Текст книги "В небе Ленинграда"

Автор книги: Александр Новиков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 23 страниц)

Новиков Александр Александрович
В небе Ленинграда

Новиков Александр Александрович

В небе Ленинграда

{1}Так помечены ссылки на примечания. Примечания в конце текста

Биографическая справка: НОВИКОВ Александр Александрович, родился 19.11.1900 в деревне Крюково ныне Нерехтского района Костромской области в семье крестьянина. Русский. Член КПСС с 1920. В Советской Армии с 1919. Участник Гражданской войны. В 1922 окончил курсы "Выстрел", в 1930 Военную академию имени М. В. Фрунзе. С 1933 служил в ВВС. Участник советско-финляндской войны 1939 – 40, начальник штаба ВВС Северо-Западного фронта. С 1940 командующий ВВС ЛВО. С началом Великой Отечественной войны командующий ВВС Северного (с августа 1941 Ленинградского) фронта. В 1942 – 43 заместитель народного комиссара обороны СССР по авиации, с мая 1943 до конца войны командующий ВВС Красной Армии. Главный маршал авиации (1944). Как представитель Ставки ВГК, координировал боевые действия авиации нескольких фронтов в битвах под Сталинградом и на Курской дуге, при штурме Кенигсберга (Калининград), в Берлинской операции, проявив при этом личное мужество и героизм. Звание Героя Сов. Союза присвоено 17.4.45. За умелое руководство авиацией в советско-японской войне 1945 награжден 8.9.45 второй медалью "Золотая Звезда". С 1953 командовал ДА, был заместителем главкома ВВС. С 1956 – в запасе. Депутат Верховного Совета СССР 2-го созыва. Награжден 3 орденами Ленина, 3 орденами Красного Знамени, 3 орденами Суворова 1 степени, орденом Кутузова 1 степени, Трудового Красного Знамени, 2 орденами Красной Звезды, медалями, иностранными орденами. Бронзовый бюст установлен в Костроме, мемориальная доска – в Москве. Умер 3.12. 1976. Похоронен на Новодевичьем кладбище. Его имя носят Балашовское высшее военно-авиационное училище, улица в Москве, судно МРХ. (Герои Советского Союза. Краткий биографический справочник. Москва. Воениздат. 1988. Том 2. Стр. 171-172.) \ Андрианов П.М.

Содержание

К читателям моей книги

На пути в авиацию

Июнь-июль 1941 года

На ближних подступах

Подвиг ведомого

Ночной аккорд

Конец одной мортиры

Оборванный след

Старая фотография

Самый долгий поединок

Разгром "Карельского вала"

Список сокращений

Примечания

Ленинградским летчикам,

живым и павшим

К читателям моей книги

В жизни каждого человека, прошедшего через большую войну, есть наиболее памятные и дорогие ему события. Для меня такими являются первые семь месяцев войны с фашистской Германией. Все это время я провел в Ленинграде и своими глазами видел начало той великой народной эпопеи, которая потрясает сердца людские и сейчас, спустя много лет. Героической защите Ленинграда и посвящена эта книга.

Ныне хорошо известно, какое огромное значение отводили заправилы фашистской Германии скорейшему захвату Ленинграда. В плане "Барбаросса" Ленинград рассматривался как один из главнейших стратегических объектов нападения{1}. Документы неопровержимо свидетельствуют о том, что гитлеровцы намеревались взять Москву лишь после того, как падет Ленинград и будет создан на севере общий фронт с финской армией. Еще в феврале 1941 г. на совещании с высшими военными руководителями Гитлер заявил, что прежде надо разгромить советские войска на севере. И в ходе самой войны Гитлер и высшее руководство вооруженными силами Германии неоднократно подчеркивали важность быстрейшего захвата Ленинграда и ленинградского промышленного района. Так, в конце июня 1941 г., когда встала дилемма: продолжать ли наступление на Москву или немедленно наносить удар на Ленинград, Гитлер настаивал на том, чтобы повернуть фронт на север. Для этой цели он намеревался укрепить группу армий "Север" за счет танковых соединений группы армий "Центр"{2}. 5 июля начальник штаба верховного главнокомандования вооруженными силами Германии генерал-фельдмаршал Кейтель сообщил главнокомандующему сухопутными силами вермахта генерал-фельдмаршалу Браухичу, что Гитлер озабочен, в состоянии ли группа армий "Север" одна разгромить советские войска на ленинградском направлении или в помощь ей придать 3-ю танковую группу{3}?

17 июля, когда войска генерал-фельдмаршала фон Лееба застряли перед Лужским оборонительным рубежом, Гитлер вновь вернулся к мысли о том, чтобы, не дожидаясь дальнейшего продвижения на Москву, повернуть на северо-восток крупные танковые силы группы армий "Центр", которые должны помочь перерезать коммуникации Ленинграда с Москвой, окружить город на Неве и разгромить защищавшие его советские войска{4}.

21 июля Гитлер посетил штаб группы армий "Север" и указал ее командованию на необходимость быстрейшего захвата Ленинграда, пообещав фон Леебу усилить его войска 3-й танковой группой. А 23 июля уже в беседе с Браухичем Гитлер сказал, чтобы после окончания боев в районе Смоленска 2-я танковая группа была направлена для оказания помощи группе армий "Юг", а 3-я танковая группа группе армий "Север"{5}.

Несмотря на большие потери, Гитлер торопит фон Лееба с захватом Ленинграда. 4 августа, находясь с Кейтелем в группе армий "Север", Гитлер дает фон Леебу отсрочку до 20 августа и принимает решение перебросить под Ленинград одно из мощнейших авиасоединений ВВС Германии – 8-й авиакорпус ближнего боя{6}. А 15 августа такое же указание Гитлера о быстрейшем овладении Ленинградом было дано и Браухичу, и лишь после этого Гитлер соглашался наносить удар на Москву{7}. А через день генерал-фельдмаршал Кейтель в дополнение к директиве No 34 от 12 августа 1941 г. писал, что до начала наступления на Москву следует покончить с Ленинградом{8}.

Стремясь быстрее овладеть Ленинградом, гитлеровцы, исходя из своих человеконенавистнических бредовых расистских планов, в которых в первую очередь предусматривалось лишение государственной самостоятельности и национальной культуры народов Восточной Европы и превращение их в бесправных рабов, заранее готовились стереть его с лица земли. Начальник генерального штаба сухопутных войск Германии генерал Гальдер 8 июля 1941 г. записал в своем служебном дневнике следующее: "Непоколебимым решением фюрера является сравнять Москву и Ленинград с землей, чтобы полностью избавиться от населения этих городов, которое, в противном случае, мы будем кормить в течение зимы. Задачу уничтожения городов должна выполнить авиация"{9}.

Почему же эта варварская роль отводилась авиации?

Еще в начале 30-х годов в капиталистических странах большую популярность обрела разбойничья теория "воздушной войны", основоположником которой был итальянский генерал Дуэ. Он высказал предположение, будто авиация в состоянии решить исход войны одна путем массированных бомбовых ударов по важнейшим военно-экономическим центрам противника и своим воздействием на моральное состояние населения враждебной страны.

Во второй половине 30-х годов, когда политическая обстановка в мире, особенно в Европе, стала быстро накаляться, в главных капиталистических странах начался период бурного роста вооруженных сил и, в первую очередь, авиации, чему в значительной степени способствовал и стремительный скачок в авиастроении. Достижения в науке и технике позволили весьма быстро улучшить все летно-технические и боевые качества самолетов. В Англии, Германии, Италии и Франции военно-воздушные силы, как сухопутные войска и морской флот, были выделены в самостоятельный вид вооруженных сил. Популярности взглядов Дуэ способствовали успехи в авиастроении и желание милитаристских кругов наиболее развитых капиталистических стран выиграть будущую войну с наименьшими материальными затратами, а главное – "малыми армиями", состоящими из профессиональных военных. Опыт первой мировой войны, вызвавшей мощную волну антимилитаристских и революционных настроений, внушал опасения, что в случае новых вооруженных столкновений возникнет подобная ситуация. А потому империалистические круги стремились обойтись без призыва под ружье миллионов рабочих и крестьян, которые могли повернуть оружие против зачинщиков новых войн. По душе эти взгляды пришлись и гитлеровцам, ВВС которых к концу 30-х годов стали самыми мощными и совершенными в капиталистическом мире. Германия первая и попыталась на практике частично осуществить теорию Дуэ{10}.

Наиболее полно и последовательно эта попытка проявилась в воздушной войне против Англии (август 1940 г. – май 1941 г.). Гитлер бросил на Англию не только основные ударные (бомбардировочные) силы своих действующих воздушных флотов, но и наиболее закаленные, опытные летные кадры. Среди них были такие асы, как Ветер и Мюнхенбергер. Вегнер бомбил почти все наиболее важные жизненные центры противников Германии, в том числе Варшаву, Роттердам, Лондон, Ковентри, Дюнкерк. Во время налетов на Лондон Вегнер выполнял особые задания Геринга – бомбил парламент, Букингемский дворец, Вестминстерское аббатство и другие правительственные и исторические здания.

Мюнхенбергер был мастером "слепого" самолетовождения, он летал при любой погоде днем и ночью.

Кстати, и Вегнер, и Мюнхенбергер кончили свою карьеру на советско-германском фронте. Осенью 1941 г. из-за больших потерь фашистской авиации они в числе многих лучших летчиков Германии были направлены на ленинградское и московское направления. В конце того же года оба были сбиты ленинградскими летчиками.

Гитлеровцы долгое время подвергали Англию мощным бомбовым ударам, нещадно уничтожая не только ее военно-промышленные объекты, но и население. Особенно злодейским оказался налет на Ковентри – один из крупнейших центров английской промышленности. 14 ноября 1940 г. 500 фашистских бомбардировщиков несколькими волнами обрушились на заводы и мирные кварталы города и нанесли ему огромные разрушения.

И все же гитлеровским стратегам не удалось выиграть воздушную войну против Англии и вовсе не потому, как они утверждали впоследствии, что им не хватило авиации, основную массу которой вскоре пришлось перебросить к границам Советского Союза. Главный просчет их был в том, что они не учли самого главного – человека. Варварские бомбардировки не только не запугали англичан, а, напротив, еще больше укрепляли их волю к сопротивлению. Оправившись от первых налетов, заставших их врасплох, англичане сумели затем создать сильную систему противовоздушной обороны и стали наносить гитлеровцам весьма ощутимые удары.

Вторично в столь значительном масштабе осуществить теорию "воздушной войны" нацисты попытались в сражении за Ленинград. Выполняя изуверский план своего командования, фашистские летчики начали с конца июля 1941 г. регулярно бомбить Ленинград. Четыре месяца, вплоть до конца ноября, "юнкерсы" и "хейнкели" упорно рвались в небо города Ленина. Враг не считался ни с какими потерями, а они были очень ощутимы.

Мне, как тогдашнему командующему ВВС Ленинградского фронта, эти бомбежки особенно памятны. В то время гитлеровская авиация значительно превосходила нашу и по численности, и по качеству своих самолетов. Каждая боевая машина, каждый летчик у нас были тогда буквально на вес золота. Пополнения же поступали скудно, и осенью 1941 г. численное превосходство врага в небе стало подавляющим. Воздушные защитники невской твердыни воевали с предельным напряжением сил, а противник все наращивал мощь своих ударов по городу. Начиная с 6 сентября почти ни одна ночь не обходилась без бомбежек. Вражеские налеты нередко длились по 9 и более часов подряд. Так, 23 сентября сигнал воздушной тревоги звучал 11 раз, 4 октября было 10 воздушных тревог общей продолжительностью более 9 часов, 9 октября ленинградцы провели в бомбоубежищах тоже свыше девяти часов. Только за три месяца (сентябрь, октябрь и ноябрь) сигнал воздушной тревоги подавался 251 раз{11}.

Защищая город Ленина, советские летчики дрались, как львы, не задумываясь, шли на самопожертвование. Убедительнейшее тому подтверждение – число воздушных таранов, совершенных ленинградцами в первые шесть месяцев войны. Только за три первых месяца войны воздушные часовые Ленинграда нанесли по врагу до 30 таранных ударов{12}. А всего за войну, пока по неуточненным данным, ленинградские летчики более 50 раз применяли этот опасный для собственной жизни прием. Всего же за годы Великой Отечественной войны советские летчики применяли таран 211 раз. Разумеется, число это не окончательное.

Стремясь превратить Ленинград во второй Ковентри, гитлеровцы привлекли на помощь своей авиации артиллерию. Во второй половине сентября, когда линия фронта стабилизировалась, фашисты установили по всему южному полукружию обороны города осадные орудия калибра от 150 до 420 мм.

Артиллерии, как и авиации, сразу же была поставлена задача: превратить Ленинград в груду развалин, а население его уничтожить. Об этом свидетельствуют не только показания пленных, но и секретные документы командования вермахта, оглашенные на Нюрнбергском процессе. Так, в сентябре 1941 г. немецкий военно-морской штаб издал секретную директиву "О будущности города Петербурга". Во втором параграфе ее говорится следующее:

"Фюрер решил стереть город Петербург с лица земли. После поражения Советской России нет никакого интереса для дальнейшего существования этого большого населенного пункта..."

В параграфе четвертом сказано:

"Предположено тесно блокировать город и путем обстрела из артиллерии всех калибров и беспрерывной бомбежкой с воздуха сравнять его с землей. Если вследствие создавшегося в городе положения Пуду т заявлены просьбы о сдаче, они будут отвергнуты...{13}"

21 сентября 1941 г. оперативный отдел немецкого генерального штаба выпустил еще один варварский документ "О блокаде Ленинграда", в первых же параграфах которого сказано следующее:

"б) Сначала мы блокируем Ленинград (герметически) и разрушаем город, если возможно, артиллерией и авиацией...

в) Когда террор и голод сделают в городе свое дело, откроем отдельные ворота и выпустим безоружных людей...

г) Остатки "гарнизона крепости" останутся там на зиму. Весной мы проникнем в город... вывезем все, что осталось живое, в глубь России или возьмем в плен, сровняем Ленинград с землей и передадим район севернее Невы Финляндии"{14}.

В октябре 1941 г. верховное командование фашистских вооруженных сил издало директиву относительно судьбы Ленинграда. В ней, в частности, предусматривалась возможность возникновения в блокадном городе эпидемии. Опасаясь, что эпидемия может распространиться за пределы Ленинграда, гитлеровское командование приказывало уничтожать население орудийным огнем, если оно вдруг начнет покидать город{15}.

Вначале враг вел беспорядочный огонь, стремясь прежде всего воздействовать на моральное состояние ленинградцев. Но в ноябре противник перешел на плановый систематический обстрел. Гитлеровцы разработали специальный график обстрелов для утренних, дневных, вечерних и ночных часов. Особенно интенсивно велся огонь во время рабочих смен на предприятиях и наибольшего оживления на улицах города{16}.

На картах гитлеровских артиллеристов были отмечены и занумерованы не только все наиболее важные промышленные предприятия города, но и детские учреждения, больницы, музеи, архитектурные памятники. Так, Эрмитаж значился как цель No 256, Дворец пионеров – No 192, больница имени Нечаева – No 99{17}.

К концу 1941 г. на юге, от Финского залива до Ладожского озера, действовало уже несколько группировок осадной артиллерии противника. Воздушная тревога сменяла артиллерийскую, артиллерийская – воздушную. И так дни, недели, месяцы. С начала сентября по конец ноября город обстреливался 272 раза. В сентябре на улицах города разорвалось 5364 снаряда, в октябре – 7590, в ноябре – 11230. Бывали дни, когда фашистские артиллеристы-убийцы не выпускали население из убежищ по 18 с лишним часов подряд. Так было 15 и 17 сентября{18}.

Я очень хорошо помню эти жуткие дни. Они последовали после жесточайших воздушных налетов, длившихся трое суток подряд – с 8 по 10 сентября. 8 сентября фашистская авиация дважды – вечером и ночью – бомбила город. В эти два налета возникло более двухсот пожаров, многие из которых были крупными. Было убито и ранено более 150 человек. 9 сентября вражеские бомбардировщики снова прорвались в город. В этот налет было убито 54 человека и ранено 466{19}. Больницы и госпитали не успевали принимать раненых, похоронный трест – готовить могилы на кладбищах.

У защитников Ленинграда прибавилось забот – нужно было немедленно принимать меры для контрбатарейной борьбы. Но налаживалась она нелегко. Противнику было просто: каждый выпущенный снаряд наносил разрушения. Нам же приходилось отыскивать осадные орудия врага и вести только прицельный огонь. Контрбатарейная борьба в таких условиях во многом отличалась от контрбатарейной борьбы на передовых. Защитникам Ленинграда пришлось осваивать эту борьбу буквально под огнем неприятеля. Поэтому, пока не был приобретен опыт, все действовали врозь – и армия, и флот, и авиация. Лишь в марте 1942 г. контрбатарейная борьба сложилась в единую и четкую систему, которая непрестанно совершенствовалась и развивалась. А в осенне-зимний период 1941 г. в борьбе с осадной артиллерией врага каждый род войск действовал по своему усмотрению, сам разрабатывал и внедрял в практику формы и методы контрбатарейной борьбы.

Основная тяжесть в этой борьбе, конечно, легла на плечи артиллеристов армии. Но и летчики вложили в нее немало сил. Они не только вели воздушную разведку, но и при малейшей возможности стремились уничтожить обнаруженные осадные орудия противника. Помощь авиации в этот период была особенно ценна, так как наша артиллерия сидела на "голодном пайке" – суточная норма на орудие составляла 3 – 4 снаряда. Командование фронта сохраняло неприкосновенный запас снарядов на случай вражеского штурма города, гитлеровским же артиллеристам для обстрела города отпускалось неограниченное количество снарядов{20}.

И действительно гитлеровцы не жалели боеприпасов. Так, в сентябре Ленинград обстреливался 26 дней, в октябре и ноябре по – 30 дней. Всего за эти три месяца фашистская артиллерия обстреляла город 272 раза{21}.

Многое о героической 900-дневной обороне Ленинграда уже известно, о днях этих написано немало книг. И все же тема эта далеко не исчерпана, и долго еще будут обращаться к ней и историки, и писатели, и мемуаристы. Я не претендую на исчерпывающий рассказ о событиях в ленинградском небе, легших в основу моих воспоминаний. Мне хочется рассказать о том, что мало известно или вовсе неизвестно другим, и тем самым дополнить героическую летопись Великой Отечественной войны несколькими из многих еще недостающих ей страниц.

Эта книга выходит из печати в год, примечательный для нашей страны двумя событиями – 100-летием со дня рождения В. И. Ленина и 25-летним юбилеем победы над фашистской Германией. Герои этой книги защищали город, носящий имя создателя первого в мире государства трудящихся, величайшего мыслителя нашей эпохи. Они ходили в бой с именем этого человека в своих пламенных сердцах и, как бы им ни приходилось тяжело, твердо верили, что выстоят и победят. И победили.

Моя книга – скромный дар в честь этих двух дат.

На пути в авиацию

Прежде – немного о себе, как я стал авиатором и попал в Ленинград.

По происхождению и образованию я был весьма далек от армии. Родился и вырос в бедной крестьянской семье. Рано познал земледельческий труд и полюбил его. Учился с охотой. Окончил начальную и второклассную школы и выдержал конкурсные экзамены в Кинешемско-Хреновскую учительскую семинарию. Потом учительствовал недалеко от родной деревни Крюково в Пешевской начальной школе{22}.

Профессия учителя нравилась мне, и я был доволен своей судьбой. Мне казалось тогда, что свое место в жизни я нашел. Мысли о военной службе даже не приходили в голову, хотя, казалось бы, пример отца в какой-то мере должен был пробудить во мне если не интерес, то любопытство к армии. Мой отец дослужился до унтер-офицера и участвовал в русско-японской и первой мировой войнах. Но, как и большинство людей его сословия, он не любил старую армию и о годах, проведенных в ней и на войне, рассказывал мало и неохотно.

Но вот с Невы пришла весть – царь свергнут. Не успели в деревнях свыкнуться с этой новостью, как грянула другая – власть перешла в руки рабочих и крестьян. Родилась новая Россия – Советская.

Великая Октябрьская социалистическая революция в корне изменила мою жизнь. И случилось это скоро. В начале 1919 г. отца как бывшего унтер-офицера, великолепно знавшего строевую службу, мобилизовали в Красную Армию. В этот раз он пошел служить с охотой. Молодая Республика создавала свои Вооруженные Силы, которые остро нуждались в командных кадрах, особенно младшего звена. И хотя в первый год в Красную Армию принимались только добровольцы, на бывших унтер офицеров добровольческий принцип не распространялся.

С уходом отца в армию старшим в доме остался я. Мои сестры и брат были еще совсем детьми. Я учительствовал и помогал матери по хозяйству. Жилось нам трудно. Вся моя месячная зарплата составляла пуд ржаной муки, получать которую я ходил на ссыпной пункт. Но я не горевал: знал, что теперь дорога к знаниям открыта и я могу учиться дальше. Мама знала о моей мечте получить высшее образование и, хоть нелегко ей было оставаться одной с тремя детьми на руках, отпустила меня учиться. Мне не было еще и восемнадцати лет, и я не знал, примут ли меня в институт, но желание учиться было так велико, что рискнул и уехал в Иваново, куда в 1916 г. из Риги был эвакуирован Политехнический институт. Я подал заявление на агрономический факультет.

Однако моя учеба длилась недолго. Время было голодное, и мне пришлось вернуться в деревню. Я вновь стал учить ребятишек в Пешеве. Думал, что гражданская война продлится недолго и я снова поеду в Иваново.

Минул еще год. В стране уже вовсю полыхала гражданская война. Многих моих сверстников призвали в Красную Армию. Готовился исполнить свой воинский долг перед Родиной и я. Осенью 1919 г. мне вручили мобилизационную повестку, и я надолго расстался с родным краем. Для меня началась новая жизнь. Я попал в самую гущу событий. Наш 27-й Приволжский пехотный полк стоял в Нижнем Новгороде (ныне Горький). Только здесь я по-настоящему стал понимать, что именно происходило в стране, что такое большевики и Советская власть.

Для меня, деревенского паренька из далекой северной губернии, почти все было новым, интересным, захватывающим. Нижний славился своими революционными традициями. Я ходил на митинги, диспуты, смотрел и слушал. В полку нас просвещали комиссары и командиры. Во мне происходил процесс пробуждения классового сознания. В феврале 1920 г. меня послали на Нижегородские курсы красных командиров. В апреле я стал членом РКП (б).

Несмотря на трудное время, занимались мы с душой, так как знали, что и нам скоро придется с оружием в руках отстаивать завоевания Октябрьской революции, и старались лучше постигать азы военного искусства. Мы жадно следили за событиями на фронтах, радовались успехам молодой Красной Армии и переживали ее неудачи.

Особенно нас интересовали те, кто водил в бой красные полки и дивизии. Но в то время в газетах мало писали о людях, а сводки с фронта не отличались подробностями. Имена красных командиров, даже уже прославившихся, не часто мелькали на газетных страницах. О том же, кто они, откуда они, как пришли в Красную Армию, вообще не говорилось. А нас, будущих краскомов, эти подробности очень интересовали. Но источники информации были весьма скудными. Наши преподаватели, в большинстве своем бывшие царские офицеры, знали не больше, чем мы, к тому же они мало интересовались тем, что происходит на фронте, во всяком случае, перед курсантами своего интереса не высказывали. Они лояльно служили Советской власти и только. Иного с них тогда и не спрашивали.

Но встречались среди них и иные люди, которые стремились понять новую Россию, цели большевиков. Таким был начальник учебной части наших курсов бывший офицер царского генштаба, ставший впоследствии начальником штаба Кавказской Краснознаменной армии, Борис Иннокентьевич Кузнецов. Он не только учил нас военному делу, но и стремился расширить наш кругозор – много рассказывал об истории военного искусства и старался держать нас в курсе всех фронтовых событий, умело комментируя их. Симпатии его были всецело на стороне Советской власти и молодой Красной Армии.

Однажды на занятиях Борис Иннокентьевич охарактеризовал старый генералитет, в том числе и главарей контрреволюционных вооруженных сил Деникина, Врангеля, Колчака, Корнилова, Юденича, а потом рассказал о советских полководцах – Фрунзе, Тухачевском, Каменеве, Егорове и некоторых других. Назвал он и Иеронима Петровича Уборевича, дав ему отличную аттестацию.

– Это самый молодой из всех командующих красными армиями,-сказал в заключение Кузнецов,– к тому же он очень талантлив и перспективен как военачальник. Подумайте сами, в 22 года он стал командармом и уже одержал немало побед. Бьет опытных царских генералов.

Курсанты попросили Кузнецова рассказать об Уборевиче поподробнее. Я слушал Бориса Иннокентьевича, будто завороженный. Действительно, невозможно было не восхищаться Уборевичем. Списку его побед мог позавидовать любой опытный полководец. На счету 23-летнего командарма были победы над англо-американскими интервентами на Севере, белогвардейскими полчищами под Орлом, Кромами, Харьковом и Одессой. Теперь молодой полководец командовал 9-й армией и очищал Северный Кавказ от деникинцев.

Рассказ об Уборевиче настолько захватил меня, что я тут же решил после окончания курсов проситься служить под его началом. Но не помню уж почему в июне 1920 г. при распределении меня отправили на Северный фронт в 7-ю армию. Наш 384-й стрелковый полк 43-й стрелковой дивизии действовал в районе Петрозаводска. Сперва я исполнял обязанности помощника командира роты, но вскоре получил повышение – возглавил разведку полка.

Северный фронт в то время был уже тихим фронтом – бои возникали от случая к случаю. Мне же хотелось побывать в настоящем большом сражении, и я попросил перевести меня на один из Западных фронтов. Но с командными кадрами в 7-й армии было плохо и меня не отпустили.

В 384-м полку я прослужил до марта 1921 г. Здесь меня и застало известие о контрреволюционном мятеже в Кронштадте. В первых числах марта меня срочно вызвали в штаб бригады, где я получил предписание выехать в Петроград и явиться к начальнику штаба 128-й стрелковой бригады. Бригада эта входила в состав войск Петроградского округа и несла охранную службу военных и промышленных объектов.

В Петроград я приехал утром 10 марта. Принял меня начальник штаба Белянин. Вскрыв пакет, он быстро прочитал документ и сказал:

– Разведчик – это хорошо. Разведчики сейчас нам как раз и нужны. Знаете, почему?

– Нет,– ответил я.

– В Кронштадте мятеж. Первый штурм крепости и фортов не удался. Тухачевский готовит войска к новому штурму. Разведке много работы. Обо всем вам расскажет начальник разведки бригады Севастьянов. Вы поступаете в его распоряжение, будете его помощником. Это ваша постоянная работа. Ну, а пока мы прикомандируем вас к штабу Тухачевского.

От Белянина я отправился к Севастьянову. Начальник разведки 128-й бригады оказался человеком приветливым и словоохотливым. Он подробно рассказал мне о положении под Кронштадтом, как проходил первый штурм крепости и почему он не удался. Разгром мятежников Реввоенсовет Республики возложил на 7-ю армию, поставив во главе ее командующего Западным фронтом М. Н. Тухачевского. В подчинение Тухачевскому были переданы также войска Петроградского военного округа и Балтийский флот. 7-я армия была разделена на две группы войск Северную и Южную. Рано утром 8 марта начался штурм Кронштадта.

Части Северной группы наступали со стороны Лисьего Носа на форты No 4 и 6. Но было еще очень темно, наши войска сбились с пути, очутились возле форта No 7 и овладели им. Однако ураганным артиллерийским огнем из других фортов мятежники заставили нас отойти на материк – северное побережье Финского залива.

У Южной группы дела вначале шли успешно. Подразделения Особого сводного полка под покровом ночи по льду форсировали залив и ворвались в Кронштадт. Но противник имел больше сил и к вечеру выбил сводный полк из города.

Севастьянов приказал мне явиться в штаб 7-й армии и там получить назначение. Мне поручили контроль за войсковой разведкой левой колонны Северной группы. Начальник разведки армии сказал, что сегодня я свободен, а завтра должен выехать в Лисий Нос.

На другой день утром я уехал в Лисий Нос. Уже вовсю шла подготовка к новому штурму – велась ледовая и воздушная разведка, изучались подступы к Кронштадту и фортам, красноармейцы учились действовать на льду под артиллерийским и пулеметным огнем. На усиление 7-й армии прибывали пополнения из частей Западного фронта. В Петроград по предложению В. И. Ленина срочно выехало более 370 делегатов X съезда РКП (б). Среди них были такие видные партийные и военные деятели, как А. С. Бубнов, К. Е. Ворошилов, Е. И. Ковтюх, В. П. Затонский, Ф. И. Махарадзе, Я. Ф. Фабрициус, М. И. Челышев и другие{23}.

Во втором часу ночи 17 марта войска обеих групп (Северной и Южной) двинулись на штурм Кронштадта и фортов. Мятежники сопротивлялись отчаянно. Особенно сильный бой произошел у форта No 6. Красноармейцы несколько раз поднимались в атаку, но не выдерживали плотного орудийного и пулеметного огня и откатывались назад.

Во время одной из атак противник подорвал лед перед фортом. Часть наших бойцов оказалась отрезанной большой полыньей от основных сил. Но красноармейцы не растерялись. Твердо веря, что их не оставят в беде, они смело ринулись на штурм форта и после короткой, но ожесточенной схватки ворвались в него.

Утром 18 марта мятеж был подавлен. А 25 марта Петроград провожал в последний путь погибших героев штурма Кронштадта. После гражданской панихиды, состоявшейся в Георгиевском зале Зимнего дворца, траурная процессия направилась в Александро-Невскую лавру. Я был среди провожавших. Мы прошли через весь Невский проспект и под залпы артиллерийского салюта похоронили павших.

После подавления мятежа меня оставили при штабе 128-й бригады. Но неожиданно пришел запрос от начальника штаба Отдельной Кавказской армии Б. И. Кузнецова, того самого, что обучал нас воинскому делу на Нижегородских курсах красных командиров. Он просил перевести меня на Кавказ. Как разыскал меня Борис Иннокентьевич, я до сих пор не знаю. Командование округа ничего не имело против моего перевода, к тому же поговаривали, что наша бригада будет расформирована, и меня отпустили. Так судьба бросила меня с полюбившегося мне севера "в сторону южную".