456 г. Ермолинская летопись с восторгом пишет о нем как об «удалом воеводе» [1022]1022
ПСРЛ. Т. 23. С. 155.
[Закрыть]. «Мужьствовал» он еще в 1443 г. [1023]1023
ПСРЛ. Т. 23. С. 151.
[Закрыть]. Время Шемякиной смуты было раздольем для «удалых воевод». «Удалый» Григорий Горсткин, новгородский боярин на великокняжеской службе, погиб в 1450 г. под Галичем [1024]1024
ПСРЛ. Т. 23. С. 154.
[Закрыть]. «Храбрый человек» Юшка Драница сложил свою голову в битве за Углич в 1447 г. [1025]1025
ПСРЛ. Т. 26. С. 207.
[Закрыть]Много «удалых людей» – новгородцев и заволочан было побито югрой [1026]1026
НПЛ. С. 425.
[Закрыть].
Города тогда брались «изгоном», а «многие люди от двора» охотно приставали к мужественным военачальникам [1027]1027
ПСРЛ. Т. 23. С. 152.
[Закрыть]. Тогда возможно было совершить, казалось бы, невероятное – «выкрасть» из ордынского полона великого князя [1028]1028
ПСРЛ. Т. 23. С. 152.
[Закрыть]или с отрядом в 90-100 человек захватить столицу великого княжества [1029]1029
См.: Инока Фомы слово похвальное… С. 45.
[Закрыть]. В один и тот же год боярин или гость мог выступить против великого князя как ставленника ордынцев и сделаться его надежным союзником, когда он оказывался беспомощным слепцом.
Ослепляли не только князей. Гибли наиболее талантливые полководцы и государственные деятели. Ослеплен был виднейший боярин Иван Дмитриевич Всеволожский, вывезший Василию II ярлык из Орды на великое княжение и испытавший на себе силу лжи и зависти со стороны «смиренных» бояр. Позже ослеплен был и Федор Васильевич Басенок. Побеждала монолитная масса служилых людей, каждый из которых был копией другого.
А между тем Москва пустела. Разорялись города, уводились в полон жители. Бурный рост городов в уделах, на западных и северных окраинах происходил в обстановке упадка жизни городов Центра. Владимир, Переславль, Ростов, Суздаль постепенно превращаются в обычные провинциальные центры, забитые дворами княжат, бояр и детей боярских с их военной и ремесленной челядью, наполненные храмами и монастырскими подворьями. Нечем было дышать в них свободному умельцу-ремесленнику. По мере роста земледелия города в Центре аграризируются.
В упадок приходили и старинные города, центры бывших княжений. В XV в. перестали быть городами Оболенск и Стародуб Ряполовский. Еще бы! Князья Стародубские и Ряполовские стали профессионалами – военачальниками и администраторами. Они подолгу не бывали в своих родных краях. Все их помыслы и заботы связаны были с Двором великого князя и его службой, приносившей им и славу, и деньги, и новые земли. Тем временем их старинные владения пустели.
Пути, приведшие Москву к победе, не только вырубались мечом. Они были куда более замысловатыми. Наряду с уезженными дорогами, реками и речушками к ней вели и лесные тропочки. Топор крестьянина и монаха в непроходимых чащобах вместе с деревянной сохой создавал хлеб насущный, достигал того, чего не могло достичь оружие воина. Детище Сергия Радонежского и митрополита Алексея – общежительный Троицкий монастырь выходил за городские стены в неведомые земли и становился мощной организацией, которая должна была существовать уже не столько «ругой» (денежным вспомоществованием властей) и подачками вкладчиков, сколько плодами труда иноков. Забота о мирской жизни начинала занимать в их делах и днях не меньшее место, чем молитвенное безмолвие в храмах и лесных скитах.
Опираясь на благосклонное внимание властей, монахи созидали очаги благополучия в этой грешной жизни, не забывая о благодарности своим высоким покровителям. Защищенные частоколами заборов и стенами каменных соборов, княжескими иммунитетами и благоговением перед святостью, монастыри становились магнитом для обездоленных и обиженных судьбой, мечтавших о царстве божьем на земле или хотя бы о забвении постигших их горестей.
Галицкие князья с их разнородным воинством, когда они не занимали великокняжеского престола, были злейшими врагами московских монастырей. В солеварах и других мытарях они видели своих соперников по торговле, в черносошных крестьянах – ненужных насельников необходимых им земель, в «инородцах» – «поганых», из которых надо было выбить их языческий дух.
Провозгласив богоугодным делом труд хлебороба («в поте лица своего»), пастырь благословлял на ратный подвиг и воина. Убийство и грабеж освящались его молитвой, если речь шла об истреблении «поганых» (как вятчане или удмурты на Кокшенге) или «клятвопреступленников» – «братьев» в Угличе, Галиче, Устюге.
Только «всем миром» можно было устоять и победить в тяжелой борьбе с многочисленными и благополучно существующими противниками. Поэтому московские князья стремились действовать не в одиночку, а в содружестве со своими ближними и дальними родичами. Все они происходили из «гнезда Калиты». Так, по словам автора «Задонщины», называл русских князей, участников Куликовской битвы, Дмитрий Донской («Братьеца моя милая, русские князи, гнездо есмя были едино князя великаго Ивана Данильевича» [1030]1030
«Слово о полку Игореве» и памятники Куликовского цикла. М.; Л., 1966. С. 549.
[Закрыть]). В клане Калиты были все «братьями», но брат брату рознь. Глава клана – великий князь считался «старейшим братом», остальные – «молодшими». «Молодшие братья» скорее напоминали вассалов, чем родичей, хотя традиция («старина») диктовала особые нормы отношений с ними великих князей, которых те преступить до поры до времени не могли. Позиции в уделах у большинства «братьев» не были прочными. Их дворы состояли из отпрысков московской знати времен Ивана Даниловича: старший из бояр служил старшему из князей «гнезда Калиты», его брат – следующему по старшинству из князей этого рода. Люди и земли делились по одному принципу.
Боярам из московских родов доставались наиболее щедрые пожалования земель в уделах и должностей при дворах. Это вызывало негодование местных владельцев, готовых поддержать Москву, с тем чтобы с помощью великокняжеской власти положить конец засилью «иноземельцев». Не была надежной опорой удельного князя и сама придворная знать, родичи которой в случае каких-либо передряг могли помочь ей найти местечко под солнцем, т. е. в самой столице.
Акции против галичан задумывались и проводились как общее дело потомков Калиты, всех «братьев» – «старейшего» и «молодших». Позднее оказалось, что «молодшие», когда надобность в них пропадала, подвергались уничтожению. Их место занимали новые дети и внуки московских государей. Традиция и реальная обстановка не позволяли великим князьям отказаться от «содружества» родичей как условия единения Руси. Но все уже становился их круг.
Решительным противником «супостата» Шемяки стала высшая церковная иерархия. О митрополите Ионе и говорить-то много не стоит. Он думал о спасении своей грешной жизни не меньше, наверно, чем о вечном блаженстве. Причины тому были. Ведь Иона – типичный самозванец, утвердившийся на митрополичьем престоле лишь с помощью великого князя, без санкции разгневанного непослушанием константинопольского патриарха. Последнему хлопот хватало. Судьба благоприятствовала Ионе: и споры в Царьграде относительно унии, и приближающийся конец Византийской империи не позволили патриарху предпринять каких-либо санкций против Москвы. Но вот великий князь был не за морем, а рядом. Грехи же свои Иона сознавал отлично. Ведь именно он, нарушив крестное целование, выдал Шемяке детей Василия II за обещание поставить его на митрополию. В смутном 1446 г. Иона в припадке откровенности говорил князю Дмитрию Юрьевичу (как-никак, но тогда он был великим князем): «Меня еси ввел в грех и в сором… нынче яз во всей лжи» [1031]1031
ПСРЛ. Т. 26. С. 204.
[Закрыть].
Василий Темный не прощал куда меньшей «шатости», чем прямая измена Ионы в 1446 г. Дамоклов меч повис над нареченным на митрополию рязанским епископом. Не только право на духовную власть, но и право на жизнь ему надо было еще заслужить. У всех в памяти была судьба митрополита киевского и всея Руси Герасима, которого Свидригайло сжег в Смоленске за попытку завести какие-то сношения с его противниками. И Иона стал служить верой и правдой Василию II. Сильные мира сего любят сторонников с сомнительной репутацией: те всегда стараются быть преданными власти.
Церковь была сильнейшим орудием Москвы. Вся иерархия была промосковской. Кроме новгородского архиепископа и тверского епископа, старавшихся держаться независимо, все остальные иерархи были послушны великокняжеской власти. Коломенский епископ Варлаам не только стал правой рукой столичного владыки, но и держал в своем подчинении можайскую паству. Пермский епископ Питирим был особенно воинствующим. Он «огнем и мечом» крестил «инородцев» Севера, за что и был убит вогулами. Ростовский архиепископ Ефрем находился всецело под влиянием Москвы. Власть его распространялась также на белозерские, ярославские земли и владения Шемяки (в частности, на Устюг и Углич [1032]1032
См.: Приселков М.Д. Троицкая летопись: Реконструкция текста. М.; Л., 1950. С. 445.
[Закрыть]). Суздальский епископ Авраамий долго и усердно старался доказать свое правоверие, ведь он подписал «антихристову грамоту» – Флорентийскую унию. Что же говорить о крутицком епископе – пастыре без паствы? Таково было руководство церквью.
Галицких князей иерархи поддерживали только тогда, когда в их руках была реальная власть, ведь «всякая власть от Бога». Как только их положение пошатнулось, иерархи сразу же единодушно выступили против них. Если не говорить о «перелетах» типа Добрынских, Старкова и им подобных, которых всегда хватает в стане победителей, Галичу в московском Центре сочувствовали только торговые люди. Военно-служилая масса была самым решительным и грозным противником галииких князей.
Итак, люди из прошлого, заглянувшие в будущее, были раздавлены людьми, жившими в настоящем. Романтиков победили трезвые реалисты. Победа далеко не всегда бывает за процветающими и богатеющими. В годы Шемякиной смуты победили несчастные, задавленные нуждой мужики и хищные грабители из Государева двора. Спаянные единством своекорыстных целей, эти княжата, бояре и дети боярские мало чем отличались и от своих восточных соседей («скифы… мы, с раскосыми и жадными очами»), и от воинственных литовцев, поработивших богатые города Украины и Белоруссии. Словно свора голодных псов с крепкими зубами, они терзали цветущие земли Руси. Разве что стоны по убитым заглушались скорбными звуками поминального звона колоколов.
Свои богатства они создавали путем захвата, полона, продажи своих же соотечественников в холопство на восточных рынках [1033]1033
В 1463–1465 гг. русские рабы ценились на генуэзском рынке по 180–195 лир при средней цене здорового молодого раба 170–187 лир, а породистого арабского коня – 250–300 лир (Heers V. Genes au XV ciecle. Paris, 1961. Р. 656).
[Закрыть]. Их окружала свита, состоявшая из холопов, а трудом их «людей» возделывались небольшие участки пашни, которые бояре и дети боярские получали от своих высоких покровителей [1034]1034
Впрочем, формула «яз холоп твой» известна только из более поздних источников. По Медоварцевскому летописцу, И.Д. Всеволожский в 1432 г. говорил: «А мне, холопу великого князя, зде того не мощно… Дмитров отдати» (Лурье. С. 10).
[Закрыть]. Да и сами господа не многим отличались от своих холопов, когда речь шла о вкусной косточке или куске пирога с барского стола [1035]1035
Подробнее см.: Зимин А.А. Холопы на Руси (с древнейших времен до конца XV в.). М., 1972.
[Закрыть].
В.И. Бушуев писал, что в первой половине XV в. суздальско-нижегородские князья, несмотря на плодородие земель своего княжества, сравнительно мало интересовались земледелием. Главным их занятием, по его мнению, была работорговля. Из-за нее и велась борьба между суздальскими Борисовичами, «тянувшими» к Москве, и нижегородскими Дмитриевичами, опиравшимися на ордынских ханов. «В работорговле нижегородские князья имели огромное преимущество перед суздальскими: у них были неограниченные запасы живого товара в лице многочисленных инородцев… И сбывать этот живой товар восточным купцам они могли легче и быстрее у себя же в Новгороде». В Суздальском княжестве «инородцев» не было. Отсюда и происходила непрерывная борьба Дмитриевичей и Борисовичей за Нижний [1036]1036
Бушуев В. Опыт применения точного измерительного прибора – весов к историческому исследованию, к истории Суздальско-Нижегородского княжества в первой половине XV в. (Рукопись. 1941 г.). Цит. по: Смирнов П.П. Образование Русского централизованного государства в XIV–XV вв. С. 88.
[Закрыть]. Несмотря на несомненные преувеличения, зерно истины в размышлениях В.И. Бушуева есть.
Только сильная и воинственная власть могла обеспечить своим служилым людям и землю, необходимую для того, чтобы с нее получать хлеб насущный, и челядь, которая должна была ее обрабатывать и пополнять кадры военных и административных слуг, и деньги, которые можно было тратить на заморские вина и ткани и отечественное вооружение. Но землю надо было захватить у соседа, деньги отнять у него же, а в холопа в виде благодарности можно было обратить того же простака.
Н.Е. Носов высказал плодотворную мысль о том, что в конце XV – первой половине XVI в. в России происходила борьба двух тенденций развития страны. Стоял вопрос, по какому пути пойдет Русь: по предбуржуазному, который развивался на Севере с его соледобывающей промышленностью, или по крепостническому? Север противостоял Центру и был в конечном счете им подмят под себя. Предвестником этого противостояния и была борьба Москвы с Галичем, Вяткой и Устюгом в годы смуты. Крепостнической, крестьянской и монашествующей Москве противостояла северная вольница промысловых людей (солеваров, охотников, рыболовов) и свободных крестьян. Гибель свободы Галича повлекла за собой падение Твери и Новгорода, а затем и кровавое зарево опричнины [1037]1037
См.: Носов Н.Е. Становление сословно-представительных учреждений в России. Л., 1969. С. 5–13.
[Закрыть].
Итак, слепой, немудрящий правитель вернул свой престол. Его противники повергнуты были во прах. Единство земель вокруг Москвы было восстановлено. Но какой ценой? «Гнездо Калиты» было ликвидировано. Только свояк великого князя Михаил Андреевич сохранил удел на Белоозере. Остальные или умерли (князь Юрий Дмитриевич и Василий Косой), или погибли (Дмитрий Шемяка), или были в «нятстве» (Василий Ярославич), или оказались за рубежом (Иван Андреевич, Иван Дмитриевич Шемячич и сын Василия Ярославича Иван). На смену «гнезду Калиты» пришла семья великого князя, а там был уже лишь шаг и до одного самодержца типа Ивана IV Васильевича. Появилось и столь редкое в предшествующее время средство борьбы с непослушниками – массовые казни. Они стали заключительным аккордом правления Василия II. Московские казни дворян, пытавшихся освободить серпуховского князя, были устрашающими. А в народе (единодушно бояре, купцы и простолюдины) в ужасе говорили:
Не то еще увидят их потомки через сто с небольшим лет.
Получили сполна и те, кто по селам и весям молился о здравии великого «осподаря» и своим трудом возделывал нивы, чтобы напитать его служилых людей. В середине XV в., когда еще не отзвучали громы последних битв за единодержавие, в далеком Белоозере князь Михаил выдаст Кириллову монастырю грамоту, в которой предписывает крестьянам-должникам выходить от своего землевладельца только за неделю до и неделю после Юрьего дня осеннего [1039]1039
АСЭИ. Т. II. № 138. С. 81–82.
[Закрыть]. Пройдет еще время, и ярмо крепостного права будет достойной наградой за «безумное молчание» послушного народа.
И снова малиновый звон колоколов. На этот раз в отстроенном Кремле конца XV в., с его новыми мощными стенами и изысканными соборами. Вот уже появились и льстецы, возводящие власть самодержца к Августу-кесарю, а то и к самому Вседержителю. Вот уже и наследники Орды лишены «выходов» – их собирают теперь в свою казну великие князья. Набеги воинственных соседей постепенно прекращаются. Страна вроде бы благоденствует. Каждый при своем деле. Мужик пашет. Купец торгует. Барин воюет и управляет. Появились иноземные гости и послы, дивящиеся, откуда взялась такая мощная держава. И плата ведь, которую весь народ (и господа, и слуги) заплатил за царство благоденствия, невелика – всего только утеряна свобода («один только росчерк пера»). Да помилуйте, нужна ли она вообще? И была ли она когда-нибудь на Святой Руси? Может быть, и не было, но градус несвободы повысился.
Только много лет спустя «в стране рабов, стране господ» начнут убеждаться, что не хлебом единым жив человек, и оценят прошлый путь иначе, чем то делали раньше.
