Текст книги "Палач. Наказание как искупление"
Автор книги: Александр Ачлей
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 17 страниц)
Глава III
Венецианская резидентура
(Венеция. 2016)
Лана вернулась в номер как-то подозрительно быстро. Он-то, наивный, надеялся, что у него есть хотя бы час на отдых от этого нескончаемого приключения, которое его уже стало порядком утомлять.
– Что так быстро, солнце мое?! Или у тебя, как у Джеймса Бонда, в часы «Ролекс» вмонтирован факсимильный аппарат, по которому ты успела получить все необходимые инструкции?
Но Лане было явно не до шуток. Она была всерьез чем-то озабочена.
– Артемьев исчез.
– Откуда это известно? – Дин отреагировал сразу.
– Я связалась с нашими здесь, в Венеции. Они сами в недоумении. Они встречались с Артемьевым несколько дней назад. И вроде бы обо всем договорились…
– Обо всем – это о чем? Поподробнее, пожалуйста. Не забывай, что я все-таки руководитель нашей «Красной капеллы».
– Тебя пока еще никто не утвердил, – Лана произнесла это на автомате, не особенно вникая в смысл сказанного. Но для Дина этого было достаточно. Он резко поднялся, нарочито медленно и тщательно оделся, после чего покинул номер, оставив Лану наедине со своими мыслями.
Дин решил пройтись по старому городу. В первый раз он побывал здесь лет 30 назад. С первой женой и маленькой дочуркой, в которой до сих пор души не чаял. Ей тогда едва исполнилось четыре годика. Сидя во время всей многочасовой прогулки на шее Дина, она нудно просила родителей купить ей что-нибудь в этом сказочном городе. Теперь она стала совсем взрослой, вышла замуж, жила в Московии и активно занималась кинопрокатом арт-хаусных фильмов. Дин ее безумно любил. Она была ему самым близким другом. С ней он мог разговаривать на любые темы. Жаль только, что виделись они редко. У каждого была своя насыщенная жизнь. И ничего плохого в этом не было. Дин не переставал улыбаться, вспоминая о той их прогулке, во время которой он понял главную особенность Венеции, ту, что так поразила его тогда: в городе не было машин и светофоров, подземных переходов и привычных «полосатых зебр», здесь не раздавались сигналы клаксонов и не слышен был визг тормозов. Никто не стремился перебежать улицы и проспекты в неположенном месте, поскольку собственно улиц в городе не было. Зато было много каналов, мостов и переправ. Народ носился по всему этому водному царству на катерах, моторных лодках, гондолах и вапоретто, которые выполняли здесь функцию общественного транспорта. Дочери они тогда все-таки купили какого-то мишку, что, правда, не доставило ребенку особой радости. Маленький был слишком, наверное.
На Лану Дин абсолютно не обижался. Он вышел из номера скорее для того, чтобы дать ей возможность обдумать создавшуюся ситуацию. Пока (и это правильно) он не утвержден центром, она действительно все проблемы должна решать самостоятельно. То, что Гондалев не будет возражать против задуманной им схемы, Дин не сомневался. Они знали друг друга тысячу лет, не раз участвовали в одних операциях, так что его утверждение старшим группы – это всего лишь формальность. Тем не менее формальность важная. Поскольку именно это предопределило бы его статус во время встречи с представителями местной резидентуры. А то, что такая встреча должна состояться в ближайшее время, у него сомнений не было.
Минут через 15 до Ланы дошло, что она ляпнула Дину. Но сейчас не это было главным. Пропал Артемьев. Возникла нештатная ситуация. Это беспокоило. Ей нужны были срочные инструкции из Екатеринбурга. План, предусматривающий эвакуацию Артемьева из Италии (тот, что Дин обсудил с Бенетти), требовал совершенно конкретных действий. И любое отклонение от него могло вызвать подозрение со стороны итальянских спецслужб. А потому Лана решилась. Она набрала со своего телефона прямой номер Гондалева. После минутного объяснения тот сухо сказал: «Жди указаний», – и положил трубку. Через 10 минут она получила SMS. Инструкция была абсолютно четкой и ясной. В четыре часа пополудни они с Дином должны были прийти на встречу с кем-то на набережную в районе площади Сан-Марко. И все бы хорошо. Только вот Дина нет.
Волноваться ей, правда, долго не пришлось. Через пару часов дверь в номер открылась. На пороге стоял довольный и великодушный Дин, который протягивал Лане букет восхитительных фиалок. В 15.30 они вышли из гостиницы и направились в сторону центральной площади города. На набережной Лану задел моложавый красивый мужчина лет 45. Извинившись на чистом русском языке, он пригласил соотечественников выпить по чашечке кофе прямо здесь, на набережной, у среза воды, и полюбоваться вечерним солнцем и заливом. Через десять минут к ним присоединился еще один человек. Со стороны все выглядело как невинная встреча старых знакомых, которые были рады видеть друг друга вдали от родины.
Юрий Петрович как старший взял на себя обязанность проинформировать Дина и Лану о случившемся.
– Пару дней назад мы встречались с Артемьевым, о чем и доложили главе нашей резидентуры Константину Сергеевичу. Тот решил, что на следующую ставку, во время которой должны быть переданы особо важные материалы Тауберга, он пойдет сам. И такая встреча состоялась. Они с Артемьевым пересеклись на набережной, после чего пошли пообедать в небольшой трактирчик Al Gazzettino. Что там произошло – можно только догадываться. Через полчаса в трактире началась стрельба. В результате посетители в панике разбежались, а в кафешке остались четыре трупа: гражданина Австрии и трех итальянцев, выходцев из Кампании и Калабрии, – Юрий Петрович немного разволновался и, дабы успокоиться, отпил глоток минеральной воды без газа, чисто по-европейски. После чего спокойно продолжил повествование: – Убитым австрийцем оказался наш «резак», [3]3
На сленге ГРУ «резак» – это резидент.
[Закрыть]царство ему небесное…
– Что, хороший был мужик? – перебил его Дин.
– Да как сказать… Аналитик вроде был хороший. Работу нашу знал. Но… – тут Юрий Петрович как-то осекся и посмотрел вопросительно на своего напарника.
– Странный он был. Если не сказать больше. Вроде патриот. Но русских постоянно называл быдлом, что, конечно, коробило. – Виктор Геннадьевич сказал то, что Юрию Петровичу как истинно русскому человеку произнести было невозможно.
– Да, да. Именно так. Коробило. В общем, со странностями он был. Но сейчас это уже неважно. Важно другое. Мы не знаем теперь, куда делся Артемьев. А самое главное, не знаем, где теперь находятся материалы Тауберга…
– В гостинице узнавали? – задала совершенно естественный вопрос Лана.
– Это невозможно, – опять вмешался Виктор Геннадьевич. – Мы знаем, где он остановился. И за этой гостиницей было установлено наблюдение. Но оно результатов не дало. Он не появился там ни вечером, ни утром следующего дня, ни сегодня. Кроме того, мы заметили вокруг самой гостиницы суету, связанную с действиями местных спецслужб. Они явно были заинтересованы персоной Артемьева, тем более что он был вольным или невольным участником трагедии в Al Gazzettino, чему наверняка нашлось немало свидетелей. После того как мы в этом убедились, мы решили более туда не соваться.
– Почему? – Дин спросил это скорее автоматически, нежели из любопытства.
– Во время нашей первой встречи с Артемьевым в холле этой гостиницы он нарочито громко, так чтобы это услышал портье, сказал о том, что не будет завтракать в гостинице, а пройдет со своими друзьями в соседний ресторан. Осторожничал. Что вполне объяснимо. Служащий отеля, конечно же, «сфотографировал» нас и, безусловно, очень хорошо запомнил. Появись мы там опять, не избежать допроса со стороны местных блюстителей порядка. А нам бы этого очень не хотелось.
– Какие-то иные варианты? Может, знакомство с кем-то из местных? Может, женщина? – Дин как бы размышлял вслух.
– Вы правы. По нашим сведениям, Артемьев в первый же день своего пребывания здесь познакомился с некоей Сандрой Чинетти. Возможно, он живет у нее. Но ее сейчас в городе нет. На принадлежащей ей вилле признаков жизни не замечено. Сама вилла охраняется двумя злобными доберманами. Да и неизвестно, какая там установлена сигнализация. Ломиться туда и нарушать местные законы особого желания нет. А на то, чтобы установить за виллой круглосуточное наблюдение, не хватает сил и средств. Мы уже отправили запрос в центр на привлечение дополнительных людей. Ответа пока не получили.
– Я полагаю, – прервал Дин немного затянувшийся доклад Юрия Петровича, – Артемьев находится у женщины. Бежать ему просто некуда. Вся полиция города стоит на ушах в поисках человека, который пришел в кафе с гражданином Австрии и бесследно исчез. Думаю, что перестрелка там началась не с бодуна. Скорее всего, Артемьева выследили по заказу из Москвы и пытались убрать. Ваш Константин Сергеевич оказался при оружии и…
– Во молодец, старый перец! – не сдержал восхищения Виктор Геннадьевич.
– Согласен. – Дин поддержал нескрываемый восторг товарища. – В общем, он пытался спасти Артемьева. Уложил одного или двух горилл, но сам не смог избежать пули. Понятно, что при таком развитии сюжета Артемьев из свидетеля, что и так не очень хорошо, сразу же превращается в соучастника убийства. А это уже совсем иной коленкор. И попадаться ему на глаза итальянской полиции не рекомендуется. И где же он может отсиживаться? Единственный вариант – у дамы! Только женщина. – При этих словах Дин многозначительно посмотрел на Лану, после чего продолжил: – Только женщина способна пригреть у себя на груди и вора, и убийцу, и отъявленного негодяя. И сделает она это во имя любви! – закончил Дин, довольный собой.
– Что будем делать? – Юрий Петрович сбил парящего в небесах московского гостя вполне конкретным вопросом, и Дин понял, что был излишне пафосен с людьми, которые все-таки больше ходят по земле.
– Я постараюсь что-нибудь выяснить по данному вопросу у моих итальянских коллег, а после этого решим, что делать. – На этой оптимистичной ноте новоявленные друзья распрощались.
Дин созвонился с Бенетти и после долгого разговора выяснил, что дом, принадлежащий дочери комиссара полиции Умберто Чинетти, убитого два года назад в Милане, в настоящее время на охрану не поставлен, что косвенно подтверждает догадку о том, что на вилле находились люди. После этого он прошелся с Ланой по вечерним магазинам, купил себе спортивный костюм и легкие кеды, 20 метров туристической веревки, плавательную шапочку, вратарские перчатки и две отбивные. Придя в номер, он тщательно побрился, сложил все купленное в легкую дорожную сумку и вышел на улицу по внутреннему ходу через бассейн. На улице его ждал Виктор Геннадьевич. Вместе они спустились к каналу, где на небольшом катере их встречал Юрий Петрович. Дин сообщил, куда им надо подъехать. И катер медленно стал рассекать водную гладь ночного венецианского «проспекта». Путешествие оказалось недолгим. Минут через 30 они оказались в районе небольших вилл.
– Нашли? – Дин вопросительно посмотрел на Юрия Петровича. Пожилой разведчик медленно достал из кармана ампулу и передал ее Дину. Тот в свою очередь извлек из сумки завернутые в целлофан отбивные, разложил их на импровизированном столике на корме, взял протянутый все тем же Юрием Петровичем одноразовый шприц, заполнил его содержимым ампулы и начинил полученной смесью отборные куски говядины.
– Если я в течение 30 минут не вернусь, позвоните по этому телефону. Это Луиджи Бенетти. Он будет знать, что делать. – После этого Дин быстро переоделся в спортивный костюм, натянул на голову, под недоуменный взгляд Виктора Геннадьевича, плавательную шапочку, забросил за плечо моток веревки и, прихватив вратарские перчатки, стремительно покинул лодку.
Виктор Геннадьевич Охотин не был профессиональным разведчиком. В прошлом спортсмен и удачливый бизнесмен, он обладал крепким умом, сильной волей, диким упрямством и хитростью. Добившись материального благополучия в капиталистической России времен Ельцина-Путина, он затем осел на Лазурном Берегу, обзавелся там недвижимостью, знакомствами и связями, получил возможность беспрепятственно передвигаться по Европе.
После того как России не стало, проживающие за рубежом русские вынуждены были менять паспорта, выбирая из новых государственных образований то, что более других находило отклик в их сердцах. Охотин выбрал Уральскую Республику, хотя никакого отношения к Уралу не имел. Может, потому, что его предки были выходцами из Чувашии, которая после развала страны обрела в лице этой республики надежного союзника в противостоянии Казани.
В общем, он подал документы в уральское консульство в Ницце. На него обратил внимание местный вице-консул. Бумаги попали на стол Гондалева. Оказалось, что он хорошо знал Охотина еще по Москве. Соблазн привлечь для работы человека, вращающегося в среде, далекой от профессиональной разведки, был очень велик. Борис Иванович выехал в Ниццу, встретился по старой дружбе с Виктором. И тот после недолгих колебаний согласился возглавить в южноевропейской резидентуре экономический отдел. Именно его отдел курировал все, что шло по линии Тауберга. И именно ему предназначались диски, которые Александр Николаевич Тауберг передал через Артемьева.
Виктор Геннадьевич стал со временем блестящим руководителем. Но он не был оперативником. И потому смотрел на приготовления Дина как на некий фарс. Напичканное снотворным мясо, веревка, какие-то приспособления в футляре и, самое главное, плавательная шапочка вызвали у него острые позывы готового вырваться наружу смеха. Ибо все это он неоднократно видел в кино, в дешевых и не очень триллерах.
Его саркастическая улыбка не ускользнула от бдительного ока Юрия Петровича: «Ты не очень смейся, – заметил он партнеру, – кто его знает, что там на самом деле будет? Вот он и подготовился, как Пьер Ришар из „Желтого ботинка“. А в этом деле смеется тот, кто смеется последним».
– Да нет. Все ясно. Но шапочка эта зачем ему нужна? – И Охотин, вспомнив в очередной раз комичную фигуру убывающего Дина, не удержался от смеха, резкие всплески которого он вынужден был притушить, зажав рот рукой.
– Да ладно тебе ржать! – Субачев сам пытался сдержаться. – Он же неспроста ее нацепил! Старый уже. Волосы лезут. А по ним запросто ДНК определяется. И на него выйти могут. Вот и придумал шапито! – и, не удержавшись, сам забулькал тихим хохотом.
Забор виллы оказался не очень высоким. Веревка не пригодилась. А вот края ограды были острыми. Дин надел вратарские перчатки. Подпрыгнув, ухватился за край забора, легко подтянулся и залез на стоящий рядом кирпичный столб. Тут же к забору подбежали два черных пса, источавших откровенное недружелюбие. Пока они лишь грозно рычали. Но готовы были в любой момент сорваться на злобный лай. Дин молча достал из привязанного к ремню небольшого пакета заготовленные куски мяса и бросил их собакам. Те жадно набросились на лакомство и через пять минут мирно уснули здесь же, под забором. Путь к вилле был открыт. Спустя мгновение он уже осторожно пробирался под окнами дома в поисках входа. Стеклянная дверь оказалась закрытой. Дин быстро наклеил на стекло припасенную им специальную пленку. Резким ударом выбил стекло. Стянутое клеем, оно не рассыпалось, а бесшумно распалось, что позволило взломщику спокойно проникнуть через дверь в просторный холл.
Дальше приходилось полагаться только на интуицию. Дом не был большим. Но найти здесь кого-либо было весьма проблематично: много помещений, коридоров – да еще ночь. Первый этаж занимали гостиная, столовая, кухня, комната прислуги, гостевой туалет. Три спальни и огромный санузел были на втором этаже (спасибо Бенетти за план). Внизу находился подвал. И с чего начать? Если Артемьев не выходит из этого дома третьи сутки по причине неутомимой любовной игры – это одно. Дин почему-то вспомнил старый советско-итальянский фильм «Подсолнухи», где герои Софи Лорен и Мастроянни занимались любовью чуть ли не неделю!
– Я теперь так не смогу, – с грустью подумал Дин и для успокоения добавил: – Хотя иногда…
В общем, если Артемьева здесь задержала любовь, то, скорее всего, он находится на втором этаже. Но что-то подсказывало Дину, что не страсть тут является причиной. Артемьев опытный человек и осторожный. Никакие чувства не могли бы заставить его нарушить договоренности с людьми, от которых зависели его жизнь и будущее. Если он не пришел в условленное время на встречу, значит, случилось нечто из ряда вон выходящее. И это «из ряда вон…» должно, по всей видимости, находиться в подвале.
Дин осторожно прошел через холл в сторону кухни и нащупал дверь, которая по всем признакам вела в подпол. Он попытался открыть ее. Но она не поддалась. Достав из все той же притороченной к поясу сумки небольшой, похожий на тюбик предмет, он поднес его к замочной скважине и нажал на что-то в верхней его части. Через пять секунд раздался тихий, едва уловимый щелчок. Дин еще раз надавил на ручку. Дверь бесшумно открылась, и он оказался на лестнице, круто ведущей вниз. Осторожно нащупывая ступени, он медленно спустился. Глаза постепенно привыкли к темноте, и он различил отдельные выступы и какие-то странные силуэты. Вдруг его внимание привлек звук, похожий на стон. Сделав шаг в сторону, он оказался в просторном помещении, посередине которого находилось что-то громоздкое, издававшее нечленораздельные звуки. Дин нащупал выключатель. Зажег свет. Перед ним в старинном, из цельного дуба кресле сидел связанный по рукам и ногам человек с забитым кляпом ртом. Мужчина с мольбой взирал на Дина.
– Артемьев? – ответа Дин не услышал, так как рухнул как подкошенный на пыльный цементный пол.
Глава IV
Трибунал
(Екатеринбург. 2016)
Гондалев нетерпеливо ходил по просторной приемной Лазуренко. Прямо перед его приходом того срочно вызвали к Тимофееву. И теперь ожидание могло затянуться. А время поджимало. У формирующейся интересной европейской группы возникли непредвиденные проблемы. И сейчас надо было сосредоточиться на том, как ей можно помочь. Правда, там были два надежнейших и опытнейших человека. И все же…
С Константином Сергеевичем Дубровиным он служил в свое время в Прибалтике, в живописном месте латышского взморья, где был расположен один из крупнейших разведцентров СССР. Служба там была непростая, ребята занимались серьезными вопросами, решали ответственные задачи Родины и партии. А удаленность центра от цивилизации, как лакмусовая бумажка, проявляла все лучшее и худшее, что есть в человеке. Поэтому дерьмо, как говорится, всплывало сразу. Константин Сергеевич дерьмом явно не был. Поэтому не «всплыл». Со временем его послали в Юго-Восточную Азию, после чего он обосновался в спокойной Европе, где и встретил развал Союза. Возвращаться в непонятно какое государство он не захотел, полагая, что принесенная народу СССР присяга с прекращением существования самого государства теряет всякий смысл и юридическую силу. Написав какой-то формальный рапорт на имя начальника ГРУ, он остался в Италии, благо прекрасно знал язык и культуру этой страны. Иногда из солидарности и по старой дружбе он оказывал помощь тем ребятам, которые волей судьбы оказывались на Апеннинах. Так Гондалев узнал, где и чем он занимается. После того как перестала существовать и Россия, Борис Иванович через свою агентуру в Вене предложил Дубровину вновь поступить на службу. Высокопарных слов не говорилось. Не принято это было ни в ГРУ, ни в ПГУ. Но смысл задачи был понятен. И Константин Сергеевич, несмотря на вполне преклонный возраст, вернулся в строй, возглавив резидентуру уральской разведки на юге Европы.
С Дином же Гондалева судьба свела в Латинской Америке. Они сошлись на любви к крепкому кофе и хорошему рому, который в сочетании с местной колой, лаймом и большим количеством льда был, наверное, самым лучшим и самым эффективным средством от жары. Причем Борис Иванович настолько мастерски научился делать этот латиноамериканский «сбитень», что его дом стал объектом притяжения многих в русской колонии.
Итак. По сообщению Ланы (Гондалев все еще злился на то, что она рискнула выйти на него по открытому каналу связи), там пропал Артемьев. Тот самый морской пехотинец, которого он с помощью Ланы и хитро продуманной операции сумел вовремя перехватить и тем самым спасти Тауберга от пули наемного убийцы. Одновременно была решена задача по приведению в исполнение приговора экономическому советнику нынешнего президента Ингерманландии. Исчезновение Артемьева затруднило реализацию архиважной операции сформированной Дином группы.
На прошлой неделе уральский суд вынес решение по делу Чабисова Антона Борисовича, одного из лидеров младореформаторов и последовательных либералов 90-х. Чабисов и ряд крупных российских чиновников, обвиняемых в развале государства, должны были предстать перед специально созданным международным трибуналом. На таком решении настаивал Президент Уральской Республики Тимофеев и Генеральный прокурор Гей Георгий Владимирович. Обеспечить же наличие главных фигурантов процесса на скамье подсудимых должно было ведомство Лазуренко, поскольку добровольно никто из них ехать в Екатеринбург не собирался, а страны, в которых они обосновались после развала России, отказывались их выдавать, несмотря на неоднократные запросы уральской прокуратуры.
Западному обывателю действия уральцев могли показаться (и наверняка казались) абсолютно противозаконными, антигуманными и варварскими. Но Запад сам создал прецедент, развернув в Гааге деятельность собственного международного трибунала, который вершил суд над людьми исходя из собственного понимания законности и справедливости. Поэтому там судили сербских лидеров Милошевича, Караджича и Младича, но не трогали хорватов и боснийцев, оправдывали все, что шло в фарватере глобализации, и всячески осуждали тех, кто противился этому. А до этого были панамский лидер генерал Норьега, свержение конституционного правительства в Гранаде, уничтожение Югославии, унижение Сербии. Затем – захват Афганистана и Ирака, где американцы добились суда и казни Саддама Хусейна, не особенно считаясь при вынесении смертного приговора с протестом политической элиты антиглобалистского толка и общественным мнением многих стран Азии, Африки и Европы. Позже были смещение правящих режимов в Египте и Тунисе, цинично развязанная гражданская война в Ливии и хладнокровное убийство бен Ладена и, наконец, пособничество в развале России.
Поэтому создание международного трибунала в Екатеринбурге было абсолютно оправданным и законным. В его состав вошли многие известные юристы, в том числе из США и Западной Европы. Международный трибунал провозглашал своей целью борьбу с преступлениями против человечности. При этом главным из преступлений полагал целенаправленное разрушение русской цивилизации, имевшей многовековую историю и самобытную культуру.
И действительно, мировая общественность проливала и проливает горючие слезы в связи с исчезновением какого-нибудь вида насекомых или растений, что совершенно понятно. Но те же гуманисты молчали, когда с конца XX века планомерно уничтожали православный и русский мир, что привело сначала к унижению и фактическому развалу и закабалению Сербии, а затем к разрушению российской государственности.
Чабисов и его подручные должны были ответить за то, что произошло со страной в то время, когда они стояли у кормила власти. Причем ответить на открытом, представительном процессе. Это должен был быть своеобразный Нюрнберг, где вина обвиняемых доказывалась бы с помощью неоспоримых фактов, свидетельских показаний и материалов, подтверждающих ответственность подсудимых за развертывание геноцида против собственного народа, за приватизацию общественного достояния, за ограбление миллионов людей, за развязывание гражданской войны и за гибель страны. Сбором таких доказательств занимался главный идеолог Уральской Республики Тауберг Александр Николаевич. И его визит в Петербург был связан с получением сведений о ранних годах жизни и деятельности как самого Чабисова, выходца из этого города, так и его пособников, сформировавших в начале 90-х ту самую первую «питерскую группу» младореформаторов, которая и заложила основы уничтожения когда-то величайшей в мире державы. Сведения эти были настолько шокирующими, что те, кто пекся о безопасности Чабисова, приняли решение убрать Тауберга. К счастью, Гондалеву удалось спасти Александра Николаевича от пули киллера. Но от инфаркта он не сумел его уберечь. В результате венецианская резидентура получила только те сведения, которые касались финансовой составляющей деятельности младореформаторов, названий банков и номеров их баснословных счетов. После проверки резидентурой даже этого было бы достаточно для осуждения реформаторов за экономические преступления.
Но задача ставилась куда как более масштабная. Чабисов и его подельники, это не заблудшие чада, которые, да, ошибались, но которые искренне хотели превратить Россию в процветающую современную демократичную страну. Ну да, бес попутал. Немного присвоили себе. Но не судите, дяди, строго. С кем не бывает?
Нет! Антон Борисович с «дружиною» четко, грамотно и последовательно, проявляя недюжинный талант и смекалку, проводили в жизнь план по разрушению российской государственности. Объясняется это тем, что Чабисов был масоном. В самом хорошем смысле этого слова. Не бутафорным и потешным простачком, карабкающимся по нескончаемой лестнице масонских градусов, а настоящим генералом от масонерии, участвующим в разработке и осуществлении важнейших задач мирового правительства. Он один из немногих выходцев из иной среды сумел достичь высших постов в мировой сетевой организации, которая с начала XVIII века стоит у истоков всех самых больших в мире провокаций, направленных на подрыв суверенитета и независимости тех государств, которые оказывались на пути англичан, а точнее WASP'ов (белых англосаксонских протестантов), к всеевропейскому, а затем и к всемирному господству.
Поэтому суд над Чабисовым – это не суд над зарвавшимся чиновником, сумевшим открыть шлюзы вседозволенности и при этом не обидеть себя любимого. Это должен был быть суд над идейным врагом, над предателем, ставшим наймитом масонского закулисья, главным проводником идеи уничтожения русского государства и православия.
То, что за ним стоят мощные силы элиты англосаксонского проекта, было абсолютно очевидно. Еще будучи российским чиновником, Чабисов был избран членом правления крупнейшего банка клана Рокфеллеров, финансового остова WASP'овского проекта, а после развала России он был включен в список элит этого проекта и постоянно проживал в Англии, где его охраняли по самому высокому разряду. Он постоянно менял места пребывания и ночлега, вокруг него было создано три пояса безопасности. Достать его было практически невозможно. Но именно такая задача ставилась перед службой безопасности Уральской Республики. Не последнюю роль в ее решении должна была сыграть группа Дина – Артемьева. А тут какие-то проблемы…
– Давно ждешь? – Лазуренко приобнял Гондалева за плечи, давая тому возможность первым пройти в кабинет. – Заходи, заходи. У нас тут такое происходит! В Московии началось восстание!!!
