Текст книги "Введение в языковедение"

Автор книги: Александр Реформатский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 34 страниц)

Больше в языке ничего не бывает и не может быть.

Почему для выяснения вопроса о структуре языка понадобился такой странный пример? Для того чтобы было ясно, что различия элементов структуры языка неколичественные, как могло бы показаться, если бы мы взяли длинное предложение, разбили его на слова, слова – на морфемы и морфемы – на фонемы. В данном примере эта опасность устранена: все ступени структуры языка представляют собой «то же» i, но взятое каждый раз в особом качестве.

Таким образом, различие элементов структуры языка – качественное, что определяется разными функциями этих элементов. Каковы же функции этих элементов?

1) Звуки (фонемы) являются материальными знаками языка, а не просто «слышимыми звуками». (См. гл. III, § 39.)

Звуковые знаки языка (равно как и графические) обладают двумя функциями: 1) перцептúвной[ 32 ]32
  От перцепция из латинского perceptio – «восприятие».


[Закрыть]– быть объектом восприятия и 2) сигнификативной[ 33 ]33
  От латинского signiflcare – «обозначать».


[Закрыть] – иметь способность различать вышестоящие, значимые элементы языка – морфемы, слова, предложения: нот, бот, мот, тот, дот, нот, лот, рот, кот… стал, стол, стул… сосна, сосны, сосне, сосну… и т. п.

Что же касается различия букв (графических знаков) и звуков (фонетических знаков) в языке, то оно не функциональное, а материальное; функции же у них те же самые.

2) Морфемы (см. гл. IV, § 42) могут выражать понятия: а) корневые – вещественные [стол-], [зем-], [окн-] и т. п. и б) некорневые двух видов: значения признаков [-ость], [-без-], [пере-] и значения отношений [-у], [-ишь], сиж–у – сид–ишь, [-а], [-у] стол–а, стол–у и т. п.; это семасиологúческая[ 34 ]34
  Семасиологический – от семасиология (от греческого слова semasia – «обозначение» и слова logos – «слово», «учение»).


[Закрыть] функция, функция выражения понятий. Называть морфемы не могут, но значение имеют; [красн-] выражает лишь понятие определенного цвета, а назвать что–либо можно лишь, превратив морфему в слово: краснота, красный, краснеть и т. п. (см. гл. IV, § 44).

3) Слова могут называть вещи и явления действительности; это номинативная[ 35 ]35
  От латинского nominahvus – «назывной».


[Закрыть] функция, функция называния; есть слова, которые в чистом виде выполняют эту функцию, – это собственные имена; обычные же, нарицательные совмещают ее с функцией семасиологической, так как они выражают понятия[ 36 ]36
  Среди нарицательных в чистом виде номинативную функцию представляет в пределах существительных именительный падеж (Nominativ), в глаголе аналогичную роль играет инфинитив, поэтому в словарях, где дается подбор названий, слова приводятся в указанных формах.


[Закрыть].

4) Предложения служат для сообщения; это самое важное в речевом общении, так как язык есть орудие общения; это функция коммуникатúвная[ 37 ]37
  От латинского communicatio – «сообщение».


[Закрыть], так как предложения состоят из слов, они в своих составных частях обладают и номинативной функцией и семасиологической.

Элементы данной структуры образуют в языке единство, что легко понять, если обратить внимание на их связь: каждая низшая ступень является потенциально (в возможности) следующей высшей, и, наоборот, каждая высшая ступень как минимум состоит из одной низшей; так, предложение минимально может состоять из одного слова (Светает. Мороз.); слово – из одной морфемы (тут, вот, метро, ура); морфема – из одной фонемы (щ–и, ж–а–ть); ср. вышеприведенный пример с i.

Кроме указанных функций, язык может выражать эмоциональное состояние говорящего, волю, желания, направленные как призыв к слушающему. Выражение этих явлений охватывается экспрессúвной[ 38 ]38
  От экспрессия – из французского expression (в свою очередь из латинского) – «выразительность».


[Закрыть] функцией. Экспрессия может быть выражена разными элементами языка: это могут быть специально экспрессивные слова – междометия (ай! – эмоциональное, эй! – волевое), некоторые грамматические формы (слова с уменьшительно–ласкательными суффиксами: дружочек! – эмоциональные, императивы глаголов: молчи! – волевые), особо экспрессивно окрашенные слова «высокого» или «низкого» стиля и, наконец, интонация.

Следует еще отметить одну функцию, объединяющую некоторые элементы языка с жестами, – это дейктúческая[ 39 ]39
  Дейктический – от греческого (ионического) deiktikos – «указательный».


[Закрыть]– «указательная» функция; такова функция личных и указательных местоимений, а также некоторых частиц: вот, эва и т. п.

В пределах каждого круга или яруса языковой структуры (фонетического, морфологического, лексического, синтаксического) имеется своя система, так как все элементы данного круга выступают как члены системы. Система – это единство однородных взаимообусловленных элементов.

Ни в коем случае нельзя подменять понятие системы понятием внешней механической упорядоченности, чем и отличается орудие общения – язык от орудий производства (см. выше); при внешней упорядоченности качество каждого элемента не зависит от целого (поставим ли мы стулья по четыре или по восемь в ряд и будет ли их 32 или 64 – от этого каждый из стульев останется таким же, как если бы он стоял один).

Члены системы, наоборот, взаимосвязаны и взаимообусловлены в целом, поэтому и число элементов и их соотношения отражаются на каждом члене данной системы; если же остается один элемент, то данная система ликвидируется; так, система склонения возможна при наличии хотя бы двух падежей (например, в английском местоимении he – him), но системы склонения с одним падежом быть не может, как во французском языке; категория несовершенного вида глагола возможна только тогда, когда имеется в той же грамматической системе и категория совершенного вида и т. д. Члены системы получают свою значимость по соотношению с другими членами данной системы; поэтому, например, родительный падеж при наличии отложительного (аблатива) не то, что родительный падеж в языке, где нет аблатива; значимость [к] в языках, где есть [х], иная, чем в языках, где нет [х] (см. гл. III, § 39).

Системы отдельных ярусов языковой структуры, взаимодействуя друг с другом, образуют общую систему данного языка.

§ 4. Язык и речь

Языковеды второй половины XIX и начала XX в., преодолевая универсализм и догматизм натуралистов (Шлейхер), все более и более углублялись в исследования отдельных языковых фактов и доводили свои исследования до речи отдельного человека. Успехи новой науки – психологии – способствовали этим устремлениям – довести исследование до индивида. Эти воззрения в своем крайнем проявлении доходили до отрицания языка как достояния коллектива, ставили под сомнение существование языков.

Так, А. А. Шахматов полагал, что «реальное бытие имеет язык каждого индивидуума; язык села, города, области, народа оказывается известной научной фикцией, ибо он слагается из фактов языка, входящих в состав тех или иных территориальных или племенных единиц индивидуумов»[ 40 ]40
  Шахматов А. А. Очерк современного русского литературного языка, 4–е изд. М., 1941. С. 59. Данное мнение не является сугубо личным, ср. высказывание И. А. Бодуэна де Куртенэ в работе «Язык и языки», опубликованной в 81–м полутоме Энциклопедического словаря Брокгауза и Ефрона (с. 531), см.: Бодуэн де Куртенэ И. А. Избранные труды по общему языкознанию. М., 1963. Т. 2, а также положения В. Пизани (Пизани В. Этимология. Русский пер. М., 1956. С. 43), Д ж. Бонфанте в работе «Позиция неолингвистики», см.: Звегинцев В. А. История языкознания XIX–XX веков в очерках и извлечениях 3–е изд. М., 1964.4. 1. С. 336.


[Закрыть].

Сторонники таких взглядов, по русской поговорке, «за деревьями не видят леса». Об этом писал В. Гумбольдт (1767–1835): «…в действительности язык всегда развивается только в обществе, и человек понимает себя постольку, поскольку опытом установлено что его слова понятны также и другим»[ 41 ]41
  Гумбольдт В. О различии строения человеческих языков и его влиянии на духовное развитие человеческого рода, см.: Звегинцев В. А. История языкознания XIX–XX веков в очерках и извлечениях. 3–е изд. М., 1964. Ч. 1. С. 97.


[Закрыть].

Эта мысль в формулировке Маркса звучит следующим образом: язык – это «…существующее и для других людей и лишь тем самым существующее также и для меня самого»[ 42 ]42
  Маркс К. Немецкая идеология //Маркс К. и Энгельс Ф. Соч. 2–е изд. Т. 3. С. 29.


[Закрыть], и если язык всегда есть достояние коллектива, то он не может представлять собой механическую сумму индивидуальных языков. Скорее, речь каждого говорящего может рассматриваться как проявление данного языка в условиях той или иной жизненной ситуации. Но индивидуальные особенности в речи каждого человека тоже бесспорный факт.

Так возникает очень важная проблема: язык и речь. Эти понятия часто путают, хотя совершенно ясно, что, например, физиологи и психологи имеют дело только с речью, в педагогике можно говорить о развитии и обогащении речи учащихся, в медицине – о дефектах речи и т. п.; во всех этих случаях «речь» заменить «языком» нельзя, так как дело идет о психофизиологическом процессе.

Значительно сложнее разобраться в соотношении языка и речи на чисто лингвистической почве.

В. Гумбольдт писал: «Язык как масса всего произведенного речью не одно и то же, что самая речь в устах народа»[ 43 ]43
  Гумбольдт В. О различии организмов человеческого языка и о влиянии этого различия на умственное развитие человеческого рода. / Пер. П. С. Билярского. СПб., 1859. (Новое изд.: В. фон Гумбольдт. О различии строения человеческих языков и его влиянии на духовное развитие человечества // Избранные труды по языкознанию. М., 1984].


[Закрыть].

Развитию этого положения Гумбольдта посвящен целый раздел в «Курсе общей лингвистики» Ф. де Соссюра (1857–1913).

Основные положения Соссюра сводятся к следующему:

«Изучение языковой деятельности распадается на две части: одна из них, основная, имеет своим предметом язык, т. е. нечто социальное по существу и независимое от индивида… другая – второстепенная, имеет предметом индивидуальную сторону речевой деятельности, т. е. речь, включая говорение»[ 44 ]44
  Де Соссюр Ф. Курс общей лингвистики / Русский пер. А. М. Сухотина, С. 1933. С. 42


[Закрыть]; и далее: «Оба эти предмета тесно между собой связаны и друг друга взаимно предполагают: язык необходим, чтобы речь была понятна и производила все свое действие, речь в свою очередь необходима для того, чтобы установился язык; исторически факт речи всегда предшествует языку»[ 45 ]45
  Там же.


[Закрыть].

Итак, по Соссюру, изучение языковой деятельности распадается на две части: 1) «одна из них, основная, имеет своим предметом язык, то есть нечто социальное по существу и независимое от индивида…»[ 46 ]46
  Там же.


[Закрыть]; 2) «другая, второстепенная, имеет предметом индивидуальную сторону речевой деятельности, то есть речь, включая говорение…»[ 47 ]47
  Там же. С. 39


[Закрыть].

Итак, для Соссюра соотнесены три понятия: речевая деятельность (langage), язык (langue) и речь (parole).

Наименее ясно Соссюр определяет «речевую деятельность»: «Речевая деятельность имеет характер разнородный»[ 48 ]48
  Там же.


[Закрыть]. «По нашему мнению, понятие языка (langue) не совпадает с понятием речевой деятельности вообще (langage); язык – только определенная часть, правда – важнейшая, речевой деятельности»[ 49 ]49
  Там же.


[Закрыть].

«Речь» тоже определяется из соотношения с языком, но более определенно: «…речь есть индивидуальный акт воли и понимания, в котором надлежит различать: 1) комбинации, при помощи которых говорящий субъект пользуется языковым кодексом с целью выражения своей личной мысли; 2) психофизический механизм, позволяющий ему объективировать эти комбинации»[ 50 ]50
  Там же.


[Закрыть]; «разделяя язык и речь, мы тем самым отделяем: 1) социальное от индивидуального; 2) существенное от побочного и более или менее случайного»[ 51 ]51
  Там же. С. 38


[Закрыть]. Это явление «всегда индивидуально, и в нем всецело распоряжается индивид; мы будем называть его речью (parole)»[ 52 ]52
  Там же.


[Закрыть]. Но в этих определениях скрыто очень важное противоречие: либо «печь» лишь индивидуальное, побочное, даже случайное и только, либо же это «комбинации, при помощи которых говорящий субъект пользуется языковым кодексом», что никак не может быть побочным и тем более случайным и что не является даже и индивидуальным, так как это нечто, лежащее вне субъекта.

Австрийский психолог и лингвист Карл Бюлер, а вслед за ним и Н. С. Трубецкой выделяли в этой области два понятия: речевой акт (Sprechakt) и структуру языка (Sprachgebilde)[ 53 ]53
  См.: В u h 1 е г К. Sprachtheorie. lena, 1934 [Русский пер.: Бюлер К. Теория языка. М., 1993]; Trubetzkoy N. Grundziige der Phonologic // Travaux du Cercle Liaguistique de Prague. 1938. № 7 (в русском переводе книги Трубецкого «Основы фонологии», М., 1960 – термины речевой акт и речь отожествлены, см. с. 7).


[Закрыть]. Если термин Sprachgebilde можно отожествить с термином Соссюра «язык» (langue), хотя сам Соссюр указывает на другую немецкую параллель: Sprache – «язык», то термину речевой акт (Sprechakt) у Соссюра ничего не соответствует, а для своего термина parole – «речь» он указывает немецкий термин Rede – «речь».

Наиболее полно и определенно Соссюр определяет «язык»: «Язык – это клад, практикой речи отлагаемый во всех, кто принадлежит к одному общественному коллективу»[ 54 ]54
  Де Соссюр Ф. Курс общей лингвистики /Русский пер. А. М. Сухотина, 1933. С. 38.


[Закрыть], «язык… это система знаков, в которой единственно существенным является соединение смысла и акустического образа, причем оба эти элемента знака в равной мере психичны»[ 55 ]55
  Там же. С. 39.


[Закрыть].

Подчеркивая социальную сущность языка, Соссюр говорит: «Он есть социальный элемент речевой деятельности вообще, внешний по отношению к индивиду, который сам по себе не может ни создавать язык, ни его изменять»[ 56 ]56
  Там же.


[Закрыть].

Какие же выводы можно сделать, рассмотрев все противоречия, указанные выше?

1) Соссюр прав в том, что надо отличать язык как явление социальное, общественное, как достояние коллектива, от иных явлений, связанных с языковой деятельностью.

2) Прав он и в том, что определяет язык прежде всего как систему знаков, так как без знаковой системы не может осуществляться человеческое общение, явление второй сигнальной системы по И. П. Павлову.

3) Не прав Соссюр в том, что считает это социальное явление – язык – психичным; хотя явления языка, наряду с явлениями искусства, а также бытового творчества (утварь, одежда, жилище, оружие) и техники, проходят через психику людей, но сами слова, правила склонения и спряжения, стихи и романы, сонаты, симфонии и песни, картины и этюды, памятники и здания, равно как и ложки, скамейки, седла, пещеры, башни и дворцы, самострелы и пулеметы, – не психические факты. Для языка в целом и для языкового знака в частности необходима их материальность (звуки, буквы и их комбинации). Мы уже установили, что вне реальной материальности и способности быть чувственно воспринимаемым любой знак, и прежде всего языковой, перестает быть знаком и тогда кончается язык.

4) Не прав он также в том, что объединяет понятие речевого акта – всегда индивидуального (даже в случае хоровой декламации!) и речи как системы навыков общения посредством языка, где главное тоже социально и речевые навыки тоже достояние известных частей коллектива (по признакам: классовым, сословным, профессиональным, возрастным, половым и т. д.).

5) Не прав Соссюр и в том, что понятия речи и речевого акта у него не расчленены, потому что понятие языковой деятельности он недостаточно разъяснил.

6) Несмотря на отмеченные выше ошибки Соссюра, то, что сказано им о языке и речи, послужило ориентиром для выяснения самых важных вопросов в этой области на 50 лет вперед.

Что же можно в результате сказать?

1. Основным понятием надо считать язык. Это действительно важнейшее средство человеческого общения. Тем самым язык – это достояние коллектива и предмет истории. Язык объединяет в срезе данного времени все разнообразие говоров и диалектов, разнообразия классовой, сословной и профессиональной речи, разновидности устной и письменной формы речи. Нет языка индивида, и язык не может быть достоянием индивида, потому что он объединяет индивидов и разные группировки индивидов, которые могут очень по–разному использовать общий язык в случае отбора и понимания слов, грамматических конструкций и даже произношения. Поэтому существуют реально в современности и истории такие языки, как русский, английский, французский, китайский, арабский и др., и можно говорить о современном русском языке и о древнерусском, и даже об общеславянском.

2. Речевой акт– это индивидуальное и каждый раз новое употребление языка как средства общения различных индивидов. Речевой акт должен быть обязательно двусторонним: говорение – слушание, что составляет неразрывное единство, обусловливающее взаимопонимание (см. выше, § 3). Речевой акт – прежде всего процесс, который изучается физиологами, акустиками, психологами и языковедами. Речевой акт может быть не только услышан (при устной речи), но и записан (при письменной), а также, в случае устного речевого общения, зафиксирован на магнитофонной пленке. Речевой акт тем самым доступен изучению и описанию с разных точек зрения и по методам разных наук.

3. Самое трудное определить, что такое речь. Прежде всего это не язык и не отдельный речевой акт. Мы говорим об устной и письменной речи, и это вполне правомерно, мы говорим о речи ребенка, школьника, о речи молодежи, о сценической речи, об орфоэпической речи[ 57 ]57
  Об орфоэпии см. гл. III, § 41.


[Закрыть], о прямой и косвенной речи, о деловой и художественной речи, о монологической и диалогической речи и т. д. Все это разные использования возможностей языка, отображения для того или иного задания, это разные формы применения языка в различных ситуациях общения. И все это является предметом языковедения. Тогда как «психофизический механизм» – предмет физиологии, психологии и акустики, данными которых лингвист должен пользоваться.

В непосредственном наблюдении лингвисту дан речевой акт (будь то звучащий разговор или печатный текст) так же, как психологу и физиологу, но в отличие от последних, для которых речевой акт и речь являются конечным объектом, для лингвиста это лишь отправной пункт. Лингвист должен, так сказать, «остановить» данный в непосредственном наблюдении процесс речи, понять «остановленное» как проявление языка в его структуре, определить все единицы этой структуры в их системных отношениях и тем самым получить вторичный и конечный объект лингвистики – язык в целом[ 58 ]58
  Подробнее о языке и речи см.: Смирницкий А. И. Объективность существования языка. МГУ, 1954, а также Реформатский А. А. Принципы синхронного описания языка // О соотношении синхронного анализа и исторического изучения языков. Изд. АН СССР, 1961. С. 22 и сл. [переп. в кн.: Реформатский А. А. Лингвистика и поэтика. М., 1987].


[Закрыть], который он может включить в совершенно иной процесс – исторический.

§ 5. Синхрония и диахрония

В XIX в. достойным объектом лингвистики как науки считали древние языки и поиски «праязыка». Изучение живых языков предоставляли школе, резко отграничивая эту область от науки. Успехи диалектологии, описывающей живые говоры, изучение языков народов, живущих в колониальной зависимости, и потребность в более серьезной постановке преподавания родного и иностранных языков выдвинули перед лингвистами новые задачи: создать методы научного описания данного состояния языка без оглядки на его происхождение и прошлое.

Практика вызвала и теоретическое осмысление. Крупнейшие ученые конца XIX–начала XX в. – Ф. Ф. Фортунатов, И. А. Бодуэн де Куртенэ, Ф. де Соссюр и другие – выдвинули теоретические основы научного описания данного языка в данную эпоху. Ф. Ф. Фортунатов разработал принципы описательной грамматики[ 59 ]59
  См.: Фортунатов Ф. Ф. О преподавании грамматики русского языка в средней школе // Русский филологический вестник. 1905. № 2. Или: Фортунатов Ф.Ф. Избранные труды. М.: Учпедгиз, 1957. Т. 2.


[Закрыть], И. А. Бодуэн де Куртенэ разделял лингвистику на статическую (описательную) и динамическую (историческую), различая в фонетике и грамматике явления сосуществования (Nebeneinander – «рядом друг с другом») и полследования (Nacheinander – «следом друг за другом»)[ 60 ]60
  См.: Бодуэн д е Куртенэ И. А. Опыт теории фонетических альтернаций // Избранные труды по общему языкознанию. М., 1963. Т. 1. С. 267 и сл.


[Закрыть]. Но, пожалуй, наиболее подробно рассмотрел этот вопрос Ф. де Соссюр.

Основной его тезис состоит в том, что «в каждый данный момент речевая деятельность предполагает и установившуюся систему, и эволюцию; в любую минуту язык есть и живая деятельность, и продукт прошлого»[ 61 ]61
  Де Соссюр Ф. Курс общей лингвистики / Русский пер. А. М. Сухотина, 1933. С. 34.


[Закрыть]. Отсюда вытекает идея синхронии и диахронии.

Синхронúя[ 62 ]62
  От греческого syn – «совместно» и chronos – «время», т. е. «одновременность».


[Закрыть] представляет собой «ось одновременности <…>, касающуюся отношений между сосуществующими вещами, откуда исключено всякое вмешательство времени», а диахронúя[ 63 ]63
  От греческого dia – «через» и chronos – «время», т. е. «разновременность».


[Закрыть] – «ось последовательности <…>, на которой никогда нельзя увидеть больше одной вещи зараз, а по которой располагаются все явления оси со всеми их изменениями»[ 64 ]64
  Де Соссюр Ф. Курс общей лингвистики / Русский пер. А. М. Сухотина, 1933. С. 88.


[Закрыть].

Для иллюстрации этих положений возьмем две эпохи русского языка – древнерусскую и современную:

В древнерусском языке краткое прилагательное и однокорневое существительное собирательное различались конечными гласными: в прилагательном ъ, в существительном ь[ 65 ]65
  Буквы ъ и ь в древнерусской письменности обозначали особые гласные звуки (редуцированные).


[Закрыть] (в связи с чем предыдущий согласный перед ъ был тверже, а перед ь – мягче; но это не различало слов).

В современном русском языке такие пары остались, но их различие опирается на иное звуковое явление, в связи с тем что конечные ъ и ь отпали; сейчас в паре гол – голь различителем служат конечные согласные: в прилагательном – твердая, а в существительном – мягкая. Таким образом, установилась новая синхрония (горизонтальная ось), сохранившая прежнее отношение, но выражается оно иначе благодаря тому, что по диахронии (вертикальная ось) гол–ъ превратилось в гол, а гол–ь – в гол’[ 66 ]66
  Апостроф (  ) показывает мягкость согласной.


[Закрыть].

Другой аналогичный пример приведем из французского языка.

[ 67 ]67
  fin значит «тонкий», fine – «тонкая», знак ĕ означает э, произнесенное «в нос».


[Закрыть][ 68 ]68
  fot –foot значит «нога», foti –feet – «ноги».


[Закрыть]

Синхрония – это как бы горизонтальный срез, т. е. состояние языка в данный момент как готовой системы взаимосвязанных и взаимообусловленных элементов: лексических, грамматических и фонетических, которые обладают ценностью, или значимостью (valeur де Соссюра), независимо от их происхождения, а только в силу соотношений между собой внутри целого – системы.

Диахрония – это путь во времени, который проделывает каждый элемент языка в отдельности, видоизменяясь в истории.

Таким образом, по де Соссюру, синхрония связана с системой, но изъята из отношений времени, диахрония же связана с временем, но изъята из отношений системы. Иными словами: «…диахрония рассматривается как область единичных явлений, а язык как система изучается лишь в сфере синхронии. Иначе говоря, развитие языка изображается как изменение лишь отдельных единичных явлений, а не как изменение системы, тогда как система изучается лишь в ее данности в определенный момент…»[ 69 ]69
  Смирницкий А. И. По поводу конверсии в английском языке // Иностранные языки в школе. 1954. № 3. С. 15.


[Закрыть]

На основании такого понимания Соссюр делает вывод, что синхронию и диахронию в языке должны изучать две разные науки[ 70 ]70
  Такого разрыва синхронии и диахронии при тщательном их различении не делает И. А. Бодуэн де Куртенэ. См.: Бодуэн де Куртенэ И. А. Опыт теории фонетических альтернаций (1895) // Избранные труды по общему языкознанию. М., 1963. Т 1. С. 266 и сл., в особенности с. 279 и 324–326.


[Закрыть].

B чем здесь прав и в чем не прав Соссюр?

Прав он в том, что синхронический и диахронический аспекты в языке – реальность и их следует различать; что практически «синхронический аспект важнее диахронического, так как для говорящей массы только он – подлинная реальность»[ 71 ]71
  Де Соссюр Ф. Курс общей лингвистики, 1933. С. 25.


[Закрыть].

Действительно, всякий «говорящий» на данном языке находился в сфере синхронии, он относится к данному языку как к послушному орудию, механизм которого ему надо знать, чтобы удобнее им владеть, и ему нет никакого дела до исторической фонетики, исторической грамматики и истории слов. Эти сведения могли бы только помешать его практической заинтересованности в языке. Тот, кто называет «лошадь» лошадью, а «собаку» собакой, вряд ли выиграет, если узнает, что первое слово заимствовано у тюркских народов, а второе – у иранских, или, тем более, если он узнает, что разговорное слово кавардак – «беспорядок» в казахском языке (откуда оно заимствовано) значит «кусочки жареного мяса». Такие знания могут в ряде случаев лишь сбить с толку говорящего и помешать ему правильно выражать свои мысли. Что дает говорящему для владения языком знание того, что раньше было не столам, а столомъ (дат. п. мн. ч.) и не столов, а столь (род. п. мн. ч.)? Почти ничего. Даже такой простой факт, как то, что слова гнезда, звезды писались до 1917 г. через ђ–в, не нужен говорящему (и пишущему).

Но в такой постановке речь идет только о пользовании языком и о систематизации его функционирования в описательном языковедении, а не о познании его развития.

При любом изучении мы не можем забывать, что основное требование диалектики в науке состоит в том, чтобы изучать явления и в связи, и в развитии. Разрыв синхронии и диахронии, провозглашенный Соссюром, дважды нарушает это положение, ибо его синхроническое изучение языка рассматривает явления в связи, но вне развития, а диахроническое изучение рассматривает явления в развитии, но вне связи.

Справедливо в ответ на это писал А. И. Смирницкий:

«1) Изменение любой единицы происходит не как изменение изолированной единицы, не как изолированного факта, а как части системы. Следовательно, линия синхронии, т. е. одновременно существующей системы, не может не приниматься во внимание при изучении изменений языка, т. е. при диахроническом изучении.

2) Язык определенной эпохи – это язык, существующий во времени, т. е. заключающий в себе момент диахронии… так как фактор времени по самому существу входит в язык. Таким образом, синхроническая система языка неизбежно должна рассматриваться во времени»[ 72 ]72
  СмирницкийА. И. По поводу конверсии в английском языке // Иностранные языки в школе. 1954. № 3. С. 16.


[Закрыть].

В результате разрыва синхронии и диахронии, ввиду явной бесплодности диахронического изучения выдернутых из системы изолированных фактов, многие зарубежные последователи Соссюра провозгласили ахронию, т. е. совсем исключили фактор времени из изучения языка.

Каков же правильный выход из данного положения? Конечно, не возврат к старому неразличению бывшего и настоящего, сосуществующего в системе и следующего одно на смену другому во времени, и прежде всего не отказ от понятия системы[ 73 ]73
  См. справедливые замечания по данному вопросу у Ф. Ф. Фортунатова: Фортунатов Ф.Ф. Избранные труды. М., 1956. Т. 1: Сравнительное языковедение. С. 142.


[Закрыть].

Об этом ложном шаге А. И. Смирницкий писал: «…подменять определение существующего соотношения определением того, из чего оно получилось, означало бы смешение прошлого с настоящим, допущение анахронизма, следовательно, было бы антиисторическим подходом»[ 74 ]74
  Смирницкий А. И. Так называемая конверсия и чередования звуков в английском языке // Иностранные языки в школе. 1953. № 5. С. 25.


[Закрыть].

Две «оси», намеченные Соссюром, действительно взаимно исключают друг друга, и никакой речи об их «единстве» быть не может. Это два различных аспекта. Но противопоставление их неравномерно, так как синхронический аспект для целого ряда лингвистических потребностей может быть самодовлеющим и исчерпывающим (для составления алфавитов, реформирования орфографии, выработки транскрипции и транслитерации[ 75 ]75
  См. подробнее в гл. V – «Письмо».


[Закрыть], для машинного перевода, наконец, для составления нормативных описательных и сопоставительных грамматик, а также для разработки методики обучения родному и неродному языку), тогда как диахронический аспект лишь подсобный, вспомогательный прием изучения истории языка. Ни в коем случае нельзя отожествлять диахронию и историю языка, так как диахрония может показать лишь развертывание и эволюцию отдельных, разрозненных, не связанных в систему и изолированных от структуры языка фактов.

Но так как язык в каждом ярусе своей структуры образует систему, все моменты которой взаимосвязаны и только в силу этого получают свою характеристику, то подлинная история языка в целом, используя предварительные данные диахронического описания, должна быть изложена в аспекте минимум двусинхронном:

эпохи А и эпохи Б; тогда предварительно найденные диахронические факты превратятся в историко–синхронические и язык в своей истории предстанет как структура и система.

Итак, следует изучать и понимать язык как систему не только в его настоящем, но и в его прошлом, т. е. изучать его явления и в связи друг с другом, и в развитии одновременно, отмечая в каждом состоянии языка явления, уходящие в прошлое, и явления, нарождающиеся на фоне стабилизовавшихся, нормальных для данного состояния языка явлений.

Различение структурных ярусов языка или его разделов: лексики, грамматики, фонетики – основано не только на различии самих единиц этих разделов: слов, форм, звуков, но и на качестве той абстракции, которая их определяет.

Абстракция в языке присутствует в любом языковом факте, без этого язык не мог бы быть «языком». Но ее роль и ее характер в разных ярусах структуры языка различны.

а) Лексическая абстракция состоит в том, что слово – самая конкретная единица языка – соотнесено не прямо с вещью, которую это слово может называть, но с целым классом вещей. Это касается не только нарицательных (дом, человек), но и собственных имен (Александр, Марья, Заречье, Спасск, Комсомольск). Нарицательные и собственные имена – это разные степени того же качества лексической абстракции.

б) Грамматическая абстракция не касается вещей и отдельных фиксированных понятий. На первый взгляд она просто «ýже» лексической (ср. такие случаи лексической абстракции, как жизнь, бытие, и такие случаи грамматической абстракции, как суффикс–ик–в словах столик, садик, или такие флексии, как – а в словах стола, профессора, коня, края), однако это неверно. Грамматическая абстракция имеет иное качество; присоединить суффикс–ик–или флексию–а можно к любым по своему значению корням и основам (садик и фунтик, стола и рыбака); грамматическая абстракция безразлична к лексической и имеет особое качество – это абстракция признаков и отношений.

в) Фонетическая абстракция – явление опять же иного качества; она безразлична и к лексической, и к грамматической абстракции. Так, из фонем [т], [к], [у] можно «составить» слово тку и слово тук, и слово кут; фонема [а] может быть флексией и именительного падежа единственного числа женского рода (жена), и родительного падежа единственного числа мужского и среднего рода (стола, окна), и именительного падежа множественного числа (дома, окна) и т. п.

Эти отличия качества лексической, грамматической и фонетической абстракции и предопределяют различие единиц разных ярусов языковой структуры.