Текст книги "Династия Рокфеллеров"

Автор книги: Александр Фурсенко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц)

Занимавшаяся несколько лет разбором этого дела комиссия конгресса США выяснила массу неприглядных подробностей, включая подкуп высокопоставленных членов правительства. Оказалось, что лично Гардинг способствовал проведению этой операции, подписав закон о передаче участков из ведения морского министерства в распоряжение министра внутренних дел А. Фолла. А последний за взятку в полмиллиона долларов передал их в аренду указанным нефтяным компаниям. Замешанными в этой истории оказались также морской министр Денби и генеральный прокурор Догерти. Часть денег от спекулятивных операций с нефтью была передана в фонд правящей республиканской партии. Суд приговорил Фолла к одному году тюремного заключения. Денби и Догерти вынуждены были подать в отставку. Однако ни один из магнатов не был признан виновным. Осудили Синклера. Но не по существу дела, а за отказ отвечать на вопросы сенатской комиссии и за неуважение к суду.

При первых признаках надвигающегося разоблачения участники «Континентал Трейдинг К°» разъехались в разные места за границу. До некоторых сенатская комиссия так и не смогла добраться. Во время разбирательства председатель правления «Стандард ойл К° оф Индиана» Р. Стюарт, участвовавший от имени этой фирмы в «Континентал Трейдинг К°», отсиживался на Кубе. Расследование сопровождалось обличительными статьями в газетах, которые подвергли нападкам и Рокфеллера.

Казалось, все усилия Айви Ли и его рекламной кампании в пользу «Стандард ойл» будут зачеркнуты. Но Джон Д. II потребовал, чтобы Стюарт вернулся в Америку и персонально отвечал за участие в сделке. Последнему ничего не оставалось, как подчиниться. Он возвратился домой и предстал перед сенатской комиссией. Впрочем, Стюарт отказался отвечать на вопросы сенаторов, уклонившись от ответов по существу. Он держал себя вызывающе и одного из сенаторов оскорбил, назвав «умалишенным». Представитель «Стандард ойл» повторял, что он «лично не заработал ни одного доллара на этой операции». Комиссия не сумела уличить Стюарта, хотя и негодовала по поводу его поведения. Когда вслед за тем в конгресс пригласили Рокфеллера, тот огорченно развел руками: «Я жестоко страдаю от того, что он не ответил на все заданные вопросы».

В действительности же поведением Стюарта были вполне довольны. Он сумел вывернуться и мог по-прежнему занимать свой пост руководителя одной из ведущих рокфеллеровских компаний. «Я знаю его в течение пятнадцати или двадцати лет ..., – заявил Рокфеллер, – и все, что о нем известно, дает право доверять ему». Однако сенатская комиссия все-таки докопалась до данных о распределении дохода «Континентал Трейдинг К°», и было неопровержимо доказано, что Стюарт получил 759 тыс. долларов. Отступать было некуда – Рокфеллер потребовал, чтобы Стюарт ушел в отставку. Биографы Джона Д. II описывают этот инцидент в драматических тонах. Они подчеркивают, что Рокфеллеру ничего не было известно о махинациях Стюарта и он до глубины души был возмущен поведением председателя правления «Стандард ойл К° оф Индиана». Причем ему якобы стоило больших усилий добиться ухода Стюарта. Однако вся история отставки последнего скорее напоминает ловко разыгранную комедию. В газетах старательно объясняли, что между ними произошел непримиримый конфликт, но условия, на которых Стюарт покинул свой пост, были более чем почетными. Его ежегодный оклад составлял 125 тыс. долларов, а назначенная ему пенсия – 50 тыс. долларов. Кроме того, многие обратили внимание на то, что двое его сыновей вскоре заняли руководящие должности в рокфеллеровских компаниях.

«Скандал Типот Дом» был крупнейшей аферой послевоенных лет. Когда началось расследование и страницы газет запестрели подробностями преступлений, пресса жестоко осуждала нарушителей закона. Но понемногу страсти улеглись. Тон печати начал меняться. Посыпались упреки в адрес тех, кто настаивал на беспощадном расследовании фактов. Их называли «обливателями грязи» и «разносчиками уличных сплетен», обвиняя в «беспримерной злобе». А судебные допросы назывались не иначе как «презренными и отвратительными». «Ошибки, конечно, могли быть», – торжественно говорили между собой бизнесмены, – «но патриотично ли их так обсуждать и дискредитировать правительство?». Говорили, что те, кто настаивал на расследовании, были «ничуть не лучше большевиков». А один из «сверхпатриотов» договорился до того, что весь нефтяной скандал – результат «гигантского международного заговора интернационалистов, – чтобы не сказать точнее: социалистов и коммунистов».

Аллен приводит любопытную характеристику настроений пассажиров нью-йоркских пригородных поездов. На 7-часовом поезде, когда ехали преимущественно рабочие, скандалы вызывали возмущение. На 8-часовом – в основном это были служащие компании – возмущались только тем, что виновных выставляют напоказ. А на 9-часовом поезде, когда ехала управленческая верхушка, об афере вовсе не говорили. «Дело было в том, – пишет Аллен, – что всякое безжалостное расследование угрожало нарушить, хотя бы и незначительно, статус кво, а нарушения статус кво меньше всего желали господствующие деловые круги или страна в целом».

«Большому бизнесу» претила и была ненавистна разоблачительная кампания. Именно деловые круги больше всего пеклись о статус кво. Страна вступила в полосу процветания. Биржевые курсы стремились все выше и выше. Торговля успешно развивалась. Казалось, на небе нет ни облачка. И вот в этой благостной обстановке противники республиканской власти – демократы – из единственного желания нажить политический капитал стали раздувать скандальные подробности президентства Гардинга. «Смотрите, – говорили они, – какие зловещие тучи закрывают политический горизонт!». Однако усилия демократов оказались тщетными. Пока колесница «просперити» катилась вперед, власть республиканцев была неколебима.

Гардинга сменил вице-президент К. Кулидж. В 1924 г. его избрали на следующий срок, провалив кандидата демократической партии. Кулидж был еще большей посредственностью, чем Гардинг. Молчалив и инертен, он обладал ни с чем не сравнимой узостью кругозора и убогой внешностью. Как заметил У. А. Уайт, у него было такое выражение лица, какое бывает у человека, оглядывающего себя, чтобы определить место происхождения какого-то дурного запаха. Он был бледен и нерешителен. Говорили, что президент помногу спит после обеда. Он был очень осторожен и предпочитал как можно меньше делать. «Цель нации – бизнес, а дело правительства не мешать бизнесменам», – такова была установка тех лет. И Кулидж свято следовал ей, старательно избегая острых вопросов. Именно эту роль ему отвели. Ибо то был период, когда, по словам известного экономиста С. Чейза, диктатором судеб стал бизнесмен, а не государственный деятель, священнослужитель или философ. Каким бы разоблачениям ни подвергались дельцы, пока продолжалось процветание, они оставались «абсолютным авторитетом». «Если бы жив был апостол Павел, – говорил Джон Д. Рокфеллер Старший, – он непременно занялся бы бизнесом». А писатели и социологи вторили ему, заявляя, что сам Иисус Христос был «великим администратором» и фактически является «основателем современного бизнеса». Частное предпринимательство стремились превратить в религию, а бизнесменов – сделать героями дня и кумирами нации. Этому способствовала не только обстановка 20-х годов, но и планомерная, сознательно организованная пропагандистская кампания, одним из вдохновителей и организаторов которой был Рокфеллер. Эта кампания призвана была идеологически подкрепить господство крупного капитала – финансовой олигархии.

IV

«Пропаганда в области финансов не так уже сильно отличается от пропаганды политической или религиозной», – говорил Т. Драйзер. В самом деле, тот же метод, которым корпорации прокладывали себе дорогу в торговле и предпринимательстве, использовался теперь в идеологической сфере. Реклама – это слово дает наиболее точное представление о приемах и характере идеологической обработки масс. Политическая реклама стала составной частью, непременным атрибутом американской системы. Сначала десятки, а затем сотни и даже тысячи (в масштабах страны) вышколенных, надлежащим образом подготовленных специалистов по общественным отношениям, как называлась эта новая «наука», заняли места в правлениях корпораций. Айви Ли был пионером политической рекламы. Со времени его прихода в «Стандард ойл» на Бродвее 26 появился департамент, который приобрел вескую роль в делах рокфеллеровской компании. Сам он и его сотрудники постоянно следили за настроениями людей на предприятиях Рокфеллера и в масштабах страны, в той мере, в какой это затрагивало интересы династии. Через газеты и журналы, специально издаваемые бюллетени и брошюры, по радио и путем различных политических мероприятий департамент Айви Ли воспитывал в массах благожелательное отношение к Рокфеллерам.

То, что раньше было черным, теперь предлагали считать белым. Рокфеллера представляли в роли «великого могола», – героя, посвятившего свою жизнь служению нации. На протяжении жизни всех поколений этой династии вопрос о происхождении ее могущества оставался одним из самых острых и злободневных. Дети и внуки Джона Д. I пользовались нажитым им богатством. Умножая семейные капиталы, они также прибегали к различным финансовым махинациям и спекулятивным сделкам, безжалостно расправляясь с конкурентами. Но самую грязную работу уже проделал старик, заложив фундамент состояния. «Всю мою жизнь отец служил для меня идеалом, и насколько мне позволяли возможности, – говорил Джон Д. II, – я следовал его примеру». Эту же мысль он внушал своим детям, приучив и их с благоговением относиться к имени деда.

Последующие поколения Рокфеллеров действовали, имея под собой твердую почву в виде готового капитала. Из них вырастили «цивилизованных» капиталистов. Старик прибегал к первобытным грубым средствам. Они же, по существу, делали то же самое, унаследовав не только его деньги, но и хватку хищников-капиталистов. Однако по форме многое выглядело иначе. Они пользовались усовершенствованными методами эксплуатации и насилия. Старик орудовал голым кулаком, а они предпочитали замшевые перчатки. Новые поколения американских магнатов научились изощренным приемам социальной демагогии. В их распоряжении оказались невиданные средства рекламы и пропаганды. Рокфеллеры рано поняли значение этой стороны дела и еще при Джоне Д. I приняли меры, призванные оправдать их власть и богатство в глазах общественного мнения. В числе этих мер едва ли не важнейшее место отводилось семейной «филантропии».

Ее основы были заложены Джоном Д. I. Но период наибольшей активности пришелся на годы деятельности его сына, который почти целиком посвятил себя этой области и занимался ею на протяжении всей жизни. Он участвовал в создании первых «благотворительных» организаций и продолжал оставаться их активным участником на протяжении полувека.

«Ваше состояние растет. Растет подобно снежному кому. Вы должны распределять его быстрее, чем оно вырастет. Если вы этого не сделаете, оно сокрушит вас, ваших детей и детей ваших детей». С этими словами к Рокфеллеру Старшему обратился в конце прошлого века баптистский проповедник Ф. Гейтс, ставший затем одним из его ближайших советников и организаторов «благотворительных» фондов. Рокфеллер понял, что «филантропия» может стать неплохим громоотводом. Не случайно интенсивный период его пожертвований совпал с периодом антитрестовских выступлений и наиболее резкой критики в адрес «Стандард ойл».

Он жертвовал деньги организации баптистских церквей, Чикагскому университету, образованному им Совету всеобщего обучения, который затем снабжал средствами разные учебные заведения. Наконец, в 1913 г. была создана крупнейшая «благотворительная» организация, и по сей день являющаяся центром семейной политики, – «Фонд Рокфеллера». Механика создания «благотворительных» организаций была несложной. Гейтс выдвигал проект и растолковывал его Рокфеллеру Младшему, а тот обрабатывал отца, убеждая отпустить нужную сумму. Эта процедура иногда требовала немалых усилий и значительного времени. Старик трудно расставался с деньгами. Он уступал лишь в том случае, если его могли убедить, что вклад оправдывает себя во всех отношениях.

Первым пожертвованием на «благотворительные» цели был взнос в пользу церкви размером в 600 тысяч долларов. Это было, как отмечает американский экономист В. Перло, «задолго до наступления эры специалистов по обработке общественного мнения». С тех пор «благотворительная» деятельность выросла в целую систему, руководят которой признанные «гении рекламы». Десятки и сотни миллионов долларов откладывались в сейфы «филантропических» фондов, и к 1950 г. общая сумма пожертвований составила миллиард долларов.

«Трудно быть в чем-либо уверенным в этом лабиринте, где то, что на первый взгляд кажется ясным, на самом деле оказывается бесконечным рядом иллюзий», – эти слова принадлежат американскому публицисту Ф. Ландбергу. Действительно, взять хотя бы экономический аспект «благотворительности». Пожертвования денег на «филантропию» изображают как бескорыстный дар, а на самом деле «благотворительность» увеличивает богатство людей. Передача денег фондам – форма сокрытия доходов, ибо по закону филантропические пожертвования не облагаются налогом. Поэтому Ландберг называет филантропию «капиталовложением некоммерческого характера». А, по меткому выражению Миллса, фонды, став удобным способом уклонения от налогов, превратились для жертвователей в своего рода частные банки. Корпорации сохраняют контроль над ними и управляют их финансовой деятельностью. Кроме того, большинство вкладов состоит из пакетов акций, вследствие чего позиция жертвователя в той или иной корпорации остается практически неизменной.

Переданные «благотворительным» организациям акции различных предприятий Рокфеллеров по-прежнему позволяли им контролировать эти предприятия. Ведь вложенные ценные бумаги неприкосновенны: расходуются лишь получаемые на них дивиденды и проценты. А поскольку деятельность «благотворительных» организаций Рокфеллеров контролируется ими же, то при голосовании в той или иной корпорации фонд голосует вместе с ними. Такова экономическая подоплека «благотворительности».

Что же касается ее практической стороны, то здесь главная цель фондов – контроль над развитием различных сфер общественного сознания. Общеизвестно, что на деньги «Фонда Рокфеллера» велась и ведется значительная работа в области медицины, физики, химии и других наук. Его субсидиями пользовались многие крупные ученые, которым принадлежат важные открытия. Однако пожертвования на науку отнюдь не продиктованы идеалистическим мотивом человеколюбия. Прежде всего направление научных исследований в организациях фонда, как правило, подчинено тем или иным интересам корпорации и ее руководителей. Например, деятельность рокфеллеровского Института медицинских исследований всегда учитывала семейные интересы. Что же касается исследовательской работы этого института в зарубежных странах, то она, как правило, распространялась на область наиболее интенсивных действий «Стандард ойл». Или другой пример – на средства «Фонда Рокфеллера» Маккензи Кинг и Хикс проводили «исследования» по рабочему вопросу, в результате которых возникла идея образования компанейских союзов и были предложены меры по борьбе с забастовочным движением.

Сам по себе факт пожертвований на научные исследования используется корпорациями в пропагандистских целях. Это – реклама. А с другой стороны, немалая доля средств, ассигнуемых «Фондом Рокфеллера», предназначена специально на идеологию. Речь идет о работах, прямо или косвенно связанных с обработкой общественного мнения, пропагандой за рубежом, борьбой против коммунистических идей и защитой капиталистических порядков. Известно, например, что Рокфеллер выделял крупные суммы на поддержание американских религиозных миссии за границей, ибо, как отмечал в свое время Драйзер, «умел ценить услуги миссионеров в деле завоевания иностранных рынков».

Широкая сеть «просветительных» организаций основана фондом в США и за их пределами. Со времен Джона Д. Младшего последние стали неотъемлемой частью империи Рокфеллеров. «Филантропия» – одна из опор, которой поддерживается власть династии американских миллиардеров. Однако ее значение выходит за рамки частных интересов Рокфеллеров. Постепенно она превратилась в важный элемент всей политической системы США.

V

Годы войны, а затем послевоенное «просперити» были временем, когда Рокфеллеру, несмотря на отдельные неприятности, вроде «скандала Типот Дом», неизменно сопутствовала удача. Правление Джона Д. II переживало период подъема. Благоприятная экономическая конъюнктура, сказочно высокие курсы акций и безмятежное настроение – все это, казалось, будет продолжаться вечно. Однако мало-помалу начинали вырисовываться контуры кризиса. Еще на бирже царил бум, а уже появились симптомы краха.

Во время предвыборной кампании 1928 г. будущий президент от республиканской партии Г. Гувер, сменивший на этом посту Кулиджа, обещал стране «еще четыре года просперити». «Сегодня, в Америке, – говорил он, – мы находимся ближе к окончательной победе над нищетой, чем когда-либо». Но через год разразился экономический кризис, какого еще не знала история. Акции обесценивались, а их держатели терпели банкротство. Предприятия закрывались, и миллионы рабочих оказались на улице. Кризис сковал параличом американскую экономику. Конечно, такие, как Рокфеллер, сравнительно легко справились с трудностями. Их положение практически оставалось незыблемым. Более того, воспользовавшись бедственным положением маломощных конкурентов, магнаты Уолл-стрита получили возможность даже несколько округлить свои владения. Но наряду с экономическими трудностями кризис выдвинул определенную политическую проблему, показав непрочность системы капитализма.

Крах 1929 г. был потрясением, которое обещало надолго остаться в памяти современников. Оказалось, что Соединенные Штаты подвержены тем же самым болезням, что и Европа. Между тем в течение многих лет американца старались убедить, что его страна идет собственным путем, в корне отличным от путей старого капитализма. Многие этому верили. Но теперь вера была подорвана. Поэтому, пытаясь найти выход из экономических трудностей, одновременно искали средства для восстановления престижа капиталистического строя. Эти поиски шли в разных направлениях. Начиная с попыток внести плановое начало в экономику путем государственного регулирования и кончая чисто пропагандистскими приемами вроде тех, что уже были описаны при характеристике деятельности рокфеллеровских «благотворительных» организаций. Этим же целям призвано было служить и начатое в разгар «великой депрессии» сооружение грандиозного небоскреба в Нью-Йорке, получившего название Рокфеллеровского центра.

Строительство небоскребов было одним из проявлений бума 20-х годов. Разгар строительной лихорадки пришелся на канун кризиса. В Нью-Йорке и других городах появились высокие сигарообразные дома, насчитывавшие многие десятки этажей и ставшие с тех пор неотъемлемой частью картины крупного американского города. Именно в это время и Рокфеллер решил соорудить небоскреб в центре Нью-Йорка, на Манхэттене. Первоначально имелся в виду оперный театр, но затем остановились на проекте здания для коммерческих контор.

Туристы и путешественники, приезжающие в Нью-Йорк, обычно посещают Рокфеллеровский центр, прочно вошедший в число достопримечательностей города. Начатое в 1931 г. строительство было завершено через двадцать с лишним лет. Семидесятиэтажный небоскреб окружают четырнадцать зданий, связанных в единый архитектурный ансамбль. Они занимают несколько кварталов города площадью около семи гектаров. Подсчитано, что стальные конструкции этого сооружения весят около 140 тысяч тонн, а количество окон превышает 31 тысячу. 35 тысяч человек составляют штат учреждений, размещенных в Рокфеллеровском центре, а общее количество его ежедневных посетителей – около 200 тысяч человек. Здесь размещаются правление крупнейшей нефтяной корпорации «Стандард ойл К° оф Нью-Джерси», конторы других известных фирм, авиационные агентства и телевизионные студии.

В помещении Рокфеллеровского центра находится и одно из самых крупных зрелищных предприятий «Радио-сити мюзик холл», зал которого вмещает более шести тысяч человек, а ежегодная пропускная способность достигает семи миллионов зрителей. С утра до поздней ночи здесь идет эстрадное представление, за которым следует показ кинокартин. Гвоздь программы – знаменитый ансамбль танцовщиц, насчитывающий 36 одинаковых ростом и размерами молодых девушек. В Рокфеллеровском центре все подчинено прославлению имени Рокфеллеров. В их честь этот танцевальный ансамбль назван «Рокетс». «Всемирно знаменитые Рокетс» – кричит реклама.

В подземных помещениях Рокфеллеровского центра находится гараж на 800 автомобилей и один из самых крупных торговых центров, где можно купить буквально все. А на крыше небоскреба – площадка для обозрения, с которой в хорошую погоду виден весь Нью-Йорк. Если о владениях Рокфеллеров говорят, что они представляют собой «государство в государстве», то Рокфеллеровский центр принято называть «городом в городе». Вся постройка обошлась в колоссальную сумму – 130 миллионов долларов.

Рокфеллеровский центр был задуман как монумент, как символ незыблемости американского капитализма и памятник его виднейшему представителю – клану Рокфеллеров. Этой цели подчинялся не только общий замысел постройки, но и средства художественного оформления. Для украшения центра были привлечены выдающиеся мастера, в том числе знаменитый мексиканский живописец Диего Ривера. Ему поручалось разрисовать главный вестибюль небоскреба. Стены и потолок этого огромного холла надлежало украсить в манере росписи храмов, хотя и в современном стиле. Ривера принял предложение, представил эскиз росписи и получил одобрение. Но то, что он нарисовал затем, даже отдаленно не напоминало идеалов, поклонения которым ожидали Рокфеллеры.

Ривера был коммунистом и симпатизировал советскому строю. Поэтому в нарисованную с присущим ему талантом художественную композицию он вставил фигуры людей, символизирующих русскую революцию, и портрет Ленина. Работа над росписью вестибюля обещала стать шедевром живописи. Она регулярно освещалась в печати. Все, что относилось к сооружению Рокфеллеровского центра, рекламировалось самым безудержным образом. Однако на этот раз произошла осечка. Рокфеллер знал о политических взглядах Риверы. Но рассчитывал, что щедрый гонорар сделает свое. Выполненная коммунистом, эта работа, учитывая ее политическое предназначение, придала бы всей затее совершенно особый характер. На это возлагался определенный расчет. Но он не оправдался – Ривера остался верен своим идеалам.

Тогда Рокфеллер поручил одному из своих сыновей, Нельсону, которого он привлек к делам по сооружению центра, попытаться уговорить художника переделать рисунок. Ривере вручили официальное письмо. «Когда я был вчера в здании Рокфеллеровского центра, осматривая новые части вашей волнующей композиции, я заметил, что в недавно выполненную роспись вы вставили портрет Ленина..., – писал Нельсон. – Поскольку нам это неприятно, просим Вас нарисовать какого-нибудь незнакомого человека там, где сейчас лицо Ленина».

Ривера не посчитался с требованием Рокфеллера. Лихорадочно работая днем и ночью, он закончил свое произведение так, как задумал. Сцены, которыми художник увенчал композицию, изображали ужасы химической войны и бедственное положение людей труда, пораженных социальными недугами. А рядом – разгул, ночные клубы, азартные игры и прочие атрибуты американской цивилизации. Тут же картина боя с участием танков. Против нее – рабочая демонстрация на Уолл-стрите. Взятые в тиски полицией демонстранты несут лозунги: «Мы хотим работы, а не благотворительности!», «Долой империалистические войны!».

Все это способно было вызвать и действительно вызвало скандал. «Рокфеллер заказал себе сэндвич с одной ветчиной, – объяснил газетный комментатор У. Роджерс, – а повар положил туда лук». Рокфеллер негодовал. Он поручил директору исполнительного комитета по строительству центра сделать последнюю попытку договориться с Риверой. Но все было напрасно. Произошла резкая сцена. Отказавшись наотрез что-либо переделывать, Ривера обвинил капиталистическую систему в том, что она подавила свободу творчества, и с этими словами навсегда покинул помещение. Стены и потолок вестибюля были срочно завешаны покрывалами. Однако известие о том, что произведение мексиканского художника находится под угрозой уничтожения, вызвало массовое недовольство. «Рабочие протестуют против попытки разрушить фреску Риверы!», «Сохраните искусство Риверы!» – с этими лозунгами у Рокфеллеровского центра была проведена многолюдная демонстрация. Появились протесты в печати. Под давлением этих выступлений Рокфеллеры вынуждены были заявить, что сохранят роспись. Они обещали перенести ее в Музей современного искусства.

Это был обман. По прошествии девяти месяцев, когда страсти улеглись, специально нанятая команда в ночь с субботы на воскресенье принялась соскабливать живопись. В понедельник посетители пришли в Рокфеллеровский центр и увидели, что великое произведение мексиканского художника превращено в груду штукатурки. Снова посыпались протесты. В одном из них говорилось, что Рокфеллеры обессмертили свое имя позором, как разрушители одного из самых чудесных образцов искусства. Но изменить уже ничего было нельзя. Политические соображения взяли верх, и замечательный рисунок Риверы варварски уничтожен. (Впоследствии его заменили росписью другого художника).

Этот инцидент имел глубоко символическое значение, бросив тень на всю затею по сооружению Рокфеллеровского центра.

VI

«Несмотря на свой небольшой рост, Рокфеллер Младший обладал огромной властью, с которой считались все, окружающие его. Он никогда не повышал голоса. Его редко видели разгневанным. Он владел манерой спокойного принуждения» – таким предстает Джон Д. II на страницах воспоминаний начальника его охраны Пайла. Поясняя и дополняя эту характеристику, Пайл приводит примеры из жизни семейного имения Покантико-Хиллз. Преданный слуга, он жаждет изобразить своего хозяина человеком незыблемых принципов и высоких идеалов. Пайла умиляют семейные порядки. У себя дома Рокфеллер донашивает старую одежду, которая уже непригодна для городских выездов. Он учит бережливости своих рабочих. В традиционный праздник – День труда – служащие Покантико-Хиллз не получают выходного дня, иначе они будут тратить лишние деньги – беспокоится Рокфеллер. Это – человек с незапятнанной репутацией. Он поборник морали, идеальный семьянин. «Единственным отступлением от старательно поддерживаемой Рокфеллером Младшим благопристойности, – сокрушается Пайл, – был случай, когда, не устояв перед соблазном, он ущипнул свою жену, подымавшуюся перед ним по лестнице». А в остальном – никаких вольностей, никаких отклонений. Напротив, он поборник нравственности. Согласно указанию Рокфеллера Младшего и в соответствии с разработанным им планом, Пайл и его команда охотятся за влюбленными парами. Они рыщут по территории имения и прилегающим участкам. Следят с наблюдательных вышек, разъезжают на патрульных лошадях и машинах. В помощь людям – собаки, огромные рыжие псы. «Каждый весит около шестидесяти килограммов, почти столько же, сколько я, – отмечает Пайл, – но у них более крепкие зубы». Ночью фонарями освещают остановившиеся автомобили – нужно проверить, соблюдается ли благопристойность. Патрули умеют задержать нарушителей так, чтобы предъявить им улики. Если задерживаемые оказывают сопротивление, спускают собак или применяют оружие. Хуже бывает, когда появляются демонстранты, как это случилось после «бойни в Ладлоу». Разъяренная толпа требовала: «Расстрелять Рокфеллера, как собаку!». В распоряжении охраны находится целый арсенал. Но в таких случаях вызывают местную полицию и агентов ФБР, с которыми поддерживается постоянная связь.

Колючая проволока, высокие стены, как в средневековых крепостях, и десятки вооруженных стражников день и ночь охраняли покой Рокфеллеров. Проникнуть в поместье незамеченным было практически невозможно. Если кто-то пытался скрыться, его преследовали. Одна женщина запуталась в колючей проволоке, повисла на ней и никак не могла освободиться. «Если бы я вовремя не подоспел, – говорит Пайл, – она могла умереть. Но не подумайте, что мы пропускаем через проволоку ток!». Нет, это было бы не гуманно, а значит и неприемлемо для Рокфеллера.

Гуманное отношение требует не только пресекать нарушение порядка, но и заниматься профилактикой недопущения нарушений. С этой целью вместе с патрулем в объезд имения пускают привлекательную особу, которая служит приманкой для прогуливающихся молодых людей. Патруль следует за ней, спрятавшись на некотором расстоянии, и обнаруживает себя лишь в нужный момент. «С помощью очень красивой, но строгой и способной молодой наездницы, которая обучалась верховому спорту в одной из соседних конюшен, – восторгается Пайл, – я выработал весьма удовлетворительную систему контроля».

Строгости распространялись и на отпрысков Рокфеллера. Конечно, их не подвергали подобного рода испытаниям. Но отец настаивает, чтобы за их прогулками также следили. «Родители поощряли интерес мальчиков к девочкам, – пишет Пайл, – но они требовали от них строгих правил поведения». Тут положение охраны сложнее. Пайл не желает ссориться с юными наследниками. Патрулируя парк, он слышит: «Том, проходи дальше! Оставь нас одних!». И Том послушно следует приказу. «Я всегда поспешно ретировался», – вспоминает Пайл. Сам же Рокфеллер не допускает никаких послаблений. Дети должны подчиняться беспрекословно. «Даже после того, как его сыновья достигли совершеннолетия, женились и завели семьи, – пишет Пайл, – слово Рокфеллера Младшего оставалось законом в Покантико. Была установлена строгая дисциплина и раз навсегда заведенный порядок. Он сохранял жесткий контроль за поведением всей семьи, включая жен сыновей». Джон Д. с таким педантизмом требовал неукоснительного соблюдения своих установок, что его собственная послушная жена теряла самообладание. В самом начале их совместной жизни она даже пригрозила разводом. Но в дальнейшем ревниво следила за выполнением предписаний мужа.

Джон Д. Рокфеллер Младший прожил 86 лет. Он умер в мае 1960 г., оставив после себя шесть человек детей, пятерых сыновей и одну дочь. Похоронив в 1948 г. первую жену, урожденную Эбби Олдрич, он через три года сочетался вторым браком с вдовой своего однокашника по университету Мартой Бейрд Аллен. После его смерти она выстроила себе особняк в Покантико-Хиллз на месте, указанном еще Джоном Д. II, и проживает ныне вместе с детьми Рокфеллера. К ним, или вернее к мужской части нового поколения династии, перешло управление фамильными владениями. Правда, практически сыновья Джона Д. II еще задолго до его смерти взяли в свои руки управление семейными предприятиями. Но пока жив был отец, формально за ним оставалось последнее слово. Теперь они стали полновластными хозяевами.