Текст книги "Боснийская спираль (Они всегда возвращаются)"

Автор книги: Алекс Тарн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 14 страниц)

«Ничего, ничего. Время – лучшее лекарство; подождем еще немного, и все образуется,» – повторял про себя во время последующих разговоров, глядя на немеркнущий тусклый огонек в голубизне невеселых колькиных глаз. Но, похоже, даже лучшее лекарство не очень-то действовало на упрямого сашиного друга. Скорее, наоборот – наблюдалась даже своего рода лекарственная аллергия. Колька все глубже и глубже уходил в себя, замыкался, оставаясь наедине со своим горем; они и пили по-черному вдвоем – он и горе, понуро сидя друг напротив друга и уважающе кивая своему смутному отражению в глазах собутыльника. Пили, не пьянея: Колька – водку, а горе – колькину душу.

Через три года война закончилась, но Колька и не думал возвращаться в Россию. Видимо, он даже не рассматривал такой вариант, настолько дикой казалась ему возможность оказаться там, где каждая пылинка напоминает о Гельке, где самый воздух пропитан гелькиным дыханием, в местах, которые все – Гелька… Только вот самой-то Гельки нет, и вряд ли она вернется. Здесь же, на этой чужой земле, напротив, не существовало ничего, связанного с их общим прошлым, и это избавляло Кольку от лишних мучений. С другой стороны, именно эта земля хранила последний известный ему гелькин след, а потому открывала неограниченные возможности для построения всевозможных фантастических планов и сновидений, неизменно завершающихся счастливым концом. Собственно говоря, безвыходная странность ситуации заключалась в том, что, при всем разнообразии земных стран и континентов, только здесь, на этом балканском пятачке, Колька и мог получить хоть немного радости, хоть как-то, хоть в мечтах, хотя бы во сне. И он продолжал жить здесь, уже как лабораторная крыса, опытным путем нашедшая под ударами электрического тока какой-то один уголок, где хотя и продолжает бить, но, по крайней мере, не так сильно.

Он жил, пробавляясь случайными заработками, существуя у самого дна, как морская трава, безразлично колышущаяся в такт любому течению, но неизменно привязанная к одному и тому же месту. Время от времени Колька попадал в переделки, связанные со старыми знакомствами по добровольческому отряду. В основном это были пьяные дебоши, заканчивающиеся дракой с битьем морд и посуды, появлением полиции, несколькими месяцами тюрьмы и последующей попыткой депортации. Полицейские загружали безропотного Кольку в поезд или автобус и везли в сторону сербской границы, до которой, впрочем, Колька никогда не доезжал, сбегая с поразительной легкостью и даже изяществом.

Случались у него и контакты с теми из бывших дружков, которые, оставшись в Боснии, присоединились к местному криминалу. Но со временем Кольки стали сторониться – он задавал слишком много вопросов. А потом еще случилось так, что, посидев с ним в ресторане, исчезли два запорожских авторитета, занимавшиеся экспортом девушек с Украины. Исчезли тихо, не оставив следов, вместе со своим роскошным лимузином и джипом охраны, замаскированным для удобства передвижения под машину натовских миротворческих сил. И хотя прямо Кольку никто не обвинял – в самом деле, может ли алкаш-одиночка справиться с шестью профессионалами? – слухи ходили разные. Так или иначе, после этого случая его начали открыто избегать – от греха подальше.

В последние годы Колька работал ночным охранником на большой автомобильной стоянке в Вышеграде. Ночами он подобно псу сидел возле своей сторожевой будки, и щурился на луну, будто собираясь завыть. Луна появлялась со стороны России, крупная и желтая, как жирный карась, и медленно плыла вверх, белея и уменьшаясь. Колька задумчиво курил, прихлебывая крепкий кофе, и представлял себе встречу с Нею. Его фантазии могли начинаться самым невероятным образом, как кассета с кинобоевиком, запущенная с произвольного места, – например, с автомобильной погони, с ожесточенной перестрелки или с подводной схватки, но заканчивались они всегда одинаково: Гелька, с ленивой улыбкой на лице, идет навстречу, покачивая при этом бедрами с особым, только им двоим известным, смыслом.

Она шла долго-долго, через все небо, пятнистое от звезд, и луна сопровождала ее почетным эскортом, шевеля белыми плавниками, а Колька сидел, смотрел на свою любимую, и душа его радовалась. Потом светлело, и Гелька исчезала, растворяясь в небесном утреннем молоке – до завтрашней ночи. Сдав смену, Колька пешком отправлялся домой, в небольшой сарайчик недалеко от стоянки, выпивал припасенные с вечера полбутылки и ложился спать, твердо зная, что во сне Гелька обязательно вернется, хотя и без луны. Просыпался он уже в сумерках, приносил из соседней лавки продукты, включая новую бутылку, и готовил, как мог, особо не заботясь о разнообразии.

Так они и проходили, колькины тихие дни и мирные ночи, до краев заполненные дорогим его сердцу существом. Он, собственно, жил в воображаемом мире, редко пересекаясь с реальностью и не общаясь ни с кем, если не считать сонной продавщицы из магазина, дневного сменщика и начальника, раз в месяц привозившего ему зарплату в конвертике. Если бы не Саша, Колька, наверное, даже разучился бы разговаривать. В будке был телефон; Саша время от времени позванивал туда из разных концов света: из Лондона и Белграда, из Нью-Йорка и Москвы, и это заставляло Кольку вспоминать, что на свете существует еще что-то, кроме автостоянки, сарайчика, магазина и звездного неба, заполненного, как поле цветами, покачивающимися гелькиными бедрами.

Разговаривали они обычно недолго, то есть говорил в основном Саша, а Колька слушал, поддакивал и, в ответ на настойчивые расспросы, неохотно рассказывал о своем житье-бытье, постоянном, как железнодорожное расписание, после чего, повесив наконец трубку, облегченно вздыхал. Так продолжалось до тех пор, пока Сашу не нашла Энджи. Нашла?.. Наскочила, налетела, как мчащийся без всякого расписания, взбесившийся поезд, сбила с ног, смяла, зацепила и поволокла за собой по мелькающим шпалам в страну взорванных мостов, в неизвестную и неизбежную пропасть.

Такой уж он получился человек, Саша, ничего не поделаешь. С малых лет ходил по жизни, держась за чью-нибудь руку. Тут ведь как – каждому свое. Один так уже из люльки норовит вывалиться да и ползти себе без конца, вперед и вперед, куда глядят любопытные, жадные до новизны глазенки. Поди удержи такого… А другой, напротив, живет, раскрыв рот, в неподвижном потрясении от чудес и неожиданностей огромного мира; этому и ползти-то никуда не надо: хоть до старости мог бы пролежать на спине, разглядывая висящую над ним трехцветную погремушку, и не надоела бы она ему до самой смерти. Вот и Саша так же – никуда не двигался без направляющей вожжи. Потеряв очередного вожатого, он просто останавливался и, растерянно озираясь, ждал, когда и кто его подберет. И всегда кто-нибудь находился – мать, отец, школьные приятели, главред, Вика… А теперь вот Энджи.

Правда, всем предыдущим сашиным поводырям до Энджи было как до неба. В ней клокотала бешеная энергия, способная захлестнуть и утащить за собой кого угодно. Саше недолго пришлось гадать, куда именно катит этот неистовый вал. Его новая подруга была одержима идеей мести, мести любой ценой. За что, почему – в детали Сашу не больно-то посвящали. В самом первом разговоре на эту тему, сразу же после проведенной вместе ночи, Энджи сказала, что вся ее семья тоже погибла от снайперского огня. Более в подробности прошлого она не вдавалась, а немедленно перешла к плану будущих действий. К тому времени их знакомство длилось еще менее суток, но Энджи явно не собиралась терять ни минуты. При этом не вызывало никаких сомнений, что стоило Саше сказать «нет» или хотя бы немного заколебаться, и он тут же вылетел бы, причем навсегда и без следа, из ее постели, ее квартиры и ее жизни.

Но подобная глупость даже не приходила ему в голову. Он лишь завороженно кивал, облокотившись на подушки и глядя с восторгом обреченного кролика в черный морок ее огромных зрачков, будто освещенных изнутри странным тусклым огнем. Правда, кивал он больше не словам, которые она произносила, а всему ее облику, тому, как она сидела напротив него на постели, скрестив ноги по-турецки, разбросав по плечам волнистые черные волосы и уперев локти в длинные упругие бедра, тому, как она двигалась, дышала, смотрела, прикуривала сигарету, придавливала окурок. Он был заранее согласен на все, лишь бы это чудо продолжалось.

– Ну что ты киваешь? – говорила она с досадой. – Я тебе только что объяснила, что знаю, кто убил твоих родителей, и мою семью, и еще многих, а ты все киваешь, как китайский болванчик. Спроси хотя бы для приличия, кто они?

– Кто они?.. – послушно спрашивал Саша.

– Жаворонки… – шептала Энджи, наклоняясь вперед, и Сашино сердце вздрагивало при виде ее грудей в глубоком вырезе сорочки. – Мусульманские снайперы, мафия, люди Карамустафича. И я знаю, где у них гнездо. Мы должны их уничтожить, понял? И мы их уничтожим – вместе.

– Вместе… – с готовностью повторял Саша.

Этот тусклый огонек в глубине энджиных зрачков… Где-то он уже видел такой же… Но где? А, ну да, конечно же! – Колька. Когда-то у Кольки так же подрагивало, металось в глазах дальнее неяркое пламя. Это признак одержимости – не иначе. Вот Колька, к примеру, в последнее время остепенился, уже несколько лет работает на одном и том же месте, забросил свои нелепые сумасшедшие мечты – ну и соответственно огонек тоже исчез. А все почему? Да потому что он, Саша, повел себя по-умному. Не спорил, не возражал, делал все, что Колька просил, всю Боснию добросовестно перерыл, гниду-Рашида разыскивая. Ну а то, что это ни к чему не привело, тут уж никто не виноват, ни Саша, ни Колька – судьба разве что. А уж если судьба, то ничего не попишешь. Против нее не попрешь, против судьбы-то. И это понимают все, даже самые одержимые. Вот и все лечение.

Так думал Саша, послушно кивая в ответ на безумные энджины планы. Главное – не спорить, не возражать, дать времени и судьбе сделать свою работу. Колька вылечился, и Энджи тоже поправится… А пока – терпение… терпение и послушание.

– Сначала надо собрать оружие, – говорила Энджи. – Нам ведь понадобится много оружия, правда?

– Правда, – соглашался Саша. – Ты не волнуйся, я соберу. В Боснии это нетрудно. Только вот что, Энджи… Вояки из нас с тобой не бог весть какие. А эти сволочи, как-никак, профессионалы…

– Да… – задумывалась она. – Ты прав. Надо найти кого-нибудь покруче. Какого-нибудь джеймса бонда.

– А еще лучше – двух… – подсказывал он. – Чтобы были две пары. Тогда уж точно справимся.

Поначалу все шло в полном соответствии с сашиным сценарием. Сбор оружия и поиск двоих джеймс-бондов мог занять годы. Оружие-то еще ладно – вопрос денег и времени, но вот кто из настоящих профессионалов согласится на бессмысленную идею атаки укрепленного военного лагеря? Однако довольно быстро выяснилось, что Саша недооценил свою нынешнюю руководительницу. Энджи требовала конкретных результатов, так что пришлось по крайней мере лететь в Сараево. В аэропорту Саша взял машину и поехал в Вышеград, к Кольке.

Когда он подъехал к автостоянке, было уже очень поздно. Колька сидел на скамеечке около своей будки и курил, задумчиво глядя в ночное небо. Увидев старого приятеля, он не выказал ни радости, ни удивления, а некоторую даже досаду, как будто Саша своим появлением отвлек его от чего-то неизмеримо более важного, чем обычное сосание сигареты в середине ночной смены.

– Не помешаю? – саркастически осведомился Саша. – Извини, что я без звонка…

Колька смущенно откашлялся и обнял друга.

– Прости, дружище. Ночная смена, сам понимаешь – сплю на ходу. Конечно, я тебе рад, какие вопросы. Случилось что?

Они сели на скамью и немного поговорили о погоде в Бирмингеме. Потом помолчали.

– Слышь, Сашок, – Колька усмехнулся и положил ему руку на плечо. – Ты говори чего надо, не стесняйся. Мы же друзья, чего там.

Саша замялся. То, что он собирался сделать, не вполне вписывалось в схему дружеских отношений, и оттого совесть его была неспокойна. С другой стороны, планируемый обман выглядел совершенно невинным. Никаких практических последствий, все останется на этапе разговоров, как и до этого. Ну, побудет Колька джеймс-бондом, не выходя со своей автостоянки. Какой и кому от этого вред?

– Вот что, Коля, – сказал он с преувеличенной таинственностью. – Есть новости. Я познакомился в Бирмингеме с одной девахой. Ее имя Энджи, Анджела. В общем, она уверяет, что знает, где он.

– Кто? – тихо спросил Колька и закурил.

– Лагерь, о котором говорил Рашид. Возможно, что и сам он сейчас там.

– Этому можно верить?

– Я поверил, – коротко ответил Саша, радуясь темноте. Впрочем, Колька так или иначе смотрел в сторону и не мог бы увидеть его смущения.

– Где?

– Не говорит, – на этот раз Саша сказал правду. Трудный участок лжи был пройден, и теперь ему стало легче. – У нее свои счеты с этими людьми. Помимо торговцев девушками там базируется банда, убившая ее семью. «Жаворонки» – может, слышал?

– Слышал. А тебе она кто?

– Я… Как бы тебе сказать…

– Скажи правду, – спокойно посоветовал Колька, все так же глядя в сторону.

– Я люблю ее, Коля, – твердо сказал Саша. – Все для нее сделаю.

– Ага, – кивнул Колька. – Как для Вики…

Он повернулся и глянул на Сашу прежним взглядом, с тусклыми огоньками в глубине зрачков.

– Зря ты так, Коля…

Колька снова отвел глаза.

– Наверное, зря. Так что она хочет, эта твоя Энджи?

Саша пожал плечами.

– Ты не поверишь. У нее идефикс: стереть этот лагерь с лица земли. Как она говорит, «выжечь гнездо». Хочет набрать оружия, подобрать еще пару человек, профессионалов, и напасть всем вместе. Представляешь? – он развел руками. – Голливудский боевик. Вестерн. Фантастика.

– Отчего же фантастика? – тихо отозвался Колька. – Умеючи все можно.

– Ты о чем? – недоуменно спросил Саша. – Начать с того, что у нас ничего нету: ни людей, ни оружия, ни транспорта, ни плана… Ну, она в этом ничего не понимает, но ты-то профессионал, должен соображать. С чем мы туда пойдем, с этой твоей пукалкой? – Он кивнул на пистолетик, заткнутый в кобуру на колькином поясе.

Колька молча докурил сигарету, отщелкнул окурок в сторону и встал.

– Поехали.

– Куда?

– Увидишь, когда приедем… – ответил Колька. – У тебя полотенце есть?.. Ну что ты вылупился? Купаться не повезу, не надейся. А вот глаза тебе завязать придется, для твоего же блага. Меньше знаешь – крепче спишь.

Колька сел за руль, и машина рванула с места. Сидя с завязанными глазами, Саша отчего-то вспомнил свою историю с наркоскладом, как он ехал так же, не зная куда, в микроавтобусе с глухими окнами, и ему стало не по себе. Что он о нем знает, в конце концов, об этом Кольке? Сейчас завезет куда-нибудь…

– Не тушуйся, Сашок, – подбодрил его Колька, будто почувствовав беспокойство друга. – Уже недолго осталось.

Наконец машина остановилась, Колька вышел, и Саша услышал звук отпираемых ворот. Затем, ведомый колькиной рукой, он выбрался наружу и сделал несколько шагов.

– Все, – сказал Колька у него за спиной. – Снимай бандаж, рожай, кобыла.

Саша сдвинул с глаз полотенце. Они находились в небольшом сарае, скорее, даже гараже, судя по накрытому чехлом автомобилю, занимавшему большую часть пространства. Колька взял с полки масляную лампу и, немного повозившись, зажег фитиль.

– Милости просим, господа и граждане! – он потешно поклонился и сделал книксен. – Экскурсия начинается!

Он потянул за чехол – аккуратно, чтобы не поднимать слишком много пыли. Автомобиль оказался джипом с опознавательными знаками миротворческих сил НАТО.

– Транспорт! – торжественно провозгласил Колька. – Граждане приглашаются к продолжению осмотра.

В продолжение были продемонстрированы ящики с наплечными ракетами, гранаты, противотанковые мины и штурмовые винтовки М-16.

– Оружие! – констатировал Колька, завершая экскурсию. – Что там было дальше по списку? Люди? Или план? Насчет людей действительно небогато. Могу предложить только самого пана экскурсовода. – Он поклонился. – Ну, скажи уже что-нибудь. Что ты молчишь, как памятник Матери-Родине?

– Поехали назад, – потрясенно сказал Саша и надвинул на глаза полотенце.

Назад Колька ехал дольше, другим путем. Береженого Бог бережет. Что он о нем знает, в конце концов, об этом Саше?

– Откуда у тебя все это богатство? – спросил Саша из-под полотенца.

– Война… – неопределенно ответил Колька. – Набрал помаленьку, там и сям.

– А джип… Выходит, правду говорят, что это ты запорожских перестрелял?

Колька покачал головой.

– Не… Перестрелял я тогда только охрану. Кстати, большая часть оружия – от них. Автоматы, РПГ… – Он помолчал, облизнул губы, глубоко вздохнул и добавил. – А тех двоих козлов я руками душил. Медленно. А до этого связал и жилы тянул, буквально. Можешь снять полотенце, приехали.

На обратном пути в Бирмингем Саша долго обдумывал, что именно рассказать Энджи, а что, наоборот, скрыть. Неожиданно для него дело приобретало пугающе конкретный оборот. Перед отъездом в Боснию он туманно пообещал разузнать насчет оружия и рассчитывал этим отделаться. Кто же мог знать, что Колька окажется настолько крут? Главная проблема в общении с Энджи заключалась для Саши в том, что врать ей он совершенно не умел. Она видела его насквозь, правильно истолковывая каждую заминку и недоговорку. Помучившись сомнениями, он в итоге решил рассказать все как есть. В конце концов, наличие сумасшедшего Кольки и его арсенала еще не могло служить сигналом к началу непосредственных действий. Для полного завершения картины отсутствовала одна важная деталь: второй джеймс-бонд – если, конечно, считать Кольку первым.

На это обстоятельство Саша и указал Энджи, когда, воодушевленная его рассказом, она потребовала немедленного нападения на крушицкий лагерь.

– Мы ведь с тобой ясно договорились: нужно найти двоих профессионалов, – напомнил он. – Двоих, а не одного. Как хочешь, но без этого я начинать не согласен. И Кольку не дам губить.

Энджи немного поспорила, но Саша твердо стоял на своем, и ей пришлось согласиться. Собственно говоря, дальше отступать ему было некуда. Тем не менее Саша не отчаивался, ведь его последний рубеж выглядел вполне защищенным. Конечно, Колька со своей неожиданно высокой боеготовностью подложил Саше порядочную свинью, но это вовсе не означало, что на всей планете найдется второй такой же сумасшедший, готовый идти на верную смерть не пойми за что.

С другой стороны, нет худа без добра. Теперь Саша ощущал настоящую уверенность в своих отношениях с Энджи. Разве не он достал оружие, транспорт и замечательного профессионала? Разве не он перевел фантазию Энджи на реальные рельсы? По всему выходило, что его личный вклад в общий котел был решающим. Это делало заранее невозможными любые упреки в его адрес. Наоборот, теперь он мог, спокойно развалясь в кресле, снисходительно наблюдать за отчаянными попытками подруги достать луну с неба. Он-то, Саша, свое дело сделал, да еще и с лихвой. А ну-ка посмотрим, на что другие способны?

Прошел месяц, другой. Как Саша и предполагал, сумасшедшие джеймс-бонды не фланировали толпами по бирмингемским улицам, не танцевали на лондонских дискотеках и даже не продавались в нью-йоркских универмагах, где, как известно, продается все. Впрочем, и Энджи не собиралась сдаваться. Не обнаружив нужного человека на Британских островах, она предпочла обвинить в неудаче географию. Это даже обрадовало Сашу. Парадоксальным образом переезд в Боснию приближал его к необходимому результату. Во-первых, между ними существовало молчаливое согласие о том, что если уж искомого специалиста не найдется на послевоенных Балканах, то не найдется и нигде. Во-вторых, возвращение на место пережитой травмы могло помочь Энджи окончательно излечиться, прийти в себя и зажить наконец нормальной жизнью.

Практически все обстояло как нельзя лучше. Энджи без труда получила в университете грант на работу о своем земляке-писателе, Нобелевском лауреате. Лучшее прикрытие трудно было придумать. В Травник возвращалась не местная бесправная беженка, а английская исследовательница, доктор всемирно известного университета, находящаяся под официальной защитой и покровительством размещенных в Боснии европейских учреждений. Поэтому никто не должен был удивляться тому, что около выкупленного ею дома время от времени останавливался джип с опознавательными знаками миротворческих сил. Познакомившись с Энджи, Колька почел за благо перепрятать оружие в схрон травникского дома. Сарай в Вышеграде оставался безопасным, пока никто не суетился вокруг, но не в новой ситуации, когда, расконсервировав джип, они совершили несколько выездов, неизбежно привлекая к себе нежелательное внимание.

Энджи, вернувшись после восьмилетнего отсутствия в места, где она родилась и выросла, сделала все, чтобы не быть узнанной. Конечно, более всего ей помогал в этом статус заграничной ученой докторши и измененная в свое время на английский манер фамилия, но, не полагаясь только на это, она еще и довольно искусно старила себя при помощи одежды и грима. Продукты и все необходимое закупала в соседних городках, чтобы ненароком не выдать себя, наткнувшись на бывшую школьную подружку в суете травникского рынка или в местной лавке. Изменяя внешность, выезжала в Вышеград, в Баня Луку, в Сараево, бродила там по улицам, сидела в кафе, знакомилась с людьми – все без толку.

Саша снял себе квартиру в Вышеграде. Он намеренно не настаивал на том, чтобы жить вместе с Энджи в травникском доме. Помимо соображений безопасности, в этом был все тот же лечебный резон: пусть Энджи немного поварится в собственном соку, окончательно поймет бесплодность своих фантазий. Как-то, заехав навестить, он посоветовал ей хотя бы для отвода глаз все же заняться земляком-лауреатом и с удивлением услышал, что она действительно начала писать свое исследование и, более того, сильно им увлечена. Саша возвращался к себе в Вышеград, как на крыльях. Его любимая явно выздоравливала.

– Терпение и послушание, – радостно повторял он. – Терпение и послушание. Еще немножко – месяц, может быть, два – максимум, к Рождеству все закончится. Вернемся домой и поженимся. И сразу – детей. Двоих, троих, десятерых… сколько выйдет…

Жизнь определенно налаживалась.

В свой следующий приезд он впервые осторожно заговорил о возвращении. К его удивлению и радости, Энджи не оборвала сразу, не накричала, а просто перевела на другое. Это было хорошим признаком.

– Вот кончится ноябрь, и решим, что делать дальше. Хорошо? – предложил он уже намного уверенней. Энджи промолчала, что вполне могло быть истолковано как знак согласия.

И вот теперь – этот звонок… Почему? Что он означает? Кого она там могла найти? Что за чушь?.. Саша стал поспешно одеваться, одолеваемый дурным предчувствием.

Спустя полчаса он подъехал к колькиной стоянке. Колька, как всегда, задумчиво курил, сидя на скамеечке у будки и глядя в небо. Увидев Сашу, он встал и потянулся.

– Ну что, пора?.. Хватай мешки, вокзал отходит? А я уж думал, вы никогда не соберетесь. Неужто она четвертого нашла?

– Откуда ты знаешь? – Оторопел Саша.

Колька усмехнулся.

– По запаху. От тебя, друган, страхом пахнет. Погоди, я только будку запру.

* * *

Саша Берлу не понравился. Суетливый какой-то, испуганный – в глазах вопросы дурацкие мечутся: «кто вы, Майк?», да «что вы, Майк?», да «откуда вы такой взялись, Майк?» – а вслух спросить боится. А вот второй парень оказался ничего, нужной породы. Опытный «охотник на людей», Берл сразу отличил себе подобного – по первому колькиному взгляду, внешне ленивому, недолгому, будто случайно мазнувшему приветливой голубизной из-под белесых ресниц. Эдакий субтильный недотепа – молча сунул вялую костистую ладонь для рукопожатия да и сел себе поскорее в уголок. Обычный наблюдатель и не заметил бы, как на долю секунды высунулся из безмятежной сини хищный ястребиный клюв, выклюнул быстрым клевком всю суть стоящего напротив человека и унес к себе, в недоступное гнездо, разбирать по косточкам.

И движения соответствующие – расслабленные и в то же время точные, как у отдыхающей кошки. Хороший паренек, с большим и непростым прошлым, которое и хотелось бы забыть – да никак, о котором можно рассказывать долго, но нельзя рассказать никому, даже маме. В особенности маме.

Энджи вся светилась какой-то истеричной, наэлектризованной радостью, как маленький ребенок перед давно обещанным и вымечтанным походом в зоопарк. Она только что не подпрыгивала от нетерпения. В сочетании с мечущимся из угла в угол, перепуганным Сашей это создавало совершенно невыносимый фон. Берл в который раз спросил себя – что он тут, черт возьми, делает, и, посмотрев в угол, где сидел Колька, увидел в глазах последнего тот же самый вопрос. Поймав его взгляд, Колька подмигнул и негромко сказал по-русски, явно не рассчитывая на понимание:

– Что, влип, красивый? Не было печали, купила баба порося…

– А ты не влип? – по-русски же парировал Берл и, насладившись колькиным изумлением, поймал за рукав проходившего мимо неприкаянного Сашу.

– Слышь, бижу, кончай изображать маятник, – сказал он, возвращаясь на английский. – Ты тут всего пять минут, а у меня уже от тебя голова болит. Эй, Энджи! Возьми-ка своего друга и займитесь делом, о'кей? Нужно вынуть оружие, почистить и собрать… А мы тут с Колей пока побеседуем. Правда, Коля?

Колька кивнул. Английский он понимал плохо, но общую суть уловил. Странный незнакомец по имени Майк, говоривший по-русски с легким грузинским акцентом, с каждой минутой нравился ему все больше и больше. Где это Энджи такого хвата огребла? Он сел к столу напротив Берла.

– Значит так, бижу… – начал было тот, но Колька перебил его, предостерегающе подняв руку.

– Нет, братан, ты все перепутал. «Бижу» – это он, – Колька кивнул в сторону Саши. – А меня ты можешь звать «дядя Коля». Для друзей просто «Колян». Но для этого нам надо сперва подружиться.

Берл улыбнулся.

– Договорились. Мне лишний дядя не помешает. Особенно такой дядя, который знаком с планом местности… – он взял карандаш и начал рисовать на листке бумаги. – Смотри, Коля, и запоминай. Это шоссе… грунтовка… деревня Крушице…

Колька внимательно слушал. Когда Берл закончил объяснения, он откинулся на спинку стула и сказал:

– Сто пятьдесят человек – слишком много. Вдвоем не справиться.

– Конечно, не справиться, – с готовностью подтвердил Берл. – Может, объяснишь это вашей подружке? Спрячем железки и разбежимся в разные стороны. А? Что скажешь?

– Но, – продолжил Колька, игнорируя берлово предложение. – Сейчас там нету ста пятидесяти. Сейчас они все на дорогах и в городе. Ловят кого-то… – Он подмигнул. – Уж не тебя ли, братан? Больно тебе это место хорошо знакомо… Не иначе – внутри побывал?

– Может, и побывал, – туманно ответил Берл. – Что было, то прошло, дядя. Так что, объяснять ей будешь? – Он кивнул на Энджи, склонившуюся над автоматом в дальнем конце комнаты.

– А чего тут объяснять? – Колька придвинул к себе листок бумаги с планом. – Ты, братан, если хочешь соскочить, то так и скажи. Силком на такие дела не тащат. Придется мне тогда одному кувыркаться. Хотя с тобой, конечно, было бы сподручнее. Вон ты какой… основательный…

Он поднял от бумажного листка взгляд, горящий знакомым тусклым огоньком, и Берл понял, что убеждать тут некого.

– Дурдом, однако… – сказал он, вздохнув. – Извини, дядя, ошибка вышла. Я, знаешь, сначала думал, что у вас тут психов кустарно изготовляют, а теперь оказалось, что производство массовое. Ладно, проехали…

Колька промолчал. Возражать не хотелось, да и зачем? Разве такие вещи расскажешь? Сытый голодного не разумеет. Чувству не прикажешь. Он понятия не имел, за каким бесом этому грузинскому Майку понадобилось присоединяться к ним, но эта странность ничуть не беспокоила Кольку. Честно говоря, мотивы остальных тоже мало его интересовали. Он, Колька, был по горло сыт своими собственными проблемами и забивать себе голову чужими не собирался ни при каких обстоятельствах.

– Я думаю, разумно будет разделиться, – сказал Берл, возвращая колькино внимание к плану. – Смотри. Один может работать с минарета. Оттуда вся округа как на ладони. Второй идет внутрь, под прикрытием.

Колька покачал головой.

– Какое прикрытие с минарета? Оттуда до лагеря больше километра по прямой. А у нас даже пулемета нет… Чем прикрывать-то?

– Правильно, – согласился Берл. – Пулемета нету. Есть кое-что получше. Пушка! RT-20, слышал о такой? С бронебойными и зажигательными.

Колька не смог скрыть удивления. Винтовка RT-20, разработанная хорватами в середине 90-х специально для последней войны, именовалась «винтовкой» по чистому недоразумению, стреляла патронами от зенитного орудия и действительно представляла собою маленькую пушку, снабженную к тому же снайперским прицелом.

– Не хило… – признал он. – Прицел?

– Оба: обычный и ночной.

– Погоди, – вспомнил Колька. – а площадка на минарете открытая?

Берл прищелкнул языком, в полной мере оценив колькину дотошность. При стрельбе RT-20 испускала огненную реактивную струю для уменьшения отдачи и потому не годилась для закрытых помещений.

– А ты молодец, дядя, – сказал он, улыбаясь. – Люблю иметь дело с профессионалами. Мечеть у них древняя, так что в оригинале площадка точно была открытой. Сейчас они ее вроде как остеклили, но это не беда – проведешь там реставрационные работы. Историки тебе только спасибо скажут за восстановление первоначального облика.

– Мне? – переспросил Колька. – Почему мне, а не тебе? Может, это я хочу внутрь идти, а ты чтоб прикрывал.

– Нет, Коля, – серьезно сказал Берл. – Пойду я, а ты будешь на минарете. Я ведь этот лагерь изнутри знаю, по плацу гулял, в бараки заходил. По всему выходит, что так правильнее.

Колька немного подумал. Ему очень не хотелось сидеть наверху, но возразить было нечем.

– Ладно, – неохотно признал он. – Я наверху, а вы втроем…

– Вдвоем, – поправил его Берл. – Вдвоем, Коля. Балласт распределяем поровну. Я беру себе даму, чтобы ты не говорил, что мне всегда достается самое лучшее. А ты забирай своего нервного приятеля, тем более что без него тебе все равно не справиться.

– Не справиться? Мне? Без него?

– Предстоит беглая стрельба, Коля, – пояснил Берл, и Колька снова был вынужден признать его правоту. Для беглой стрельбы из RT-20 требовался заряжающий.

Остаток дня они провели, уточняя цели и приучая Энджи держать автомат. В отличие от Саши, военная карьера которого в Югославской народной армии хотя и ограничилась доблестной службой на складе, но все-таки включала в себе четырехмесячный «курс молодого бойца», Энджи могла похвастаться разве что двухнедельной программой обучения практической стрельбе из пистолета. Большего в Бирмингеме получить просто не удалось.