Текст книги "Венец творения"

Автор книги: Александр Лоскутов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 19 страниц)

Глядя на Осипова, я прищурился.

– Слушай, а ты мне случаем лапшу на уши не вешаешь?

– Какая лапша?.. Если не веришь, вон у них спроси. – Димка мотнул головой в сторону своих с задумчиво-важным видом подпирающих стенку коллег. – Мы все видели, как они вышли.

– Когда?.. Сколько времени прошло?

– Часа два, наверное. Может, чуть больше. А что?

Заданный совершенно невинным тоном вопрос я проигнорировал. Вместо ответа сам спросил:

– Кто подписал приказ?

– А я-то откуда знаю? – вытаращился Осипов. – Ты лучше у диспетчера спроси. Только какая теперь разница? Все равно их уже не вернешь. Да и приказ ты не отменишь.

Тут он был прав. Кто подписал приказ – это уже не важно. Но я почему-то был уверен, что не шеф. Отправлять едва вышедших из учебки мальчишек на бой не в его принципах. А ничего иного из этого похода получиться не может в принципе. В тот район можно тихо пробраться одному или максимум вдвоем. Можно также силой пробиться во главе сплоченной команды, состоящей из трех-четырех десятков ветеранов уличных боев с нечистью. Но даже тогда риск будет слишком велик. Отправлять же десяток едва оперившихся юнцов, пусть даже под командованием опытного чистильщика… Рискованно.

Настолько рискованно, что я буду ничуть не удивлен, если парни полягут все до единого.

И ведь связаться с ними не удастся, даже если после аварии на узле мобильную связь уже успели восстановить. Все равно чистильщик, выходя на задание, обязательно отключает свой телефон, чтобы в самый ответственный момент он не выдал своего хозяина громким настойчивым писком.

А вот насчет того, чтобы отменить приказ… Тут Осипов ошибается. По себе мог бы судить – если надо, я умею быть очень убедительным. И на начальственное недовольство мне плевать… Что они мне сделают? Откажут в выплате выходного пособия?.. Ха!

– И что ты собираешься делать? – с явным любопытством спросил Осипов.

Господи, как был мальчишкой, так мальчишкой и остался. Даже два месяца в госпитале его ничему не научили.

И все-таки в чем-то он прав. Что я собираюсь делать?.. И собираюсь ли?

– Дай меч!

– Чего-о?

– Давай сюда меч, – повторил я, едва удерживаясь от того, чтобы не зарычать. – И пистолет.

– А тебе не кажется, что это начинает уже входить в традицию? – Он улыбнулся. Улыбнулся! А потом, прежде чем я успел ухватить его за грудки, шагнул в сторону, обращаясь к одному из коллег-курильщиков: – Влад, тебе все равно сегодня не на задание… Одолжи снаряжение на денек.

Незнакомый мне долговязый парень, не говоря ни слова, флегматично пожал плечами и начал стаскивать через голову перевязь. А Осипов уже повернулся ко мне:

– Я пойду с тобой.

– Ты свихнулся… – только и смог выдавить я.

– Стараюсь подражать лучшим специалистам Управления.

Ехидная улыбка, в которой… Что? Предвкушение? Ожидание приключения?

Я только покачал головой.

Дурак ты, Осипов. Неужели ты до сих пор не понял, чем нам всем приходится платить, чтобы стать лучшим в этой профессии? Не стоит больше так шутить. Никогда не стоит шутить с тем, чего ты не понимаешь…

Я затянул пояс. Проверил, хорошо ли вынимается из ножен меч. Достал пистолет, выщелкнул и осмотрел обойму. Все было в порядке. И даже более чем в порядке: ощущая привычную тяжесть за плечом и рифленую рукоять в ладони, я снова чувствовал себя на своем месте.

Можно идти.

Обреченно вякнув напоследок, обиженно умолк инстинкт предощущения опасности.

* * *

– Значит, так, – еще раз повторил я. – Выходим через юго-западные ворота. Договариваться, чтобы их открыли, ты будешь сам. Возможно, мой пропуск еще не аннулирован, но зря рисковать не стоит.

– Аннулирован не аннулирован, – раздраженно буркнул Осипов. – Тебя и без пропуска половина города в лицо знает. Известная личность, как же…

Переговаривались мы прямо на бегу, перемежая речь тяжелым пыхтением. Не знаю, как Осипов, но лично я уже начинал задыхаться. Хотя и пробежал-то всего пару километров, пусть даже и в полном снаряжении… Черт, действительно теряю форму.

Вообще, бег – это то, в чем должен быть силен каждый уважающий себя чистильщик. Помимо жизненно важных в нашем деле навыков фехтования и стрельбы именно умение быстро бегать, прятаться и залезать туда, куда только можно залезть, ценится в Управлении превыше всего.

Но бег по такой жаре, когда каждый глоток воздуха скребет горло словно наждачной бумагой, а к подошвам противно липнет размягчившийся асфальт… Поменьше бы в жизни таких удовольствий.

– То-то и плохо, что известная, – пропыхтел я. – Было бы куда проще, если бы на этих улицах меня не узнавала каждая вторая собака… Плевать. Если не выпустят через ворота – выйдем другим путем. Только времени понадобится больше.

Обогнав неторопливо ковылявшую по тротуару под нелепым кружевным зонтиком старушку, мы помчались дальше. Краем глаза я приметил, что бабулька остановилась и теперь, подслеповато прищурившись, пялится нам вслед. Что, бабушка, правда ведь очень интересно – два парня со всех ног несутся вдоль улицы?

Слева и чуть позади негромко фыркнул Осипов:

– Ты же тогда Ринату Тимуровичу говорил, что из города теперь можно сбежать разве что на дельтаплане, – все перекрыто наглухо.

– Мало ли что я говорил… Пару вариантов всегда полезно держать в запасе. На всякий случай.

– На всякий случай, – негромко и явно насмешливо повторил Осипов.

Может быть, он и намекал на что-то, но я предпочел его не понять. Не время выяснять отношения… А может быть, наоборот, самое время?

– Именно, – буркнул я. И добавил после наполненной липким топотом и тяжелым дыханием паузы: – Зря ты со мной пошел.

– Почему?

Жаль, что на бегу неудобно пожимать плечами. А то я пожал бы.

– А зачем тебе это? Ну ладно, мне не привыкать к подобным авантюрам. А тебя-то что туда тянет? Хочется огрести побольше проблем?

Осипов промолчал.

Аккуратненькие, ухоженные здания и чистые улицы остались позади. Под ногами захрустело, лопаясь, битое стекло. Проезжая часть улицы пошла ухабами и трещинами. Окружающие дома слепо пялились на нас пустыми или наспех заколоченными фанерой окнами. Мы бежали по примыкающим к периметру районам трущоб – маленькому подобию старого города, в мутной воде которого водилось свое собственное подобие нечисти.

До бетонной стены периметра оставалось метров четыреста, когда я снова заговорил:

– Я мог бы снова подстрелить тебя.

– Ты не сможешь, – излишне, на мой взгляд, спокойно отозвался Осипов.

– Я – не смогу?

От моего саркастичного тона он вздрогнул. И я скривил губы в усмешке. Напугать напарника – хоть какая-то радость.

– Да, ты сможешь, – негромко сказал Осипов после паузы. – Сможешь. Извини… Я просто не так выразился. Ты сможешь. Но ты просто не станешь стрелять.

– Кажется, ты меня недооцениваешь. – Ухмылка тянула губы, как приклеенная. А под ней, смешиваясь с желанием еще хотя бы раз ступить на улицы старого города, бился страх. Не знаю, как Осипов, но я уже предчувствовал, что эта вылазка ничего хорошего не принесет. – Я, видишь ли, привык работать в одиночестве. Так мне будет много легче, чем с напарником. Тем более – только без обид – с не самым умелым.

– Без меня ты не пройдешь через ворота.

Может быть, и нет. А может, и да. – Я дернул плечом, поправляя сползающий набок меч. – Но что мне помешает подстрелить тебя там, снаружи? И оставить на поживу голодной нечисти?

– Ты так не сделаешь. – Я негромко хмыкнул, и Осипов добавил: – Если ты думаешь об этом, то я тоже не собираюсь в тебя стрелять. Могу именем Господа поклясться, если хочешь…

Будто в ответ на эти слова впереди гулко щелкнул выстрел. Испуганным эхом метнулся между домов треск автоматной очереди. Собственно, ничего необычного в этой стрельбе не было – просто к периметру вышла еще одна тварь, – но по моей спине вдруг побежали мурашки. На мгновение я снова почувствовал упершийся мне в спину взгляд. Холодный, бесконечно злобный, бескомпромиссный… И почему-то исполненный зловещего предвкушения.

Я вздрогнул и поморщился. Осипов с хмурым любопытством взглянул на меня.

– Что такое?

– Ты веришь в предчувствия? – после паузы медленно спросил я.

– Если в твои – то верю.

– Почему?.. – Если что я и ожидал услышать, то никак не это. И потому не смог скрыть удивления. – Почему именно в мои? Я что, уже успел обзавестись репутацией провидца?

Он вздохнул.

– Я тут как-то говорил с… одним человеком… Почему, как считаешь, тебя освободили после… ну, после того, что ты сделал в прошлом году? Даже суд инквизиции не стал выдвигать обвинения. Тебе не было ничего, хотя другим и за меньшее дарили право на выбор, с последующим показательным сожжением трупа.

Я промолчал.

В чем-то Осипов был прав. Действительно, почему?.. Официальная версия – туфта. Не верил я ни в неожиданное заступничество патриарха, ни в то, что городские власти вдруг прониклись ко мне симпатией, ни в благодарность церковников за избавление мира от нового Дня Гнева. Все это ерунда. А те предположения, что у меня были, выглядели как-то чересчур уж… хлипко.

Может быть, сейчас меня наконец-то просветят… Хотя вряд ли. Если бы со мной говорил Хмырь. Или шеф. Или Ирина. Или еще кто-нибудь, в чью мудрость я мог бы поверить. Вот тогда… А Осипов… Пацан, он и есть пацан, пусть даже с мечом за плечами. Что он может сказать мне такого, до чего я сам не мог бы дойти?..

– Ты человек, Алексей. Настоящий человек, умеющий видеть и разделять добро и зло. Для тебя свет и тьма – это не просто пустые слова. И не так уж и важно, на какой стороне ты стоишь, – ты готов нести ответственность за свои поступки, каковы бы они ни были, не только перед людьми, но и перед Богом. Ты не обращаешь внимания на старые, заезженные штампы и во всю силу используешь последний и высший дар Господа – пресловутую и мало кому нужную свободу воли. Умение делать выбор, не боясь ошибиться и принимая ответственность за свои поступки… Мне сказали, что среди церковников высших рангов существует теория, будто именно эта черта характера и послужила ключом к спасению в тот день, когда тридцать лет назад рука Бога коснулась этого мира. Выжили только те, кто имел в себе этот призрак свободы. Получается, Всевышний хотел, чтобы все его дети были такими же, как ты… Вот только мы, кажется, все дальше и дальше уходим от его идеала. Бездеятельность вновь становится преобладающей чертой человеческого характера…

Осипов поперхнулся и замолчал. Я тоже не произносил не слова. Только стоял и смотрел.

Вот так, чистильщик. Кажется, ты не верил, что тебе могут сказать что-то толковое? А вот как тебе это?

Знать бы еще, сколько истины в этих его словах. И стоит ли принимать их всерьез.

– Ты сам до всего этого дошел? – хмуро спросил я. – Или тебе кто-то подсказал?.. Кто? Шеф? Или Хабибуллин? С кем ты говорил?

Осипов в упор посмотрел на меня.

– С матерью Евфросинией, – с улыбкой признался он, – Когда я только вышел из больницы, я специально просил о встрече. У меня тогда был кризис веры, и я не мог понять, почему зло иногда идет путями добра, а свет, случается, приносит в мир тьму.

– А сейчас? – медленно спросил я.

– А что сейчас?

– Сейчас у тебя нет кризиса?

– Нет. – Он опять улыбнулся. – Сейчас я верю, что любой ступивший во Тьму человек еще сможет, если того пожелает, выйти к Свету…

– Чушь все это, – после недолгого молчания буркнул я. – Глупость несусветная. Но, знаешь, я не буду сейчас с тобой спорить. Просто спрошу: кроме меня разве других столь же ценных небездеятельных людей у нас в городе нет?

– Есть, конечно…

– Тогда зачем оставлять меня в живых? Да еще позволять делать все, что заблагорассудится? Не слишком ли это странно? Еременко, например, после ареста казнили почти сразу. А ведь я под курткой таскаю куда больше тьмы, чем он при всем старании смог бы сотворить за всю свою жизнь. Почему же инквизиторы меня терпят, хотя и чуть ли не плюют вслед при каждой встрече?

Собственно, я не ждал ответа. Но Осипов неожиданно ответил:

– Просто они считают, что твой путь еще не окончен. Мать Ефросиния верит, что у тебя будет еще одна возможность повлиять на судьбу нашего мира. Поэтому церковь тебя отпустила.

Я кивнул. Опять мать Ефросиния… Эх, поговорить бы с ней. Жаль, нет такой возможности. Живые святые к просьбам об аудиенции снисходят очень редко. А уж с таким человеком, как я, и вовсе никто из церковников разговаривать не станет.

– Повлиять – в какую сторону? К Свету или к Тьме?

Осипов пожал плечами. И я негромко хмыкнул. Как всегда, самый главный вопрос остался без ответа.

– Ладно, незачем зря торчать у ворот – на нас и так уже со стены поглядывают. Да и время поджимает. Пошли.

* * *

За ворота нас пропустили беспрепятственно. Командующий заставой незнакомый мне капитан, заполучив наши подписи в вахтенном журнале, просто пожал плечами и махнул рукой. Стальные плиты ворот расступились на метр. И с натужным скрипом вновь сомкнулись за нашими спинами.

Я снова был в старом городе.

Вымершие улицы, присыпанные пылью и загроможденные бесформенными грудами ржавого железа, в которые за три десятилетия превратились брошенные машины. Уныло сгорбившиеся многоэтажки. Выбитые окна, в которых поздней осенью печально стонет ветер. Кучи слежавшегося мусора, среди которого иногда можно увидеть человеческие кости. Далекий заунывный вой оборотня. Тихий шелест шагов. Меч в руках, адреналин в крови и риск однажды остаться здесь навсегда, превратившись в еще одного сумеречного обитателя здешних дворов и подвалов.

Можно ли соскучиться по всему этому?

Да! Можно.

Более того, иногда для этого достаточно всего одного дня.

Господи, что же я буду делать, когда окончательно распрощаюсь со своим званием чистильщика и разрешением беспрепятственно выходить за пределы периметра? Подобно представителям нашей ищущей острых ощущений золотой молодежи стану искать щелочки в ограде? Изредка буду выбираться на волю, чтобы вдохнуть полной грудью этот отчетливо пахнущий смертью запах свободы?

Или все же смогу наплевать и забыть?

Не знаю. Честно, не знаю…

Оплетенная кожаными ремешками рукоять меча удобно лежала в ладони. Чужая рукоять чужого меча. Незнакомая даже на ощупь: я чувствовал большим пальцем какой-то бугорок под оплеткой. На моем бывшем мече такого не было. Я слышал, что кое-кто вплетает в рукоять меча костяшку с пальца мертвяка – на удачу. Некоторые собирают клыки вампиров и делают из них варварские ожерелья, наделяющие, по слухам, своего хозяина скоростью и выносливостью самих этих тварей. А еще бывают оригиналы, пришивающие к курткам хвосты самолично убитых оборотней…

У чистильщиков, как ни у кого другого, много всяких примет и ритуалов.

Махнув своему напарнику, я свернул в ближайший переулок. Немного помедлив, Осипов последовал за мной.

– Ты куда? Они ведь вниз по проспекту пошли. Вон же следы…

– Они пошли по проспекту, – тихо отозвался я, прислушиваясь. Почудился мне тот шорох или нет?.. Вроде бы все спокойно. – А мы не пойдем. И в будущем не оспаривай мои действия. Помни: мы идем в такое место, где первая же ошибка неминуемо станет последней.

– Понял… А что, если разминемся?

– Если разминемся – повернем обратно и пойдем навстречу. – Ну вот, опять этот звук. Словно шуршит кто-то. – А теперь заткнись и быстро пошли отсюда.

Не рассусоливая, я повернулся и побежал вниз по улочке. Осипов послушно пристроился чуть левее и сзади, как и положено при работе парой… Проклятье, давненько уже я не работал с напарником. Отвык – и теперь не могу сосредоточиться. Эти его топот и пыхтение…

– Слушай, может быть, все-таки вернешься?

– Нет!

– Зря, – коротко ответил я, обходя взобравшийся на тротуар ржавый троллейбус.

На истрепавшемся водительском сиденье, хотя прошло уже столько лет, все еще виднелись бурые пятна. Через наполовину открытые двери я отчетливо их видел. На прогнувшемся металле просматривались старые и уже тронутые ржавчиной следы когтей.

Снова вернулось ощущение чужого взгляда. Не прекращая бег, я недовольно поморщился. И тотчас же удостоился вопроса от своего напарника:

– Что случилось?

– Ничего не чувствуешь? – задал я встречный вопрос.

– Да вроде бы нет… А что?

Я на минуту остановился, переводя дух. Перехватил поудобнее рукоять меча. Нет, все-таки мой клинок был лучше. Привычнее. Этот какой-то… сразу чувствуется, что чужой.

– Будто в спину кто-то уставился, – осматриваясь по сторонам, пожаловался я. – Неприятный такой взгляд. Жесткий. Колючий. Опасный.

Я заметил, что после этих слов Осипов тоже начал озираться с таким видом, будто ожидал, что в любой момент из ближайшей же подворотни может кто-нибудь выскочить… Правильно. В этих местах только так и надо себя вести. И желательно без всяких напоминаний.

– Но я никого не вижу….

– Я тоже, – хмыкнул я. – И тем не менее можешь не сомневаться: на нас кто-то смотрит.

Или кто-то смотрит на меня. Такое тоже вполне может быть… Только вслух я это признавать не собирался.

– Но почему тогда этот кто-то не нападает?

– Наверное, не считает нужным… – Я резко передернул плечами и, прежде чем Осипов успел задать очередной вопрос, пояснил: – Знавал я одно существо, которое вело себя именно так. Очень уж ему нравилось дразнить смертных…

– И кто же это был?

– Не важно…– Буравящий спину взгляд не исчезал. Я продолжал осматриваться по сторонам, хотя и знал, что обнаружить этого любителя подглядывать шансов практически нет. И это хорошо, потому что я не представлял себе, что бы мы стали делать, выйди тот, о ком я думаю, сейчас из-за угла. – Давай заранее условимся: если я прикажу тебе уходить, то ты уходишь. Не задаешь вопросы, не торчишь рядом, не кидаешься в атаку. Ты бежишь изо всех сил к воротам и не останавливаешься до тех пор, пока они не закроются за твоей спиной… Хорошо?

– Но…

– Хорошо? – невыразительно повторил я. И поднял меч, заметив смутное движение в соседнем дворике.

Не знаю, что услышал или о чем подумал Осипов, но он вздрогнул. И поспешно согласился:

– Ладно… Договорились.

– Ну раз договорились, – протянул я, – тогда доставай свой меч. К нам посетители.

Осипов снова вздрогнул и бестолково завертел головой. Ковыляющего к нам зилота он заметил, только когда тот вышел из переулка. И сразу же потащил из кобуры пистолет.

Я едва успел удержать его руку.

– Не надо! Лишний шум… Ты лучше Маринке пока позвони. Спроси, не выходил ли Водовозов на связь. И присматривай за тылами. Эта тварь может быть не одна.

Оставив своего напарника за спиной, я шагнул навстречу зилоту. Рукоять чужого меча лежала в ладони чуть-чуть непривычно, но я полагал, что это не будет столь уж серьезной помехой. Серебряные накладки на лезвии поблескивали в лучах солнца.

Зилот, словно не понимая, что его ждет, упорно ковылял вперед. Тянул свои руки к моему горлу, как будто рассчитывал, что я позволю до него добраться. Мертвенно-бледное лицо застыло в каменной неподвижности, лишь влажно поблескивали холодной чернотой неестественно большие глаза. Тварь прихрамывала сразу на обе ноги.

Я удивленно нахмурился.

Обросшие неопределенного цвета шерстью ноги чуть ниже колен пересекали распухшие багровые рубцы. Шерсть вокруг слиплась от крови и висела длинными сосульками. Раны выглядели так, словно им недели две. Но я был не понаслышке знаком с потрясающей регенерацией некоторых видов нечисти и знал, что этим рубцам на самом деле дня два-три. Вряд ли больше.

Вспомнив свой лихой кувырок через голову и хлесткий – с оттяжкой – удар по ногам, я усмехнулся.

Вот ты кто – старый знакомый. В прошлый раз я тебя не добил, так ты теперь решил отомстить?.. А почему один? Где твои собратья по хвостам и копытам? Так ведь даже не интересно… Ну выходите же. Не стесняйтесь.

Я торопливо огляделся, краем глаза продолжая следить за прихрамывающим монстром.

Никого. Похоже, тварь действительно была одна. Почему? Ведь зилоты, как и оборотни, – стадная нечисть. Поодиночке они ходят крайне редко… Впрочем, я, кажется, знал, в чем дело.

Зилот был ранен. Не смертельно, но все-таки довольно серьезно. Пусть всего лишь на время, но он превратился в обузу, стал лишним и ненужным. И стая его отвергла.

Обиднее всего то, что подобное поведение зилоты позаимствовали у нас, у людей. По своей сути любая нечисть – это лишь отражение в кривом зеркале Зла какой-то из сторон человеческой сущности. Тьма не несет в себе ничего нового. Она не способна творить и может лишь только искажать. Все свои черты, все свои поступки, всю свою бесконечную ненависть и ярость нечисть черпает из наших, людских, душ.

Они – это мы. Темная сторона человечества. Наши обретшие материальное воплощение грехи. Прирученное человеческими руками зло, обернувшееся против своих же хозяев.

Прав был Хмырь, когда еще год назад говорил, что в этой войне мы не сможем победить. Целиком и полностью прав. Ни с помощью меча, ни с помощью пули – будь она хоть из свинца, хоть из серебра – невозможно победить себя самого. И вся наша бесконечная битва, все эти пулеметные вышки, острые клинки и опутанные колючей проволокой железобетонные стены идут лишь на пользу делу тьмы, все больше и больше ожесточая человеческие сердца, пробуждая в умах ненависть и злобу.

Чем больше тварей мы убьем, тем сильнее станет Тьма. Своих не-мертвых слуг ей не жалко. Их у нее много. А не хватит – появятся еще. Мы сами их и создадим.

Жаль, что мы так и не поняли тот урок, который пытался преподать нам Всевышний три десятилетия назад.

А теперь уже поздно. Тьма наступает. Скоро она захлестнет периметр, поглотит города, затопит и пожрет весь мир…

Если только мы не найдем способ ее остановить.

Но что можно сделать? Что следует предпринять, для того чтобы остановить победные шаги пожирающего наш мир зла? И возможно ли это вообще? Ответ, наверное, знает один лишь Бог. Но он не скажет. Ни за что не скажет, хотя это и было бы ему на руку. Свободу воли, свой последний дар человеку, он уважает гораздо сильнее нас самих…

Отработанным движением я стряхнул повисшие на острие меча тяжелые бусинки темной липкой крови. Потом повернулся к восхищенно взиравшему на меня Осипову. Махнул рукой.

– Идем.

– Лихо!.. Я даже понять ничего не успел, а ты уже меч отряхиваешь. Где это ты научился? В учебке таким приемам не учат…

Я вяло дернул плечом. Почему-то мне совсем не хотелось говорить на эту тему. Велик подвиг – снести голову еще одному представителю бесконечно возрождающейся армии нечисти. Может быть, раньше я и испытывал бы по этому поводу гордость или довольство, но сейчас мне было просто противно.

Не то мы что-то делаем. Ох не то…

Нырнув в соседний дворик, я перешел на бег. Осипов послушно пристроился сзади.

– Можно больше не торопиться. Маринка предупредила Водовозова. Он будет ждать нас на Свердловском, возле тройного перекрестка. Знаешь, где это?

А то, наверное, нет! Я по этим местам бегал, когда ты еще штаны за школьной партой протирал. Забыл, что ли? Так я могу напомнить… Или ты нарочно пытаешься меня поддеть?..

Я мотнул головой. Как будто таким образом можно было избавиться от неотступно грызущей меня изнутри тревоги. Или стряхнуть царапающий лопатки насмешливо-злобный взгляд.

– Найду. А ты, чем трепать языком, лучше по сторонам поглядывай. Вояка хренов… Откусят голову, как младенцу.

Осипов замолчал, и я ясно почувствовал, что он обиделся. Здесь, среди брошенных домов и пустынных улиц, среди натужно дышащей прямо в лицо тьмы, чувства идущего рядом человека почему-то ощущались как никогда остро.

Торопливо перебежав грязную, заваленную мусором улочку, мы снова углубились во дворы. Ржавые столбики качелей, наполненные сухой мертвенно-серой пылью детские песочницы и безжизненные клумбы уныло проносились мимо. Беспрерывно слыша за спиной равномерное топанье Осипова, я повернул за угол. Промчался мимо машины неопределяемой марки, навечно застывшей на месте своей последней стоянки. И резко остановился, подняв руку.

– Что?..

– Тихо! – сердито шикнул я, внимательно обводя взглядом пустые глазницы окон близлежащих домов. – Посмотри лучше под ноги.

Он понял сразу. С первого взгляда. Да и трудно было не понять – неровные цепочки следов, накладываясь друг на друга, испещряли здесь каждый сантиметр пыльного растрескавшегося асфальта. Их было много, самых разных. Грубые отпечатки тяжелых сапог чередовались со следами изящных женских туфелек. Кое-где виднелись даже следы босых ног, судя по размеру ступни – детских. Здесь были и старые, уже почти затертые следы, и совсем свежие – сегодняшние. Но все– они были в чем-то схожи – те, кто их здесь оставил, ходили слегка подскакивая при каждом шаге. Словно не соизмеряя свою силу.

– Вампиры, – одними губами прошептал Осипов. Так тихо, что если бы я не ожидал услышать именно это слово, то и не разобрал бы. – Как много…

Много. Действительно много. Трудно сказать точно, но на глазок я бы определил: сорок или, может быть, даже пятьдесят. Столько собравшихся в одном месте кровососов я никогда еще не видел. И, полагаю, вообще никто не видел.

А вон в том подвале у них, видимо, дневной схрон…

Я молча ткнул пальцем в зияющий зловещей пустотой провал, рядом с которым валялась сорванная не ведающей силы рукой покореженная дверь. Осипов кивнул и сказал:

– Надо готовить облаву, пока не поздно. Если эта орава выйдет к периметру – она может прорваться.

Я не мог с ним не согласиться. Действительно, если полсотни вампиров одновременно пойдут на приступ защитной стены, то прорыв вполне вероятен. В суматохе десяток-другой тварей вполне сможет проскочить в город. И пока их усмирят, поляжет немало народу: как армейцев и чистильщиков, так и простых горожан.

Только в случае облавы людей тоже поляжет немало. Перебить пятьдесят вампиров – не шуточки. Я припомнил виденную год назад картину побоища, когда взвод солдат наскочил на дневной схрон вампиров, и меня сразу замутило… Ужасное было зрелище. Кровавое. И даже то, что под клыками погибли те, кто при случае без угрызений совести прострелил бы мне башку, ничего не меняло.

Насколько бы плох ни был человек, такой смерти он не заслуживает. Никто этого не заслуживает. Даже бездушные. Быть высосанным досуха, чтобы потом воскреснуть обуреваемым вечной жаждой… Брр…

Ненавижу вампиров!

– Уходим. – Я тронул Осипова за плечо.

Он сначала вздрогнул и вытаращился на меня. Потом резко кивнул.

– Да… Уходим…

На проспект мы вышли минут через пять. И почти сразу же нашли новые следы, глубоко вдавившиеся в размягченный асфальт. Совсем недавно – не более десяти минут назад – здесь прошли несколько человек. Не мертвяков или вампиров, а именно человек.

Я присел на корточки, изучая вырезанные на подошвах инициалы. Провел пальцем по хорошо знакомым мне «ДВ» – Дмитрий Водовозов. Осмотрел остающиеся безымянными «ВС», «ПГ», «ЛР» и «КЩ». Впрочем, насчет последнего я, кажется, догадывался. Константин Щапин. Неплохой чистильщик. Перспективный. На его счету уже почти десяток уничтоженных тварей. А ведь всего только полгода как из учебки.

Остальные инициалы оставались для меня всего лишь едва заметными буквами, отпечатавшимися на размякшем от жары асфальте. Лица за ними не стояли. Конечно, можно было спросить у Осипова – он-то наверняка своих однокашников знал. Но я не стал. Незачем. Что мне могли дать эти имена?

Выпрямившись, я забросил меч в ножны. Сейчас он мне только мешал. Вытер мокрую от пота ладонь о штанину. Осмотрелся.

Пусто и тихо. Маячит перед глазами мутное марево дрожащего воздуха. Пощелкивают от жары ржавые остовы сброшенных к краю дороги машин. В пыльных осколках стекла под ногами отражается небо. И кажется, будто во всем мире нет никого и ничего, кроме тебя и этой пустынной улицы.

Зря, кстати, кажется. Я отчетливо чувствовал, что на меня кто-то смотрит. Между лопаток прямо-таки зудело. И вдобавок я чуял неторопливо наползающий откуда-то со стороны тонкий запашок тьмы. На какое-то мгновение царившая вокруг тишина вдруг показалась мне зловещей и исполненной холодного ожидания. В висках неприятно кольнуло. Проснулся, невнятно бормотнул что-то и тут же вновь недоуменно замолчал инстинкт – опасность рядом.

Я еще раз обвел глазами обступившие мертвый проспект унылые коробки домов и, не заметив ничего стоящего внимания, зябко передернул плечами.

Эта вылазка нравилась мне все меньше и меньше. Она явно и недвусмысленно обещала неприятности. И лучше всего сейчас было бы бросить все и быстренько бежать домой.

Жаль, что я не мог так поступить.

Из-за угла дома в квартале от нас на проспект осторожно вышел человек в кожаной куртке и с мечом в руке. Он бегло огляделся, заметил нас и помахал рукой. Узнав Митьку Водовозова, я махнул в ответ. Рядом негромко и с явным облегчением выдохнул Осипов. Я лишь только скривил губы в усмешке. Зря он думает, что дело сделано и самое худшее уже позади. Это не так.

Нет. Все самое интересное все еще ждало в будущем.

Меня ждало…

* * *

– Ладно, – буркнул Водовозов. – Хватит. Я тебя понял. Ты считаешь, что лезть в тот район – это самоубийство. Я даже готов тебе поверить – там и раньше-то всегда было неспокойно. Но только и ты меня пойми: ну не могу я просто так бросить дело и вернуться на базу. Не могу!

Я только вздохнул.

Все верно. Иного трудно было ожидать. Я знал, что он так скажет… Знал!

Мы сидели верхом на спрятавшейся в тени брошенной многоэтажки старой лавочке. Вернее, на том, что осталось от лавочки по прошествии тридцати минувших после Дня Гнева лет. Осталось немного: грязно-бурые от ржавчины массивные чугунные бока и соединяющие их еще более ржавые трубы. Все деревянные части успели уже превратиться в труху.

В некотором смысле эта лавочка была символом нашего времени… Она мне нравилась.

– Ты не думай, я начальства не боюсь, – продолжал Водовозов. – Ну вздрючит меня шеф. Так, видит Бог, это будет не в первый раз. Дело не в этом. Ты же должен понимать, что оставить все так, как оно есть, для нас в принципе невозможно. Алтарь необходимо ликвидировать как можно быстрее. В нынешней ситуации это более чем важно: сегодня каждая дополнительная капля тьмы для нас вполне может стать последней.

Я кивнул. Возразить на это действительно было нечего. Вчера, когда эти же слова произносил шеф, я так и не смог подобрать хотя бы один толковый аргумент против. Не мог я сделать этого и сейчас. Водовозов был прав на все сто. Алтарь зилотов необходимо уничтожить… Но ведь не ценой десятка жизней.

– Ты там только всех ребят положишь, – обреченно сказал я. – Причем без гарантии, что добьешься успеха.

Водовозов поправил кобуру. Устало повел плечами. Вздохнул.

– Ну и что ты предлагаешь? Нет, я, конечно, понимаю: бросив на это дело целиком первую или четвертую группы, можно надеяться, что успех обойдется сравнительно малой кровью. Но нет у нас такой возможности. Сам знаешь, что людей и так не хватает. А нечисть с каждым днем ведет себя все активнее и активнее… Ты в курсе, что вчера из дальнего рейда не вернулись еще двое наших?