Текст книги "Наследники Тимура"

Автор книги: Александр Валевский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 15 страниц)

Верные друзья

Хлопоты с Людой Савченко отняли у Ани много времени. Вопрос о поведении Зойки Дыбиной должен был разбираться на сборе отряда. Это требовало от Ани, как от члена совета дружины, серьезной подготовки. Ко всем заботам прибавилась помощь Нике. Ему не давались десятичные дроби. Пришлось повозиться с братом. А тут еще собственные уроки: с каждым днем учителя задавали всё больше и больше. Да и домашние обязанности – их тоже надо было выполнять. Времени не хватало. Вот уже трое суток, как она не держала в руках ни кисти, ни карандаша. Начатый эскиз «Поздняя осень» так и лежал нетронутым в папке. Надо было найти время и заняться этим непременно. О просьбе Буданцева позвонить и наметить день для встречи нечего было и думать. Какое там! Хлопоты последних дней так заморочили ей голову, что она даже не помнила, куда дела бумажку с номером телефона. Неожиданно Буданцев сам напомнил о себе.

Когда она возвращалась из школы, на бульваре к ней подошел Вася – мальчик из ее дома. Это был Вася первый, или, как его называли, Вася «синий», в отличие от другого Васи, которого звали Вася «серый». Одинакового роста, они были даже чем-то похожи друг на друга, хотя ни в каком родстве и не состояли. Вася «синий» имел синее пальто, Вася серый – «серое». Летом это различие утрачивалось.

Вася «синий» любезно поздоровался с Аней и очень удивил ее, вручив запечатанный конверт с надписью: «А. Барановой».

– Весьма срочно! – подчеркнул Вася и тихо, шепотком прибавил: – Я жду ответа!

Аня тут же распечатала конверт.

Письмо было от Буданцева. Он настоятельно рекомендовал переложить краски в школьный портфель, а этюдник оставить дома и не брать его на занятия во Дворец пионеров.

«Это совершенно необходимо!» – прочитала она заключительное предложение, жирно подчеркнутое красным карандашом.

История этюдника продолжала оставаться загадкой. И хотя Аня почти не знала Буданцева, ей казалось странным не доверять ему.

– Хорошо! – сказала она. – Я сделаю так, как он мне советует.

Вася «синий» молча выслушал, кивнул головой и помчался по бульвару с такой быстротой, как будто за ним гналась стая волков.

* * *

Если бы спросить трех подружек, – что скрепляет их дружбу, они бы, наверно, ответили: «Школа и пионерский отряд». Других близких интересов у них не было – разные вкусы, мечты и желания. Летом девочки вообще не встречались – разъезжались кто куда, по пионерским лагерям, но писали друг другу часто и охотно. Аня – обстоятельно, обо всем, с юмором и иронией. Тося Пыжова – деловито и лаконично, как официальное заявление. Девочки шутили, что Тося пишет, собственно, не письмо, а только план письма, его краткое содержание, тезисы. Наташка писала «с лирикой» – главным образом о природе, прочитанных книгах и о своих настроениях. Они у нее часто менялись. Она была девочкой впечатлительной. Любила театр, книги, играла по слуху неплохо на гитаре и в тайне от всех писала стихи. Рисунки Ани Барановой вызывали у Наташки восхищение. Она долго смотрела на какой-нибудь берег лесного озера, на темную зелень кустов, освещенных ярким летним солнцем, и взволнованно говорила Ане:

– Я здесь была. Да, да! Я знаю это место. За нашим лагерем, по дороге в Рауту. Правда? Вот ты увидела, как там прекрасно, а я не увидела.

– Ну что ты! – смеялась Аня. – Это моя фантазия. Я не бывала в Рауту никогда.

– Вот как! Ну, значит, у тебя исключительный талант! Как я тебе завидую! – говорила Наташка и любовно прижималась к подруге.

Она была влюблена в Аню. Она всегда была в кого-нибудь влюблена: в старшую сестру, в нового учителя, иногда даже в музыканта или певца, которых она никогда и не видела, а только слышала по радио. В начале учебного года седьмые классы ходили в ТЮЗ смотреть «Ромео и Джульетту». Спектакль взволновал Наташку. Она не могла усидеть на месте, больно тискала свои похолодевшие руки, стараясь удержаться от восклицаний. В антракте отвечала девочкам невпопад и не могла дождаться начала следующего действия.

Она не помнила, как пришла домой. Всю ночь не могла уснуть. А когда закрывала глаза, перед ней стоял Ромео в бархатной куртке и чёрном трико. Он смотрел прямо на Наташку огромными темными глазами. Их блеск лишь изредка прикрывался тенью от густых, длинных ресниц. Она слышала грустные слова:

 
«Чем страсть сильней, тем у нее бывает
Печальнее конец».
 

Он был очень красив – благородный, вдохновенный Ромео. Мягкие женские черты лица и волосы, как у женщины, спускающиеся темно-каштановыми локонами на воротник белоснежной рубашки.

Наташка взяла в библиотеке Шекспира и выучила наизусть почти всё, что говорил Ромео. Писала ему в стихах посвящения. Но многое из написанного рвала и безжалостно жгла в печке. Ей казалось, что стихи не выражают ее чувств. Она расспрашивала окольными путями подруг и даже спросила отца и сестру, не знают ли они актера, который играет Ромео. Но никто не знал актера Демьянова. Он недавно вступил в труппу театра, приехав из другого города. Наконец Наташка решилась увидеться с Демьяновым. У нее не было никакой цели. Ей просто хотелось постоять близко, близко около него, сказать что-нибудь. Но она не знала, что именно, и придумывала, повод для встречи.

Однажды она надела свое лучшее шерстяное платье, вплела в косы белые ленты и, сотворив какое-то подобие прически, чтобы казаться взрослей, пошла в театр. По дороге она обошла несколько цветочных киосков и, наконец, в одном из них купила за пять рублей красивый букет левкоев и настурций.

У двери с надписью «Служебный подъезд» сердце Наташки так заколотилось, что она вынуждена была постоять несколько минут, прежде чем взяться за ручку двери.

Наверх вели несколько ступенек. Когда Наташка миновала их, перед ней оказалась еще одна дверь. Навстречу поднялся усатый вахтер-пожарник.

– Вам кого, гражданка?

Это слово «гражданка» очень смутило Наташку. Она покраснела и сказала шепотом:

– Артиста Демьянова.

– Кого, кого? – не расслышал вахтер.

– Демьянова! – повторила она громче и уткнулась носом в букет.

– Они сейчас на сцене играют, – сказал вахтер. – Подождите, скоро конец.

– Хорошо! Я подожду, – шепнула Наташка.

– А как о вас сказать-то? – спросил вахтер и громко зевнул.

– Как сказать?

Наташка задумалась. Она этого не ожидала. «Уйти! Сейчас же уйти! Пока не поздно! Как все это стыдно и страшно!»

Но она невольно сказала:

– Меня зовут Наташа Сергеева.

– Ладно! – сказал вахтер. – Передам кому-нибудь. Присядьте, девушка, пока.

Он пододвинул ей древнее театральное кресло, украшенное бронзовой рыцарской геральдикой.

– Я лучше постою, – сказала Наташка. Она чувствовала себя совсем плохо.

Через полуоткрытую дверь был виден ярко освещенный, выкрашенный в голубую эмалевую краску коридор и много дверей по бокам.

Прошли двое актеров, обнявшись и что-то весело напевая.

Через несколько минут вернулся вахтер и сказал, что Демьянову передали и он сейчас выйдет.

Наташка взволнованно заходила по комнате, поглядывая на дверь. Торопливо бубнила про себя: «Уйти! Не уйти! Уйти! Не уйти!»

Но в это время из-за двери, ведущей за кулисы, раздался такой знакомый голос:

– Кто меня? Вахтер открыл дверь.

– Здесь вот молодая гражданка… Войдите! – сказал он Наташке. – Ничего! Туда можно!

Наташка медлила, растерянно оглядывалась на лестницу.

– Кто же меня спрашивает? – повторил голос за дверью.

– Ну идите же! – взял ее за локоть вахтер. – Товарищ Демьянов вас ждет…

Наташка шагнула через порог. Ноги ее одеревенели.

В освещенном коридоре прямо против нее стоял Ромео. Пуговицы на его бархатной куртке были расстегнуты, и в просвет выглядывала голубая спортивная майка.

– Это вы меня спрашивали? – спросил он хрипловато и откашлялся. – Я – Демьянов.

Лицо его было в крупных каплях пота. В движениях чувствовалась усталость. Ромео притронулся к вискам и снял с головы пушистые темно-каштановые локоны. Под париком оказались коротко остриженные «полубоксом» светлые волосы.

Черты лица Ромео сразу резко изменились.

Наташка стояла, учащенно дыша. Мяла влажными руками букет цветов, рвала лепестки и молчала. Ромео подошел к столику, на котором стоял графин с водой, поискал глазами стакан и, не найдя его, стал жадно пить воду прямо из горлышка. Потом вытер голову и шею полотенцем и снова подошел к Наташке.

– Извините, пожалуйста! Я вас слушаю.

Наташка, заикаясь и путаясь в словах, начала заготовленную, выученную наизусть речь о том, что она любит театр, мечтает стать в будущем артисткой и вот пришла узнать, как это сделать. Она просит извинения, что причиняет беспокойство и отнимает время.

Ромео слушал ее, повернувшись вполоборота. Вырвав из полотенца нитку и взяв ее в обе руки, он зацепил свой нос у самой переносицы и легко снял пластинку мягкого теплого гумоза. Тонкий прямой нос исчез. Он был тут же смят и скатан в шарик.

Наташка даже поперхнулась при виде этого зрелища.

– Сколько же вам лет? – спросил Ромео.

– Шестнадцать, – соврала Наташка.

– Да? Вы хорошо сохранились! – пошутил Ромео. – Я бы дал вам не больше четырнадцати… Ну, что ж, сейчас решим, как осуществить вашу мечту.

Говоря это, он привычным движением, устало и не спеша продолжал свою разрушительную работу: отклеил загнутые полукругом ресницы, выдавил из тюбика на ладонь вазелин, размазал его по лицу и стал кусочками лигнина стирать тонкие дугообразные брови и томную бледность щек.

– В каком классе? – вдруг спросил он.

– В седьмом! – вырвалось у Наташки. – То есть…

Она хотела поправиться и замолчала, поняв свою оплошность.

Ромео сделал вид, что ничего не заметил.

– Я советую, – сказал он, – заниматься в школьном кружке, больше читать, посещать театр, отлично учиться – это уж обязательно. Конечно, хорошо, когда есть мечта! – прибавил он и улыбнулся широко и добродушно. В этой улыбке не сохранилось ни капли от печальной и горькой усмешки Ромео: «Шути над раной тот, кто не был ранен!»

Демьянов попросил у проходившего актера карандаш и стал что-то писать на клочке бумаги.

Наташка смотрела на него широко открытыми глазами, не отрываясь. Перед ней уже не было Ромео. Это был совсем чужой, незнакомый человек. Только бархатная куртка и черное трико напоминали о том, что здесь недавно стоял вдохновенный и пылкий влюбленный. Наташка была до крайности удивлена этой поразительной переменой. Она вдруг увидела сходство Демьянова с Николаем Петровичем – преподавателем физкультуры – превосходным спортсменом, одним из самых милых и симпатичных преподавателей в школе, которого все девочки очень любили и уважали.

Наташку трясло. Она беспомощно вертела, мяла в руках цветы.

Демьянов кончил писать и внимательно посмотрел на нее.

– Вы нездоровы? Вас знобит? – сказал он встревожено.

– Нет, нет! – испугалась Наташка. – Я совершенно здорова. Что вы!..

Он протянул ей бумажку.

– Мой приятель, актер, руководит кружком художественной самодеятельности в Дзержинском ДПШ. Я пишу ему, чтобы он послушал вас. Сходите. Приготовьте какие-нибудь стихи, басню, отрывки из прозаических произведений.

– Спасибо! – пролепетала Наташка срывающимся голосом. – Большое спасибо! До свиданья!

– Ничего не стоит! – устало заметил Демьянов. – До свиданья, Наташа.

Он протянул ей руку. Рука была не такая, как у Ромео. Крепкая, широкая и сильная рука спортсмена.

Наташка бегом спустилась с лестницы и выскочила на улицу. Но сразу, как только за ней захлопнулась входная дверь, почувствовала непривычную слабость во всем теле. Она села на скамейку и только тут увидела, что все еще держит в руках букет, предназначенный для Ромео. Впрочем, она не жалела, что не отдала цветы. Они были растрепаны, смяты, оборваны и имели очень жалкий вид.

Наташка рассказала как-то в минуту сердечной откровенности всю эту историю Ане и Тосе. Она, конечно, побаивалась, что девочки станут над ней смеяться, но тяжесть тайны, которую ей не под силу было хранить одной, требовала «облегчить душу» признанием. Она помнила торжественную клятву подружек – быть откровенными во всем и не прятать личных тайн и секретов. Наташка так и не пошла к руководителю драмкружка в ДПШ. А к своим «переживаниям» и встрече с Демьяновым вскоре относилась так, как будто все происходило не с ней, а с другой девочкой. Поэтому ее рассказ подругам был передан в таких спокойных, безразличных тонах, что девочки даже не поверили.

– Ох, и фантазия у тебя богатая! – покачала Тося с сомнением головой. – Не даром все твои сочинения написаны на пятерки.

– Она, наверно, станет писательницей, – поддержала Аня.

Наташка не стала разуверять и спорить. Признание «облегчило душу». Она выполнила клятвенное обещание. Больше ничего и не требовалось. Пускай, как хотят – верят или не верят, – это их дело!

Когда вечером Тося и Наташка, после очередных занятий с Людой Савченко, зашли к Ане посмотреть телевизионную передачу, Аня вспомнила о пустяковой Наташкиной тайне. Вот она – Аня Баранова – действительно скрывала от подруг неподдельную, настоящую тайну. Как же назвать иначе то, что происходило с ней за последние дни? Всю эту историю с охраной ее Буданцевым и его друзьями?

Аня расспросила подруг о Люде Савченко: успешно ли она занималась сегодня?

– Ничего! Подтягивается! – сказала Тося и рассмеялась.

– Ты чего? – спросила Аня.

– Смешно, понимаешь… Приходим, а Людка корпит над алгеброй. В ушах клочки ваты, а голова полотенцем обмотана. Как чалма. Словно какой-то турецкий султан сидит!

– Это почему же? – удивилась Аня.

– Чтоб не слышать от соседей ни радио, ни телевизора.

– Всё о тебе говорит, – сказала Наташка. – «Анечка, – говорит, – меня спасла кошмарной, черной ночью».

– Ну уж это она слишком! «Спасла»! – усмехнулась Аня.

– Подушку тебе вышивает в подарок, – добавила Тося. – Кажется, уж третью пробует – всё не нравится. Вчера до двух ночи сидела.

– До двух ночи! – всплеснула Аня руками. – Вот сумасшедшая! Опять с ней что-нибудь приключится. Вы бы хоть отговорили ее.

– Отговоришь, как же! Она ведь псих!

– Нет, она одинока, – сказала Аня и вздохнула в раздумье. – Это очень плохо. Мы ведь про нее ничего толком не знали. А что нам известно о других девочках? Как они живут? Что делают? Чем занимаются? Только в школе и встречаемся, да и то поговорить некогда. Вон посмотрите, на дворе мальчишки… У них большие, дружные компании. А мы всё только парочками…

– Это верно, – согласилась Тося. – А что делать?

– Ну, не знаю… Можем же мы встречаться и без школы…

– Стойте! Подождите! – захлопала радостно в ладоши Наташка. – Я придумала. Надо организовать кружок на дому, такой, чтоб всем девочкам было интересно, и встречаться, ну раза два в неделю, у кого побольше квартира.

– Мо-жет быть… – протянула Аня задумчиво, – Надо подумать.

– Надо подумать! – согласились с ней Тося и Наташка.

Девочки остались у Ани смотреть по телевизору кинохронику. Когда передача окончилась, Аня не могла вспомнить почти ни одного кадра. Занятая своими думами, она совсем не следила за экраном. Сегодня из Дворца пионеров ее никто не провожал. Она не видела ни Буданцева, ни его друга – музыканта. Гасан тоже не появлялся. По совету Буданцева, она ходила на занятия с портфелем. Видно, игра закончилась. Надо рассказать подругам – не догадаются ли они, в чем тут дело.

Ника уже спал. Мама в соседней комнате писала какие-то отчеты. Зазвонил телефон. Аня выбежала в переднюю и сняла трубку.

– Алло!

– Это Аня Баранова? – спросил размеренно спокойный голос.

– Да, это я…

– Говорит Буданцев. Такое дело, Аня… Если тебе не трудно, пришли мне, пожалуйста, сейчас твой этюдник. Я утром верну.

Аня очень удивилась:

– Этюдник? Пожалуйста! Но только…

Она оглянулась на дверь, опасаясь, что мама или девочки войдут в прихожую и услышат.

– Я ведь не могу выйти, – сказала она тихо. – Мама спросит: зачем?

– Тебе не надо выходить, – мягко прервал ее Буданцев. – Выставь этюдник за дверь. На площадке дежурит мой товарищ. За сохранность я отвечаю. Утром вернем. Спокойной ночи!

Аня ничего не успела сказать. Буданцев повесил трубку.

Раздумывать было некогда. Аня как можно тише открыла входную дверь и наклонилась, чтобы поставить этюдник на площадку. Но чья-то рука тотчас уверенно взяла его.

Аня не удержалась от любопытства и выглянула. При свете одинокой лампочки она увидела маленького мальчика. Он торопливо прятал под пальто ее этюдник. Это был Вася второй, по прозвищу «серый».

Охотники за этюдником

Холодный северный ветер оголил деревья. Только кое-где еще сухо шуршат липы последними листьями. В сквере пустынно и неуютно. Не видно даже маленьких ребятишек. Занята всего одна скамейка. Три подростка сидят на ней и оживлённо спорят. Они в кургузых, надвинутых на самые уши кепках.

– Я вам говорю, что вы обормоты! – замечает один из сидящих на скамейке сиплым, простуженным голосом. – Надо было пристать к ней сразу на лестнице. Хапнуть ящик и ходу через подвал, как условились…

– «Условились»! – передразнивает второй. – Брось ты, Боцман, трепаться! Сказано тебе: помешали – и всё! Гасанка шел наверх… А потом этот, ну, как его… Минька, ты его знаешь, – обращается он к своему соседу, худенькому, прыщеватому мальчику.

– Буданцев с дружком, – подсказывает тот.

– Вот!.. Чего им понадобилось на лестнице, шут их знает! Ладно! В другой раз! Не уйдет!

– «В другой! Не уйдет»! – хмыкает с досадой мясистым носом Боцман и сплевывает на землю. – Вон она уже два раза ходила во Дворец пионеров, и все без ящика, с портфелем… Жди теперь… Минька, ты записывал, – по каким дням она ходит во Дворец пионеров?

– Это Котька записывал, а не я…

Котька зевает, лезет лениво в карман штанов и извлекает грязную бумажку и начатую пачку дешевых сигарет. Тотчас к ней протягиваются с двух сторон руки приятелей. Закуривают.

– «По средам и субботам…» – читает Котька.

– Ну вот, в субботу и возьмем! – говорит Боцман, морщась от дыма. – Может, с ящиком пойдет… Быть всем на месте к семи часам, как из ружья. И кончено!

– К семи она домой в субботу не приходит, – возражает Котька. – Известно уж…

– Ничего, подождем, – замечает Боцман. – Вернее дело будет.

Все трое курят частыми затяжками, деловито и торопливо.

– А я так думаю, что в ящике ничего нет, – говорит после паузы Минька. – Набрехали нам – и всё! Зря девчонку напугаем.

– Ох ты! – сипит Боцман. – Какой жалостливый!

– Балда ты! – сердито обижается Минька. – Ну, кому известно, что картина до сих пор лежит в ящике?

– Ду-у-урень! Чу-у-чело! – примирительно тянет Боцман. – Тебе же говорят, что ящик с двойным дном. Кто догадается, если не знать?! Ясно?

– А может, мазня какая, а не картина! – скептически замечает Минька. – И что за картина, когда вся-то она с гулькин нос! Ящик-то во… – расставляет он на полметра одну руку от другой.

Боцман вскакивает со скамейки и нетерпеливо затаптывает окурок.

– Чолдон ты малокультурный! – выкрикивает он сердито. – Да знаешь ли ты, кто рисовал эту картину?

– А кто рисовал? – спрашивает Минька.

– Знаменитый художник Куинджиев. За его картины пять тысяч дают, а есть такие, что и сто тысяч стоят.

– Куинджиева, – такого художника не знаю, – возражает Минька. – В школе проходили Репина, Сурикова, Шишкина, Айвазовского и еще этого, как его, который трех богатырей нарисовал…

– Васнецова, – подсказывает Котька.

– Вот, Васнецова! А Куинджиева не знаю.

– Был Куинджиев! – кипятится Боцман. – Наизнаменитейший художник. Котька, объясни ты этому дураку…

Котька зябко поводит плечами и зевает. У него апатичный вид невыспавшегося человека.

– Был такой художник, – говорит он. – Только не Куинджиев, а просто – Куинджи. Ученик Айвазовского. Я читал… В Русском музее висит.

– Во! В Русском музее! – удовлетворенно подхватывает Боцман. – Эх, братва, раздобудем картину Куинджи, продадим за пять тысчонок, а может и поболе, и айда летом на юг путешествовать!

– Трудно будет продать! – замечает Котька.

– Это еще почему? – спрашивает Боцман.

– А потому что начнут допрашивать: где взяли, да откуда…

– Ох, дурьи у вас головы! – смеется Боцман. – Найдем человека, который все чистенько обтяпает. Мы только свои денежки получим… Ого! Внимание!

Он вдруг неожиданно толкает локтями приятелей и кивком головы указывает на молодого человека, который появился из-за угла и идет теперь по тротуару вдоль сквера.

– Жорж! Смотри, братва, до чего шикарно одет!

Боцман готов уже окликнуть его, но Котька предостерегающе дергает за рукав:

– Только смотри, про наше дело – молчок! Жорке ни слова! Обведет нас!

– Это правда! – соглашается Боцман. – Жорж – хитрая лиса!

Но молодой человек заметил их сам.

– Алло, мальчики! Дышите озоном? Вы не замерзли, крошки?

У Жоржа всегда такая шутливая манера говорить. Не поймешь – по-нарочному это или нет. Шелковистые темные усики растянулись в тесемку по тонкой верхней губе, а нижняя выпятилась ковшичком.

– С пионерским приветом мальчики! Как оценка знаний и поведения? Никого не беспокоит?

Он снимает мягкую кожаную перчатку и поочередно за руку здоровается с приятелями.

Они с любопытством его разглядывают.

Стального цвета изящное габардиновое пальто. Сверкающие глянцем ботинки на толстом каучуке. Зеленая замшевая шляпа с витым шнурком. Кто знает, чем занимается Жорж с тех пор, как закрыли бильярд в Европейской гостинице. Он пропадал там с утра до ночи. Первоклассный игрок! Денежки у него водятся всегда.

– Айда со мной, миляги! – зовет Жорж. – Легкий променад, как говорят французы. Я расскажу вам восточную байку о том, как бедный дервиш стал счастливым и богатым. Впрочем… – он хитровато подмигивает, – вам еще не нужны деньжонки – вы маленькие. Или уже нужны, а?

– Нужны! Еще как! Мы хотим путешествовать, – говорит Боцман, стараясь подстроиться под шутливо-развязный тон Жоржа.

– Что я слышу, крошки! – удивляется Жорж, – Вы мечтаете стать юными туристами? Станция отправления – Ленинград. Станция назначения?..

– Черное море! – вырывается у Котьки.

– Ах, черт возьми! – качает головой Жорж. – Прекрасная идея! Грандиозный замысел! Феноменально! Прошу!

Он раскрывает роскошную, в серебре и целлофане, коробку дорогих папирос.

– Курите, мальчики! Не стесняйтесь! Я помогу вам осуществить вашу мечту. Можете считать, что плацкарты у вас в кармане!

Жорж виртуозно гонит по воздуху целую цепочку колец голубого дыма, потом мечтательно вздыхает:

– Ах, дети, дети – цветы жизни!