Текст книги "Будьте осторожней с комплиментами"

Автор книги: Александер Макколл Смит

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 14 страниц)

Глава вторая

– Итак, – сказал Джейми, – которая?

Он задал вопрос таким тоном, что было ясно: его не особенно интересует ответ. А причина подобного равнодушия лежала у него на руках: его сын Чарли, который смотрел в лицо Джейми, пытаясь сфокусировать свой взгляд.

– Вон там, – ответила Изабелла, указывая на другой конец аукционного зала. – Я уже мельком взглянула на нее.

Джейми вряд ли услышал ответ. Сейчас он привязал слинг с Чарли себе спереди и осторожно щекотал ребенка под подбородком.

– Ему это нравится, – сказал Джейми. – Посмотри, как он скосил глаза.

Изабелла снисходительно улыбнулась.

– Да, он рад тебя видеть. Вернее, если он тебя видит как следует, в чем я никогда не уверена. Впрочем, может быть, и видит, даже если в его возрасте немного смазываются цвета.

– Он меня узнаёт, – усмехнулся Джейми. – Он точно знает, кто я. Если бы он умел говорить, то сказал бы «папа».

Взяв Джейми под руку, Изабелла повела его к большой картине в золоченой раме.

– Что ты об этом думаешь?

Джейми взглянул на картину, перед которой остановилась Изабелла.

– Она мне нравится, – ответил он. – Посмотри на лицо того человека. На выражение его лица.

– Да, – согласилась Изабелла. – Оно так много говорит, не правда ли?

Джейми отвлекся: Чарли схватил палец отца и тянул в рот.

– Нельзя, – сказал Джейми сыну. – Это негигиенично.

– Все в детях негигиенично, – заметила Изабелла. Она снова повернулась к картине и указала на правый верхний угол.

– Взгляни туда. Он действительно передал этот свет западного побережья.

Джейми подался вперед, рассматривая полотно.

– Гебридские острова? – предположил он. – Скай?

– Вероятно, Джура, – сказала Изабелла. – Он какое-то время там прожил. Пейзажи Джуры стали его фирменным знаком, как Айона или Малл – у Самюэля Пеплоу.

– А кто он такой? – осведомился Джейми. Изабелла дала ему каталог.

– Эндрю Мак-Иннес. Тут кое-что есть о нем. Посмотри.

Взяв каталог, Джейми прочел несколько строчек, рассказывающих о художнике. Потом вернул каталог Изабелле и взглянул на нее вопросительно. Его лучистые глаза всегда сильно ее притягивали, в них светился ум.

– Прости, – сказала она. – Ты, должно быть, раздумываешь, куда это я клоню. – Обращаясь к Джейми, она протянула руку и дотронулась до Чарли, который пристально на нее смотрел. – Ты знаешь ту картину, что висит у меня на лестнице? На площадке? Это тот же самый Эндрю Мак-Иннес. Одна из его ранних работ. Ее купил мой отец.

Джейми задумался.

– Кажется, знаю, – произнес он неуверенно. – Мне так кажется. Она висит слева, если поднимаешься по лестнице?

– Да, – ответила Изабелла. – Это она.

– На самом деле я ее не разглядывал, – сказал Джейми. – Наверное, это одна из тех вещей, мимо которых просто проходишь.

– Конечно, она гораздо меньше этой, – продолжила Изабелла, указывая на картину перед ними. – Примерно четверть от этой. Но тема та же. Картины почти одинаковы. Тот же человек и те же горы. И корзины с лобстерами. Абсолютно всё.

Джейми пожал плечами:

– Художники пишут снова и снова одно и то же, не так ли? Одних и тех же натурщиков. Одни и те же пейзажи. Возможно, ими движет привычка, не правда ли?

Изабелла согласилась. Ничего удивительного в том, что встретилась картина, очень похожая на другую, тем более что та меньше. На ее маленькой картине, очевидно, изображен навязчивый образ, преследовавший художника, и тут нет ничего необычного. Но ей нужно было одобрение Джейми: она хотела купить с аукциона эту картину большего размера. Следует ли ей это делать?

– Тебе решать, – сказал Джейми. – Но… посмотри на цену. Двадцать пять тысяч. Ведь это уйма денег!

– Эксперты свое дело знают, – пояснила Изабелла. – За картинами этого художника гоняются. Они не из дешевых.

Джейми нахмурился.

– Но двадцать пять тысяч… – Он попытался вспомнить, сколько зарабатывает в год, давая уроки игры на фаготе и иногда участвуя в спектаклях. Получалось, что сумма эта не намного больше стоимости картины – а возможно, и не больше. Правда, он получил небольшое наследство от тетки и еще квартиру от нее же, но при всем при том ему приходилось тщательно следить за своими расходами – как и большинству людей. Он знал, что Изабелла не стеснена в средствах, но то, что она имеет возможность потратить двадцать пять тысяч на картину, изумило его. Конечно, люди платят такие деньги, и даже значительно больше, но он не знал этих людей лично – вот в чем разница. Джейми взглянул на Изабеллу новыми глазами. Она не производила впечатление богачки, и в ней не было той неприятной самоуверенности, которая присуща некоторым богатым людям. Джейми замечал это у родителей кое-кого из своих учеников. Фагот – дорогой инструмент, и далеко не все могут себе позволить его купить. Большинство родителей держались скромно, но попадались и такие, которые снисходили до Джейми и были высокомерны, полагая, что все должны считаться с их капризами. Самые несносные – это мамаши в дорогущих автомобилях, решил он. Разъезжают на своих огромных тачках, как бы заявляя, кто они такие.

Одна из этих мамаш заинтересовалась Джейми. Он заметил это, потому что она демонстрировала свой интерес, заезжая за сыном пораньше, чтобы забрать его после урока, да еще и заходила в квартиру, хотя мальчик вполне мог спуститься по лестнице и встретиться с матерью на улице, как все остальные. Но нет, она поднималась в квартиру, звонила в дверной колокольчик и ждала на кухне, пока у сына закончится урок. А потом завязывала с Джейми беседу, расспрашивая об успехах мальчика, в то время как сам ребенок держался в тени: ему было неловко и не терпелось уйти на улицу.

Беседуя с Джейми, эта особа стояла к нему вплотную, то есть нарушала неписаные правила, вторгаясь на чужую территорию, и от этого становилось как-то не по себе. Он слегка отодвигался, но она снова приближалась. Джейми бросал взгляд на своего ученика, как будто ища поддержки, но мальчик смотрел в сторону: взаимопонимание между ним и учителем только усиливало смущение ребенка.

То, что Джейми подчеркнуто держал дистанцию, еще больше подхлестывало эту женщину. Она пригласила его выпить вместе кофе после урока. Он отказался, сославшись на следующий урок, а потом добавил: «И я в любом случае считаю это не очень удачной идеей». Она взглянула на него игриво и, словно забыв о присутствии своего сына, сказала: «Возможно, это и неудачная идея, зато очень неплохое развлечение». После этого Джейми попросил ее не заходить за сыном, а дожидаться его внизу.

Дамочка пришла в ярость.

– Да кто вы такой? – прошипела она.

– Учитель вашего сына, дающий ему уроки игры на фаготе.

– Бывший учитель, – отрезала она и отказалась от дальнейших уроков.

Услышав об этом, Изабелла рассмеялась.

– Я просто вижу ее, – сказала она. – Вижу, как она это произносит.

– Но я же не сказал тебе, кто она, – возразил Джейми.

– Да я и без того знаю. Не забывай, что это Эдинбург. Я могу ее вычислить. Это… – И она назвала имя женщины, попав в яблочко, к удивлению Джейми.

– Слишком много денег, – продолжала Изабелла. – У нее закружилась от них голова. Ей кажется, что за деньги можно купить не только уроки игры на фаготе, но и самого учителя.

Да, Изабелла была совсем другой. Но сейчас, когда зашла речь о том, чтобы потратить на картину двадцать пять тысяч, Джейми ощутил смутное беспокойство.

– Стоит ли тебе так много тратить? – спросил он и тут же сам себе ответил: – Конечно, если ты можешь себе это позволить, твое дело.

Изабелла уловила в его голосе нотку неодобрения. Она не ожидала подобной реакции. Прежде они не касались финансовых вопросов – данная тема попросту у них не возникала… и если между их доходами зияла пропасть, ей казалось, что это не относится к делу. Изабелла никогда не судила о людях по их кошельку – такой вопрос просто не стоял перед ней. Но в то же время она сознавала, что Джейми, возможно, нелегко. Деньги давали власть над людьми, как бы тактичен ни был тот, кто ими обладал. С помощью денег можно привлечь внимание других, попросить их что-то для себя сделать.

– Я могу себе это позволить, – спокойно ответила она. – Если захочу. Но проблема в том… знаешь, я чувствую себя виноватой. – Она сделала паузу. – И ты не очень-то мне помогаешь.

Он нахмурился.

– Не помогаю? Я не понимаю, что ты имеешь в виду.

– Ты не одобряешь моего решения купить эту картину, – пояснила Изабелла. – И не скрываешь этого.

Джейми взглянул на нее с неподдельным удивлением:

– С какой стати я буду высказывать свое мнение на этот счет? Это твои деньги. И что ты с ними делаешь…

– …мое дело, – перебила Изабелла. – Если бы только так было на самом деле. Но знаешь ли, это не так. Люди наблюдают за тем, что другие делают со своими деньгами, пристально наблюдают.

Джейми пожал плечами.

– Только не я, – сказал он. – Я не наблюдаю. Если ты считаешь, что это так, то ты заблуждаешься. В самом деле.

Изабелла внимательно смотрела ему в лицо, когда он это говорил. Она неверно о нем судила. Он сказал правду: его действительно не интересует, что она сделает со своими деньгами; он ничуть не завидует.

– Давай не будем спорить, – предложила она. – Особенно при Чарли.

Джейми улыбнулся.

– Да, конечно. – От этого спора он почувствовал себя неуютно, так как впервые возник вопрос, дотоле отсутствовавший в их отношениях: вопрос о финансах. Когда они вышли из аукционного зала на улицу – Чарли в своем слинге вернулся к Изабелле, – Джейми размышлял о сказанном. И его тревожила еще одна проблема, о которой не говорили, но которую следовало когда-нибудь обсудить. На ком лежит финансовая ответственность за Чарли? Джейми не думал об этом в драматический период беременности Изабеллы, но недавно ему пришло в голову, что кто-то же должен оплачивать счета. Ему попалась в газете статья о том, во сколько обходится ребенок, пока не достигнет возраста, когда он будет самостоятельным, и цифра эта была обескураживающей. Требовались десятки тысяч на то, чтобы прокормить, одеть ребенка и дать ему образование, а возраст, когда он становится самостоятельным, все отодвигался. Так, двадцатипятилетние дети все еще жили с родителями и тянули из них деньги! В газете приводился случай, когда дочь тридцати двух лет все еще была студенткой дневного отделения и ее содержал отец. Неужели и Чарли окажется таким же дорогостоящим? А если так, то сможет ли Джейми выплачивать свою долю?

Они направлялись на ланч в ресторан при Шотландской национальной портретной галерее, находившейся на Квин-стрит, в двух шагах от аукциона. Несмотря на то что стоял июнь, на улице оказалось холодновато, поскольку дул восточный ветер, с Северного моря. Изабелла взглянула на небо, которое было бы совсем ясным, если бы по нему не неслись клочковатые белые облака.

– Какой ясный день, – заметила она, вздрогнув, когда порыв ветра забрался под ее тонкий свитер. – Посмотри на небо – вон туда.

Джейми поднял голову и увидел высоко в небе, над облаками, самолет, направлявшийся на запад, в сторону Америки или Канады. Он подумал об этой блестящей трубке, преодолевшей земное притяжение и подвешенной в холодной бездне; подумал о людях, находящихся внутри.

– О чем ты думаешь, когда видишь самолеты? – спросил он Изабеллу, указывая на крошечный блестящий предмет, за которым тянулся след, похожий на клочок ваты.

Изабелла взглянула вверх.

– О доверии, – ответила она. – Я думаю о доверии.

Джейми посмотрел на нее с обескураженным видом:

– Почему же ты об этом думаешь? – А потом он улыбнулся, поняв, почему она так ответила. Изабелла права. – Да, я понимаю.

Они завернули за угол, на Квин-стрит. На другой стороне улицы, в квартале от них, высилось красное здание из песчаника – портретная галерея. Это неоготическое строение всегда нравилось Изабелле, несмотря на то что она называла его «каледонской колючестью». Старомодный ресторан при галерее был популярен у тех, кому хотелось посидеть за столиком на четверых, на стульях с высокими спинками, вызывающих в памяти сельские харчевни. Изабелле здесь нравилось из-за гостеприимной атмосферы и из-за картин на стенах – тех, что не поместились в галерее.

– Я люблю сюда приходить, – сказал Джейми, когда они уселись за стол. – В детстве меня сюда приводили посмотреть на портреты королей и королев Шотландии. Мне было бы интересно взглянуть на Макбета, но, конечно, мы не имеем свидетельств о том, как он выглядел.

– Этого короля оклеветали, – заметила Изабелла, ослабив завязки слинга. – Шекспир изобразил его слабым человеком, убийцей, но на самом деле он весьма успешно правил Шотландией. Она процветала при Макбете.

– Проблема заключалась в леди Макбет, – заявил Джейми.

Изабелла в этом сомневалась. Так легко обвинить во всем женщин, подумала она. Правда, если на нее нажать, то Изабелла признала бы, что некоторые женщины заслуживают любые обвинения в свой адрес. Госпожа Чаушеску – именно такой случай, и Изабелла об этом сказала.

– Ее расстреляли, не так ли? – спросил Джейми.

– Боюсь, что да, – ответила Изабелла. – А такого никто не заслуживает. Даже самый ужасный тиран или жена тирана. Она умоляла сохранить ей жизнь, как говорят, и за нее просил ее муж, стоявший перед шеренгой молодых солдат в своем длинном зимнем пальто. Свергнутый президент пытался убедить их, что они не должны расстреливать его жену, так как она – великий ученый. По крайней мере, в самом конце он попытался совершить джентльменский поступок.

Они с минуту помолчали. Как далеки были Румыния и семья диктаторов, приговоренных к расстрелу, от портретной галереи с ее камерной атмосферой. Джейми взглянул на Чарли. Жестокость мира, его порочность не вязались с невинностью ребенка. Он вернулся к королям.

– Георг Четвертый, – сказал он. – Это был еще один мой любимый портрет. С той минуты, как я узнал, что художник, написавший его портрет, когда король прибыл в Эдинбург, изобразил его в килте, но без розовых рейтуз, которые он определенно надел, прибыв в Шотландию.

Изабелла засмеялась:

– Да, это чем-то напоминает некоторые советские портреты. Я видела один такой в Государственной галерее в Москве несколько лет тому назад. Это был коллективный портрет политбюро или что-то в таком роде. Тех членов политбюро, которых исключили из его состава или которые были казнены, просто закрасили, а на их месте написали роскошные букеты. Но было заметно, что там раньше было что-то другое. Очень плохой признак – цветы на официальных портретах.

Джейми взглянул на нее вопросительно – он не знал, как реагировать на подобные замечания Изабеллы. Эта черточка у нее от Дороти Паркер, [3]3
  Дороти Паркер(наст. фамилия Ротшильд, 1893–1967) – американская писательница, получившая известность благодаря своим остроумным афоризмам.


[Закрыть]как-то не удержался он. «Но я никогда не стану перенимать манеры у другой женщины», – возразила на это Изабелла. «Ну вот, начинается…» – вздохнул Джейми.

А теперь это странное замечание о цветах.

– Почему именно цветы? – спросил он.

– А ты вспомни политические передачи с участием президентов и премьер-министров, – сказала Изабелла. – Те, которые кажутся нам лживыми или, по крайней мере, утаивают часть правды, выступают на фоне столов, украшенных огромными букетами. Я считаю это верным признаком того, что тут что-то нечисто. Флаги и цветы. Это театральные декорации. А еще солдаты. Когда видят, как ты беседуешь с войсками, это повышает твои шансы на выборах.

К их столику подошла официантка, и они сделали заказ. Потянувшись через стол, Джейми дотронулся до ручки Чарли.

– Такая крошечная, – сказал он. – Как у маленькой куклы.

Изабелла улыбнулась и позволила своей руке соприкоснуться с Джейми. Он на мгновение обхватил ее руку пальцами.

– Спасибо тебе, – тихо произнесла она.

– Спасибо за что?

– За то, что не ушел.

– С какой стати мне уходить? – удивился он.

Она кивнула в сторону Чарли.

– Не каждый мужчина останется, – пояснила она. – Ты вполне мог предпочесть… предпочесть свободу.

Джейми пристально посмотрел на Изабеллу. Неужели она так превратно о нем судила? Его рассердило, что она могла так о нем подумать. И Изабелла, наблюдавшая за ним, мгновенно это почувствовала.

– Прости, – сказала она. – Я тебя оскорбила. Я этого не хотела. Просто дело в том… в том, что ты меня моложе. Тебе нужна твоя свобода. Чтобы не быть связанным.

Джейми обвел взглядом зал; народу было полно, как обычно в час ланча. Вряд ли в общем гуле кто-нибудь сможет подслушать их разговор.

– Разумеется, я не собирался потихоньку улизнуть, – сказал он. – Я же так тебе и сказал – с самого начала. И когда родился Чарли, я был с тобой, не так ли?

– Конечно был, – ласково произнесла Изабелла. – Не сердись на меня. Пожалуйста. – И она подумала: я, как всегда, все порчу. Точно так же, как в моих отношениях с Кэт. Я все порчу, говоря то, что мне не следует говорить.

Джейми уставился на стол, чертя указательным пальцем воображаемый узор на скатерти. Потом поднял глаза, и Изабелла увидела, что он покраснел.

– Джейми, – сказала она. – Пожалуйста…

Он покачал головой:

– Нет. Я хочу кое-что сказать. Мне следовало сказать это раньше. И сейчас я наконец собираюсь это сделать.

Она затаила дыхание. Мне не стоило думать, что так будет продолжаться и дальше. Сейчас произойдет то, чего я всегда боялась. Я его обрела, а теперь потеряю – это неизбежно.

– Изабелла, – сказал он, – я хочу, чтобы ты вышла за меня замуж. – Он сделал паузу. – Я думаю, нам следует пожениться.

В первую минуту ей показалось, что она ослышалась. Но потом Джейми повторил свои слова. Она была удивлена – и вместе с тем не удивлена вовсе. Она думала о том, скажет ли он ей это, с тех самых пор, как объявила ему о своей беременности. Она не могла не воображать это и подолгу размышляла, какой ответ ему дать. И теперь, когда наступил этот момент, она обнаружила, что колеблется. А что, если она сейчас скажет «да»?

Но она сказала вместо этого:

– Это похоже на официальное предложение, не так ли, Джейми? – и указала на переполненный зал.

Джейми залился краской.

– Прости. Просто ты затронула вопрос о том, что я все время рядом. Я почувствовал, что должен что-то сказать.

– Да, я понимаю.

– И?

– Очень мило с твоей стороны предложить мне это, – сказала Изабелла. – Но, думаю, нам следует подождать. Я действительно так считаю. Давай какое-то время подождем и посмотрим, как пойдут дела. Так будет разумнее, знаешь ли.

Он помолчал пару минут, и Изабелле показалось, что он борется с собой. Если он в самом деле хочет на ней жениться, подумала она, то будет настаивать. А если лишь чувство долга заставило его сделать предложение, то, вероятно, он с облегчением примет то, что она сказала.

– Хорошо, – наконец сказал он. – Давай посмотрим.

Изабелла только сейчас осознала, в каком напряжении находилась. А теперь она расслабилась. Но ей стало немного грустно оттого, что он согласился с ее доводами. Правда, она знала, что так будет правильнее и что ей не следовало допускать, чтобы Джейми на ней женился. Таково уж бремя, которое несет философ: ты знаешь, как нужно поступить, но это так часто прямо противоположно тому, что тебе действительно хочется сделать.

Глава третья

Когда на следующее утро в дом прибыла Грейс, Изабелла уже выкупала Чарли, дала ему бутылочку с завтраком и сейчас стояла в гостиной у окна, показывая сыну сад. Она не знала точно, много ли он видит, но была убеждена, что ему интересно и он не отрывает взгляд от одного куста рододендрона. Тихонько покачивая Чарли на руках, Изабелла увидела, как по дорожке идет Грейс, в то время как Грейс ее не заметила. Под мышкой у Грейс была газета, в руках – белая холщовая сумка, каждый день сопровождавшая ее на работу. Часто эта сумка бывала пустой и свисала с руки Грейс, но порой она оттопыривалась, страшно интригуя Изабеллу, которой хотелось бы спросить у Грейс, что там такое. Правда, ей было известно, что обычно там лежит, по крайней мере, одна книжка: Грейс очень любила читать и в священный час ланча сидела на кухне, погрузившись в какой-нибудь роман из Центральной библиотеки, пока перед ней стыла чашка чаю.

С тех пор как в доме появился Чарли, характер работы Грейс изменился. Эти изменения не пришлось обсуждать, так как Грейс считала, что Изабелле требуется помощь с малюткой и что, естественно, забота о ребенке важнее, нежели ее обычные обязанности, заключавшиеся в уборке и стирке.

– Я буду присматривать за ним, пока вы работаете, – объявила Грейс. – А также когда вы захотите куда-нибудь сходить. Я люблю детей. Так что все в порядке. – Она сказала это таким тоном, что было ясно: не требуется никаких дальнейших обсуждений.

Изабелле ее слова пришлись по душе, но даже если бы это было не так, она вряд ли стала бы противоречить Грейс. Хотя номинально Изабелла являлась работодательницей Грейс, та считала, что по-прежнему служит у отца Изабеллы, который умер много лет тому назад и на службе у которого прошла вся трудовая жизнь Грейс. Или Грейс считала, что каким-то странным образом служит самому дому, а это означало, что объектом ее преданности и источником распоряжений является на самом деле какая-то власть, отделенная от Изабеллы и стоящая выше нее.

Практическим следствием этих представлений было то, что Грейс порой объявляла: нужно сделать то-то и то-то, потому что «это нужно дому». Изабелла находила такое выражение занятным: ее дом уподоблялся казино или старомодному коммерческому банку: там персонал тоже говорил о доме. Но, несмотря на оригинальность, подобная система прекрасно работала и устраивала Изабеллу, поскольку таким образом она выступала на равных с Грейс и им было легче общаться. Изабелле не нравилось быть работодательницей, так как это предполагало проявление власти. Если Грейс считала, что ее наняло какое-то туманное метафизическое тело под названием «дом», то это давало Изабелле возможность обращаться с ней как с другом и коллегой. Да она и в любом случае относилась к Грейс именно так.

Конечно, обстоятельства, в которых находились эти две женщины, были различными, и это невозможно было скрыть никакими лингвистическими фокусами. Изабелла наслаждалась всеми благами и получила прекрасное образование; у нее были деньги, возможность путешествовать, а в конечном счете свобода от службы в офисе или где-нибудь еще. В отличие от нее, Грейс родилась в семье, где не было лишних денег, оставалось очень мало свободного времени и существовала постоянная опасность того, что безработица в любой момент может отнять те крупицы благополучия, которых удалось добиться.

Грейс зашла на кухню, поставила на стул свою сумку и направилась в утреннюю комнату.

– Я здесь, – крикнула ей Изабелла. – В кабинете.

Грейс вошла в кабинет и расплылась в улыбке при виде Чарли.

– Он выглядит веселым и довольным, – сказала она и, подойдя, пощекотала Чарли под подбородком. Чарли заулыбался и замахал ручками в воздухе.

– Я думаю, он хочет к вам, – предположила Изабелла.

Грейс взяла Чарли на руки.

– Естественно, хочет, – подтвердила она.

Дело было не в самих словах, а в интонации, поняла Изабелла. Хотела ли Грейс сказать: нет ничего удивительного в том, что Чарли предпочитает пойти к ней, а не оставаться на руках у матери? Во всяком случае, прозвучало именно так, даже если Грейс имела в виду что-то другое.

– Вообще-то он меня тоже очень любит, – мягко заметила Изабелла.

Грейс удивленно взглянула на нее.

– Ну конечно же, – сказала она. – Вы же его мать. Все мальчики любят своих матерей.

– Увы, не всегда, – возразила Изабелла. – Некоторые матери душат своих сыновей – я имею в виду в эмоциональном смысле. Они делают это не намеренно, но так выходит. – Она взглянула в окно. Так было в ее семье: ее кузена амбициозная мать пилила до тех пор, пока он не вырвался на свободу и практически перестал с ней общаться. Конечно, он был вежлив по отношению к матери, но все замечали, что он держался с ней холодно, с официальной любезностью, и смотрел в сторону, когда она с ним говорила. Но любил ли он мать, несмотря на всё? Изабелла вспомнила, как он плакал на похоронах матери – тихонько, не безутешно. Изабелла, сидевшая в ряду за ним, положила ему руку на плечо и что-то шептала, пытаясь успокоить. Мы понимаем все слишком поздно, подумала она, так всегда бывает, и усваиваем эти уроки только у могилы.

– Матери всегда желают сыновьям добра, – сказала Грейс. – Пока не пытаются выбрать им жену. Это ошибка.

Чарли посмотрел на Грейс и улыбнулся. У меня всего довольно, подумала Изабелла; у меня всего так много, что я, разумеется, могу с кем-то поделиться.

Грейс повернулась к Изабелле. Ее лицо преобразилось оттого, что ребенок был так близко, во взгляде читалось что-то похожее на гордость.

– Вы хотите сегодня утром поработать? – спросила Грейс, взглянув на заваленный бумагами стол Изабеллы. – По дому почти нет работы. Я могла бы присмотреть за Чарли.

Изабелла почувствовала, что разрывается: с одной стороны, ей хотелось ответить, что она сама решит, в свое время, хочется ли ей поработать или просто побыть с Чарли; но с другой стороны, ответственное начало в ней диктовало, что следует заняться корреспонденцией, которую она начала разбирать вчера, но бросила из-за каталога аукциона. Как сказал Сократ, в душе человека как бы две лошади: одна, непокорная, ведома страстями, которые заставляют следовать своим желаниям; вторая, сдержанная и послушная, управляется чувством стыда. И Оден чувствовал то же самое, подумала она: он был дуалистом, знавшим борьбу между темной и светлой сторонами души, борьбу, которая всем нам знакома в той или иной степени.

Она вздохнула.

– Работа, – сказала она. Никогда раньше она не вздыхала при упоминании работы. Но теперь у нее был Чарли.

Когда Грейс унесла Чарли из комнаты, Изабелла засела за свою кипу почты. За это утро она увеличилась на пять писем, которые бросил в почтовый ящик почтальон во время утреннего обхода. Все они имели отношение к «Прикладной этике». С двумя верхними она разобралась немедленно. В одном содержалась просьба автора прислать еще копий статьи из журнала, так как потерялись те, что были присланы после публикации. Копии пропали при переезде, вызванном разрывом отношений с близким человеком. Изабелла задумалась. Разве была какая-то необходимость рассказывать, чем был вызван тот или иной переезд? Била ли эта дама на жалость, чтобы бесплатно получить копии, или она пыталась таким образом оправдаться за утерю статьи? И с этой целью рассказала, что жизнь ее в полном беспорядке по вине другого? Глядя в потолок, Изабелла размышляла на эту тему; уж если ошибиться, то в пользу этой дамы, проявив великодушие. Изабелла написала ответ, пообещав безвозмездно выслать копии. Во втором письме спрашивали, почему еще не появилась рецензия на книгу «Добродетели в годину испытаний». На этот вопрос тоже легко было ответить. Рецензент умер от старости, не успев завершить работу. С новым рецензентом уже связались, и в свое время отзыв появится на страницах журнала.

Всего десять минут ушло на то, чтобы прочитать оба письма и ответить на них. При такой скорости она справится с почтой всего за час, а быть может, и быстрее. Но тут ей попался конверт, безобидный с виду, адрес на котором был написан от руки, а штемпель стоял лондонский.

Вскрыв конверт, Изабелла пробежала взглядом по листку. Шапка на фирменном бланке подсказала ей, кто отправил письмо: это был профессор Леттис, читавший курс по философии морали в одном из мелких университетов Лондона. Он возглавлял редколлегию «Прикладной этики». Вообще-то Роберт Леттис никогда не вмешивался в дела журнала – он предоставил Изабелле руководить всем. Время от времени она отчитывалась перед ним, и он в установленном порядке докладывал о состоянии дел владельцам – маленькому академическому издательству. Эта фирма издавала учебники по ветеринарии и биологии. Она чуть ли не случайно получила в свое владение «Прикладную этику», когда купила здание, которое занимал частный трест – ему и принадлежал журнал. Владельцы треста так обрадовались, сбыв здание, требовавшее больших затрат, что отдали в придачу и «Этику». Новые владельцы относились к журналу с безразличием и порой говорили, что охотно продали бы его, если бы нашелся подходящий покупатель. Но, поскольку издание почти не приносило прибыль, покупателя не находилось.

Прочтя письмо до середины, Изабелла отложила его на несколько минут, затем снова взяла в руки и дочитала до конца.

Дорогая Изабелла!

Как Вы знаете, я получал большое удовольствие от работы с Вами в течение последних пяти лет. («Он собирается в отставку», – подумала Изабелла, читая эту фразу.)У нас было очень мало разногласий, и должен сказать, что на меня производило прекрасное впечатление то, как Вы редактировали «Этику». При Вас в качестве редактора значительно возрос тираж – как сказали бы некоторые, резко возрос, был изменен дизайн. Помните, как ужасно скучно выглядел наш журнал, когда мы только начинали, да еще этот розовато-лиловый цвет обложки? («На самом деле ты был против перемен. Мне пришлось тебя убеждать. Насколько я помню, тебе нравился розовато-лиловый», – подумала Изабелла.)И я всегда одобрял идею единой темы номера, принадлежащую Вам, – по моему мнению, она принесла нам большой успех.

Но, Изабелла, – уверен, Вы со мной согласитесь, – всегда найдутся аргументы в пользу перемен, а также разнообразия, и по подсказке нескольких членов редколлегии я провел опрос остальных, чтобы узнать, не считают ли они, что пора увидеть свежее лицо в кресле редактора. Я не думал, что многие поддержат эту идею, но, к сожалению, я заблуждался. Боюсь, что мнение было почти единогласным: пришла пора перемен.

Я знаю, что это Вас и удивит, и расстроит – я сам тоже испытал эти чувства. Но я также знаю, что Вы поймете: голосуя за перемены, члены редколлегии ни в коем случае не вынесли неблагоприятное суждение о Ваших значительных достижениях у руля «Этики».

Раздавались голоса в пользу немедленной смены редактора, но я высказал мнение, что будет лучше, если Вы останетесь на своем посту до конца года (если Вы не возражаете), а затем мы можем начать новый календарный год с новым редактором. Это даст Вам время приискать себе что-нибудь другое, а также обеспечит непрерывность выхода издания, что так важно.

Что касается Вашего преемника, то Кристофер Дав любезно предложил свои услуги, и этот выбор одобрили члены редколлегии. Несомненно, Вы с ним найдете возможность встретиться и обсудить технические детали смены редактора.

На этом письмо заканчивалось. Внизу стояла подпись Леттиса, а в постскриптуме, написанном ручкой, он осведомлялся, читала ли Изабелла «удивительно проникновенный некролог» в память умершего рецензента, который так и не успел дать отзыв на «Добродетели в годину испытаний». «Превосходный некролог, – писал Леттис. – Вы знали, что в молодости он был прекрасным скрипачом и планеристом?»