Текст книги "Палач. Нет милости к падшим"
Автор книги: Александр Ачлей
сообщить о нарушении
Текущая страница: 19 (всего у книги 22 страниц)
Глава XXXIV
Перевал
Услышав ржание коня и человеческий крик, Али молниеносно соскочил с лошади и рванул к краю ущелья. Евгений Викторович висел над крутым обрывом, ухватившись за какой-то выступ, оплетенный корнями кустарника. В тот же момент послышался мощный всплеск. «Жаль Балкана», – подумал Али. Но горевать было некогда, в его помощи нуждался Труваров. Али подвел своего коня к месту происшествия и бросил вниз поводья: «Хватайся и ничего не бойся!» Послушный четвероногий друг через мгновение вытянул не успевшего что-либо понять Евгения Викторовича на спасительную твердь горной дороги. Он сидел на камне и тупо смотрел перед собой.
– Дальше ехать опасно. Темнеет. Переночуем здесь. Неподалеку есть грот. – Али помог Труварову подняться, усадил его в седло, а сам, взяв коня под уздцы, спокойным шагом направился в сторону предполагаемого убежища. Там он быстро развел костер, расстелил бурку, усадил на нее Евгения Викторовича, достал из дорожной сумки лаваш, сыр, вареное мясо, зелень и красивый кожаный мешочек, который привлек внимание Труварова.
– А что у вас там? – поинтересовался Евгений Викторович.
– Здесь я храню толокно, которое мы, цахурцы, называем «кьавут». Готовится оно очень просто: ячменные зерна обжаривают, после этого топчут, чтобы снять шелуху. Затем мелют и получают толокно. Его едят с кислым молоком, сыром, медом, вареньем. – Али высыпал в протянутую ладонь Труварова немного ячменной муки. Тот поднес ее ко рту и попробовал на язык: «Вкусно!»
– И удобно. Запас еды на неделю занимает совсем немного места. Это было одной из причин высокой мобильности армии Шамиля. – Али, увидев, что Труваров поперхнулся толокном, снял с пояса солдатскую фляжку и, плеснув немного содержимого в крышку, протянул ему: «Выпейте! Это поможет». Уже через десять минут Евгений Викторович пришел в себя, отдышался, огляделся, как бы пытаясь понять, где он находится и почему, после чего выпалил первое, что пришло в голову:
– А мы опять перешли на вы?
Али улыбнулся, вспомнив, как бесцеремонно отдавал команды этому иностранцу:
– Балкан чего-то испугался: либо сурок выскочил ему под ноги, либо птица какая-то резко взмахнула крылом перед мордой, а поскольку поводьев не чувствовал, неудачно рванулся и упал в пропасть. Вам повезло, не знаю как. Наверное, ваша неопытность помогла, горец никогда бы не выпустил поводья, да к тому же вы умудрились за что-то зацепиться. – Али острым ножом нарезал сыр и мясо, разломил хлеб и жестом пригласил Труварова к трапезе.
– Может показаться смешным, но на самом деле – это кольцо помогло, – в отблесках костра Али разглядел на безымянном пальце левой руки своего теперь уже товарища перстень необычной формы. – Когда я падал, оно зацепилось за какой-то корешок, и я инстинктивно ухватился за выступ. А тут и вы подоспели. Спасибо вам.
– Меня благодарить не за что. Это все – промысел Всевышнего. Аллах Акбар!
«Воистину Акбар!» – неожиданно для самого себя подумал Труваров и трижды перекрестился, что не ускользнуло от наблюдательного гида.
– Вижу, вы тоже верите. Это хорошо. Хорошо, когда человек верит. Неважно, как он при этом называет то, во что верит. Главное, чтобы это совпадало с такими понятиями, как честность, порядочность, верность данному слову, храбрость и щедрость души.
– Да вы, как я погляжу, философ, – вполне серьезно заметил Труваров.
– У нас в горах все философы. Близость к небу помогает видеть то, что другим в суете мирской не заметно. А что это за кольцо?
Труварову не очень хотелось в очередной раз пересказывать историю семейной реликвии, и он, желая сменить тему разговора, сказал: «Говорят, оно волшебное, досталось мне от предков. А почему я не увидел на вашем подворье детей?» Труваров сразу понял, что его вопрос задел Али за живое.
– Сыновья, Шахин и Юсуф, ушли на войну. В Аварию. В Дагестане много народов живет. И каждый говорит на своем языке. Бывает, что жители соседних сел друг друга не понимают. Но если на нас нападает враг, мы объединяемся. Так всегда бывало – и в XVIII веке, когда войско Надир-шаха было уничтожено в Пакистане, и при великом имаме Шамиле, и в 1999 году, когда войска Басаева и Хаттаба пытались подчинить своей воле ботлихцев, андийцев и цезов. Так происходит и сейчас, когда наши братья-аварцы сопротивляются расширению Кавказского халифата. Туда не только мои сыновья ушли. В наших селах практически не осталось молодых мужчин. Да и не только цахурцы помогают. На Север ушли и рутульцы, и агульцы, и лакцы, и даргинцы, и табасаранцы, и лезгины, и кумыки. Безразличных нет. – Али говорил медленно и очень убедительно.
– Вы назвали Шамиля великим. Но ведь он боролся против России, против русских…
– Он боролся не против русских, – мягко перебил Труварова Али, – а против угнетения и рабства, за свободу, что для горца – самое главное. Не шашлык, вино и прочие прелести жизни, которые никакого отношения к горцам не имеют. Пища здесь, как вы уже, наверное, заметили, весьма и весьма скромная. В основном хлеб, масло и сыр. Мясо – редкий гость на нашем столе. Его как в старые времена, так и сегодня едят не каждый день. Двести лет тому назад мы не знали даже чая, а еду запивали родниковой водой. Суровые условия жизни предполагают наличие определенных черт характера: мужчины у нас немногословны, вежливы и очень самолюбивы. Женщины, даже в тех районах, где господствует ислам, свободолюбивы, воинственны и самостоятельны. Это может показаться удивительным, но они никогда не носили чадру, несмотря на строгий завет Пророка (да благословит его Аллах и приветствует!). Суровый быт, аскетическое питание, сдержанные нравы. Какой бы достаток человек ни имел, он всегда оставался человеком. И если на горной тропе встречались бек и простолюдин, один стремился уступить дорогу другому, так как наличие коня и острого кинжала всех уравнивало, воспитывало уважение к человеку как таковому. У нас нет традиций пиров. Да и откуда им взяться? У нас раньше не пили вина, только воду. Дом богатого человека мало чем отличался от сакли простого джигита, да и видимых социальных различий никогда не существовало. Все это отразилось на нашем характере: гордость и смелость, открытость и храбрость, честность и доброта – вот основные черты любителей простого хлеба и чистой воды. У нас не было рабства, крепостного права, мы никогда прежде никому не подчинялись. Каждый мужчина, богатый или бедный, был всегда вооружен и готов дать отпор любому, кто посягал на его честь и честь его семьи. А Ермолов именно так начал войну с кавказцами – хотел их подчинить. И ничего из этого не вышло, только людей много погубил. Потом, после двадцати пяти лет кровавой и жестокой войны Россия все же признала наши адаты, традиции, обычаи, Шамиля царь встретил с почестями. Мудрый он был, Александр Освободитель. Убили, жалко. В русских мы увидели старшего брата, потому и вошли в империю.
– Значит, у вас нет никакого предубеждения против России?
– Нет. Хотя мой народ пострадал более других. Дед моего прадеда Рамазан – настоящий мужчина и воин, не раз доказывал свою храбрость в бою, за что был отмечен самим Шамилем, приближен к нему, а затем и назначен его наибом. Но старики рассказывают, что даже он, чего только не повидавший на войне, не мог сдержать слез при виде уничтоженных сел Горного Магала. Так называется наша земля. Пятнадцать высокогорных селений Цахурского (Илисуйского) султанства были сожжены дотла карательным отрядом русской армии. Там, где мы с вами сегодня были, осталось лишь пепелище. Таким образом царское правительство отомстило султану Даниялу за его переход на сторону имама Дагестана и Чечни. Значительная часть цахурцев – этот древний народ составлял основу когда-то могучей Кавказской Албании, сумевшей остановить продвижение римских войск на Кавказ, – была уничтожена. Рамазан и его верные нукеры не успели прийти на помощь. Да и что бы он смог сделать со своим небольшим отрядом, вооруженным старыми ружьями и шашками, против подразделения регулярной армии, оснащенной самым современным оружием? Нет, он, скорее всего, понимал, что война проиграна. В низменных районах бороться с огромной империей было невозможно, и последним оплотом их свободы стали горы. Но враг пришел и туда. Что же оставалось? Только месть и партизанская война. Его отряд, не обремененный обозами и походным снаряжением, был неуловим. Каждый джигит стал автономной боевой единицей. У каждого воина был с собой запас еды на 10–15 дней. Рамазан готовился к длительному переходу в Алазанскую долину, чтобы возглавить восстание против русских. Он долго воевал, потерял на войне четырех сыновей. Род выжил только благодаря тому, что самый старший, Али, в честь которого меня и назвали, выжил. Сам Рамазан был после войны амнистирован, а его внук стал надежным союзником царской администрации. Мой дед утонул в Самуре, спасая колхозный обоз с хлебом. Так что старые обиды давно забыты.
Знаете, как замечательно высказался по этому поводу наш великий поэт Расул Гамзатов? «Дагестан в состав России добровольно никогда не входил. И никогда добровольно из ее состава не выйдет». Да нет, мы действительно хорошо жили. Края у нас, сами видите, суровые, но дороги проложили, электричество и газ провели, школы в каждом селении были образование людям дали, города отстроили. Мой отец, бедный чабан, после войны в чарыках (по-вашему, в лаптях) и папахе, с одной тряпичной сумкой за плечами спустился с гор, пришел в Баку, нашел институт, где его принял ректор, экзамены для него специально устроил, чтобы не отправлять парня обратно в горы, все-таки уже сентябрь был, зачислил его, дал стипендию и общежитие. Нет, и тогда были проблемы, конечно, но не такие, как сейчас. После распада Союза путь в Азербайджан нам был заказан, а после развала России вообще все пошло прахом. Я же учителем работал! Школа у нас своя была. А теперь все закрыто. Вымрет народ. Раньше у него было будущее, а сейчас – нет, – говорил Али с плохо скрываемой горечью.
– Неужели все так безнадежно? Дин что-то говорил о Лезгистане, о вхождении в состав Азербайджана…
– Есть такие разговоры. Но они, скорее, от отчаяния. Дело в том, что много дагестанцев проживает в приграничных районах Азербайджана, где их традиционно называют лезгинами, хотя на самом деле это разные народы. Например, нас, цахурцев, там больше, чем в Дагестане. Но не это главное. Во времена царской империи мы все жили спокойно: летом – в горах, зимой – в Алазанской долине. Даже села назывались одинаково, так как переезжали вслед за отарами, практически, целыми селениями. Переход с одних пастбищ на другие занимал не более трех дней. Природные условия райские, для барашков раздолье, трава сочная, урожаи обильные, промыслы богатые. Потом при Советском Союзе создали Азербайджанскую республику и границу с Дагестаном провели не по линии естественного проживания, а по горному хребту, разделили народ на две части. Но в едином государстве – это было полбеды. Настоящий кошмар начался после развала Союза, когда мне для того, чтобы навестить брата, надо было доехать до Дербента, оттуда до границы, потом через Баку в Мамрух – вместо привычных тридцати километров преодолеть тысячу! Разница, согласитесь, весьма ощутимая. Теперь России не стало, на севере Дагестана идет война, которая неизвестно, чем закончится. Горячие головы на юге предлагают войти в состав Азербайджана, воссоединиться с теми, кто проживает там, и воссоздать, таким образом, Лезгистан, который мог бы на правах автономии войти в Азербайджан.
– Ну, и что в этом плохого? – Труваров задал явно провокационный вопрос, но ему важно было понять, что думают простые люди о том, что произошло и происходит.
– Надо знать тюрков. Они ребята хорошие, умные, цивилизованные, но жуткие националисты. На территории тюркского государства можно быть либо тюрком, либо никем. После Кавказской войны многие бежали в Турцию, иногда целые народы туда уходили, например убыхи, коренные жители северо-западного Кавказа, той же Абхазии, которая тоже сейчас попала в клещи: либо халифат, либо Грузия. Им всем обещали права, сохранение языка и прочее. И что? На сегодняшний день не осталось ни одного убыха, а в Турцию их уехало больше миллиона. То же и с нами произойдет. Через сотню лет родного языка знать не будем.
– Ассимиляция – это закономерный результат общественного развития. Вы же образованный человек. Нельзя повернуть исторические процессы вспять.
– Если нельзя, но очень хочется, то можно. Так говорят. Мой народ живет в этих местах тысячи лет. Я благодарен своим предкам за то, что они заселили эти места. Вы еще Алазанской долины не видели: мягкий субтропический климат, роскошные леса, жирная земля, никаких комаров или гнуса – рай! Говорят, когда Помпей увидел эту землю, он воздел руки к небу, благодаря богов за то, что позволили ему увидеть эту неземную красоту.
– Здесь и Помпей бывал?
– Он пришел сюда с большим войском после разгрома Армянского царства в надежде, что местные племена ему покорятся. Но первый же бой сбил спесь с великого полководца: когда его солдаты стали собирать на поле брани тела своих соратников, они к своему ужасу увидели, что убитые вражеские воины – сплошь женщины. Если здесь так воюют женщины, то что будет, когда за дело возьмутся мужчины? И Помпей ретировался. Правда, согласно легенде, свой след все же оставил.
– И какой же?
– Это, скорее всего, красивая легенда. Во время той битвы, первой и последней, в плен к римлянам попала одна из амазонок, которую звали Меседей. Помпей был сражен ее дикой красотой, пленительной грацией, утонченностью повадок, незаурядным умом, изысканностью манер, пугающей гордостью. Старый полководец, много повидавший на своем веку, без памяти влюбился и оставил ее при себе. Человек он был незаурядный, просвещенный. Великолепный собеседник и рассказчик, он со временем пленил сердце юной красавицы, которая ответила ему взаимностью. Они были вместе до тех пор, пока не пришло время возвращаться в Рим. Меседей прекрасно понимала, что там она будет для всех чужой, да и любовь к своей Родине, наверное, была сильнее привязанности к Помпею. Она вернулась в Мамрух. Да, да, именно так называлось ее родное поселение, уж не знаю, город это был тогда или нет. Через какое-то время у нее родился сын, которого она назвала Мишлеем. От него и пошел наш род, впоследствии давший имя нашему родовому селению Мишлеш. А в подтверждение этой легенды приводят тот факт, что в самом Мамрухе до сих пор есть площадь Помпея и дворик Помпея, которые были так названы, потому что там и стоял дом Меседей. Там она воспитывала потомка гордого римлянина, что, однако, самому ему симпатий со стороны местных жителей не прибавило. До сих пор злым собакам в Мамрухе дают кличку «Помпей». Так что, уважаемый гость, нам очень не хочется ассимилироваться с тюрками, и мы, а за свой род я отвечаю, готовы пойти на любые жертвы, лишь бы Россия опять восстала из пепла и разрешила наши неразрешимые проблемы. Мы поэтому и с Московией окончательно не разрываем связи, так как не хотим перерезать последнюю пуповину, связывающую нас с русскими. Но вы уклонились от моего вопроса по поводу кольца, – Али пристально посмотрел на Труварова, и тому ничего не оставалось, как рассказать о древнем предании.
– А можно его поближе рассмотреть? Нет, снимать не надо. Этого лучше не делать. Я и так все увижу.
Труваров протянул ему руку, безымянный палец которой украшал массивный старинный перстень.
– Здесь не хватает одного камня, – указал Али на дефект.
– Да, но именно в таком виде кольцо было передано нашему роду. Куда и при каких обстоятельствах подевался недостающий камень и что это был за минерал – я не знаю.
– Зато я, по-моему, знаю. – Али, расстегнув ворот рубахи, снял с шеи неказистый кожаный мешочек, извлек на свет темный, неправильной формы камень и протянул его изумленному Труварову. – Попробуйте, может, подойдет.
Глава XXXV
Италия
По прилету в аэропорт Мальпенса Дин сразу же набрал телефон Луиджи:
– Ciao Luigi! [1]1
– Привет, Луиджи!
[Закрыть]– он не представился, так как не сомневался, что по характерному акценту тот сразу же его узнает.
– Din? Madonna! Che piacere sentirti! Da dove chiami? [2]2
– Дин? Мадонна! Какая радость слышать тебя! Откуда звонишь?
[Закрыть]– Луиджи был искренне рад звонку.
– Sono a Milano. Appen' arriavato. Senti. Но bisogno del tuo aiuto. [3]3
– Я в Милане. Только что прилетел. Послушай. Мне нужна твоя помощь.
[Закрыть]– Дин сразу же перешел к делу.
– Sai che sono sempre alia tua disposizione. Dimmi cosa successo? [4]4
– Ты же знаешь, я всегда в твоем распоряжении. Рассказывай, что случилось.
[Закрыть]
– Preferirei di parlare non per il telefono. [5]5
– Предпочитаю поговорить об этом не по телефону.
[Закрыть]
– A! Questi terribili russi. Segreti da per tutto. Va bene. Senti, se per te va bene domani pomeriggio posso venire da te e discuttere quello che vuoi, [6]6
– О! Эти ужасные русские. Всегда у них секреты. Хорошо. Слушай. Если тебя это устроит, то завтра после обеда я мог бы подъехать к тебе и обсудить все, что захочешь.
[Закрыть]– эта привычка итальянцев называть всех выходцев из бывшего СССР русскими всегда забавляла Дина. Он много раз пытался объяснить Луиджи, что в России не все граждане – русские, но это было абсолютно недоступно его пониманию, тем более, что выговорить сложную национальность Дина, цахурец, он вообще был не в состоянии по причине полного отсутствия в итальянском соответствующих звуков.
– A Verona? [7]7
– Может, в Вероне?
[Закрыть]– Дин сразу же назвал именно этот город не только из соображений конспирации и близости Вероны к Венеции, но еще и потому, что с этим местом были связаны самые яркие воспоминания молодости.
– Perche' no? La vicino ad Arena c'e' un buon caffe' con la musica classica che ti piace tanto. Domani alle 7 del pomeriggio sono la. [8]8
– Почему бы нет? Там рядом с Ареной (развалины древнеримского цирка. – Прим. автора) есть хорошее кафе с классической музыкой, которую ты так любишь. Завтра в семь вечера я буду там.
[Закрыть]
– D'accordo. Allora, a domani? [9]9
– Согласен. Тогда до завтра?
[Закрыть]– Дину это место было хорошо известно, поэтому он сразу же согласился.
– Ciao amico. [10]10
– Пока.
[Закрыть]
Не было никаких сомнений, что умный итальянец обо всем догадался, и завтра в точно оговоренное время будет ждать его в назначенном месте. Но это будет только завтра, а сейчас ему хотелось встряхнуться после утомительного рейса, тем более, что он терпеть не мог летать. Лана нетерпеливо ожидала его на выходе из аэровокзала, он подошел, взял ее багажную сумку и сказал:
– Ну что! Поедем сразу в Верону, или ты хочешь немного поболтаться по модной столице Европы?
– Я здесь уже много раз, как ты выразился, «болталась», – не без кокетства ответила Лана, – шопинг меня не прельщает, смотреть здесь, кроме Дуомо, нечего. А вот в Вероне я никогда не была. Поэтому, если не возражаешь, сразу и поедем.
– Замечательно. Там устроимся в хорошей гостинице, и я накормлю тебя настоящей пастой! – Дин уже предвкушал удовольствие от грядущего ужина.
– Я не ем мучного, ты же знаешь.
– Паста – это не мучное! И от нее не толстеют. Это я тебе гарантирую. Да и потом, на мой взгляд, тебе бы не помешало слегка поправиться, – это он сказал, явно не подумав, но тут же спохватился, – Шучу!
Беззаботно болтая о пустяках, они направились к стойке агентства по прокату машин и через три часа были в Вероне. В гостинице быстро приняли душ и, несмотря на поздний час, вышли на улицу в поисках уютного ресторанчика, где можно было бы насладиться всеми прелестями пребывания в этом волшебном городе. Дин заказал две порции настоящих итальянских спагетти и после того, как увидел бесплодные попытки Ланы накрутить их на вилку, просветил ее, что лучше это делать с помощью ложки.
– Смотри! Все гениальное просто. Вилка в правой руке, ложка – в левой. Легким движением отделяешь немного спагетти от основной массы, потом, зацепив их вилкой, упираешься ею в ложку и накручиваешь ровно столько, сколько сможешь уместить во рту. А уместить ты сможешь много! – Он опять неудачно пошутил, но такое дурашливое настроение у него было сегодня. Лана это чувствовала и не обижалась, всецело отдавшись освоению нового для себя искусства поедания итальянских блюд.
– Кстати, ты знаешь, что простая на вид четырехзубцовая вилка, которой ты так неумело пользуешься, была изобретена исключительно благодаря спагетти? Эта весьма занимательная история, и если не возражаешь, а с набитым ртом возражать крайне сложно, я ее тебе расскажу, – он с удовольствием осушил бокал своего любимого «Кьянти» и поведал Лане, которая никак не могла справиться со своей порцией, следующую историю:
«Давным-давно, в некотором царстве, в некотором государстве, а на самом деле в Неаполитанском королевстве, жил-был король. Был он в достаточной степени мудр, бодр и добр, а также красив, весел, щедр, храбр и богат, впрочем, как и полагается властителю одной из самых значимых стран Европы, столицей которой был город Неаполь (ясное дело, не Урюпинск же), живописно раскинувшийся между огнедышащим Везувием и мореплещущим заливом. В те времена он по достоинству считался одним из самых красивых городов континента и по своему великолепию соперничал с Парижем, Лондоном и Веной. Короля любили подданные и уважали соседи, его гостями были великие художники, музыканты и поэты, самые знойные красавицы Юга и холодные богини Севера домогались внимания и любви этого баловня судьбы, а он все больше грустил, тосковал, печалился и даже иногда, по неподтвержденным данным, плакал. Хотя здесь удивляться нечему, так как в те далекие времена способность мужчины проливать слезы свидетельствовала в первую очередь о его открытой душе и храбром сердце, а не о преступной слабости, как сегодня. Поэтому мужики без стеснения плакали, плакали и плакали… Н-да, отвлекся, извини… Итак, наш сюзерен, который имел, казалось бы, все, что нужно для счастья, в последнее время грустил. Чего только не предпринимали первые министры и глава его администрации: и экскурсию на новейшем военном корабле, где ему дали самому покрутить штурвал и пострелять из пушек; и полет на воздушном шаре, во время которого он самолично бросал тяжелые камни в специально для этого установленные мишени; и балы, и маскарады, и театрализованные представления, во время которых лучшие артисты со всего мира пытались как-то развеселить его (говорят, там был даже один китаец), и цирк с дикими зверями, иллюзионистами, клоунами и полуодетыми акробатками – все тщетно. Король продолжал все глубже погружаться в депрессию, чем не на шутку встревожил своих придворных, которые почему-то решили, что недовольство хозяина может быть как-то связано с тем, что они слишком много воруют.
И вот, не имея более сил терпеть такую неопределенность, на прием к королю напросился его главный помощник, который, кстати, более других и крал. Он специально выбрал момент перед обедом, так как знал, что король был не дурак поесть, а у них в королевстве, слава Богу, было что поесть, недаром Неаполь считается родиной пиццы, моцареллы и кофе эспрессо. Но более всего славен был сей город своей пастой, а по-нашему, макаронами, которые в огромном количестве и разнообразии здесь производились и в таком же количестве и разнообразии здесь же и поглощались. Capellini, Vermicelli, Spaghetti, Maccheroni, Bucatini, Tagliatelle, Fettuccine, Lasagne – все это делалось из лучших сортов твердой пшеницы, готовилось в огромных котлах, заправлялось неописуемо вкусными томатными и сливочными соусами, посыпалось самыми изысканными сырами.
Главный помощник вошел в зал, где обедал наш герой, и увидел поистине душераздирающую сцену: король сидел над большим блюдом его любимых спагетти, заправленных соусом из морских гадов и оливкового масла с чесноком и базиликом, и тихо, очень жалобно плакал. Слезы, подобно крупным бриллиантам (в соответствии с его королевским саном, понятно, нельзя было плакать стразами), скатывались по его небритым щекам, могучие плечи воина нервно вздрагивали, голова раскачивалась из стороны в сторону. В общем, зрелище не для слабонервных.
Главный советник упал на колени и возопил:
– О ваше величество! Ну, скажите, наконец, что вас гложет? И я все сделаю, чтобы вы вновь обрели счастье!
– Увы, мой преданный друг, никто не в силах мне помочь. Смотри! – Он захватил правой рукой изрядную порцию спагетти с соусом, поднял руку высоко над головой, подставил лицо под свисающие, словно длинные волокна, макаронины, пытаясь поймать ртом их скользкие от масла концы. При этом соус капал на его глаза и нос, на его белую батистовую рубашку и камзол.
– Ну, и что тут странного? – удивился главный советник. – У нас все так едят спагетти. Другого способа пока еще никто не изобрел…
– Вот именно, не изобрел! – угадав его мысли, прорычал владыка южной части Апеннинского полуострова, а также островов Сицилия, Сардиния и Корсика (хотя, по поводу Корсики есть сомнения).
– Всякий раз, когда я ем спагетти, а ем я их каждый день, ты знаешь, я пачкаю белые батистовые рубашки, которые мне подарила моя любовь, мой ангел, моя несравненная Стефания, ну, ты понимаешь, о ком я говорю. Я не могу их не надевать, так как это ее убьет. Но средства, которое могло бы вернуть им первоначальную белизну, не существует. Лучшие алхимики в моей лаборатории работают над изобретением чудо-мыла, способного отбеливать мои рубашки. Но с каждым днем я все более убеждаюсь в том, что все их усилия тщетны. Я не могу отказаться от спагетти, лучше умереть. Я не могу отказаться от моей возлюбленной, которая поставила вопрос ребром: „Или я, или макароны!“ – бедный король вытер жирные пальцы о накрахмаленное кружевное жабо своей сорочки и зарыдал.
„Слава Богу, теперь понятна причина его депрессии“, – подумал Главный советник, а вслух сказал: – Государь! Коль нет возможности изобрести отбеливатель, может, следует придумать такой способ поглощения пасты, который бы исключал саму возможность запачкаться?
Мысль была настолько неожиданной и революционной, что монарх встрепенулся, в его глазах блеснул лучик надежды, он расправил свои богатырские плечи, вытер стекающий по губам жирный соус рукавом и сказал:
– Если ты придумаешь такой способ, то будешь осыпан всеми возможными милостями и прославлен в веках!
– Дайте мне три дня, Ваше Величество, и я надеюсь, что смогу вновь сделать своего господина счастливым, – главный советник низко поклонился королю и вышел из залы. После этого он, не откладывая дела в долгий ящик, побежал к себе во дворец, где на кухне работал сметливый малый из Кампогалльяно, некий Лучано Куоги, который всякий раз придумывал что-нибудь необычное, доставляя окружающим больше хлопот, чем радости.
– Послушай, Лука, – начал главный советник, – мне срочно нужно придумать способ поедания спагетти…
– Да он давно уже придуман: руками – и в рот.
– Не перебивай, когда разговариваешь со старшими. Нужен такой способ, чтобы можно было есть наши длиннющие спагетти, не задирая голову и не пачкаясь. Задача ясна?
– Ну, не знаю… – начал тянуть волынку Лучано.
– Если сделаешь, то соглашусь на твой брак с Деанной, дам приданого воз и денег столько, чтобы хватило и на собственный дом, и на собственную мастерскую, – советник выпалил все это разом, тут же пожалев, что так много наобещал.
– Хорошо! Сколько у меня времени? – Лука уже видел себя хозяином собственного дела, владельцем хорошенького поместьица, в общем, настоящим сеньором.
– Два дня, не больше, – соврал предусмотрительный советник.
– Ладно, по рукам!
На следующий день он принес заказчику четырехзубцовую вилку собственного изготовления. На нее легко наматывались безразмерные спагетти, превращаясь в аккуратные клубочки, которые можно было отправлять в рот, не рискуя запачкаться».
– Браво, маэстро! – Лана захлопала в ладоши. – Я в восторге. И от самой истории, и от рассказчика. А еще?
– «Еще» будет завтра. А сейчас пора спать, – Дин подозвал официанта и попросил счет.
– Ты действительно собираешься спать?
– Самым натуральным образом. Приду в номер, быстро разденусь и плюхнусь в кровать.
– Но…
– И никаких но, если ты не хочешь потом возиться со старым инфарктником. Не надувай губки, тебе это не идет. Мы должны хорошенько выспаться, потому что утром я отведу тебя в самое романтичное в мире место. О'кей?
– А вечером?
– А вечером я буду занят. Мне надо кое с кем встретиться.
– Тебе невозможно ни в чем отказать, – Лана поняла, что выяснять подробности бессмысленно, взяла его под руку, и они вышли из ресторана.
– Давай немного прогуляемся. Я покажу тебе старую Верону, если вспомню, конечно. – Дину не хотелось сразу идти в гостиницу, тем более что ужин получился чересчур плотным. Он повел Лану узенькими мощеными улочками и вскоре понял, что заблудился, но продолжал шутить, развлекая ее историями из прошлой жизни вперемешку с не всегда приличными анекдотами. Настроение было приподнятым, на душе – радостно, в голове – легкий хмель, в глазах – блеск, в сердце – любовь.
И тут на тебе! В конце слабо освещенного переулка возникли три темных силуэта. Дин осекся на полуслове и почувствовал, как напряглась Лана. Бежать было некуда. Кричать, честно говоря, не хотелось: это казалось глупым и неуместным. Лучше сделать вид, будто ничего не происходит. Но когда компания приблизилась, стало ясно, что они «попали». Дорогу преграждали атлетически сложенные молодые люди, явно африканского происхождения, поведение которых не оставляло никаких сомнений – неприятностей не избежать.
– Cazzo! Che bella! [11]11
– Черт! Какая красавица!
[Закрыть]– эти слова развеяли последнюю надежду Дина на мирный исход назревающего конфликта.
