Текст книги "Дьявол ночи (СИ)"
Автор книги: Александр Dьюк
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 12 страниц)
– Только боюсь, – ровным голосом заметил Элуканте, – эти бумаги боле не представляют особой ценности. Боюсь, вы опоздали.
Гаспар насторожился. Глаза чародейки, впившись в декануса, подозрительно сузились.
– Э, ты чего там лепишь, клоп плешивый? – огрызнулся с пола Эндерн.
– Хуго Финстер, – спокойно пояснил Элуканте, – больше известный в Шамсите под именем Уго ар Залам, мертв.
Гаспар де Напье резко выпрямился, подался вперед и замер в кресле, напряженно вцепившись пальцами в подлокотники. Жозефина положила обе руки ему на плечи, с неподдельной тревогой глядя на тьердемондца, будто в любую секунду готовая держать его, если тот начнет падать. Ярвис Эндерн глупо моргнул желтыми глазами в тени цилиндра, упал вдруг на спину и кретински заржал.
– Оооо, вашу ж мать!.. – весело протянул он.
– Умолкни! – рявкнула чародейка, бросив на него свирепый взгляд, в котором проскочила молния.
Эндерн заткнулся.
– Сведения надежные? – уточнил де Напье, явно надеясь на обратное.
– Более чем, – чопорно кивнул Элуканте. – Я лично свидетельствовал факт его смерти. Два дня назад на улице неподалеку от Сат-Хакфи. Вот уже месяц меня вызывают на места преступлений.
Гаспар бессильно откинулся на спинку кресла и сморщился, стискивая зубы. Жозефина, быстро обойдя подлокотник, втиснулась между его широко расставленных ног и принялась растирать ему виски кончиками пальцев. Элуканте, хоть и отметил необычайно прелестный вид на склонившуюся чародейку, всерьез озаботился состоянием тьердемондца. Но вопросов задавать не стал.
– Как он погиб? – слабым полушепотом спросил Гаспар. – Кто его убил?
– Магистр Хуго Финстер, – подчеркнул деканус по традиции, согласно которой любому мертвому ренегату возвращался его статус полноценного чародея Ложи, – скончался от ножевого ранения в сердце. Действовал профессиональный убийца. К сожалению, более достоверной и конкретной информацией я не располагаю. Магистра Финстера и три тела неизвестных обнаружили рано утром. После чего вызвали меня, поскольку я являюсь единственным представителем Ложи в Шамсите. С официальными полномочиями, разумеется. Несмотря на недоверие султанских властей к Ложе, следствие сочло совместные действия вынужденной мерой для успешного раскрытия совершенных преступлений.
– И что же вам удалось установить, магистр? – спросил де Напье окрепшим голосом. Чародейка разогнулась, он с благодарностью кивнул ей, потирая левый висок.
Жозефина отошла в сторону и, аккуратно толкнув бедром ногу тьердемондца, села на край подлокотника массивного кресла, закинув ногу на ногу. Чаяния Томаццо Элуканте оказались напрасными: белья на госпоже де Напье не было.
– Следы магического вмешательства, – отозвался Элуканте, нервно побарабанив по столу и не глядя на голые лодыжки чародейки.
– Убийца был чародеем?
– Магистр Финстер был чародеем, – поправил деканус. – Чародеем шестого круга, исключенным из Ложи в тысяча шестьсот двадцать девятом году по ряду обвинений в многочисленных и тяжких преступлениях против Равновесия, как то…
– Да знаем, что мудень сдриснул из Ложи! – раздраженно перебил его Эндерн.
– Магистр Финстер активно защищался, применяя свое искусство, – как ни в чем не бывало продолжил деканус. – По предварительным подсчетам, перед смертью магистр нанес городу ущерб в размере семисот шестидесяти двух накуд, что в переводе на имперские кроны…
– Сука, не зли меня!
– Однако никаких следов ответного применения арта я не обнаружил.
– Хреново искал, – проворчал Эндерн, садясь на ковре, и сдвинул цилиндр на затылок. – Финстер был артуном. Артуна может завалить только другой артун, а ты мне лечишь, что его не колдун замочил?
– Я вам ничего не лечу, гражданин Эндерн, – холодно возразил Элуканте. – Я лишь передаю факты, которые установил при моих возможностях и осведомленности. А мне известно, что на месте преступления никаких следов магического вмешательства, кроме следов арта магистра Финстера, не обнаружено. Если желаете, можете ознакомиться с копиями протоколов обследования места преступления.
– Это будет не лишним, – кивнул де Напье. – И с самим местом стоит ознакомиться тоже, – взглянул он на Жозефину. Та послушно кивнула, задумчиво тиская тонкую цепочку на шее. – Тела опознали?
– Опознали, – признался Томаццо Элуканте. – Конкретно их личности установить не удалось, но установили их принадлежность к шамситской преступной группировке джиннлейялов под руководством эба Сарина ар Джаббала шайех-Фарима. Только, – деканус помедлил, – они не были нападавшими. Они защищали магистра Финстера.
Гаспар нахмурился, напряженно поджав губы. Рука Жозефины, которой она упиралась в кресло, потянулась к тьердемондцу, но тот жестом остановил ее.
– С чего вы так решили? – переглянувшись с чародейкой, спросил де Напье.
Элуканте помялся, но ответил:
– Из непроверенных и ненадежных источников мне известно, что магистр Финстер вел с Сарином ар Джаббалом общие дела.
– А вы, магистр, не исключаете, что этот… эб избавился от компаньона?
– Видимо, вы очень мало знаете о преступном мире Кабира… магистр, – скупо улыбнулся Элуканте. – И мало знаете о кабирских законах чести и верности. Если эб приказал быть верным кому-то, джиннлейялы будут верны ему так же, как своему эбу. А из ненадежных источников мне известно, что ар Джаббал относился к магистру Финстеру не только как к деловому партнеру, но и как члену своей семьи. Поэтому, я считаю, что «джинны» погибли, защищая магистра от убийцы.
В кабинете воцарилось короткое молчание.
– Когда мы в прошлый раз брали Финстера за яйца, – серьезно и задумчиво проговорил Эндерн, – говнюк положил трех ищеек твоей драной Ложи и ушел, не вспотев. Трех, мать их, артунов! А у тебя тут, сука, всего один конкурент?
– Эндерн, – предостерегающе шикнул де Напье. Жозефина строго наставила палец. Полиморф непонимающе развел руками.
– У меня тут вообще нет конкуренции, гражданин Эндерн, – упрямо игнорируя своеобразие формулировок, отозвался деканус. – У меня есть лишь факты. И свидетель. Свидетель утверждает, что убийца был один.
– Есть свидетель? – оживился тьердемондец.
– Ну, – замялся деканус, ерзая на стуле, – технически есть свидетель. Однако его показания, мягко говоря, противоречивы.
– То есть?
– Свидетель, – Элуканте задумался над формулировками, – был, очень мягко говоря, невменяем. По крайней мере, по информации, предоставленной мне. Лично меня к нему не допустили, сочтя мое присутствие излишним для пользы следствия, – договорил он угрюмо.
– Кто он и где он?
– Насколько мне известно, ландриец. По косвенным свидетельствам, состоял при магистре Финстере, к сожалению, не удалось установить, в какой именно роли. Его нашел утренний патруль гвардейцев-мукарибов неподалеку от места преступления забившимся под чей-то торговый лоток. Собственно, из-за него гвардейцы и прибыли раньше случайных прохожих и пресекли панику. Правда, свидетель был крайне возбужден, напуган, а когда увидел тела убитых, впал в истерику и набросился на гвардейцев. За что был помещен в Тарак-Мутаби – тюрьму-крепость Шамсита. Если верить непроверенным и недостоверным источникам, свидетелем заинтересовались альму-сирий – это…
– Доблестная, честная, справедливая и, сука, неподкупная инквизиция Альджарская, – пояснил за декануса Эндерн, поднимаясь с пола, – которая занимается тооолько кляузой фигой (искаженное лат.causafidei– вопрос веры). А говорят, ничего общего между ландрийцами и хакирами, ну вот прям ваще ничего, сука, нету.
– Ваш сарказм, гражданин Эндерн, неуместен, – надменно произнес Элуканте, с трудом отлипая взглядом от груди Жозефины и следя за полиморфом, вальяжно приближающимся к краю стола. – Альму-сирий заинтересовались им как раз по своему профилю. Говорят, свидетель утверждал, в крайне эмоциональной форме, должен отметить, что за магистром Финстером явился и забрал его душу Исби-Лин…
– Кто? – нахмурился оборотень, сев на край стола. Тощим задом он как бы случайно задел стопку аккуратно сложенных бумаг.
– Дьявол ночи, – пояснил Элуканте, стоически не обращая внимания на разлетающиеся по полу листы. – Городское поверье, с некоторых пор активно обсуждаемое на базарах, в чайных, мечетях и иных людных местах. Говорят, Исби-Лин карает только грешников за их грехи и непочтительное отношение к заветам Альджара. Убивает после полуночи, в час Фат-альваб, Открытых дверей, после чего возвращается в Фара-Азлия, где пытает пойманную душу своей жертвы.
Эндерн издевательски расхохотался.
– Ну, хреново вашему Лесбину будет, ежели нам повстречается, – заявил он, отхлебнув из почти опустевшей бутылки. – Мы-то не его клиенты. Особенно ты, Графиня.
Чародейка со всей невинностью похлопала ресницами и невероятным образом показалась Элуканте распутнее обычного.
– Вы говорили о преступлени ях, – отвлек декануса задумчивый де Напье. – Означает ли это, что Хуго Финстер был не единственной жертвой этого… дьявола?
– Еще минимум двое, – ответил Элуканте. – Именно столько раз ко мне обращались органы следствия и правопорядка Шамсита, помимо случая с магистром Финстером, конечно. И в каждом случае я констатировал магическое вмешательство. Однако до недавнего времени я не видел никакой взаимосвязи между убийствами. В Шамсите только официально проживает свыше ста чародеев-эмигрантов, точное их количество неизвестно никому, – виновато развел он руками. – За пределами Ландрии Ложа не имеет полномочий, а ее Кодекс не действует, чем активно пользуются ренегаты и преступники против Равновесия. Султан охотно принимает их в Кабире и позволяет им относительно свободно жить и, кхм, работать. Но тщательно проверив имеющиеся у меня данные, я выяснил, что убитые были ренегатами Ложи, эмигрировавшими в Кабир после тридцать первого года.
– Их имена, магистр, – потребовал де Напье. Его глаза лихорадочно заблестели.
– Дитер Ашграу и Вернер Зюдвинд, – произнес деканус. – Вернер Зюдвинд был убит у дверей собственного дома, практически не оказав никакого сопротивления, а Дитера Ашграу нашли на ступенях мечети Шари-Альмун. Следы борьбы с применением чар обнаружились в паре кварталов от мечети, из-за чего в городе заговорили, что, если Исби-Лин выбрал себе жертву, скрыться от него невозможно даже в спасительном свете Альджара. Но лично мне это говорит о том, – Элуканте покосился на Эндерна, – что убийца, хоть и убивает по ночам, не нападает тайно. Возможно, убитые были с ним знакомы. А может, это была некая демонстративная казнь. Кабирцы склонны к драматизму и мистификациям.
– Ашграу и Зюдвинд, чем они занимались в Шамсите? – спросил Гаспар после недолго молчания.
– Да как и все эмигранты – вели спокойную частную жизнь, – пожал плечами деканус. – Этела скудна на прирожденных чародеев, поэтому ландрийцы пользуются в Кабире большой популярностью и уважением. Говорят, султан хочет создать свою Ложу, только подчиненную непосредственно ему… Ах да, простите, – вздрогнул Элуканте под недовольным взглядом. – Дитер Ашграу был известным в Белом городе астрологом, его услугами пользовались даже эвель-вазир султана и видные представители знати. А Вернер Зюдвинд содержал сеть лавок древностей и околомагических изделий. Среди местного крайне суеверного населения весьма распространенный товар. Хотя, говорят, он проводил некие алхимические исследования, спонсируемые влиятельными людьми из ближайшего окружения Сулейман-Яфара. Но это только слухи, – с каменным лицом поспешно добавил деканус. – Альму-сирий не приветствует алхимию.
– А шлюхи не берут в рот, – фыркнул Эндерн и нагло вылупился на Жозефину. Чародейка выдержала его взгляд совершенно спокойно и загадочно улыбнулась, не размыкая губ.
– А у вас, магистр, нет ли соображений, кто мог убить магистра Финстера? – спросил де Напье. – По нашим непроверенным и ненадежным источникам, магистр Финстер занимал должность профессора математики в Шамситском Университете. Кому бы мог он помешать?
– Нет, магистр, у меня соображений нет, – сухо проговорил деканус. Последнее, чем бы он занялся, – стал делиться соображениями с шайкой шпионов Паука, чтобы дать лишний повод подставить себя. – Могу лишь добавить, что около года магистра Финстера часто видели в обществе Саида ар Курзана шайех-Малика, крупного торговца специями и главного поставщика имперской компании «Вюрт Гевюрце». Непроверенные источники сообщают, что Саид ар Курзан был последним, кто видел магистра живым.
– Было бы интересно побеседовать с этим… как по-кабирски будет «господин»? – немного поразмыслив, сказал де Напье.
Элуканте раскрыл было рот, однако Эндерн опередил его.
– Сайиде, – ответил он и залпом допил остатки вина.
– С этим сайиде ар Курзаном. Думаю, – хитро блеснули пьяные глаза тьердемондца, – именно он заинтересуется в расширении торговых горизонтов и вложениях капиталов де Напье в выгодное для обеих сторон предприятие.
– А как бить… эм… – нахмурила бровки и проговорила с внезапно вернувшимся акцентом Жозефина, – «madame»?
– Саида́, – отозвался Эндерн.
– Сай-и…д-а… саа-ида d’Napier… – повторила чародейка и восхищенно хихикнула, хлопая в ладоши и радостно подпрыгивая. – Merveilleux! Comme c’est merveilleux!
– Боюсь, встреча с Саидом ар Курзаном невозможна, – мрачно проговорил Элуканте, прерывая веселье.
– Че? – поперхнулся Эндерн. – Сука, и этот, что ли?
– Нет, – испуганно втянул голову в плечи деканус. – Саид ар Курзан выехал из Шамсита по торговым делам. В тот же день, когда обнаружили тело магистра Финстера. Однако, если вас очень сильно интересуют вопросы вложения капиталов, обратитесь к Кариму ар Курзан шайех-Малику. Он является совладельцем «Тава-Байят» и, думаю, соответствующие полномочия у него имеются.
Жозефина расправила юбку, переглядываясь с Эндерном. Их лица расплылись в глупых, ребяческих улыбках. Гаспар недовольно покачал головой, потирая пальцами лоб.
– Выясните все, что сможете, об этом совладельце, магистр, – распорядился он, тяжело поднимаясь из кресла. – А мы пока осмотрим достопримечательности этого прекрасного города. Мы ведь за этим приехали, chériе?
– J’ai hâte de tout voir de mes propres yeux, mon amour! – восторженно промурлыкала она.
– Слышь, сыроед, а ты уверен, что мне не придется тащить тебя на своем горбу? – задумчиво потирая небритый подбородок, поинтересовался Эндерн.
– Ты же не разгромил в великой милости своей чемодан с моим лекарством, – улыбнулся тьердемондец, поглаживая чародейку по волосам. – Горячая ванна, легкий обед, кофе – через час буду в порядке.
Глаза поднявшей на него личико Жозефины алчно блеснули на слове «ванна», стыдливо прикушенные губки растянулись в многозначительной улыбке.
– Ну смотри, – хмыкнул полиморф. – Только хер я ваше барахло еще раз потащу!
Глава 3
Белый город. Город тысячи дворцов. Город тысячи тайн. Город тысячи сказок и легенд. Город, видевший гибель и возрождение целого света. Город, видевший рассветы и закаты цивилизаций, империй и народов. В незапамятные времена ныне мертвые древние боги возвели Белый город на берегу Ам-Альбаар в заливе Балур-калидж и привели сюда древних яльмаллей. Из Белого города яльмалли отправляли свои торговые и военные корабли, покоряли дикие народы и основывали колонии на дальних берегах, объявляя себя владыками Ам-Альбаар. Но яльмалли исчезли, не сумев одолеть илоев в затянувшейся на века борьбе за господство над морем, исчезли их боги, а Белый город остался. Богатейший город Первой империи, протянувшейся от сурового снежного севера Ла-Арди до жарких пустынь Гу-Туни. Любимый город императора Гая Мартелла Агрии. Город, воспетый илойскими поэтами. Город мира и процветания в разрываемой на части, умирающей под ударами безжалостных орд свирепого Менниша империи. Столица илоидской Этелы, не прекращающей войны за илойское наследство с варварской Ландрией. Столица молодого халифата Альмукадов, под темно-синими саабиннскими знаменами отбивших святые земли Рахарарум и Араму у несущих язычникам каритатис ваарианнства пламенных рыцарей. Осуществленная мечта всей жизни Ландрийского Льва Сигизмунда Шестого. Долгожданный приз Мекметдинов, заливающих Этелу пурпуром из сердца Сель-Джаар. Город-ключ. Город-замо́к. Город, в котором можно купить товары со всего мира. Город, что дороже Садимовой казны.
Шамсит, на шпилях дворцов которого величественно реют пурпурные знамена золотого солнца Альджара, победившего триязыкое пламя Единого.
* * *
Тарак-Мутаби, некогда символ мощи Альмукадов, древняя неприступная белая крепость надежно хранила Шамсит от посягательств с моря не одно столетие ровно до тех пор, пока в Балур-калидж не вошли корабли Сигизмунда Гольденштерна, оснащенные мощными, дальнобойными пороховыми орудиями. Имперский флот сокрушил старые стены, войска кайзера-завоевателя захватили и разграбили богатый Белый город, и больше века над перестроенной Тарак-Мутаби реяли золотой и алый львы Империи. Пока двенадцать лет назад из песков Сель-Джаар в Шамсит не пришли Мекметдины, окончательно вытеснившие ландрийцев из Этелы раз и навсегда. Яфар-Мурад, султан-освободитель, исправно учившийся у врага, непримиримый противник старого, не пожелал, чтобы древняя Тарак-Мутаби олицетворяла мощь его необъятной империи, и повелел заложить новую крепость, Ядид-Калеат, согласно всем современным фортификационным законам строительства. Крепость достроили через четыре года после его смерти, уже при его сыне, Сулейман-Яфаре, султане-реформаторе, прозванном челядью за глаза «Ландрийцем». При нем же Тарак-Мутаби стала тюрьмой для политических заключенных и вместо былой славы защитницы Шамсита снискала себе мрачную и зловещую славу страшного узилища для неугодных султану, из которого только два выхода: либо вперед ногами, либо вниз с четырехсотфутовой высоты на скалы, омываемые Ам-Альбаар.
– Ненавижу тюрьмы, – поежился Гаспар, оценивая высоту белокаменной крепости в лучах вечернего солнца.
Жозефина оторвалась от созерцания оживленного порта далеко внизу, куда вели широкие ступени, вырубленные в тверди крутой скалы, выжженной беспощадным этельским солнцем и истерзанной эрозией. Она окинула взглядом высокие белые стены с зубцами, видимые ей три башни с куполообразными крышами, узкие решетчатые окна-бойницы, огромные крепкие, надежные ворота и пологий спуск, ведущий от тюрьмы к прилегающей мощеной улице, по которой прохаживались вечерние прохожие.
– Ничего особенного, – улыбнулась Жозефина. – Тюрьма как тюрьма. Только белая.
– Ты явно не видела Турм, – мрачно проговорил тьердемондец. – Тоже ничего особенного, пока внутри не окажешься. И поверь, тебе бы этого не хотелось.
– А что мне там делать? – беззаботно пожала плечами Графиня. – Я же дура, в башке одни потрахушки и безделушки, а дура и Турм – вещи несовместимые.
Они стояли под пыльным тряпичным навесом у стены какой-то лавки, из которой тянуло фруктами. Лавка была закрыта – хозяин уже свернул всю дневную торговлю и ушел на вечерний намаз. Чародейка привычно обнимала Гаспара за талию, тот ее – неловко за плечи. Хоть он и держался на ногах крепко и уверял, что в полном порядке, его приступы в последнее время становились все чаще. Жозефина подумывала, что Гаспар не далек от дня, когда для глушения боли перейдет на олт, а это уже совсем дрянное дело. К тому же, ей не хотелось, чтобы дорогой и модный сюртук извалялся в пыли – она любила красиво одетых мужчин.
Говорили между собой по-тьердемондски. Жозефина любила этот язык, и владела им как вторым родным, хотя за долгую и усердную практику так и не избавилась от менншинского акцента полностью. Он был почти не заметен и на него никто не обращал внимания, если только не сравнивать с чистым лондюнором Гаспара. И, откровенно говоря, она завидовала ему и злилась за страшный удар по самолюбию.
– Объясни, зачем тебе этот свидетель?
– Он видел убийцу, – задумчиво сказал Гаспар, присматриваясь к мрачным решетчатым бойницам на стене южной башни – ближайшей к ним. – Кроме того, магистр сказал, что он был приближенным Финстера, а значит, может знать кое-что о его революционных делах.
– А еще наш любезный магистр сказал, что свидетель невменяем, – Жозефина скривила сочные губки в усмешке. – Сомневаюсь, что мы многого от него добьемся.
– Да пусть хоть себе язык отрежет, – самоуверенно заявил Гаспар. – Для меня не проблема вытянуть все, что он знает.
Жозефина подняла голову, сверкнула бирюзой сощуренных, ярко сияющих в тени накинутого на голову платка глаз.
– Для меня проблема, – холодно проговорила она. – Мне уже надоело играть с тобой в сестру милосердия и сидеть у кроватки, гадая, выживешь на этот раз или нет.
– Не думал, что ты так за меня переживаешь, – ухмыльнулся Напье.
Жозефина отвернулась, потянулась к цепочке, но только досадливо прищелкнула пальцами, забыв, что та скрыта под тканью. Выходя на прогулку, пришлось сменить свое платье, пропахшее духами и распущенностью, на платье по кабирской моде, шелковое, с длинным рукавом и юбкой, закрытое по самое горло. Она даже без возмущений покрыла, как того требовали местные обычаи, голову платком. Льняным. Если в Ландрии до сих пор похвалялись шелком и парчой, в Кабире все модницы предпочитали высококачественный лен, ценившийся ими на вес золота. И что самое забавное, отметил Гаспар, в своем голубом платье и синем платке – Графиня питала любовь к этому цвету и его оттенкам – она умудрялась выглядеть очень скромно на фоне знатных и богатых дам кричащих ярких расцветок, от которых рябило в глазах, пока они проезжались в экипаже по Альшамси-Кабируби, Золотому Кварталу Шамсита.
– Я переживаю за дело, – сухо отозвалась Жозефина. – А ты из-за своего упрямства и самоуверенности постоянно и неоправданно рискуешь. Между прочим, ты слишком дорог, чтобы вот так запросто разбрасываться своей жизнью.
– Я польщен, – улыбнулся Гаспар.
– Не польщайся, дорогой мой, – осадила его чародейка. – В тебя в прямом смысле папочка слишком много денег вложил.
На улочку свернул припозднившийся прохожий, мужчина лет сорока, одетый в соответствии с последними веяниями кабирской моды на военный манер. Он хмуро взглянул на фривольно обнимающихся иностранцев, смуглое, гладко выбритое лицо помрачнело до такой степени, что сделалось почти черным. Во взгляде прочиталось презрение, но прохожий молча ускорил шаг.
– Я никогда, – сказал Гаспар, когда шаги затихли, – не рискую неоправданно, Аврора…
– Кто, – резко вскинулась чародейка, – эта сучка и когда ты с ней спутался?
Тьердемондец прикусил язык, убирая руку с ее плеча.
– Никто. Все равно она мертва, – быстро отозвался он. Жестко и холодно сияющие глаза нехотя смягчились, чародейка расслабилась и плотно прильнула к его боку. Гаспар с видом праведника в саду греха постарался не думать о Жозефининой горячей груди, скрытой лишь тонким шелком. – Тебе самой не интересно узнать, кто перешел нам дорогу и спутал все карты?
– Нам же сказали, – зевнула чародейка, прикрыв ладошкой рот, – Исби-Лин, дьявол ночи. А меня учили держаться от дьяволов подальше.
Гаспар нетерпеливо потопал ногой. Ему не нравилось, что Жозефина не поддерживает его начинаний и энтузиазма.
– Вот и узнаем, что это за дьявол и как далеко от него надо держаться, – упрямо заявил Гаспар. – Когда вытащим отсюда свидетеля.
Чародейка беспомощно и едва слышно охнула.
– И как же вы себе это представляете, мсье комиссар? – насмешливо поинтересовалась она. – Возьмете тюрьму мозговым штурмом? Или отправите туда меня, голой, чтобы я отвлекла всех своей несравненной красотой, пока вы за ручку выведете своего бесценного свидетеля?
– Неплохая идея, – одобрительно покивал Гаспар. – Ты справишься?
– М-м-м… – протянула Жозефина, кокетливо склонив голову набок. – С кабирцами я еще не спала, – она прикрыла глаза и мечтательно улыбнулась. – Одна моя давняя знакомица рассказывала, что они делают интересные штучки со своей мужественностью. Наверно, очень необычные ощущения и интересный опыт… Но, – наигранно вздохнула чародейка, видя смятение и настороженность на лице Гаспара, – боюсь, даже меня на всех не хватит. Так что удовлетворю свое любопытство как-нибудь в другой раз.
Напье с явным неудовольствием покачал головой.
– Значит, Эндерн.
– Конечно, Эндерн, – согласилась Графиня, загадочно улыбаясь. Бирюзовые глаза мстительно заискрились.
– Опять будет ныть… – состроил кислую мину Гаспар и снова взглянул на белокаменную громадину Тарак-Мутаби.
– Ан-фукар он Альяр мусъяд си, сайиде, – скорбно проскрежетал кто-то слева, совсем рядом.
Гаспар повернул голову и увидел протянутую трясущуюся смуглую грязную ладонь. За ладонью нашлась раболепно сгорбленная тощая фигура в драной вонючей и пыльной абе с покрытой головой. Тьердемондец невольно отшатнулся и, хотя не понял слов, угадал просьбу и потянулся в карман сюртука за мелочью. Нищий несмело поднял заросшее неопрятной седеющей бородой морщинистое старое лицо с издевательски горящими янтарем совиными глазами. Де Напье недовольно сморщился и вынул руку из кармана.
Полиморф едва заметно покачал головой, опустил ладонь, сгорбился еще сильнее и заковылял прочь, подволакивая ногу. Гаспар и чародейка, потеряв к нему всяческий интерес, обнялись и продолжили любоваться Тарак-Мутаби, словно надеялись, что вот буквально сейчас в одном из решетчатых окон-бойниц увидят фигуру, которая либо крикнет, либо развернет на стене огромный плакат с надписью «Я свидетель! Я здесь!».
– Пойдем, – спустя несколько минут произнес Гаспар и галантно предложил спутнице руку.
Они прогулочным шагом не спеша побрели по неширокой улочке от интересовавшей их крепости. Идущая навстречу закутанная в мешковатую одежду кабирка с глиняным кувшином на голове с неодобрением покосилась на пару иностранцев. Особо пристально она вгляделась в чародейку. Скромное для нее, но слишком узкое и откровенное для Кабира платье вызвало у горожанки праведное возмущение. Сиськи торчат, аж соски выпирают, юбку задница вот-вот зажует – срамота одна и разврат иноземный. А мужика-то ладного у кого-то увела, хоть и неверного…
Они прошли недалеко. Гаспар плавно замедлил шаг, морщась от привычного покалывания в висках, и остановился у проема между стенами жилых домов. Достаточно широкого, чтобы втиснуться в него худому человеку боком. Тьердемондец посмотрел по сторонам, убедился, что улочка пустует в обоих направлениях, и кивнул на проем Жозефине. Чародейка капризно поморщила носик, но не сказала ни слова и юркнула между домами, втягивая живот и подбирая к коленям длинную юбку платья. Немного обождав и еще раз оглядевшись по сторонам, за ней втиснулся и Гаспар, не упуская возможности лишний раз напомнить самому себе, что думает о полиморфе.
Пройдя по стенке, Гаспар, к своему удивлению, добрался до глухого закутка между стенами домов, достаточно широкого, чтобы дышать свободно. Фигурально выражаясь, потому что вонь мочи и человеческих экскрементов стояла здесь такая, что у Напье заслезились глаза. Тут же обнаружился у стены чей-то грязный и замызганный лежак, кучи мусора, рваного тряпья, стоптанные сандалии, засохшие объедки и усеявшие сухую землю глиняные черепки битых кувшинов и бутылей. Соседнюю от лежака пыльную, с облупившейся известкой стену украшали разводы, не оставляющие сомнений в их происхождении. Кое-где красовались кривые, неуклюже выведенные надписи на кабирском и рисунки в стиле «кура лапой». В основном, изображались женские и мужские половые органы на пике сексуальных удовольствий. Предположительно. Выделяемые естественными отверстиями человеческого тела струи выглядели весьма неоднозначно. Посреди закутка стоял Эндерн, скинувший рванье и облик, в которых он подходил на улице. Полиморф упирался в бока, криво ухмыляясь. Вонь, казалось, нисколько его не беспокоила.
– Цивилизация, блядь! – гордо воскликнул он. – Смердит одинаково во всем мире! Лишний раз убеждаюсь, что все мы, сука, братья! – глубокомысленно изрек Эндерн.
– Très romantique! – болезненно кашлянула Жозефина, закрывая ладошкой носик и жмуря глаза.
– Эндерн, твою мать, не мог место получше выбрать? – закашлялся Гаспар.
– Какие нежные! – всплеснул руками полиморф. – Добро пожаловать на землю, сучки! – мстительно добавил он, с демонстративным наслаждением втягивая крючковатым носом смрад.
Гаспар решил не затягивать и свести на нет перепалки, чтобы поскорее убраться отсюда.
– Ты, – смахнул слезу он и сделал попытку попривыкнуть к жуткой вони. Не слишком успешную. – Ты, – прогнусавил, зажав нос, – все сделал?
– Да как два пальца обоссать, – похвастал Эндерн. – Это те не сыр твой вонючий жрать, сыроед.
– Ладно, допустим, верю, – быстро решил Гаспар. Его живот спазматически дрогнул, в желудке возмутился обед, съеденный в гостях у магистра Элуканте. – Видел… видел тюрягу?
– Ага, видал, – кивнул Эндерн и глянул куда-то, как будто Тарак-Мутаби виднелась за домами. – Солидная кича, мое почтение.
– Можешь уже начинать думать, как туда пролезть.
– Тха-ха! – рассмеялся полиморф. – Еще чего, сука, сделать? Насрать в горшок султана?
Жозефина, хоть и зажимала пальцами нос, страдальчески морщила личико, все же не сдержала смешок.
– Я, значит, – по-совиному нахохлился Эндерн, – опять за вас всю говенную работу делай, по цугундерам мотайся да от жандармов по соплям получай, а вы на перинах кувыркайся, винище глуши да хурму кушай? Неее! Вот здесь уже сидит! – он ткнул пальцами себе в шею. – Все за вас делаю, а че мне с этого перепадает? Хер за обе щеки? Спасииибо, поклоон, сука, низкий!
– Ярррвиссс, – прошелестела Жозефина с сексуальной хрипотцой в голосе. Оборотень резко обернулся на нее. – Сделай это ради меня, mon amour, – с жаром выдохнула она. – Пожалуйста. Не заставляй меня упрашивать. Ты же знаешь, что тебе придется сделать, если не согласишься, – томно засопела чародейка и шагнула к Эндерну.
– Размечталась! – оборотень попятился, но слишком быстро вжался в предавшую его стену.
Жозефина встала перед ним.
– А будешь топать ножками – прямо здесь, – плотоядно облизнулась она. – И сейчас. Ну? – чародейка протянула к нему руку, коснулась щеки. – Я жду.
Эндерн нелюбезно оттолкнул Жозефину, отскочил в сторону, как от чумы.
– Ладно! – прорычал он. – Только отъебись!
– Умничка, – обольстительно улыбнулась чародейка и послала воздушный поцелуй. – Ты мой послушный мальчик.
Эндерн хищно оскалился и вдруг сжался, стремительно уменьшаясь в размерах. По всему телу проступили пестрые перья, округлились совиные глаза под грозно сросшимися бровями, рот сросся с крючковатым носом, рукава растянулись в крылья – и на земле уже сидел большой недовольный филин, хлопая глазищами на пару людей. Птица поежилась, мотнула подвижной ушастой головой, встрепенулась, раскрыла клюв, шаркая по земле когтистой лапой. А потом расправила крылья и бесшумно взмыла в темнеющее небо.
